CC BY
52
УДК 330.101.541
ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ РЫНКА В РОССИИ
В.П. Путинцев (КамчатГТУ)
Обсуждается вопрос становления кооперативного движения в России и соединение плана и рынка в единый хозяйственный механизм.
The article deals with the question of establishing cooperative movement in Russia and combination of plan and market into the united mechanism.
На первом этапе второй половины XX в. наша экономическая наука и практика сосредоточили свое внимание на совершенствовании и ремонте отдельных элементов и деформированных форм устаревшей системы управления и хозяйствования. Речь шла в первую очередь о повышении обоснованности и действенности народнохозяйственного планирования и системы государственного ценообразования, стимулировании производительности труда и эффективности капитальных вложений.
К осуществлению фундаментальных преобразований классической модели строящегося социализма первой приступила Югославия [1, 35]. По существу это был локальный социальноэкономический эксперимент, в основу которого была положена советская модель начала 1918 г., отвергнутая практикой. Речь шла прежде всего о том, чтобы активизировать заинтересованность коллективов предприятий и отдельных работников в увеличении полезных конечных результатов труда и хозяйственной деятельности в целом. Важнейший принцип социализма: от каждого по способности, каждому по результатам его труда - на практике не соблюдался ни в одной стране, назвавшей себя социалистической.
Югославы сломали привычную схему производственных отношений, ввели новые категории в науку и хозяйственную практику: групповая ответственность, самоуправление трудового коллектива, а также его полная материальная ответственность за результаты хозяйствования. При этом они полностью отказались от государственного планирования и финансирования таких предприятий. Функции регулирования народного хозяйства возложили на свободный рынок. В рамках предприятия конкретная деятельность работника оценивалась сначала в баллах. Каждый месяц работник получал аванс заработной платы в деньгах (динарах). В конце года определялся чистый доход коллектива и общая сумма начисленных баллов. В конце года определялся чистый доход предприятия и общая сумма начисленных баллов. Остальное дело техники: рассчитывалась денежная стоимость одного балла и размер дополнительной заработной платы каждого работника.
В условиях высокой конъюнктуры на мировом рынке экономический рост Югославии значительно ускорился. Улучшилось качество жизни населения. Однако вскоре появились и отрицательные явления: рабочее самоуправление проголосовало за то, чтобы весь чистый доход предприятий использовался на оплату труда коллектива, а производственные инвестиции финансировались за счет банковских кредитов, которые тут же резко подскочили в цене. Из-за недостатка оборотных средств предприятий технологическое оборудование во многих случаях обновляли за счет списанных станков и других машин, приобретенных за рубежом, чаще всего в Германии, по цене лома. Такое оборудование было изношено морально, но физически оно могло еще несколько лет функционировать без серьезных сбоев. Денег на научные исследования и разработки также не хватало. Неудивительно, что в условиях ухудшения мировой конъюнктуры Югославия столкнулась с трудностями реализации своей продукции. Сокращение объемов производства требовало сокращения работников. В стране росла безработица. Разбушевалась инфляция. Курс динара падал, а цены на товар поднимались несколько раз в день. Резко возросла социальная напряженность. Этим немедленно и умело воспользовались зарубежные «друзья», которые знали толк в свободе и демократии: союзные республики рассорились друг с другом и Югославии как единого государства не стало [1, 36].
Венгры во многом скопировали новую югославскую модель хозяйственного механизма, стараясь сохранить ее преимущества и устранить недостатки. В конечном итоге венгерская экономическая модель получилась лучше, эффективнее, чем югославская, но не настолько, чтобы побеждать на мировом рынке в напряженной конкурентной борьбе с крупными иностранными монополиями.
Политики и ученые СССР и Китая внимательно изучали югославскую и венгерскую модели. Однако экономические реформы каждая из этих стран проводила по-своему, как говорится, с учетом национальных особенностей.
В России на всех этапах ее истории руководство экономикой и ее стратегическое регулирование было одной из основных функций системы государственного управления. Причем главное внимание уделялось укреплению государственных финансов, развитию промышленности, торговли и транспорта, а позже - науки и образованию [1, 37].
Осенью 1964 г. в Советском Союзе председателем Совмина стал А.Н. Косыгин - руководитель государственного масштаба, талантливый хозяйственник и организатор. Как личность он сочетал в себе черты опытного хозяйственника, осторожного и гибкого политика. А.Н. Косыгин был руководителем-новатором. Он понимал неотвратимость существенных перемен в организации экономических отношений во всех отраслях народного хозяйства. Только с помощью радикальных реформ можно было перевести орбиту движения экономики на более высокую качественную ступень. Среди советских руководителей этого времени он имел наибольший опыт управления народным хозяйством, в особенности в таких его сложных сферах, какими являются планирование и финансы.
Благодаря чутью опытного хозяйственника он видел, что старый механизм не обеспечивает необходимого развития хозяйства, и прежде всего роста эффективности, а поэтому нуждается в серьезных изменениях. Он считал необходимым ликвидацию совнаркомов и восстановление министерской системы управления народным хозяйством, хорошо зарекомендовавшей себя в годы индустриализации и войны. Вместе с тем он считал невозможным ограничиться реорганизацией лишь высшего эшелона управления, не затронув положения основного звена экономики - предприятия.
«Надо сказать, что концепция реформы 1965 года рождалась в условиях, когда ни экономическая наука (может быть, за исключением отдельных ее представителей), ни хозяйственники-практики не представляли четко ее контуров и положений. Все это формировалось постепенно» [1, 38].
Главная идея концепции новой реформы совпадала с исходной позицией югославов: расширить экономическую самостоятельность промышленных предприятий и одновременно повысить их ответственность за эффективное использование выделенных в их распоряжение финансовых, трудовых и материальных ресурсов. При этом радикально пересматривалась система хозрасчета и повышалась роль рыночных отношений. В частности, план по производству товаров для населения представлял собой совокупность заказов, полученных от торговли. Предусматривалось также, что в перспективе существующая система централизованного материально-технического снабжения сырьем, материалами, энергоносителями и оборудованием будет заменена свободной оптовой торговлей.
Если в Югославии рыночная конкуренция и цены были призваны выполнять роль главного регулятора производства, а народнохозяйственное планирование трансформировалось в совокупность прогнозов и стратегической политики, то в новой системе хозяйствования в СССР основными регуляторами экономических связей и пропорций оставались пятилетний государственный план и инвестиционный раздел союзного бюджета.
В Югославии принцип самостоятельности был распространен не только на промышленность, торговлю и транспорт, но и на банковскую систему, а также на сферу ценообразования. Закономерно, что такое расширение вызвало резкое повышение кредитных ставок и разгул инфляции [1, 40]. В СССР в то время сохранилась система государственных банков, а также твердых оптовых цен.
Одной из важнейших особенностей экономической реформы 1965-1970 гг. в СССР стало восстановление в системе управления хозяйством отраслевых министров. Этот шаг не только устранил грубую ошибку Н.С. Хрущева, но и создал необходимые организационные предпосылки для решения крупных научно-технических проблем конца XX в., требовавших огромных затрат интеллектуальных, материально-технических и финансовых ресурсов. Централизованное управление и контроль позволяли оптимизировать использование и потоки этих ресурсов, получая тем самым дополнительный экономический эффект. Необходимо было также существенно поднять квалификацию, культуру и престиж труда, активизировать работников во всех звеньях производства, заинтересовать каждого в высоких конечных результатах производственной и хозяйственной деятельности.
Главная задумка авторов реформы - расширение оперативной самостоятельности предприятий, которые получили право:
- планировать объем производства, детальную номенклатуру и ассортимент продукции на основе доводимых до предприятий вышестоящими органами плановых заданий, а также заказов, принятых предприятиями в порядке прямых связей с потребителями и торгующими организациями;
- осуществлять за счет собственных капиталовложений мероприятия, обеспечивающие повышение эффективности производства;
- устанавливать и расширять там, где это было целесообразно, долговременные связи с потребителями продукции и с поставщиками сырья, материалов, комплектующих изделий, оборудования и других изделий в рамках планов материально-технического обслуживания;
- использовать часть прибыли и другие средства, оставляемые в распоряжении предприятия, на материальное поощрение работников, социально-культурные мероприятия и жилищное строительство, на развитие производства и совершенствование техники.
Эти и другие расширенные права предприятий были зафиксированы в Положении о государственном предприятии, которое было утверждено 4 октября 1965 г.
Следует подчеркнуть, что реформа оказала стимулирующее воздействие на всю промышленность: повсеместно активизировалась экономическая работа, анализ и поиск дополнительных резервов. О конечных результатах нововведений можно судить по следующим данным: объем прибыли в промышленности за 1966-1970 гг. увеличился в 2,5 раза (среднегодовые темпы ее роста составили 20% против 10% за предыдущее пятилетие) [1, 54].
Преимущество новой системы планирования и стимулирования особенно заметно проявилось на крупных предприятиях, которые имели больше возможностей для того, чтобы оперативно перестроить технологию, провести мероприятия по механизации и автоматизации производственных процессов, полнее использовать находящиеся в их распоряжении фонды для решения технических, экономических и социальных задач.
Характерно, что на новую систему планирования и экономического стимулирования были переведены также предприятия железнодорожного, водного, автомобильного и воздушного транспорта, торговли, строительные организации, около 4000 совхозов.
Возникшие осложнения в развитии реформы имели как объективный, так и субъективный характер. Основной причиной, сдерживающей развитие реформы, являлся финансовый дефицит в стране, возникший в связи с напряженной гонкой в производстве вооружения.
Несмотря на финансовый дефицит, советский военно-промышленный комплекс, используя программно-целевое планирование и другие преимущества советской системы, расходуя меньше материальных и финансовых ресурсов, в 60-70-е гг. сумел улучшить свои показатели в крайне напряженном соревновании с США. Тут есть чему удивляться. Сегодня можно с уверенностью утверждать, что военные расходы США на протяжении трех послевоенных десятилетий в разы превышали затраты Советского Союза на укрепление своей обороноспособности [1, 50].
Исторический опыт показал, что развитие общества и экономики всегда происходит противоречиво, с подъемами и сбоями, с опережением плановых сроков на одних направлениях и отставанием на других, возникновением непредвиденных пропорций. Лишь немногие тогда понимали, что можно и нужно переложить часть функций по регулированию ряда пропорций и других параметров на рыночный механизм. Некоторые считали, что соединить план и рынок так же невозможно, как смешать огонь и воду [1, 54]. Чтобы эффективно соединить план и рынок, нужно было создать новый хозяйственный механизм. Такая задача была включена в повестку дня еще при Ленине в 20-е гг. Х1Х столетия.
В создании нового хозяйственного механизма в России особое место занимает Николай Дмитриевич Кондратьев (1892-1938), известный в мировой экономической науке как автор теории больших циклов хозяйственной конъюнктуры.
Н.Д. Кондратьев в тяжелейших условиях войны и революции 1917 г. выдвигал требования «рыночной проверки» методов государственной политики. Он был универсальным исследователем и во многом вплотную подошел к концепции смешанных форм воздействия на экономику -со стороны государства, торгово-предпринимательских структур, местных органов власти, отдельных крестьянских хозяйств.
При активном участии ученого плановая комиссия Наркомзема РСФСР составила первый в истории перспективный план развития сельского и лесного хозяйства РСФСР (1923-1928) -так называемая пятилетка Кондратьева. При разработке этого плана Н.Д. Кондратьев исходил
из необходимости сочетания на базе нэпа плановых и рыночных начал, выдвинул центральную идею «тесной связи» и «равновесия» аграрного и индивидуального секторов экономики. В середине 1920-х гг. эти положения окончательно сформировались в виде концепции параллельного равновесного развития сельского хозяйства и промышленности. Эффективный аграрный сектор, считал он, способен обеспечить подъем всей экономики, стать гарантией устойчивости всего народного хозяйства.
Кондратьев изучал объективные характеристики и тенденции рыночной экономики. Он рассматривал рынок как связующее звено между национализированным кооперативным и частным сектором, а также как важный источник хозяйственной информации. Роль плана ученый видел в обеспечении более быстрого, чем при спонтанном развитии, темпа роста производительных сил, а также сбалансированного роста производства. Сочетание рыночных и плановых начал Кондратьев считал применимым во всей экономике, однако указанную концепцию он модифицировал в зависимости от сектора. В сельском хозяйстве должны были преобладать косвенные методы воздействия на рынок, а в национализированной промышленности - прямые [3. 150].
Заслуга Н.Д. Кондратьева заключалась в том, что он разработал довольно стройную концепцию научного планирования, сознательного воздействия на экономику, причем в условиях нэпа, при сохранении механизмов рыночного регулирования и рыночной сбалансированности. Неудивительно, что эта концепция оказалась «не по вкусу» сталинскому руководству, намечавшему форсированный, но без учета реальных условий переход к административному государственному социализму. Кондратьев считал необходимой первоочередную помощь хозяйствам, приближающимся к фермерскому типу, способным обеспечить быстрое наращивание производства товарного хлеба. Его программа ориентировалась на поддержку крепких семейных трудовых хозяйств, способных стать основой экономического подъема в стране.
Начиная с 1927 г. в СССР начинается быстро прогрессирующее свертывание нэпа. Характерно, что сам Кондратьев считал этот год рубежным. Он писал, что после него вступает в силу «новый курс социально-экономической политики советской власти». Тем самым была четко обозначена временная граница, за которой научные взгляды Кондратьева уже не могли найти практического применения.
Историками давно замечено: деятельность одинаковых общественных институтов, существующих в разное время и в разных исторических условиях, приводит к различным историческим результатам, причем нередко к противоположным. Затея с кооперативами, начатая в ходе «перестройки», - яркая тому иллюстрация. Чтобы убедиться в этом, надо напомнить хотя бы вкратце об особенностях российской кооперации, а также роли ее (по Ленину) в период нэпа.
Современные исследователи показывают, что российская кооперация - это уникальное явление, своеобразный феномен в народной жизни. Развитие кооперации было связано с необходимостью приспособления крестьянства к новым социально-экономическим условиям, порожденным распространяемым в России капитализмом. Через кооперирование определился основной способ органического вхождения крестьянского уклада в современную рыночную экономику, который позволял устранить ее слабые места и одновременно сохранить специфические достоинства и сам привычный образ жизни [2, 117].
Кооперативные учреждения органично соединяли в себе общинные традиции демократизма и коллективизма с новыми тенденциями буржуазного общества, связанными с ориентацией на рынок, широким использованием товарно-денежных отношений, индивидуальным членством и пр. Ученые наблюдают бурное развитие кооперативного движения в начале ХХ в. Оно впечатляет: на 1 января 1918 г. в России имелось 51 417 кооперативов, охвативших 22 млн человек [2, 117]. По числу кооперативов Россия достигла лидирующего положения. Так община приспосабливалась к новым рыночным условиям хозяйствования.
Необходимо в должной мере оценить повсеместное распространение общин, имевших место после революции по собственной инициативе крестьянства. Причем это был редкий случай (может быть, даже единственный), когда крестьянству дали возможность самостоятельно выбирать тот хозяйственный строй, который они сами желали. Если бы община действительно была навязана государством, то вряд бы ее восстановление произошло в таких масштабах и повсеместно. Более того, политика ее насильственного разрушения как раз была начата именно государством при проведении аграрной реформы Столыпина.
В статье «О продовольственном налоге» (апрель 1921 г.) В. Ленин, говоря о кооперации, акцентирует свое внимание не на рабочей кооперации, а на кооперации мелких товаропроизводи-
телей - крестьян как явлении, преобладающем и типичном в мелкокрестьянской стране, каковой была Россия.
Разрушение кооперативного движения в России было закончено социалистическим государством в 1927-1929 гг., когда были приняты законы, обеспечивающие подчинение общин сельским советам, а с массовой коллективизацией перешла к колхозам и земельнораспределительная функция.
Русская община, стремительно «ожившая и окрепшая после Октябрьской революции, по-прежнему выступала как социальный институт, регулировавший внутреннюю жизнь крестьянского сообщества и его связи с внешним миром, хранитель и транслятор производственного и социального опыта, всех ценностей крестьянства» [2, 119].
В 30-е гг. ХХ столетия в этой области проводились многочисленные эксперименты. Некоторые из них были удачными. А. Косыгин возобновил работы по соединению плана и рынка в единый хозяйственный механизм. Общая схема такого механизма включала три основных звена: стратегический прогноз, пятилетку конкретных структурных изменений (основное звено планирования) и гибкий годовой план, регулируемый торговлей, конкуренцией и рисками свободного рынка. К большому сожалению, в 1980 г. Алексей Николаевич ушел из жизни, не реализовав свои планы.
Хотя история формирования рынка в России насчитывает более тысячи лет, классического, сбалансированного рынка, с конкуренцией, без монополий и криминальных структур до сих пор создать так и не удалось. Шаги в этом направлении делались не раз (комплекс мероприятий
С. Витте, период нэпа, реформа А. Косыгина, «шоковая терапия» Гайдара и др.), но заметных успехов в организации эффективно действующей системы товарно-денежных отношений в России, кроме Витте и Ленина (его идею пришлось реализовать А. Рыкову), не удалось достигнуть никому [1, 138].
Желание опереться на ленинский опыт столь велико, что оно увлекает не только современных ученых, но и политиков. Опыт кооператоров 20-х гг. имеет для нас не только исторический, но и практический интерес. Нужно отметить, что кооперации 20-х и 80-х гг. - разные вещи. По сущности своей они несовместимы, ибо ленинская кооперация времен нэпа вела к социализму и обобществлению собственности, принявшему впоследствии форму огосударствления, а кооперация «перестройки» - к ее разобобществлению (разгосударствлению) и установлению частной собственности буржуазного типа, т. е. к капитализму. Поэтому обращение за советом к Ленину при учреждении кооперативов в период перестройки с целью создания основ рыночной экономики в России есть не что иное, как прием сокрытия (от непосвященных) мер, осуществляемых с целью перехода к капиталистической системе хозяйствования. Концовка преобразований как в Югославии, так и в СССР во многом была одинаковая: обвал производства, разгул инфляции, обнищание основной массы населения и развал союза республик.
Литература
1. Белоусов Р.А. Экономическая история России: XX век. - М.: Ат, 2006. - 462 с.
2. ТитоваН.Е. История экономических учений: Курс лекций. - М.: ВЛАДОС, 1997. - 288 с.
3. ФрояновИ. Погружение в бездну. - М.: Алгоритм, 2002. - 627 с.
