CC BY
104
К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ М.К. ПЕТРОВА
УДК 1 (091)
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ НОВАЦИИ
М.К. ПЕТРОВА
А.Н. Ерыгин
Михаилу Константиновичу Петрову - выдающемуся отечественному философу, историку философии, социологу и историку науки, образования и культуры, теоретику-регионоведу и лингвокультурологу 8 апреля 2013 г. исполнилось 90 лет со дня рождения. В 2010 г. в серии "Философия России второй половины ХХ века" вышла коллективная работа, подводящая первые итоги изучения его наследия [1]. Однако в литературе пока еще нет полновесного исследования о М.К. Петрове как историке философии и его методологических новациях в этой области. Продолжая собственные исследования в данном направлении [2-3], рассмотрим в данной статье два вопроса: 1) существо важнейших теоретико-методологических новаций и открытий М.К. Петрова; 2) основы его концепции историко-философского процесса и ее философско-исторический смысл.
1. Теоретико-методологические новации и открытия М.К. Петрова как историка философии. Ключевые теоретико-методологические новации М.К. Петрова в области истории философии, на наш взгляд, таковы:
1) ориентация на принципиальную, органическую связь истории философии с современностью, воспринимаемой и понимаемой в качестве эпохи научно-технической революции;
2) попытка создания в особой теоретической сфере в рамках истории философии своеобразной науки о философии; 3) рассмотрение античной, средневековой и новой философии в контексте трех форм европейского способа мысли, - собственно философии, христиан-
Ерыгин Александр Николаевич - доктор философских наук, профессор кафедры истории философии Южного федерального университета, 344038, г. Ростов-на-Дону, пр. Нагибина 13, e-mail: [email protected], т. 8(863)2303278.
ской теологии и современной опытной науки (в рамках "матричной" и "дисциплинарной" моделей); 4) новаторское указание на генерализирующую роль категориального потенциала древнегреческого и английского языков в судьбах культуры, философии и конкретного познания в античности и Новое время; 5) "сумасшедшая" гипотеза о роли пиратов Эгейского моря в становлении "катастрофической" европейской формы социальности (мир "людей-государств") и классической полисной культуры с ее стержневой мыслительной основой в виде философии; 6) признание в этом строго сциентистском, "науко-ведческом" по духу, проекте принципиальной роли христианской церкви и богословских споров в формировании теологии как дисциплины, а с учетом этого - взгляд на теологическое происхождение науки; 7) гипотеза о роли научно-технической революции ХХ в. с рефлексией в виде "науки о науке" и "тихой революции" в лингвистике в переходе от европейского способа мысли (с логическим освоением порядка и стабильности) к его современной форме - с освоением процессов порождения и обновления как области действия специфической миграционной способности существования и познания [2-3].
Общая заявка на обновление исследовательской парадигмы в области истории философии сделана М.К. Петровым как в его громкой статье "Предмет и цели изучения истории философии" [4, с. 75-93], впервые вышедшей в журнале "Вопросы философии" в 1969 г., так и в малоизвестных тезисах "О принципах построения 10-томной истории философии"
Alexander Erygin - Doctor of Philosophy, Professor of the Philosophy History Department at the Southern Federal University, 13, Nagibina Avenue, Rostov-on-Don, 344038, email: [email protected], tel. +7(863)2303278.
[5, с. 20-24], написанных практически одновременно. В названной выше статье заявлено: "По моему твердому убеждению, давно настала пора для разговора принципиального, который не застревал бы на уровне персоналий, на анализе недостатков в трактовке того или иного философа, а затрагивал бы основы построения курса в целом" [4, с. 75-76]. Те -зисы, посвященные принципам построения задуманной в СССР истории философии в десяти томах, Петров начинает с утверждения, что "научно-техническая революция и связанный с ней процесс ускоряющегося обновления всех социальных структур, как и заметные смещения в соотношении человеческих и вещных элементов в социальном бытии", предполагают изложение не только результатов отдельных школ и не только классификацию этих результатов по тем или иным основаниям, но и более детализированный анализ конкретных социальных условий [см.: 5, с. 20-21].
Под этим анализом М.К. Петров имеет в виду не просто учет связи современной ему философии с современностью, но глубинное проникновение через призму этой новейшей эпохи в прошлое, в историческую ткань философского развития, в том числе. По сути речь идет о новом подходе к истории философии и новом типе ее построения. Самое яркое проявление этого подхода к истории, приближающего исследователей к прошлому, - ситуация остро обозначившейся необходимости пересмотра "традиционных представлений об античной философии, которые вряд ли можно сохранить в свете новых археологических, исторических, социологических, филологических данных" [4, с. 21]. Связь истории философии с современностью как эпохой научно-технической революции, особо выделяющая феномен античности в составе прошлого, сохраняющего свою типологическую или внутритипологическую специфику, становится далее предметом его разнообразных интерпретаций.*
Следующий момент - создание М.К. Петровым в ходе историко-философских ис-
* Речь идет о развитии этих идей в статьях М.К. Петрова, опубликованных в [4]: Научно-техническая революция и философия (с. 19-74); Проблема доказательности в историко-философском исследовании (94-111); Язык и предмет истории философии (с. 112-167); Эффекты ретроспективы в историко-философском исследовании (с. 169-228), а также в [5] - статьи Проблемы генезиса диалектики (Тезисы) (с. 25-29); Европейская проза (с. 29-38)
следований своеобразной науки о философии. Это может быть уподоблено тому, что он стал одним из создателей и "зачинателей" отечественной науки о науке, а затем и науки о культуре [6, с. 91; 7]. Здесь речь идет, хочется подчеркнуть, не об обычной для философов и особенно историков философии рефлексии над самой философией, не о философской форме самосознания философии, но именно об изучении философии как предмета исследований строго научными средствами, разумеется, насколько это возможно, аналогично изучению науки средствами самой науки. Но тогда, правда, едва ли уместен упрек в отношении позиции М.К. Петрова или хотя бы ее истолкования по вопросу "о рождении философии", воспринимаемой в виде "не как свободного восхождения к мудрости свободного человека, а как одной из дисциплин номотетики" [6, с. 96]. В любом случае, мы видим в этом пункте еще одно продолжение и развитие предыдущего тезиса о роли научно-технической революции для философии. Осмысливая же этот факт в современном контексте - "(индустриализация, культурная революция, строительство образования и науки)" - нельзя не увидеть "типологическую несовместимость традиционного (мифологического) и европейского (научно-философского) способов мысли". А это, в свою очередь, требует положить в основу современного прочтения и изложения истории философии "идею европейской истории философии как явления специфического, вызванного к жизни специфическими же социальными причинами и не имеющего аналогов в других культурах" [5, с. 21].
Еще один шаг - историческое рассмотрение М.К. Петровым самой интеллектуальной европейской традиции - античной, средневековой и новой философии Запада в контексте трех форм европейского способа мысли, что отчетливо выступает в его работах. Речь не о том, что для М.К. Петрова, как пишут В.Н. Дубровин и Ю.Р. Тищенко, "история философии была первой и, быть может, самой сильной его философской любовью", но они сообщают определенные сведения лишь в отношении истории античной философии [8, с. 19], что вполне, например, уместно по отношению к Ф.Х. Кессиди [9]; и не о том, что основания петровской трактовки рождения в античности философии усматриваются, как это представляется С.С. Не-
ретиной, в особенностях петровского восприятия средневековой философии [6, с. 96]; и не в том, наконец, как в оценке Т.В. Васильевой "Античной культуры" М.К. Петрова, что приходится преимущественно апеллировать уже к эпохе новейшего времени [10]. Речь, прежде всего, - об античной (греческой) философии, христианской теологии и о современной опытной науке, понятых, как показывает О.А. Му-радьян, в рамках "матричной" (в 60-е гг.) и "дисциплинарной" (в 70-е гг.) моделей-парадигм анализа возникновения и развития европейского способа мысли [11, с. 140-175].
Одной из блестящих методологических находок М.К. Петрова является новаторское указание на генерализирующую роль категориального потенциала древнегреческого и английского языков в судьбах культуры, философии и конкретного познания в античности и новое время. Еще в начале 70-х гг. ХХ в. увидела свет предельно значимая по своим последствиям для истории философии, истории познания и истории культуры статья "запретного" ученого "Язык и категориальные структуры" [12], изданная профессором Е.Я. Режабеком, в которой М.К. Петров уже в относительно развернутой форме публично представил эти свои новации. Прочитав "Язык, знак, культуру", В.С. Библер, наряду с прочим, отметил: "Обратил бы особое внимание на последовательно осуществленную связку между определенными типами языков и определенными формами социокультурной трансляции; связь античных форм трансляции с флективной структурой древнегреческого языка; замыкание схематизмов трансляции культуры Нового времени на аналитические структуры новоанглийского языка..." [13, с. 243-244].
Явная новация М.К. Петрова (и не только в методологию историко-философских исследований) - его "сумасшедшая" гипотеза о роли пиратов Эгейского моря в становлении " катастрофического" варианта европейской формы социальности (мир "людей-государств"), нашедшего свое продолжение в специфике античного греческого полиса и всей античной культуры, включая ее стержневую мыслительную основу в виде философии. Новаторский характер этого подхода либо не замечается вообще, либо существенным образом искажается. Например, С.С. Неретина, противопоставив М.К. Петрова в вопросе о сущности и происхождении философии Платону и Аристотелю
(хотя такое сопоставление имен само по себе говорит о многом!), заявляет, что она "против дисциплинарного происхождения философии как следствия номотетики и лингвистики", ибо "ее начало совпадает с началом истории и поэзии, которая у Петрова играет вторичную роль записи, свидетеля появления универсально-понятийного строя мысли" [14].
Однако взгляд М.К. Петрова на происхождение философии гораздо шире, чем "но-мотетическая" гипотеза (так, в "Античной культуре" [15] и в "Самосознании..." [16] он вполне обходится без этой гипотезы). Но, и предложив ее (в "Языке, знаке, культуре"), он утверждал: "Тот факт, что мы чисто умозрительным путем, отталкиваясь от генетических связей и всеобщей распределенности гражданского навыка, вышли к гипотезе дисциплинарного происхождения философии -теоретической номотетики, - сам по себе ничего, естественно, не доказывает. Но гипотеза все же дает ориентиры поиска свидетельств и критерии оценки свидетельств на доказательность" [17, с. 180]. По сути, гипотеза эта надстраивается здесь над "определителями" судеб античной культуры, которые и без нее вполне объясняют ее детерминистический контекст: речь, во-первых, о "людях-государствах" - первом образе целостных личностей не в их элитной, но в относительно "массовой" форме представленности, как и первом выражении идеи о "человекоразмерности" в теоретических построениях М.К. Петрова, а во-вторых, о роли категориального потенциала языка (в его специфике и в факте его состоявшегося опредмечивания в мысли).
М.К. Петров пишет: "Попытка ввести в это гипотетическое место синтезов (в формирующийся мир универсальности. - А.Е.) на правах дополнительного определителя (выделено мной. - А.Е.) "дисциплинарный лик" номотетики - необходимость постоянной деятельности по историческому или теоретическому сжатию текста гражданского навыка -задавала бы в качестве наиболее вероятных оснований: а) деяния великих законодателей прошлого (пики цитируемости) для исторических представлений текста; б) языковые универсалии, логику - для теоретических представлений текста" [17, с. 179]. Мысль о фундаментальном характере единства истории и философии в рождении европейского способа жизни и европейского способа мысли, на наш взгляд, просто самоочевидна.
Другое дело - понимание его принципиальной исключительности. Но "универсализм законов природы, переходящий в единообразие деятельности по заданным ее правилам", очень многим историкам философии и науки "представляется достаточным основанием для распространения единообразия и на знаковую сферу обеспечения деятельности: на процессы и формы хранения, накопления и трансляции знания". Петров же отмечает, что "европейский тип мысли и соответствующая ему мировоззренческая структура" выступают "в отличие от именного сопричастия (охотничье общество) и мифа (земледельческое общество) ... как тип и структура логические", где обозначенными выше функциями "оказывается нагруженной лингвистическая, а в ней по преимуществу грамматическая структура" и что "Европе понадобилось четыре тысячелетия (микенский мир - античность - христианство - опытная наука) на подготовку, разработку и диффузию институтов нового типа культуры" [5, с. 26, 36-38].
Роль христианства и теологии при этом не ограничивается только возникновением науки. "Евангелисты и Августин, согласно Петрову, ввели в европейский обиход три краеугольных камня европейского понимания истории" и многие видят ее теперь "как . школу развития духовных сил человека, в классах которой сидят в соответствии вместимостью-развитостью народы и страны" [5, с. 33]. Что же касается выражения в "европейской" логике понятий знания о порождениях и творческом обновлении бытия, то здесь М.К. Петров фиксирует выделение миграционной способности специфики современной ситуации в науках и философии, пробующих овладеть этой, фактически новой и неожиданной проблемностью. Думаю, что "работа над осмыслением диалектики (дополнительности) системного и миграционного способов мышления (в их отражении реальностей мирового бытия и в особенности исторического существования человеческих обществ) - несомненная новационная область исследований М.К. Петрова и его выработанной в этих рамках философской концепции и методологии" [3, с. 67].
Итак, у М.К. Петрова налицо научная макромодель философии и истории философии, позволяющая перейти к ее характеристике.
2. Концепция историко-философского процесса и ее философско-исторический смысл. М.К. Петров ставит в своей дискуссионной статье "Предмет и цели изучения истории философии" восемь методологических вопросов. Первый вопрос (о "всемирной" или "локально-европейской" истории философии) - и первая же странность. "Вслед за Гегелем" курсы истории философии содержат, по Петрову, "идею о всемирно-историческом развитии форм общественного сознания" [4, с. 76]. Критический выпад вполне понятен, но почему он сразу же заостряется против Гегеля? Ведь в "Лекциях по истории философии" Гегель явно отмежевывается от Востока и так называемой восточной философии: "философия в собственном смысле начинается на Западе" [18, с. 146]. Можно предположить, что акцент на фигуре Гегеля, несмотря на его "локально-европейскую" ориентацию, сделан по иной причине, нежели вопрос о начале философии.
Дело в том, что здесь принимается во внимание именно гегелевская идея о всемирном развитии форм (искусства, религии и философии) абсолютного духа в целом. Другое дело - конкретизация этого сходства. Для Гегеля характерно стремление к формулированию тождества исторического и логического в содержании философии как целого, тогда как Петров четко разводит историю философии и саму философию (с ее специфическим присутствием в культуре). Эту специфику он определяет в названной выше статье "как наличие . логической картины мира, использование . в мировоззренческой форме принципа тождества мысли и бытия" [4, с. 76-77]. Если в 1959 г. М.К. Петров считал, что "философия есть ... проекция социальных отношений на окружающий мир в том смысле, что подходы к миру, а с ним и к предмету философии возможны только через социальные по происхождению модели", но с важной оговоркой: "модель в мировоззрении выполняет примерно ту же роль, что и гипотеза в науке" [19, с. 191, 193], то в 1969 г. он определяет философию, прежде всего, как тип мировоззрения, использующий принцип тождества мысли и бытия: "Если в число необходимых признаков предмета философии входит логическая картина мира как осознанное и нагруженное социальной функцией тождество мысли и бытия, то такая структура характерна только для европейской традиции, не встречается в других культурах" [4, с. 77].
Говоря "о начале философии", М.К. Петров воспроизводит попытки ряда философов (Лосева, Корнфорда, Томсона, Кессиди) "восстановить хотя бы Аристотелеву схему", в которой рядом с "фисиологами" стоят и "теологи" (Гомер, Гесиод, орфики, Эпи-менид, Акусилай). Он приходит в выводу, что "мифолого-олимпийская" (теогоническая) схема и формирующийся "европейский способ мысли" сосуществуют и что "этап сосуществования двух концептов (природы. - А.Е) продолжается вплоть до критики Аристотелем идей Платона" [4, с. 79].
Из этого ответа вытекает и положительное решение по вопросу о включении истории теологии в историю философии, поскольку в существующих историко-философских курсах "не находит отражения ни христианская догматика, как она формировалась у гностиков и катехизаторов, ни основные посылки теологии, как они были сформулированы Ори-геном" [4, с. 81]. По считавшемуся ключевым для прежних историй философии вопросу о борьбе материализма и идеализма М.К. Петров занимает жесткую, но предельно осознанную и осмысленную позицию: "В строгом смысле слова философский материализм возможен только там, где налицо уже понятие объекта - независимого ни от человека, ни от человечества, ни от другой какой-то разумной силы царства слепых и автоматически действующих законов. Идея такого объективного мира, неиссякаемого источника нового знания, впервые формулируется Гоббсом в его критике сущности Аристотеля" [4, с. 82-83].
Оценка вклада Т. Гоббса в философию, как и мысль о теологических основаниях генезиса науки, предопределяют положительный ответ на вопрос о включении истории науки в историю философии. Вместе с тем двойственность ситуации налицо. С одной стороны, хотя "историческая разорванность предметов науки и философии явление сравнительно недавнее, ему от силы триста лет", разрыв этот принципиален: "если всеобщая связь, целостность форм общественного бытия считаются неотъемлемым свойством предмета философии, история опытной науки, продукты которой не обладают достоинством всеобщности, не может быть включена в историю философии". Однако, с другой стороны, - считает М.К. Петров, - "исключить науку из теории познания не так-то просто"
и поэтому "философское признание науки не как системы знаний, каковой она признана, а как социального института обновления, особенно философский анализ ничейной земли, отделяющей сегодня науку от философии, актуально по естественным причинам: без эффективного контроля над приложениями знаний человечество рискует плохо кончить" [4, с. 92].
По вопросу о роли людей и роли идей (проблематики) в развитии философии М.К. Петров приветствует единство в методологии истории философии как "реализма", так и "номинализма", однако с оговоркой: "Если не злоупотреблять методом гносеологической классификации в подаче материала, принцип историко-философского "реализма" позволяет создать компактные целостные схемы движения философской проблематики, связанные непосредственно с движением социально-исторических предпосылок" [4, с. 85].
Вопрос о членении курса истории философии в соответствии с хронологией или содержанием, как и предыдущий, подготавливает нас к главному вопросу статьи - о принципе историзма. Обозначив общепринятое деление (античная философия - философия средних веков - философия Нового времени) как вполне приемлемое, М.К. Петров не стал апеллировать ни к лекциям Гегеля, ни к марксистской формационной схеме (рабовладение - феодализм - капитализм). Он опирается на хронологию: "закрытие философских школ и Возрождение", одновременно показывая значимость в историко-философском процессе множества самых разных "развилок" в рамках указанных периодов ("связь деизма с Реформацией", роль Локка в отказе от принципа "богоподобия" человека, многообразие путей, идущих от Канта - только в новой философии) [4, с. 85-86].
Наконец, по проблеме историзма М.К. Петров, хотя и был вынужден "вуалировать" свое видение, он совершенно однозначно отказался от принципа ретроспективы в пользу принципа конкретности социального анализа. Монистической диалектике (в которой "начало и конец процесса, "в себе" и "для себя" бытие, связаны однозначной цепью "моментов" саморазвития-становления"), взятой в конце 50-х гг. Х1Х в. Марксом у Гегеля, он противопоставил пункт материалистического понимания истории "о производности форм общественного сознания от форм обще-
ственного бытия" и вытекающую из него обязательность "черной работы кропотливых конкретно-исторических исследований", когда для объяснения рождения философии подвергается "анализу, например, не торговый город Милет как таковой", а вся история "греческой социальности ХУ-У1 вв. до н.э. на фоне более устойчивых египетских или ближневосточных форм общественного бытия" [4, с. 88-89].
Начиная с "Пиратов Эгейского моря" [20] и "Античной культуры" [15], через "Язык, знак, культуру" [17] и "Пентеконтеру" [21], подытоживая свои идеи в "Истории европейской культурной традиции" [22], сам М.К. Петров блестяще показал этот принцип историзма в действии, что и позволяет перевести наше рассмотрение его историко-философской концепции в план представления ее философ-ско-исторического смысла и статуса. Начнем с историографии этого аспекта темы.
Согласно С.С. Неретиной, М.К. Петров развил в своей дискуссионной историко-философской статье "Предмет и цели изучения истории философии" критику "идущей от Ге -геля теории", согласно которой "европейская история объявлялась абсолютом, приводящим к единому знаменателю все возможные альтернативы" [23, с. 6]. Правда, тут же возникает вопрос: разве не сам М.К. Петров объявил в статье возникшую у греков (т.е. в Европе!) философию синонимом "европейского способа мысли"? При этом можно согласиться с оценкой Г.В. Драча, что «в каком-то смысле М.К. Петров безоговорочно принимал формулу Дж. Бернета: "наука - мышление по способу греков"» [24].
Как считает С.С. Неретина, М.К. Петров критиковал "модернизаторство", предостерегая "от подхода к разным культурам, к разным типам социальности и разным идеям, носящим на себе печать своего времени, с заранее заданным стандартным набором характеристик типа "материализм-идеализм", "прогрессивное-реакционное" и т.д. ..." [23, с. 6]. Думается, однако, что речь у М.К. Петрова шла не о культурах, а об идеях (и об идеях европейской, т.е. философской, традиции), но с учетом разных исторических эпох и национального своеобразия этой традиции. Готов возразить С.С. Неретиной и в общем плане: в ее приведенных выше оценках, на мой взгляд, маскируется резкое противопоставление (по типу мысли) Европы и традиционных цивилизаций Востока; остается неопредмечен-
ной и та явная связь, которая существовала у М.К. Петрова между его целостной историко-философской и философско-исторической (или историко-культурологической) концепциями.
Важный шаг в этом плане был сделан В.Н. Дубровиным и ЮР. Тищенко: показ его методологии в статье 1969 г. "Предмет и цели изучения истории философии" был увязан авторами с ранней статьей-рецензией 1959 г. на книгу Томсона о "Первых философах"; зафиксировано и то, что "поиск специфики античной философии привел М.К. Петрова к поиску специфики античной культуры, к созданию оригинальной культурологической концепции, составляющей ядро его варианта материалистического понимания истории" [25, с. 8-9]. С другой стороны, Т.В. Васильева полагает, что М.К. Петров в "Античной культуре" "создает не просто культурологическую картину, он формирует свой образ (курсив мой. - А.Е.) античности, как это делали в ХХ в. многие - Шпенглер и Майоль, В. Серов и Мандельштам, Орф и Хайдеггер, Пикассо и Бродский, Снелл и Корнфорд" [10, с. 182-183].
Наконец, до сих пор не проведено сравнение концепции "европейской культурной революции" М.К. Петрова, представленной в книге "Язык, знак, культура" (середина 70-х гг. ХХ в.) с концепцией "античного переворота" А.И. Зайцева 80-х гг. [26]. В 60-х гг. М.К. Петров делал упор в объяснении перехода от традиционных цивилизаций к греческой классике на момент ее "отклонения от нормы" (в духе методологической концепции Т. Куна), но адекватное по смыслу выражение: «"греческое чудо" - это культурная революция со всеми сопровождающими ее изменениями образа жизни, системы ценностей, мировоззренческой ориентации», уточняющее формулу "Языка, знака, культуры", поставлено им в центр "Пентеконтеры" - статьи, написанной (как явствует из перечня рукописей, хранящихся в фонде М.К. Петрова у Г.Д. Петровой) в 1978 г. [21, с. 100]. Дело, однако, не только в терминологии, но в сути предложенной М.К. Петровым в середине 60-х гг. концепции: вместо будущего агонального смысла "переворота" (в концепции А.И. Зайцева) он обращает внимание на вещи катастрофического порядка ("пиратская" гипотеза, идея "эгейской" социальной и культурной "катастрофы"), давшие уникальный и неповторимый, громадный и ни
с чем в истории несоизмеримый результат -европейскую культурную традицию.
Говоря об этой стороне концепции М.К. Петрова, нужно добавить следующее. "Античная культура", написанная в разгар дискуссии об "азиатском способе производства", охватывает пять культурно-исторических эпох: первобытность и цивилизации бронзового века, длительный период распада и миниатюризации крито-микенской социальности, эпоху перехода от стихии "людей-государств" к классическим греческим полисам, античную классику и эллинизм. И характеристики, и терминологический аппарат М.К. Петрова обладают предельной новизной - и не только на фоне марксистской нормы (и догмы), но и в общенаучном плане. В его анализе первобытная архаика и эпоха цивилизаций рассматривается как время "до-олимпийского" (лично-именного) и "олимпийского" (профессионально-именного) "кодов" (типов) культуры, которая, а не марксистский "способ производства", берется за точку отсчета в исторической культурологии и философии истории.
Начатая античностью (с "эгейской" катастрофы") европейская линия в истории мировой культуры - на фоне "традиционных" ("нормальных") цивилизаций - мыслится ученым в качестве отклонения в общем развитии. И основной причиной этого названа пиратская стихия времени распространения пентекон-тер и более мощных кораблей, создавшая в специфических природно-географических условиях Греции и на наличном "бронзовом" материальном фундаменте уникальное социокультурное образование - человека-государства (типа Одиссея). Связь между возникшей в истории европейских обществ и постепенно оформившейся европейской культурной традиции, между "катастрофой" и "переворотом" предантичного (микенского) времени и "современностью", взятая во всей ее полноте, во всей ее исторической дистанции, была в итоге специально прослежена М.К. Петровым (если следовать указанному выше перечню рукописей, хранящихся в фонде М.К. Петрова у Г.Д. Петровой) трижды: в 1967 г. [16], 1974 г. [17], 1986 г. [22]. В заключение можно еще раз сказать: "М.К. Петров фактически оказался создателем исторической концепции совершенно иного плана и образца в сравнении ... с господствовавшей в СССР марксистской формационной теорией" [27, с. 261].
Таким образом, мы рассмотрели, разумеется, в самом общем виде достаточно оригинальный подход к истории философии, предложенный М.К. Петровым, выделив, в первую очередь, следующие методологические новации: историческое рассмотрение в рамках науки о философии ее античной, средневековой и новой модификаций в качестве форм европейского способа мысли; понимание его возникновения в мировой культуре в связи с действием в ситуациях отклонения от нормы (эгейская катастрофа) мощных миграционных сил и способностей (пиратская гипотеза); объяснение его специфики появлением на переходе от крито-микенской к классической эллинской (полисной) эпохе человека-государства как целостной личности и социума одновременно с использованием в процессах философского и теоретического самосознания языковых универсальных моделей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Михаил Константинович Петров / Под ред. С.С. Неретиной. М.: РОССПЭН, 2010. 296 с.
2. Ерыгин А.Н. История философии и философия истории М.К. Петрова: теоретико-методологические открытия и новации // Историко-философские исследования М.К. Петрова в горизонте проблем современности: Мат-лы Между нар. науч. конф. 25-е Петровские чтения, г. Ростов-на-Дону, 27 апреля 2012 г. Ростов н/Д: Дониздат, 2012. 200 с. С. 7-18.
3. Ерыгин А.Н. Историко-философские исследования и проблема "онаучивания общества" // М.А. Дидык, А.Н. Ерыгин, О.А. Мурадьян. Россия и модернизация в концепции "онаучивания общества" М.К. Петрова. / Науч. ред. М.А. Маслин. Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2012. 308 с. С. 22-126.
4. Петров М.К. Историко-философские исследования. М.: РОССПЭН, 1996. 512 с. С. 75-93.
5. Петров М.К. О принципах построения 10-ти томной истории философии (с. 20-25) // Историко-философские исследования М.К. Петрова в горизонте проблем современности: мат-лы междунар. науч. конф. 25-е "Петровские чтения". Раздел первый. Из творческого наследия М.К. Петрова. С. 20-24.
6. Неретина С.С. Социокод философии (о философских работах М.К. Петрова) // Вопросы философии. 2008. № 10. С. 91-102.
7. Петров М.К. Методологические проблемы культуроведения // Научная мысль Кавказа. 2003. № 4. С. 25-35.
8. Дубровин В.Н., Тищенко Ю.Р. М.К. Петров. Два эпизода и вся жизнь. М.: МарТ; Ростов н/Д: Издательский центр "МарТ", 2006. 128 с.
9. См.: Драч Г.В. Феохарий Кессиди: в поисках формулы античности // Научная мысль Кавказа. 2010. № 4. С. 93-97.
10. Васильева Т.В. Рецензия на: М.К. Мамардаш-вили "Лекции по античной философии"; М.К. Петров "Античная культура" // Вопросы философии. 1998. № 7. С. 179-183.
11. Мурадьян О.А. Философское науковедение М.К. Петрова и проблема "онаучивания общества" // М.А. Дидык, А.Н. Ерыгин, О.А. Мурадьян. Россия и модернизация в концепции "онаучивания общества" М.К. Петрова. С. 128-205.
12. Петров М.К. Язык и категориальные структуры // Науковедение и история культуры. Ростов н/Д.: Изд-во Ростовского ун-та, 1973. 171 с. С. 58-82.
13. Библер В.С. О книге М.К. Петрова "Язык, знак, культура" // Михаил Константинович Петров. Серия: "Философия России второй половины ХХ века" / Под ред. С.С. Неретиной. М.: РОС-СПЭН, 2010. 295 с. С. 237-244.
14. Неретина С.С. Философские одиночества. М.: ИФРАН, 2008. 269 с. С. 169.
15. Петров М.К. Античная культура. М.: РОС-СПЭН, 1997. 352 с.
16. Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1992. 268 с.
17. Петров М.К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. 328 с.
18. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии: В 3 кн. Кн. 1. СПб.: Наука, 2001. 350 с.
19. Петров М.К. Рецензия на книгу: Дж. Томсон. Исследования по истории древнегреческого общества. 2. Первые философы. // Вестник древней истории. 1959. № 4. С. 190-197.
20. Петров М.К. Пираты Эгейского моря и личность // Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. М.: РОССПЭН, 1995. 140 с. С. 177-235.
21. Петров М.К. Пентеконтера. В первом классе европейской школы мысли // Вопросы истории естествознания и техники. 1987. № 3. С. 100-109.
22. Петров М.К. История европейской культурной традиции и ее проблемы. М.: РОССПЭН, 2004. 776 с. С. 3-249.
23. Неретина С.С. Творчество как сущность (О концепции культуры М.К. Петрова) // М.К. Петров. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. 328 с. С. 3-18.
24. См.: Драч Г.В. Культурный переворот в древней Греции: сопряжение философии и науки // Историко-философские исследования М.К. Петрова в горизонте проблем современности. С. 41.
25. Дубровин В.Н., Тищенко Ю.Р. Судьба философа в интерьере эпохи // М.К. Петров Историко-философские исследования. С. 3-15.
26. Зайцев А.И. Культурный переворот в Древней Греции У111-У вв. до н. э. Изд. 2-е, испр. и доп. / Под ред. Л.Я. Жмудя. СПб.: СпбГУ, 2001. 320 с.
27. Ерыгин А.Н. Философское россиеведение: мысль о России и русская мысль / Науч. ред. М.А. Маслин. Ростов н/Д: Альтаир, 2010. 352 с.
17 апреля 2013 г.
