CC BY
24УДК 94(470 + 571)
Историко-культурный контекст стратегии общественного развития России
Часть 1
Владимир ЕГОРОВ
Очевидность расхождения векторов общественного развития постсоветской России, казалось бы, вставшей на путь, начертанный культурным опытом развитых стран Запада и самих архитекторов либерально-демократической перспективы, актуализирует целый ряд не только академических, но и практических проблем. Спектр проблематики, открывающейся в связи с нерелевантностью простого копирования западной модели социального устройства, представляется не только масштабным, но и чрезвычайно важным с точки зрения оптимизации выбора общественной стратегии, купирования неконструктивных, но затратных направлений социально-политической эволюции в условиях ограниченности национальных ресурсов (оцениваемой в соответствии с потребностями темпов и грандиозностью задач социальных преобразований, сохранения суверенитета и культурной самобытности).
При этом рассуждения и попытки расставить точки над I в определении причин, препятствующих имплементации России в либерально-демократическом мейнстриме, используя категории западных социальных наук, на поверку оказываются непродуктивными или порождают сентенции в той же мере агрессивные и ненаучные, как и усилия ура-патриотов, предлагающих отгородиться российской культурной «особостью» и «мессианской неповторимостью».
ЕГОРОВ Владимир Георгиевич - доктор исторических наук, доктор экономических наук, профессор, первый заместитель директора Института стран СНГ. Е-тай: korrka@mail.ru
Ключевые слова: российская государственность, восточноевропейский этос, вечевой строй, монголо-татарское нашествие, Русь.
Ощущение «разности» или, по крайней мере, отсутствие желания выработать подходы сближения западного и российского обществоведения приводят к тому, что всё более явственно намечается дезинтеграция мирового академического пространства в его гуманитарном сегменте.
Отчасти источники такой бифуркации коренятся не только в политических и идеологических разногласиях, но являются следствием нерешённости задач научной рефлексии историко-культурного контекста черт и сущностных характеристик общественного развития, обусловливающих актуальный социально-политический процесс, в том числе российскими обществоведами.
Можно с уверенностью сказать, что, несмотря на внешнюю деидеологи-зацию отечественной истории, трактовки её узловых концептуальных аспектов, в том числе и тех, которые должны «проливать свет» на особенности «культурного кода» России, определяющего, в частности, её эволюционный потенциал, по-прежнему освещаются в формате прежней ортодоксии.
Генезис российской государственности
Одной из важнейших черт российской культурной самобытности стало формирование Древнерусского государства. Вопросы, по существу, посещают каждого вдумчивого исследователя с самых первых попыток его осмысления.
Общеизвестны многочисленные труды замечательного советского и российского историка, археолога В. В. Седова и его выступление на расширенном заседании Президиума Российской академии наук (ноябрь 2002 г.) «Энтогенез ранних славян» [1, с. 594-605]. Согласно подкреплённым археологическим материалом утверждениям В. В. Седова, славянские племена заселяли Восточно-Европейскую равнину в У-У11 вв. двумя направлениями, имевшими существенные культурные отличия:
- первое (северное) - из висло-одерского ареала пшеворской культу-
ры (позднее суковско-дзердзицкой) племена, получившие летописное наименование венедов, продвигались в глубь лесной, северной зоны Среднерусской возвышенности, занимая территории, объединяемые материальными культурами смелеш-ко-полоцкой и волжско-кляземской;
- второе (южное) - из ареала Днестро-Днепровского междуречья племена, именуемые в летописях анты (подольско-днепровский вариант черняховской культуры, позднее пеньковской культуры), частично заселив Балканский полуостров, двинулись дальше с юга, огибая Восточно-Европейскую равнину и оставляя материальный след своего продвижения культурами южнорусских земель (волынской, ромен-ской, борщевской, верхнеокской).
Уже в раннем Средневековье на основе культурной интеграции и ассимиляции аборигенных балт-
1 Вестник Российской академии наук. 2003. Т. 73. № 7.
ских и финно-угорских племён расселившимися по северной части равнины славянами в Псковско-Ильменском крае была продуцирована культура псковских длинных курганов (кривичи псковские) и «древности узменского типа» (сло-вене ильменские), в Полоцком По-двинье и Смоленском Поднепровье -тушемлинская культура (будущие смоленско-полоцкие кривичи), в междуречье Волги и Клязьмы - мерян-ская культура» [1, с. 603].
В южном направлении славянского расселения постепенно осваивались левобережное Поднепровье (до верховий Северного Донца). В результате нашествия гуннов большая группа славянских племён продвигалась в Среднее Поволжье, оставив след в именьковской материальной культуре [1, с. 604].
Анализ имеющихся в распоряжении археологов материала говорит о том, что вплоть до IX в. славянский мир, обретший постоянную территорию проживания, переживал стадию кровно-родственных отношений, не зная социального деления, частной собственности и в значительной части зависел от продуктов, непосредственно предоставляемых природой [2]. Уровень материального производства славян был настолько низким, что не позволял выделить управление в самостоятельную отрасль общественной деятельности, а первые протогорода (городища) являлись центрами родо-
племенной организации, объединяющими «сельские» волости.
Таким образом, социально-экономические и политические предпосылки образования Древнерусского государства были связаны не с закономерными процессами, происходившими внутри славянского кровно-родственного сообщества, а с внешними факторами, во-первых, способствовавшими его культурной интеграции и, во-вторых, создавшими материальное основание генезиса государственности. Таким фактором стало включение волжско-окского и днепровско-волховского речных путей в трансъевропейскую торговую систему, сформировавшую, по словам Г. С. Лебедева, уникальную поли-этничную балто-славянскую общность [3]. На всём протяжении товарного трафика (основным предметом которого стало куфическое серебро), связавшего Европу и Восточный халифат, были образованы военно-торговые фактории (города-эмпории), контролировавшие и регулировавшие его бесперебойное функционирование. Эмпории притягивали к себе поликультурное население пассионариев, пренебрегавших мирной обстановкой и оседлым образом жизни. Современная археология располагает достаточным материалом, раскрывающим внутренний мир таких протогородов, располагавшихся в верховьях Волги и днепрово-вол-ховского торгового направления [2, с. 138-139; 4].
2 Археологические памятники Древней Руси 1Х-Х1 веков / В. А. Булкин, И. В. Дубов, Г. С. Лебедев; под ред. проф. В. В. Мавродина; Ленингр. гос. ун-т им. А. А. Жданова. Л.: Изд-во ЛГУ, 1978.
3 Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб.: Евразия, 2005.
4 Древняя Русь: новые исследования. СПб., 1995.
Вполне естественно, что в силу своей военной и судоходной подготовки доминирующее положение в городах-эмпориях занимала норманнская элита (варяги, викинги). Дискуссии норманистов (говоривших об особой их роли в становлении древнерусской государственности) и антинорманистов (утверждавших, что происхождение государства Киевская Русь - результат внутренних социальных процессов у славян), по мнению А. П. Новосельцева, не заслуживают серьёзного внимания. И варяги, и восточноевропейские племена «находились в У111-1Х вв. приблизительно на одном уровне социального развития. В этих условиях норманны, разумеется, не могли принести славянам ни более высокой культуры, ни государственности. Зато одностадийность развития способствовала более лёгкому общественному синтезу пришельцев и аборигенов (славян и финно-угров)» [5, с. 6]. Присутствие в некрополях тор-гово-ремесленных городов (эмпо-риях) отдельно располагающихся варяжских захоронений с прослеживающимся по предметам материальной культуры заимствованием славянского компонента отмечали М. Б. Свердлов и И. П. Шасколь-ский [6].
Место норманнов в формировании Древнерусского государства, безусловно, не соответствовало примитивному утверждению об их ци-
вилизаторской миссии и насаждении государственного порядка. Резонно предположить взаимную заинтересованность аборигенов и норманнов, в одинаковой мере извлекавших пользу, в том числе материального свойства, из эксплуатации трансъевропейских торговых путей.
Кроме того, акт призвания варягов славянами был обусловлен, как утверждает А. П. Новосельцев, тем обстоятельством, что «значительная часть восточных славян, включая полян, была подчинена хазарам». «Подчинив своему контролю полян, радимичей, северян и вятичей, хазары тем самым держали в своих руках большую часть торгового пути из Европы на Восток».
Хазарский контроль, сопровождаемый взиманием регулярной дани деньгами и пушниной, грозил охватить самую северную оконечность торгового пути - «земли словен ильменских и кривичей». В этих обстоятельствах вполне логичным выглядит факт приглашения некоторыми финскими племенами и слове-нами варяжских викингов (862 г.) на условиях договора (ряда)* [5, с. 6-7].
Заняв ведущее место в военно-торговой организации городов-виков, норманнское воинство тем не менее не отличалось особым социальным положением в среде других насельников эмпорий и быстро ин-
5 Новосельцев А. П. Образование Древнерусского государства и первый его правитель // Вопросы истории. 1991. № 2-3.
6 Свердлов М. Б., Шаскольский И. П. Культурные связи России и Швеции в 1Х-ХУ1 вв. // Скандинавский сборник. Вып. XXX. Таллин, 1986.
* Дата призвания варягов условна. По мнению многих исследователей, появление варяжских конунгов следует относить к первой половине IX в.
тегрировалось в славянскую и финно-угорскую культурную среду.
Неразрывная связь культурно-хозяйственных типов земледельческих поселений восточных славян и военно-торговых факторий на пути из варяг в греки была предопределена общностью естественно-физического источника их генерации - речной системой, одновременно являвшейся необходимым природным условием землепашества и важной транспортной коммуникацией, обеспечивающей успешную торговлю с внешним миром и транзит товаров территорий, отстоящих друг от друга на значительном расстоянии [7, с. 159].
Центральной осью, пересекающей восточнославянский ареал, являлась речная система Днепр -Ловать - Волхов, определявшая направление расселения славянских племён и являвшаяся основой формирования пути из варяг в греки. «Двигаясь с юга, славянское население раздвигало к западу и востоку массив балтских и финских племён» [7, с. 160]. На этой же системе образовались главные центры консолидации восточнославянских земель -Киев и Новгород.
Со второй половины VIII в. благодаря росту транзитных потоков товаров по волжскому пути, связывающему Восток с Европой, в орбиту международных торговых связей были вовлечены территории Волж-ско-Окского междуречья, северные
и северо-западные области, населённые восточными славянами. Устойчивый характер опорного пункта торговли приобрела Ладога [7, с. 165]. Именно в связи с контролем над узловой торговой факторией, «являвшейся воротами на Балтику, если двигаться с юга», и «началом пути с севера в глубь континента», Ладога стала первым форпостом проникновения «варягов» на восточнославянскую территорию. Позднее в местах, требующих участия этой «организующей силы», появились аналогичные Ладоге фактории: Рюриково городище, Новый Торг, Волок Ламский, городок Темирево, Михайловское, сарское поселение и т. д.
Сложившаяся на пути торгового транзита система городов-эмпорий предполагала стройную организацию, характеризующуюся наличием княжеской власти, объединявшей равных в социальном статусе дружинников, единого центра - её модератора, в качестве которого, в силу центрального положения, стал Киев.
По словам В. О. Ключевского, «такие города становились центрами областей, возникали среди населения, жившего по главным речным торговым линиям Днепра, Волхова и Западной Двины» [8, с. 137].
Ещё до образования государства Киевская Русь на севере ВосточноЕвропейской равнины, благодаря торговому пути, связывавшему
7 Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров Северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. К 70-летию В. Л. Янина. Сборник. М.: Русские словари, 1999.
8 Ключевский В. О. Сочинение в 8 томах. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1. Курс русской истории. Ч. 1.
Европу с Волжско-Окским речным бассейном, сформировалась социально-экономическая система, представлявшая собой зачатки ранней государственности [9].
Мотивами, питавшими заинтересованность и добровольную интеграцию славянских и финно-угорских племён в военно-торговую организацию Киевской Руси, была потребность в сбыте и обмене небольших, спорадически возникающих излишков от хозяйственной деятельности (воска, пушнины, вязиги и т. д.) и участие в широкомасштабных военных кампаниях, дававших возможность обретения трофеев.
В остальном Древнерусское государство представляло собой конгломерат княжеско-дружинных сообществ, с одной стороны, и общностей аборигенов (славян и финно-угров) -с другой, сохранявших культурную автономию и имевших собственных предводителей [10].
«Отношения между Киевом и другими землями регулировались договорами (русский ряд), - пишет А. П. Новосельцев. - Этими же договорами определялось право великого князя на полюдье - основной источник благосостояния ранних киевских князей и их дружины (руси)»* [5, с. 15].
Таким образом, несмотря на добровольную передачу отдельных
функций управления (прежде всего судопроизводства и военной организации) княжеско-дружинной знати, славянское общество функционировало в параллельном, автономном направлении цивилизационного развития.
Сказанное убеждает в необходимости преодоления господствующего в советской историографии представления о Киевской Руси как о раннефеодальном государстве, являвшемся результатом классообразования.
При всём желании отыскать надёжные свидетельства наличия в Древней Руси феодализма или даже его зачатков не представляется возможным. Сформировавшиеся «вотчинные» угодья дружинной знати не являлись земледельческими, а скорее представляли собой охотничьи угодья с табунами лошадей и обслуживавших их рабами-холопами. Земледельческое хозяйство не могло являться приоритетным во владениях дружинной знати уже потому, что зерно из-за невозможности транспортировки на большие расстояния не могло быть предметом масштабных торговых операций [11].
Таким образом, исторические условия генезиса древнерусской государственности определяли особую конфигурацию отношений общества и нарождающихся властных институтов.
9 Лесной С. Откуда ты, Русь? Крах норманнской теории. М.: Эксмо, Алгоритм, 2005; Седов В. В. Русский каганат IX века // Отечественная история. 1998. № 4.
10 Горский А. А. Государство или конгломерат конунгов? Русь в первой половине Х века // Вопросы истории. 1999. № 8.
11 Фроянов И. Я. Киевская Русь: главные черты социально-экономического строя. СПб.: Изд-во С.- Петербургского университета, 1999. С. 136-178, 197-215, 288-292.
* Ни о какой регулярной дани, как в случае с зависимостью от Хазарского каганата, не могло быть и речи, так как княжеско-дружинные сообщества не имели «за спиной» сколько-нибудь внушительного аппарата принуждения. - Авт.
Во-первых, государство с момента своего появления значительно дистанцировалось от общественных интересов и существовало как самодостаточная система, лишь отдельными аспектами своей жизнедеятельности связанная с массами окружающего общинного населения.
Во-вторых, в условиях отсутствия социальной дифференциации как в городах-виках, так и в среде аборигенных племён славян и фин-но-угров единственной основой государства могла быть только военная организация, привнесённая его варяжским компонентом.
В-третьих, государство Киевская Русь не было результатом порабощения местного населения, а явилось следствием добровольного соглаше-
ния между княжеско-дружинной корпорацией эмпорий со славянскими и финно-угорскими племенами и могло существовать на основе относительно комплементарных отношений власти и общества.
Дальнейший ход отечественного социального процесса лишь утвердил и институционализировал заложенные в древней истории тенденции: размежевание государственных и общественных интересов, стремление власти опереться на всё возрастающую силу военно-бюрократической машины, развитие ментального представления населения о добровольном делегировании государству части присущих ему прав и свобод и в связи с этим «стихийный демократизм».
Вечевой строй и народная демократия
Ко второй четверти XI в. социально-экономические условия, ранее фундирующие политическую организацию восточноевропейских племён, претерпели качественную трансформацию.
Во-первых, Восточный халифат, один из «учредителей» торговых путей, проходивших по территории Русской равнины, испытывал трудности политического характера и в конце концов распался. Во-вторых, транзит куфического серебра потерял прежнее значение, так как Европа начала производство собственных цветных металлов.
Но самое главное, к этому времени экономическое развитие обусловило качественные социальные изменения восточноевропейского земледельческого населения. Продуктивность земледелия повы-
силась у населения Русской равнины настолько, что некоторые исследователи определяют сдвиг в их сельском хозяйстве как аграрную революцию. Постепенный переход к трёхполью, использование более совершенных орудий труда и внедрение технологии озимого посева ржи дали синергетический эффект качественного скачка.
Именно в результате отмеченного прогресса сельского хозяйства происходило разложение кровнородственных отношений, экзогамных семей, формировался институт частной собственности, племенные городища сменялись центрами территориально-соседских общин. Новый источник благосостояния и государственности - земля, актуализировал отличающиеся от прежних основы цивилизационной консоли-
дации общества восточноевропейских племён. Практически нигде центры ремесла и торговли, контролирующие торговые пути, не совпали с нарождающимися земледельческими центрами. Некогда единая и могущественная средневековая держава Киевская Русь распалась на множество осколков - малые и большие территориальные образования. Княжеско-дружинная знать могла сохранить своё социальное положение только при условии ин-корпорированности в политический строй городов-государств, центральным политическим институтом которых стало вече. Киев как центр, объединяющий систему трансъевропейских торговых путей, утрачивал своё доминирующее значение. Традиция первенства среди других городов по инерции инициировала какое-то время (Юрий Долгорукий) борьбу за великокняжеский престол, но постепенно в противовес бывшей столице вырастали новые центры, объединяющие земледельческие территории.
Вечевые города-государства чаще добровольно, но где-то с применением силы пережили процесс окняжи-вания (XI в.). Соперничество двух политических институтов (в равной мере традиционных), но в различной для отдельных земель конфигурации и соотношении сил становилось неотъемлемой чертой политического процесса средневековой Руси.
«Так в каждой области, - писал В. О. Ключевский, - стали друг против друга две соперничавшие власти - вече и князь, и по мере того, как
городское вече, представлявшее силу центробежную, брало верх над князем, который как член рода, владевшего совместно всей землёй, поддерживал связь управляемой области с другими, городовые области всё более обособлялись политически» [8, с. 194].
Несмотря на то что, вопреки бытующему мнению о вечевом характере исключительно Новгородской и Псковской республик, вече являлось обязательным институтом всех политических систем государственных новообразований. Однако это не даёт основания абсолютизации и универсализации вечевого порядка в различных территориях и землях. Соотношение земско-вечевого (демократического) и княжеско-дру-жинного (централизованного) начал определялось местными социально-экономическими условиями, а вернее, способностью агрегировать продукт, необходимый для обеспечения функциональности нарождающейся «почвенной» государственности земледельческих общин. Именно поэтому особая материальная состоятельность вечевого начала в Новгороде и Пскове обусловила второстепенную роль княжеско-дру-жинного компонента. И, напротив, дефицит материального основания государственности земледельческих общин на северо-востоке Русской равнины обернулся попыткой князя, только оторвавшегося от киевской власти (Андрей Боголюбский), противопоставить собственные амбиции воле ростово-суздальских общин [12].
12 Кобрин В. Б., Юрганов А. Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси (К постановке проблемы) // История СССР. 1991. № 4.
Отрезок отечественной истории с XI по начало XIII в., несмотря на конкуренцию двух центральных институтов: княжеской и вечевой власти, с большой долей основательности можно характеризовать периодом, в течение которого в наибольшей степени проявлялась интегрированность интересов общества и государства.
Результат относительно короткого исторического этапа «народной демократии» с точки зрения влияния на дальнейшее формирование российского этоса трудно переоценить.
Во-первых, именно в это время утверждалась общинность, ставшая важной чертой не только менталитета, но и предпосылок, определявших политическую реальность и образ справедливого миропорядка в общественном сознании. Власть всегда имела в виду наличие этого культурного феномена при осуществлении социальных преобразований.
В ходе либеральных реформ середины XIX в. общинность народа, безусловно, питала содержание как крестьянской, так и земской реформы.
Даже коллективизация сельского хозяйства большевиками опиралась на стремление селян жить и работать общинно.
Община как важнейший институт консолидации деревни просуществовала до начала 30-х годов ХХ в.
Во-вторых, сложившаяся система отношений народа, объединённого вече, и государства обусловила ещё одну черту российского политического процесса: представление о том, что действительным источником власти является только народ, делегирующий персонифицированные полномочия князю/царю/генеральному секретарю/президенту, которое в общественном сознании совсем не соответствует представительству вообще и парламентаризму в частности.
Для создания хотя бы видимости «вечевой» легитимности складывающегося самодержавия российские монархи вплоть до середины XVII в. были вынуждены собирать земские соборы, которые, конечно, не имели ничего общего с подлинным представительством, но создавали прецедент одобрения народом.
Последствия монголо-татарского нашествия
Глубокие социально-экономические последствия имели включение разорванной на отдельные общины и государственные образования Древней Руси в состав Монгольской империи. В трактовке этого непростого периода отечественной истории наблюдается некоторый перекос в сторону акцентов, отражающих тяжесть потерь вследствие собственно нашествия, бремени татарского ига и стихийно-
го народного сопротивления. При этом другие, не менее важные и необходимые для создания объективной картины события, происходящие в XIII-XV вв., остаются вне поля зрения исследователей.
Думается, не без основания В. О. Ключевский считал, что если бы не внешний фактор (монголо-татарское нашествие), то удельный порядок на северо-востоке России, в формировании которого существенную
роль играла колонизация ранее не освоенных земель, неизбежно привёл бы к становлению политического порядка враждующих и всё более обособляющихся друг от друга «лоскутных территорий».
Детально исследовавший обстоятельства трагедии XIII в. СевероВосточной Руси А. Насонов отмечает, что только Рязань и Владимир, оказавшие серьёзное сопротивление, были значительно разрушены, в то время как сдавшиеся завоевателям (Ростов, Углич, Ярославль, Тверь, Кострома, Переславль) «не подверглись, кажется, такому опустошению и разорению» [13].
Не безусловной выглядит оценка «сокрушительной» роли монголо-татарского ига в экономике СевероВосточной Руси. Труды археологов содержат убедительные свидетельства преемственности технологических приёмов обработки металлов, ювелирного, гончарного производства XIV-XУ вв., мастерства «домонгольского времени» [14].
Совсем неблагодарным занятием стало бы «взвешивание» отрицательных и положительных последствий акта интеграции Древней Руси в состав Монгольского государства. Безусловно, не умаляя трагизма, связанного с понесёнными нашей
страной жертвами и потерей тысяч угнанных в рабство, всё же следует заметить, что в ряду последствий монгольского завоевания нельзя упускать его положительные стороны. Существование русских земель в составе огромной империи значительно расширило, говоря современным языком, их информационное пространство за счёт связей с территориями древних цивилизаций Китая, Персии, Мавераннахра.
Как показывают новейшие исследования, ведущей отраслью экономики и основным источником благосостояния Орды был не «выход» с подвластных территорий *, а организация международной торговли, участником которой стал, естественно, и «русский улус». Согласно современным данным археологии уже к концу XIII в. русские города возрождались и вели активную торговлю со странами Востока [15]. Существование в условиях активного культурного обмена укоренило в российском аксеологическом коде особое качество адаптивности к культурной интеракции, укрепившееся впоследствии в ходе «внутренней колонизации» [16].
Кроме того, русские земли, включённые в состав Орды, стали реципиентами значительного объёма
13 Насонов А. Н. Монголы на Руси // Свод ВМюШеса Gumileva. Серия альманахов II. Арабески истории. Т. 1. Вып. 3-4. Русский разлив. М., 1996. С. 218.
14 Беленькая Д. А. Наследие домонгольской Руси в ремесле XIV-XV вв. // Древняя Русь. Быт и культура. М. 1997. С. 221.
15 Новые исследования археологов России и СНГ: Материалы Пленума ИИМК РАН 2830 апреля 1997 г. СПб., 1997. С. 46-48.
16 Эткинд А. М. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М.: Новое литературное обозрение, 2014.
* Достаточно лояльный режим взимания «выхода» позволил, например, Ивану Калите использовать в своих политических целях значительную часть причитающихся татарам средств.
благ социального и материального порядка, например, почтового сообщения, налоговой системы, бумаги, чугуна, денег и т. д.
Однако при всей многозначности проблемы последствий монголо-татарского господства следует указать, что номады существенно повлияли на дальнейший ход социально-политического развития России [17].
Во-первых, историческое соперничество между вечевой демократической и княжеской центральной властью завершилось в пользу последней. Ордынский ярлык, вручаемый князьям как символ права на управление русскими землями, подкрепляемый военным могуществом татарской конницы, стал весомым аргументом княжеского доминирования в отношениях с вече и «земской» администрацией (посадниками, воеводами, тысяцкими и т. д.).
«Монгольское владычество отняло у этих "парламентов" (вече. -Авт.), - пишет Э. Каррер д'Анкосс, -всякий смысл для их существования, и они исчезли» [18, с. 37].
Борьба за независимость Московского государства, безусловно, дело всенародное, совпала с желанием князей поучаствовать в дележе «монгольского наследства». Кочевая империя уже ко второй половине XIV в., после правления хана Узбека (1313-1341 гг.), вступила в полосу кризиса «великой замятицы». И дело, конечно, не в поражении хана Тохтамыша (1380-1395) от «велико-
го хромца» Тамерлана, который тоже, как и крымский хан, стремился поживиться за счёт ордынского наследства. Современные исследователи справедливо считают причиной упадка Золотой Орды неестественное соединение в её социально-экономическом строе кочевого и оседлого укладов, развивающихся вокруг приблизительно 150 городов, являвшихся важными центрами торговых караванных путей. Как убедительно показано, вынужденная оседлость номадов вела к быстрому убыванию пастбищного пространства и в конечном итоге к ухудшению материального положения Орды, требующей всё увеличивающихся расходов на содержание управленческого аппарата, войска, удовлетворение социально-культурных потребностей [19, с. 87-120]. Все дальнейшие политические устремления русских государей, вплоть до завоевания Казани и Астрахани, укладываются в логику борьбы за «ордынское наследство».
Во-вторых, монголо-татарское иго инициировало социальный раскол славянского и финно-угорского общества. Князь и его окружение, стремясь переложить основную тяжесть «выхода» на плечи общинников, по сути, вынужденно занимали протатарскую, антинародную позицию. Дистанцирование княжеско-дружинной власти значительно увеличилось.
В-третьих, складывающаяся под влиянием монголо-татарского при-
17 Каргалов В. В. Русь и кочевники. М.: Вече, 2004. с. 173-203
18 Каррер д'Анкосс Э. Незавершённая Россия. М.: РОССПЭН, 2005.
19 Кульпин Э. С. Золотая Орда (Проблемы генезиса Российского государства). М.: Московский лицей, 1998.
сутствия политическая система приобретала деспотический характер. Центром формирования государственности, идущей на смену Киеву и разрозненным политическим центрам вечевого периода, стал северо-восток Русской равнины (конкретнее, две соперничающие столицы - Москва и Тверь), куда перемещались значительные массы земледельческого населения южных и юго-западных земель.
Историки высказали много гипотез относительно того, почему именно Москва стала центром нарождающегося государства с доминирующей земледельческой отраслью общественного хозяйства на самой непригодной для земледелия территории. Одни говорили о выгодном географическом положении [20], другие - об особой поддержке московских князей Ордой [21].
Более корректно выглядит концепция, предложенная А. А. Горским, который считает, что естественно-природные условия северо-востока Руси, не позволявшие держать на этой территории сколько-нибудь масштабного оккупационного конного контингента, создавали вокруг Москвы более благоприятную среду обитания.
Внешнее давление ограничивалось в этом болотистом, с непроходимым буреломом регионе конт-
ролем за своевременным и полным сбором «выхода».
На основе анализа происхождения московских боярских семей первой четверти XIV в. А. А. Горский констатировал: «Таким образом, усиление военной мощи Московского княжества на рубеже XШ-XIV вв. во многом, по-видимому, было связано именно с приходом на службу к Даниилу Александровичу служилых людей из Южной Руси -Черниговского и Киевского княжества». Каждую из переселившихся семей, которые рассматриваются А. А. Горским, сопровождали холопы и дружины, насчитывающие более 1,5 тыс. чел. [22].
Массовый исход из Южной Руси в Московию, наряду с естественными условиями, создающими комплементарный режим существования в составе Монгольского государства, и явились определяющим фактором возвышения Москвы.
Однако на северо-восток переселялось земледельческое население, которое продолжало заниматься земледелием в самых неблагоприятных условиях. Вследствие этого производимый здесь прибавочный продукт был настолько скудным, что его изъятие на нужды нарождающейся государственности требовало избыточной централизации и жёсткости, что в конечном итоге предопредели-
20 Станкевич Н. О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III // Учёные записки Московского университета. М., 1834. Ч. 5. С. 34-35; ЧерепнинЛ. В. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М.: Соцэкгиз, 1960. С. 458.
21 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Т. 1. Господство дома Св. Владимира. X-XVI столетия. 3-е изд. СПб., 1888. Т. I. С. 208.
22 Горский А. А. К вопросу о причинах возвышения Москвы // Отечественная история. 1997. № 1. С. 9.
ло деспотический характер московской власти.
«Нигде в Европе, - пишет Э. Каррер д'Анкосс, -сельское хозяйство не было на протяжении столетий столь малопродуктивным, недостаточным, как в России, несмотря на огромные пространства, чтобы прокормить население» [18, с. 32].
Таким образом, основным последствием монголо-татарского завоевания стала институционализа-ция централизации политической
системы и формирование деспотического характера государственной власти, интересы которой на протяжении всей последующей истории Отечества, во-первых, являлись приоритетными, во-вторых, как правило, не интегрировались с общественными и, в-третьих, не имели ни моральных, ни законодательных ограничений и подчиняли себе все без исключения стороны жизни социума, включая личное пространство каждого россиянина.
Российский феодализм и крепостничество
Формирование всепоглощающего режима доминирования государственной власти тесно связано или даже обусловлено двумя процессами: генезисом и развитием феодализма и системы крепостничества в России. Оба эти процесса имели два встречно направленных вектора развития, идущих «сверху» от государства и «снизу» от наделённых обязательствами перед государством подданных.
Отрицая такую постановку проблемы, следовало бы встать на сторону одной из крайних точек зрения, согласно которой «архитекторами» феодализма и крепостничества являлись либо алчущие богатства служилые землевладельцы, либо деспотическое государство. В реальности, как уже было сказано, становление и того и другого стало результатом встречных направлений социальной эволюции.
«Да, на месте Золотой Орды возникла новая - Российская империя, - пишет Э. С. Кульпин, -но культурно-цивилизационную и организационно-практическую
преемственность новой империи от старой нельзя назвать впечатляющей» [19, с. 123].
На месте империи, основным источником благосостояния которой являлась торговля и агрегирование поликультурно-цивилизационного потенциала, формировалось государство с земледельческим материальным фундаментом, продуцирующим скудный ресурс развития. Мало того, его собирание обусловило особую деспотичность, абсолютность центральной власти, исключающей сколько-нибудь широкий простор индивидуальной инициативы и свободы личности.
«Не было у московских князей необходимых навыков управления, не было китайских и других иноплеменных компетентных советников, которые стояли у истоков великой монгольской империи. Не было материальных ценностей, конфискованных у побеждённых народов. Не было квалифицированных мастеровых, насильственно собранных из числа тех же народов для устроения центра империи, промышлен-
ности, обслуживания государственного аппарата. Не было кочевников - социального слоя самим своим предыдущим развитием приспособленного к постоянной территориальной мобильности, готового стать связующим звеном для передачи информации и материальных ценностей. Не было самой природой приготовленных хороших дорог. И многого другого чего не было. Но самое главное, не было развитого производства и обмена, дающих возможность концентрировать деньги - всеобщий эквивалент, столь необходимый для развития государства. Не было "засилья" иноземных купцов, таможенные сборы с которых наполняли казну "звонкой монетой". Поступления в казну от внутренней торговли также были незначительны: торговля была слабо развита, расстояния - большими, дороги -плохими. Не было навыков контроля за производителем, да и ремесленное производство в сравнении с Западной Европой было крайне слабо развитым» [19, с. 127-128].
Земледельческая хозяйственная специализация территории реципиента новой государственности определила встречный государственной централизации вектор генезиса феодализма.
Существо происходивших в XV в. естественных и социально-экономических процессов описано в цитируемой книге Э. С. Кульпина.
Дело в том, что основная масса населения, заселившего СевероВосточную Русь*, занималась под-
сечно-огневым кочевым земледелием, которое требовало массовой вырубки лесов. После эксплуатации участок, отвоёванный у леса, мог снова восстановить прежние качества только через 40 лет.
Уже использованные после вырубки пространства в лучшем случае вторично зарастали подлеском, а в большей части (в зависимости от гидрологических особенностей) превращались в болота и гнилостные водоёмы. Совокупность факторов: «малый ледниковый период», наступивший с XV в., и рост населённости обусловила социально-экономический кризис земледельческой цивилизации Северо-Восточной Руси («кризис природы и общества». - Э. С. Кульпин). Исчерпание возможностей подсечно-огневой системы, начавшееся в XV в., сопровождалось болезненным переходом к пашенному земледелию. Проблема заключалась в том, что свободный кочевник-земледелец, выходя в ополья, уже не мог трансформироваться в свободного фермера, владевшего на правах частной собственности возделываемой землёй. Земля к тому времени (и это зафиксировано в Судебнике 1497 г.) по монгольскому праву принадлежала прежде всего государству и по принципам распоряжения вотчинным владельцам (боярам и монастырям). И даже укоренившись на «чёрных землях», крестьянин не становился собственником обрабатываемой пашни, а следовательно, лишался стимула к созданию интенсивного хозяйства, рыночных от-
* Согласно утверждениям этого автора, славянское население Древней Руси за время монголо-татарского нашествия удвоилось.
ношений и, по сути, оставался оседлым «кочевником». Такое положение дел обусловило, во-первых, деспотический характер российского феодализма, исключающего иные, кроме внеэкономических, репрессивные методы взимания ренты, что абсолютно соответствовало идущему «сверху» процессу абсолютизации власти и установлению крепостного порядка; во-вторых, скудость прибавочного продукта основной отрасли экономики, изъятие которого требовало установления жёсткой централизации, сопровождающейся разрастанием единственной опоры власти военно-бюрократического аппарата и становлением охватывающей все слои общества крепостной системы, в которой дворяне и даже самые знатные сановники обременялись обязательством перед государством и в отношении последнего являлись такими же «холопами», как и простой крестьянин. Видимая привилегированность дворянства объяснялась лишь более высоким его положением в служебной иерархии государства, но не определялась высоким происхождением или более близким к абсолютной монархии положением.
Российское крепостничество сформировалось в XVI-XVII вв. как всеобъемлющая система, охватывающая все группы и слои населения, имела «вертикальную структуру, включающую государственный (основной), корпоративный и частный (подуровни), в зависимости от того,
кто являлся субъектом крепостнических отношений - государство, корпорация или отдельный человек» [23, с. 361]. Крепостная система внутри страт поддерживалась круговой порукой и взаимными гарантиями выполнения обязательств, прежде всего перед государством. Российское крепостничество и феодализм как социальный феномен характеризовались рядом основополагающих качеств: «1) вне экономической, личной зависимостью от господина: отдельного лица, корпорации или государства; 2) прикреплении к месту жительства; 3) прикреплении к сословию; 4) ограничением в правах на владение частной собственностью и на совершение гражданских сделок; 5) ограничением в выборе занятия и профессии; 6) социальной незащищённостью; 7) возможностью лишиться достоинства, чести, имуществ и подвергнуться телесным наказаниям без суда, по воле господина» [23, с. 361].
Соборное уложение 1649 г. формализовало крепостные отношения всех слоёв населения с государством [24].
Формирование феодализма и крепостничества придали государственному строю России принципиально новый качественный облик: централизованной, деспотической системы, охватывающей все стороны общественной жизни вплоть до «нижней» экзистенциальной сферы: индивидуального и бытового уровней российского этоса.
23 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX вв.). СПб.: Дм. Буланин, 1999. Т. 1.
24 Маньков А. Г. Соборное уложение 1649 г. Кодекс феодального права в России. Л.: Наука, 1980.
По этому поводу корифей отечественной исторической науки С. Ф. Платонов писал: «Грозный родился именно в это время торжества нового государственного строя, когда исчезла самостоятельность уделов, когда Новгород и Псков утратили последнюю тень своей политической особенности, когда московский великий князь на деле стал "всея Русские земли государь", когда, наконец, все население объединённой страны стало сознавать себя "крепким государством"» [25].
Ставший «колыбелью нового государственного строя, основу которого составляли национально обособленные феодализм и крепостничество, Московский "удел"» распространял свой политический и социальный порядок на объединяемые земли.
В свете новых представлений о централизованном государстве, формирующемся вокруг Москвы, современными историками пересматривается однозначно положительная оценка включения в сферу его влияния других территорий, сохранение суверенитета и социально-политического строя которых раскрывали перед ними более позитивную историческую перспективу.
В трудах П. Смирнова, посвятившего значительную часть своих изысканий истории отечественных городов, содержится большое количество фактического материала, свидетельствующего
о запустении мест, по которым прошёлся молох централизаторской деятельности Москвы.
В частности, он писал: «Во второй половине столетия, к которой относится и рассказ Курбского о разгроме "великого места" Грозным, Новгород Великий стремительно падает под влиянием целого ряда причин, как упадок балтийской торговли, разгром опричнины, эпидемия, война... Из четырёх с лишним тысяч чёрных дворов, которые значились в нём в начале XVI столетия... к 1579 году на Софийской половине города оставалось жилых только 158 дворов, пустыми стояло 468...» и т. д. [26].
Не имея ясного представления о причинах явления, Н. Д. Чечулин показал массовое бегство посадского населения в XVI в. из подмосковных городов на «юго-восточные окраины» [27].
Огосударствление российской ремесленной отрасли, генерировавшей на Западе бюргерство, протобуржуазию, инициировавшую коммунальные революции и товарно-денежные отношения, показал в своих работах Т. П. Ефименко.
По мнению исследователя, в Московском государстве широко практиковалось право правительства принуждать ремесленников к различного рода работам и посылать их целыми партиями из одного города в другой. Более того, автор подчёркивал, что отдельные ремёсла издавна входили в состав того или иного «пути» и находились в полном подчинении лица, им заведующего.
С введением приказной системы, как отмечает автор, ремесленники были разделены и розданы в заведование отдельных приказов, что привело к дроблению ремёсел и подчинению каждого своему особому «тяглу».
Т. П. Ефименко соглашается с известным исследователем русских городов И. Дитятиным, ко-
25 Платонов С. Ф. Под шапкой Мономаха. М.: Прогресс-Традиция, 2001.
26 Смирнов П. Города Московского государства в первой половине XVII века. Т. 1. Вып. 2. Количество и движение населения. К.: Б. и., 1919. С. 18.
27 ЧечулинН. Д. Города Московского государства в XVI веке. СПб., 1889. С. 344-347.
торый видел в этом «характерную черту ремесленной жизни Московского государства» [28].
Исторических свидетельств бегства на окраину попавших в невыносимую кабалу крестьян в научных источниках и литературе великое множество.
Таким образом, качественные черты новой московской государственности, основу которой составляли национально особенные феодальные отношения и крепостная система, обусловили не просто качественные черты российского этоса: индивидуальную пассивность, трудовую апатию, безынициативность в обустройстве быта и личного хозяйства и т. д., но и устои, сыгравшие определяющую роль в формировании социально-экономического строя в целом.
Так, полное подчинение всех сторон жизни интересам государства, всеобъемлющая крепостная система препятствовали генезису института
частной собственности и развитию товарного хозяйства, что помимо экономической отсталости обусловило важные социальные последствия, а именно аннигиляцию предпосылок становления правового порядка. На частную собственность как источник современных законов и права справедливо указывали основоположники австрийской экономической школы [29].
Источниками поддержания социального порядка в российском государстве оказались не закон и право, а государственная власть, опирающаяся на военно-бюрократический аппарат, религиозные устои, поддерживаемые православием, нормы обычного права, действующие на уровне общинного мира. Именно поэтому, когда в силу исторических обстоятельств, эти «столпы» давали слабину, народная инициатива выливалась в «беспощадный бунт» и социальную деструкцию.
Библиография • References
Археологические памятники Древней Руси IX-XI веков / В. А. Булкин, И. В. Дубов, Г. С. Лебедев; под ред. проф. В. В. Мавродина; Ленингр. гос. ун-т им. А. А. Жданова. Л.: Изд-во ЛГУ, 1978. - 149 с. [Arheologicheskie pamyatniki Drevnej Rusi IX-XI vekov / V. A. Bulkin, I. V. Dubov, G. S. Lebedev; pod red. prof. V. V. Mavrodina; Leningr. gos. un-t im. A. A. ZHdanova. L.: Izd-vo LGU, 1978. - 149 s.] Беленькая Д. А. Наследие домонгольской Руси в ремесле XIV-XV вв. // Древняя
Русь. Быт и культура. М. 1997. С. 221-225. [Belen'kaya D. A. Nasledie domongol'skoj Rusi v remesle XIV-XV vv. // Drevnyaya
Rus'. Byt i kul'tura. M. 1997. S. 221-225] Вестник Российской академии наук. 2003. Т. 73. № 7. С. 594-605. [Vestnik Rossijskoj akademii nauk. 2003. T. 73. № 7. S. 594-605]
28 Ефименко Т. П. Очерки организации городских ремёсел в Московском государстве XVI и XVII веков // Журнал Министерства юстиции. 1914. № 4. Апрель. С. 129.
29 Мизес Л. фон.. Социализм. Экономический и социалистический анализ. М.: Са1а11аху, 1994. С. 33, 34.
Горский А. А. Государство или конгломерат конунгов? Русь в первой половине
Х века // Вопросы истории. 1999. № 8. С. 43-52. [Gorsky A. A. Gosudarstvo ili konglomerat konungov? Rus' v pervoj polovine H veka //
Voprosy istorii. 1999. № 8. S. 43-52] Горский А. А. К вопросу о причинах возвышения Москвы // Отечественная история. 1997. № 1. С. 1-10. [Gorsky A. A. K voprosu o prichinah vozvysheniya Moskvy // Otechestvennaya istoriya.
1997. № 1. S. 1-10] Древняя Русь: новые исследования. СПб., 1995. [Drevnyaya Rus': novye issledovaniya. SPb., 1995]
Ефименко Т. П. Очерки организации городских ремёсел в Московском государстве XVI и XVII веков // Журнал Министерства юстиции. 1914. № 4. Апрель. С. 114-162.
[Efimenko Т. P. Ocherki organizacii gorodskih remjosel v Moskovskom gosudarstve XVI
i XVII vekov // ZHurnal Ministerstva yusticii. 1914. № 4. Aprel'. S. 114-162] Каргалов В. В. Русь и кочевники. М.: Вече, 2004. - 528 с. [Kargalov V. V. Rus' i kochevniki. M.: Veche, 2004. - 528 s.] Каррер дАнкосс Э. Незавершённая Россия. М.: РОССПЭН, 2005. - 191 с. [Karrer d'Ankoss EH. Nezavershjonnaya Rossiya. M.: ROSSPEHN, 2005. - 191 s.] Ключевский В. О. Сочинение в 8 томах. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1. Курс русской истории. Ч. 1. - 428 с. [Klyuchevsky V. O. Sochinenie v 8 tomah. M.: Gospolitizdat, 1956. T. 1. Kurs russkoj
istorii. CH. 1. - 428 s.] Кобрин В. Б., Юрганов А. Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси (К постановке проблемы) // История СССР. 1991. № 4. С. 54-64. [Kobrin V. B., YUrganov A. L. Stanovlenie despoticheskogo samoderzhaviya v srednevekovoj Rusi (K postanovke problemy) // Istoriya SSSR. 1991. № 4. S. 54-64]
Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. В 3 томах. Господство дома Св. Владимира. X-XVI столетия. 3-е изд. СПб., 1888. Т. I. - 544 c.
[Kostomarov N. I. Russkaya istoriya v zhizneopisaniyakh eyo glavnejshikh deyatelej. V 3 tomakh. Gospodstvo doma Sv. Vladimira. X-XVI stoletiya. 3-e izd. SPb., 1888. T. I. - 544 c.]
Кульпин Э. С. Золотая Орда (Проблемы генезиса Российского государства). М.:
Московский лицей, 1998. - 240 с. [Kulpin EH.S. Zolotaya Orda (Problemy genezisa Rossijskogo gosudarstva). M.:
Moskovskij licej, 1998. - 240 s.] Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб.: Евразия, 2005. -640 с.
[Lebedev G. S. EHpoha vikingov v Severnoj Evrope i na Rusi. SPb.: Evraziya, 2005. -640 s.]
Лесной С. Откуда ты, Русь? Крах норманнской теории. М.: Эксмо, Алгоритм, 2005. - 384 с.
[Lesno/ S. Otkuda ty, Rus'? Krah normannskoj teorii. M.: EHksmo, Algoritm, 2005. -384 s.]
Маньков А. Г. Соборное уложение 1649 г. Кодекс феодального права в России. Л.:
Наука, 1980. - 271 с. [Man'kov A. G. Sobornoe ulozhenie 1649 g. Kodeks feodal'nogo prava v Rossii. L.:
Nauka, 1980. - 271 s.] Мизес Л. фон. Социализм. Экономический и социалистический анализ. М.: Catallaxy, 1994. - 417 с.
[Mizes L. fon. Socializm. EHkonomicheskij i socialisticheskij analiz. M.: Catallaxy, 1994. - 417 s.]
Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало
XX вв.). СПб.: Дм. Буланин, 1999. Т. 1. - 548 с. [Mironov B. N. Social'naya istoriya Rossii perioda imperii (XVIII- nachalo XX vv.). SPb.:
Dm. Bulanin, 1999. T. 1. - 548 s.] Насонов А. Н. Монголы на Руси // Свод Bibliotheca Gumileva. Серия альманахов
II. Арабески истории. Т. 1. Вып. 3-4. Русский разлив. М., 1996. [Nasonov A. N. Mongoly na Rusi // Svod Bibliotheca Gumileva. Seriya al'manahov II.
Arabeski istorii. T. 1. Vyp. 3-4. Russkij razliv. M., 1996] Новосельцев А. П. Образование Древнерусского государства и первый его правитель // Вопросы истории. 1991. № 2-3. С. 3-17. [Novoseí'cev A. P. Obrazovanie Drevnerusskogo gosudarstva i pervyj ego pravitel' //
Voprosy istorii. 1991. № 2-3. S. 3-17] Новые исследования археологов России и СНГ: Материалы Пленума ИИМК РАН
28-30 апреля 1997 г. СПб., 1997. - 164 с. [Novye issledovaniya arheologov Rossii i SNG: Materialy Plenuma IIMK RAN28-30
aprelya 1997 g. SPb., 1997. - 164 s.] Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и её роль в образовании городских центров Северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. К 70-летию В. Л. Янина. Сборник. М.: Русские словари, 1999. С. 157-170. [Nosov E. N. Rechnaya set' Vostochnoj Evropy i ejo rol' v obrazovanii gorodskih centrov Severnoj Rusi // Velikij Novgorod v istorii srednevekovoj Evropy. K 70-letiyu V.L. YAnina. Sbornik. M.: Russkie slovari, 1999. S. 157-170] Платонов С. Ф. Под шапкой Мономаха. М.: Прогресс-Традиция, 2001. - 536 с. [Platonov S. F. Pod shapkoj Monomakha. M.: Progress-Traditsiya, 2001. - 536 s.] Свердлов М. Б., ШаскольскийИ. П. Культурные связи России и Швеции в IX-
XVI вв. // Скандинавский сборник. Вып. XXX. Таллин, 1986. [Sverdlov M. B., SHaskol'skij I. P. Kul'turnye svyazi Rossii i SHvecii v IX-XVI vv. //
Skandinavskij sbornik. Vyp. XXX. Tallin, 1986] Седов В. В. Русский каганат IX века // Отечественная история. 1998. № 4. С. 3-15. [Sedov V. V. Russkij kaganat IX veka // Otechestvennaya istoriya. 1998. № 4. S. 3-15] Смирнов П. Города Московского государства в первой половине XVII века. Т. 1.
Вып. 2. Количество и движение населения. К.: Б. и., 1919. - 357 с. [Smirnov P. Goroda Moskovskogo gosudarstva v pervoj polovine XVII veka. T. 1.
Vyp. 2. Kolichestvo i dvizhenie naseleniya. K.: B. i., 1919. - 357 s.] Станкевич Н. О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III // Учёные записки Московского университета. М., 1834. Ч. 5. С. 34-35.
[Stankevich N. O prichinah postepennogo vozvysheniya Moskvy do smerti Ioanna III //
Uchenye zapiski Moskovskogo universiteta. M., 1834. CH. 5. S. 34-35] Фроянов И. Я. Киевская Русь: главные черты социально-экономического строя.
СПб.: Изд-во С.- Петербургского университета, 1999. - 372 с. [Froyanov I. YA. Kievskaya Rus': glavnye cherty social'no-ehkonomicheskogo stroya.
SPb.: Izd-vo S. - Peterburgskogo universiteta, 1999. - 372 s.] Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М.: Соцэкгиз, 1960. - 901 с.
[CHerepnin L. V. Obrazovanie Russkogo tsentralizovannogo gosudarstva v XIV-XV vv. Ocherki sotsial'no-ehkonomicheskoj i politicheskoj istorii Rusi. M.: Sotsehkgiz, 1960. - 901 s.]
ЧечулинН. Д. Города Московского государства в XVI веке. СПб., 1889. - 353 с. [CHechulin N. D. Goroda Moskovskogo gosudarstva v XVI veke. SPb., 1889. - 353 s.] Эткинд А. М. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М.: Новое литературное обозрение, 2014. - 448 с. [EHtkind A. M. Vnutrennyaya kolonizaciya. Imperskij opyt Rossii. M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2014. - 448 s.]
Статья поступила в редакцию 13 июня 2018 г.
Продолжается подписка на 2018 г. на журнал «Обозреватель-ОЬвегуег» в каталоге «Газеты и журналы» агентства «РОСПЕЧАТЬ»:
47653 - на полугодие 36789 - на год
Обозреватель
BSERYER
36 обозреватель-observer 7/2018
