CC BY
55
WORD DEFINITIONS IN DICTIONARIES OF OLD SLAVIC LANGUAGES
L.N. Mishina
The article analyzes meaning presentation in Old Slavic and Old Russian dictionaries, states the necessity to incorporate into the vocabulary entry either word translation into modern languages or extended explanation of its meaning. It also explores the relationship between linguistic and encyclopedic information in Old Slavic languages dictionaries.
© 2009
А.Т. Липатов
ИСТОРИКО-ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ РУССКОЙ ПОГОВОРКИ «НА ТЕБЕ, БОЖЕ, ЧТО НАМ (МНЕ) НЕ ГОЖЕ»
Язычество и мировые религии (христианство, ислам, иудаизм, буддизм, ламаизм и др.) не явились миру в готовом виде, а представляют собой продукт длительной эволюции человечества на его пути к цивилизации. Причем «эволюция религиозных представлений происходила не путем полной их смены, а путем наслаивания нового на сохраняющееся старое» [Рыбаков 1987: 754]. Корни язычества уходят в глубины тысячелетий, а его пережитки долгим эхом откликаются вплоть до наших дней.
В отечественной и зарубежной литературе уже неоднократно отмечалась «неопределенность», «расплывчатость» термина язычество. При этом подчеркивается, что у язычества не было единой религии, общей системы религиозных верований; «может быть, их на самом деле было много, а религиозное единство — это только наше предположение или даже глубокая ошибка?» [игЪапегук 1947: 12-13].
Мир древнего язычника был обильно населен духами, но старшими из них являются духи мест обитания человека (подворье, жилище, роща, река и т.п.). Особое место отводилось духам-хранителям домашнего очага. Как все язычники, славяне, олицетворяя все окружающее, поклонялись множеству божеств, однако особые почести воздавались при этом духам предков и огню как источнику жизни. Приписывая огню в домашнем очаге свойства, присущие живому существу, язычники полагали при этом, что и кормить их необходимо, как человека, и этот древний обычай, по существу, был повсеместным, поскольку первобытный человек представлял, что «его слышат и понимают духи или другие существа, которых воображение первобытного человека наделяет человеческим умом» [Рга2ег 1914-1925: 416-417].
Славяне членами рода считали также предков в лице духов и демонов-хранителей домашнего быта. Известно, что одним из таких демонов у древних сла-
вян был убожье (*ubogs). Об этом находим свидетельства, восходящие к XVII в.; принадлежат они Яну Ласицкому и содержатся в его «Литовской мифологии». В ней упоминается о «кауках, или душах умерших, которых руссы называют убоже» (kauke sunt lemures Russi uboze appellant) [Lasicky 1868: 16]. Этому-то убогу как члену рода славяне-язычники и воздавали всевозможные почести. Так, поэт польского Средневековья В. Родзеньский в своей поэме «Officina terraria» воспевает uboze как охранителя сельских кузниц. В этом древнем поэтическом памятнике неоднократно упоминаются uboze, которые «приходили в кузницу в субботу ночью, по окончании кузнечных работ», и им «всегда у малого горна мастера кузнечных дел ставили там по субботам еду на ночь, когда из кузниц домой уходили» [Rodzenski 1962].
Об искоренении этих языческих обычаев позаботились в Среднеповолж-ском этноареале ислам и христианство. В результате вся языческая мифология превратилась в исламскую и христианскую демонологию: первобытные божества стали внушающими страх вампирами и прочей бесовской силой; всех, кто им поклонялся, стали обвинять в колдовстве-ведовстве, а языческие обряды расценивались не иначе как дьявольские наваждения. «Всеми исследователями, — писал большой знаток языческой религии Н.К. Михайловский, — замечено, что при столкновении двух мифологических рядов они обыкновенно не уничтожают друг друга, а один из них превращается в ряд демонов, злых, темных божеств» [Михайловский 1888: 428].
Христианские сетования на следы языческих поклонений славян мифическому убогу, который считался у них хранителем домашнего очага и одновременно хранителем душ предков рода, содержит, напр., духовное поучение («kazanie») католического анонима, относящееся к началу XV в. Аноним, христианский проповедник, жалуется, что славяне-язычники «приносят в жертву демонам, которых называют убожьями, оставляя им остатки еды по четвергам после трапезы <...> А некоторые не моют посуду после обеда в Великий Четверг, дабы накормить души (предков) и духов, называемых убожьями <...> Некоторые преднамеренно оставляют после трапезы остатки (пищи) в мисах якобы для того, чтобы накормить души (предков) и надежного демона, называемого убожьем <...> за которым ухаживают, поскольку, тот якобы приносит счастье...» [Meyer 1931: 71—73].
Кроме того, о существовании у славян-язычников «кормления» домовых духов, называемых uboze, упоминается, по крайней мере, еще в двух других памятниках — «Post^pek prawa czartowskiego przeciw narodowi ludzkiemu» (1570) и «Czarownica powolana» (XVII в.). «Невесты на Четверговой вечере, — говорится в первом из них, — оставляют [для убога — А.Л.] еду, и неизвестно, кто эту пищу поедает [Brückner 1939—1948: 163]. А едой, предназначенной демонам-опекунам, были чаще всего крупяные каши, хлеб, молоко, свежее масло.
Что же касается этимологии праславянского убожья (убога), то это слово префиксального образования. В его составе элемент у не имеет значения отрицания, как напр., не- в небога, а выполняет функции префиксов от, при, близ, возле, около ([Преображенский 1959: 71]; [Brugmann 1902—1904: 468]), а корень бог этимологически связан с др.-инд. bhäjati, bhäjate 'наделяет', 'делит' с авест. bazaiti 'определяет на долю', а также с др.-инд. bhagas 'податель благ', 'бог' из
греч. thagein (thag) 'пожирать, питаться' ([Преображенский 1959: 71], [Фасмер 1964: 181-182], [Шанский 1965: 148], [Rospond 1964: 274-276]). Следовательно, нынешнее значение корня бог в славянских языках вторичное. Когда-то он у предков славян выражал 'достояние', 'богатство', затем, персонифицировавшись, стал означать 'наделяющий благом', 'даритель благ', 'владыка' и, наконец, 'бог' ([Трубачев 1967: 26-28], [Чалъков 1887:117]). Отсюда первоначальный смысл теонима *ubogh должен быть 'находящийся возле наделяющего блага' или 'находящийся при подателе благ', 'находящийся близ бога'.
Древний корень *bog (bag) породил в славянских языках богатый генетический словоряд. Таковы русские богатый, богач, богатство, бог, божок, богиня, божиться, убогий, убожество и др.; польские nieboze и niebozak 'бедняга', ubostvo 'убожество', zboze 'богатство', bogaty 'богатый, счастливый', bogactwo 'богатство' и др. То же в разной мере присуще и всем славянским языкам.
Праславянский *ubogb в его изначальной форме в славянском фольклоре не сохранился.
При рассмотрении этимологии праслав. убогъ, пожалуй, важно рассмотреть в сравнительно-этимологическом плане древнемарийский теоним *vadas (из финно-угорского *vadas), к которому восходит современный марийский теоним водыж с его вариантами вадаж, вадаш, водош как обозначением низшего божества, некоего духа-хозяина природных объектов, во всем подобного пра-славянскому *ubogb. Укажем на различного рода современные персонификации марийского водыжа (vadas): кудо водыж 'домовый дух', яктер водыж 'дух сосновой рощи', вуд водыж 'хозяин (дух) водоисточников', мланде водыж 'хозяин, защитник земельных угодий', корно водыж 'дух, хозяин дороги (пути)', ер водыж 'хозяин (дух) озера'.
Но сама древнемарийская лексема-теоним *vadas восходит в конечном счете к индоевропейскому корню *ua-(ue-) с его общей идеей вдохновения и помо-ществования. А с указанным пракорнем, в свою очередь, оказываются связанными и.-е. *uät- 'состояние возбуждения, экстаза, вдохновения' [Pokorny 1959: 1113], [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 741]. Так, к и.-е. *uat- восходит др.-инд. apivat 'вдохновить' и авест. apivataite 'вдохновляет'; лат. uätes 'прорицатель, провидец, пророк', 'вдохновенный певец', а также готск. wods , др.-англ. wod, др.-в.-нем. wuot (нем. Wut) — всюду со значением 'одержимый'. Ср. еще: др.-англ. wedan, др.-в.-нем. wuoten (нем. wüten) в значении 'буйствовать, быть одержимым'. В свою очередь, с этим др.-герм. глаголом связаны языческие тео-нимы-наименования бога поэтического вдохновения у древних германцев Оди-на-Вотана: др.-исл. Odin, др.-англ. Woden, др.-в.-нем. Wuotan ([Pokorny 1959:1113], [Höfler 1974: 1333—1334]). В конечном счете к и.-е. *uat- восходит и ст.-слав. veti(ja) «оратор, вития» [Топоров 1958: 86—88].
Именно в ряд всех этих дериватов от и.-е. *uat- органически встает финно-угорский теоним *vadas, находящийся, таким образом, в определенном генетическом родстве с древнегерманским теонимом Woden.
Однако генетические связи этого ф.-у. теонима не завершаются и.-е. пракорнем *uat- , а затрагивают еще и упоминавшийся ранее и.-е. *uer- (с чередованием гласных Е и О в производных лексемах). Именно с и.-е. *uer- , связаны и хеттское uarrai 'приходить на помощь' с его итеративом uaressa 'спасать,
приходить на помощь' [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 741], а также др.-инд. vrnoti 'задерживает', 'защищает', 'покрывает', vârnan 'защита', 'укрепление'. (Ср.: др.-инд. varunar 'защитник', var-tha 'защита', 'щит', 'войско' со ср.-валлийск. gwerthy 'крепость', которые находятся в формальном соответствии с др.-инд. vâtra 'плотина' = 'защита от воды'). Небезынтересно отметить, что теоним Varuna как название одного из старых божеств ведийского пантеона в этимологическом плане напрямую связан с др.-инд. vâr-tha и varutâr [Pokorny 1959: 1160—1161]. Причем, в «Ригведе» Варуна дуально противопоставлен Митре (др.-инд. Mitra): если Митра — это олицетворение светлого, благого начала (ясного солнца и солнечного света), то Варуна — олицетворение темного начала (лунного света и водной стихии — мирового океана); отсюда клятва «водами Варуны» символизирует «воды смерти», а ветер в ведийской мифологии — это «дыхание бога Варуны» [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 795, 825, 678]. Но Varuna — это в первую очередь все-таки бог-хранитель и бог-исцелитель. И здесь налицо функциональные связи Варуны с древнегерманским Вотаном (Wodën). Не отражается ли здесь, при всем разнообразии наименований божеств, общность языческого пантеона древних народов, сложившегося еще задолго до нашей эры, а многоликость племенных пантеонов появилась уже потом, в более позднее время?
Итак, современный марийский теоним вадаж (из ф.-у. *vadas) генетически связан с и.-е. пракорнем *ua-(ue-), совмещая в себе качество прорицателя и защитника (охранителя), наделенного силой [Липатов 1990: 30—32], [Lipatov 1995], [Lipatov 1995а].
Не случайно Варуна (равно как и Митра) наделен в «Ригведе» эпитетами «обладающий исключительной силой» и «обладающий разрушительной силой». Этой же силой (рядом с Юмо) наделен в марийской языческой мифологии и хранитель домашнего очага кудо вадаж. Как видим, этимологический и сравнительно-типологический анализ праславянского *ubogh и финно-угорского vadas показывает, что в давнюю языческую пору и тот и другой выполняли одинаковые функции духов-оберегов — хранителей домашнего очага и огня в нем.
Известно, что многие устойчивые словосочетания и обороты в нашем языке (особенно паремии), на протяжении многих столетий претерпели серьезные смысловые и структурные изменения. И чаще всего причиной того — исчезновение или забвение той объективной действительности, которую некогда выражала та или иная лексема. Переосмысление говорящими непонятного заставляло их на слово, имеющее затемненную семантику, переносить значение каких-либо созвучных ему ныне широко известных слов. Такие неупорядоченные в языке — с точки зрения современной его лексической системы — замены происходят в составе устойчивых выражений тогда, когда в памяти говорящих оказываются «темными» реальные значения отдельных некогда входивших в них компонентов.
Забвение очень древней реалии теонима *ubogb оказалось связанным с рассматриваемой ниже русской поговоркой, содержащей элемент боже. Русская поговорка «На тебе, боже, что нам (мне) не гоже» теперь употребляется в обстоятельствах, когда под видом некоего благодеяния хотят освободиться от чего-то ненужного, нежелательного. Она, по мнению исследователей (Л. Галага-
нова и др.), обладает, к тому же, «яркой антирелигиозной направленностью». Однако в современном ее виде эта поговорка существует по крайней мере с XVII в. Так, Петр I в письме от 28 апреля 1707 г. к своему сподвижнику графу Ф.М. Апраксину (1661—1728) сообщает: «... всего крещено пять человек и то из ниских (как пословица есть: «На тебе, боже, что мне не гоже»)» [Письма Петра Великого 1887: 222]. Стало быть, указанный смысл поговорки сложился задолго до возникновения упомянутой «направленности». Признается также, что боже здесь — поздняя замена, возникшая в результате каламбурно-ритмической переработки древнерусского выражения «На тебе, убоже, что нам не гоже», где убоже — форма звательного падежа от убогъ «нищий, бедняк, калека». Отсю-да-де становится более понятным и сам смысл фраземы: нищему отдают обычно то, в чем дающий уже не нуждается. При этом для надежности стремятся заручиться авторитетом знатока русских паремий В.И. Даля (1801—1872) и непременно стараются сослаться на его замечание в «Напутном» к сборнику «Пословицы русского народа», где он с большой осторожностью в форме боже видит звательную форму небоже (от небога), известную как в южных русских говорах, так и в украинском языке. По поводу самой поговорки великий лексикограф так и замечает: «пришла с юга» [Пословицы русского народа 1957: 13—14].
Но эта фразема, содержащая столь «открытый текст», крайне неделикатна и некорректна по своей сути и вступает в резкое противоречие с важнейшим принципом «природной» народной этики — ни при каких обстоятельствах не допускать унижения достоинства личности.
И еще одно очень важное обстоятельство. Рассматриваемую поговорку используют не только русские, но и другие славянские народы, однако не с компонентом бог, а в других вариантах. В польском, например, на месте русского боже выступает nieboze: «Na tobie, nieboze, co mnie juz nie moze», а в украинском — небоже : «На тоб^ небоже, що меш не гоже». Причем указанный вариант украинской поговорки зафиксирован в XVII в. в одном из самых ранних па-ремиологических рукописных сборников и имеет форму: «На тобе небоже що мне не гоже» [Зшовив 1971: 235]. Небоже здесь — звательная форма существительного небiж со значениями 'бедняга', 'горемыка'. Те же значения присущи и польским nieboze и nieboga с их синонимами nieborak и biedak. Лексемы небогъ и оубогъ в значениях 'бедный', 'жалкий', 'несчастный' засвидетельствованы также в старославянском и древнеболгарском языках [Sadnik 1955: 63, 141] и восходят к праславянским *nebagb и *ubagb в тех же значениях [Skok 1971: 179].
Правда, в современном украинском языке в рассматриваемой поговорке изредка — не без влияния русской конструкции — происходит замена небоже на боже. Например: «Не пощастило ливарному. Чомусь вщщл кадрiв посилае до нас новачив за принципом «на тоб^ боже, що меш не гоже» (I. Муратов). Могло здесь быть причиной и другое. Как полагает Л.Г. Скрипник, замене небоже > боже могла способствовать привычность объединения боже — гоже во многих традиционных народных пожеланиях (как-то: «— Дай же, боже, щоб усе було гоже! — промовiв Ярема» Г. Григоренко)» [Скрипник 1973: 129].
Мифический убог как хранитель домашнего очага у древних славян был одновременно и хранителем душ предков рода. В этом значении он известен и в
России, и в Польше. У древних славян во многих местностях почитался предок рода в образе змеи, жившей под порогом жилища или под очагом [Niederle 1916: 42—44]. Змея как раз и стала у славян-язычников одной из ведущих персонификаций демона-хранителя и духа предков, и в первую очередь духа домашнего очага — убога. Вот одно из многих давних свидетельств поклонения славян змеям: «Змеи, сии пресмыкающиеся, почитались у н^которыхъ славянъ домашними богами, имъ приносили въ жертву молоко, сыръ, яйцы и все то, что на столъ поставлялося. Запрещено было вс^мъ делать симъ животнымъ вредъ; а въ противномъ случай жестоко наказывали, а иногда и жизни лишали пре-ступниковъ сего закона» [Чулков 1782: 165—166].
На явные следы домашнего культа змеи у славян указывают также многочисленные археологические и этнографические находки по всему древнему ареалу расселения славян [Иванов, Топоров 1974: 4]. Отголоски этого культа сохранились до настоящего времени — по традиции — и в народном искусстве [КнежевиЙ 1960: 57—76]. Более того, почитание змеи было широко распространено и за пределами славянства [Липатов 1989: 74]. Большой свод свидетельств поклонения многих народов змее приводит югославский этнограф С. Кнеже-вич [КнежевиЙ 1960: 57—98]. См. также большой набор символа змеи в книге Г. Натафа [Nataf 1973: 71-76].
Здесь мы сталкиваемся с уже рассмотренным праславянским *ubogb. Добрый домашний демон, он был предметом чести и тотемом, а потому и объектом постоянных забот и внимания. Стало быть, вполне допустимо принять другое толкование рассматриваемой общеславянской поговорки: у праславян в ту далекую пору сложилось заклинание, которое в поздний период их истории представляло собою нечто вроде «На тоб^, убоже, а то намъ не есть гоже», где не есть гоже означает «нехорошо (непристойно) так поступать». Но, свергнутый вместе с другими языческими божествами с языческого Олимпа, древнерусский убогъ стал во времена христианства символом злого духа и нечистой силы. По выражению польской исследовательницы Я. Кляве, «от его славы осталось одно название, которое надолго сохранил в памяти крепко державшийся традиций люд» [Klawe 1920: 146]. А неумолимое время выветрило затем из памяти людей древнее заклинание, обращенное к убогу (некоторые исследователи славянских древностей полагают, что всего дольше память об убоге удержалась на Руси. См., например, следующее замечание А. Брюкнера, основанное на анализе многочисленных древних письменных документов: «И Русь называла убожь-ями домашних духов и по той самой причине их кормила. И хотя название uboze было утрачено, сам обычай просуществовал века» [Brückner 1939-1948: 163]). Можно допустить, что оно еще в древнерусскую пору превратилось в «На тебе, убоже (небоже), что нам не гоже», где убоже стало восприниматься — вопреки народной этике — как обозначение нищего, а потом, уже на почве русского языка, исказилось в «На тебе, боже, что нам (мне) не гоже» [Липатов 1997: 73—78].
ЛИТЕРАТУРА
Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры / предисл. Р.О. Якобсона. — Тбилиси: Изд-во Тбилис. ун-та, 1984. — Кн.1.
Зшовйв К. Biрши. Приповюп посполт. — Ктв: Народна освiта, 1971.
Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. — М.: Наука, 1974.
КнежевиЬ С. Лик змще у народноj уметности и традиции jгословена (ca освртом на исти мотив код осталих народа) // Гласник етнографског музеjа у Београду. — 1960. — Кн. 22—23.
Липатов А.Т. Изменения функционально-смысловой характеристики русской поговорки «Ш тебе, боже, что мне не гоже» // Рус. языкознание. — Киев: Либщь, 1990. — Вып. 21. — С. 68—77.
Липатов А.Т. К толкованию этимологии древнемарийского теонима *vadas // Linguistica Uralica. — Tallinn, 1990a. — T. XXVI. No 1. — S. 30—32.
Липатов А.Т. Этимология древнемарийского теонима *vadas и сравнительно-типологические и семантические параллели его с праславянским теонимом *ubogъ // Фин-но-угроведение. — 1997. — № 4. — Йошкар-Ола: Науч. центр финно-угроведения. — С. 68—79.
Михайловский Н.К. Борьба за индивидуальность. — СПб.: Рус. богатство, 1888. — Т. 5.
Пословицы русского народа / сб. В. Даля. — М.: Просвещение, 1957.
Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. — М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1959. — Т. 1.
Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. — М.: Наука, 1987.
Скрипник Л.Г. Фразеологiя украïнськоï мови. — Ктв: Вища школа, 1973.
Топоров В.Н. Этимологические заметки // Краткие сообщения Института славяноведения АН СССР. — М.: Наука, 1958. — Вып. 25. — С. 86—88.
Трубачев О.Н. Из славяно-иранских лексических отношений // Этимология. 1965. — М.: Наука, 1967. — С. 24—30.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с нем. и доп. О.Н. Тру-бачева. — М.: Прогресс, 1964. — Т. 1.
Чалъков М. Безбог — един семантичен и словообразувателен архаизъм II Български език. — София, 1987. Год. XXXVII. Кн. 1—2. — С. 116—118.
Чулков М.Д. Словарь русских суеверий. — СПб., 1782.
Шанский Н.М. Этимологический словарь русского языка. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1965. — Т. 1. — Вып. 2.
Brückner A. Wiedzenia relegijne i stosunki rodzinne // Encyclopedia Polska. — Warszawa: Wyd. PAN, 1939—1948. — T. IV. Cz. 2. — S. 162—163.
Brugmann K. Kurze vergleichende Grammatik der indogermanischen Sprachen. — Straßburg: KJ Trüber, 1902—1904.
Frazer J.G. The golden Bough. A Study in Magic and Religion. — London, 1914—1925. — V. 2.
Klawe J. Totemizm a pierwotne zjawiska religijne w Polsce: Studium porówñawcze. — Warszawa, 1920.
Lasicky J. De dios Samogitarum libelis. Hrsg.von W. Mannhardt. Mit Nachtragen von A.Vielenstein. — Riga, 1868.
LipatovA.T. Monede tüpoloogiliselt seotud some-ugrija slavi teonüümide ajalugu ja semantika II Rahvausund tänapäeval. — Tartu, 1995. — S. 227—237.
Lipatov A.T. The Hystori and Semantics of some typologically connected finno-ugric theonyms // Folk Belief Today. - Tartu, 1995a. - S. 275-283. Meyer C.H. Fontes historiae religions slavicae. — Berolini, 1931. Nataf G. Symboles, signes et marques. — Paris: Berg, 1973. Niederle L. Zivot starych Slovanû. — Praha, 1916. — D. 2. Zv. 1.
Pokorny J. Indogermsnisches etimologisches Wörterbuch. — Bern und München, 1959. — B. 1.
Rodzensky W. Officina terraria // Biblioteka pisarzy Siowiacskich. Ser. A. No 1. Pod red. S. Rosponda. — Wroclaw: Wyd. PAN, 1962.
Rospond S. Uboze — duszyczki zmariych przodkow // Jçzyk polski. — 1964. —T. XLIV. Cz. 5. — S. 274—276.
SadnikL., Aitzetmüller R. Handwörterbuch zu den altkirchenslawischen Texten.— Heidelberg: C. Winter. Universitätsverlag, 1955.
Skok P. Etimologijski rjecnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. — Zagreb, 1971. — Knj.1. Urbanczyk S. Religia poganskich Slowian. — Krakow: Wyd. PAN, 1947.
HISTORICAL AND ETYMOLOGICAL ANALYSIS OF THE RUSSIAN PROVERB
A.T. Lipatov
The Russian proverb under study is a legacy of the long-ago pagan times. The article gives a vast etymological characterization of a Common Slavonic theonym *ubogi as that of an ancient household god and a guardian of forefathers souls. The author interprets the proverb as a spell and considers a typological unity of Common Slavonic *ubogi and proto Finno-Ugric*vadas.
© 2009
Л.Я. Костючук
ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКАЯ БАЗА В ПОМОЩЬ ЛИНГВИСТИЧЕСКИМ ИССЛЕДОВАНИЯМ
Познание национального языка в разных формах его проявления важно для расширения не только общеязыкового кругозора, но и для общекультурного, исторического, филологического образования. Человек должен ориентироваться в материале родного языка на синхронном срезе, чтобы понимать своих современников и уметь выражать собственные мысли. Немаловажно и понимать тексты прошлого в исследовательских или общепознавательных целях, чтобы лучше знать историю своего народа на протяжении веков, а также быть сведущим хотя бы в некоторых лингводиахронных процессах на разных уровнях языковой структуры. Понимание прежде всего фонетико-фонологических, морфо-
