Историки России и Болгарии о константинопольской унии 1860 г. и униатском движении в Западной Македонии (1856–1865 гг.) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Марина Михайловна ФРОЛОВА

Историки России и Болгарии о константинопольской унии 1860 г. и униатском движении в Западной Македонии (1856-1865 гг.)

Балканский полуостров традиционно входил в сферу деятельности католических миссионеров. Благодаря Хатт-и хумайуну 1856 г., объявившему о религиозной свободе и предусматривавшему реформирование Вселенского патриархата, количество католических миссий в Османской империи значительно увеличилось. Трудности в решении греко-болгарского церковного вопроса также способствовали усилению среди болгар униатских настроений, первый всплеск которых имел место в македонском городке Кукуш летом 1859 г. Позднее, 30 декабря 1860 г., в епископальной церкви в Константинополе состоялось провозглашение болгарской, так называемой константинопольской унии. Порта сразу признала униатскую церковь, которая получила от нее свою печать «Соединенная Болгарская Патриархия». 14 апреля 1861 г. в Риме архимандрит Сокольского (Габровского) монастыря Иосиф Сокольский был посвящен в архиепископы всех болгар-униатов. Он становился миллет-баши болгаро-униатской общины, которая получала благоприятные перспективы для своего существования в структуре Османской империи. Но уже 6 (18) июня 1861 г. Сокольский тайно покинул Константинополь и отбыл в Одессу, что породило длительные организационные неурядицы и свертывание поступательного развития униатского движения. Торжественное рукоположение Рафаила Попова в епископы болгар-униатов в ноябре 1865 г. означало преодоление кризиса и начало нового этапа в утверждении унии. Униатское движение из Константинополя постепенно распро-

странялось в другие области Балканского полуострова, чему весьма способствовали католические миссии, основанные в Адрианополе, Салониках, Битоле. В Битоле, административном центре Румелийского эялета, миссия католического ордена Св. Лазаря появилась в 1856 г. При миссии были устроены школа и церковь, где использовался болгарский язык. На лето 1863 г. приходился пик униатского движения в регионе. Однако в августе 1871 г. в Битольском вилайете уже не осталось ни одного униата.

История католической пропаганды и униатского движения в болгарских землях не могли не привлекать внимания исследователей. К настоящему времени по этой проблеме создана довольно значительная историография, однако в предлагаемой статье будут рассмотрены преимущественно те труды ученых России и Болгарии, которые стали определенными вехами в изучении данной темы.

Долгое время католическая пропаганда и униатское движение анализировались в контексте греко-болгарской церковной борьбы. Первым научным трудом по истории болгарской церкви является сочинение известного болгарского историка М.С. Дринова «Исторический взгляд на Болгарскую церковь от самого ее начала и до настоящего времени» [«Исторически пре-глед на Българската църква от самото начало и до днес»] (1869). Оно было написано на болгарском языке и предназначалось в первую очередь болгарскому читателю, поскольку автор доказывал историческое право болгарского народа иметь свою независимую от греков церковь. Разбор и общие оценки этого сочинения Дринова, а также трудов других историков по проблеме греко-болгарского церковного конфликта уже отражены в ис-ториографии1, поэтому, как было указано выше, наше внимание будет сосредоточено в основном на сюжетах, посвященных католической пропаганде и униатскому движению, которые были включены авторами в канву своего повествования.

М. Дринов уделил в своем труде данному вопросу целую главу «Заметки по истории католической пропаганды среди болгар; обращенные в католичество болгары в Болгарии и Австрии» [«Исторически бележки за католическата пропаган-

да между Блъгарете; покатоличенните Блъгаре в Блъгария и Австрия»]. Прослеживая историю католической пропаганды, начиная со средних веков, ученый доказывал отвращение болгарского народа к римскому католицизму, что красноречиво проявилось уже, по его мнению, в отношениях двух болгарских правителей — князя Бориса I Михаила (852—889, 893) и царя Калояна Асеня (1197—1207) — с Римом. В 1860 г., когда борьба между болгарским народом и фанариотами достигла наивысшего накала, когда Вселенская церковь «необъяснимым и упорнейшим образом» отвергла все законные требования болгарского народа, чем довела его до отчаянного положения, «Рим подумал, что уже пришло время собирать плоды своих 1000-летних трудов, стараний и жертв, произведенных среди христиан Турции». Дринов особенно подчеркивал тот факт, что католические миссионеры «выудили на свет забытые отношения древних болгарских царей с римским престолом, сделав из них щит и сковав оружие на брань со Вселенским патриархом для якобы избавления порабощенных им древних чад римской церкви»2. Миссионерам удалось «наловить в свои сети» достаточно много болгар, которые «не постыдились» назваться представителями целого болгарского народа и просить Пия IX принять болгарский народ в лоно католической церкви. Дринов писал, что болгарский народ поднялся против самозваных своих представителей и униатского сборища в Константинополе. Историк не указывал источники, из которых он черпал сведения о происходивших в Болгарии событиях. Впрочем, он упомянул статью «Смерть и похороны унии в Болгарии» [«Смърт и погребение на унията в България»], в которой сообщалось о распаде константинопольской унии и отходе от нее главных участников этого движения. Любопытно, что Дринов не раскрыл ни имени автора статьи, ни названия газеты, в которой она была опубликована, однако упомянул выходные данные статьи (7.Х1.1861) и привел из нее некоторые цитаты. Опираясь на эту информацию, благодаря современным технологиям, не сложно было установить, что Дринов являлся активным читателем газеты «Дунавски лебед» известного публициста Г.С. Раковского. Для современников Дрино-

ва подобные умолчания, сделанные, вероятно, в целях беспрепятственного распространения его сочинения в Османской империи, где имя Раковского стало к тому времени символом борьбы за свободу болгарского народа, были весьма прозрачными, поскольку они понимали, о каком авторе шла речь.

В целом Дринов охарактеризовал действия миссионеров как грязные и гнусные, которые еще более увеличили отвращение болгар к «папистской вере» и поселили в их душах неизгладимое презрение к низким папским апостолам. Кроме того, Дринов уведомлял своих соотечественников о том, что католические миссионеры, продолжая предаваться химерическим надеждам, измышляли новые средства и новые действия для достижения своих целей в Болгарии. Они приняли во внимание рекомендации авторитетного иезуита русского князя И.С. Гагарина (1814—1882), который объяснял неудачи миссионеров тем, что болгары воспринимали их как чужаков. Поэтому, предупреждал автор, болгарам следовало ожидать, что миссионеры примут обряды православной церкви и таким образом войдут к ним в доверие. Дринов возмущался этим иезуитским советом: волкам надеть овечьи шкуры3.

В русской историографии к числу первых научных работ, в которых затрагивались вопросы униатского движения в Болгарии, следует отнести труд «Краткий очерк истории православных церквей болгарской, сербской и румынской или молдо-валашской» (1871), автором которого был экстраординарный профессор Московской духовной академии Е.Е. Голу-бинский, впоследствии профессор МДА (с 1881 г.), ординарный академик Академии наук (с 1903 г.). Он впервые осветил историю этих церквей, исследовав значительный массив источников, большей частью византийских авторов. Но профессора-богослова интересовало и современное положение этих церквей. Греко-болгарский церковный спор не мог оставить Голубинского равнодушным, и при изложении его развития автор принял сторону болгарских радетелей своей национальной церкви. В качестве источника в исследовании выступала в основном информация, почерпнутая из газет и журналов. Голубинский внимательно изучил болгарскую прессу («Съвет-

14^ ^^^^^^^ОСОО^ООООООС^ООООООСООО М.М. Фролова <х>о<х><>с<>ос<><х>оо^^

ник», «Время, «Турция», «България»), которую сумел раздобыть в России, отечественную («День, «Православное обозрение», «Христианское чтение» и др.), а также зарубежную («L'union chretienne», «Annuaire des deux mondes»). В это время также выходило много разных публицистических материалов, которые не остались вне поля зрения ученого. Острая полемика в прессе и злободневность проблемы наполняли страницы печатных изданий множеством преувеличений, умышленных и невольных искажений происходивших событий, предвзятых характеристик и т.п., что при отсутствии доступа к дипломатической и другой ведомственной документации требовало от исследователя значительного критицизма, осторожности и большого такта в подаче материала.

Униатское движение в Константинополе и провинциях, которому в книге была посвящена глава «Уния болгар с папою по случаю ссоры с греками», из-за ограниченности источнико-вой базы рассматривалось Голубинским как сугубо внутреннее дело болгар. Активное участие в этом вопросе России, Франции, Англии, Австро-Венгрии на тот момент доподлинно не было известно. Именно так были изложены события в связи с попыткой болгар Кукуша перейти в унию. На месте действия немедленно оказался «ловкий настоятель миссии» Е. Боре, но из Константинополя, «вследствие стараний болгарских патриотов», был прислан в качестве патриаршего экзарха Илларион. При содействии другого болгарского патриота Д. Миладинова он «успел образумить неразумных унионистов и выхлопотать им у Патриархии архиерея из природных болгар»4. Однако Д. Миладинов в действительности в тот момент не находился в Кукуше. Голубинский также не знал «всех мелких подробностей» так называемой общеболгарской унии 1860 г. Он отмечал, что Боре «с братией», воспользовавшись достигшей до самых пределов враждой между болгарами и греками, сумели «посредством всевозможных убеждений и обольщений» навербовать между болгарами около двухсот с небольшим человек. Голубинский указывал, что одни из них «в слепом неразумии думали действовать в интересах своего народа», другие «с ясным разумением под личиной патриотизма рассчитывали

устроить дела свои собственные»5. Очень кратко был пересказан автором дальнейший ход событий: подача прошения 18 декабря 1860 г., поездка И. Сокольского в Рим, бегство его в Россию, возврат других священников в православие, некоторое замешательство католических миссионеров, которое было преодолено назначением епископа Рафаила Попова. Го-лубинский не располагал точными статистическими данными о болгарском униатстве «ни за прошедшее, ни за настоящее время». По сообщениям болгарских газет, униатские общины имелись в Константинополе и Адрианополе. Первая состояла из 10—15 человек, вторая образовалась не из местных жителей, а «из разного пришлого сброда», желавшего «приютиться от тех или других невзгод под кровом» миссионеров6. Сведения о миссии лазаристов в Битоле были также очень скудны: «над делом совращения болгар трудились два лазариста», в 1862 г. в их школе учились 30 мальчиков. Эта цифра была взята из книги историка церкви Стефана Я. Нехера «Церковная география и статистика: или: представление сегодняшнего состояния Католической Церкви с постоянным учетом предыдущих периодов и по отношению к другим религиозным общинам» [Neher Stephan J. Kirchliche Geographie und Statistik: Oder: Darstellung des heutigen Zustandes der katholischen Kirche mit steter Rücksicht auf die früheren Zeiten und im Hinblick auf die anderen Religionsgemeinschaften. Regensburg, 1864]. Через год в школе уже учились 50 мальчиков и 87 девочек, согласно статье из газеты «День». В общем и целом Голубинский считал болгарскую унию, «наделавшую в свое время столько шума и возбудившую такие великие надежды в католическом мире, а также немало напугавшую и мир православный», делом «более смешным и жалким, чем серьезным и опасным»7. Ученый намеревался продолжить работу над историей балканских церквей. В 1872—1873 гг. он предпринял путешествие по Европе (Вена, Рим, Венеция, Афины и др.) и в Османскую империю (Константинополь, Салоники, Афон, Иерусалим, Александрия и др.)8. Полученные впечатления и приобретенные знания Голубинский потом воплотил в своем замечательном многотомном труде — «История русской церкви» (М., 1880—1911).

В историографии значимое место занимает работа В.А. Теп-лова «Греко-болгарский вопрос по неизданным источникам», сначала напечатанная в журнале «Русский вестник» за 1882 г., а в 1889 г. вышедшая отдельной книгой. Особую ценность этому труду придает тот факт, что Теплов в течение 11 лет служил в Константинополе (с 1870 г. по 1881 г.; с 1879 г. вторым секретарем русского посольства). Прекрасное знание и понимание ситуации и расстановки сил на Балканах, нравов и обычаев народов, возможность выяснить обстоятельства и детали у непосредственных участников прошедших событий, привлечение значительного массива вышедшей на тот момент литературы по предмету существенно дополнялись документами из архива русской миссии, которыми Теплову разрешил пользоваться посол Е.П. Новиков (1879—1882), бывший ранее секретарем русской миссии в Османской империи (1856—1859), затем ее советником (1859—1862) и поверенным в делах в Константинополе (1862—1864). Книга содержит уникальную информацию, благодаря чему она до сих пор не потеряла своего научного значения.

Теплов определял греко-болгарский церковный вопрос как вопрос политический, «выражавший собой стародавнюю вражду греков и болгар из-за обладания Балканским полуостровом»9. Среди причин, которые способствовали началу константинопольской унии, назывались нежелание Патриархии идти на уступки, напоминание попыток принятия католицизма в IX и XIII вв., связанных с именами князя Бориса I Михаила и царя Калояна Асеня, и надеждой, что Патриархия удовлетворит требования болгар, если ее «стращать» своим переходом в католичество. Прецедент, имевший место в Кукуше и вынудивший патриарха поставить в Полянинскую епископию болгарина, также принимался в расчет. Католическая пропаганда сумела воспользоваться поражением болгар в Народном соборе (1860 г.), и уния имела «блистательный успех». Теплов подчеркивал, что многие болгары становились прозелитами «под впечатлением умышленно внушенной им надежды, что подобное обращение вынудит Патриархат на уступки, которых иначе достигнуть невозможно»10. Автор отме-

чал хладнокровие патриарха Иоакима II (1860—1863), который не особенно огорчился переходу в католичество «нескольких худых православных». Теплов вполне одобрял непреклонность патриарха в этом случае, подчеркивая, что «уния не имела почвы под ногами и в массе простого сельского народа, успехи ее были ничтожны, несмотря на то, что католические миссионеры прибегали к денежным средствам»11. Уния, делал вывод Теплов из многих последовавших примеров в ходе церковной борьбы, служила обычным способом для выражения протеста болгар против Патриархата. Однозначно положительно оценивались действия епископов Авксентия Велесского и Иллариона Ма-кариопольского, которые «громко выразили свое осуждение» в послании к болгарскому народу. Теплов указывал на твердость характера Иллариона, на его большое влияние среди сородичей, отмечая при этом его недоверие и отсутствие симпатии к России. Впоследствии в историографии возникнет дискуссия, был ли склонен Илларион принять заманчивые предложения лазаристов возглавить создаваемую болгарскую униатскую церковь или нет. В своей книге Теплов обходил молчанием позицию и действия русской миссии в тревожный декабрь 1860 г. и зиму 1861 г., объяснения чему можно видеть либо в неполноте (отрывочности) сохранившихся в посольстве документов, либо в нежелании отвлекаться на этот сопутствующий основному предмету исследования сюжет. Впрочем, автор сообщил уникальные подробности бегства Иосифа Сокольского из столицы Османской империи, о встречах его с посланником князем Лобановым-Ростовским, о смене облачения католического прелата на одежду дьякона посольской церкви и т.п. Хотя из изложения событий у читателя складывалось впечатление, что русские дипломаты совершенно не причастны к этой акции и оказали содействие Сокольскому, снедаемому угрызениями совести за вероотступничество, в самый последний момент, когда он, вняв советам «известного болгарского патриота Сла-вейкова», бежал из-под почетной стражи.

В 1886 г. в «Русском вестнике» были напечатаны две части работы Т. Бурмова «Греко-болгарская распря», а в 1888 г. журнал «Вестник Европы» поместил его статью «Греко-болгарская

распря в 60-х годах». Практически одновременно это исследование появилось на болгарском языке на страницах журнала «Периодическо списание на Българското книжовно дружество» (кн. XXIII — XXVI. 1886—1888); впоследствии вышел доработанный вариант штудии в виде книги «Болгаро-греческая церковная распря» [«Българо-гръцката църковна распря»] (София, 1902). Значимость сведений, заключенных в данном труде, для историографии огромна, поскольку Т. Бурмов являлся не просто свидетелем, но активным и весьма информированным участником тех событий, которые происходили в столице Турции в начале 1860-х годов. Достаточно уже того факта из его биографии, что с 1860 г. он являлся членом греко-болгарской комиссии, образованной в Константинополе для поиска путей решения греко-болгарского церковного конфликта. К тому же, он много лет редактировал такие органы болгарской прессы как «Българскы книжицы» (1860—1861), «Съветник» (1863—1865) и «Време» (1865—1867), на страницах которых велась оживленная полемика с католическими миссионерами в защиту православия. С 1867 г. Бурмов служил драгоманом (переводчиком) при русской миссии в Константинополе, но он не отказывался от публицистической деятельности, посылая свои корреспонденции в «Московские ведомости», «Москву» и т.п. К тому же, он сумел сохранить многие важные документы той бурной эпохи, некоторые из которых впервые опубликовал в данной работе. Получив образование в России (окончил Киевскую духовную семинарию, затем Киевскую духовную академию [со степенью магистра], учился в Московском университете), поддерживаемый в своей журналистской практике русской дипломатией, Бурмов на многие события не мог не смотреть глазами «русского воспитанника».

В отличие от Голубинского и Теплова, Бурмов воспринимал униатское движение как вполне реальную угрозу разделения болгарского народа на несколько исповеданий, а утрата его целостности, утверждал он, нанося большой ущерб церкви, лишала его «почвы для ожидания лучшего будущего»12. Поражению католической и протестантской пропаганд болгарский народ, по его мнению, был обязан своему здравому смыслу,

привязанности к православной церкви и усилиям России, которая своим могуществом, своими советами, увещеваниями и предостережениями предотвратила его разъединение. Если предыдущие авторы только ограничились указанием большой роли газеты «България» (1859—1863) в подготовке умов к унии и характеристикой Драгана Цанкова, одного из активнейших деятелей константинопольской унии 1860 г., как продажного редактора, то Бурмов впервые раскрыл последовательные приемы униатской пропаганды в газете «България»: изображение греческого духовенства, греков и их культуры в самом неблагоприятном свете, порицание гражданского и церковного устройства России. Защитников православного вероисповедания патеры представляли перед турецкими властями московитами, панславистами и опасными для Османской империи людьми. После подобных публикаций указанные лица, как правило, учителя, подвергались преследованию со стороны местных властей и надолго замолкали, опасаясь за свою жизнь.

Бурмов считал, что католическая пропаганда случайно нашла отголосок в «малоизвестном до того времени углу Македонии» — в Кукуше. Однако миссионеры организовывали здесь дело таким образом, чтобы примеру кукушан могли последовать и прочие болгары. В статье был представлен текст прошения кукушан, который в 1859 г. опубликовала газета «България», подробно освещен «поединок» в Кукуше между Илларионом Макариопольским и начальником лазарис-тов Е. Боре. Бурмов подчеркнул, что Вселенская патриархия только по настоянию русского посольства возвела Парфения в епископы и отправила в Полянинскую епархию.

Бурмов признавал, что газета «България», перешедшая после событий в Кукуше к прямой и открытой пропаганде, оказала большое влияние на молодежь. Много молодых учителей, вследствие «слабого религиозного воспитания», разделяли уверенность в том, что «идея унии с римской церковью есть идея в высшей степени патриотичная». Бурмов не сомневался в том, что большая часть болгарского населения неминуемо подпала бы под власть Рима, если бы эта молодежь была объединена в сильную организацию. Однако в системе

Турецкой империи судьбу болгарского народа держали в своих руках «старейшие и опытнейшие люди»13.

Очередная статья Бурмова «Греко-болгарская распря в 60-х годах» являлась дополнением и продолжением предыдущей. Автор усилил тему опасности католической пропаганды в 1860 г., которая «расставила сети» по всей Болгарии и даже «заманила в них немаловажную часть болгарской интеллигенции»14. Латинской пропаганде «благоприятствовала в высшей степени сама суть болгаро-греческой распри». Суля болгарам полное осуществление всех их желаний, она действовала явно (через газету «България») и тайно (через всевозможные интриги, достигая соглашения с турками, через подкупы и обещания «всяких благ от французского покровительства»). Бурмов отмечал, что Патриархия и константинопольские греки воспринимали предупреждения о католической опасности скептически, поскольку считали, что это делалось с целью их запугать и заставить пойти на уступки болгарам15. Сообщая подробно об обстоятельствах декабря 1860 г., Бурмов указывал, что провозглашение унии от имени всего болгарского народа было сделано горстью константинопольских болгар16. К причинам, которые перечисляли все прежние авторы, в первую очередь, неблагоприятному обороту дел в конце 1860 г. для признания независимой болгарской иерархии, Бурмов впервые прибавил обвинение в тайном содействии латинянам двух руководящих в православном лагере лиц, полагавших, что «этот шаг обратит серьезное внимание всех представителей православного мира на желание болгарского народа»17. Однако имена этих людей не назывались. Скрыл Бурмов их и в болгарском варианте статьи. Однако эту тайну он открыл в своей книге (1902 г.): это были Илларион Мака-риопольский и Хр. Топчилештов, богатый торговец и активнейший деятель болгарского церковного движения. Болгарский историк М. Радивоев, знакомый с работами Бурмова на болгарском языке, с негодованием отмечал в своем сочинении «Время и жизнь тырновского митрополита Иллариона (Мака-риопольского)» [«Време и живот на Търновския митрополит Илариона (Макариополски)»] тот факт, что Бурмов назвал эти

имена спустя 17 лет, когда все свидетели, современники описываемых событий, были уже мертвы18.

Бурмов собрал сведения о Иосифе Сокольском, на основании корреспонденций газеты «България» и личных расспросов составил подробный рассказ о пребывании старца в Риме и приеме его у папы Пия IX19. Принятие унии, подчеркивал автор, не произвело никаких перемен в воззрениях высшего греческого духовенства и общества, но вызвало еще большее негодование против вождей болгарской общины в Константинополе и вообще против болгар.

В 1886 г. в журнале «Труды Киевской духовной академии» была напечатана статья профессора, преподавателя академии Н.П. Петрова «Начало греко-болгарской распри и возрождения болгарского народа», которая вышла и отдельной книгой в том же году. В основу данной работы легли поступившие в Церковно-археологическое общество при Киевской духовной академии, где с 1872 г. Петров стал главным деятелем общества и музея при нем (блюститель Музея Киевской духовной академии), бумаги новгородского, санкт-петербургского, эстлянд-ского и финского митрополита Григория (1856—1860 гг.), первоприсутствующего члена Святейшего Синода, а также архив архимандрита Петра (П.А. Троицкого) (ум. в 1873 г.), ректора Киевской духовной семинарии (1857), настоятеля посольской церкви в Константинополе (1858—1860). Но для самого Петрова эта тема была явно случайной. Он получил ученую степень доктора богословия за защищенную в 1875 г. диссертацию «О происхождении славяно-русского Пролога», и его дальнейшие научные исследования были ориентированы на изучение истории Киевской духовной академии, украинской литературы, рукописных собраний Киева и т.п.

Многие документы из архивов митрополита Григория и архимандрита Петра не имели дат, и разобраться в материале Н.П. Петрову помогало знание работ своих предшественников — Теплова и Бурмова. Он не скупился приводить значительные выдержки из многих интересных и важных документов, что придает его сочинению бесспорную ценность. Однако фактологическому материалу недостает критического анализа

и оценок самого ученого, который более предпочитал цитировать авторов документов, полностью принимая и разделяя их мнение. Так, в «Записке» 1858 г., находившейся в бумагах митрополита Григория, было указано, что агенты римской церкви, «исполненной властолюбивых надежд и злонамеренной деятельности», начали распространять между славян «преувеличенные понятия о народных правах», чтобы не только отторгнуть их от Греческой церкви, но, «льстя их народной гордости и самобытности», в то же время «поселить в них вражду и к России»20. Петров подчеркивал щедрость обещаний Рима, что стало соблазнительной приманкой, на которую «польстились» некоторые из самых «горячих молодых борцов за восстановление самобытности болгарского народа», но своими действиями они только нарушили национальное единство «болгарского самосознания и единодушия» и затормозили то дело, которому «думали служить»21. Вместо неопределенных заявлений об использовании миссионерами значительных средств при привлечении в унию, в работе были указаны ценные сведения о размере денежных сумм (3 600 000 франков), которыми располагала католическая пропаганда в 50-х годах XIX в. В Европейской Турции на нее ежегодно тратилось 202 300 франков, а во всей Османской империи — 528 600 фр. К средствам воздействия миссионеров автор также относил «печатание книг, общественное воспитание, человеколюбивые заведения и наглые клеветы на Россию». Благодаря донесениям архимандрита Петра, ученый раскрыл его роль во многих событиях 1859—1860 гг. По его сведениям, архимандрит во многом содействовал тому, чтобы болгары Константинополя «почти общими силами восстали против Цанкова» и его газеты «България», решившись отказаться от поддержки его типографии и от получения газеты. Архимандрит Петр вследствие «усиленных убеждений и частью обличений» склонил к этим выступлениям Иллариона Макариопольского. Кроме того, была организована контрпропаганда: против газеты Цанкова, доносил архимандрит Петр в декабре 1859 г., «пишет и редактор "Цареградского Вестника" Александр Экзарх, и редактор "Книжиц Болгарских" Кристич (Крыстевич. — М. Ф.), и осо-

бенно с усердием и меткостью магистр Федор Стоянов (Т. Бурмов. — М. Ф.) при содействии с моей стороны и советами, и нужными источниками для опровержения дерзких глумлений против церкви православной»22. Петров акцентировал внимание на покровительстве, оказываемом Цанкову и его журналу французским посольством, по утверждению архимандрита Петра, «всемощного у нас в Стамбуле», в результате чего все попытки константинопольских болгар «остановить» журнал оказывались бессильными23. Заслуга Петрова как исследователя состоит, на наш взгляд, в том, что он тщательно проверил списки учащихся Киевской духовной академии и опроверг бытовавшее утверждение о том, что здесь в свое время учился Цанков.

Примечательные подробности сообщались архимандритом Петром о кукушской унии, например, о том, что капеллан католической церкви в Салониках Тюрок, прежде всего, склонил к подписи на унию трех священников, дав каждому из них по 1500 пиастров. В документе сообщалось о реакции Патриархии на известие об унии в Кукуше: «Патриархия испугалась и уныла». Именно архимандрит Петр посоветовал Фанару отправить в Кукуш Иллариона Макариопольского, а впоследствии удовлетворить и требование жителей о присылке им епископа-болгарина Парфения. Непонятно только, почему эти и другие, не менее важные сведения из донесений архимандрита Петра, включенные в сочинение Петрова, по большей части остались невостребованными последующей болгарской историографией.

В августе 1860 г. архимандрита Петра за его поддержку Вселенской патриархии в греко-болгарском церковном споре перевели на должность настоятеля русской посольской церкви в Афины. Но в его архиве сохранилось письмо иеромонаха Гавриила от 24 июня 1861 г., в котором сообщалось о приходе И. Сокольского в русскую миссию в Константинополе как о событии совершенно неожиданном для его сотрудников. Просьба Сокольского о позволении ему поехать в Россию и о необходимых для этого средствах «немедленно была исполнена среди общего изумления и радости русских»24. В заклю-

чение Петров процитировал слова архимандрита Петра, что Боре опять обжегся, «потерпев новое поражение в суетном и даже преступном нападении своем на Восточную церковь». А выступления Цанкова были охарактеризованы как «крики капризного и злого ребенка, сколько суетные, столько же бесполезные»25.

К ряду работ, основанных на архивных материалах посольства России в Константинополе, относится также труд князя Г.Н. Трубецкого «Россия и Вселенская патриархия после Крымской войны. 1856-1860 гг.», который был напечатан в нескольких номерах журнала «Вестник Европы». Закончив историко-филологический факультет Московского университета, Трубецкой поступил на службу в Азиатский департамент МИД и был направлен в Константинополь, где прошел путь от секретаря консульства до первого секретаря посольства (1897—1905). В своей работе автор, к сожалению, не уделил достаточно внимания интересующим нас сюжетам. События в Кукуше он охарактеризовал как первую вспышку давно подготовлявшегося движения среди болгар за отделение от Вселенской патриархии с целью образования самостоятельной народной церкви26. Автор отмечал, что через три года после тяжелого поражения в Крымской войне России, благодаря осторожной и последовательной политике, удалось вновь приобрести на Западе подобающее ей влияние. Эти успехи изменили положение и российской миссии в Константинополе, что позволило посланнику князю Лобанову-Ростовскому «выйти из строго сдержанного и наблюдательного образа действий»27. Активность и настойчивость русского дипломата привели к хиротонии Парфения. Автор раскрыл деятельность французских дипломатов, которые открыто содействовали проискам католических миссионеров. Он впервые сообщил о соглашении, состоявшемся между Францией и Россией в Штутгарте (1857), в котором Франция в связи с подготовкой к войне с Австрией за благожелательный нейтралитет России обещала, в частности, воздерживаться от вмешательства в деятельность католических миссионеров. Однако это соглашение постоянно нарушали французские консулы. Трубецкой подчеркивал,

что консул в Салониках Р. Тиссо, как и большинство консульских агентов, которых Франция посылала на Восток, принадлежал к ультрамонтанству, т.е. к наиболее ортодоксальному направлению в Римско-католической церкви, выступавшему за жесткое подчинение национальных католических церквей папе Римскому. Французские дипломаты всеми силами способствовали успеху католической пропаганды. Католические миссионеры искусно пользовались слабыми сторонами греческого духовенства и шли навстречу всем желаниям православной паствы, которая не привыкла к подобному отношению своих пастырей28. И тем не менее, опасность униатского движения 1860 г. не была настолько велика. Идея унии не могла быть популярна среди массы болгарского населения, а заявления «вожаков» имели главной целью произвести впечатление на Патриархию и русскую миссию. С этой стороны замысел их можно признать удачным29, констатировал Трубецкой.

О верности болгарского народа православию как в эпоху турецкого ига, так и в новое время, несмотря на католическую пропаганду, писал профессор А.Л. Погодин в своем сочинении «История Болгарии» (1910). Др. Цанков был охарактеризован им как способный, но неустойчивый болгарский политик, которому уния была нужна «как гроза против бездеятельности русской дипломатии». Автор считал, что униатское движение являлось маловажным эпизодом, сыгравшим самую незначительную роль в истории новой Болгарии, и в обобщающем труде на нем не стоило долго останавливаться30.

Таким образом, в русской и болгарской историографии конца XIX — начала ХХ вв. проблема католической пропаганды и униатского движения так и не была выделена в исследование монографического уровня. На изложении событий и их анализе серьезно сказывались узость источниковой базы и ее односторонность. Недостаточно были очерчены роль представителей западноевропейских государств и их влияние на ход и развитие униатского движения. Скудость информации не позволила раскрыть деятельность католических миссий, в том числе, и в г. Битоле. В это время началось освоение архивной документации. Однако в труде Теплова материал, почер-

пнутый из дипломатических депеш, консульских донесений и др., подавался в пересказе без надлежащих ссылок на его источник, автора, датировку и т.п., что несколько снижает значимость его монографии. С другой стороны, в работах этого периода широко использовались личные впечатления ученых, наблюдения, знание ситуации, действующих лиц, свидетельства непосредственных участников, что позволяет этим трудам сохранять свою востребованность у всех поколений исследователей. И далее. Если при рассмотрении греко-болгарского церковного конфликта авторы, как правило, принимали сторону или греков, или болгар, то в восприятии деятельности католических миссионеров, Цанкова и его окружения, а также самой унии, не возникало никаких разногласий: отрицательное отношение было присуще всем авторам этого периода.

Катаклизмы начала ХХ в. надолго изгнали данную тему из исследовательского поля историков России. Как известно, после 1917 г. большая часть ученых-славистов оказалась в эмиграции, а другая подверглась гонениям и репрессиям, в результате чего российское славяноведение было практически уничтожено. Его возрождение началось с созданием в 1939 г. кафедры истории южных и западных славян на историческом факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова и учреждением в 1947 г. Института славяноведения АН СССР (соответствующий указ был подписан 30 декабря 1946 г.). Впрочем, вопросы, связанные с изучением католической пропаганды и унии, не заняли должного места и в историографии Третьего Болгарского царства (1908—1946).

Период болгарского Возрождения рассматривался большинством болгарских специалистов как результат культурно-просветительного, церковно-национального и освободительного движения, в котором огромная роль отводилась известным личностям. Появилось значительное количество работ, посвященных жизненному пути и деятельности многих руководителей и участников греко-болгарской церковной борьбы. Так, болгарский историк М. Радивоев в упоминавшемся выше сочинении «Время и жизнь тырновского митрополита Иллариона (Макариопольского)» стремился раскрыть

бескомпромиссную позицию своего героя, который смог устоять перед всеми искушениями лазаристов в самые трудные минуты развития греко-болгарского церковного конфликта, в том числе, и в сложной обстановке конца 1860 г., когда он с презрением отверг и не подписал акт о присоединении болгарской церкви к Риму. Радивоев сообщил очень интересные подробности о беседе Славейкова и Сокольского, в результате которой болгароуниатский епископ очутился на русском пароходе. Славейков убедил старца в том, что все болгары, включая Иллариона Макариопольского и Авксентия Велесского, осознали, что осталась единственная возможность отделиться от греческой патриархии, признав Сокольского патриархом всего народа. А поскольку провозглашение должно было состояться в пригородном районе Константинополя Буюк-дере, где уже ожидали все народные представители от болгарских провинций (30 человек) и первые лица константинопольской болгарской общины, то необходимо было взять с собой грамоту от папы и берат от султана. 6 июня 1861 г. на катере, заранее приготовленном русской миссией в Константинополе, Сокольский и Славейков добрались до Буюк-дере, где их ждал пароход по предварительной договоренности с его капитаном через Н. Герова и некоторых видных болгар31. Подобная информация более нигде не встречалась, проверить ее уже невозможно, но многие исследователи в своих трудах принимают ее в расчет и на нее ссылаются.

Значимым событием в истории исторической науки Болгарии начала ХХ в. стал выход в свет монографии историка, публициста, видного общественного и политического деятеля, действительного члена Болгарской академии наук Д. Мише-ва «Болгария в прошлом. (Страницы из истории болгарской культуры)» [«България в миналото. (Страници из българската културна история)»] (София, 1916), которая была в 1919 г. переведена на английский язык. В главе «Болгары и европейские державы» Мишев отмечал, что пробуждению болгарского народа наиболее способствовали западноевропейские идеи, выдвинутые французскими энциклопедистами и Великой французской революцией, — идеи о свободе, братстве и равенстве

граждан и народов. Дух этих идей достиг Востока, воплотившись в реформах Танзимата. Несколько страниц в этой главе были посвящены проблемам унии в 1860-х годах. Католическая и протестантская пропаганды работали между болгарами, чтобы раздробить их единство и оторвать от православия. Во главе униатского движения встал Др. Цанков, но не по религиозным убеждениям, а по тактическим и политическим соображениям. Болгарское население, писал Мишев, отчаянно поддалось на соблазны и искушения католиков. В книге Сокольский был охарактеризован как малограмотный человек, но патриот, которого ввели в заблуждение униатские деятели. Чтобы сохранить религиозное единство, передовые болгары задумали действовать решительно и быстро. Вместо того, чтобы просить о правах народа, которые у него отняли, необходимо было их брать. Вместо того, чтобы обосновывать свои права на историю и каноны, необходимо было их искать в нечто более сильном и убедительном — в правах каждого народа. А права народа не вне его, но внутри его, в его свободе жить и управлять. Это великие мировые принципы, которые провозгласила Французская революция. Руководствуясь ими, константинопольские болгары заявили Порте в 1861 г., что хотят образовать свободную болгарскую христианскую церковную общину, независимую от церкви православных греков. Мишев подчеркивал, что уния и заявление константинопольских болгар, которое вносило новый дух борьбы, поразили Вселенскую патриархию и особенно русскую дипломатию32.

В исследованиях, посвященных видным личностям периода болгарского возрождения, впервые проявилась тенденция переосмысления оценок многих деятелей той эпохи, данных в литературе предыдущего этапа. Так, в книге «Г.С. Раковский: жизнь, произведения, идеи» (1922) известного ученого М. Ар-наудова Др. Цанков из предателя своего народа превратился в «честного и целеустремленного болгарина, который действовал по убеждению, а не по корыстным мотивам, который интересовался не религиозными, а политическими последствиями перехода в католичество»33. Положительная характеристика Цанкова была повторена и в другом его исследовании,

посвященном Иллариону Макариопольскому: «добрый болгарин, мотивы действий которого были искренни и вне подозрений в эгоизме или измене своему собственному народу»34. Впрочем, в трудах Арнаудова продолжалось сохраняться негативное отношение к униатскому движению. Ученый писал, что по мере того, как исчерпывались терпение болгар и их надежда на уступки со стороны Патриархии, легче создавалось «настроение у некоторых борцов за церковную свободу для непродуманных, крутых мер»35. В отличие от Бурмова, Арна-удов считал, что борьба около унии являлась только одним эпизодом в длинной истории болгарского церковного вопроса в Новое время, который имел «комичный конец» (Сокольский был «хитрым образом» перевезен П. Славейковым в Одессу). Болгарская униатская община распалась «по бессилию устоять против атак со всех сторон»36. «Такт и энергия Крыстевича и Чомакова, легальных вождей болгарского народа, и острое перо Раковского, авторитетного, хотя и нелегального публициста, нанесли непоправимый удар католическому сепаратизму болгар и подготовили триумф Болгарской экзархии в 1870 г.»37, — делал вывод Арнаудов.

Содержание монографии, посвященной братьям Мила-диновым и опубликованной в 1943 г., свидетельствует о том, что позднее Арнаудов стал воспринимать униатское движение как реальную угрозу для единства болгарского народа. Он писал, что «игра с унией, руководимая Цанковым и лазаристом Боре, Миладинову не нравилась, так как тот понимал гибельные последствия религиозного разделения народа для болгарского национального дела». Д. Миладинов, утверждал автор, никогда не отказывался от православия, он устоял от искушения переменить веру38.

История униатского движения была раскрыта в 4-м томе труда профессора болгарской и славянской литературы Софийского университета, известного литературоведа и литературного критика Б. Пенева «История новой болгарской литературы. Болгарская литература во второй половине XIX в.» (1936), переизданного в 1977 г. Пенев отмечал, что болгарам приходилось вести борьбу на три фронта: с греками, с фана-

тичностью турецких властей и римской пропагандой, инспирированной Францией и Австрией и покровительствуемой Портой. Он признавал, что взаимоотношения некоторых руководителей болгарского церковного движения с миссионерами еще недостаточно освещены. К сожалению, в вышеуказанном труде не были названы источники информации, которой располагал болгарский ученый. Опираясь на них, он выделил три категории приверженцев унии. К первой Пенев относил тех болгар, которые были орудием в руках католической пропаганды по чисто личным интересам и соображениям; другие наивно верили обещаниям миссионеров и поддались им, хотя и на краткое время. Но были между болгарами и такие, которые восприняли идею унии по чисто тактическим соображениям: решением, что принимают унию, они «косвенно хотели напугать Россию и привлечь ее на свою сторону», а также «повлиять своим поступком на Патриархию, принудить ее признать и удовлетворить народные требования»39. Пенев считал, что болгары, которые «делали унию», «не имели искреннего намерения» отказаться от православной веры и принять католичество, так как очень хорошо знали, что простой народ, которого «в веках более укрепляла его религия, а не национальность», не последует за ними40. Ученый повторил обвинение Бурмова в том, что именно тайное содействие Иллариона Макариопольского и Хр. Топчилештова весьма повлияло на принятие унии 18 декабря 1860 г., ослабив его резкость утверждением, что содействие они оказывали униатским агентам «по чисто тактическим соображениям»41. Однако «стрелы Греческой патриархии», отмечал Пенев, были направлены не столько против унии, сколько на православных болгар, которые настаивали на признании независимости своей церкви. К причинам неуспеха унии Пенев относил следующие обстоятельства: уния не встретила сочувствия у народа, пресса и народные руководители постоянно обвиняли униатов в измене народным интересам, католические миссионеры не исполнили своих обещаний и стремились подчинить болгарскую униатскую общину, превратив ее в чисто католическое учреждение. Русская дипломатическая миссия

в Константинополе через Н. Герова и П. Славейкова убедила Сокольского бежать в Россию. Однако неудачи унии раскрыли более благоприятные возможности для решения церковного вопроса, полагал Пенев.

Таким образом, этот период в развитии болгарской историографии не отличался значительным расширением ис-точниковой базы при освещении проблем, относящихся к католической пропаганде и униатскому движению, что, в свою очередь, не способствовало существенному увеличению массива фактологического материала. События излагались достаточно поверхностно, односторонне, часты были неточности и ошибки. Сохранялось в принципе негативное отношение к этому явлению, хотя существенно смягчился тон по отношению к главному болгарскому «двигателю» идеи унии — Др. Цанкову. С другой стороны, имели место попытки восстановления «репутации» Иллариона Макариопольского, в которую Бурмовым были добавлены темные краски.

В возрожденном после Великой Отечественной войны советском славяноведении главенствовала марксистская методология, поэтому к приоритетным проблемам научных исследований относились прежде всего вопросы национально-освободительных движений, революционной деятельности на Балканах, боевого содружества во время русско-турецких войн, развития русско-болгарских связей. В изданном 4-м томе «Истории Болгарии» (1948) в небольшой главе «Борьба болгарского народа за независимость национальной церкви» академик Н.С. Державин уделил всего лишь несколько строк униатскому движению, и само изложение его свидетельствует о непроработанности ученым данной проблемы. По его мнению, затянувшееся решение церковного вопроса «создало, между прочим, благоприятную почву для успехов католической пропаганды в стране, в результате чего в Болгарии начались отпадения от православия и переход в католичество целых городов, как это имело место, например, в г. Кукуше в Македонии. В связи с этим римский папа назначил специального "архиепископа всей Болгарии"»42. Пропуск значимых вех и событий в хронологической ленте униатского движения повлек за собой

нарушение причинно-следственных связей, искажение сути происходившего в Кукуше и Константинополе. В духе своего времени Державин через фигуру Сокольского стремился дискредитировать и институт церкви, поскольку старец был представлен не только как неграмотный человек, не умевший даже подписать своего имени, но и как человек с сомнительным прошлым, который в молодости был разбойником, а награбив денег, принял монашество и восстановил габровский монастырь «Св. Николая». Его легко убедил воспитанник иезуитов Др. Цанков (правда, в тексте дано неправильное имя — Панков) стать униатом, чем «он мог принести якобы болгарскому народу огромную пользу». После возвращения в Константинополь из Рима «в течение 5 месяцев Сокольский находился под бдительной охраной иезуитов, оберегавших его от встреч с кем-либо из болгарских народных деятелей»43. Как известно, Сокольский был рукоположен в архиепископы 2 апреля 1861 г. в Сикстинской капелле, а 6 июня уже находился на пароходе «Эльбрус», отплывшем в Одессу. Дважды повторенная в тексте цифра продолжительности «своеобразного домашнего ареста» в итоге оказывалась неверной.

В Болгарии новая идеология — марксистско-ленинское учение об общественно-экономических формациях — широко пропагандировалась в работах Жака Натана, болгарского историка и экономиста, академика (1961), одного из высокопоставленных деятелей Болгарской Коммунистической партии. В его монографии «Болгарское возрождение» (1950) основное внимание было уделено национально-освободительной борьбе болгарского народа. Краткое изложение истории униатского движения не заняло и двух страниц. В отличие от Державина болгарский ученый хорошо разбирался в проблеме, но не привнес ничего нового в ее разработку. Он отметил, что против униатского движения выступили все болгарские партии (крайние и умеренные), против него действовала и русская миссия. Эпизод с бегством Сокольского нанес большой удар униатству. Оно продолжало свою деятельность и позднее, но уже не представляло, по мнению Ж. Натана, серьезной опасности для целостности православной церкви44.

Настоящим прорывом для этой темы стала докторская диссертация католического священника о. Ивана Софранова «История болгарского движения за соединение с католической церковью в XIX веке» [«История на българското движение за единение с католическата църква през XIX век»]. Она была опубликована в 1960 г. на французском языке и была приурочена к торжествам, организованным Католическим апостольским экзархатом по случаю 150-летия провозглашения общеболгарской или константинопольской унии 30 декабря 1860 г. В 2009 г. текст перевели на болгарский язык и издали в Софии45, сделав его, наконец, доступным широкому читателю в Болгарии. Бесспорное достоинство этого труда в том, что впервые были введены в научный оборот неопубликованные документы из архива и библиотеки Ватикана. Однако недостаточное использование болгарской прессы, воспоминаний участников тех событий и существующей по теме литературы явилось причиной ряда ошибок и неточностей в событийной канве.

Понятно, что о. Софранов попытался доказать, что болгарское униатское движение представляло собой исключительно положительное явление, а именно, возвращение болгарского народа в лоно католической церкви. В движении особо подчеркивалась не столько политическая или культурно-национальная, сколько религиозная составляющая. В книге были выделены три главных фактора, которые способствовали, по мнению автора, зарождению «естественного движения болгар к единению с Римом»: ослабление русского влияния на Балканах, деятельность газеты «България» и новообращенных в католичество болгар (Др. Цанкова и др.), а также «исключительная апостольская деятельность» польской эмиграции46. О. Софранов считал, что приверженцев унии среди болгар было много, даже лидеры движения за независимую болгарскую церковь Илларион Макариопольский и Авксентий Велес-ский склонялись к тому, чтобы перейти в унию. Однако Илларион в последний момент отошел от движения, соблазненный надеждой, по утверждению Боре, стать патриархом новой Болгарской церкви47. Впрочем, Илларион Макариопольский

проявлял неустойчивость духа и по отношению к протестантству. О. Софранов с негодованием писал о том, что Илларион заявлял соотечественникам о своем православии и верности ему сразу после того, как явно выразил приверженность и католичеству, и протестантству48.

О. Софранов не мог не признать, что болгары искали опору в католической церкви и западных католических странах для того, чтобы освободиться от социального и культурного гнета греческого духовенства. Но он добавлял, что перед тем, как обратиться к католической церкви, они уже разорвали свои отношения с греческим духовенством и вообще с иерархией Греческой церкви. Причина разрыва была не только социального или культурного характера, но и религиозного. Болгары отделились от Константинопольской патриархии вследствие морального упадка большей части греческого духовенства. Это обстоятельство расшатало православную веру. Они видели, что вера лучше сохранена у католического духовенства, которое управляло духовными делами паствы в болгарских землях, во Фракии и Македонии.

Автор много внимания уделил описанию становления и организации униатской церкви, отметил особое расположение к ней Порты. Для османской администрации уния была своеобразным оружием, «ножом с двумя лезвиями: одно против панэллинизма, а второе против панславизма»49. О. Софра-нов, рассматривая пребывание Иосифа Сокольского в Риме, заметил, что упорная приверженность старца обычаям православной церкви, бесспорно, похвальна, но выдавала ограниченность его мышления50. Немало страниц в исследовании было посвящено расследованию обстоятельств исчезновения Сокольского из Константинополя. Автор доказывал, что он не добровольно бежал в Россию, а был похищен, и что в неволе он остался верен своему выбору — католической церкви51.

К причинам, которые воспрепятствовали расширению униатского движения, о. Софранов относил тройное противодействие: со стороны греческого духовенства, России и протестантов. В отличие от Теплова и Бурмова, о. Софранов считал, что Вселенский патриарх видел в униатском движении

не только посягательство на свою верховную власть, но и полное ее отвержение, что грозило основательно сократить его паству. «Русский натиск», указывал о. Софранов, был хорошо организован: подкупы и огромные денежные средства, антиуниатская агитация, давление на Патриархат с тем, чтобы он исполнил самые необходимые требования болгар. Впрочем, эти утверждения остались голословными, поскольку не были подкреплены конкретными фактами. Бедность и невежество, в которых жили болгары-униаты, объясняют то обстоятельство, что они поддавались искушениям и оставляли новую веру. Однако на национальном чувстве болгар-прозелитов, подчеркивал о. Софранов, существенно отозвалось отношение к ним их соотечественников, а не русский нажим и препятствия, чинимые Фанаром. Продолжительный внутренний кризис из-за недостатка доверия и взаимопонимания между болгарскими руководителями униатов и латинскими властями в Константинополе также приводил к отходу от униатства.

О. Софранов досадовал на недостаток финансирования: католическому Западу необходимо было очень быстро учредить более 30 училищ и церквей, содержать духовенство, учителей и гражданских начальников (мухтаров). С другой стороны, Константинопольская патриархия и русское правительство, использовавшие значительные денежные средства, имели большую притягательную силу для болгар. И опять автор не удосужился привести в доказательство конкретные суммы потраченных денег. И тем не менее, уния заложила основы будущего развития отношений между болгарской церковью и Римом. «Униатское движение привело к значительному ослаблению власти и влияния Греческой патриархии», — делал вывод автор.

В монографии впервые было освещено развитие униатского движения в провинциальных городах и их окрестностях — Адрианополе, Кукуше, Битоле, Салониках, Свиштове, Варне и др. Остановимся лишь на сюжетах, связанных с Кукушем и Битолем.

О. Софранов сообщал, что в Кукуше болгарское население (почти 3000 человек) под турецким гнетом было доведено до крайней бедности и беспросветности. Местный священ-

ник никогда не служил литургию, так как был недостаточно образован. Автору были не известны имена главных деятелей просвещения в Кукуше — Нако Станишева и Димитра Мила-динова. Неясно ему было и то, предшествовало ли решение о принятии унии конфликту с греческим епископом Мелетием. Проанализировав прошение кукушан на имя папы Пия IX, о. Софранов пришел к выводу, что основной причиной, толкавшей их к католичеству, была не личная убежденность в истине католической веры, а «естественное желание освободиться от гнета греческого клира». «Для этих людей без образования и даже с неясным представлением о своей собственной религии, осознание верховенства папы было сложной задачей»52. Много важных и интересных деталей содержит рассказ о трехнедельном пребывании Боре в Кукуше. Автор безусловно порицал действия Иллариона Макариопольского, который после отъезда лазаристов стал «атаковать и открыто осуждать приверженцев унии». В целом, о. Софранов, который не располагал данными о дальнейшем развитии унии в Кукуше, считал, что «кукушская история напоминала борьбу первых христиан, постоянно подвергавшихся клевете и даже кровавым преследованиям»53.

«Греческий религиозный фанатизм и эллинизаторская политика и отчасти болгарский национализм, вызванный яростными преследованиями и скрытым противодействием, помешали полному переходу Македонии в католичество»54, — подчеркивал о. Софранов. К основным факторам, которые сближали болгар этого региона с католичеством, относились конфликт местного населения с греческим духовенством и отсутствие антикатолического фанатизма (что порой удивляло миссионеров). О. Софранов ошибся в датировке, указывая, что в 1864 г., а не в 1863 г., 20 селений недалеко от Бито-лы (около 6 тыс. человек) перешли в католичество, откуда это движение быстро проникло в Прилеп, Велес, Неврокоп и село Градиште. Однако греко-русские интриги воспрепятствовали его дальнейшему развитию. Он писал, что русские дипломаты в Македонии обещали огромные деньги униатам с тем, чтобы они вернулись в лоно православия. Русские агенты стара-

лись переманить униатских священников, суля значительные денежные суммы. О. Софранов сетовал на противодействие со стороны турок, которое было гораздо пагубнее для унии в Македонии, чем в Константинополе или во Фракии55. Он утверждал, что генерал-губернатор Битолы Хюсни-паша был главным противником унии, однако приводимые им факты при скрупулезном изучении обстановки в этом городе оказываются неточно изложенными, выхваченными из контекста, зачастую превратно истолкованными, что может быть объяснено как недостаточным источниковым материалом или его предвзятостью (письма, отчеты миссионеров), так и очевидным желанием автора убедить читателя в том, что униатское движение в Македонии испытывало неимоверные трудности. Свой перечень злодеяний врагов унии и униатов о. Софра-нов начал со следующего факта: в Битоле — в самом центре униатского движения — турки подожгли дом лазаристов и хан (гостиницу), в котором останавливались болгары, приезжавшие в город по своим делам56. Однако этот пожар на самом деле случился в июле 1867 г., когда Хюсни-паша уже был отстранен от должности генерал-губернатора Битолы. За 4 дня до этого ночью вспыхнул пожар на базаре, уничтожив более 800 лавок и 150 еврейских домов. Следует отметить, что накануне лазаристов предупредили о том, что и им угрожает пожар, который действительно возник днем, разрушив почти полностью здание хана. Но миссионеры и австрийский вице-консул, который снимал квартиру у лазаристов, не пострадали. Мутессариф Фегим-паша назначил особую комиссию из мусульман, евреев и христиан для изучения причин этих двух пожаров57. Остальные примеры также при ближайшем рассмотрении оказываются сюжетами с подобными «подводными камнями».

Массовый отход болгар Македонии от униатства в 1866 г. о. Софранов объяснял многочисленными и непрекращающимися преследованиями, отсутствием достаточной поддержки со стороны католиков, а также «насильственным внешним натиском»58. К сожалению, автору так и не удалось воссоздать целостной картины развития униатского движения в Битоле.

Общий вывод о. Софранова был следующим: болгарское движение открыло новый этап апостольской и культурной деятельности католического духовенства. Хотя униатское движение не привело к возвращению всей Болгарии в католичество, но заложило основы для этого процесса. А болгары, принявшие католическую веру, не потеряли ничего из своего народного облика. Что касается Македонии, то в начальный период зарождения униатского движения имело место лояльное отношение к католической церкви. Именно этим обстоятельством о. Софранов объяснял его развитие в Македонии в последующие годы и установление Римом здесь апостольского викариата (1883—1922). Он закончил свой труд на оптимистической ноте, указав, что основы для единения болгарского народа с Римом были заложены в XIX в. и в современной Болгарии продолжают укрепляться.

Диаметрально противоположной была позиция Кирилла, патриарха Болгарского (1953—1971 гг.). Его известный труд «Католическая пропаганда среди болгар во второй половине XIX века» [«Католическата пропаганда сред българите през втората половина на XIX век»] (1962) появился в ответ на работу о. Софранова. Монография была написана на обширной источниковой базе: помимо более внимательного и критического изучения материалов из Ватиканских архивов, которые впервые ввел о. Софранов, Кирилл активно использовал дипломатические документы из Архива министерства иностранных дел Франции, Государственного архива Вены, архива политического штаба польской эмигрантской диаспоры во Франции во главе с А. Чарторыйским «Отель Ламбер» и его агентуры в Константинополе. В книге широко привлекались опубликованные архивы, прежде всего, российского консула Н. Герова, Ст. Чомакова, издававшиеся в то время газеты и журналы, а также воспоминания. Вызывает удивление только тот факт, что уважаемый автор не использовал материалы из архивов Москвы и Ленинграда, хотя в предыдущей монографии «Граф Н.П. Игнатьев и болгарский церковный вопрос. Исследование и документы» [«Граф Н.П. Игнатиев и българс-кият църковен въпрос. Изследване и документи»] (1958) было

опубликовано немало документов из архивов СССР. И, тем не менее, труд патриарха Кирилла насыщен богатым и разнообразным фактологическим материалом, который выверен и подается с указанием на источники, что позволяет этому изданию сохранять свою научную значимость.

Монография открывается обширным обзором деятельности католических миссионеров в Европе, России и на Востоке, начиная со средних веков. Автор заострил внимание своих читателей на том факте, что после Крымской войны 1853—1856 гг. католической пропаганде были поставлены, главным образом, политические цели, а именно ослабить влияние России, которое представляло опасность для Запа-да59. Основными объектами католической пропаганды на Балканах являлись Константинополь, Салоники, Адрианополь, Пловдив.

Кирилл нашел доказательства того, что Цанков, который «не только ценил западную культуру, но и верил в цивилизаторскую роль Европы», тайно принял католичество в 1855 г.60 Вместе с лазаристом Боре он выстраивал планы обращения в католичество всего болгарского народа, который по некоторым статистическим сведениям насчитывал до 8 млн человек. Кирилл признавал, что уния как политическая идея была популярна в среде тогдашней болгарской интеллигенции, прежде всего, у учителей и молодежи.

Ученый отмечал большую роль газеты «България» в том, что жители Кукуша решили искать выход из своих трудностей, связанных с игнорированием их требований в церковном вопросе, в унии с Римом. В монографии очень подробно освещена ситуация в Кукуше, борьба лазаристов и Иллариона Макариопольского за умы жителей города. Кирилл считал, что кукушане хитрили: для них весь вопрос сводился к попытке давления на Патриархию и русскую миссию, а католических миссионеров они попытались использовать как «пугало». Богатый торговец, лидер кукушан Н. Станишев, по мнению Кирилла, понимал униатское «брожение» как политико-национальное, а не религиозное61. Д. Миладинов, преследуя национально-политические цели, не пренебрегал и покровитель-

ством католических миссионеров, но при этом не связывал себя какими-либо обязательствами62. Кирилл утверждал, что в 1859 г., на подготовительной стадии, «национально-психологическая обстановка», в которой действовали лазаристы, в действительности не была «благоприятна для истинной и продолжительной унии»63.

Из изученных документов следовало, что Боре оценивал болгарскую унию как очень важное событие в жизни не только болгар, но и всей католической церкви. В монографии раскрывалось тайное содействие католическим миссиям французского посланника в Константинополе Лавалетта (1860—1861). Кукушские события преподали болгарам хороший урок, поскольку жители этого города одержали двойную победу — над патриархом и над миссионерами. Кирилл подчеркивал безупречность поведения Иллариона Макариополь-ского, его принципиальную верность православной церкви, полностью отрицая его проуниатский уклон и отвергая появившиеся в литературе попытки бросить на него тень. Образ действий Иллариона Макариопольского в конце 1860 г. ученый объяснял, исходя из следующих обстоятельств. Будучи признанным церковно-народным лидером, чтобы не утратить свои позиции, Илларион Макариопольский предпочел не устраняться от накала страстей, а использовать угрозу унии, чтобы подтолкнуть Патриархию к уступчивости, а это создало бы условия для того, чтобы нанести удар по Цанкову и всей про-униатской партии и положить конец второму, более опасному опыту унии — на этот раз в Константинополе, с отражением по всей стране64. В монографии были развернуто представлены сведения, касавшиеся Иосифа Сокольского и его внезапного исчезновения из Константинополя. Кирилл опроверг тезис о насильственном увозе Сокольского в Одессу. Он также показал, что болгары-униаты обманулись в своих надеждах на обретение самостоятельной церкви, так как лазаристы и поляки стремились полностью их подчинить, что рождало внутренние конфликты и усиление раздоров в униатской общине. Бегство Сокольского в Россию многими было истолковано как протест против этого65.

Что касается католической миссии в Битоле, то Кирилл не ставил перед собой задачи скрупулезного изучения ее деятельности — он лишь указал на некоторые факты ее присутствия в этом регионе. На основе опубликованного письма миссионера Лепавека, он выделил причины организации в Битоле новой миссии ордена Св. Лазаря: наличие большого числа католиков в городе, его значимость как административного центра Македонии и удаленность от Салоник, где была расположена миссия лазаристов, опасности и трудности пути из Салоник в Битолу, а также поддержка французского вице-консула в Битоле Белен де Бюга66. Кирилл отмечал толерантность турецкой администрации по отношению к действиям Лепавека, который устроил церковь без фирмана, к тому же на месте, где до этого ее не было. Ученый обращал внимание на масштабность и амбициозность задач, которые ставил перед собой Лепавек: обратить в католичество не только православных битольчан, проявлявших интерес к новому церковному институту и недовольных своим митрополитом, но даже и турок, поскольку имелся прецедент перехода одного мусульманина в христианство, за что тот был посажен в тюрьму, где и умер67. Кирилл подчеркивал, что миссионеры не имели большого успеха в Битоле и его окрестностях, вполне соглашаясь с указанными прилепским учителем Н. Еничеревым причинами: миссионеры не знали языка и нравов болгар, были фанатиками, которые с отвращением говорили о православии и нападали на веру болгар, а те не видели разницы между фанариотами и католическими миссионерами68. В монографии отмечались большие заслуги вице-консула в Пловдиве Н. Герова в деле ослабления униатского движения в Битольском эялете, хотя это не совсем верно. При недостатке и отрывочности сведений Кирилл, выявив совершенно противоположные оценки состояния дел унии в 1863 г., склонялся признать верной версию русского консула в Битоле М.А. Хитрово, который в частном письме Герову от 28 декабря 1863 г. сообщил о блестящей победе над пропагандой. А согласно докладу архиепископа Брунони от 4 октября 1863 г., направленному в Рим, униатское движение, напротив, усилилось в Македонии и особенно в Битоле. К ме-

рам, которые предпринимали русские консулы, чтобы помешать развитию унии в Битоле, Кирилл относил посылку юношей в Россию на учебу, бесплатную раздачу церковных одежд и книг. Он акцентировал внимание на сообщении Хитрово о пробуждении у болгар Битолы «народного духа», что привело к усилению греко-болгарской церковной борьбы и явилось серьезным препятствием для деятельности католических миссионеров. Именно подъем движения за национальное образование и национальную церковь стал основной причиной упадка унии в Македонии и во всех болгарских епархиях, полагал Кирилл69. Точных данных о количестве униатов в Македонии того периода автор не обнаружил. Только после 1878 г., когда униаты укрепили свою церковную организацию, можно было говорить об их численности в Македонии70.

Таким образом, через все сочинение Кирилла проходила основная мысль о том, что униатство являлось плодом политики Франции и католических миссионеров, что движение посягало на традиционную православную веру, препятствовало консолидации болгарского народа. Лидеры болгарского народа, в том числе и Цанков, воспринимали идею унии не как религиозную, но исключительно как политическую, как угрозу для Патриархии и русской миссии в Константинополе. В 1860-е годы в Болгарии не было реальной почвы для действительного утверждения унии, однако в тот период были созданы униатские «гнезда», которые росли или уменьшались, но продолжали существовать, и впоследствии были использованы миссионерами как плацдарм для прозелитизма.

Болгарский профессор С. Дамянов, специалист по истории Франции, в отличие от Кирилла, патриарха болгарского, имел иное мнение относительно перспектив обращения болгарского народа в католичество. В своей монографии «Франция и болгарская национальная революция» [«Франция и българската национална революция»] (1968) ученый, подчеркивая поверхностное и фрагментарное изучение в болгарской историографии той роли, которую Франция играла в борьбе болгарского народа за освобождение от турецкого ига, попытался заполнить данную лакуну. В своем исследовании он

широко привлек неопубликованные архивы министерства иностранных дел Франции, архивные фонды Болгарии, опубликованные документы, а также прессу. В одной из глав он раскрыл руководящую роль Франции (до франко-прусской войны 1870 г.) в «концерте» западноевропейских государств, вовлеченных в греко-болгарский церковный конфликт, и показал, что основными орудиями французской католической пропаганды среди болгар были миссионеры ордена Св. Лазаря и польские эмигранты. Изучив материалы газеты «България», Дамянов пришел к выводу, что организаторы константинопольской унии 1860 г. и особенно Др. Цанков не расценивали свои действия в качестве лишь хитроумного маневра с целью завоевания благорасположения России. Тогда они были убеждены, что Болгария должна приобщиться к западной культуре именно через католичество. На борьбу против России и православия Цанков смотрел как на борьбу за прогресс и цивилизацию. Покровительство Франции было для него гарантией быстрого культурного подъема и экономического расцвета болгарского народа71. Дамянов считал, что роль Цанкова в католической унии все еще слабо изучена. Ученый доказал, что все действия лазаристов были внимательно продуманы во французском посольстве в Константинополе и согласованы с французскими дипломатами, хотя послы Франции Э. Тувенель и затем Ш. Лавалетт внешне демонстрировали беспристрастность наблюдателей, на словах провозглашая несовместимость дипломатии и действий католических миссионеров. Дамянов подкрепил свое утверждение документальными материалами, которые убедительно свидетельствовали о том, что даже после того, как Тувенель занял в 1860 г. пост министра иностранных дел Франции, он продолжал живо интересоваться болгарскими делами и униатским движением, о которых ему весьма подробно докладывал Лавалетт72. Дипломаты Франции шли на прямой шантаж и вымогательство, чтобы привлечь на свою сторону некоторых видных представителей болгарского церковного движения (пловдивского владыку Паисия, Иллариона Макариопольского, Авксентия Велесского). Неудача униатского движения стала свидетельством поражения французско-

го влияния в Болгарии. Разрешение болгарского церковного вопроса в 1870 г. нанесло непоправимый удар не только по французской дипломатии, но и по ее орудию в лице лаза-ристских органов пропаганды. Миссия лазаристов в г. Битоле упоминалась в исследовании Дамянова как пример одного из направлений деятельности католической пропаганды, а именно, обучения и воспитания болгарской молодежи, для чего в Битоле в 1855 г. было организовано училище. Общий вывод Дамянова заключался в следующем: в целом республиканская Франция, вопреки декларациям о гуманности, свободе и демократии, действовала против интересов болгарского народа, его освободительного движения, но все ее интриги, включая и униатское движение, организованное католическими миссиями, оказались напрасными73.

В 1969 г. болгарский профессор, член-корреспондент БАН Т. Влахов выпустил в свет монографию «Кукуш и его прошлое» [«Кукуш и неговото минало»]. Следует отметить, что сам Влахов (1899—1981) был уроженцем Кукуша, который его семья была вынуждена покинуть в 1912 г. Опираясь, прежде всего, на болгарские источники, он постарался опровергнуть все заключения о. Софранова о кукушской унии, впрочем, нигде не упоминая ни его имени, ни его сочинения. Влахов убедительно показал, что в 1830-1840-х годах наблюдался экономический подъем и рост благосостояния жителей города, что сопровождалось пробуждением национального сознания. Население города не было настолько невежественным, как писал о. Софранов. В 1840 г. была построена новая школа, в которую пригласили учителем Д. Миладинова. После объявления Хатт-и хумайуна 1856 г. кукушане решили открыть уже центральную славянскую гимназию74. В 1858 г. было построено новое, более просторное здание для школы, благоустроенностью которого поражались русские путешественники Е.П. Южаков и А.С. Рачинский. Преподавание на болгарском языке и употребление во время литургии старославянского языка обострили взаимоотношения кукушан с епископом Мелетием, борьба с которым заставила их обратиться в католическую миссию Св. Лазаря, расположенную в Салониках. Т. Влахов считал,

что уния в сознании кукушан являлась тактическим маневром, удобным в тот момент средством изгнания фанариотского духовенства и закрепления завоеванных достижений — избавление школы и церкви от греческого языка. Впрочем, автор не считал унию правильным шагом, но разрыв с Патриархией сам по себе был революционным актом, который указал направление в борьбе с Патриархией в общеболгарском масштабе75.

В архивах Москвы и Ленинграда (Петербурга) много и плодотворно работала болгарская исследовательница З. Маркова, но ее внимание было сфокусировано главным образом на греко-болгарском церковном вопросе. В 1976 г. в журнале Софийского университета была опубликована ее статья «Россия и болгарский церковно-национальный вопрос (1856—1864)», где проблема католической пропаганды и униатского движения рассматривалась попутно, в контексте изучения перипетий церковной распри. Маркова подчеркивала, что болгарская уния в конце 1860 г., став реальным фактом, знаменовала очередное серьезное поражение русской политики в греко-болгарском церковном конфликте. Но «пальму первенства» в деле разгрома униатского движения она отдавала действиям не России, а самих болгар. Против варианта достижения церковной независимости с помощью союза с католической церкви выступила, прежде всего, национальная партия, выражавшая настроения большей части болгарского общества, — за «устроение» церковных проблем в рамках православия. К ее усилиям в противодействии унии присоединилось умеренное прорусское течение. Константинопольская патриархия использовала унию, чтобы скомпрометировать болгарскую церковную борьбу в глазах православного мира. Англия также встретила успехи католической пропаганды с открытой враждебностью. Россия, против влияния которой была направлена уния, изо всех сил стремилась ее сломить. Решение этой задачи она видела в двух аспектах: с одной стороны, прямое противодействие униатскому движению с целью его ограничить и искоренить, а с другой — активизировать усилия в достижении примирения между болгарами и Константинопольской патриархией, которое, в сущности, нанесло бы наиболее ощутимый

удар по унии. Впрочем, события в Кукуше уже показали русской дипломатии, что удовлетворение болгарских требований являлось самым верным путем противостояния действиям западной религиозной пропаганды76.

Вначале шокированная актом 18 декабря 1860 г., русская дипломатия вскоре организовала ряд контрударов против униатского движения в Болгарии. Впервые в историографии З. Маркова отметила попытку русской миссии в Константинополе привлечь одного из самых авторитетных в то время болгар — Г.С. Раковского, с тем, чтобы он действовал против унии с позиции русской политики. Весной 1861 г. князь А.Б. Лобанов-Ростовский обратился с этой целью к генеральному консулу в Белграде А.Е. Влангали. Раковский согласился служить борьбе с «чуждыми пропагандами», но не принимая программы Константинопольской патриархии, чтобы не потерять своего влияния на соотечественников. Действительно, пишет Маркова, Раковский был убежденным противником как проуниатского пути разрешения греко-болгарского конфликта, так и компромиссного соглашательства с Греческой церковью77.

З. Маркова охарактеризовала «похищение» архимандрита И. Сокольского как бесцеремонную, но крайне эффективную акцию русской дипломатии. Она указала, что главным организатором, а вероятно и инициатором аферы с Сокольским был Н. Геров, за что был награжден орденом. Но, чтобы не возбудить у униатов против себя подозрение, он действовал через других лиц, которые получили за это денежное вознаграждение. Исследовательница обнаружила секретные телеграммы, которыми обменялись с 1 по 7 июня 1861 г. министр иностранных дел А.М. Горчаков, А.Б. Лобанов-Ростовский и новороссийский и бессарабский генерал-губернатор граф А.Г. Строганов. К сожалению, она не раскрыла их содержание, указав только, что акция с Сокольским была организована строго секретно: о ней знали лишь правительство, император и Горчаков78. Последствия устранения Сокольского явились исключительно серьезными для болгарского униатского движения. Маркова полагала, что инициаторы данной аферы едва ли ожидали та-

кого большого эффекта. Вскоре и остальные духовные лица-униаты также отказались от унии. Постепенно большая часть константинопольских болгар-униатов ее оставили с такой же легкостью, с какой включились в униатство79, подчеркивала исследовательница.

Для закрепления достигнутого успеха русская дипломатия попыталась отклонить от унии и ее действительного руководителя — Др. Цанкова. Вопрос уперся в денежное вознаграждение. Русские, писала Маркова, воздержались быть щедрыми, что дало повод немалым жалобам Славейкова. По этой же причине не была реализована идея Герова выкупить газету «България», чтобы она выходила как орган защиты православия. В конце концов, на выделенные деньги (4500 грошей) Славейков сумел склонить Цанкова и Ваклидова уехать временно из столицы и приостановить издание газеты на один год. Маркова была уверена в том, что успех России стал возможен потому только, что униатское движение являлось плодом не религиозных «соображений», а чисто национально-политических мотивов. Таким образом, она всецело поддержала тезис, защищаемый Кириллом, патриархом болгарским. Она также отметила немалое значение и следующего мотива — запугать Россию и заставить ее поддержать требования церковной самостоятельности. Русский успех был возможен и из-за силы национальной партии, которая отрицала проуниатский путь решения церковного вопроса. Не на последнем месте было и то обстоятельство, что «русскому удару» благоприятствовало соотношение дипломатических сил в тот момент. Английская дипломатия не скрывала своей ненависти к католицизму и его достижениям среди болгарского населения. Со своей страны Франция, хотя и весьма заинтересованная в успехе унии, не посмела реагировать открыто и выступить против «недобросовестных действий» русских. Маркова ссылалась на Штутгартское соглашение от 1857 г. между Россией и Францией80, о котором впервые написал князь Трубецкой.

Автором также было рассмотрено состояние дел во всех центрах униатской пропаганды, в том числе и в Македонии. З. Маркова отмечала, что Кукушская уния являлась показате-

лем активности католических миссий в Салониках и Битоле. После 18 декабря 1860 г. униатское движение в этом районе вновь оживилось. Исследовательница считала, что немедленной реакцией Азиатского департамента МИД России на него явилось открытие русского консульства в Битоле. Она привела также свидетельство французского дипломата Тиссо, который писал, что наиболее жестокими врагами католицизма, наряду с англичанами, были русские, «сильно напуганные», что он подорвет «эффект их традиционной политики». С этой целью, указывал Тиссо, а Маркова вполне соглашалась с его мнением, Россия увеличивала число своих тайных и официальных агентов. «И в Битолу был отправлен таковой вместе с секретарем и драгоманом»81. Однако болгарская исследовательница, на наш взгляд, преувеличила «страх» российской дипломатии в связи с действиями лазаристов в Битоле. В документах Архива внешней политики Российской империи, составленных по случаю учреждения консульства в Битоле, главной причиной назван отнюдь не подъем униатского движения в Македонии, а убеждение в том, что этот город был центром национально-освободительного движения южных славян82. К тому же Хитрово прибыл в Битолу в сопровождении секретаря и переводчика (драгомана) русского консульства в Видине А.А. Ольхина, впоследствии служившего вице-консулом в Варне (1862—1865), который вскоре уехал. Назначенный в Битолу секретарем и драгоманом Л.В. Березин появился позднее (12 июня 1861 г.). Русское консульство в действительности оказалось не таким многолюдным, как было представлено в штудии.

З. Маркова располагала отдельными документами о деятельности русского консульства в Битоле, которые специально были микрофильмированы для архива Болгарской Академии наук. Относясь критически к документам, вышедшим из-под пера дипломатов, исследовательница сопоставила содержание донесений М.А. Хитрово с информацией австрийского вице-консула Ф.Р. Соретича. Оказалось, что их оценки результативности деятельности католической миссии в Битоле совпадали. Маркова, сообщая о некоторых примерах перехода местного населения в унию, подчеркивала, что возвращение

униатов в православие было заслугой Хитрово и его умелого взаимодействия с греческим митрополитом Венедиктом83. Правда, исследовательнице не было известно, что в других донесениях Хитрово жаловался на митрополита, которого он буквально заставил действовать против униатов и пыл которого вскоре охладел.

Примеры, приведенные З. Марковой из дипломатической практики русских консулов в Адрианополе, Пловдиве, Битоле, Варне, Тырнове, давали представление, хотя и неполное, об их энергичном противодействии унии и ее покровителям. Маркова считала, что именно для борьбы с иноверческой пропагандой Россия увеличила консульскую сеть и тайную агентуру, усилила благотворительность в отношении болгарских училищ, церквей, монастырей и т.п. Через ряд грубых, но эффективных акций, через увещевания и подкупы, через умелое сотрудничество с представителями Константинопольской патриархии и английскими дипломатами русские представители сумели обезвредить униатскую болгарскую общину в столице Османской империи и ограничить распространение униатского движения в провинции84.

При анализе данной проблемы нельзя не упомянуть монографию Т. Жечева «Болгарская Пасха или страсти болгарские» [«Българският Великден или страстите български»] (1976), написанную сочным литературным языком. Кукушская уния была охарактеризована автором как локальное сражение, в котором свои силы и возможности проверили все участники будущих событий — болгары, Патриархия, западные страны, русская дипломатия, при мнимом нейтралитете Порты и местных властей. Лидер Н. Станишев являлся, по мнению Жече-ва, кукушским Др. Цанковым, готовым на все в борьбе против митрополита Мелетия. Даже отличная миссионерская школа, длительный опыт работы на Востоке, бесспорная интеллигентность и образованность не смогли подготовить Е. Боре к встрече с этими политиками-самородками, ловкими и беспринципными в достижении своих целей. Восхищаясь кукуш-скими мастерами политического театра, Жечев не скупился на сравнения и эпитеты.

Ученый считал, что решимость Цанкова в декабре 1860 г. действовать самостоятельно, без Иллариона Макариополь-ского, была ошибкой, поскольку акция принятия унии становилась не народным, массовым движением, а делом отщепенцев. Только по истечении времени движение Цанкова проявит свою значимость как политического маневра и свою слабость как общественного направления85. И приверженцы, и противники — все видели в унии только ее политический аспект, и она, по мнению Жечева, действительно не имела никакого другого содержания86. Жечев дал глубокую и всеобъемлющую характеристику Цанкова. Он считал, что Цанков при полном перевоплощении, с изумительной энергией и искренностью играл роль дьявола, который из силы, творящей зло, превращался в силу добра87. Жечев развил далее тезис Е.Е. Голубин-ского, отмечая, что католические миссионеры готовили самое большое завоевание Западной церкви в вековой борьбе с Константинопольской патриархией и Восточной ортодоксией, которое благодаря таким «актерам» как Др. Цанков, И. Сокольский и др. превратилось в цирк и балаган, и дело развалилось с такой же быстротой, с какой было организовано88. Униатское движение, являвшееся постоянной угрозой, умело использовалось болгарами против русской дипломатии и Патриархии. Бегство Сокольского являлось продуманной акцией русской миссии в Константинополе, которая, как полагал Жечев, была хорошо информирована о состоянии униатской общины и знала, где нужно толкнуть, чтобы карточный домик католической пропаганды развалился. По его мнению, идея организации бегства Сокольского была подсказана изобретательным П. Славейковым, а князь Лобанов-Ростовский был главным режиссером акции. Униатское «гнездо» было разорено и уже не представляло реальной опасности. Униатское движение в Константинополе 1860 г. Жечев считал самым смелым политическим маневром за болгарскую церковь89.

Крупнейший специалист по истории болгарского Возрождения профессор Н. Генчев в монографии «Франция в болгарском духовном возрождении» [«Франция в българското духовно възраждане»] (1979) поставил цель исследовать поли-

тику Франции в области культуры в Османской империи и в Болгарии, религиозное проникновение католицизма на Востоке в сложнейшем переплетении амбиций Франции, Ватикана и других католических стран, различных католических монашеских орденов, через призму возникших острейших противоречий между католическим миром и Россией, восточным православием, а также протестантскими государствами и т.п. Ученого также интересовало, что реально получило болгарское Возрождение от своих контактов с французской культурой, каково было ее влияние на эволюцию духовной жизни болгарского народа, а, следовательно, шире, на его историческое развитие. Данное исследование строилось на солидной источниковой базе: неопубликованные материалы из архивов Болгарии, Франции, Ватикана, Румынии, доступные автору архивные документы России, Англии, Австрии, Германии, США, пресса Франции и Болгарии, опубликованные документы. Без сомнения, исследование Н. Генчева фундаментально и многопланово, но для нас важны его трактовка деятельности католической миссии в Битоле и его точка зрения на униатское движение в целом в Константинополе и Западной Македонии.

Н. Генчев внес, на наш взгляд, значительный вклад в изучение истории католических миссий на Балканах: осветил структуру католических миссий на Балканах, привел статистические сведения о количестве работавших в них священнослужителей, учителей, раскрыл деятельность миссий в Салониках, Битоле, Адрианополе, Пловдиве, Северной Болгарии.

Создание миссии в Битоле, отмечал Генчев, являлось результатом планомерного проникновения французского католицизма в болгарскую среду, которое началось еще до Крымской войны. В монографии была восстановлена история учреждения миссии лазаристов в Битоле, отмечена особая активность французского вице-консула Белена де Бюга, противодействия австрийских дипломатов и итальянских священников, которые считали Македонию областью своих интересов. Подробно рассматривалась деятельность руководителя миссии Лепавека по привлечению болгар в лоно католичес-

кой церкви, был выявлен бюджет миссии, размер субсидий и их источники, была освещена работа училища при миссии, установлено количество учащихся. Генчев подчеркнул, что, несмотря на преследование греков, интриги турок, противодействие русских, австрийских, итальянских дипломатов, училище успешно функционировало, а удар по нему был нанесен со стороны Франции, которая в 1869 г. по неизвестным причинам прекратила его финансирование. В 1871 г. оно было вновь открыто, но уже не было тем бесплатным Болгарским педагогическим училищем, существовавшим ранее. Генчев отмечал, что в 1870-е годы попытка создать в Битоле большой французский католический культурный центр потерпела полную неудачу90.

Генчев подробно изучил вопрос о взаимоотношениях Цанкова с лазаристами и формировании круга его приверженцев. Появление газеты «България» с ее прокатолической и про-французской ориентацией было расценено в монографии как крупный успех лазаристов в подготовке униатского движения в Болгарии91. Генчева в истории Кукушской унии интересовали действия французских миссионеров и дипломатов. Ученый подчеркивал, что Кукушская уния 1859 г. представляла собой генеральную репетицию большого униатского «удара», который лазаристы готовили еще со времен Крымской войны при молчаливом содействии посольства Франции. В Кукуше архиепископ П. Брюнони, Боре и Тюрок попытались опробовать «униатский трюк» с тем, чтобы выяснить настроения болгарского населения, изучить его интересы, проверить реакцию великих держав, Порты и Константинопольской патриархии. С другой стороны, болгары приобрели опыт борьбы с прозелитскими движениями, нашли новые аргументы против неуступчивости Патриархии и колебаний русской политики. В свою очередь, Порта на практике испытала тактику официального признания прав католиков и их дезавуирования в провинциях. Генчев также подчеркивал, что кукушский опыт способствовал прорыву в закостенелой доктрине восточно-церковной политики России, и А.М. Горчаков признал необходимым дать славянским народам славянское духовенство92. Генчев сооб-

щил сведения из документов, которые раскрывали комплекс тайных мероприятий лазаристов по подготовке и проведению унии в общеболгарском масштабе и непосредственное участие в них французских дипломатов, получивших указание из Парижа открыто не вмешиваться в униатское движение, а негласно направлять его в нужном для Франции курсе. Развитие униатского движения вызвало обострение отношений между Францией и Россией, и в более мягкой форме с Англией, Италией. В монографии было рассмотрено развитие униатского движения не только в Константинополе, но и в провинции — в Адрианополе, Пловдиве, Битоле, в Северной Болгарии. Генчев показал, что уния в Болгарии была творением Франции, плодом продолжительных усилий лазаристских миссий в Турции, которые осуществлялись под прикрытием французской дипломатии.

Заслуга Генчева состоит, на наш взгляд, в том, что в отличие от предыдущих авторов (И. Софранова, патриарха Кирилла и др.), исследовавших первый этап униатского движения до 1865 г., он изучил его развитие в последующий период. Миссионеры и дипломаты Франции на втором этапе унии (1865—1870), который не имел успеха, сумели показать только, что не уйдут из Болгарии, хотя условия для католического влияния здесь были неблагоприятными93.

Генчев был убежден, что униатское движение не должно рассматриваться сугубо односторонне, как это было сделано в монографии Кирилла, патриарха болгарского, или в диссертации о. И. Софранова. Генчев соглашался с Кириллом в том, что униатское движение не имело в Болгарии ни исторических корней, ни реальных внутренних социальных мотивов. И католические миссионеры, и болгарские исполнители хорошо понимали историческую обреченность унии, но шли к ней по различным соображениям94. Как каждое прозелитское движение, уния посягала на единство болгарской нации в период ее наиболее интенсивной консолидации. В случае успеха унии, который не мог быть полным, процесс формирования нации в Македонии и Фракии, отстававший в своем развитии по сравнению с другими болгарскими землями, был бы еще более задержан. Генчев отметил отрицательное воздействие на болгар-

ских деятелей (как униатских лидеров, так и их противников) того обстоятельства, что они очень рано стали ориентироваться на интересы великих держав, что в свою очередь порождало таких политиков как Цанков, бросавшихся из одной крайности в другую. Однако Генчев делал акцент и на положительных сторонах этого движения, отмечая, что оно содействовало развитию болгаро-греческого церковного конфликта. Оно также в какой-то степени связывало культурное развитие болгар с культурой католического Запада, прежде всего, Франции, что стимулировало культурное возрождение Болгарии.

Й. Ванчев разделял точку зрения Кирилла, патриарха болгарского об отрицательном воздействии католической пропаганды на болгарский народ. В книге «Новоболгарское образование в Македонии в период Возрождения» [«Новобългарската просвета в Македония през Възраждането»] (1982) он указывал, что главные цели Ватикана не смогли быть реализованы, несмотря на хорошую организацию и огромные финансовые возможности. Католическая пропаганда не пустила глубокие корни, потому что деятельность миссионеров развивалась на этапе, когда болгарское общество ушло далеко вперед в своей духовной консолидации, осуществленной на национальной основе. Временные успехи западной пропаганды являлись прямым следствием обстановки, созданной греко-болгарским церковным конфликтом. В отличие от Генчева, Ванчев считал, что созданные католические училища не оставили прочного следа в духовно-культурной жизни населения Македонии. Эти учебные заведения не могли иметь успех, поскольку учителя не знали болгарского языка и были фанатиками, которые с неприязнью воспринимали православие, и болгары поэтому не видели разницы между фанариотами и католическими миссионерами. Соприкасаясь с болгарским обществом, католические миссионеры делали ставку на религиозную, а не на культурно-просветительскую функцию, из-за чего были чужды болгарскому населению и не достигли убедительных результатов95.

Раздел «Униатское движение» в составе главы «Борьба за самостоятельную национальную церковь», написанной академиком Д. Косевым для 6-го тома многотомной «Истории

Болгарии» (1987), по праву явился своеобразным подведением итогов изучения данной темы в Народной Республике Болгария. Основной мыслью, проходящей через все исследование, стало утверждение, что уния была не только следствием иностранного влияния, но и проявлением тактики болгар в борьбе за свою самостоятельную церковь. Помимо столицы Османской империи католическая пропаганда имела успех в некоторых областях Македонии, в которых болгарское население было наиболее угнетаемо высшим греческим духовенством и турецкими феодалами, где греческое образование и пропаганда имели сильные позиции, а болгарское образование было еще очень слабым96. Известный болгарский ученый развил тезис Кирилла, патриарха болгарского о том, что католическая пропаганда не могла пустить корни в Болгарии и оказалась бессильной отклонить болгарский народ от избранного пути борьбы за независимую болгарскую церковь. Косев подчеркивал, что против пропаганды и униатского движения энергично выступили самые дальновидные болгарские патриоты и русская дипломатия. Большая часть народа, отмечал ученый, осталась вообще индифферентной к унии, и в действительности опасность не была такой серьезной, как выглядела из-за поднятого вокруг нее шума. Даже те болгары, которые перешли в униатство или грозились в него перейти, не думали стать прозелитами на самом деле, считал Д. Косев, но объявляли об этом в качестве протеста против непримиримой позиции Константинопольской патриархии и политики России, отказывавшихся поддержать справедливую борьбу болгарского народа за национальную церковь97. В 60-х годах XIX в., когда процесс формирования болгарской нации шел быстрыми темпами, народ уже был достаточно политически зрелым, чтобы правильно оценить, в чем состоят его коренные интересы и какой путь является единственно верным для освобождения от турецкого ига. Косев полагал, что в целом униатское движение внесло лишь «смущение» в борьбу болгарского народа за независимую церковь: оно угрожало вызвать разъединение народа, когда требовались сплоченность и единство, и оно сориентировало часть болгарской молодой интеллигенции на

достижение нереалистичных и вредных для освободительного дела планов. Униатское движение определялось ученым как одно из дополнительных препятствий в борьбе болгар при преодолении сопротивления Патриархии и Порты. Косев вслед за Генчевым также выделил положительные стороны этого движения: оно объективно содействовало тому, что болгарская интеллигенция пришла в движение и выросла ее политическая активность. Даже название «България», которое дал своей газете Цанков, один из самых выдающихся деятелей болгарского Возрождения, было неслыханной дотоле дерзостью, а его смелая критика Патриархии возбуждала патриотические настроения среди болгарской молодежи. Косев считал униатское движение одним из второстепенных факторов, которые заставили русскую политику постепенно эволюционировать в пользу болгарского церковно-национального движения98.

В советской историографии по вопросу о католической пропаганде и униатском движении говорилось вскользь. В связи с политической конъюнктурой изучение истории Македонии негласно находилось под запретом, и все научные достижения историков в этом направлении аннулировались99. Примером подобной печальной участи может служить первая в послевоенной историографии монография по истории Македонии второй половины XIX в. — «Общественно-политическое развитие Македонии в 50-70-е гг. XIX в.», автором которого была советская исследовательница К.Л. Струкова. Она поставила целью восстановить на основе огромного массива документов из архивов Москвы и Ленинграда объективную картину исторического развития Македонии в указанный период и показать нарастание на Балканах борьбы из-за македонских земель. Струкова доказывала, что правомочно рассматривать историю Македонии, так же как изучать историю Боснии, Герцеговины, Эпира, Фессалии и других балканских областей, и название «Македония» для 50-70-х годов XIX в. не означает самостоятельного этнического содержания и не является опережением «хода исторического процесса»100. Однако подготовленная к печати монография при жизни автора так и не вышла в свет. На эту тему было наложено табу во избе-

жание дипломатических осложнений. Книга К.Л. Струковой была опубликована только в 2004 г., когда кардинальным образом изменились политические реалии и ситуация в отечественной исторической науке. Следует отметить, что вопрос о католической пропаганде и униатском движении не являлся приоритетным для К.Л. Струковой. Она лишь упомянула о «радикальном выступлении» жителей Кукуша, подчеркнула непрочный успех пропаганды и небольшой ареал ее распространения в Македонии, отметила не снижавшуюся актив -ность миссионеров, за спиной которых стояли правительственные круги Франции и Австро-Венгрии101.

В 1978 г. в Тбилиси была издана монография советского историка К.С. Лилуашвили «Национально-освободительная борьба болгарского народа против фанариотского ига и Россия». Это, пожалуй, был единственный труд в советской историографии, в котором столь внимательно и на основе обширного комплекса документов из АВПРИ и ЦГИА были рассмотрены вопросы, связанные с усилением католической пропаганды в Болгарии. Автор показал давнее стремление римских пап к объединению под властью католической церкви православного населения Востока, начиная с XI в. В книге была представлена история униатского движения в Кукуше (1859) и в Константинополе (1860) и освещена деятельность российских дипломатов по противодействию католической пропаганде. Лилуашвили пришел к выводу, что католическая пропаганда нанесла ущерб единству болгарского народа, его национальным интересам и стремлению к освобождению от фанариотского ига102. Монография содержала много важных фактов, извлеченных из неопубликованных материалов, которые существенно дополняли историческую панораму униатского движения. Исследование Лилуашвили убедительно свидетельствовало о том, что роль России в урегулировании кукушского конфликта и в умалении значения константинопольской унии была велика. К сожалению, болгарские историки не заметили труд тбилисского ученого.

Весьма лаконично было освещено униатское движение 1860 г. в коллективной монографии «Международные отноше-

ния на Балканах. 1856-1878 гг.» (М., 1986) в главе «Болгария: от движения за церковно-национальную автономию до вооруженной борьбы за освобождение», написанной Н.В. Зуевой и Е.М. Шатохиной. Авторы отмечали, что успех униатов был кратковременным и непрочным, что примкнувшие к ним ремесленники и мелкие торговцы рассматривали унию как политический маневр, с помощью которого надеялись добиться уступок со стороны Греческой патриархии и повлиять на отношение русской дипломатии к болгарскому церковно-наци-ональному движению. Подчеркивалась роль русской дипломатии и особенно князя А.Б. Лобанова-Ростовского, который содействовал возвращению в православие кукушан и распаду униатского движения в Константинополе. Сравнительная легкость в достижении успеха в борьбе с униатским движением объяснялась авторами отсутствием прочной социальной опоры под ним, что и обусловило разложение его изнутри103.

К второй половине 1980-х годов в результате общих усилий ученых Советского Союза и их коллег из социалистических стран Европы по изучению истории и культуры этих государств был накоплен значительный опыт, который дал возможность приступить к созданию серии «Кратких историй». В 1987 г. вышла «Краткая история Болгарии. С древнейших времен до наших дней». В разделе о движении за самостоятельную болгарскую церковь, автором которого был М.А. Бирман, католической пропаганде и униатскому движению было посвящено буквально несколько абзацев. Отмечалось, что Париж и Вена поддерживали деятельность католических миссионеров с целью оторвать болгар от восточноправославной церкви и ослабить таким образом позиции России на Балканах. Сторонники идеи создания автономной болгарской церкви при содействии Ватикана образовали малочисленную униатскую группу во главе с Др. Цанковым. Последний был охарактеризован как человек, склонный к рискованным действиям. Бирман не счел нужным сообщать о И. Сокольском и дальнейшем развитии событий, а лишь упомянул, что широкие массы все же не поддерживали униатов и что позднее Цанков стал активным энтузиастом ориентации на Петербург 104.

Таким образом, вторая половина ХХ в. оказалась чрезвычайно плодотворной для изучения проблем католической пропаганды и униатского движения в Болгарии. Впервые этой теме были посвящены специальные монографические исследования (И. Софранов, Кирилл, патриарх болгарский). Она продолжала входить как полноценная составная часть в работы, которые освещали исключительно церковную греко-болгарскую борьбу, как наблюдалось в предшествующий период историографии. В то же время появились труды (Н. Генчев, С. Дамянов), где эта тема рассматривалась через призму изучения политики и культуры Франции, что позволило ученым выявить новые грани в истории католической пропаганды и ее влияния на болгарскую духовную культуру.

В научный оборот был введен огромный объем документов из архивохранилищ Рима, Франции, Австрии, Болгарии, России, Румынии и др. Широко привлекался опубликованный материал: воспоминания, дневники, пресса. Благодаря столь солидной источниковой базе удалось заполнить богатейшим фактологическим содержанием контуры исторических событий, довольно схематично и односторонне обозначенные в предыдущие этапы развития историографии. Были вскрыты тайны дипломатии Франции, католических миссионеров, лидера болгарских униатов Др. Цанкова, подробно освещены «дуэль» Е. Боре и Иллариона Макариопольского в Кукуше, а также многие события, имевшие место в Константинополе. Впервые деятельность католической миссии в македонском городе Би-толе была изучена в работах многих болгарских историков.

Актуальность проблем, связанных с католической пропагандой и униатским движением, подтверждается тем фактом, что к их исследованию подключились видные болгарские ученые, такие как Кирилл, патриарх болгарский, Н. Генчев, З. Маркова, Д. Косев и др. В советской историографии вопросы религиоведения отодвигались на дальний план, да и цензура не разрешала серьезно заниматься изучением истории такого региона как Македония.

Этот этап в болгарской историографии униатского движения внес разнообразие мнений и оценок, что объясняется

не только определенной зависимостью от привлеченного к исследованию материала, но и от личной позиции автора, его конфессиональной принадлежности. Несомненно, на суждения историков влияла конкретная обстановка в исторической науке НРБ того периода, наличие цензуры. Впрочем, доминирующими стали воззрения и оценки событий, высказанные Д. Косевым. Они были закреплены в официальной версии выпущенного в свет 6-го тома «Истории Болгарии».

Начало новому этапу в историографии как России, так и Болгарии положили глобальные геополитические перемены конца 1980-х годов. Новое видение проблем католической пропаганды и униатского движения предложил молодой болгарский историк И. Тодев, который опубликовал статью «О балканской политике России в начале 60-х гг. XIX ст.». Следует сказать, что в 1987 г. вышел первый том сборника документов «Россия и болгарское национально-освободительное движение. 1856—1876», состоявший из 2-х частей и охватывавший период с 1856 по 1863 гг. Материалы, выявленные в течение многих лет в различных архивах СССР и НРБ большим коллективом советских и болгарских историков, создавали яркую картину событий, имевших место в тот период: развитие и ход греко-болгарского церковного спора, деятельность католических миссионеров и униатское движение, переселенческое движение 1861 г. болгар в Россию, отклики в Болгарии на восстание в Герцеговине, черногорско-турецкую войну и др. Концентрация значительного объема разнообразной информации привела к появлению у И. Тодева весьма интересной, но, на наш взгляд, весьма спорной концепции. Ученый исходил из тезиса, что болгары никогда не были особенно религиозны или привержены православию. Тодев считал, что униатское движение было очередной попыткой Болгарии реально присоединиться к западной цивилизации и обрести иную историю. Помехой на этом пути встал «третий Рим» — Москва. Русское правительство в 1861 г. предприняло хорошо спланированную акцию по переселению болгар в Россию для того, чтобы свести на нет униатское движение, перед которым вставали блестящие перспективы в первой половине 1861 г., а также обратить

широко задуманную повстанческую акцию Г.С. Раковского в незначительное волнение в Тырновском районе — хаджи Став-рев мятеж105.

Тодев писал, что католические эмиссары сулили болгарам национальную церковь и покровительство Франции, что должно было избавить их от притеснений греческого духовенства, погашения долгов прозелитов турецкому правительству. Альтернативой унии, как подчеркивал Тодев, было переселение в Россию, которое освобождало болгар от гнета мусульман и греческого духовенства, обещало благодаря льготам и наделению землей существенное улучшение жизни. Поэтому и уния, и переселение, указывал болгарский историк, привлекали в первую очередь людей из низших социальных слоев, способных поверить обещаниям. Успешность унии лишала Россию ее влияния на болгар-униатов, поэтому русские дипломаты, отлично уловившие альтернативность унии переселению, не только повели с ней борьбу, организовав вывоз в Одессу архимандрита И. Сокольского, но и спровоцировали переселенческое движение, чтобы отвлечь болгар от унии. Истинной причиной приостановления переселения поздней осенью 1861 г. Тодев называл агонию обезглавленной унии, а не обычно перечисляемые в литературе причины: отсутствие достаточного количества свободных земель в Крыму, осознание того, что переселение настраивает в антирусском духе болгарскую общественность и сокращает болгарское население в Турции. Кроме того, опасения многих деятелей национально-освободительного движения 1860-х годов, в том числе, Г.С. Ра-ковского, что уния разделит болгарский народ, не оправдались. Тодев констатировал: болгарский народ ныне разделен, но не на конфессиональной, а на этно-региональной основе, когда после 1913 г. часть болгарского народа, проживавшего в Македонии, была отделена от Болгарии и деболгаризирована.

В 1994 г. вышла в свет новая монография И. Тодева «Болгарское национальное движение во Фракии в период 1800—1878 гг.». Когда он внимательно и всесторонне изучил реалии этого региона, выводы его об униатском движении были уже несколько иными. Он выделил положительные сто-

роны этого явления. Деятельность католических миссионеров, среди которых преобладали поляки, сильно всколыхнула болгар в начале 1860-х годов. Были созданы болгарские училища. Униатская община получила статус отдельного миллета106. К католической церкви болгар толкали не религиозные мотивы, а чисто политические или правильнее сказать национальные. Тодев также полагал, что в начале 1860-х годов намеревались «надавить» на Патриархию, чтобы вынудить ее на уступки. Уния означала также полное отделение от греков, благодаря чему пресекались всяческие попытки каких бы то ни было компромиссов. Имелся и эмоциональный мотив — болгары Адрианополя желали отомстить грекам за их неуступчивость. Униатство в Малко Тырново было реакцией на злоупотребления чорбаджиев107.

Тодев, соглашаясь с высказыванием русского консула в Адрианополе К.Н. Леонтьева, что уния — это оппозиция болгар Патриархии, от себя еще добавлял, что уния — это и своеобразная оппозиция турецкой власти 108. Тодев выявил еще один мотив принятия унии: понимание, что подлинную национальную независимость нужно искать не в России, а в Европе. Историк разделял мнение Ст. Чомакова, видного деятеля церковного движения, который считал, что границы католицизма и цивилизации совпадают. Но тот момент был неподходящим. И архиереи Илларион Макариопольский и Авксентий Велес-ский не приняли унию, так как предвидели, что большинство народа за ними не пойдет. Чомаков предлагал через школы вырастить прозападно настроенную интеллигенцию — учителей и священников, которая в один прекрасный день присоединит весь народ к католической церкви, поскольку болгарский народ ненавидит Россию, и все его симпатии на Западе 109.

В Адрианополе попытки использовать унию как натиск на Патриархию остались безуспешны. Кроме того, униатство внесло разделение в среду болгар, что крайне негативно отразилось на позиции в их борьбе с эллинизмом. Между болгарами-униатами и болгарами православными разгорелась вражда. Униатов было немного. Это разделение было выгодно эллинофилам, так как болгары православные вынуждены

были вести борьбу на два фронта. Таким образом, эллинизм использовал унию как возможность надолго задержать под своей опекой болгар 110. Борьба на два фронта оказалась не под силу национальному болгарскому крылу Адрианополя, и оно объединилось с эллинизмом против унии. Таким образом, в Адрианопольской Фракии положительный эффект от католического прозелитизма был весьма незначителен. Он свелся к появлению нескольких училищ. Адрианополь не превратился в руководящий центр болгарского национального дела во Фракии, и в этом во многом виновата уния. В общем в выводах Тодева превалирует отрицательная оценка католического прозелитизма в этом регионе 111.

Монография Тодева была посвящена не Македонии, а Фракии, но, на наш взгляд, подход автора весьма плодотворен, поскольку Тодев изучил католическую пропаганду и униатское движение в отдельном регионе в совокупности и с учетом всех реалий и особенностей. Ему пришлось пересмотреть свою точку зрения на униатское движение применительно к Адрианопольской Фракии. Без сомнения, в его исследовании сохраняется крайне отрицательное восприятие деятельности русских дипломатов в Адрианополе, позиции русского правительства. Но именно такое всестороннее исследование унии по регионам позволит вынести более или менее взвешенное суждение о результатах и последствиях деятельности католических миссий в Болгарии.

Современная болгарская историография нацелена на изучение запретной в НРБ темы — судьбы католической церкви в Болгарии с 1878 г. и особенно в драматическом для нее ХХ столетии. Это, в первую очередь, монографии С. Елдарова, И. Елен-кова, Р. Ваташки, но авторы не могли не высказать своего мнения и относительно униатского движения 1860-х годов.

В 1994 г. С. Елдаров выпустил книгу «Униатство в судьбе Болгарии. Очерки по истории Болгарской католической церкви восточного обряда» [«Униатството в съдбата на България. Очерци из историята на Българската католическа църква от источен обред»]. Очерки были написаны с нескрываемой симпатией к католическому вероисповеданию. Основное внимание

автор уделил истории болгарской униатской церкви, получившей в 1926 г. статус Болгарского апостольского экзархата, и ее руководителям в период после 1878 г. Предыдущий этап был охарактеризован в книге достаточно кратко. С. Елдаров подчеркивал негативную роль России в истории не только униатского движения 1860-х годов, которое ориентировало болгар на Западную Европу, но и на весь ход болгарского национального Возрождения в Адрианополе и Восточной Фракии. Вывоз обманным путем И. Сокольского в Одессу, по мнению автора, был старым и испытанным методом российской имперской политики в борьбе против униатства. В подтверждение данного тезиса Елдаров привел пример с похищением епископа Луцка Дионисия (Жабокрицкого) в 1709 г., что нанесло большой удар Рутенской униатской церкви112. Действительно, луцкий епископ Дионисий (перешедший в униатство в 1702 г.) был арестован по приказу Петра I после победы в Полтавской битве, поскольку был активным помощником Мазепы, а также чинил препятствия русским войскам, когда они в ходе Северной войны (1700—1721) вступили на территорию Речи Поспо-литой (1704 г.). Пример с Дионисием, на наш взгляд, является весьма некорректным. Вызывает недоумение и другое утверждение болгарского историка. Он полагал, что движение за новоболгарское просвещение и церковную самостоятельность с трудом находило почву в Адрианополе и Восточной Фракии из-за того, что встречало сильное сопротивление не только со стороны Вселенской патриархии, но и из-за великорусских политических интересов. Россия смотрела на этот район, утверждал С. Елдаров, как «на хинтерланд» (местность, прилегающая к столице) Константинополя и Проливов, которые в ее стратегии занимали центральное место. Именно поэтому Россия холодно воспринимала национальные устремления болгар в этом районе, и не случайно Адрианополь и большие города Фракии были оставлены вне границ Сан-Стефанской Болгарии. Нарочитость искажения автором политики России и действий ее консулов в Адрианополе вскрывается при внимательном изучении документов вышеупомянутого сборника «Россия и болгарское национально-освободительное движение».

В следующей своей монографии «Католики в Болгарии. 1878—1989» С. Елдаров дал общую оценку униатского движения 1860-х годов как плода борьбы болгарского народа за самостоятельную церковь, создание национального духовенства и культурную эмансипацию от эллинизма113.

Монография И. Еленкова «Католическая церковь восточного обряда в Болгарии с момента ее создания и присоединения части болгарского народа к Риму в 1860 г. и до середины ХХ века» [«Католическата църква от източен обряд в Бълга-рия от времето на нейното учредяване с присъединението на част от българския народ към Рим през 1860 г. до средата на ХХ век»] (София, 2000) появилась не без влияния определенной конъюнктуры. Еленков утверждал, что католицизм в Болгарии никогда не был эпизодическим событием: со средних веков и до настоящего времени он постоянно присутствовал в стра-не114. После учреждения унии 1860 г. наблюдался невероятный подъем, который вскоре резко пошел на спад. Сокольский был заточен в Киеве, начались гонения, большинство первых деятелей унии разбежались, но церковь не пропала, началась настоящая жизнь в вере. Возникли отдельные очаги не только в Константинополе, но и во Фракии, Македонии и в других местах Болгарии. Автор делал вывод о том, что униатская церковь только тогда стала настоящей церковью, когда исчезли носившие светский характер побудительные причины ее со-здателей115. Можно присоединиться к справедливой критике Елдарова, что в книге Еленкова отсутствуют новые архивные источники, а культурологический подход в исследовании противопоставляется методологии позитивизма116.

Очередная работа И. Еленкова «Католическая церковь и католики в Болгарии» (2004) представляет собой очерк, подготовленный к визиту папы Римского Иоанна-Павла II в Болгарию в том году. Автор широко использует и больше комментирует, чем анализирует сведения из дневника викария В. Галамбера, теолога и постоянного советника болгарского униатского епископа Рафаила Попова (1865—1876), а в сущности руководителя болгарской унии в 1866—1877 гг. Еленков вслед за Галамбером обращает внимание на мотив перехода

болгар в унию — употребление в униатских церквах болгарского языка. Уния, по мнению ученого, затрагивала самое сокровенное в душах болгар, что было связано с распознаванием ими своей общности через свободу публично говорить на родном языке117. Еленков поднял очень важную проблему: о потере авторитета священства среди болгарского народа. За 10—12 лет в ходе греко-болгарской церковной борьбы болгары отвыкли от уважения греческих владык. Однако и болгарские владыки, которые поначалу были встречены с радостью, столкнулись с отсутствием почитания духовенства и с общим охлаждением к вере. Еленков винил в этом Г.С. Раковского, Д. Цанкова, Т. Икономова и др., которые своими резкими статьями возбудили в болгарском народе ненависть и отвращение к греческому духовенству, за чем последовали равнодушие и неустойчивость в вере118. Еленков повторил тезис Галамбера, что религиозное невежество являлось основным препятствием для действительного обращения в католицизм, а также причиной легкого перехода из одной конфессии в другую.

Р. Ваташки в своей книге «Болгарская православная церковь и римскокатолическая пропаганда в Болгарии и на Балканах (IX — 30-е годы ХХ в.)» (2011) [«Българската православна църква и римокатолическата пропаганда в България и на Балканите (IX — 30-те години на ХХ в.)»], в отличие от Елда-рова и Еленкова, придерживается мнения о том, что униатское движение 1860-х годов было не столько религиозным, сколько политическим, и религия использовалась в политических целях. Униатство в дальнейшем поддерживалось ценой больших усилий со стороны Ватикана, различных католических орденов и конгрегации119. Сведения о католической миссии в Би-толе, отрывочные и лаконичные, были взяты автором из монографии Н. Генчева120.

Напротив, М. Узунова в работе «Создание католической церкви восточного обряда в Болгарии в период Возрождения» (2006) защищает точку зрения, что уния 1860-х годов являлась не политическим деянием одного правителя, не следствием воздействия внешних факторов или спонтанным актом. Это было, по ее мнению, движение различных социальных групп

в поисках нового духовного и нравственного центра при сохранении болгарской народности. Автор считает, что газета Цанкова «България» не воспринималась современниками как орган иностранной пропаганды. Она превратилась в радикальную трибуну, изобличавшую злоупотребления греческого клира и ратовавшую за самостоятельную иерархию. Обращение кукушан к папе Пию IX в 1859 г. автор расценивает как глубоко осознанный и спланированный жителями Кукуша шаг, а не просто как внешнюю инспирацию со стороны лазаристов. Уния воспринималась кукушанами не как тактический ход в борьбе против Патриархии, а как желанное решение церковного вопроса121. Униатская идея превратилась в модель и образец при отстаивании народных интересов, и на практике униатское и церковно-национальное движения стимулировали друг друга и давали взаимный импульс. Речь И. Сокольского, произнесенная при посвящении его в сан архиепископа, убедительно свидетельствовала, по мнению Узуновой, о том, что все утверждения о неграмотности Сокольского были грубой инсинуацией. Автор разделяет точку зрения о. И. Софранова, что похищение Сокольского было совершено против его воли и что он остался верен униатству122. В целом, католической церкви восточного обряда в болгарских землях пришлось доказывать и отстаивать свое право на существование в условиях, которые были гораздо сложнее тех, при которых развивалась борьба за самостоятельную церковь и Экзархию. Утверждение Г.С. Раковского, которое было подхвачено большинством историков, о том, что в унии крылась опасность разделения болгарской нации и, следовательно, ее уничтожения, оказалось совершенно неверным. Но благодаря унии болгарские земли приобщились к культуре Западной Европы, уния помогла преодолению их культурно-духовной изоляции в XIX в.123

Об изменении в методологии исторических исследований в России и о новых подходах российских специалистов к изучению проблем прошлого Болгарии свидетельствует монография И.Ф. Макаровой «Болгары и Танзимат» (2010), в которой много внимания уделено и греко-болгарскому церковному вопросу, и униатскому движению. Автор рассмотрела церков-

ную борьбу болгар, их тактику и основные акции не с точки зрения европейца, а с позиций ментальности представителей болгарских общин, которая являлась продуктом исламской цивилизации. В контексте османских реалий речь шла о создании нового миллета — экстерриториальной церковно-адми-нистративной и конфессионально-юридической болгарской автономии. С 1860 г., с началом Ливанского кризиса, решение этой задачи перешло в практическую плоскость, и активность болгар развернулась параллельно в двух направлениях — за создание сразу двух новых болгарских миллетов — болгаро-православного и болгаро-униатского124. Группа радикально настроенной болгарской молодежи прозападной ориентации (Др. Цанков, Г. Миркович и др.), воспользовавшись благоприятной внешнеполитической обстановкой (углублением Ливанского кризиса) и осложнениями в сфере церковного конфликта, решила идти на полный разрыв с Константинопольской патриархией. Таким образом, инициатива реанимации контактов с польскими эмиссарами и патронируемыми Францией католическими миссионерами исходила именно от них, а не наоборот. Для Порты создание униатской церкви было оптимальным вариантом решения проблемы, связанной с греко-болгарским церковным конфликтом, а местные турецкие власти проявляли полное равнодушие к унии. Болгарское население нередко использовало сам переход в унию или его угрозу в тактических целях — как шантаж Константинопольской патриархии и российского дипломатического ве-

домства125.

Известие об унии болгар в России произвело шок. Но российские дипломаты в Константинополе быстро среагировали, и позиции прозелитов удалось подорвать силами их же соотечественников. Кроме того, внешнеполитическому ведомству России удалось договориться с французскими коллегами, реанимировав Штутгартские соглашения 1857 г.: стороны обязались воздерживаться впредь от соперничества на ниве религиозных разногласий126. С последним утверждением, однако, сложно согласиться, поскольку исследования болгарских историков и опубликованные документы свидетельствуют о том,

что в действительности Франция не отказалась от поддержки болгарского прозелитизма, осуществляя ее тайным образом.

В настоящее время в историографии заметно проявилась тенденция рассматривать многие проблемы истории с точки зрения культурологии. Однако при этом нередко происходит игнорирование авторами конкретных исторических реалий, отчего их выводы получаются броскими, но по сути своей неверными. Примером подобных работ может служить монография В.Ю. Венедиктова «Россия и Константинопольский патриархат. Этноконфессиональный диалог России и Константинопольского патриархата во второй половине XIX века» (2011). Не имея специальной страноведческой подготовки и поверхностно ознакомившись с историографией, автор в принципе не разобрался даже в существе конфликта между болгарами и греками в условиях специфики миллетов Османской империи. Поэтому он поставил этнофилетизм болгар того периода в одну строку с этнофилетизмом, наблюдаемым в отношениях между Русской православной церковью и Константинопольской патриархией в связи с конфликтами, возникшими в последние десятилетия в Эстонии, Украине и др. В данную монографию включены и вопросы зарождения католического прозелитизма в Константинопольской церкви во второй половине XIX в. Автор указал на значительный массив архивных документов, который он якобы исследовал, однако в разделе, посвященном униатскому движению, нет ни одной ссылки на архивы, а его рассуждения базируются на материале, представленном в работах исключительно отечественных историков (Теплова, Погодина, Лилуашвили). При этом богатейшая болгарская историография осталась вне поля зрения Венедиктова. Изложение им истории униатского движения отличается многими неточностями, односторонностью, непоследовательностью, смешением фактов, что упрощает и искажает реальную картину этого движения в разных областях Балкан, где проживало болгарское население127.

При изучении существующей болгарской и российской историографии автор настоящей работы обратила внимание на то обстоятельство, что, несмотря на значительный факто-

логический материал, уже введенный в научный оборот, многие стороны униатского движения, особенно в окрестностях г. Битолы, остаются еще недостаточно изученными. Некоторые болгарские историки переоценивали влияние российской миссии в Константинополе и российской консульской сети в первые годы после Крымской войны, утверждая, что сильное противодействие со стороны российской дипломатии, привлекшей к уничтожению унии значительное число людей и огромные материальные средства, стало одной из основных причин неудачи унии. Исследование деятельности российской миссии в Константинополе привело нас, однако, к выводу, что русским посланникам в Османской империи А.П. Бутеневу и А.Б. Лобанову-Ростовскому так и не удалось наладить конструктивных отношений ни с турецкой высшей властью, ни с Патриархией, ни с христианскими общинами. В рассматриваемый период миссия была способна лишь парировать удары, наносимые католическими миссионерами, занимая «оборону». На наступление у нее не было ни средств, ни людей128.

Исследование всего комплекса донесений русских дипломатов из Битолы, хранящихся в Архиве внешней политики Российской империи, а не отдельных документов, что имело место в предшествующей историографии, в сочетании с изданными донесениями австрийских вице-консулов, дневником викария В. Галамбера, со свидетельствами и воспоминаниями современников, позволило нам в уже опубликованной серии статей более детально изучить униатское движение в Западной Македонии, отметить его особенности, отличия от так называемой Константинопольской унии, а также вскрыть причины его неудачи и роль для болгар этого региона. Униатское движение в Западной Македонии, на наш взгляд, не являлось производной церковной борьбы болгарского народа. Оно не имело политического характера, как считали Д. Косев, Р. Ваташки и др. Оно не было и протестом против греческого гнета, о чем писал о. И. Софранов. В нем присутствовали элементы шантажа, но он был иным, по сравнению с событиями в Варне или Кукуше, когда при отказе Патриархии выполнить их требование, например, о назначении епископа-болгарина,

жители этих городов объявляли о своем переходе в унию. В унии болгар Велесской и Струмницкой епархий скорее можно видеть акт самосохранения, чем политические или религиозные искания: они преследовали исключительно свои личные выгоды — облегчение участи и экономического положения. Лазаристы прекрасно понимали шаткость своих позиций, поэтому стремились через школу воспитать новое поколение в твердых убеждениях.

Но, несмотря на все неудачи униатского движения в Западной Македонии, оно, на наш взгляд, имело важное значение для болгар этого региона. До появления лазаристов, а потом и русского консульства болгары ориентировались на лидеров христианской общины Битолы, надежды которых были сопряжены с Грецией. Введение болгарского языка в школе Лепавека, богослужение на церковнославянском языке пробуждали чувство национальности у славян. Внутреннее противостояние католической пропаганде, на фоне усилий русских дипломатов, способствовало выходу болгар из состояния апатии и забвения своей народности. Кроме того, оказываясь в центре ожесточенной борьбы за их умы и сердца, болгары этого региона начинали осознавать свою сопричастность с соплеменниками, конфессиональную и национальную общность с Россией, что в целом играло положительную роль в процессе самоидентификации славян Битольского края. Следовательно, униатское движение и противоборство с ним, в том числе русских дипломатов, явились одним из катализаторов оживления общественной жизни болгарского населения края129.

Таким образом, слом марксистско-ленинской доктрины и избавление от пут ее методологии в конце 1980-х годов не могли не отразиться на российской и болгарской историографии. Ученые обратили внимание, в первую очередь, на исследование ранее запретных тем, отчего проблемы католической пропаганды и униатского движения 1860-х годов потеряли свою злободневность. В большей части работ болгарских историков использовался прежний багаж архивных источников, на основе которых делались выводы и заключения. Историки ныне не стремятся завуалировать свои воззрения и конфесси-

ональные симпатии, что расцветило палитру мнений. Вновь обосновывается утверждение о реальной перспективе перехода болгар под длань папы Римского. Во многих сочинениях предыдущего периода прослеживалось несколько негативное отношение к контрдействиям России в отношении к католической пропаганде. На новом этапе эта тенденция проявилась весьма отчетливо: на пути болгарского народа к западной цивилизации встала Москва.

Высказанные столь противоположные суждения специалистов свидетельствуют о том, что в исследовании проблем католической пропаганды и униатского движения не следует ставить точку и необходимо дальнейшее внимательное и всестороннее их изучение.

Примечания

1 Сырку П. Греко-болгарский церковный вопрос // Журнал министерства народного просвещения. 1890. Ч. 270. Июль. С. 380-402; Кирил, патриарх Български. Католическата пропаганда сред българите през втората половина на XIX век. Т. 1. (1859-1865). София, 1962; ГоринаЛ.В. Марин Дринов - историк и общественный деятель. М., 1985; Лилуашвили К.С. Вопросы болгарского церковно-националь-ного движения в трудах болгарских ученых // Труды Тбилисского университета. Серия: История, искусствоведение, этнография. Т. 266. 1986. С. 178-187; Маркова З. Българският църковен въпрос в руската историческа литература // Избрани съчинения: в 2 т. Т. 2. София, 2008. С. 82-99.

2 Дринов М. Съчинения. Трудове по българска църковна история. Т. 2. София, 1911. С. 149.

3 Там же. С. 151-152.

4 Голубинский Е.Е. Краткий очерк истории православных церквей болгарской, сербской и румынской или молдо-валашской. М., 1871. С. 195-196.

5 Там же. С. 196-197.

6 Там же. С. 203.

7 Там же. С. 193.

8 Платонов А. Академик Евгений Евсигнеевич Голубинский - церковный историк и человек // http://www.golubinski.ru/golubinski/eeg.htm

9 Теплов В.А. Греко-болгарский вопрос по неизданным источникам. СПб, 1889. С. 1.

10 Там же. С. 38.

11 Там же. С. 42.

12 Стоянов-Бурмов Ф. Греко-болгарская распря // Русский вестник. 1886. Т. 181. № 1. С. 149.

13 Там же. № 2. С. 540-541.

14 Стоянов-Бурмов Ф. Греко-болгарская распря в шестидесятых годах. (Исторический очерк) // Вестник Европы. 1888. Т. 132. № 8. С. 745.

15 Там же. С. 751-752.

16 Там же. № 9. С. 40.

17 Там же. С. 40-41.

18 Радивоев М. Време и живот на Търновския митрополит Илариона (Макарио-полски). София, 1912. С. 139.

19 Стоянов-Бурмов Ф. Греко-болгарская распря в шестидесятых годах // Вестник Европы. 1888. № 9. С. 53-59.

20 Петров Н.П. Начало греко-болгарской распри и возрождения болгарского народа. Киев, 1886. С. 31.

21 Там же. С. 32.

22 Там же. С. 88.

23 Там же.

24 Там же. С. 100.

25 Там же.

26 Трубецкой Г.Н. Россия и Вселенская патриархия после Крымской войны. 18561860 гг. // Вестник Европы. 1902. № 6. С. 471.

27 Там же. 1902. № 5. С. 21.

28 Там же. 1902. № 6. С. 472.

29 Там же. С. 491.

30 Погодин А.Л. История Болгарии. СПб, 1910. С. 156, 189-190.

31 Радивоев М. Време и живот на Търновския митрополит Илариона (Макарио-полски). С. 184-185.

32 МишевД. България в миналото (Страницы из българската културна история). София, 1912. С. 431-432.

33 Арнаудов М. Г.С. Раковский: живот, произведения, идеи. София, 1922. С. 165.

34 Арнаудов М. Иларион Макариополски. София, 1925. С. 170.

35 Там же. С. 164.

36 Арнаудов М. Г.С. Раковский: живот, произведения, идеи. С. 166.

37 Там же. С. 167.

38 Арнаудов М. Братя Миладинови. Живот и дейност (1810, 1830-18862). София, 1943. С. 67, 206.

39 Пенев Б. История на новата българска литература. Т. 3. Българската литература през втората половина на XIX в. София, 1977. С. 30.

40 Там же.

41 Там же. С. 70.

42 Державин Н.С. История Болгарии. Т. 4. М.-Л., 1948. С. 106.

43 Там же.

44 Натан Ж. Българско възраждане. София, 1950. С. 112-113.

45 Софранов И. История на българското движение за единение с католическата църква през XIX век. София, 2009.

46 Там же. С. 57.

47 Там же. С. 58.

48 Там же. С. 96.

49 Там же. С. 62.

50 Там же. С. 80.

51 Там же. С. 100-121.

52 Там же. С. 205.

53 Там же. С. 210.

54

Там же. С. 200.

55 Там же. С. 217.

56 Там же. С. 218.

57 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1421. Л. 66 об.-67.

58 Софранов И. Указ. соч. С. 224.

59 Кирил, патриарх Български. Католическата пропаганда сред българите през втората половина на XIX век. Т. 1. (1859-1865). София, 1962. С. 90.

60 Там же. С. 107.

61 Там же. С. 141.

62 Там же. С. 137.

63 Там же. С. 140.

64 Там же. С. 197.

65

Там же. С. 271.

66 Там же. С. 93-94.

67 Там же. С. 95.

68 Там же. С. 97.

69 Там же. С. 329.

70 Там же. С. 333.

71 Дамянов С. Франция и българската национална революция. София, 1968. С. 108.

72 Там же. С. 109-111.

73 Там же. С. 110-111, 129.

74 Влахов Т. Кукуш и неговото минало. София, 1969. С. 83.

75 Там же. С. 94.

76 Маркова З. Русия и българският църковно-национален въпрос (1856-1864) // Избрани съчинения: в 2 т. Т. 2. С. 206.

Там же. С. 207. Там же. С. 207. Там же. С. 208. Там же. С. 208-209. Там же. С. 213-314.

АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 137.

82

83 Маркова З. Русия и българският църковно-национален въпрос. С. 214.

84 Там же. С. 218.

85 Жечев Т. Българският Великден или страстите български. София, 1976. С. 106.

86 Там же. С. 108.

87 Там же. С. 133.

88 Там же. С. 192.

89 Там же. С. 350.

90 Генчев Н. Франция в българското духовно възраждане. София, 1979. С. 116-117.

91 Там же. С. 141.

92 Там же. С. 148-149.

93 Там же. С. 191.

94 Там же. С. 199-200.

95 Ванчев Й. Ново-българската просвета в Македония през възраждането (до 1878 година). София, 1982.

96 Косев Д. Борба за самостоятелна национална църква // История на България. Т. 6. София, 1987. С. 138.

97 Там же. С. 135, 139.

98 Там же. С. 140.

99 См.: Валева Е.Л., Исаева О.Н. Македонистика в СССР: к истории политических табу // Россия (СССР) и Македония: история, политика, культура 1944-1991 гг. М., 2013. С. 141-158.

100 Струкова К.Л. Общественно-политическое развитие Македонии в 50-70-е гг. XIX в. М., 2004. С. 201.

101 Там же. С. 89-90.

102 Лилуашвили К.С. Национально-освободительная борьба болгарского народа против фанариотского ига и Россия. Тбилиси, 1978. С. 104.

103 Международные отношения на Балканах. 1856-1878 гг. М., 1986. С. 140-141.

104 Бирман М.А. Движение за самостоятельную болгарскую церковь. // Краткая история Болгарии. С древнейших времен до наших дней. М., 1987. С. 215-216.

105 Тодев И. О балканской политике России в начале 60-х гг. XIX ст. // Bulgarian Historical Review. 1988. № 3. С. 47-49.

106 Тодев И. Българско национално движение в Тракия. 1800-1878. София, 1994. С. 198.

107 Там же. С. 212.

108 Там же. С. 213.

109 Там же. С. 214.

110 Там же. С. 219.

111 Там же. С. 223.

112 Елдъров С. Униатството в съдбата на България. Очерци из историята на Бъл-гарската католическа църква от источен обред. София, 1994. С. 12.

113 Елдъров С. Католиците в България. 1878-1989. Историческо изследване. София, 2002. С. 129.

114 Еленков И. Католическата църква от източен обряд в България от времето на нейното учредяване с присъединението на част от българския народ към Рим през 1860 г. до средата на ХХ век. София, 2000. С. VIII.

115 Там же. С. IX.

116 Там же. С. 21.

117 Еленков И. Католическа църква и католиците в България. София, 2004. С. 90.

118 Там же. С. 96-97.

119 Ваташки Р. Българската православна църква и римокатолическата пропаганда в България и на Балканите (IX - 30-те години на ХХ в.). В. Тырново, 2011. С. 20.

120 Там же. С. 144.

121 Узунова М. Учредяването на католическата църква от източен обряд в България през възраждането. София, 2006. С. 45-46.

122 Там же. С. 59-60, 61.

123 Там же. С. 95-96.

208 <*>с>о<х>ооо<х>с>ос^^

124 Макарова И.Ф. Болгары и Танзимат. М., 2010.С. 135-139.

125 Там же. С. 153-154.

126 Там же. С. 157.

127 Венедиктов В.Ю. Россия и Константинопольский патриархат. Этноконфесси-ональный диалог России и Константинопольского патриархата во второй половине XIX века. (иЕС). 2011. С. 196-211.

128 Фролова М.М. Униатское движение в болгарских землях и российская дипломатия после Крымской войны (1856-1861) // Общественные движения у народов Юго-Восточной Европы и России в XVIII - начале XX вв. М., 2011. С. 105-138.

129 Фролова М.М. К вопросу о социо-конфессиональной обстановке в Битоль-ском эялете в 1861 г. (по донесениям русского дипломата М.А. Хитрово) // Славяне и Россия: К 110-летию со дня рождения С.А. Никитина. М., 2013. С. 536-573; она же. Католическая пропаганда в Западной Македонии по донесениям российских дипломатов из Битолы (1861-1864) // Межконфессиональные, культурные и общественные связи России с зарубежными славянами. К 200-летию со дня рождения М.Ф. Раевского. М.-СПб, 2013. С. 268-281; она же. Развитие униатского движения в Западной Македонии. Планы и действительность (1856-1871 гг.) // Балканы в европейских политических проектах XIX-XXI вв. М., 2014. С. 33-60.