CC BY
114
НАРОДЫ КАВКАЗА: ТРАДИЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
ББК Т5(2)6(Лавров)
ИСТОРИК. ЭТНОГРАФ. КАВКАЗОВЕД. К СТОЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Л.И. ЛАВРОВА
Ю.Ю. Карпов
В отечественном кавказоведении XX столетия есть несколько знаковых фигур. Одна из них - Леонид Иванович Лавров, чей столетний юбилей его ученики и коллеги отмечают в 2009 г. Этот человек создал себе репутацию ученого, который во главу собственной деятельности ставил искренность, человеческую, гражданскую и историческую справедливость и вдохновение поиска, без которых научная работа не представляла для него интереса. На могильной плите Лаврова, похороненного в Краснодаре, точнее на кладбище вошедшей в черту города станицы Пашковской, написано "Леонид Иванович Лавров. 1909-1982 гг. Историк, этнограф, кавказовед". Непривычное для простого человека (работника кладбища) слово "кавказовед" помогло мне без малого десять лет назад отыскать его могилу. Очевидно, оно знаковое в фигуре ученого, и появилось на плите не только по воле вдовы, но по велению судьбы.
Л.И. Лавров работал в Ленинграде в Институте этнографии АН СССР с 1936 по 1982 годы, что с перерывом, пришедшимся на годы Великой Отечественной войны, составило более 40 лет. Творческое наследие Л.И. Лаврова солидно: более 150 работ, разных по объему и масштабности поставленных задач.
Леонид Иванович родился 4 мая 1909 г. на кавказской земле, в станице Медведовской Азово-Черноморского края, в семье священника. Его предки вели происхождение от запорожских казаков, переселенных на Кубань Екатериной II. Через семь лет семья переехала в ст. Пашковскую, которая находилась поблизости от Екатеринодара (ныне Краснодар), но
Карпов Юрий Юрьевич - доктор исторических наук, профессор, заведующий отделом этнографии Кавказа, Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, 199034, г. Санкт-Петербург, В-164, Университетская набережная, 3, e-mail; ukarp@ kunstkamera.ru, т. 8(812)3284181.
сохраняла характерные черты казачьего быта. Первые впечатления мальчика формировались под влиянием колоритного быта казачьих станиц. Через много лет Леонид Иванович писал: "Разгульные свадьбы, казацкие джигитовки, чарующие украинские песни, хватавшие за душу рассказы о ведьмах, русалках и, особенно, величественные повести о войнах с черкесами, турками, японцами - вот первые впечатления моего золотого детства" [1, с. 118].
По признанию Лаврова, родители не оказали влияния на формирование его взглядов и вкусов. Это удалось сделать учителю литературы пашковской школы-семилетки Ивану Ивановичу Адамовичу. Именно он пробудил в подростке интерес к этнографии, увлек историей. В 14 лет Лавров написал "Историю станицы Пашковской", используя труд известного историка Ф. Щербины "История Кубанского казачьего войска" [2], рассказы стариков, а также найденную им в архиве местной церкви станичную летопись. Зачитанное на литературном кружке в школе, это сочинение заслужило высокую оценку И.И. Адамовича и станичной интеллигенции. "Это, пожалуй, - признавался в последующем Л.И. Лавров, - и определило в дальнейшем мою специальность" [1, с. 120].
Жизнь в Пашковской имела и ту примечательную особенность, что в трех верстах от станицы находился адыгейский аул Тлюстен-хабль, и туда Л.И. Лавров "почему-то постоянно тянуло". "Хаты с очагами, конские черепа на заборе, деревянная мечеть с полумесяцем, старухи в шароварах и рев буйволов вызывали любопытство". Черкесы бывали и в станице, в том числе заходили к отцу подростка. В эти годы Леонид неоднократно
Karpov Yuriy - doctor of history, professor, head of Caucasus department of Peter the Great Museum of Antropology and Ethnography RAS (Kunstkamera), 3 University Emb., St. Petersburg, e-mail: [email protected], ph. +7(812)3284181.
посещал черкесские аулы, познакомился с "простыми по форме и величавыми по содержанию" преданиями горцев, "и полученные тогда впечатления пригодились будущему кавказоведу" [1, с. 153].
Закончив в 1924 г. пашковскую семилетку, Лавров поступил в украинскую девятилетнюю школу в Краснодаре.
В 1927 г. Лавров поехал в Ленинград с целью поступить в университет. В тот год достичь этого не удалось. Устроившись чернорабочим на поденную работу на Металлический завод, Леонид Иванович вечерами просиживал в Публичной библиотеке, собирая материал по интересовавшим его темам. Тогда же им была написана статья о влиянии культуры народов Кавказа на быт населения Кубани. Он отправил ее в киевский журнал "Етнограф1чний вюник", из редакции которой ему сообщили, что ее опубликуют. Это окрылило молодого человека, он набрался смелости и познакомился с этнографом профессором Е.Г. Кагаровым, а тот свел его с Д.К. Зелениным, который предложил Лаврову выступить с материалами статьи перед студентами последнего курса Этнографического отделения географического факультета университета. Выступление, и при том удачное, состоялось. Зеленин похвалил Лаврова.
В 1928 г. с третьей попытки Л.И. Лавров поступил в Ленинградский университет на Этнографическое отделение географического факультета. Мечта сбылась, но для этого пришлось скрыть свое социальное происхождение. Годы учебы в университете совпали с перестройкой учебных заведений, и исторические дисциплины оказались практически полностью исключенными из учебной программы. Но в это же время Лаврову посчастливилось познакомиться и достаточно близко сойтись с видным историком Н.И. Кареевым. Патриарх отечественной науки научил начинающего ученого методике исторических исследований. В годы студенчества Лаврову довелось слушать выступления и лекции Н.Я. Марра, языковеда академика Л.В. Щербы, историка академика Е.В. Тарле, востоковеда академика В.В. Бартольда, этнографа. В.Г. Богораз-Тана и др. Кавказоведческие дисциплины читали И.А. Орбели, А Н. Генко, Г.Ф. Чурсин.
Для того чтобы учиться, необходимо было зарабатывать на кусок хлеба, а это давалось весьма нелегко. Студент Лавров работал грузчиком в порту, чернорабочим на военных
складах. В итоге в марте 1929 г. получил крупозное воспаление легких и гнойный плеврит, чуть не умер, а в итоге лишился трех ребер.
Летом 1930 г. Л.И. Лавров провел полевую этнографическую стажировку в шап-сугских селениях Черноморского побережья, откуда привез богатые материалы, в первую очередь касавшиеся "древней загадочной религии адыгов". По этим материалам им было сделано два доклада, которые получили одобрительную оценку. Однако возник конфликт с одним из преподавателей - "сторонником индуктивного метода", прозвучали обвинения в занятиях религиозными пережитками в эпоху развернутой классовой борьбы, и в итоге Лаврова (и двух его друзей) исключили из университета "как чуждого по идеологии и имеющего серьезные прорывы в академических занятиях" [1, с. 166-194].
Осенью 1931 г. Л.И. Лаврова призвали на военную службу. Через два месяца приказ об отчислении из университета был отменен (ввиду не подтверждения вменявшегося в вину обвинения в сокрытии социального происхождения), но об этом красноармеец Лавров узнал только через три года.
"Служба в армии, - писал в мемуарах Л.И. Лавров, - не погасила интереса к истории. В свободное время посещал Публичную библиотеку и кое-что писал" [1, с. 206]. В 1935 г. получил диплом о высшем образовании. После этого желание уволиться с военной службы и полностью предаться научной работе неотступно его преследовало. По инициативе А.Н. Генко президиум Академии наук направил ходатайство в соответствующие армейские инстанции, и в начале апреля 1936 г. Л.И. Лавров был уволен в запас, и тут же зачислен в штат Института антропологии, этнографии и археологии АН СССР.
Л.И. Лавров стал сотрудником Кавказского кабинета ИАЭА, которым заведовал Анатолий Нестерович Генко. Годы спустя ученик с глубоким уважением говорил о своем научном руководителе: "Талантливый и широко эрудированный ученый, он отличался творческим умом и колоссальной работоспособностью... Генко резко выступал против скороспелых выводов и требовал от исследователя максимального использования литературы, чтобы не упустить существенное и не открывать уже открытое. Если теперь, через много лет, иногда говорят, что я более или менее знаю специальную литературу, то
этим обязан общению с Анатолием Нестеро-вичем" [1, с. 207].
По совету А.Н. Генко Лавров взялся за изучение поземельных отношений в дореволюционной Балкарии, и в тот же год отправился в командировку на Кавказ. В 1936 г. вышла из печати первая научная статья Лаврова "Из поездки в Черноморскую Шапсугию летом 1930 г." [3]. В 1937 г. он закончил большую историко-этнографическую монографию "Убы-хи", которая была представлена на всесоюзный конкурс исследований молодых научных работников. Данную работу он предполагал защищать в качестве кандидатской диссертации. МАЭ РАН издал ее к столетнему юбилею Лаврова [4]. Но в апреле 1938 г. был арестован его наставник А.Н. Генко, по этой причине кабинет Кавказа в Институте был ликвидирован. Впрочем, вскоре кабинет Кавказа был восстановлен под руководством Е.Г. Кагарова при сотрудниках Л.Б. Панек и Л.И. Лаврове. На следующий год Лавров получил благоприятный отзыв на диссертацию своего нового руководителя с рекомендацией допуска "к публичной защите". Однако ВАК отклонил просьбу Института провести Лавровым защиту диссертации на основании того, что им не сданы кандидатские экзамены. В начале 1940 г. был освобожден А.Н. Генко, и подготовка Леонидом Ивановичем диссертации к защите вновь активизировалась. В апреле того же года он блестяще сдал экзамен по истории народов Северного Кавказа.
В те же годы Л.И. Лавров взялся за историко-этнографическое описание абазин, для чего выезжал в экспедиции; в Черкесске с ним заключили договор о подготовке к изданию данной работы. В 1940 г. в Нальчике с Лавровым был заключен договор на составление "Истории балкарского народа до 1917 г.". Обе эти работы Лавров завершил к 1941 г., и местные газеты писали, что они увидят свет уже в том году. Однако подобным планам помешала осуществиться Великая Отечественная война.
5 июля 1941 г. младший научный сотрудник Института этнографии АН СССР Л.И. Лавров добровольцем ушел в армию. Он воевал на разных участках Ленинградского фронта, в том числе на знаменитом Ораниенбаумском плацдарме [5]. Дважды был ранен, после чего в январе 1942 г. был направлен в военное училище на преподавательскую работу, сначала в Архангельск, затем
переведен в Петрозаводск. Лавров награжден орденом Красной звезды, медалями "За оборону Ленинграда" и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне".
В самом начале августа 1946 г. капитан Л.И. Лавров уволился в запас. С 1 сентября того же года он вновь стал младшим научным сотрудником Института этнографии АН СССР.
Целеустремленность Леонида Ивановича выразилась уже в том, что в декабре 1946 г. Ученый совет Института востоковедения в Ленинграде, заслушав отзывы официальных оппонентов И.П. Петрушевского и Л.Б. Панек, принял единогласное решение о присуждении Л.И. Лаврову степени кандидата исторических наук.
Одним из научных сочинений Лаврова, написанных в тот период, стала статья "Развитие земледелия на Северо-Западном Кавказе с древнейших времен до середины XVIII в.", опубликованная в сборнике "Материалы по истории земледелия СССР" [6]. В ней впервые аргументированно был обоснован вывод о том, что развитие земледельческой традиции в данной части Кавказского региона не обязано своим происхождением влиянию греческой культуры через колонистов, но имеет самобытные истоки, которые восходят к эпохе неолита. Тем самым, помимо прочего, был опровергнут фигурировавший в дореволюционной литературе тезис о преимущественно скотоводческом характере хозяйства жителей Северного Кавказа и взгляд на кавказских горцев, как на своеобразных номадов.
С самого начала научной деятельности Л.И. Лавров проявлял особое внимание и интерес к проблемам этнической истории народов региона. При этом он смело выдвигал гипотезы, которые в последующем, при дальнейшем углубленном изучении материалов, не всегда подтверждались, но, бесспорно, стимулировали научный поиск.
В 1951 г. Л.И. Лавров принял участие в совещании по методологии этногенети-ческих исследований с докладом "Вопросы происхождения народов Северо-Западного Кавказа" (текст доклада был позднее опубликован: [7]). В нем, как отмечали многие авторитетные ученые, принявшие участие в работе совещания, убедительно доказано, что предки абхазов, адыгейцев, кабардинцев уже с глубокой древности жили на территории Северо-Западного Кавказа, и это опровергало
бытовавшее в науке ранее мнение о переселении их на данные земли, в частности из Передней Азии. Лавров высказал суждение о происхождении указанных народов от восточной группы киммерийцев. Современная наука не усматривает прямых связей предков адыго-абхазских народов с киммерийцами (хотя сама киммерийская проблема далека от своего решения), но очевидно, что проблема, поставленная Лавровым, сынициировала дальнейшие, более углубленные исследования данного вопроса.
Исследователи отмечают, что многие наблюдения и выводы Лаврова в этой и в других тематически связанных с ней работах столь тщательно аргументированы, что не утратили своего значения до настоящего времени. Другие же заключения ученого, например отнесение к предкам адыгов меотских племен, обитавших в античное время в степной зоне Северо-Западного Кавказа, были Лавровым в последующем пересмотрены и отвергнуты. Отказался он и от отождествления этнонима керкет с наименованием адыгов в позднесред-невековый период и в Новое время черкесами, отнеся его к тюркской этнической среде и интерпретировав его как социальный термин. "Такая самокритичность Л.И. Лаврова, - написал, оценивая достижения отечественного кавказоведения, В.П. Кобычев, - вызывает глубочайшее уважение и одновременно свидетельствует о его неустанном поиске истины, творческом росте" [8, с. 61].
В 1953 г. Лавров принял активное участие в работе 7-й сессии Кабардинского НИИ, где говорил о необходимости разработки проблем истории Кабарды и создании соответствующего труда. Данное предложение участники сессии поддержали, работа по написанию "Истории Кабарды" началась, и в 1957 г. труд вышел из печати. Среди его авторов был Л.И. Лавров.
В 1955 г. увидел свет первый выпуск "Кавказского этнографического сборника", подготовленного и изданного Институтом этнографии АН СССР. В нем была опубликована статья Л.И. Лаврова "Абазины (историко-этнографический очерк)" [9], почти три десятилетия остававшаяся единственным солидным исследованием истории и этнографии этого народа. И в этой работе Лавров особое внимание уделил вопросам этнической истории. Проследив языковые процессы между близкородственными абазинами и
абхазами в древности и в раннесредневековый период, он показал, что абазины не абхазы по происхождению, а остаток некогда большого самостоятельного народа, жившего к северо-западу от Абхазии, а также определил время переселения предков современных абазин с Черноморского побережья на Северный Кавказ (Х1У-ХУ1 вв.). Вслед за своим учителем
A.Н. Генко, Лавров показал, что этот, в Новое время маленький народ, некогда играл важную роль в жизни Западного Кавказа, вышедшие из его среды князья явились основателями Абхазского царства (откуда русское обез при самоназвании абхазов апсуа), а их власть простиралась до "Хазарской реки", вероятно Кубани, и только в дальнейшем они оказались в значительной степени ассимилированы соседями. Данную схему этнической истории абазин Лавров в дальнейшем уточнял и пополнял новыми доказательствами, в частности, объясняя близость абазинского языка абхазскому не столько генетическим родством, сколько "абхазазицией" первого в период пребывания обоих народов в рамках Абхазского царства. Языком же непосредственных предков абазин - абазгов он считал язык убыхов, который в позднем средневековье бытовал на более широкой, чем в XIX в., территории. Сделанные выводы давали Лаврову полное право заявлять о пересмотре кавказоведами истории абазин. По оценке авторитетных специалистов, все это было предельно "новым и непривычным" [8, с. 58], т.е. действительно новаторским. Работы Л.И. Лаврова по этнической истории Кавказа вызвали яростные, часто политизированные дискуссии.
В 1949 г. в соответствии с постановлением Президиума АН СССР Институт этнографии начал разработку темы: "Процесс национальной консолидации в Дагестане". Появление подобной темы, судя по всему, было обязано общей политической линии руководства страны на декларативное форсирование процессов межэтнической интеграции и на унификацию национально-государственных структур в многонациональных регионах страны. Постановка темы предопределяла ее решение, а ученым предоставлялась возможность, по большому счету, не столько проследить, сколько констатировать процесс национальной консолидации в Дагестане.
В том же году была сформирована Дагестанская экспедиция в следующем составе:
B.К. Гарданов - начальник экспедиции,
Л.И. Лавров, З.А. Никольская, экономист Л.А. Добрускин, и др. Никольская работала в аварских районах республики, Лавров - в лакских.
Это было первое знакомство Л.И. Лаврова с Дагестаном и Страна гор поразила его своеобразием культурных традиций населения и загадками истории, что во многом предопределило его дальнейшую научную работу, которая была прервана только смертью. Знаменитые "Эпиграфические памятники Северного Кавказа" [10], ставшие главным научным трудом Лаврова, в основном построены на дагестанских материалах. Начало работы над ними было положено в 1951 г. в Лакии, в ее "столице" - Кумухе (Кази-Кумухе). Вот что вспоминал об этом сам Леонид Иванович: «На кумухском кладбище, за зданием райисполкома, я заметил поросшие мхом большие старинные памятники, богато покрытье резными надписями и орнаментом. Не понимая арабского языка, не мог проникнуть в смысл эпитафий, но, зная арабский алфавит, увидел очень заинтересовавшее меня имя - Сурхай-шамхал. На соседних памятниках так же встречалось слово "шамхал". Сходив в Кумух, привел с собой старика, немного читавшего по-арабски, и с его помощью установил присутствие здесь родового шамхальского кладбища XVI-XVII вв. с погребениями известных в истории представителей этой династии. Уточнив их имена, родословную и годы правления, смог по-новому взглянуть на ряд важных вопросов истории Дагестана». Дело заключалось в том, что до тех пор шам-халов - крупнейшую феодальную династию средневекового Дагестана "считали искони кумыкской династией и называли Тарковской, так как с первой половины XVII в. резиденцией шамхалов было кумыкское селение Тарки, а их владения ограничивались лишь кумыкской территорией" [11, с. 135]. Л.И. Лаврову удалось установить смену резиденций шам-халов, отразившую принципиальное изменение политической обстановки в Дагестане в середине XVII в., тем самым существенным образом скорректировав историю этого субрегиона. Очевидно, данное открытие предопределило огромный интерес, который Леонид Иванович всю оставшуюся жизнь проявлял к эпиграфическим памятникам.
Завершив работу в Лакии, Л.И. Лавров, как член Дагестанской экспедиции, в 1952 г. работал у лезгин и рутульцев. Цель
работы - сбор материалов для историко-этнографического очерка о рутульцах [12] и одновременно изучение консолидационных процессов в их среде.
В решении проблем, связанных с этнокультурными процессами в стране в целом и в Дагестане, в частности, в тот период возобладали административные методы. Во исполнение политического заказа появились статьи этнографов, в которых в качестве свершившегося факта констатировалось завершение процесса консолидации 12-ти малых андо-цезских (андо-дидойских) народов, а также арчинцев с аварцами. В этих же работах утверждалось, что решающая роль в консолидации малых народов с крупными, а именно аварцами и даргинцами, принадлежит социалистической реконструкции народного хозяйства, созданию новой, социалистической культуры [13, с. 66, 67]. Официально малые народы Западного и Центрального Дагестана были причислены к аварцам и даргинцам и, начиная с переписи 1959 г., в соответствующих реестрах уже не значились.
Сходная судьба могла постигнуть и малые народы Южного Дагестана - агулов, цахуров, рутульцев. В официальных документах их стали причислять к лезгинам. Однако в середине 1950-х годов их статус как самостоятельных народов восстановили.
Л.И. Лавров, изучая историю и культуру рутульцев, пришел к выводу, что постановка вопроса о консолидации рутульцев с лезгинами неправомерна. Об этом свидетельствовали данные языка, а именно сохранение собственного языка и хорошее владение рутульцами азербайджанским языком, тогда как лезгинский язык распространен среди них слабо. В воспоминаниях Лавров писал о своих исследованиях данной проблемы и выводах так: "Одним из результатов наших исследований нынешнего состояния этнических процессов в Дагестане было внесение ясности в вопрос о консолидации рутульцев, цахуров и агулов с лезгинами. Согласно господствовавшему мнению, такая консолидация уже подходит к завершающему этапу, и поэтому официальные документы (в том числе и паспорта) причисляли рутульцев, цахуров и агулов к лезгинам. Наши выступления в печати и доклады в соответствующих организациях привели к исправлению допущенной ошибки и признанию этих народов (и при проведении всесоюзной переписи
населения) самостоятельными этническими образованиями" [11, с. 148].
Думается, Л.И. Лавров преувеличил значение своих выступлений, как ученого, в решении судьбы одной группы малых народов. Вместе с тем, принципиальность, которую проявил Леонид Иванович в отношении рутульцев и цахуров, по-видимому, не могла полностью остаться незамеченной власть при-держащими, и допустимо полагать, что она оказала некоторое влияние на решение вопроса о судьбе народов Южного Дагестана.
В ноябре 1956 г. Л.И. Лавров принял участие в совещании, посвященном вопросу о характере социально-политического движения горских народов Кавказа в 20-50-е годы XIX в. (конкретно речь шла о причинах и характере Кавказской войны), которое проходило в Москве в Институте истории АН СССР. Это было время после XX съезда КПСС, когда многие, ранее казавшиеся незыблимыми, идеологические постулаты пересматривались. Но именно только пересматривались, а вовсе не рушились. В полной мере это коснулось и вопросов истории, в том числе истории Кавказа, в которой еще совсем недавно Шамиль интерпретировался как "ставленник султанской Турции и английских колонизаторов". В архиве МАЭ РАН хранится фрагмент одного из заседаний этого совещания со стенограммой выступления Л.И. Лаврова. В нем он говорил следующее: "Что касается характера движения горцев первой половины XIX века, то мы уже, кажется, приходим к согласованному мнению, что это движение по своему содержанию было сложным. Что оно было и антиколониальным, и антифеодальным, и в то же время его трудно отделить от мюридизма, привнесенного духовенством в качестве религиозной идеологии <...> По моему, мы приходим к согласованному мнению, что это движение не было инспирировано ни Турцией, ни Англией, и что вожди этого движения не были агентами турецкими или английскими <. >
Была ли прогрессивной борьба горцев первой половины XIX века? <...> Кто-то из выступавших говорил, что ошибки, сделанные за последние годы в области изучения движения горцев, проистекают от того, что авторы неглубоко изучали факты <... > Мне кажется, что это не так! Эти ошибки произошли от взгляда на историю, как на политику, опрокинутую в прошлое. Профессор Бушуев
призывал совещание решить научный спор о мюридизме так, чтобы это решение было в интересах социализма. Мне кажется, что в интересах социализма нужно решить так, чтобы никто не смог показать на нас пальцем: смотрите, как советские ученые за волосы притягивают факты, не считаясь с действительностью. В интересах социализма - не делать из истории политику, опрокинутую в прошлое. (Голоса: правильно!), а относиться к ней, как к науке, излагающей объективную истину.
В борьбе горцев первой половины XIX века были разные стороны: одни из них мы можем считать прогрессивными, другие, бесспорно, реакционными. Но если все же брать главное в этой борьбе, а главным я считаю народную борьбу за независимость, и антифеодальную борьбу, - то это главное, безусловно, вызывает симпатии у всякого советского человека, и мы преклоняемся перед подвигом борцов за свободу Дагестана, Чечни и Черкесии, как преклоняемся перед подвигом любых борцов за свободу всех времен и народов <. >
Правы те, кто подчеркивал роль народных масс в этом движении. Вожди - вождями, а историю творят все-таки народные массы. Мы спорить против этого не можем, так как мы тоже являемся сторонниками этого взгляда. Но из-за этого не надо впадать в другую крайность и зачеркнуть или хотя бы принизить большую роль Шамиля в этом движении. Роль его была большая и уже сам факт, что через сто лет после Шамиля, съехавшись из разных концов Союза, мы все время произносим его имя на этом совещании, говорит сам за себя <. > Задача историка -трезвая оценка этого исторического деятеля без принижения и идеализации, не следует приписывать Шамилю грехов, в которых он не грешен." [14].
Здесь же упомяну о заключении, которое Л.И. Лавров, а также историк Елена Николаевна Кушева в 1979 г. дали по поводу "Справки-обоснования празднования 200-летия юбилея вхождения Чечено-Ингушетии в состав России".
Последняя была составлена историками В.Б. Виноградовым и С.Ц. Умаровым. В "Обосновании" говорилось, что в отличие от большинства народов Кавказа, для которых установлены даты их вхождения в состав России, применительно к Чечено-Ингушетии
существует пестрота взглядов. По мнению авторов "Обоснования", "...слабая мотивировка длительного пути добровольного и мирного вхождения чеченцев и ингушей в состав России объективно привела к огульному противопоставлению Чечено-Ингушетии соседним областям и народам Кавказа, искусственному изолированию чеченцев и ингушей от единой общекавказской прогрессивной тенденции". Далее они писали, что "активизация источниковедческих и исследовательских усилий" создала "необходимые условия для преодоления этой ситуации", и настаивали на том, что 1781 г. следует считать вехой завершения процесса добровольного вхождения большинства населения Чечено-Ингушетии в состав России [15].
Е.Н. Кушева, автор солидных и авторитетных исследований по истории народов Северного Кавказа и их отношений с Российским государством, категорически не соглашалась с определением некой даты "добровольного" вхождения чеченцев в состав России. «Считаю, - писала она в своем заключении по поводу упомянутого "Обоснования" осенью 1979 г., - что 1781- й год не подходит для установления юбилейной даты, и не могу предложить другую. Включение же Чечено-Ингушетии в административную систему России было результатом Кавказской войны, которая была неизбежна - Закавказье вошло в состав России» [15, с. 20].
В своем отзыве (февраль 1979 г.) на то же "Обоснование" Л.И. Лавров также заострял внимание на необоснованности выбора "юбилейной" даты. "Присяги царскому правите ль-ству, принесенные депутатами от отдельных чечено-ингушских обществ в XVIII в., остались известными только по краткому упоминанию их в печати. Розыски этих документов в архивах и последующая их публикация должны предшествовать ответственному решению о праздновании даты присоединения Чечено-Ингушетии к России. Пока это не сделано, остаются неясными и подходящая дата этого события, и условия, лежавшие в основе присяг. Ведь мы пока знаем лишь, что в XVIII в. не все общества Чечено-Ингушетии приносили помянутые присяги, и что присяги эти не приводили к фактическому вхождению края в состав Российской империи" [15, с. 21]. Он отмечал, что в дореволюционной науке, а равно и в правительственных кругах, речь всегда шла о покорении горцев Кавказа.
«Намеченное празднование юбилея, в свете сказанного, представляется исторически неоправданным, а практически таящим в себе и нежелательные последствия, так как может вызвать у определенной части чеченцев и ингушей реакцию обратную той, на которую рассчитывают составители "Справки-обоснования"» [15, с. 23]. Так и получилось -идеологический прессинг общественности Чечено-Ингушетии, который в эти годы организовала партийно-правительственная номенклатура совместно с рядом ученых, вызвала откровенно негативную реакцию в местном обществе [16, с. 266-288].
Такими были научно-общественные взгляды и гражданская позиция Леонида Ивановича. Что касается его достижений в области собственно научных изысканий, то главным среди них стал сбор и анализ эпиграфических памятников из разных уголков северокавказского региона.
Начиная с первой поездки в Дагестан, Л.И. Лавров из всех последующих экспедиций привозил все новые и новые материалы (и то же просил собирать для него коллег, посещавших необследованные им районы Северного Кавказа), и все эти материалы -оригинальные надписи на камнях, утвари, оружии и т.д. - будили в нем настоящий азарт исследователя. Как рассказывал мне Леонид Иванович, он в течение полугода -дома, на работе, в транспорте - читал только арабские тексты, и в итоге овладел данным языком. Отмечу здесь же, что в трех томах "Эпиграфических памятников" [10] собрано и проанализировано без малого 900 надписей не только на арабском, но также на персидском и турецком языках, которые автор также освоил. "Эпиграфические памятники Северного Кавказа" стали главным трудом Леонида Ивановича. Б.А. Калоев оценивал данный труд выдающейся заслугой Л.И. Лаврова: "Не имея предшественника, он над выполнением этой работы трудился более 25 лет, вплоть до самой кончины, приложив к этому колоссальные усилия. Это привело его почти к полной потере зрения" [17, с. 148]. Проведенный Л.И. Лавровым анализ эпиграфических памятников продемонстрировал весьма широкий круг решаемых с их помощью проблем в освещении истории и этнографии, в данном случае народов Северного Кавказа. К ним относятся установление направлений этнических миграций, уточнение социально-политической структуры
местных обществ, форм землепользования и землевладения, функционирование традиционных социальных институтов. В них часто сообщается о важных политических событиях и видных деятелях, известия о которых по каким-либо причинам не отложились на страницах иных письменных источников. На основе всех этих материалов Л.И. Лавровым была написана докторская диссертация "Эпиграфические памятники Северного Кавказа как историко-этнографический источник", которую он успешно защитил в 1967 г.
Как писал в некрологе, посвященном Лаврову, В.К. Гарданов, каждая опубликованная им работа - "это поднятая научная целина, это результат скрупулезного изучения разнообразных источников. Труды Леонида Ивановича нередко открывают новое направление в кавказоведческих исследованиях, ставят новые проблемы, имеющие большое теоретическое и конкретно-историческое значение" [18, с. 171].
Научные интересы Леонида Ивановича были столь широки и многоплановы, что трудно найти проблему, которой бы он так или иначе не касался в своих изысканиях.
Леонид Иванович не удовлетворялся простым следованием общепринятым "истинам", а искал собственные объяснения недостаточно исследованным и не вполне понятным явлениям. Это делало его фигурой значительной и великой.
Леонид Иванович был не только выдающимся ученым, но и одним из организаторов отечественного кавказоведения. С июня 1957 г. по август 1961 г. он, живя в Ленинграде, заведовал сектором Кавказа Института этнографии АН СССР в Москве. С мая 1973 г. руководил Группой этнографии Средней Азии, Кавказа и Казахстана Ленинградской части ИЭ. По его инициативе в 1963 г. при кабинете Кавказа Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР был организован и плодотворно работал семинар кавказоведов города. С 1976 г. Лавров стал ежегодно проводить Среднеазиатско-кавказские чтения (с 1992 г. они называются Лавровскими), на которые собирались и собираются этнографы, историки, археологи, фольклористы, востоковеды из научных и музейных центров разных городов страны и зарубежья. У Л.И. Лаврова много учеников, его аспирантами были Г.С. Араке-лян (Харатян), М.-Г.А. Гаджиев, Ю.Ю. Карпов, Г.Г. Копешавидзе, Л.З. Кунижева, Э.Х. Панеш,
Р.К. Чанба, А.И. Шамилов. Не по формальному основанию его учениками считали и считают себя Н.Г. Волкова, М.А. Агларов и др. Лавров принимал активное участие в подготовке двухтомного издания "Народы Кавказа", являясь автором ряда статей, а также членом редколлегии данного издания (М., 1960, 1962). Он был автором разделов и членом редколлегии тома "История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в." (М., 1988). Под его редакцией вышел ряд книг в Москве, Ленинграде, Майкопе, Черкесске.
Кончина Леонида Ивановича оказалась полной неожиданностью. Поздно вечером 6 апреля 1982 г. он сказал жене Н.Н. Гревенс, что хочет еще поработать и потому останется в кабинете. Утром Наталья Николаевна нашла его накрытое буркой, но бездыханное тело на диване кабинета. На письменном столе лежала очередная рукопись.
Леонид Иванович хотел быть похороненным в могиле погибших в войну однополчан на бывшем Ораниенбаумском плацдарме, однако формализм властей не позволил выполнить его завещание. Урну с прахом вдова захоронила на кладбище в станице Пашковской (такой дополнительный вариант предусматривал и сам Лавров). На скромной плите лаконичная надпись.
А за много лет до смерти Леонид Иванович написал:
"Звезды наврали про путь мой с победами -Множество дел совершить не успел, Но, между прочим, я звездам поведаю: Жизнь я не громко, но гордо пропел!"
ЛИТЕРАТУРА
1. Лавров Л.И. Биографические заметки // Археология и этнография Северного Кавказа: Сб. научных трудов. Краснодар, 1998. С. 117-221.
2. Щербина Ф.А. История кубанского казачьего войска: В 2 т. Екатеринодар: Тип. Т-ва печ. и изд. дела п/ф "Печатник", 1910, 1913. 740 с., 860 с.
3. Лавров Л.И. Из поездки в Черноморскую Шапсугию летом 1930 г. (этнографо-исторические заметки) // Советская этнография.1936. № 4-5. С. 122-134
4. Лавров Л.И. Убыхи. Историко-этнографический очерк / Под ред. Ю.М. Ботякова. СПб.: МЭИ РАН, 2009.
5. Лавров Л.И. Из записок ополченца // Ораниенбаумский плацдарм. Воспоминания участников обороны Ораниенбаумского плацдарма 1941-1944 гг. / Сост. К.К. Грищанский и Л.И. Лавров. Л.: Лениздат, 1971. 463 с.
6. Лавров Л.И. Развитие земледелия на СевероЗападном Кавказе с древнейших времен до середины XVIII в. // Материалы по истории земледелия СССР: В 3 т. Т. 1. / Под ред. Б.Д. Грекова. М.:АН СССР, 1952. С. 223-224.
7. Лавров Л.И. Вопросы происхождения народов Северо-Западного Кавказа // Сборник статей по истории Кабарды. Вып. 3. Нальчик, 1954.
8. См.: Страницы отечественного кавказоведения. М.: Наука, 1992. 221 с.
9. Лавров Л.И. Абазины // Кавказский этнографический сборник. Вып. 1. М., 1955.
10. Лавров Л.И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа на арабском, персидском и турецком языках: В 3 ч. М.: Изд-во АН СССР, 1966, 1968, 1980.
11. Лавров Л.И. Этнография Кавказа (по полевым материалам 1924-1978 гг.). Л.: Наука, 1982. 183 с.
12. Лавров Л.И. Рутульцы в прошлом и настоящем // Кавказский этнографический сборник. Вып. 3. М.;Л., 1962.
13. Народы Дагестана / Под ред. М.О. Косвена, Х.-М.О. Хашаева. М., 1955.
14. МАЭ РАН. Ф. 25. Оп. 1. Д. № 38.
15. Крикунов В.П. Затерянная записка // Вопросы истории. 1990. № 5. С. 19-31.
16. Шнирельман В.А. Быть аланами. Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в XX веке. М.: Новые литературные обозрения, 2006. 691 с.
17. Калоев Б.А. Записки кавказоведа. Владикавказ: Зонд, 2002. 457 с.
18. Леонид Иванович Лавров (некролог) // Советская этнография. 1983. № 1. С. 169-171.
26 января 2009 г.
ББК 63.3(235.7)
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВОЙСКОВОГО АТАМАНА КУБАНСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА
В ЭМИГРАЦИИ В.Г. НАУМЕНКО
А. В. Дюкарев
Одной из ключевых и в то же время малоосвещенных фигур в истории Кубани является Вячеслав Григорьевич Науменко (1883-1979). Боевой офицер, участник первой мировой войны, в ходе своей военной карьеры прошел путь от казака до генерал-майора Генерального штаба. После революции 1917 г. принимал участие в гражданской войне на стороне белого движения, в 1920 г. вместе с остатками белой армии покинул Родину и проживал в эмиграции. С 1920 по 1958 г. занимал должность Войскового атамана Кубанского казачьего войска в зарубежье.
Одним из важнейших моментов при изучении места и роли атамана В.Г. Наумен-ко в истории Кубанского казачьего войска и отечественного исторического процесса в целом является рассмотрение его общественно-политической деятельности. Можно сказать, что до 1917 г. он не проявлял себя в общественно-политической сфере. Казачье консервативное воспитание, образование, полученное в военных учебных заведениях, не
способствовали увлечению В.Г. Науменко политическими идеями в юности. Наивно было бы полагать, что молодому казачьему офицеру было безразлично происходящее в России в начале XX в., однако источники не сообщают ничего о его политических убеждениях до революционных событий 1917 г.
Первым проявлением политической воли В.Г. Науменко можно считать вступление в ряды сторонников Кубанской Рады, противостоящей большевикам. С одной стороны, это было нежелание принимать революционные преобразования, с другой, как известно, Кубанская Рада выражала интересы наиболее зажиточной прослойки кубанского казачества, и нахождение в рядах ее сторонников говорит о политическом курсе, выгодном казачьей верхушке.
Интересной особенностью политической борьбы периода гражданской войны является не только идеологическое размежевание между красными и белыми, но и борьба политических течений внутри них. На текущую политическую ситуацию на юге
Дюкарев Андрей Викторович - преподаватель кафедры истории и методики ее преподавания Славянского-на-Кубани государственного педагогического института, 353560, г. Славянск-на-Кубани, ул. Кубанская, 200, e-mail: [email protected].
Diukarev Andrey - lecturer of the history and its teaching methodics deparrtment of the Slavyansk-on-Kuban Teachers' Training Colledge, 200 Kubanskaya Street, Slavyansk-on-Kuban, 353560, e-mail: [email protected].
