Историчность человеческого бытия как возможное основание историографии в пространстве культуры Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

2. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийяр; пер. с франц. С.Н. Зенкина. - М., 2000.

3. Романов А. А. Политическая лингвистика: Функциональный подход. - М.; Тверь, 2002. - С. 219.

4. Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Понятия и определения. Хрестоматия / Авт.-сост. Н.Д. Тамарченко. - М., 2001. - С. 171.

5. Шмид В. Нарратология. - М.: Языки славянской культуры, 2003.

6. Уайт Л. Понятие культуры // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. - СПб., 1997.

7. Янков И.В. Нарратив в историческом освоении действительности: феномен обновления и социокультурный смысл: дис. ... канд. филос. наук / И.В. Янков. - Екатеринбург, 1997 - С. 7.

8. Althusser L. Reading Capital. - London, 1970.

9. Appadurai A. Number in the Colonial Imagination // Orientalism and the Postcolonial Predicament / Ed. A.C. Breckenridge & P. van der Veer. Philadelphia, 1993. - Р. 173.

10. Labov W., Fanshel D. Therapeutic discourse. Psychotherapy as conversation. - N.Y.: Acad. Press, 1977. - С. 47.

11. Somers M.R. and Gibson G. D. Reclaiming the Epistemological «Other»: Narrative and the Social Constitution of Identity - Cambridge: Blackwell., 1994. - Р. 65.

ИСТОРИЧНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ КАК ВОЗМОЖНОЕ ОСНОВАНИЕ ИСТОРИОГРАФИИ В ПРОСТРАНСТВЕ КУЛЬТУРЫ

© Кузнецов Д.М.*

Самарский государственный университет, г. Самара

В статье рассматривается возможность обоснования социальных и культурных функций научного историографического знания исходя из историчности самого человеческого бытия. Рассматриваются взгляды В. Дильтея, М. Хайдеггера, Х. Арендт, Г.-Г. Гадамера, П. Рикера, обосновывается мысль о необходимости дополнить анализ историчности анализом культурных механизмов ее «перевода» в историческое знание.

Почему историческая наука занимает значимое место в пространстве культуры? В философской традиции существует несколько направлений, на которые можно опираться в поисках ответа на этот вопрос. В данной работе нас будет интересовать попытка понять интерес к «большой истории» как производный от историчности самого человека.

* Младший научный сотрудник кафедры Философии гуманитарных факультетов, аспирант.

Впервые связь исторической науки с погруженностью во время человеческого сознания, с историчностью самого человека была артикулирована в философии Дильтея. Историчность человека Дильтей рассматривал как «основной модус опыта жизни» [7, с. 23], на котором основываются науки о духе. Только на основании понимания самого себя может появиться «понимание других людей и проявлений их жизни» [3, с. 143], а психологические явления индивидуальной жизни лежат в основе «теорий систем культуры и внешней организации общества», на них основаны «историческое созерцание и исторический анализ» [4, с. 398]. Открытие внутреннего опыта историчности и его связи с «большой историей» позволило отойти от трактовки истории как постижения деяний мирового духа (Ге -гель), или как школы политики (Дройзен, Тройчке) и в дальнейшем связать историю с экзистенциальной философией, что и было осуществлено в творчестве М. Хайдеггера. В «Кассельских докладах», посвященных творчеству Дильтея, Хайдеггер рассматривал науки о духе как, жизнь, которая как «познающая прослеживает самое себя в своей истории» [7, с. 150]. Развивая эти идеи в «Бытии и времени», Хайдеггер ставит задачу экзистенциальной интерпретации историографии, которая подразумевает «демонстрацию ее онтологического происхождения из историчности Dasein» [8, с. 376].

Условием самой возможности историографии выступает то, что «присутствие зкзистирует всегда как собственно или несобственно историчное» [8, с. 376]. Только благодаря историчности Присутствия «дорога для осуществимой в экзистенции тематизации «прошедшего» вообще свободна» [8, с. 393]. В чем же заключается эта «тематизация прошедшего», какую основную задачу выполняет историография? Хайдеггер считает, что «первичная тематизация предмета историографии набрасывает былое присутствие на самую свою ему возможность экзистенции» [8, с. 394]. Темой историографии является ни «просто уникальное событие, ни парящее над ним общее, но фактично экзистентно бывшая возможность» [8, с. 395]. Таким образом, историография не интересуется просто «уникальным событием» ради него самого, так же как не интересуется и абстрактными общими формулами. Предмет историографии - это «экзистентно бывшая возможность», возможность Присутствия экзистировать в какой-то конкретной ситуации прошлого, «экзистентная возможность, в которой фак-тично определились судьба, исторический путь и миро-история» [8, с. 394]. Можно привести в качестве примера расхожий мысленный штамп - фразу «он не мог поступить иначе», описывающую состояние человека внешне или внутренне однозначно мотивированного на совершение определенного поступка. В таком случае историографию можно представить как деятельность по «размыканию» этой фразы - то есть анализу и демонстрации того, на сколько «на самом деле» было возможно или невозможно иное развитие событий. Если резюмировать размышления Хайдеггера по этому

вопросу, то можно сказать, что история не учит нас, как нам конкретно поступать в том или ином случае, но скорее показывает, что какова бы не была ситуация мы в принципе всегда поступаем, выбирая собственные и несобственные способы экзистирования.

Подобная связь истории с жизнью способна объяснить укорененность истории в культуре, но не отдельные ее особенности, интересующие нас, а именно - стремление к истинному знанию о весьма отдаленных от нас событиях прошлого. Говоря логическим языком, в данном построении историчность является необходимым, но не достаточным условием для понимания историографии как культурной практики (ведь точно так же вследствие историчности мы понимаем любой рассказ о res gestae, неважно, считаются они подлинными или вымышленными).

Хана Арендт вслед за Хайдеггером также считает, что историчность самой человеческой жизни есть «доисторическое условие того, что вообще в бытии человечества имеет место такая вещь как история» [1, с. 242]. Арендт дополняет эту концепцию, обращая внимание на «поступающий» характер нашего бытия в мире, и на то, что историография позволяет совершенному поступку «сделаться частью мира, обители людей» [1, с. 226], и таким образом обрести своеобразное бессмертие. Это необходимо, поскольку «мир есть действительно отечество для смертных людей лишь в той мере, в какой он обеспечивает для ... мимолетнейших и напраснейших занятий надежное место» [1, с. 226].

Отметим, что таким образом понятая историография будет играть важную роль только в обществе, в котором превыше всего цениться человеческий поступок в политической сфере (Арендт рассматривает как таковое классическую античность). Поэтому для осмысление социокультурных функции истории в современном обществе данная модель также оказывается недостаточной. Она также не позволяет объяснить стремление восстановить события отдаленного прошлого. Желание оставить свои деяния в вечности совсем не обязательно ведет к желанию узнать о деяниях других.

В дальнейшем исследование человеческой историчности развивалось в рамках философской герменевтики, прежде всего в работах Г.-Г. Гадаме-ра. Процедура исторического понимания, движения по герменевтическому кругу, согласно Гадамеру, предполагают взаимопроникновение прошлого и настоящего. Если прошлое затронуло нас, то оно каким-то образом уже связано с нашим настоящим, точно так же как и в настоящем всегда содержится остаток прошлого, иначе никакое понимание просто не было бы возможным. В случае наиболее отдаленной от нас во временном и культурном отношении эпохи, которая практически не связанна с нашей, ее исследование может дать нам «осознание того, что все ожидания и планы конечных существ сами конечны и ограниченны» [2, с. 420]. Это опыт прошлого как радикально Другого может подарить нам понимание нашей

ограниченности, того, что «все может быть и совсем иначе» (как видим, в понимании функций истории Гадамер совпадает с Хайдеггером).

Другой крупнейший представитель континентальной герменевтики, Поль Рикер, затрагивал рассматриваемую нами в исследованиях соотношения историчности и исторического повествования и связи историографии и философии. Рикер исследует структуры историографического повествования в связи со структурами временности человеческой экзистенции, и поэтому можно сказать, что он выходит за пределы историчности индивида в мир культуры через повествование. Основной вопрос, который сразу возникает, если акцентировать внимание на повествовательном характере истории - «каким образом истории в ее литературной записи удается быть отличной от вымысла?» [6, с. 265]. Если мы ответим, однако, ответим на него, это не поможет нам в ответе на вопрос, что побуждает писать и читать именно исторические работы.

Гораздо более интересно рассмотрение Рикером истории философии, которая, по его мнению «представляет собой сферу коммуникации сознаний ... явно выраженную сферу диалога, где «другой» отвечает на вопро-шание» [5, с. 45]. Рикер различает событийную историю философии как описание отдельных систем, и структурное понимание, когда извлекаемая истина, интерпретация систему уже не имеет исторической привязки. Чисто историческое понимание философской концепции «не имеет собственного смысла, смысл внезапно обретается им, когда оно становится обратной стороной совершаемого в настоящем философского поиска, полного риска и свершений» [5, с. 69]. После этого непосредственность восприятия событий утрачивается и заменяется систематическим пониманием, и когда такое понимание достигнуто, сами события теряют для нас значение. Рикер подчеркивает, что это важное диалектическое отношение между системной философией историей философии имеет фундаментальное значение для историографии вообще. «История философии, - пишет Ри-кер, - вскрывает фундаментальный характер всей истории, ее одновременно структурное и событийное содержание только благодаря своей собственной деятельности, отменяющей историчность. Система есть конец истории, потому что она упраздняет себя в Логике; своеобразие также есть конец истории, поскольку в нем отрицается любая история» [5, с. 95].

История не может существовать как набор фактов, событий, но при извлечении смысла из событий (историческая закономерность, моральный урок, общая историческая картина) она сама себя отменяет. Если это извлечение смысла возможно, история становиться частью общественных наук или нашего жизненного мира, перестает быть знанием о прошлым и становиться о настоящем. Даже если речь идет о радикально Другом, вспомнив вывод Гада-мера, что «осознание того, что все ожидания и планы конечных существ сами конечны и ограниченны» мы видим, что этот вывод в таком обобщенном виде не является историческим и, не требует специальных исследований.

Рикер формулирует промежуточную позицию между чистой фактичностью и чистой философией. Для него, в конечном итоге, историография «не достигает ни абсолютного дискурса, ни абсолютного своеобразия, поскольку ее смысл остается неясным, запутанным...» [5, с. 95]. Историография оставляет место для неточности. Мы можем понять это место так, что реальные исторические факты вносят элемент неточности, незаконченности в любую внеистиорческую концепцию человеческой природы. Историческое исследование вызывает желание уточнить как философскую теорию о человеке, так и факты прошлого. Именно это, на наш взгляд, имел в виду Гадамер, когда говорил о том, что мы должны «узнавать в своем чужое и осваиваться в нем». Но подобная позиция выводит нас за пределы анализа историчности к проблеме культурных средств самопознания человека, таких как философия или создание повествование. Именно в этих направлениях необходимо искать ответ на вопрос о социокультурных функциях историографии.

Список литературы:

1. Арендт Х. Vita Activa или о деятельной жизни / Х. Арендт. Пер. с немецкого и английского В.В. Бибихина; под ред. Д.М. Носова. - СПб.: Алетейя, 2000. - 437 с.

2. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики / Г.-Г. Гадамер. - М., 1988. - 704 с.

3. Дильтей В. Наброски к критике исторического разума [Электронный ресурс] / В. Дильтей // Вопросы философии. - 1988. - № 4. - Режим доступа: www.abuss.narod.ru/Biblio/diltey.htm.

4. Дильтей В. Введение в науки о духе. Опыт полагания основ для изучения общества и истории / В. Дильтей // Собрание сочинений в 6 т. / Под ред. А.В. Михайлова и Н.С. Плотникова. Т. 1.: Введение в науки о духе / Пер. с немецкого под ред. В.С. Малахова. - М., 2000. - 771 с.

5. Рикер П. История и истина / П. Рикер; Пер. с фр. - СПб., 2002. - 400 с.

6. Рикёр П. Память, история, забвение. - М., 2004. - 728 с.

7. Хайдеггер М. Исследовательская работа Вильгельма Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни // Два текста о Вильгельме Дильтее. - М., 1995.

8. Хайдеггер М. Бытие и время. - М., 2002.

ТЕОРИЯ ЛАНКАСТЕРА, ЕЕ МОДИФИКАЦИЯ В ОБРАЗОВАНИИ (ТЕЗИСЫ)

© Кукина Е.А.*

Южный федеральный университет, г. Ростов-на-Дону

* Соискатель кафедры «Философия, культурология, философии науки».