CC BY
32
Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 2 (357). История. Вып. 62. С. 49-56.
УДК 930.1 ББК 63.1
А. М. Скворцов, Н. В. Гришина
ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В ПЕРВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ: ОСНОВНЫЕ ВЕКТОРЫ РАЗВИТИЯ
Исследование подготовлено при финансовой поддержке гранта Президента РФ
(Проект № 1810.2013.6)
Выявляются основные тенденции в развитии исторического образования в Советской России в 1917-1929 гг., преимущественно на материалах Московского университета. Классификация и количественный подсчёт дисциплин, предложенных преподавателями и профессорами и включённых в учебный план университета, позволили сделать ряд выводов. По мнению авторов, с 1917 г. и до 1923 г. в учебных планах, нацеленных на подготовку историков, в основном, сохранялись традиции, заложенные в дореволюционное время. В 1923 г. были намечены новые векторы дальнейшего развития исторического образования: предоставление большинства читаемых курсов преподавателям марксистской школы, переход на семинарский метод занятий, подготовка не учёных, а учителей школ, уменьшение возможности реального выбора дисциплин исторического содержания.
Ключевые слова: реформа исторического образования; история университетов; историография; учебный план; марксизм.
«Народный комиссариат по просвещению за 4 года своего существования никогда не имел определённого взгляда на задачи, судьбы и необходимые преобразования высшей школы», - отмечала в 1921 г. группа профессоров Петроградского университета в своём заявлении. Действительно, то количество изменений, которые произошли с высшей школой за первое десятилетие советской власти, наталкивает на мысли об отсутствии чёткого плана у реформаторов. Так ли это на самом деле? Попробуем выяснить их ориентиры и цели, исходя из содержания учебных планов.
По воспоминаниям историка Д. П. Кончалов-ского, после Октябрьского переворота 1917 г. высшая школа ещё несколько лет существовала относительно автономно: в университетских аудиториях, на общих собраниях нередко слышалась критика, насмешки и даже брань в адрес существующего режима1. Такое положение дел можно объяснить условиями Гражданской войны. Перед большевиками остро стояла проблема удержания власти, поэтому преобразования в культурной сфере не были их первоочередной задачей. Хотя полагать, что наука и образование находились совсем на периферии интересов нового режима, не совсем верно. Ведь уже в марте 1918 г. при Нар-компросе была создана Государственная комиссия по просвещению, члены которой и должны были предложить порядок реформирования школ
1 Кончаловский, Д. П. Воспоминания и письма. С. 157.
различных уровней2. Однако вопросы, связанные с содержанием учебного процесса, пока что оставались вне поля зрения чиновников. Проблема управленческой и структурной организации стояла намного острее. И здесь новое правительство боялось поначалу делать резкие шаги в силу того, что Временное правительство освободило университеты от действия многих особо критикуемых положений Устава 1884 г., предоставив им автономию в решении административных и кадровых вопросов.
Переходя к вопросу об учебных программах историко-филологических факультетов, следует сказать, что они вплоть до 1920 г. мало зависели от политических пертурбаций. Даже создание в мае 1919 г. факультета общественных наук (далее - ФОН) взаимен упразднённых историко-филологического и юридического факультетов не привело поначалу к серьёзным изменениям в содержании образовательного процесса.
В нашем распоряжении имеется список тем лекционных курсов и практических занятий, объявленных преподавателями факультета общественных наук на осенний семестр 1919 г.3 Профессорами был предложен всего 61 курс (38 лекционных и 23 практических). Превалировали
2 Иванов, К. В. Новая политика образования в 1917-1922 годах... С. 362.
3 Центральный государственный архив г. Москвы. Центр хранения документов после 1917 г. (ЦГА г. Москвы. ЦХД после 1917 г.). Ф. 1607. Оп. 1. Д. 221. Л. 10-12 об.
дисциплины по истории Западной Европы1: 52 % от общего числа (61 % - лекционных, 39 % -практических). Учебные курсы по истории России занимали второе место - 30 % от общего числа (23 % - лекционных, 39 % - практических). Оставшиеся дисциплины (18 %) примерно равными частями можно разделить на следующие блоки: история славян; дисциплины философской и методологической направленности; историография; история религий. Обращает на себя внимание отсутствие курсов по истории Востока, что, вероятно, было связано с недостатком соответствующих специалистов.
Как известно, по Уставу 1884 г., превалирующее внимание уделялось дисциплинам анти-коведческого цикла: чтению и анализу древних авторов, истории и культуре Древней Греции и Рима. К 1919 г. их объём в учебных планах значительно снизился - 15 % от общего количества (6 лекционных и 3 практических курса). По отношению к блоку всеобщей истории этот показатель составляет 28 %. Для сравнения: курсы по истории Нового времени - 38 %, по истории Средних веков - 34 %. Такая тенденция отчасти связана с Первой мировой войной и революционными потрясениями 1917 г. - событиями, которые вызвали общественный резонанс и привели к росту интереса к проблемам современности. Но не столько внешний фактор здесь был главенствующим. Следует помнить и о внутренних механизмах развития науки. Так, например, если в середине XIX в. в Петербургском университете историю Нового времени читал антиковед М. С. Куторга (как, кстати, и историю Средних веков), то на рубеже Х1Х-ХХ вв. её преподавали уже профессиональные историки-«новисты», такие как Н. И. Кареев, Г. В. Форстен, М. М. Ковалевский. Другими словами, мы наблюдаем с конца XIX в. появление более дробной специализации с выделением новых областей знания в исторический науке. Это неизбежно сказывалось и на учебных планах. Согласно подсчётам Д. А. Гутнова, именно на рубеже XIX-XX вв. значительно выросло количество курсов, посвящён-ных эпохе Нового времени, с 2-7 в 1890-е гг. до 9-13 в 1900-1904 гг.2 Это привело к сокращению дисциплин по античной проблематике.
Обращает на себя внимание отсутствие в предлагаемом плане филологических занятий, что свидетельствует об упоминаемом естествен-
1 Для наглядности приведём подсчёт по процентам от общего количества курсов и процент от лекционных и практических дисциплин в скобках. Ряд данных мы округлили.
2 Гутнов, Д. А. Подготовка кадров историков... С. 56-59.
ном процессе развития науки, обособлении отдельных, но родственных областей знания. В 1919 г. с упразднением историко-филологического факультета произошло разделение филологии и истории. Последних стали готовить в историческом отделении ФОНа. Отсутствие в программе обучения древних языков самым негативным образом отразилось на уровне подготовки специалистов по истории античности. Филологическая составляющая антиковедения оказалась отделена от исторической. Понимая это, профессора предлагали не столько общие курсы по истории и культуре Древней Греции и Рима, сколько источниковедческие, отчасти филологические, направленные на изучение различных видов письменных памятников древности. Р. Ю. Виппер читал лекционный (sic!) курс под названием «Толкование памятников по эпохе Римской империи» и семинарский - по памятникам эпохи римской истории, А. А. Захаров проводил семинар по Гесиоду и Гомеру, читал курс по археологии древней Эгеиды, за Г. М. Пригоровским числились лекционные дисциплины «Чтение и толкование избранных мест из кодекса Феодосия и Юстиниана», «Чтение и толкование греко-римских папирусов», а также семинар по греческим историческим надписям. Причём общих курсов по античной истории, с хронологическим изложением материала, практически не было (только лишь «История Римской империи» Р. Ю. Виппера). Вероятно, подразумевалось, что студенты, избравшие изучение этой специфической области знания, должны были иметь определённый багаж знаний благодаря, например, учёбе в классической гимназии. Для расширения антиковед-ческой проблематики уже в начале 1919-1920 уч. г. были приглашены в качестве сверхштатных профессоров Д. П. Кончаловский (курс «Достоверность начального периода истории Рима»),
B. С. Сергеев («История общественных движений и социально-политической мысли в классической древности», семинар по аграрной истории Римской Республики)3.
Однако, в целом, общие курсы по различным периодам всеобщей и отечественной истории преобладали над специальными и узконаправленными. Так, в общих курсах были представлены все периоды русской истории. Соответствующие курсы велись известными московскими профессорами: М. К. Любавским (Киевская Русь),
C. В. Бахрушиным (XIII-XIV вв.), М. М. Богословским (XVI-XVII вв.), А. А. Кизеветтером
3 ЦГА г. Москвы. ЦХД после 1917 г. Ф. 1607. Оп. 6. Д. 8. Л. 6-6 об.
(XVIII в.), А. И. Яковлевым (XIX в.). Присутствует и общий курс по истории Средних веков (Д. М. Петрушевский), наряду со специальными: «Крестовые походы» (Д. Н. Егоров), «История книги» и «Бытовая история средневековья» (Е. А. Косминский), «Введение в аграрную историю раннего средневековья в связи с общей методологией аграрно-исторического исследования» (А. Д. Удальцов). По Новой истории имеются или историко-страноведческие дисциплины, или курсы, посвящённые определённой проблеме. К первым можно отнести: «История Италии в XIX в.», «История США» (Г. В. Сергиевский), «История Англии за последнюю четверть века» (П. М. Керженцев), семинар по немецкой истории 60-х гг. XIX в. (А. Н. Савин), ко вторым - «Эпоха Людовика XIV» и «История английского империализма» (А. Н. Савин), «История французской революции» (Н. М. Лукин).
Следует обратить внимание также и на те аспекты исторического развития, которым посвящены предлагаемые занятия. Д. А. Гутнов отмечал, что с конца 1890-х гг. в учебных планах появились спецкурсы по истории экономики и истории социальных отношений, что свидетельствует о качественном росте науке и росте общественного интереса к различным областям своего развития в прошлом1. В учебном плане 1919 г. удельный вес таковых невелик, но названия их порой показательны: «История русского народного хозяйства в XIX в.» и семинар по истории экономических идей в XVIII в. (В. И. Пичета), «Введение в аграрную историю раннего средневековья» (А. Д. Удальцов), «История рабочего класса в XIV-XVШ вв.» (Е. А. Косминский). Вместе с этим имеются несколько курсов по истории идейно-философских учений (около 7 %): «История социализма» и семинар по французскому социализму (В. П. Волгин), «Маркс и марксизм» и семинар по изучению Маркса (Д. Б. Рязанов). Наличие последних обозначенных курсов свидетельствует о реагировании преподавателей на происходившие в России социально-экономические и политические изменения. Но их количество всё же невелико, что может говорить о незначительном влиянии социально-политических изменений на содержание учебного процесса в конце 1910-х гг.
В целом, суммируя данные, заметно желание составителей плана представить все исторические эпохи, дать студентам самые широкие знания по истории России и мира. С точки зрения современной педагогики высшей школы, этого
1 Гутнов Д. А. Подготовка кадров историков. С. 57.
явно недостаточно. Студент на выходе из университета должен обладать не только суммой знаний, но и владеть инструментарием историка, быть хорошо подготовленным по теоретико-методологической части. В учебном плане 1919 г. недостаточно, на наш взгляд, представлены вспомогательные исторические дисциплины и курсы по методологии истории. Это замечал и член бюро академической комиссии студентов А. И. Митт: «...многие важные (даже основные) предметы <...> почему-то не читаются: историческая география, <.> палеография, дипломатика, эпиграфика и др. Необходимо в самом начале уже будущего триместра начать чтение всех этих предметов»2.
Но у Наркомпроса по вопросу содержания исторического образования были иные планы. С 1920 г. начинается наступление на университетскую автономию: факультетами отныне управлял не профессорский совет, а президиум, назначаемый Главпрофобром. Президиумы факультетов подчинялись формируемому Наркомпросом правлению вуза3, в который входили и представители студенчества, и сотрудники вуза, и члены профессорско-преподавательского состава. Причём для последних была установлена небольшая квота: в Московском университете всего 2 человека из 11 относились к профессорам. Их голос при обсуждении организации учебного процесса, содержания учебных программ был практически не слышен. К примеру, жена историка С. Ф. Платонова Н. Н. Платонова отмечает в своём дневнике: «С. Ф. [Сергей Фёдорович Платонов - А.С., Н.Г.] не бывает теперь в заседаниях факультета и совета из чувства брезгливости; ему претит присутствие в них ассистентов, лаборантов и представителей студенчества <...> среди этой массы народа "старшие" профессора совсем теряются»4.
Эти изменения незамедлительно сказались на учебном процессе. От исторических отделений требовали «сближения преподавания с жизнью»5. Это означало, что теперь следует ориентироваться на подготовку не научных деятелей, а педагогов обществоведения в школах. Основным компонентом в преподавании должен был стать педагогический цикл, исторические же курсы -своего рода надстройкой. Университетам уже с
2 ЦГА г. Москвы. ЦХД после 1917 г. Ф. 1609. Оп. 6. Д. 7. Л. 35.
3 Иванов, К. В. Новая политика образования в 1917-1922 годах. С. 366.
4 Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 585. Оп. 5702. Л. 6 об.
5 ЦГА г. Москвы. ЦХД после 1917 г. Ф. 1609. Оп. 6. Д. 7. Л. 36.
начала 1920-х гг. предлагалось (а затем эта идея директивными методами претворилась в жизнь) отказаться от совмещения научных и учебных функций. По мнению профессоров, это неминуемо должно было привести к настоящей катастрофе: невозможности производства новых кадров, оторванности преподавания от общего современного состояния науки1. Но «наверху» считали, что высшим учебным заведениям следует готовить специалистов-«практиков», «прикладников». Бывшие историко-филологические факультеты должны были выпускать исключительно журналистов, литературных критиков, корректоров, учителей и т. п. Такая реформа явно свидетельствует о недальновидности её авторов, о непродуманности шагов: прикладные дисциплины без базиса в виде фундаментальных наук просуществовать долгое время не смогут, последствия выразятся в резком падении уровня образованности «практиков». Нововведения противоречили основам университетского бытия, где всегда гармонично сочетались учебная и научная составляющие. Группа профессоров Петроградского университета заявила в 1921 г. по этому поводу: «Основы университетской реформы, которые выяснились на реформе общественного факультета и в уставе исследовательских институтов, разделяют учебные и учёные функции университета и тем самым противоречат идее университета, главной задачей которого является подготовлять учёных деятелей, могущих содействовать развитию науки, и одновременно с этим давать широкое научное образование»2.
Одновременно с этим был взят курс на увеличение числа марксистских дисциплин в учебных планах, пополнение профессорско-преподавательского состава историками-материалистами. Последнее привело к расколу среди преподавателей: появились привилегированные, представители «старого» состава, и непривилегированные, назначавшиеся на основании «партийно-политических соображений, а не научной квалификации»3.
Некоторые профессора «старой» генерации пытались приспособиться к новым условиям, предлагая учебные курсы в духе, как им казалось, «материалистического понимания истории», но они, как правило, отвергались. В фонде академика В. П. Бузескула сохранились программы ряда дисциплин от 1923 г.: «История культуры»,
1 Центральный государственный архив г. Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Ф. 7240. Оп. 14. Д. 16. Л. 188.
2 Там же. Л. 185 об.
3 Там же. Л. 213.
«Западноевропейская историография», «История социальных отношений и идеологий» - с пометкой харьковского методкома «Отклонить. Программы не соответствуют материалистическому пониманию истории»4. Подчеркнем, что само понимание марксизма и материализма в 1920-е гг. не было ещё догматически оформлено5. Между тем, к специфически марксистским принципам относились: «материалистический анализ, видение мира в его системности и диалектически противоречивой динамике, примат экономического начала в понимании общественной эволюции, видение истории "снизу"»6. В духе традиции 1920-х гг. В. П. Бузескул пытался актуализировать свои учебные курсы, показать их важность для современности: «История культуры <...> должна научить сознательно относится к окружающей действительности и современности <.> как много в этом прошлом иногда такого, что сближает его с современностью»7. Показательно, что в лекции о первобытной культуре предполагалось изучение феномена «первобытного коммунизма», проблемы влияния орудия и материала на ход и успехи культуры, социальной организации общества. В разделе о греческой культуре уделяется особое внимание «политической и классовой борьбе»8. В объяснительной записке программы по истории социальных отношений и идеологий отмечается, что «должна быть подчёркнута связь между социальными отношениями и идеологией и показано, как бытие отражалось на сознании и как в свою очередь идеи влияли на бытие»9. Мы привели лишь немногие выдержки, но они ярко свидетельствуют о попытке В. П. Бузескула «встроиться» в новую действительность. Но профессор всё же не был принят «за своего», он так и остался учёным «дореволюционной формации».
В соответствии с вышеуказанными задачами в начале 1920-х гг. изменениям подверглось историческое образование в университетах10. Историческое отделение ФОНа в 1921 г. было преобразовано в общественно-педагогическое, получив специальное назначение готовить педагогов-об-
4 Санкт-Петербургский филиал архива Российской Академии наук (ПФА РАН). Ф. 825. Оп. 1. Ед. хр. 67. Л. 1-1 об.
5 Дмитриев, А. Н. «Академический марксизм» 1920-1930-х гг. ... С. 21; Сидоров, А. В. Марксистская историографическая мысль 20-х годов. С. 32-33; Долгова Е.А. Споры о методе. С. 166-172.
6 Метель, О. В. «Отвергнутая классика». С. 21.
7 ПФА РАН. Ф. 825. Оп. 1. Ед. хр. 67. Л. 2.
8 Там же. Л. 3-4.
9 Там же. Л. 9.
10 Подробнее о реформах в сфере науки и высшего образования см.: Ш. Х. Чанбарисов, Л. Г. Берлявский, Т. И. Кали-стратова.
ществоведов (историков) для старших групп трудовой школы и рабфаков. В этом же году вышел декрет СНК «Об установлении общего научного минимума, обязательного для преподавания во всех высших школах РСФСР». В этот минимум вошли: исторический материализм, история пролетарской революции, государственный строй РСФСР и план электрификации.
Общественно-педагогическое отделение Московского университета расширило перечень обязательных для изучения дисциплин. На 19231924 уч. г. предполагалось обязательное освоение следующих курсов. Для 1-го года обучения лекции (для желающих - семинарским путём могли быть пройдены): «Политэкономия», «Исторический материализм», «Общее учение о государстве и государственный строй Советских Республик», «История социализма», «19 и 20 века в истории России и Запада», один из новых языков. 2-ой год обучения: семинарии «Экспериментальная педагогика», «История России XVИ-XIX вв.» или «История Запада XVИ-XIX вв.», «Исторический материализм повышенного типа»; факультативно семинарии: «История РКП», «Историческая география», «История религии», «История раннего христианства», «История социализма»; лекции: «История рабочего класса и рабочего движения» или «История социализма», «История народного хозяйства» или «Современное мировое хозяйство», «Методы работы со взрослыми и подростками», «Современные педагогические учения». 3-й курс обучения, семинарии: «История революционного движения в России» или «История революций Запада», «История средних веков» или «Курс по древней истории», «Методика обществоведения в школьных и внешкольных учреждениях»; факультативно: «История интернационала», «Философия материализма», «Экскурсионное дело и краеведение», «Методология истории», «Техника исторического исследования»; лекции: «История хозяйственного развития России», «Просветительская политика РСФСР и организационные формы просвещения», «Школьная гигиена и санатория», «Гражданское право» (последние два - необязательны)1.
Мы сознательно для наглядности привели полный список дисциплин. При его анализе выявляются несколько тенденций в развитии исторического образования. Бросается в глаза преобладание семинарских занятий над лекционными. Действительно, предполагалось повышение самостоятельных занятий студентов: преподава-
1 ЦГА г. Москвы. ЦХД после 1917 г. Ф. 1609. Оп. 6. Д. 85. Л. 2-5.
тель должен был в начале курса выдать список тем, а далее обучающиеся прорабатывали материал вне аудитории по группам. Подготовленный в результате этого доклад должен был быть представлен в аудитории. Вероятно, таким образом авторы реформы пытались оградить молодёжь от некритического восприятия идей профессоров, выдвигаемых с кафедры. Особенно если эти профессора принадлежали к «старой» школе. Но данный замысел сложно было реализовать на практике в виду недостаточности или вообще отсутствия учебных пособий и монографий. Свобода в интерпретации учения К. Маркса привела к возникновению разноголосицы в понимании его основных идей. Думается, во многом именно эта ситуация явилась предпосылкой к возникновению дискуссий на рубеже 1920-1930-х гг., которые в итоге привели к формированию догматического марксизма.
По сравнению с предыдущими учебными планами резко сократилось количество спецкурсов и спецсеминаров, выбираемых студентами. Как указывалось выше, студенты обязательно должны были прослушать ряд обязательных марксистских курсов, установленных декретом Совнаркома. Помимо этого, студенту разрешалось и самому выбирать учебные дисциплины. Однако эта возможность была сильно ограничена однотипностью предлагаемых предметов: например, «История революционного движения в России» или «История революций Запада»; «История рабочего класса и рабочего движения» или «История социализма» и др. Из данного обстоятельства следует заключить, что планировалась подготовка учителей в марксистском духе, именно эта составляющая была главенствующей. Значительно выросло и число дисциплин по педагогике и методике преподавания, что связано с выдвинутой целью - подготовкой не деятелей науки, а «прикладников». Чувствуя тенденцию, направленную на изгнание из университетов целых научных направлений, профессора забили тревогу. Они утверждали, что даже школьный учитель обязательно должен получить строго научное образование в пределах его будущей специальности, иначе последствия такой реформы окажутся катастрофическими - резко упадёт образовательный уровень средних школ, сами учителя превратятся в ремесленников, которые без творчества и глубокого знания будут подходить к преподаванию2.
В результате внедрения большого количества предметов по педагогике и марксизму сильно пострадал блок занятий, связанных с изучением
2 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 16. Л. 79.
конкретной истории. По сути, выпускник был осведомлён только в области, как бы мы сказали, новейшей истории. Социально-экономическое и политическое развитие государств до XIX в. оказывалось невостребованным авторами планов. Совсем уж дико выглядит то обстоятельство, что отныне студенты выбирали, будут ли они слушать древнюю или средневековую историю. Отдельные сюжеты из этих эпох могли проявляться в курсах об истории народного хозяйства или истории рабочего класса, но фрагментарно. Целостного представления о древнем мире или средних веках и в целом об историческом процессе у студентов, наверняка, не складывалось. Исключение целых эпох истории человечества из учебного процесса преследовало и другую цель: понизить влияние профессоров «старой» школы. Большинство антиковедов и медиевистов как раз и принадлежало к таковым. Архивные документы середины 1920-х гг. свидетельствуют, что в это время идёт кампания по выявлению «идеологических шероховатостей преподавательского состава»1, которая приводит к исключению из университетов большого количества профессоров-немарксистов и замене их представителями «новой формации». Зачастую на своих преподавателей доносили учащиеся, которые, вероятно, таким образом хотели зарекомендовать себя как активные «общественники», разбирающиеся в марксизме. Это позволяло обеспечить себе в будущем хорошую работу, но приводило к расколу в среде преподавательского состава, накалу внутренней обстановки и постоянной напряжённости. Хотя были и такие, кто нацеливался на фундаментальную научную подготовку и желал учиться у маститых профессоров. Так, в 1924 г. 15 студентов Московского университета подали прошение об открытии семинария Д. М. Пе-трушевского «Экономическая история средних веков»2. Но вопрос так и остался открытым. Подобные факты свидетельствуют о желании администрации факультета оттеснить от работы с молодёжью представителей «старой» школы.
Примечательно, что в Ленинградском университете в учебном плане общественно-педагогиче-
1 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 171. Л. 30-30 об.
2 ЦГА г. Москвы. ЦХД после 1917 г. Ф. 1609. Оп. 6. Д. 8.
Л. 65.
ского отделения в 1925 г. были введены дополнения: стали обязательными курсы по древней, средневековой и новой истории наравне с семинарами по ленинизму и историей РКП(б). Это даёт основание считать, что структура и содержание учебного плана - плод творчества факультета; диктат со стороны Совнаркома был, но он ограничивался, видимо, обязательным введением четырёх вышеуказанных курсов и определением приоритетов.
В 1925 г. вместо ФОНа возник этнологический факультет, где имелось историко-археоло-гические отделение, созданное для подготовки опять же «прикладников», узких специалистов -работников музеев. Историческая подготовка была минимальна. М. М. Цвибак в Ленинградском университете отмечал, что «подготовка специалистов по материальной культуре требует известной исторической ориентировки, ибо только в этом случае можно получить работников в области материальной культуры и музейного дела с широким кругозором, а не узких специалистов»3. Он предлагал предметной комиссии отделения ввести несколько исторических курсов, но многие выступили против, заявив, что в результате этого уйдут специальные курсы. В итоге остановились не на отдельных курсах по Древнему Востоку, истории Античного мира, а на общем курсе, который бы создавал представление о специфике исторического материала в отличие от археологического.
Таким образом, с революции 1917 г. и до 1923 г. в учебных планах, нацеленных на подготовку историков, сохранялись традиции, заложенные в дореволюционное время с незначительными изменениями. По нашему мнению, именно 1923 г. стал рубежной датой: были намечены основные векторы в дальнейшем развитии исторического образования: предоставление большинства курсов преподавателям марксистской школы, переход на семинарский метод занятий, подготовка не научных кадров, а учителей средних школ, уменьшение возможности реального выбора дисциплин исторического содержания. В дальнейшем несмотря на следующие друг за другом преобразования «мест знания», ситуация с преподаванием принципиально не менялась.
3 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 169. Л. 56.
Библиографический список
1. Берлявский, Л. Г. Власть и отечественная наука : формирование государственной политики : 1917-1941 гг. : автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Новочеркасск, 2004. 46 с.
2. Гутнов, Д. А. Подготовка кадров историков в Московском университете в конце XIX - начале XX в. : дис. ... канд. ист. наук. М., 1991.
3. Дмитриев, А. «Академический марксизм» 1920-1930-х гг. и история Академии : случай А. Н. Шебунина // Новое лит. обозрение. 2002. № 54. C. 10-38.
4. Долгова, Е. А. Споры о методе в российской исторической науке в 1920-е годы // Вестн. Рос. гос. гуманитар. ун-та. Сер. «Политология. Социально-коммуникативные науки». 2013. № 1. С. 166-172.
5. Иванов, К. В. Новая политика образования в 1917-1922 годах. Реформа высшей школы // Расписание перемен : (Очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи -СССР (конец 1880-х - 1930-е годы)). М., 2012. C. 359-379.
6. Калистратова, Т. И. Институт истории ФОН МГУ - РАНИОН (1921-1929). Н. Новгород, 1992. 216 с.
7. Кончаловский, Д. П. Воспоминания и письма. Paris : YMCAPress, 1971. 352 с.
8. Метель, О. В. «Отвергнутая классика». Советская историография первоначального христианства сквозь призму идейных влияний // Исторический ежегодник. 2012 : сб. науч. тр. Новосибирск : Параллель, 2012. С. 20-33.
9. Сидоров, А. В. Марксистская историографическая мысль 20-х годов. М. : Университет. гуманитар. лицей, 1998. 230 с.
10. Чанбарисов, Ш. Х. Формирование советской университетской системы. М. : Высш. шк., 1988. 255 с.
Сведения об авторах
Скворцов Артём Михайлович - кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры всеобщей истории Челябинского государственного университета.
Artyom-skvorcov@yandex.ru
Гришина Наталья Владимировна - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России Челябинского государственного университета.
natalyagrishina@mail.ru
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2015. № 2 (357). History. Issue 62. P. 49-56.
HISTORY EDUCATION IN SOVIET RUSSIA IN THE 1920'S: MAIN TRENDS IN THE DEVELOPMENT
A. M. Skvortsov
Candidate of Historical Sciences, Senior Lecturer of the Department of General History, CSU.
Artyom-skvorcov@yandex.ru
N. V. Grishina
Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Russian History, CSU. natalyagrishina@mail.ru
The article identifies the main trends in the development of history education in Soviet Russia in 1917— 1929, mainly through the materials of Moscow University. Classification and quantitative calculation of the subjects, offered by tutors and professors and included in the curriculum of the University, allow drawing some conclusions. According to the authors, from 1917 until 1923 curricula, aimed at the training of historians, were mostly following the traditions established in the pre-revolutionary time. In 1923 there were planned new vectors of further development of history education: the provision of the majority of courses to professors of the Marxism school, the transition to the seminar method of practice, preparation of school teachers, not scholars; reduction of a possibility of a real choice of history subjects.
Keywords: history education reform; curriculum; history of universities; historiography; Marxism.
References
1. Berljavskij, L. G. (2004) Vlast' i otechestvennaja nauka : formirovanie gosudarstvennoj politiki : 1917-1941 gg. [=Power and domestic science: the formation of public policy: 1917-1941]: avtoref. dis. ... d-ra ist. nauk. Novocherkassk. 46 s. (in Russ.).
2. Gutnov, D. A. (1991) Podgotovka kadrov istorikov v Moskovskom universitete v konce XIX- nachale XXv. [=Training of historians at the University of Moscow at the turn of XIX - XX centuries]: dis. ... kand. ist. nauk. M. (in Russ.).
3. Dmitriev, A. (2002) "«Akademicheskij marksizm» 1920-1930-h gg. i istorija Akademii : sluchaj A. N. Shebunina" [="Academic Marxism" of the 1920 - 1930s and the history of the Academy: the case of A.N. Shabunin], in: Novoe lit. obozrenie. № 54. C. 10-38. (in Russ.).
4. Dolgova, E. A. (2013) "Spory o metode v rossijskoj istoricheskoj nauke v 1920-e gody" [=Disputes about the method in the Russian historical science in the 1920-ies], in: Vestn. Ros. gos. gumanitar. un-ta. Ser. «Politologija. Social'no-kommunikativnye nauki». № 1. S. 166-172. (in Russ.).
5. Ivanov, K. V. (2012) "Novaja politika obrazovanija v 1917-1922 godah. Reforma vysshej shkoly" [=The new policy of education in 1917 - 1922 years. Reform of the higher school], in: Raspisanie peremen : (Ocherki istorii obrazovatel'noj i nauchnoj politiki v Rossijskoj imperii - SSSR (konec 1880-h - 1930-e gody)). M. C. 359-379. (in Russ.).
6. Kalistratova, T. I. (1992) Institut istorii FONMGU- RANION (1921-1929) [=The Institute of history, Faculty of social Sciences MSU - RASISS (1921-1929)]. N. Novgorod. 216 s. (in Russ.).
7. Konchalovskij, D. P. (1971) Vospominanija i pis'ma [=Memoirs and letters]. Paris : YMCAPress. 352 s. (in Russ.).
8. Metel', O. V. (2012) «Otvergnutaja klassika». Sovetskaja istoriografija pervonachal'nogo hris-tianstva skvoz'prizmu idejnyh vlijanij [="Rejected classics". Soviet historiography of the original Christianity through the prism of ideological influences], in: Istoricheskij ezhegodnik. 2012 : sb. nauch. tr. Novosibirsk : Parallel'. S. 20-33. (in Russ.).
9. Sidorov, A. V. (1998)Marksistskaja istoriograficheskaja mysl' 20-h godov [=Marxist historiograph-ical thought of the 1920-ies.]. M. : Universitet. gumanitar. licej. 230 s. (in Russ.).
10. Chanbarisov, Sh. H. (1988) Formirovanie sovetskoj universitetskoj sistemy [=The formation of the Soviet University system]. M. : Vyssh. shk. 255 s. (in Russ.).
