CC BY
56
УДК 821.131.1.06 Д. С. Фарафонова
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2013. Вып. 1
ИСТОРИЧЕСКИЙ ИЛИ ФИЛОСОФСКИЙ РОМАН? К ВОПРОСУ О ЖАНРОВОМ СВОЕОБРАЗИИ РОМАНА Л. ПИРАНДЕЛЛО «СТАРЫЕ И МОЛОДЫЕ»
Роман выдающегося итальянского писателя Луиджи Пиранделло «Старые и молодые» (1913) стал важной вехой в творческой эволюции писателя, воплотив в основных своих чертах особенности его художественного метода. Основы этого метода изложены в трактате «Юморизм» ("Пишопзшо", 1908), который писатель завершил незадолго до начала работы над романом. Сам Л. Пиранделло неоднократно называл его самым крупным своим романом: «Я представил в нем всю глубину нравственного падения итальянского общества, пришедшего на смену энтузиазму национально-освободительной борьбы, — в момент пика этого падения, который пришелся на последнее десятилетие XIX века, ознаменованное скандалами в Римском банке и возникновением движения рабочих союзов на Сицилии», — сообщает Пиранделло своему другу, сицилийскому драматургу Россо ди Сан Секондо [1, р. 102]1.
Историческая перспектива, избранная автором для воплощения его замысла, представляется неожиданной в контексте идей, сформулированных Пиранделло в теоретических статьях, связанных с утверждением относительности истины и «нелинейной» природы факта, а также с отрицанием традиционной формы рассказа как наиболее адекватно отражающей действительность и временное ее измерение, т. е. процесс истории. В этой связи особенно интересно проследить, насколько роман, повествующий о событиях в Италии начала 1890-х годов, связанных с противоречивыми последствиями Рисорджименто, соответствует принципам исторического повествования и каким образом историческая перспектива сочетается с определенным «антиисторизмом» взглядов Пиранделло, отвечающим тенденциям научной мысли в области философии истории в конце XIX века, связанным с кризисом позитивизма.
Споры о жанровом своеобразии романа «Старые и молодые» составляют одну из центральных проблем посвященных ему исследований [2, 3]. В основе этих споров лежит вопрос о том, в какой мере роман является историческим и правомерно ли его определение как философского или философско-исторического. Чтобы дать ответ на этот вопрос, необходимо рассмотреть роман в контексте эволюции итальянского исторического романа.
Образцом исторического романа в Италии является роман А. Мандзони «Обрученные» (1840), оказавший огромное влияние на последующее развитие итальянского романа как такового. В основе его лежит представление об истории как о едином процессе, в котором случай является лишь проявлением скрытой закономерности, кото-
Фарафонова Дарья Сергеевна — аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: dasha.far@gmail.com
1 Впервые статья была опубликована в журнале «Коррьере ди Сичилия» от 25-26 июня 1911 г. (Corriere di Sicilia. 1911. 25-26 giugno). © Д. С. Фарафонова, 2013
рую необходимо распознать. Следуя опыту В. Скотта2, чья роль в истории европейской культуры выходит далеко за пределы собственно художественной литературы3, Манд-зони через подробное воссоздание нравов эпохи стремится познать и представить некие универсальные законы бытия, воспроизвести «вечное во временном» [6, с. 283], утверждая в то же время идею исторической необходимости. В основе этой идеи лежала новозаветная провиденциальная концепция исторического процесса, которую приняли и представители новой французской романтической историографии, сделав ее базой для своих теоретических изысканий.
Отдаленность описываемых событий во времени по отношению к настоящему является одним из основных условий создания исторического романа: «Если страсти, возбужденные историческим событием, угасли, если стало возможным судить о нем беспристрастно, то искусство имеет право его изображать; отказать в этом искусству значило бы обречь его на оскудение» (цит. по: [7, с. 295])4. Таким образом, в теории исторического романа утверждается мысль о том, что только завершившаяся эпоха, последствия которой известны, может быть предметом объективного повествования.
Начиная с 1830-1840-х годов интересы ведущей литературы в Европе перемещаются в направлении современности. Особенно показателен в этом отношении опыт О. де Бальзака: свой исторический роман «Шуаны» (1829), повествующий о сравнительно недавних событиях, он включает в корпус «Человеческой комедии», превратив его в роман о современной жизни [7, с. 349].
В Италии в период Рисорджименто в связи с необходимостью непосредственно осознать ту историю, которая свершалась в настоящем, рождается так называемый роман о современной истории. Создатели этого романа — Джованни Руфини, Джу-зеппе Ровани и Ипполито Ньево — в стремлении понять истоки и раскрыть причины революционной волны, которая поднялась в Италии, обратились к истории, непосредственно связанной с настоящими событиями. Сосредоточение на этих событиях, тем не менее, не привело к потере метода решения проблемы исторической правды, предложенного историческими романистами, в частности Мандзони в романе «Обрученные»: речь идет о методе постижения истины посредством погружения в прошлое с помощью воображения и через подробное изучение исторических документов. Таким образом, метод, выработанный историческим романом, перестали связывать с историческим материалом и стали применять к современной теме.
И в основе исторического романа Мандзони, и в основе романа о современной истории лежит представление о содержании истории как о непрерывном, закономерном, необходимом во всех своих процессах становлении человечества. Задачей писателя является установление внутренней связи между разрозненными фактами действи-
2 О влиянии романов Вальтера Скотта на появление и развитие исторического романа в Италии в первые десятилетия XIX века см. статью А. А. Акименко «Вальтер Скотт и становление итальянского исторического романа» [4].
3 По мнению Б. Г. Реизова, под влиянием Вальтера Скотта «в Европе возникла новая философия истории и новая историография, выросла историческая мысль вообще» [5, с. 121]. В частности, неоценимо влияние Скотта на создание французской романтической историографии, во многом явившейся теоретическим развитием подхода Скотта к анализу исторического процесса.
4 Это высказывание принадлежит Людвигу Вите, автору драм-хроник из истории Лиги, участвовавшему в дебатах о том, «какова должна быть давность», опубликованных в романтическом журнале "Globe" в 1825 г. Рассуждения Вите созвучны идеям Мандзони, в те же годы размышлявшего над проблемами поэтики исторического романа.
тельности, выявление «непрерывного развития однородных явлений и их взаимной обусловленности» [7, с. 290].
К концу XIX века резко меняется подход к историческому процессу, понимаемому теперь не как поступательное движение, но как борьба непостижимых сил, которая обретает разный смысл в зависимости от точки зрения и способа ее описания. Сокрушая принцип детерминизма, релятивизм врывается в историческую науку, но еще раньше — в область философии истории: антиистористская реакция, представленная работами А. Шопенгауэра, а позднее и вглядами Ф. Ницше, В. Дильтея и Г. Зиммеля, находит свое отражение в искусстве и литературе. История перестает быть полем отвлеченного, оторванного от человеческого существования знания, утверждается необходимость «возвращения к человеческой личности как центру сосредоточения усилий и интересов исследований прошлого, преодоления попыток „подогнать" исторический материал под априорные социологические или идеологические схемы» [8, с. 210]. В этой связи отрицается рассказ как традиционная форма исторического познания, являющегося основной функцией человеческого знания, благодаря которой человек в состоянии понять себя как историческое существо. Точнее, происходит отказ от традиционной структуры рассказа, от линейно развертываемого повествования, репрессивного по своей сути (ибо он неизбежно создает иерархию там, где изначально царит бессистемность), — в силу сознания изначальной хаотичности и неупорядоченности самого объекта исследования, т. е. исторического пространства.
Роман Пиранделло «Старые и молодые» являет собой яркий пример отхода от принципа линейности повествования как иллюстрации нелинейности самого исторического развития, что дало возможность итальянскому ученому В. Спинаццоле говорить об «антиисторичности» романа [9]. В этом состоит его основное отличие от классического исторического романа. Пиранделло изображает одни и те же события через призму восприятия разных персонажей, высвечивая их неоднозначность, представляя их во множестве различных взаимоисключающих ракурсов. В этой связи у читателя рождается ощущение многомерной реальности, а точнее множества реальностей, на которые распадается некогда единая картина бытия. В историческом романе прошлое также воссоздавалось посредством «исследования взаимно исключающихся сознаний» [6, с. 292], однако делалось это с позиции «всевидящего ока», с которой история предстает как поступательный процесс, даже если ни один из его участников не отдает себе отчета в том, какова его конечная цель. У Пиранделло этот процесс выглядит как конгломерат отдельных историй, среди которых ни одной не отдается предпочтение как наиболее близкой к некоей высшей истине. Более того, отрицается возможность объективного взгляда на историю, поскольку сами представления об этой высшей истине подвергаются переосмыслению.
Формально роман Л. Пиранделло по своим характеристикам, казалось бы, соответствует модели исторического романа в той форме, которую он принимает у ве-ристов. Особенно явственно прослеживается тематическое и структурное сходство с романом Федерико де Роберто «Вице-короли» (1894), повествующем о распаде аристократической семьи на фоне итальянской жизни после Рисорджименто. Действительно, в центре романа «Старые и молодые» находятся реальные события, воссозданные посредством детального изучения документов и исторических свидетельств, о чем Пиранделло сам заявляет в письме к известному журналисту и писателю того
времени Уго Ойетти5; идейное содержание романа составляет история краха одной семьи, через которую воссоздан более общий план крушения идеалов эпохи Рисор-джименто в период после объединения Италии. Действие разворачивается в пределах четких временных рамок, заданных конкретными событиями: от правительственных выборов в сентябре 1892 г. до января 1894 г., когда Сицилию охватила волна восстаний рабочих, жестоко подавлявшихся властями.
Почему же роман, во многом отвечающий признакам исторического повествования, тем не менее нельзя в полной мере считать историческим? В первую очередь это связано с тем, что история здесь в каком-то смысле отрицается — точнее, отрицается поступательный и линейный ее характер. Сицилия с первых же страниц романа предстает перед читателем будто парализованная всеобщим бездействием; время в поместье Ипполито Лаурентано Колимбетра «будто остановилось», а суждение Космо Лаурентано, финальным аккордом звучащее в этой «многоголосой драме», произнесено с «надвременной» позиции, «упраздняющей» историческую перспективу: оно утверждает тщетность иллюзий, которые человек принимает за высшую истину, и, следовательно, бессмысленность попыток извлечь какой-то урок из истории, кроме того, что каждому суждено пройти свой круг освобождения от этих иллюзий: «Одно только грустно, дорогие мои: грустно, когда вы поняли смысл игры! Я говорю об игре насмешливого бесенка, который есть у каждого из нас внутри и который развлекается тем, что представляет нам как внешнюю реальность все то, что немного спустя он же раскроет как иллюзию. <...> Нужно жить, то есть обманываться, предоставив насмешливому бесенку играть внутри нас, покуда он не устанет; и помнить, что все это пройдет... пройдет.» [11, с. 434]. Рассуждение это не является лишь высказыванием одного из героев, пусть и носителя авторского сознания. Все линии романа, многие из которых едва прочерчены, в то время как другие, не столь значимые для фабулы, вынесены на первый план, рисуют это движение к крушению иллюзий, к столкновению лицом к лицу с хаосом бытия, исключающим возможность целостного и гармоничного видения действительности. Частные судьбы повторяют сценарий более масштабного плана, в котором утрата веры в будущее совпала с всеобщим кризисом сознания, во многом связанным с интуитивным ощущением относительности самой категории времени. В этой перспективе линейное время как бы «исчезает»6, растворяясь в круговерти «вечного возвращения», в чем, вероятно, кроется смысл эпиграфа к роману: «Моим детям: сегодня молодым, завтра старым». Пиранделло, безусловно, был знаком с трудами Ницше, в частности с его интерпретацией истории как вечного возвращения, т. е. повторения бесконечное количество раз уже пройденного. Возможно, он воспринял эту идею в ее метафорическом истолковании, близком к классическому прочтению мысли о возвращении всего и вся «на круги своя», выраженной в Экклезиасте.
История утрачивает здесь начальное реконструктивно-археологическое содержание. У Пиранделло нет цели создать «исторически верную картину общества»: такое воссоздание если и имеет место, то является средством достижения иной цели — представления вневременных свойств человеческой натуры, живущей иллюзией, в тот критический момент, когда происходит крушение этой иллюзии на всех уровнях (историческом, общественном, индивидуально-личностном), когда ошеломленному сознанию
5 Письмо, датированное 18 декабря 1908 г. [10, р. 29].
6 Мысль о воплощенном в романе «конце истории», помимо уже упомянутого В. Спинаццолы, весьма интересно обосновал В. Мазиелло [12].
открывается бездна стоящей за ней пустоты. История оказывается достоянием прошлого, насыщенного событиями; в романе же неоднократно подчеркивается всеобщее состояние какого-то «безвременья», некоего морального вакуума, говорится об «инертности эпохи» [11, с. 270], о бессмысленности и даже вреде любых усилий привнести действие туда, где «время остановилось».
«Антиисторическим» роман является и в том плане, что, в противовес историческому роману, неотъемлемой и обязательной частью замысла которого является утверждение национальной идеи, в нем обнажается неоднозначность подобной идеологической установки, особенно ощутимая в момент подведения итогов национального объединения. Централизация государства пагубно сказывается на состоянии отдельных областей: политическое объединение не решило социальных проблем, скорее послужив фактором их обострения, что больше всего сказывалось в таких обнищавших областях, как Сицилия [13]. Подробно описанный в романе скандал в Римском банке, в котором оказались замешаны бывшие герои-гарибальдийцы, вошедшие в состав парламента, развеял миф об абсолютном благе, который несло в себе национально-освободительное движение, окончательно утвердив «банкротство патриотизма» [11, с. 243].
Отказ от линейной исторической перспективы в романе Пиранделло напрямую связан со смещением внимания в область вневременных универсалий человеческой жизни, с утверждением непреложных законов бытия, проявляющихся на всех стадиях истории. Но и сам способ повествования — посредством постоянных отступлений, дегрессий, через сложное многоголосие персонажей — воплощает в себе идею многомерности исторического пространства как поля бесконечного количества вероятностей, не укладывающегося в последовательную одномерную картину. Таким образом, роман по своим внутренним целям, по идейному содержанию, по способу воплощения изначального замысла отходит от модели исторического романа, во многом противопоставлен ему.
Историческая тематика отвечала стремлению Пиранделло «отразить горькую драму» своего поколения; но способ воплощения этого замысла, сосредоточенного на раскрытии одной из основных тем творчества писателя — темы относительности истины и субъективного характера реальности, свидетельствует о «внеисторической», философской позиции его автора, призванной через взгляд на историю как нелинейный и не постижимый в своих целях процесс осветить непреходящие законы человеческого бытия.
Источники и литература
1. Rosso di San Secondo interroga un umorista siciliano // Interviste a Pirandello. Parole da dire, uomo, agli alri uomini / a cura di I. Pupo. Palermo: Rubettino, 2002. P. 99-105.
2. Pupino A. R. Il groviglio di uno "strano romanzo" // Pirandello e l'arte della dissonanza. Roma: Salerno Editrice, 2008. P. 185-243.
3. Tatulli L. "I Vecchi e i giovani" nella narrativa di Luigi Pirandello. Trani: Adriatica, 1955. 149 p.
4. Акименко А. А. Вальтер Скотт и становление итальянского исторического романа // Актуальные проблемы итальянистики / ред. М. А. Марусенко. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2010. С. 152-164. (Сер. Древняя и новая Романия. Вып. 8.)
5. Реизов Б. Г. История и вымысел в романах Вальтера Скотта // История и теория литературы. Л.: Наука, 1986. C. 119-126.
6. Реизов Б. Г. Творчество Вальтера Скотта. М.; Л.: Художественная литература, 1965. 500 c.
7. Реизов Б. Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма. Л.: Художественная литература, 1958. 566 c.
8. Кулыга Л. А. К вопросу об истоках антиисторизма Фридриха Ницше // Вопросы историографии всеобщей истории: сб. ст. / под ред. Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой. Томск: Изд-во Томского университета, 1986. C. 208-213.
9. Spinazzola V. Il sovversivismo de' I vecchi e i giovani // Romanzo antistorico. Roma: Editori riuniti, 1990. P. 80-102.
10. Pirandello L. Carteggi inediti / a cura di S. Z. Muscara. Roma: Bulzoni editore, 1980. 375 p.
11. Пиранделло Л. Старые и молодые. Л.: Художественная литература, 1975. 440 с.
12. Masiello V. Icone della modernita inquieta. Storie di vinti e di vite mancate. Riletture e restauri di Verga e Pirandello. Bari: Palomar, 2007. 240 p.
13. Сказкин Д. С., Мизиано К. Ф., Дорофеев С. И. История Италии: в 3 т. М.: Наука, 1970. Т. 2. 608 с.
Статья поступила в редакцию 6 декабря 2012 г.
