CC BY
116
Э.Р. Алиев
Исторический экскурс терроризма в царской России
Рост насилия в повседневной жизни современного общества заставляет обратиться к теоретическим и психологическим истокам терроризма, корни которого уходят в глубь веков.
Истории хорошо известен период кровавого правления царя Ивана IV в 1565-1584 гг. Созданный им специальный репрессивный орган - Опричнина служил Ивану IV инструментом для расправ со всеми неугодными ему князьями и боярами. Жертвами опричнины стали князь Александр Горбатый-Шуйский, его сын Петр, их родственники Ховрины, князья Иван Сухин-Кашин, Дмитрий Шевырев, Иван Куракин, Дмитрий немой, Петр Горенский-Оболенский и другие [1, с. 128-141]. Опричнина содержала и соответствующим образом оформленную государственно-идеологическую концепцию и специально созданные военно-организационные структуры [2, с. 189], посредством которых и осуществлялся террор, то есть, опричнину царя Ивана IV можно рассматривать как инструмент реализации государственного террора. Примером того, что опричнина была именно органом террора, может служить акция в отношении жителей г. Великого Новгорода в 1570 году. Поводом для террора послужил донос о подготовке жителей к сдаче города литовскому королю. Город был окружен, перекрыты все выходы из него, после чего начались массовые пытки и казни горожан. Жителей города жгли огнем и сбрасывали в реку Волхов целыми семьями, где их добивали плававшие по реке стрельцы. Вслед за этими казнями, от которых погибло 1500 человек, Иван Грозный приказал громить все окрестности города, уничтожая при этом жителей селений, их имущество и домашний скот [1, с. 148-150].
Воздействие на сопротивлявшихся царской воле бояр проводилось в формах и масштабах, явно неадекватных угрозе, которая от них исходила. Оно было направлено на превентивное устрашение населения, на снижение психологической готовности к ослушанию царской воле, на подавление любых самостоятельных шагов под страхом тяжкого наказания и смерти. Раскрывая идеологическое и религиозное значение смертных приговоров Ивана Грозного, С.А. Веселовский отмечает, что царь стремился через нарушения православной обрядности ухудшить положение душ казнимых [3, с. 325336]. Мучительная смерть обреченных должна была показать живым, что не только тело, но и душа человека будет наказана.
И впоследствии к методам устрашения своих политических противников, в том числе и их убийствам, в целях укрепления своих позиций прибегали многие представители верховной власти России. Так, Борис Годунов при возникновении малейшей угрозы своей власти предпринимал безотлагательные меры для психологического устрашения и физического устранения своих противников - князей Быкасовых, Колыкаевых, Урусовых, Шуйских, Татьевых и других. В результате после смерти Федора Иоанновича у Годунова не было достойных соперников, и он был избран на царство [4, с. 28]. Екатерина II отстранила от престола и фактически санкционировала убийство своего мужа Петра III [5, с. 215-224].
Подобных политических убийств на протяжении всей истории человечества было великое множество. И назвать их террористическими актами можно условно - они были лишь оружием политических интриг, основным (если не сказать единственным) способом устранения соперника в борьбе за власть. В тех случаях, когда заговорщикам не удавалось осуществить задуманное убийство государственного деятеля, последний находился под воздействием постоянного страха за свою жизнь и, в свою очередь, инициировал преследования и физическое устранение мнимых и реальных политических противников.
Дооктябрьский российский терроризм составил особую строку в мировой истории - современный безбрежный террор берет свое начало с выстрела Каракозова 4 апреля 1862 г., возвестившего о начале эпохи терроризма. С тех пор для Запада и России он стал вполне приемлемым и универсальным средством решения практически всех конфликтов и проблем, возникающих в обществе и государстве, более того, самым простым, не требующим ни интеллектуальных усилий, ни опоры на нравственные ценности, ни дипломатического искусства, ни экономических затрат.
Анализ революционной борьбы тех лет приводит к выводу, что насилие становится аксиомой политической борьбы тогда, когда оно не имеет альтернатив. И справедливости ради нужно сказать, что изначально революционное движение в России не предполагало террористические методы борьбы. Выбор террора был результатом преследований правительства, сделавшего пропаганду в народе идей социализма чрезвычайно затруднительной, даже невозможной. В своих показаниях в следственной комиссии по делу о покушении Каракозова на жизнь Александра II, Н.А. Ишутин утверждал, что изначально средствами достижения политических целей «общества» являлись лишь сближение с народом и рабочим классом путем пропаганды социалистических идей в народе. И лишь когда народ будет достаточно подготовлен, предложить правительству устроить государство на социалистических
началах. В своем варианте программы Народной воли под названием «Террористическая борьба» (1880 г.), ставшей, своего рода, классикой «террористической мысли», Н.А. Морозов писал: «...террористическая борьба немедленно прекратится, как только социалисты завоюют себе фактическую свободу мысли, слова и действительную безопасность личности от насилия, - эти необходимые для широкой проповеди социалистических идей» [6, с. 105].
Терроризм второй половины XIX - начала XX вв. отличали следующие весьма существенные черты: 1) необоснованно расширенное представление о насилии со стороны власти и господствующих групп населения, включение сюда экономического и социального неравенства, а поэтому оправдание своего террора упомянутым насилием; 2) характерное для многих революционеров черно-белое видение мира, разделение людей на своих и чужих и обоснование в этой связи возможности физического уничтожения последних; 3) также типичное для многих революционеров и революционных теорий примитивизация общественных отношений, игнорирование сложнейших взаимоотношений в обществе, противоречивых и внутреннеконфликтных явлений и процессов, психологических факторов, природы человека; 4) доведение критики существующего права и основных правовых институтов до абсурда, до отрицания права вообще, а на основе этого формулирование положения о допустимости нарушения любых правовых норм при забвении того, что многие из них базируются на извечной и общечеловеческой морали; 5) стремление к нравственному оправданию терроризма ссылками на аморализм господствующих классов; 6) вера в то, что цель оправдывает средства и создание культа насилия; 7) убежденность в возможности построить желаемое общество справедливости, невзирая на конкретные исторические условия и исторический опыт человечества; 8) максимальная нетерпимость и мессианские претензии многих лидеров революционно-террористического движения, ненависть ко всем людям, к жизни вообще значительной части террористов. Необходимо отметить, что практически все эти особенности были унаследованы большевиками и современными левыми экстремистами.
Естественно, что отдельные исследователи пытались разгадать причины террористического взрыва в России, но в целом наука занималась этим не очень активно: имеется в виду не описание некоторых террористических актов, не документальные рассказы о терроризме и террористах, не судебные отчеты и не оценки этого явления, а именно поиск его причин. Одна из немногих и достаточно успешных попыток принадлежит О.В. Будницкому. Он выделяет следующие факторы: разочарование в готовности народных масс к восстанию, пассивность большей части общества; желание отомстить правительству за преследование революционеров; желание ликвидировать самодержавие и создать новый строй, причем, что очень важно, сделать это «малой кровью», убив царя и его ближайшее окружение; желание пробудить народ и подвигнуть его на активные действия, вот почему террористы считали терроризм не только эффективным, но и эффектным средством.
Среди российских террористов дооктябрьского периода заметно выделяются те, которые действительно сострадали народу, были готовы беззаветно, до полного самопожертвования служить ему, истово, фанатично верили в возможность и необходимость физического уничтожения его врагов. Это были несгибаемые люди, на них не действовали никакие доводы, они не хотели знать ничего, кроме поставленной цели, и до конца были верны себе, нередко оправдывая любой аморализм, если он служил делу революции.
Между тем есть не вызывающая сомнения информация о том, что в числе террористов указанного периода заметна доля видевших решение общественных проблем, ставших их сугубо личными, только в убийстве. Данную мысль подтверждает и тот факт, что среди террористов насчитывалось немало самоубийц, и в жертву они приносили собственную жизнь. «Совершенным» типом террориста-некрофила следует считать Нечаева, а его «Катехизис революционера» - «учебным пособием» для клинического анализа некрофилии. Идеология этого «пособия» оказалась на редкость живучей, а сам Нечаев и после суда над ним, и после публикации «Бесов» Ф. Достоевского оставался все той же привлекательной фигурой для многих поколений отечественных революционеров.
Терроризм разрушал, как справедливо отмечал террорист Ткачев, иллюзию неприкосновенности самодержавия, освобождал людей от холопской преданности, выводил из под гнета оболванивающего и оскотинивающего их страха, способствовал возвращению им образа и подобия человеческого.
То, что Россия психологически и нравственно совершенно не была подготовлена к развернувшемуся террору, подтверждает известный процесс по делу Засулич, точнее - вердикт присяжных, которые оправдали ее. Засулич 24 января 1878 г. стреляла в петербургского градоначальника Трепова и тяжело ранила его. Ее оправданием было дано «добро» на дальнейшие такие же действия. Не случайно выстрел Засулич и последующее судебное решение многими были расценены как переломный момент в борьбе между государством и террористами. Покушения следовали одно за другим. Их жертвами в том же году стали немецкий кайзер, король Италии, король Испании. В 1879 г. было совершено новое посягательство на испанского короля, состоялось неудавшееся покушение на русского императора, которого в 1881 г. все-таки убили боевики
«Народной воли», в 1894 г. убит президент Франции Карно. По данным А. Камю, в 1892 г. произошло более тысячи покушений динамитчиков в Европе и около пятисот в Америке. В 1898 г. от их рук гибнет австрийская императрица Елизавета, в 1901 г. - президент Соединенных штатов Мак-Кинли. В России, где покушения на представителей власти никогда не прекращались, в 1903 г. возникла боевая организация партии эсеров, группа, по мнению А. Камю, самых поразительных фигур русского терроризма.
У терроризма были свои певцы и пророки, например, Нечаев, Морозов, Степняк-Кравчинский, Савинков. Так, террорист Морозов, впоследствии почетный академик Академии наук СССР, награжденный многими советскими орденами и медалями, писал в 1879 г.: «Политическое убийство -это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и один из лучших агитационных приемов. Террористическая борьба представляет совершенно новый прием борьбы. Она казнит только тех, кто действительно виновен в совершающемся зле. Террористическая революция представляет поэтому самую справедливую из всех форм революции. Она представляет в то же время и самую удобную ее форму. С незначительными силами она дает возможность обуздывать усилия до сих пор непобедимой тирании».
Революционерами-террористами еще двигала неукротимая ненависть, которая, как известно, не относится к числу добродетелей, причем ненависть и к существующему строю, и к конкретным лицам. Революционеры-террористы, как и последующие тоталитарные диктаторы, были несвободны, ибо только в уничтожении видели решение всех проблем.
Стороны - власть и революционеры-террористы - были абсолютно глухи друг к другу, не стремились к взаимному пониманию и тем более компромиссу, хотя иногда государство и делало некоторые политические шаги. Их взаимную ненависть можно расценивать как специфическую причину терроризма.
Среди террористов было очень мало «чистых» рабочих, «чистых» крестьян, «чистых» мещан, а тем более представителей интеллектуальной элиты, в основном это была полуинтеллигентская, разночинная публика. В своей массе они представляли собой людей не только без корней и традиций, но и без личных перспектив, без должной психологической и социальной адаптации. Внешне последнее обстоятельство выражалось в том, что большинство из них не имели семьи, во всяком случае в привычном смысле этого слова, часто меняли место жительства, что естественно при нелегальном образе жизни, и т.д. К тому же в числе террористов, как всегда, было много игроков, которые обычно живут одним днем. Вот почему все они требовали всего и сразу, совершенно не принимая во внимание, что для судьбоносных реформ нужны соответствующие объективные социальные, политические, экономические, психологические и иные условия.
Верховенский в «Бесах» Ф. Достоевского выразил стремление решить все проблемы так: «Минуя разговоры - потому что не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет, - я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий в сочинении социальных романов и в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные куски, которые вам сами в рот летят и которые вы мимо рта пропускаете, или вы держитесь решения скорого, в чем бы оно ни состояло, но, которое, наконец, развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться, и уже на деле, а не на бумаге?» Верховенский, защитник права на бесчестие и террорист, не мог не придерживаться только второго пути.
Между тем слова Маркса о том, что террористические убийства являются специфически русским, исторически неизбежным способом действия, содержат очень серьезную попытку объяснения этих убийств. Ни в одной стране, во всяком случае европейской, не наблюдалось таких масштабов насилия и подавления, как в России, причем на протяжении всей ее истории.
Нельзя забывать о том, что революционный терроризм в значительной степени был спровоцирован косностью и даже тупостью самодержавной элиты, которая не только не умела маневрировать, но и не желала поступиться никакими своими правами и привилегиями. Находясь в плену давних традиций незыблемости институтов царской власти, эта власть никогда, в сущности, не искала диалога в обществе, полагаясь на несокрушимость и вековечность своего господства.
Кто знает, как пошла бы дальше история России, если бы Александр III прислушался к призыву Владимира Соловьева и помиловал убийцу своего отца, морально разоружив революционеров, а не создал бы своей волей и руками палача мучеников революции и предмет подражания для тысяч неофитов.
Конечно, взаимная ненависть и непримиримость активно питают террористическую жестокость каждой стороны, и этот фактор можно отнести к числу условий, ей способствующих. Однако думать, что история России пошла бы по другому пути, если бы Александр II не утвердил бы смертный приговор Каракозову, а Александр III помиловал бы убийц своего отца, нет никаких оснований.
Если бы Александр III помиловал бы убийц, террористы могли бы интерпретировать его поступок как слабость власти или желание уступить, но только в данном вопросе. Поэтому они не стали бы разоружаться, найдя множество других причин и поводов для новых террористических актов. По-видимому, они были запрограммированы на террор всей социальной жизнью своего времени и своей личностью и иначе просто не могли чувствовать и делать.
Литература
1. Нечволодов А. Сказания о русской земле. Репр. изд. Кн. 4. М., 1992.
2. Петрищев В.Е. Заметки о терроризме. М., 2001.
3. Веселовский С.В. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
4. Ключевский В.О. Сочинения в 9-ти т. М., 1988. Т. 3.
5. Кошель П.А. История российского терроризма. М., 1995.
6. Будницкий О.В. История терроризма в России в документах, библиографиях, исследованиях. Ростов н/Д, 1996.
