CC BY
95
Н.В.Романовский
ИСТОРИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ В РОССИИ: РЕТРОСПЕКТИВА И ГОРИЗОНТЫ
Романовский Николай Валентинович — доктор исторических наук, профессор, зам. главного редактора журнала «Социологические исследования».
Научный потенциал исторической социологии пока слабо влияет на процессы в отечественном обществоведении, в отличие от роли этой дисциплины в социальной науке на Западе. Одна из причин этого - нечеткость понимания специфики исторической социологии. Литература иногда представляет ее как взаимодействие истории и социологии, выясняет их различия, специфику, порой ослабляя внимание к социологической сущности исторической социологии. Констатирую ясно и определенно - ниже речь идет об исторической социологии как части социологии. Анализ исторической социологии (для краткости ИС) в рамках социологического знания, в свою очередь, означает выяснение а) того, что такое социологическое знание, и б) соотношения этого знания с ИС при признании множественности понимания предмета социологии и ИС «прежде и теперь».
Как это имеет место по отношению ко всем практически наукам об обществе, предмет социологии трактуется по-разному1. Но раз историческая социология -часть социологии, то определение социологии, например, как науки о законах общества и его развития, предполагает изучение законов исторической социологии, методов их исследований и т.п. Если социология нечто иное, тогда ИС предстанет в ином качестве. Определения исторической социологии - производны от дефиниций социологии. Эволюцию ИС претерпевала как часть социологии. Поэтому характеризовать современную ИС целесообразно путем экскурса в ее историю на фоне развития социологии.
Социология всегда была тесно связана с исторической наукой. Ш.Л.Монтескье и другие предтечи современной социологии строили свои труды почти исключительно на историческом материале. О.Конт, признанный основоположник социологии, определял ее, в частности, как историю без имен и дат. Конт выделял в социологии социальную динамику; еще один исходный компонент социологии -социальная генетика (наряду с социальной статикой, социальной механикой
и т.п.) - предполагал основательное использование материала истории. Эволюционисты (Г.Спенсер и др.) всецело строили свои концепции на этом материале. Акцент, сделанный Э.Дюркгеймом на «социальном факте», имеющем центральное значение для социологии, отражает сущностную близость истории и социологии. Но от близости к самоопределению путь был не близок.
Вместе с тем параллельное развитие не могло не поставить вопроса о теоретическом размежевании обеих наук и уточнении специфики каждой из них, проявляющейся в предмете, теории, методологии, эмпирике исследований. Г.Риккерт, В.Дильтей, М.Вебер, Ш.-В.Ланглуа, Ш.Сеньбос, Э.Дюркгейм и другие мыслители той поры обращались к этому кругу проблем2 в позитивистском, как правило, смысле. «Спор о методе» (вторая половина XIX в.), по оценке одного из современных социологов, породил такую ситуацию: «Социальные науки сложились в расколотом лагере, часть которого сейчас называется дисциплинами, тяготевшими - по меньшей мере в начале - к идиографическому, гуманитарному лагерю (история, антропология, ориенталистика). Другие склоняются в основном к но-мотетическому сциентистскому лагерю (экономика, социология, политическая наука)»3. Раздел между социологией и историей по линии номотетика (греч. но-мос - закон), как отличительной черты социологии, и идиография (греч. идиос -своеобразие) в применении к истории значим и сейчас.
Характерно в этой связи название монографии немецкого философа П.Барта, вышедшей в 1896 и опубликованной на русском языке в 1897 г. - «Философия истории как социология»4. Искания последней трети XIX в. привели к выделению ИС в самостоятельную дисциплину. По мнению, высказанному в «Журнале исторической социологии» (о нем ниже), на право быть ее основателем мог бы претендовать немецкий историк культуры Карл Лампрехт. Но большинство авторов пальму первенства отдают М.Веберу5.
В странах с давними национальными социологическими традициями траектории становления и развития ИС сложились по-разному: отсюда многообразие опыта и сложность унификации оценок, обобщений. Во Франции импульс, шедший от Э.Дюркгейма (умер в 1917 г.), привел к созданию журнала и школы «Анналов» после Первой мировой войны. В Германии споры об исторической социологии, связанные с М.Вебером, на время угасли, чтобы возобновиться после 1945 г. под влиянием американской социологии, открывшей для себя в 30-е годы теоретические построения М.Вебера, Г.Зиммеля, Ф.Тенниса и др. В США и Англии пик интереса к ИС пришелся на вторую половину ХХ в.
Пути исторической социологии в России и мире разошлись в 20-е годы. В конце ХХ в. Россия шла в ногу с европейской социологией. Н.И.Кареев в докторской диссертации, вышедшей в 1883 г., писал о двух категориях наук: номологи-ческих, изучающих законы, и феноменологических, описывающих факты6. Видный социолог М.М.Ковалевский, по словам Н.И.Кареева, «строил социологию,
...опираясь на фактический материал, доставленный историей»7. Идеи социальных динамики, генетики и ИС не были чужды российским социологам. В.О.Ключевский, А.С.Лаппо-Данилевский, М.Н.Покровский, В.А.Рожков и другие ученые вели поиски на стыке истории и социологии. Непосредственно этой дисциплины коснулся спор российских позитивистов с антипозитивистами в конце XIX в. А.С.-Лаппо-Данилевский попытался соединить оба подхода: номотетический (социология) и идиографический (история). В главных социологических трудах «Основные принципы социологической доктрины О.Конта» (1902), «Методология истории» (два выпуска - 1910-1913 гг., переработанное издание - 1923 г.) А.С.Лаппо-Данилевский проводит мысль, что социология, интересуясь развивающими явлениями, вырабатывает генерализирующие понятия, акцентирует повторяющиеся явления; история же работает с понятиями, схватывающими прежде всего индивидуальное, неповторимое, уникальное. Работы Н.А.Рожкова «Основные законы развития общественных явлений (краткий очерк социологии)» (1907), «Исторические и социологические очерки. Сб. статей» (1906), «Обзор русской истории с социологической точки зрения в двух частях (1903-1905)», «Русская история с социологической точки зрения» (1910) и др. выразили грань увлечения социологией в России - стремление связать ее концепции с исследованием отечественной истории8.
Историческую социологию как поиск общего (всеобщего) в историческом процессе рассматривал В.О.Ключевский. Он был убежден, что любая наука в равной степени номотетична там, где она объясняет, и идиографична там, где она описывает. Ключевский выделял такие социологические параметры истории, как «основные силы общежития», его элементы - личность, общество, природа страны, физиологические, экономические, юридические, политические и духовные элементы, делал попытку построения схемы социально-исторического процесса. О том, насколько близки были Ключевскому современные ему социологические концепции, говорит вводная глава к его полному курсу лекций «Русская история». Этому курсу он ставил «социологические задачи», определив во вступительной лекции историю как подготовительную ступень «научного здания социологии». В первой вводной лекции в разделе об исторической социологии о соотношении социологического знания и метода с историей говорится: «Историческое изучение строения общества, организации людских союзов, развития и отправлений их отдельных органов, - словом, изучение свойств и действия сил, созидающих и направляющих людское общежитие, составляет задачу особой отрасли исторического знания, науки об обществе, которую также можно выделить из общего исторического изучения под названием исторической социологии». Со временем, по его словам, из науки о том, как строилось человеческое общежитие, - «и это будет торжеством исторической науки» - может выработаться общая социологическая часть ее - наука об общих законах человеческих обществ9. Отметим в этой
связи, что в известной монографии М.В.Нечкиной о В.О.Ключевском (1974) тема «Ключевский и социология» практически не затрагивается в силу, надо полагать, идеологического предубеждения к этой научной дисциплине.
В русле этих подходов работал П.А.Сорокин: «история как раз изучает факты неповторяющиеся... Всякое регулярно повторяющееся явление не есть объект истории» (1912)10. Генетический подход к социальному для него был правилом. Позднее, в 20-е годы, показывая циклический характер социально-исторического процесса11, он находит подтверждение своей позиции в философско-историчес-кой мысли, начиная с Экклезиаста: «Род проходит, и род приходит; а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает и нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое»; но [это] было уже в веках, бывших прежде нас» [Экклезиаст. 1.2-11]. В канун Второй мировой войны, рассуждая о природе войн, он использовал данные о 96712 войнах, начиная с первых, известных историкам.
Мировая социология с 20-х годов обращается к эмпирике, к частным предметам, решая прагматические задачи, создавая отрасли прикладного социологического знания. На это ушла эпоха развития социологии, длившаяся десятилетия. Были достигнуты большие успехи в изучении общественного мнения, его влияния на политику, экономику, общество. «Фактологические» социологические исследования того времени аккумулировали горы эмпирических данных. Но только часть из них привела к значимым заключениям, к специальным теориям «среднего уровня» или выше. Большая часть исследований дала материал локального, ограниченного во времени, информационного характера. В микросоциологических исследованиях, социометрии, демоскопии, структурном функционализме, этнометодологии, интеракционизме и других внимание концентрировалось на сборе сиюминутных эмпирических данных в ущерб генетическим аспектам социального анализа. Увлечение количественными методами отрывало социологию от ориентиров историзма, от установки на общественно полезные широкие обобщения и прогнозы.
П.А.Сорокин в 1965 г. указывал на фрагментацию социологического знания, дробность социологических теорий в ежегодном докладе съезду социологов США (в это время он был президентом американской ассоциации социологов). В его перечне названы следующие «социологии»: энциклопедическая, эволюционно-органическая, экономическая, психо-социологическая, реалистично-социологическая, отношенческая, механистическая, понимающая, культурная, флуктуацион-ная, циклическая, феноменологическая, социометрическая, эпистемологическая и социоактивная. Выдвинув в противовес такому положению идею «интегральной» социологии, Сорокин включил в нее генетический, исторический компо-нент13. Понадобились еще 2-3 десятилетия, политические провалы при реализа-
ции предписаний социологических теорий, чтобы социология, о которой в 1965 г. писал П.Сорокин, начала принимать реальные черты. Генезис исследуемых социальных явлений становился обязательной составной частью ряда новых для социологии концепций и подходов.
Если на Западе накопление социологами эмпирической информации смогло стимулировать обновление теоретического арсенала с включением исторической составляющей, в СССР с начала 30-х до второй половины 50-х годов социология фактически не существовала. Затем ей отвели место поставщика эмпирических данных научному коммунизму. О положении в западной исторической социологии шла речь на забытом уже сейчас совещании в президиуме АН СССР в 1963 г. Его организовали и вели академики П.Н.Федосеев, Ю.П.Францев, а их главным оппонентом выступал Б.М.Кедров. Неудача этой попытки обновить теоретический аппарат отечественной исторической науки, преодолеть господство догм «Краткого курса», начать диалог истории и социологии, отражена в книге «История и социология» (1964). Постановка вопроса о взаимодействии этих наук - не только в инструментальном плане или в узких предметных областях - натолкнулась на резкие возражения: «буржуазная социология с самого своего возникновения отделилась непроходимым рвом от изучения конкретной истории»; «сделал ненужной социологию именно исторический материализм»; «некоторое время существовала искусственно созданная дисциплина - историческая социология, но, лишенная полноценных связей с анализом явлений современного общества, с их генезисом и судьбой, она зачахла и погибла»14.
Слух о смерти зарубежной ИС оказался несколько преувеличенным. В СССР разгром школы Покровского (середина 30-х годов) надолго привил историкам неприязнь к «вульгарному социологизму». Лишь этнографы и лингвисты, у которых сбор фольклора требовал применения стандартов социологии15, не забывали эту науку в 30-40-е годы. В обстановке начавшегося вскоре после совещания 1963 г. общего похолодания историческую социологию не забыли. М.М.Громыко отстаивала право ИС на существование в 1967 г. в журнале Сибирского отделения АН СССР16, показав возможности взаимодействия истории и социологии, использования социологических методов в изучении крестьян Западной Сибири. В 70-80-е годы начали появляться конкретные исследования по социологии прошлого. Становилось нормой обсуждать пользу социологических методов в изучении историками предметных областей истории общества. Л.П.Лашук опубликовал «Введение в историческую социологию» - спецкурс для студентов-этнографов. Л.М.Дробижева и Б.Н.Миронов демонстрировали возможности плодотворных исследований с помощью социологии таких проблем, как социальные мобильность и стратификация, сословия, группы, демографическое поведение, грамотность, девиантное поведение и преступность, взаимовлияния города и села в истории России и др.17 Исследователи программы «Оптимизация социально-культурных
условий развития и сближения наций» (1970-1980) приходили к выводам более высокого уровня (например, зафиксированные контрасты между узбеками и эстонцами явно подрывали концепцию новой исторической общности советского народа), но углубленно изучать подобные цивилизационные различия стало возможным лишь позднее18. К концу 80-х годов методы и техника исторической социологии получили признание в России.
Социологи России возвращались в русло мировой социологии на этапе, когда эмпирически ориентированная социология оказалась в кризисном состоянии, коснувшемся и ИС. В трудах крупных социологов конца ХХ в. с 1970-1980-х годов усиливалось внимание к исторической социологии. А.Гидденс писал о начале 70-х, когда вышла его книга «Капитализм и современная социальная теория». «... В то время ты был или марксист или сторонник какого-либо варианта парсон-совской версии. Я же хотел поставить Маркса в центр по отношению к Дюркгей-му и Максу Веберу. Я также хотел объединить их в некую теорию социального развития и разработать проблему становления модерна и его трансформации»19. Этим путем в теоретических исканиях шли М.Фуко и П.Бурдье. М.Арчер20 разрабатывает идеи морфогенеза, буквально, генезиса форм (морфе греч. - форма). Появилась целая серия исследований крупных проблем социального развития на ис-торико-социологическом материале, охватывавшем несколько веков, многие страны и континенты (Б.Мур, Т.Скокпол, Ч.Тилли, М.Манн, У.Бек и др.). П.Штом-пка (с 2002 г. президент Всемирной социологической ассоциации), обозревая этот этап, писал в середине 80-х годов: «... Теоретический поворот, совершающийся в социологии в последние годы под лозунгом исторической социологии и теории субъективности (agency), позволяет поставить вопрос о генезисе структур или, как теперь говорят, о морфогенезе и отнестись к структурам как проблемным, требующим объяснения»21. Были высказаны предположения, что и «...современная феноменология не застынет в априоризме трансцендентальной установки оснований, а разовьется в "историческую феноменологию", так как "трансцендентальная жизнь" упорядоченностей является процессами "истории"...»22. Процессы в исторической науке, осваивавшей проблемы на стыке с социологией (пример -социальная история), требовали нового размежевания социологии с этой дисциплиной и уточнения предметного поля ИС.
В 1988 г. в Англии стал выходить «Журнал исторической социологии» (Journal of Historical Sociology). Одним из его редакторов был Т.Шанин, а редколлегия в разное время включала наших соотечественников - А.Я.Гуревича, Т.И.Заславскую, В.П.Данилова23. К этому времени отечественные справочно-информацион-ные издания по социологии публикуют материал В.В.Кудинова24 о зарубежной исторической социологии конца 80-х годов. Монография, статьи, докторская диссертация А.И.Черных25 свидетельствовали о повороте к оригинальным исследованиям в ИС.
Консенсус в понимании предмета социологии уступил место плюрализму. Новые подходы, открывшиеся возможности эмпирических исследований, освоение прежде табуизированных иностранных концепций и другие черты этого этапа сказались в социологии, специфическим образом отразившись и в ИС. Социология в современной России несет на себе родовые пятна развития в советское время одного типа исследований и практически полного запрета на социологию иных уровней. Современную российскую социологию, как бы ни желать освобождения от влияний прошлого, олицетворяют специалисты, в течение большей части своей научной жизни работавшие над конкретными проблемами. Интерес социологов к ИС возрождается после многолетнего отсутствия научного дискурса, замененного административными решениями.
Процессы становления ИС в России были нарушены по многим направлениям. Ряды отечественных социологов пополнились теми, кто до начала 90-х годов работал в иных областях наук. Длительное существование социологии (с 60-х по конец 80-х годов) в лоне философской науки, не говоря уже об историческом материализме, отдалило социологию от истории, социальной генетики, социальной динамики. Существование социологии под эгидой философии, понимавшейся по-советски, дало стимул видеть в ИС дисциплину, занятую выявлением законов и закономерностей развития общества26.
Освобождение социологии из-под контроля и массовый ее рост вширь привели в конце 80-х годов к экспансии одних теорий и практик за счет внимания к другим. Прежние узкие, институционально заданные рамки (недозволенность социологического теоретизирования) облегчили вторжение западных концепций. Широкое распространение получило совмещение импортных «больших» теорий с полученной в России эмпирикой. Не сразу пришла пора естественного развития базовых компонентов социологии - ее специфических теории и методологии, методов исследования. Требовалось время для накопления и концептуализации эмпирического материала в исторической ретроспективе.
Не удивительно, что для современных подходов к ИС в России характерна весьма пестрая итоговая картина. Справочник по социологии определил ИС как «направление современной социологии, изучающее исторический процесс развития общества, социальных систем, институтов и явлений; разрабатывающее различные социологические теории исторического развития, социологические методы анализа исторических данных»27. Рубрики «Историческая социология» в журнале «Социологические исследования» (и ее предшественницы - «Публикуется впервые», «Архивы начинают говорить») также отражают пестроту определений предмета ИС. Для прояснения ситуации, упорядочения суммы представлений о современной ИС был создан банк библиографических данных о публикациях (числом около тысячи) на русском и иностранных языках28. Дифференциация данных работ по авторским определениям предмета (поля) историчес-
кой социологии позволила выделить свыше полутора десятков подходов. Кратко прокомментируем некоторые из них.
Естественно относить к ИС работы, дающие определения этой дисциплины. В их числе работы, квалифицирующие ИС как теорию законов и закономерностей общественно-исторического процесса, что было привычно в рамках исторического материализма, как «теорию социальной эволюции» от первобытности до современности29. Многие исследования по проблемам ИС - это социологический ретроспективный анализ институтов, структур, ценностей обществ прошлого, ген-дерных проблем, мобильности, социальной структуры, политической социологии и т.п.
Широко распространено понимание исторической социологии как методики, техники социологических исследований в исторических целях: набор методов от вопросов в анкетах и интервью до изучения литературы, документов, составления досье и др. Работы, написанные историками (разных дисциплин - этнография, социальная история, историческая демография) с использованием инструментария социологии, иногда называют «социологической» или «социологизирующей» историей30. Эффект владения набором социологических методов иллюстрирует пример использования метода контент-анализа более 1200 нормативных актов 20-х годов, относящихся к регулированию промыслов в сельской России с выделением и «взвешиванием» 475 агрегированных категорий этих документов. Анализ позволил автору (С.Ф.Гребениченко) выделить логику управления промысловой сферой, скрытые факторы и периоды регулирующих действий властей в этой во многом ключевой сфере экономики страны в годы нэпа31.
Методикой, инструментарием ИС не ограничивается. Б.Н.Миронов концепцией своей «Социальной истории России периода империи» сделал теории Ф.Тен-ниса общности и общества и М. Вебера о бюрократизация управления и власти, эволюции форм легитимности власти32. Однако его итоговые оценки краха монархии следуют, скорее, структурному функционализму Т.Парсонса: основательно выстроенные, тщательно подогнанные структуры государства функционировали в нормальные времена, модернизируясь, и рухнули под тяжестью бремени Первой мировой войны. Использование других социологических теорий (к примеру, введенных Э.Дюркгеймом понятий «интеграция», «солидарность») позволило бы по-иному расставить акценты в выводах и избежать чрезмерного оптимизма оценок жизнеспособности империи.
Нередко к ИС относят анализ связей, взаимодействий истории и социологии. Историки действительно руководствуются не только собственными концепциями конкретной проблемы, но и социальным знанием об исследуемой проблематике. Многие процедуры написания исторических трудов - это аналог выделения социологических проблем разных уровней. «Социологичны» деление книг на тома и главы, деление глав на параграфы, структурирование научного тек-
ста по сферам общества: политика, взаимодействие с внешней средой, экономическая, социальная, духовная сферы; выделение этапов, периодов, соотнесение процессов в данной стране с общемировыми тенденциями и многое другое, начиная с отбора репрезентативных данных в архивных материалах.
Особняком в банке данных стоят социологические исследования прошлых лет, ставшие в наше время источниками трудов по ИС. Сопоставление таких данных за продолжительный период времени позволяет историкам выявлять значимые тенденции социальных, межнациональных и других отношений. Так, в Великобритании начиная с конца прошлого столетия (с интервалами в десять лет) проводились исследования «Бедность в Йорке»; в США - исследования Мидлтауна (среднего города). В СССР - это исследование 1930 г., повторенное в 60-70-е годы в молдавском селе Копанка, исследования в молодежной, студенческой среде, замеры проведения свободного времени и др.
С исторической социологией связано изучение исторического сознания, исторической памяти33. В этом случае социологи могут эмпирически замерять влияния прошлого на современных акторов, на институты, нормы современного общества, т.е. уточнять, делать более предметными представления о связях прошлого с настоящим.
С начала 1990-х годов социологи в России получили возможность вести эмпирические исследования, а историки - болеть «архивной лихорадкой». Но качественные изменения в ИС, как и в социологии и истории в целом, потребовали времени: слишком много нового пришлось включать в теорию, методологию, специальные дисциплины. Внимание к проблемам ИС нельзя организовать, к этому науке нужно прийти. Между тем опыт показывает: если не обращаться к истокам анализируемых социальных проблем, установление связей между разовыми замерами, интерпретация результатов серии полевых исследований, раскрытие логики эволюции и построение теории (концепции) часто бывают затруднены. К тому же, социолог сталкивается с отсутствием консенсуса в имеющейся литературе по истории рассматриваемой проблемы. Яркий пример - интерпретация итогов советского времени, которая постоянно сопровождается острейшим противостоянием точек зрения, борьбой концепций, школ, интересов и т.п. Здесь не только нет консенсуса у обществоведов (хотя бы в самом общем плане), но даже не обсуждается его вероятность. Поэтому «встречи» социологов с проявлениями прошлого не всегда находят адекватные объяснения, а задачу «зондирования» прошлого часто и не ставят при разработке программы исследования. Социологическая аналитика робко реализует возможность интерпретировать временной континуум российского общества: от характеристик настоящего к их корням в прошлом; от выявленных тенденций - к прогнозу.
Инструмент социолога, проводящего исследование, обращен чаще всего к человеку: к его сознанию, поведению, среде жизнедеятельности. В современной
России речь идет о постсоветском человеке, предшественником которого был homo soveticus - советский человек. Но какими реальными чертами он обладал? Серьезный поиск ответов на этот вопрос нередко подменяется использованием эмоционально-категорических ярлыков типа «совок». Не удовлетворяясь подзабытыми квазидефинициями, мы, однако, не имеем возможности опереться на динамику надежных эмпирических данных. И это сказывается на оценках происходившего в 90-е годы - вплоть до наших дней.
Исследования, например, социологов российского института социальных и национальных проблем (Л.Г.Бызов, Н.Е.Тихонова и др.) под руководством М.К.Горшкова выявили набор переменных показателей, характеризующих мотивы поведения наших россиян в конце прошлого и начале нынешнего столетий. Симптоматично, что на первом месте среди этих характеристик стоит историческая память, часто полярно противоречивая в оценке СССР и причин его краха, сохраняющая следы марксизма-ленинизма. Преемственность выявлена на уровне ценностей, моделей поведения, образа жизни современных россиян. Н.Е.Тихонова, характеризуя наших современников, на первое место ставит некую исторически обусловленную общность памяти, судьбы34. Л.Г.Бызов выделяет исторические факторы в формировании процессов 1999-2000 гг.: «общество на уровне ценностей адаптировало перемены к своей социально-исторической "органике"»; «историческое прошлое, являющееся своего рода "полем идентичности", продолжает раскалывать общество», «его больше "разрывают" не сегодняшние символы, а исторические, в том числе оценка событий последнего десятилетия»35. Характерна деталь: после августовского кризиса 1998 г. значительная часть населения России была готова к введению хорошо известной из советской истории карточной системы36 - ибо сохранилась память о способах выживания в трудные времена.
Новые труды о советском времени дают определенный исходный материал для построения ретроспективных социологических гипотез, значимых с точки зрения нахождения прошлого в настоящем. Однако это прошлое в итоге фрагментарно, поскольку наука пока не дала ответов на слишком многие проблемы. Тревожно, если это российская версия того, что видный французский социолог Пьер Нора называет потерей общественной памяти, считая ее главной культурной и психологической проблемой современности37. Вопрос в том, как преодолеть эту потерю. Итоги советского периода - точка отсчета для замеров перемен, происходящих в последнее десятилетие, но, поскольку не измерена она сама, весьма затруднительны оценки перемен. А такая задача - далеко не академическая.
Тем не менее современным исследователям удается прийти к интересным и значимым выводам. Один из таких выводов сделан В.Г.Федотовой при обсуждении в редакции «Независимой газеты» проблемы, озаглавленной «Непредсказуемое прошлое. Алгоритмы реконструкции»: «социальной базой Ельцина был рабо-
чий, который не хотел больше идти на завод»38. Современное состояние знаний позволяет развернуть эту формулу на уровне гипотез, которые предметнее представляют значимость «традиционных» компонентов современного общества.
Рабочий класс в СССР считался ведущей социальной и политической силой общества, опорой социалистического строя, опорой компартии («каждый завод должен стать нашей крепостью» - фраза В.И.Ленина неоднократно повторялась). Однако ни один завод в поддержку КПСС в 1991 г. не выступил. Рабочие отвернулись от Горбачёва. Это фундаментальный итог истории - советской и досоветской, итог социальный, политический, экономический. В СССР не сложилась привычка к независимому и профессиональному осмыслению корреляции между трудом и заработком, - и сейчас в Газпроме, РАО ЕЭС и т.д. зарплаты нормативно не связаны с производимыми в этих отраслях стоимостями. Рабочий В.Г.Федотовой просто устал работать за «жалованную» ему сверху денежную и натуральную выплату, не имеющую ясной и понятной связи с ценностями, которые он создавал, со стоимостью продукции. И это не единственный фактор, отвративший рабочих в 1991 г. от власти (впрочем, и от ГКЧП тоже). Высоким качеством рабочие места в советской промышленности, как правило, не отличались: оборудование устаревало, было много ручного, малоквалифицированного труда. Промышленность болела неритмичностью, штурмовщиной, низким качеством продукции, производимой в последние отчетные дни. Значительная часть труда - и это тоже знал каждый - шла на вещи, не только не нужные людям, но и в принципе антигуманные. Работали часто «на склад», на склад военный. В условиях ядерного сдерживания угроза извне срабатывала. Разрядка, «новое мышление» М.С.Горбачёва постепенно размывали этот компонент мотивации рабочих. При такой «политэкономии» труда рабочий не напрягался, что соответствовало «традиционной» минималистской, потребительской этике труда, унаследованной от сельской Рос-сии39. Правда, и при Ельцине в труде изменилось немногое: перемены в этой сфере мало осознаются работниками и слабо фиксируются микросоциологией. Поэтому и от Ельцина рабочие, наверное, тоже отвернулись.
Проблема рабочих - не конец проблем страны. Отсутствие жесткой увязки труда с заработком и сознанием ценности результата труда открыло путь перераспределению, сначала осуществлявшемуся советской властью, а в наше время частным бизнесом, нередко криминальным, оргпреступным, через проводимую государством приватизацию и сращивание административного ресурса с экономическим. Возможно, бегство капитала из России, боязнь вкладывать заработанные тем или иным способом средства в экономику - тоже следствие ориентации «акторов» на перераспределение и присущей им специфической этики труда. Рабочие В.Г.Федотовой в массе своей выходцы их деревень, не терявшие связь с крестьянством40. Став горожанами, они осознают и ведут себя в соответствии с фундаментальным социальным фактом недавней своей урбанизации. Урбанизация
России - явление мало понятое (хотя мировая литература об урбанизации огромна). Горожане в первом поколении отличаются от горожан во втором, тем более -в третьем поколениях. В СССР и в нынешней России урбанизация, а также рост образованности, доля работающих женщин (гендерная политика властей), сами по себе демографически весомые, переплелись с огромными людскими потерями. Новая модель воспроизводства населения, помноженная на последствия уничтожения миллионов мужчин, массовое втягивание женщин в экономику, нынешнее вынужденное прозябание почти всей России порождают «выживание» за счет рождаемости, за счет будущего. Однако итоговый результат может быть близок к порогу демографической катастрофы.
Помимо изучения обитателей городов, практически не встала на ноги социология городов - советских и постсоветских. Между тем это среда обитания трех четвертей населения страны, которая в советское время развивались в рамках установки на ликвидацию существенных противоречий между городом и деревней, физическим и умственным трудом и т.п. Последствия той градостроительной политики, ее преемственность и расхождения с нынешней видны сейчас, но научно не поняты. Об этом говорит практика планировки и застройки, включая инфраструктуру, транспортные коммуникации, внешнее оформление улиц и площадей. Социальное, человеческое (или обесчеловечивающее?) значение градостроительной политики не изучено. Между тем в постсоветские города приходит уклад, который может их сделать непригодными для проживания.
Цепь суждений, стимулируемых формулой В.Федотовой, можно продлить: никто не знает итогов 70 лет, когда все решалось «наверху», когда обществу диктовали, его планировали, формировали и т.п. Сейчас социологи констатируют влияния патриархальной, традиционной системы ценностей. Традиции, кажется, объемлют все - отношение к власти, государству, обществу, закону, семье, молодежи, Родине. Но эта система не обрела понятных очертаний. Употребление понятий «патриархальная», «традиционная» не указывает, что брать из прежней эпохи в нынешнюю: государство? КГБ? Космическую станцию «Мир»? ВПК? Образование? Интернационализм? Ответы у каждого свои, но наука ими всерьез не занималась. Отсюда множество парадоксов. Так, колхозному крестьянству, казалось бы, бежать из ненавистных колхозов, а оно не только сохранило эти формы хозяйства, но и во многих случаях стало опорой «красного пояса». Не значит ли это, что мы не знаем крестьянства? А основоположники евразийства в 20-е годы социальную опору своей идеологии пытались искать в крестьянстве традиционной России, которое было уничтожено в значительной части во время коллективизации и Великой Отечественной войны, а затем переселилось в города, обретая новые социальные качества.
Вернемся в свете сказанного к определению понятия «историческая социология». Науку делят на специальные дисциплины по сферам приложения усилий
ученых. Видимо, «... душа [человека] пристрастна ко всему, что имеет симметрию и порядок, и питает отвращение ко всему лишенному порядка»41. Обращение к прошлому - элемент «симметрии и порядка» знаний и для социолога, всегда имеющего дело с прошлым. Ответы на вопросы анкет, интервью отражают личный опыт и опыт коллективный, социальный, о чем социологи писали еще в XIX в.42. Ф.Бродель заметил: «Ты ведь не станешь бороться с морским приливом? ...Так и с грузом прошлого - ничего не поделаешь, его можно разве что осознать»43. Иными словами, осознание прошлого полезно даже для 100%-но эмпирически ориентированной социологии.
М.Вебер считал исторической такую социологию, которая при всех эмпирических объяснениях, генерализирующих интенциях принципиально держится в горизонте исторического действия и его «актуальных (или потенциальных) проблем», находя, выделяя «теоретическое содержание вариантов изложения исто-рии»44. В целом же историческую социологию можно определить как часть социологии, обеспечивающую своими методами знанию об обществе/человеке единство прошлого, настоящего и будущего, дающую временной и пространственный континуум социологическим теоретизированию и эмпирическим исследованиям путем включения исторического прошлого в анализ исследуемого социологом объекта.
Социологи по-разному подходят к выявлению связей прошлого и настоящего. Всякий опыт на личностном уровне - это (среди прочего) интериоризация истории индивидом. Вот почему социологи в исследованиях широко используют экспертные опросы, иначе говоря, интервьюирование опытных людей, носителей достоверной (в известных пределах) эмпирической информации. В этом качестве опыт - историческая база науки социологии, даже если исследование не ориентировано на эксплицитное получение исторических сведений. Опыт людей выступает как один из объектов социологической науки. Опыт, опытность аккумулируют лично пережитую историю. Блок социально-демографических данных («соцдемблок»), содержащийся в большинстве анкет социологов, можно рассматривать как индикатор аккумуляции истории в опыте, в специфике индивида. Профессия, место рождения и проживания, социальное происхождение и социальная ниша позволяют социологу выявлять социальные ресурсы индивида, поскольку человек - продукт своего прошлого, выступающего не только в виде «судьбы», но и личной активности. Иными словами, «соцдемблок» социологической анкеты -буквальная цитата из песни: «Мои года - мое богатство».
Социология призывает, однако, видеть ограниченности, пределы применимости опыта. П.Бергер и Т.Лукман особо в этом смысле выделяют значение в кризисные периоды настоящего, которое диктует текущее отношение к прошлому. Прошлое нередко перетолковывается, субъективно наделяется чертами, в нем отсутствовавшими, и это перетолкование соответствует восприятию настоящего45.
На таком подходе к истории, если он не корректируется наукой, основан механизм распространения мифов, вымыслов о прошлом, его фальсификации.
Социолингвистика помогает социологу выявить специфику «мыслеформ», присущих конкретному этносу, его языку. Обратим внимание на то, что этимологические и толковые словари русского языка определяют смысл слова «опыт» с акцентом на практику, чего нет в западноевропейских языках: качество, свойство индивида, его способность к «пытливости»; «пытливый» - склонный доискиваться до всего, доходить до причин, знать и понимать все46. В науке могут делаться акценты на ограниченность опыта (докса) временем и интенсивностью, качеством опыта ученого-аналитика47. Это важное предупреждение о необходимости проверки личного опыта ученого (в том числе самопроверки) выдвигаемых гипотез и концепций. В противном случае «опыт» некритически усвоенного знания (например, полученного в советских школах, вузах, в системе пропагандистского образования, о социалистическом рабочем классе, колхозном крестьянстве, дружбе народов и т.п.) может перевесить знание, которое в последние годы получено на ранее скрывавшихся от исследователей архивных данных.
Кроме опыта, знания истории и исторического сознания, на реальную динамику процессов в обществе влияют (обнаруживаясь при эмпирических социологических замерах) социальные институты, культура, организации, традиции, специфические характеристики групп, их этос и т.д. Все они - тоже результат истории и фактор современности, воздействующие на будущее. Примером проявления исторических корней в облике социальной группы могут быть российские предприниматели 1990-х годов48, номинально провозглашенные социальной группой, но в массе не обладающие (пока) ее качествами. Vollens nollens социолог эмпирически наталкивается на прошлое и изучает связи прошлого с настоящим, выявляет «развертывание» истории в современном социуме через историческое сознание и историческую память людей. Делать имплицитное эксплицитным в этой ситуации, переводя эмпирически освоенную реальность на уровень формирования социологических концепций и теорий, - функция ИС как части социологического знания.
Речь, подчеркну, не идет о моделировании (тем более программировании) будущей истории. Современная социология такой задачи не ставит. Социология семьи, учебы, работы, коллективов, групп, социология политическая, экономическая, военная, культуры, религии, права и т.п. углубляют понимание ключевых компонентов и функций общества, позволяют оптимизировать функционирование социальных институтов и групп. Историческая социология помогает делать серьезные выводы об альтернативах развития стран и народов. В силу и в меру присущих социологии позитивизма, нацеленности на практику, она указывает на значимость активности людей и возможный характер их действий. И.Валлерстайн, характеризуя развертывающуюся сейчас полосу истории, подчеркивает: «В такой
век все мы можем оказать огромное воздействие на происходящее. В моменты структурных бифуркаций флуктуации делаются бурными, и маленькие толчки могут иметь большие последствия, в отличие от более нормальных, стабильных периодов, когда большие толчки в лучшем случае имеют малые последствия. Иными словами, нам дана возможность, но заданы и моральные требования. Если по завершении перехода мир не станет заметно лучше, чем сейчас, а так может случиться, винить нам придется только самих себя»49.
Современная российская социология накапливает эмпирические данные, в отечественных теоретических наработках последнего времени все заметнее присутствие компонентов истории, учет исторических факторов социального развития. В этом сказывается не только влияние современных европейских социологов, осознавших важность генетического подхода, социальной динамики, о чем говорилось выше, но и логика пройденного сообществом отечественных социологов пути. В качестве примеров сошлюсь на положения о метаболизме (обменных процессах) в обществе во времени и о механизмах зарождения, поддержания и воспроизводства социокультурной жизни общества50, об «институциональных матрицах» как модели развития обществ с их спецификой51, о многомерности социума, включая его временное (темпоральное) измерение52, и др.
Поскольку фундамент социологических концепций, их аргументация, определение связей прошлого, настоящего и будущего основаны на данных об обществе (социальных фактах), внимание социологов к прошлому не может не наталкиваться на белые пятна в знании прошлого. Для наполнения социологической теории данными о прошлом нужен эмпирический материал. Здесь социолог стоит перед выбором - или положиться на публикации, которые могут не быть адекватными, или самому «копать» эмпирический материал. Здесь необъятное поле для сотрудничества историков и социологов.
На современном этапе часть историков настороженно относится к «абстрактному социологизированию» и «вульгарному социологизму»53, хотя это и штампы сталинского времени. Сообществам историков, социологов полезно оценивать реальное состояние каждой из общественных дисциплин. От историков требуется более четкое отношение к теоретическим принципам своей науки, чтобы дисциплина 07.00.01 (по номенклатуре ВАК'а) - «Теория и история исторической науки» не оставалась белым пятном. В социологии положение, можно сказать, не многим лучше (о чем свидетельствует дискуссия на страницах «Социологических исследований» по поводу существования в России теоретической социологии).
Переписывание истории уместно и естественно при смене укладов жизни общества. Переписывать историю приходилось в странах, потерпевших поражение во Второй мировой войне. Помимо России, стран Восточной Европы «переписывание истории» идет в регионах мира, освободившихся от колониализма.
Перестройка в СССР, напомним, сопровождалась попыткой создать новую историю КПСС, как часть движения к новой партии и к новой политической системе. Однако невозможно однократным усилием решить проблемы истории советского общества заново, на новой методологической и источниковой базе. Этой задаче можно было бы придать статус, близкий федеральной программе. Здесь важно взаимное использование возможностей социологии и истории. Важно выносить на суд научной общественности, экспертов значимые публикации по истории Отечества. Иначе это будут делать (и делают) люди, озабоченные возможностью произвести ТВ-сенсации, вызвать скандал, привлечь внимание к своей персоне. Тихие публикаторы новых пластов документов без поддержки государства и общества не преодолеют стихийное понимание истории индивидами и напор невежества. Действительно прошлое непредсказуемо, если его не знаешь. Ирония по этому поводу неуместна: в этом случае непредсказуемо настоящее, неразрывное с будущим. В России все могло быть гораздо хуже, если помнить, что из непознанного прошлого вырастают парадоксы настоящего и что непредсказуемость - следствие незнания.
ИС - как бы мостик для двустороннего движения между историей и социологией. Вместе они, используя современные информационные технологии, могут претендовать на роль мета-науки о социуме. Плюсы и минусы взаимодействия истории и социологии достаточно известны. Для социологов история выступала и выступает как образец культа точности и полноты информации54. Да, отношение социолога и историка к источнику разное: вспомним «номологию» и «идиог-рафию». Но обе науки развиваются, обогащают социальную теорию, открывая возможности более точной концептуализации движения общества из прошлого в настоящее. Это позволяет закончить статью мыслью британского историка Э.Х.Карра, высказанной в 1960-е годы: «чем социологичнее история и чем историчнее - социология, тем лучше для них обеих».
(Работа выполнена при поддержке РГНФ - грант 00-03-00127)
Примечания
1. Социология // Социологический энциклопедический словарь. - М., 1995. - С. 698 (автор статьи - акад. Г.В.Осипов); Тощенко Ж.Т. Социология жизни как концепция исследования социальной реальности // Социол. исслед. - 2000. - № 2; Резник Ю.М. «Социология жизни» как новое направление междисциплинарных исследований // Социол. исслед. - 2000. - № 9, и др.
2. Mantou P. Histoire et sociologie // Revue de synthese historique. - Р., 1903. - Р. 121140; Дюркгейм Э. Социология и социальные науки / Дюркгейм Э. Социология. - М., 1995. - С. 279-282; Muchielli L. La decouverte du social. Naissance de la sociologie en France
(1870-1914). - Р., 1998; Leroux R. Histoire et sociologie en France. - P., 1998; Weiß J. Max Webers Grundlegung der Soziologie. - München u. a., 1992.
3. Валлерстайн И. Альбатрос расизма: социальная наука, Йорг Хайдер и Сопротивление // Социологические исслед., - M., 2001. - № 10. - С. 43.
4. Барт П. Философия истории как социология (перевод с нем.). - СПб. 1897.
5. Schorn-Schutte L. Karl Lamprecht: Kulturgeschichtsschreibung zwischen Wissenschaft und Politik. - Göttingen, 1984; Williams R. Karl Lamprecht: Pioneer of historical sociology? // Journal of historical sociology. - L., 1993. - Vol. 6, N. 2. - P. 186-213.
6. Кареев Н.И. Основные вопросы философии истории. В 2-х т. - Т. 1. - СПб., 1883. - С. 106.
7. Кареев Н.И. Mарксистская социология // M^ России. - M., 1992. - Т. 1, № 1. -С. 50.
8. Чупринин А.И. Социология Н.А.Рожкова. Mесто в истории общественной мысли. - M., 1997.
9. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Кн. 1. - M., 1993. -С. 5, 9.
10. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. - M., 1992. - С. 517.
11. Сорокин П.А. Обзор циклических концепций социально-исторического процесса // Социол. исслед. - M., 1998. - № 12.
12. Сорокин П.А. Забытый фактор войны // Социол. исслед. - M., 1999. - № 11. -
С. 8.
13. Сорокин П.А. Социология вчера, сегодня и завтра // Социол. исслед. - M., 1999. - №7. - С. 117, 124.
14. История и социология. - M., 1964. - С. 14, 121.
15. Кукушкина Е.И. Академическая традиция истории социологии России // Социол. исслед. - M., 2000. - № 4. - С. 107.
16. Громыко M.M. О некоторых задачах историч. социологии // Изв. Сиб. отд. АН СССР. Серия обществ. наук. - Новосибирск, 1967. - Вып. 3, № 11. - С. 115-120.
17. Кон И.С. История и социология (О некоторых проблемах современной буржуазной социологии) // Вопр. философии. - M., 1970. - №8. - С. 79-80; Дробижева Л^. История и социология. - M., 1971; Лашук Л.П. Введение в историческую социологию. Вып. 1-2. - M., 1977; Mиронов Б.Н. Историк и социология. - Л., 1981; Ельчанинов В.А. История и социология. Уч. пособие. - Барнаул, 1992 и др.
18. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л^. Этносоциология: пройденное и новые горизонты // Социол. исслед. - M., 2000. - № 4.
19. Portrait: Anthony Giddens // International Sociology. - 1999. - Vol. 13, № 1. - Р. 123.
20. Archer M. Morphogenesis versus structuration: on combining structure and action // British journal of sociology. - L., 1982. - Vol. 33; Archer M. Culture and agency. - Cambridge, 1988; Арчер M. Реализм и морфогенез / Теория общества. - M., 1999. - С. 157-199.
21. Sztompka P. The renaissance of historical orientation in sociology // International sociology. - L., 1986. - Vol. 1, N 3. - P. 322; а также - Штомпка П. Социология социальных изменений. - М., 1996.
22. Rombach H. Phänomenologie des sozialen Lebens. Grundzüge einer phänomenologischen Soziologie. - München, 1994. - S. 283.
23. Обзор этого издания см.: Романовский Н.В. Визитная карточка исторической социологии // Социол. исслед. - М., 2000. - № 9.
24. Кудинов В.В. Историческая социология / Энциклопед. тоциолог. словарь. - М., 1995. - С. 716-718.
25. Черных А.И. Историческая социология: становление социальных институтов Советской России. Докт. дисс.- М., ИС РАН. - 1997.
26. Иванов В.В. Методологические основы исторического познания: Учебное пособие по исторической социологии. - Казань, 1991; Он же. Введение в методологию социологии. - Казань, 1999 (гл. II. Соотношение предметно-методологических аспектов истории и социологии. Место исторической социологии в духовной жизни общества); Бобров М.Я. Законы исторической социологии и методы их исследования. - Барнаул, 1999.
27. Социологический энциклопедический словарь. На русск., нем., фр. и чеш. языках. - М., 2000. - С. 128.
28. Романовский Н.В. Историческая социология в структуре социологического знания // Социол. исслед. - М., 2000. - № 6. - С. 10-19.
29. Barnes H.E. Historical sociology: Its origins and development. Theories of social evolution from cave life to atomic bombing. - NY., 1948.
30. Про А. Двенадцать уроков по истории. - М., 2000. - С. 215-219.
31. Гребениченко С.Ф. Диктатура и промысловая Россия в 1920-е годы. - М., 2000.
32. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало ХХ в.). В 2-х т. - Т. 2.- СПб., 1999. - С. 113, 162-163.
33. Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память. Анализ современного состояния // Новая и новейшая история. - 2000. - № 4.
34. Тихонова Н.Е. Факторы социальной стратификации в условиях перехода к рыночной экономике. - М., 1999. - С. 115.
35. Бызов Л.Г. Первые контуры «постпереходной эпохи» // Социол. исслед. - М., 2001. - №4. - С. 7, 8, 15.
36. Никитина В. Год за годом: 1997 // Эконом. и социальные перемены: мониторинг обществен. мнения. - М., 1998. - № 6. - С. 44-45.
37. Прив. по: Социол. исслед. - М., 2000. - № 3. - С. 93.
38. «Независимая газета», М., 14.03.2001. - С. 14.
39. См.: Миронов Б.Н. Указ соч. - Т. II. - С. 304-317.
40. См. об этом: Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: голоса из хора. - М., 1996; Dunham V. In Stalin's time. Middle-class values in soviet fiction. - Cambridge e.a., 1976.
41. Абу Рейхан Бируни. Индия. - М., 1995. - С. 150.
42. Голосенко И.А. Евгений Де Роберти: интеллектуальный профиль // Социол. ис-след. - 2001. - № 2. - С. 103, 105 и др.
43. Цит по: Про А. Указ. соч. - С. 239.
44. Прив. по: Weiß J. Max Webers Grundlegung der Soziologie. München u.a., 1992. —
S. 94.
45. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995. -С. 256-260.
46. Краткий этимологический словарь русского языка. - М., 1961. - С. 234, 277; Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. - Т. 3. - М., 1994 (репринт). - С. 1438-1439.
47. Качанов Ю.Л. Социология социологии: антитезисы. - М., - СПб., 2001. - Гл. 4. «Социология и докса».
48. Качанов Ю.Л. Социологический «casus»: социальная группа предпринимателей // Социолог. исслед. - М., 1999. - № 9; Ващекин Н.П., Королева С.И. Субъекты малого предпринимательства в торговле // Социолог. исслед. - М., 2001. - № 6.
49. Валлерстайн И. Указ. соч. - С. 47.
50. Дридзе Т.М. Экоантропоцентрическая модель социального познания как путь к преодолению парадигмального кризиса в социологии // Социол. исслед. - М., 2000. -№ 2.
51. Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. - Новосибирск,
2000.
52. Сивиринов Б.С. Социальное время и перспектива: Феноменология, функции, модусы. - Новосибирск, 2000.
53. Напр.: Коломийцев В.Ф. Законы истории или социологические закономерности? // Вопросы истории. - М., 1997. - № 6. - С. 91-98.
54. Про А. Указ. соч. - С. 298.
55. Carr E.H. What is history. - L., 1961. - Р. 60.
