CC BY
115
А. Л. ЛАСТОВСКИЙ,
кандидат социологических наук,
Институт социологии НАН Беларуси, г. Минск
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ БЕЛОРУССКИХ ПОЛЯКОВ: МЕЖДУ ОФИЦИАЛЬНЫМИ НАРРАТИВАМИ И СЕМЕЙНЫМИ ПРЕДАНИЯМИ
В данной статье рассматриваются основные базовые характеристики исторической памяти белорусских поляков, позволяющие говорить об особом образе прошлого внутри этой этнической группы. Анализируется канон исторических и культурных деятелей, а также исследуются взаимосвязи между «большими» историческими нарративами и семейной памятью, создающие выраженную тенденцию «ускользания» от ригидных интерпретаций прошлого.
Один из основателей современной теории коллективной памяти французский социолог Морис Хальбвакс в качестве одного из основополагающих утверждений для своего подхода выдвинул предположение о том, что главной функцией коллективной памяти является поддержание согласия (и соответственно групповой идентичности) социальных групп. По мнению французского социолога, коллективная память создается и функционирует в социальных рамках, которые определяются идентичностью социальных групп. Коллективной памяти свойственна идентификационная конкретность, она всегда ориентирована на социальные интересы соответствующих социальных групп [1]. Разнообразие вариантов групповой идентичности поддерживается и благодаря различным видам коллективной памяти. «Мы - то, что мы помним» -такая формула пронизывает актуальное понимание взаимоотношений памяти и идентичности.
В реализации национальной идентичности заложена просветительская установка на унификацию, идеалом которой предстает гомогенная, сплоченная и единая Нация с общим набором ценностей, знаний и поведенческих паттернов - и общей исторической памятью. Но для создания такого однородного тела национальным государствам нужно было преодолеть этническое, религиозное и культурное разнообразие, которое им досталось в наследство от раннемодерных государств (в нашем регионе - Российской империи и Речи Посполитой) [2]. Даже этнически однородную и религиозно унифицированную современную Польшу пронизывают жаркие дискуссии о политике памяти. Более того, как утверждает польский социолог Лех Нияковский, «в Польше живут различные общности памяти, которые зачастую сильно различаются, а иногда даже вступают между собою в конфликт» [3, с. 145].
Большинство же современных государств весьма далеко от идеала единой и неделимой Нации. «В современных нациях социальные памяти различных классов, профессий, поколений, этнических и религиозных групп различаются между собою набором важнейших составляющих. Однородная универсальная память так же невозможна, как невозможно создание общей универсальной истории. Всегда будут существовать различные точки зрения и интерпретации, вытекающие собственно из множества памятей, собранных в различных группах - «общностях памяти» [4, с. 20]. Таким образом, можно предположить, что при выделении особой группы белорусских поляков среди членов этой группы должны быть распространены представления о прошлом, отличающие их от доминирующего этноса (белорусов). Групповая (этническая) идентичность белорусских поляков, следовательно, представляет процесс осознания своей особости через создание «своей» истории в форме социальной памяти. «Социальная память является носителем ценностей и образцов поведения, принятых и желательных в данной группе, создавая чувство коллективной идентичности, основанием которой есть общее прошлое, общее существование и непрерывность во времени, общность судьбы, предков и репертуара символов. Как таковая коллективная память является скорее очагом традиции и материалом, спаивающим общность, чем каталогом событий» [6, с. 362].
Для начала определим основные причины, по которым историческая память белорусских поляков может отличаться от канона белорусской национальной памяти. Это различие задается характером существования общности белорусских поляков как автохтонного этнического меньшинства в молодом белорусском национальном государстве. Из этого следует, что белорусским полякам приходится в социальных взаимодействиях прибегать к балансу двух стратегий:
1) отвергать полную ассимиляцию и отстаивать этническую и культурную самобытность своей этнической группы, поскольку полное усвоение канона национальной памяти в белорусской версии размыло бы границы идентичности белорусских поляков и привело к постепенному их исчезновению среди преобладающего этноса;
2) находить способы взаимопонимания и бесконфликтного сосуществования, в том числе и через знание и принятие кодифицированной версии белорусского прошлого.
Сложность именно в нахождении баланса, равновесия между этими двумя стратегиями, поскольку реализация каждой из этих стратегий в полной версии грозит либо социальной напряженностью, либо утратой этнической самобытности. Следует оговориться, что эти стратегии выделяются социологически извне, в действительности же они редко осмысливаются подобным образом и реализуются через рутину повседневности благодаря определенным приемам, выделению различных уровней социального действия с дифференцированными логиками. Так, польское происхождение обычно не афиширует-
ся в публичном пространстве, кроме фестивальных репрезентаций, но становится одним из важнейших источников для семейного воспитания. Опираясь на материалы различных социологических и этнографических исследований, можно выделить несколько основных источников, откуда формируется коллективная память белорусских поляков:
1. Образовательная система (в первую очередь школа), которая последовательно транслировала сначала польский, затем советский, а сейчас - белорусский исторические нарративы. Несколько сложнее дело обстоит с польскими школами в современной Беларуси, пожалуй, это еще требует отдельного изучения.
2. СМИ (газеты, радио, телевидение). Сейчас, безусловно, преобладающее влияние на потребление информации белорусскими поляками оказывают белорусские СМИ*, но на территорию Западной Беларуси распространяется и вещание польских медиа, которые также оказываются одним из важных источников знаний о прошлом и современности Польши (и соответственно об образе белорусских поляков, формируемом польским государством).
3. Семейные предания, которые имеют ограниченный временной горизонт -80-100 лет , но схватывают судьбоносные события, непосредственно повлиявшие на исторические судьбы белорусских поляков (начало Второй мировой войны, сталинские репрессии, немецкая оккупация, массовые переселения на приграничных территориях после войны).
Данные исследования, проведенного Институтом социологии НАН Беларуси в ноябре-декабре 2008 г., свидетельствуют о том, что история Польши (как общий нарратив, объединяющий историческую родину и всех поляков, рассеянных во времени и пространстве) представляет собой важный символ, к которому белорусские поляки проявляют выраженный интерес.
Проиллюстрируем данный тезис на примере того, как представители различных возрастных групп среди белорусских поляков проявляют заинтересованность историей Польши (табл. 1). Стоит оговориться, что «интерес» здесь рассматривается исключительно в символическом ключе, свидетельствуя об ориентациях индивидов, которые могут никак не проявляться в реальных социальных практиках.
Таким образом, более половины опрошенных проявляют данный интерес. Казалось бы, что это не столь уж и много, но если сравнить эти данные с результатами социологических исследований, регулярно проводившихся на территории Польши [6, с. 44], то увидим, что никаких серьезных различий
* Для получения знаний о Польше польские СМИ используют 47,7 % респондентов, белорусские СМИ - 47,6 %. Но очевидно, что белорусские СМИ оказываются при этом более доступным и популярным источником для знаний о Беларуси (даже в силу чисто языковых ограничений и пределов трансляции польских каналов на территории нашей страны). Польские телеканалы постоянно смотрят 15,3 % респондентов, для 34,5 % опрошенных белорусских поляков вещание польских телеканалов недоступно.
** Так определяет горизонт коммуникативной памяти немецкий историк Я. Ассман.
именно в выраженности символического интереса между поляками в Польше и Беларуси не наблюдается (табл. 2). Если в Беларуси интересуются историей Польши около 55 % белорусских поляков, то в соседнем государстве динамика проявленности интереса к истории варьируется между 59 % (1987 г.) и 57 % (2004 г.).
Таблица 1. Заинтересованность историей Польши среди различных возрастных групп
белорусских поляков (% по столбцу)
Интересуетесь ли Вы историей Польши? Возрастная группа Итого
16-29 лет 30-49 лет 50-85 лет
Да 14,7 18,5 29,7 20,4
Скорее да 34,2 36,1 33,5 34,8
Скорее нет 39,8 36,4 27,4 34,9
Нет 11,3 9,1 9,4 9,8
Таблица 2. Заинтересованность историей среди жителей Польши (% по столбцу)
Как бы Вы определили свою заинтересованность историей? Исследование
CBOS, 1987 г. ОВОР, 1996 г. КР РА№ PENTOR, 2004 г.
Очень большая 4 15 7 21 5 19
Большая 11 14 14
Средняя 44 44 43 43 38 38
Небольшая 27 39 22 36 28 42
Никакая 12 14 14
Однако если вернуться к анализу данных табл. 1 по различным возрастным группам среди белорусских поляков, то наиболее важным результатом, вытекающим из сравнения, представляется серьезное падение интереса к истории Польши среди младшего поколения. Особенно это касается акцентированного символического интереса, когда респондент выбирает четкую формулировку - «да». Доля белорусских поляков, выбравших такой вариант ответа, среди старшего поколения - 29,7 %, уменьшается в 2 раза среди представителей младшего поколения - 14,7 %. То есть значение особой истории как компонента польской идентичности для младшего поколения белорусских поляков гораздо меньше. Но если история Польши предстает как предмет интереса, по крайней мере, для большей части белорусских поляков, то субъективная оценка реального знания польской истории выглядит куда более скептической (табл. 3).
Наиболее серьезный контраст в субъективных оценках знания истории Польши наблюдается уже среди групп с различным уровнем образования. Данная тенденция нисколько не выглядит удивительной. Белорусские поляки в своей оценке исторических познаний сохраняют классическую для модернистского общества тенденцию оценивать уровень компетентности в какой-то сфере знания в зависимости от уровня образования. Как свидетельствуют ре-
зультаты многочисленных социологических исследований, «с точки зрения групповых различий в репрезентациях прошлого наиболее простой случай представляет стратификация по уровням образования. Чем выше уровень формального образования, тем выше, естественно, уровень фактографических знаний о прошлом» [7, с. 155].
Таблица 3. Субъективная оценка знания истории Польши среди белорусских поляков с различным уровнем образования (% по столбцу)
Скажите, пожалуйста, насколько хорошо Вы знакомы с историей Польши? Образование Итого
начальное и незаконченное среднее среднее среднее специальное высшее и незаконченное высшее
Достаточно хорошо знаю польскую историю 2,8 3,6 5,5 13,7 7,4
Знаю основные даты и события, но не более того 14,8 16,6 17,8 30,5 21,4
Мои знания истории Польши отрывочны и бессистемны 50,0 43,5 50,2 39,7 45,0
Практически ничего не знаю об истории Польши 30,6 35,2 25,6 15,3 25,2
Другое 1,9 1,0 0,9 0,8 1,0
Различие между декларируемым интересом и реальным знанием истории Польши не может быть целиком пояснено информационными барьерами. Поскольку в современных условиях сняты какие-либо ограничения на доступ информации из Польши, а также развитие современных информационных технологий способствует достаточно свободному доступу к знаниям (при этом лишь 14,8 % белорусских поляков используют Интернет в качестве источника знаний о Польше), то вряд ли можно утверждать о наличии серьезных институциональных барьеров для осуществления этого интереса. Скорее, заявление об интересе к польской истории носит декларативный характер, как выражение лояльности к своей этнической группе, но не обязательно требует практического осуществления. Нежелание применять определенные усилия для того, чтобы овладеть знаниями об истории Польши, указывает на то, что при всей символической значимости исторической памяти как компонента этнической идентичности для белорусских поляков память о прошлом все же не кладется в центр формирования представлений о своей общности.
Попробуем указать на причины такого периферийного статуса исторической памяти для белорусских поляков. Довольно часто память социальных групп формируется в результате взаимодействия «больших» нарративов (национальных, государственных версий истории, воплощенных в практику социальных институтов) и коммуникативной памяти, в основном передающейся по семейным каналам (которая в случае белорусских поляков обладает этнической и религиозной спецификой).
В случае белорусских поляков процесс формирования групповой памяти значительно усложняется, поскольку здесь «сталкивается» несколько «боль-
ших» нарративов, поэтому в условиях отсутствия гегемонии все они действуют в ослабленной форме. Вследствие этого возрастает роль коммуникативной памяти, которой в обычных условиях задается подчиненная функция наполнения биографическим содержанием рамок, которые сформированы «большими» нарративами.
Мы выделяем следующие нарративы, наличие которых оказывает свое влияние на формирование и особенности исторической памяти белорусских поляков:
1. Польский национальный нарратив, который рассматривает Беларусь как Крэсы Всходне и формирует национальную идентичность по жестким этнокультурным канонам (эксклюзивная религия, язык, память). Этот нарратив господствовал во времена Второй Речи Посполитой (1921-1939 гг.), затем в более мягкой форме сохранился в государственной политике послевоенного польского государства. Белорусские поляки в рамках этого нарратива рассматриваются как соотечественники, в силу трагической судьбы польского государства оказавшиеся за пределами своей родины, но их высокой миссией остается сохранение «польскости» (с коннотациями высокой, шляхетной культуры).
2. Советский исторический нарратив, который был направлен на формирование общесоветской идентичности, в результате чего этнические различия утрачивали свое принципиальное значение как подлежащие исчезновению в коммунистическом будущем, тогда как для нормативного описания настоящего использовался миф «дружбы народов» (этот способ описания истории преобладал во время существования СССР).
3. Белорусский национальный нарратив, основывающийся на возрожденческой парадигме белорусской нации как вернувшейся к традициям государственности. В этом нарративе белорусским полякам отводится двойственная роль: с одной стороны, они рассматриваются как утраченные «свои», т. е. те же белорусы, которые внешне приняли польскую идентичность, но чья сущность осталась по-прежнему «белорусской», с другой - они могут представлять опасность для белорусского национального государства как потенциальные агенты влияния Польши - исторически амбивалентного соседа с мощным экспансионистским потенциалом.
4. Белорусский государственный нарратив, который обладает значительной долей преемственности с советским и в сущности представляет собой скорее умеренный синтез национальной и советской стратегий описаний прошлого.
Следующие базовые принципы белорусской советской историографии обрели свою новую жизнь и стали с тех пор основой для официального нарратива белорусской истории: аксиоматическое признание восточнославянского характера белорусского народа, позитивный образ советского прошлого, фундаментальность победы в Великой Отечественной войне как ключевого события в белорусской истории.
С другой стороны, еще одним важнейшим источником для официально -го образа истории в Республике Беларусь стала национальная историография,
откуда была заимствована общая телеология становления белорусской государственности, но с определенными модификациями, за счет снятия наиболее радикальных установок, которые могли бы вступить в конфликт с упомянутыми выше нарративными моделями советского происхождения.
Метанарративы задают общие рамки понимания и осмысления истории в больших масштабах (национального либо наднационального государства), выстраивая линейную схему развития истории, задавая ей смысл и назначение (опять же преимущественно из государственнических позиций). Для большинства людей «большие» нарративы существуют параллельно с их личной и семейной историей, где эмоциональными значимыми событиями выступают смерть родных, переселения, материальное благополучие или голодное существование и т. д. Но личное понимание прошлого может и конфликтовать с «большими» нарративами. Так, для тех поляков, у которых в 1939 г. конфисковали все имущество, а самих выслали в Сибирь, и для их семей вряд ли могут вызывать особый энтузиазм слова о «воссоединении белорусского народа», которыми события этого периода описываются через советский и белорусский «большие» нарративы.
Частые смены государственной власти на территории Западной Беларуси, где наиболее компактно проживают белорусские поляки, привели к тому, что само государство и его институты рассматривались как отчужденные, особенно старшим поколением. Об этом ярко свидетельствуют результаты полевых исследований с применением методологии устной истории, проведенных на западном пограничье Республики Беларусь Центром изучения античных традиций при Варшавском университете [8, с. 124].
Исторические нарративы власти вряд ли в таком положении могли претендовать на полное принятие и неопровержимую ценность для местного населения. Если учитывать сложный характер взаимодействия «больших» нарративов, дополняемых специфическим характером коммуникативной памяти, то вряд ли следует ожидать от белорусских поляков устойчивых и согласованных представлений о прошлом. В таких запутанных и противоречивых социальных условиях коллективная память могла формироваться только в режиме бриколажа - заимствования различных элементов из разных комплексов знания, смены их зафиксированных значений и сведения в некое целое, которое не обладает жесткой структурой, но вполне достаточно для обоснования ориентаций в социальном пространстве. Соответственно в исторической памяти белорусских поляков могут соседствовать представления, позаимствованные из различных (и конкурирующих) «больших» нарративов. Их антагонизмы и противоречия снимаются за счет «смягчения» тезисов, восприятия их как внешних повествований, не затрагивающих характер повседневной жизни белорусских поляков.
Но при этом происходит и размывание исторической памяти, где единый канон крайне ограничен и практически отсутствует содержание. Отсюда и вытекает столь низкая субъективная оценка знания истории Польши, которую
реалистично дают белорусские поляки, адекватно оценивая уровень своих знаний. Слабое знание польской истории и культуры также проявляется и в открытых вопросах, касающихся ключевых персоналий. При просьбе назвать известных людей, оказавших наиболее значимое влияние на формирование польской культуры, 41,8 % опрошенных поляков не смогли дать ответ*, наиболее же известными оказались Адам Мицкевич (30,7 %) и Элиза Ожешко (13,5 %) - те же уроженцы Гродненщины, «литовские поляки», которые достаточно прочно включены и в пантеон белорусской культуры.
Еще больше затруднений вызвал вопрос об исторических деятелях, оказавших положительное влияние на польскую историю, на него не смогли ответить 56,2 % респондентов, среди названных деятелей лидируют Иоанн Павел II (18,7 %), Лех Валенса (14,5 %), Юзеф Пилсудский (10,7 %) и Тадеуш Ко-стюшко (6,5 %). Представляет интерес сравнение зафиксированного среди белорусских поляков пантеона польских исторических деятелей с результатами социологических исследований в Польше [9, с. 150] (табл. 4).
Таблица 4. Исторические деятели Польши, признаваемые как повод для гордости
1987 г. 1996 г. 2003 г.
Личность % Личность % Личность %
Тадеуш Костюшко 35,2 Юзеф Пилсудский 33 Иоанн Павел II 42,9
Владислав Ягайло 13,8 Лех Валенса 19 Юзеф Пилсудский 23,0
Николай Коперник 13,3 Иоанн Павел II 16 Лех Валенса 16,4
Юзеф Пилсудский 12,5 Тадеуш Костюшко 10 Тадеуш Костюшко 14,4
Иоанн Павел II 11,4 Владислав Ягайло 8 Николай Коперник 10,4
Ян III Собеский 9,8 Казимир Великий 8 Мария Склодовская-Кюри 6,9
Адам Мицкевич 9,7 Ян III Собеский 5 Адам Мицкевич 6,5
Как видим, никаких существенных различий не наблюдается, представлен практически одинаковый список фигур, что свидетельствует о большой степени цельности и формализации польского национального канона, который ретранслируется и за пределами страны. Учитывая, что список персоналий практически полностью совпадает, наиболее важным различием является степень их репрезентативности для белорусских поляков - на этот вопрос в Беларуси сумели ответить лишь 43,8 % респондентов, и это свидетельствует о том, что данный канон при всей его цельности либо не усваивается, либо игнорируется большинством белорусских поляков.
В анкете содержался и вопрос о том, кто оказал отрицательное влияние на историю Польши. Результаты показывают, что такая формулировка не является эффективной, не ответили на него 92,4 % респондентов. Среди немногочисленных ответов встречаются только фамилии современных поль-
* Этот и последующие вопросы были открытыми, никаких заранее сформулированных вариантов ответа респондентам не предлагалось.
ских политиков: Качиньский - 1,9 %*, Валенса - 1,4 %, Ярузельский - 1,1 %. Впрочем, проявленная тенденция также не является удивительной, поскольку канон исторической памяти формируется в первую очередь как повод для гордости, позволяющий устанавливать положительную эмоциональную связь с историей своей общности. Поэтому наибольшее значение приобретает пантеон великих деятелей, своими героическими поступками и необычайной со-зидательностью приобретшими славу не столько себе, сколько той общности, которую они представляют. Естественно, для исторической памяти важное значение имеют трагические события и тяжелые времена, также цементирующие коллективную идентичность. Но чаще всего ответственность за них проецируется наружу, на другие народы, которым уготована роль «других» или «чужих» в процессе формирования «мы»-образа для этнической группы или нации. Однако белорусские поляки не прибегают к данной уловке -Екатерина II, Гитлер и Сталин, которые являются любимыми «врагами» для польского официального нарратива, получили лишь единичные ответы. Здесь наиболее отчетливо проявляется тенденция ухода от любых конфликтных интерпретаций исторического прошлого, которые могут негативно повлиять на добрососедские отношения белорусских поляков с другими народами.
Такая тенденция ускользания от сложностей осмысления запутанных узлов исторического прошлого проявилась и в ответах на проблемный вопрос, касающийся факта присоединения Западной Беларуси к БССР в результате событий 17 сентября 1939 г. Напомним, что до этого времени по результатам Рижского мирного договора 1921 г. Западная Беларусь и Украина входили в состав Второй Речи Посполитой, которая считала эти территории своими «крэсами всходними», т. е. восточными окраинами. Советский Союз воспользовался нападением нацистской Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. для того, чтобы присоединить эти земли, возобновив тем самым территориальную целостность Беларуси и Украины.
В польском историческом нарративе эти события расцениваются как преступный сговор Сталина и Гитлера, приведший к утрате «исконно польских» земель и трагическим последствиям для поляков на этих территориях.
В советском нарративе эти события рассматривались в исключительно положительном ключе, как положившие конец панской эксплуатации местного населения и давшие возможность для воссоединения белорусского народа. В белорусском историческом нарративе интерпретации этого события раздваиваются: распространена позитивная оценка, воспроизводящая практически без изменений советскую версию (сейчас она поддерживается на официальном уровне), но есть и альтернативные, более критические взгляды. Но так или иначе сам факт воссоединения белорусского народа в границах одного государства воспринимается всегда положительно.
* Скорее всего, имеется в виду Лех Качиньский, который во время исследования занимал пост Президента Польши и подвергался достаточно жесткой критике со стороны оппозиции. Естественно, трагическая гибель Леха Качиньского должна была существенно повлиять на оценку его деятельности.
Представления об этих событиях у белорусских поляков остаются противоречивыми, большинство из них (62,3 %) даже не смогли дать какую-то оценку этому событию, что вновь подтверждает отмеченную нами тенденцию ускользания от конфликтных интерпретаций. Можно считать, что та часть белорусских поляков (13,6 %), кто положительно оценивает события 17 сентября, настроена гиперлояльно к белорусскому национальному канону, разделяя даже те его противоречивые позиции, которые вступают в конфликт с образом прошлого внутри этнической группы. В какой-то степени сюда же можно причислить и тех (62,3 %), кто ушел от ответа на сложный вопрос. Правда, 20,7 % белорусских поляков все же дают отрицательную оценку событиям 17 сентября 1939 г., хотя и в советское время, и в современной Беларуси эти события всегда освещались позитивно. Следовательно, можно утверждать о существовании особой памяти среди белорусских поляков, которая не согласуется с официальной белорусской версией этих территориальных изменений, так повлиявших на судьбу поляков бывших «крэсув всходних» (но которая отнюдь не доминирует). Проанализируем, какие аргументы используются для того, чтобы придать негативную или позитивную оценку данным событиям. Для оправдания политики советских властей чаще всего используется аргументация об интересах Беларуси: «Беларусь должна была объединиться и стать одной республикой», «воссоединение белорусского народа», «положительно, так как одна республика должна находиться в одной стране». Очевидно, что часть белорусских поляков успешно усваивают видение исторического прошлого, распространенное в белорусском обществе, что, впрочем, является вполне естественным процессом.
Для обоснования негативной оценки можно выделить два основных типа аргументации. Первый из них также апеллирует к интересам Польши как страны: «отрицательно, так как это исконно польская территория, а Россия отобрала ее у Польши», «договор Гитлера и Сталина против Польши», «поляки должны жить в Польше». Отметим, что значительную роль здесь играла система школьного образования Второй Речи Посполитой, прививавшая польский патриотизм, но такой тип представлений явно отмирает вместе со своими носителями. Гораздо чаще встречаются упоминания о том, как эти события повлияли на судьбы людей: «разве тогда спрашивали, сколько горя и боли хлебнули люди», «лишение имущества и родственных связей», «отрицательно из-за раскулачивания многих людей», «пострадали люди», «у дедушки был магазин в Бресте, но после присоединения его не стало». Такие мнения указывают на наличие неофициальных каналов трансляции памяти о прошлом, в основном через коммуникацию внутри семьи. И наличие такой семейной традиции является еще одним важным основанием для сохранения польской идентичности в Беларуси. Воспитание в семье белорусские поляки считают существенным фактором сохранения традиций польской национальной культуры (69,3 %), приоритет в этом отношении отдавая лишь религии (78,6 %).
Исходя из изложенного выше, можно сделать следующие выводы.
1. В исторической памяти белорусских поляков наслаивается множество различных представлений из разных государственных традиций и временных эпох. Польский исторический нарратив является лишь одним из источников исторической памяти для белорусских поляков, соседствуя с представлениями о прошлом, заимствованными из других нарративов.
2. История Польши для белорусских поляков выступает в роли значимого символа, к которому проявляется внешняя лояльность. Но реальные знания польской истории не так уж велики. Несмотря на то что польский исторический канон истории (события и персоны) является достаточно целостным, что способствует его успешной передаче, большая часть белорусских поляков либо плохо его знают, либо не знают совсем.
3. Таким образом, польский национальный нарратив выступает лишь одним из нескольких источников знания о прошлом (и настоящем) для белорусских поляков, он не используется в качестве цементирующего и фундирующего этническую группу. Учитывая, что там довольно жестко прописано, кто такие поляки (в том числе кто такие поляки в Беларуси), и этот нарратив было бы достаточно легко взять в качестве «контрпамяти» для выстраивания собственной политики идентичности. При таком варианте принятие польской национальной версии истории способствовало бы более жесткому социокультурному разграничению белорусских поляков и белорусов и препятствовало бы процессам ассимиляции. Но, как видим, польский исторический канон не является ultima ratio для данной этнической группы, а историческая память белорусских поляков содержит в себе фрагменты различных «больших» нарративов, позволяя избегать конфликтов памяти с другими этническими группами, в первую очередь белорусами.
4. Особую роль для белорусских поляков при этом играет семейная память, где содержатся и транслируются те знания о прошлом, которые имеют особое значение на родственном и локальном уровне. Многие сюжеты из этого набора событий и их интерпретации имеют существенные различия, а порой и непреодолимые противоречия с официальными нарративами. Но семейные предания и государственная история не вступают в диалогические взаимоотношения, продолжая существовать на различных уровнях. Таким образом, историческая память белорусских поляков не только содержит оценочные схемы из различных «больших» нарративов, но и имеет многослойную структуру.
Литература
1. Хальбвакс, М. Социальные рамки памяти / М. Хальбвакс. - М.: Новое изд-во, 2007. - 348 с.
2. Снайдэр, Т. Рэканструкцыя нацый. Польшча, Украша, Лива i Беларусь 1569-1999 гг. / Т. Снайдэр. - Мшск: Медысонт, 2010. - 424 с.
3. Nijakowski, L. Polska polityka pami^ci: esej socjologiczny / L. Nijakowski. - Warszawa: Wyd-wa Akademickie i Profesjonalne, 2008. - 286 s.
4. Golka, М. Pami^c spoleczna i jej implanty / M. Golka. - Warszawa: SCHOLAR, 2009. - 207 s.
5. Grabowska, A. Pami^c zbiorowa w sluzbie tozsamosci / A. Grabowska // Wokol tozsamosci: teorie, wymiary, ekspresje / red. I. Borowik , K. Leszczynska. - Krakow: Nomos, 2008. - S. 360-370.
6. Szpocinski, A. Formy przeszlosci a komunikacja spoleczna / A. Szpocinski, P. T. Kwiatkowski // Przeszlosc jako przedmiot przekazu / A. Szpocinski, P. T. Kwiatkowski. - Warszawa: SCHOLAR, 2006. - S. 7-66.
7. Савельева, И. М. Социальные представления о прошлом, или Знают ли американцы историю / И. М. Савельева, А. В. Полетаев. - М.: Новое лит. обозрение, 2008. - 456 с.
8. Смалянчук, А. Другая сусветная вайна у памящ насельнщтва заходняга i усходняга памежжа Беларус // Pogranicza Bialorusi w perspektywie interdyscyplinarnej / red. E. Smulkowa i A. Engelking. - Warszawa: DiG, 2007. - S. 117-156.
9. Kwiatkowski, P. T. Czy lata III Rzeczypospolitej byly «czasem pami^ci»? / P. T. Kwiatkowski // Pami^c zbiorowa jako czynnik integracji i zrodlo konfliktow / red. A. Szpocinski. - Warszawa: SCHOLAR, 2009. - S. 125-166.
A. L. LASTOUSKI
HISTORICAL MEMORY OF BELARUSIAN POLES: BETWEEN OFFICIAL NARRATIVES AND Family LEGENDS
Summary
This article examines the main characteristics of the historical memory of Belarusian Poles, allowing to speak about the special image of the past within this ethnic group. The canon of historical and cultural figures is analyzed, as well the relationship between «grand» historical narrative and family memory that creates a trend of «escape» from the rigid interpretations of the past.
