CC BY
877
ИСТОРИЧЕСКАЯ ИМАГОЛОГИЯ И ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ «ОБРАЗА ВРАГА» (НА МАТЕРИАЛАХ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ XX В.)*
A.C. СЕНЯВСКИЙ
Центр «Россия, СССР в истории XX века»
Институт российской истории РАН
Москва, 117036, ул. Дм. Ульянова, 19
Е.С. СЕНЯВСКАЯ
Центр изучения новейшей истории России и политологии Институт российской истории РАН
Москва, 117036, ул. Дм. Ульянова, 19
Работа посвящена проблеме формирования «образа врага» в российском обществе в XX в. Авторы статьи акцентируют внимание на том, что данная имагема является одной из ключевых для нового междисциплинарного направления - имагологии, занимающейся изучением взаимо-восприятия народов, социумов, культур. Авторы ставят вопрос о необходимости уточнения причин формирования «образа врага», среди которых они выделяются не только определенные интересы власти и элит, но и социокультурные и психологические предпосылки в самом обществе. Статья представляет интерес, так как в ней показана эволюция и степень влияния вышеуказанной имагемы как в военное, так и в мирное время истории России XX в.
Человечество всегда состояло из социумов разных видов и уровней, а значит - с существенной степенью автономии образа жизни, интересов, моделей мира, ценностей, и т.д. И эти социумы - по доброй воле или по принуждению - вступали в контакты с другими. Даже на стадии межплеменных отношений диапазон характера взаимодействий был достаточно ограниченным и колебался от дружественно-взаимовыгодного до враждебного, кульминацией чего являлись конфликты, перераставшие в войны.
Общества нового и новейшего времени радикально отличаются по масштабу и степени сложности от первобытных племен, но ключевые параметры взаимодействия остаются прежними. К ним относятся сферы, интенсивность и характер контактов. Естественно, в процессе любого вида взаимодействий стран, государств и их народов формируются определенные представления друг о друге, «образ». Это весьма сложное явление, так же как и механизмы формирования образа, включающие субъект, объект, предмет, обстоятельства и формы взаимодействия и взаимовосприятия и т.д.
Ушедший в прошлое XX век оказался веком идеологий, веком невиданного развития и распространения средств массовой информации, а также технологий воздействия на сознание и подсознание людей. Он же стал веком первых в истории
* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Проект № 06-01-02101а.
мировых войн, затронувших практически все континенты, да и в целом был перенасыщен войнами и вооруженными конфликтами. Почти две трети столетия заняло идеологическое, геополитическое, военное и т.д. противостояние двух социально-экономических и политических систем, балансировавших на грани большой «горячей войны», вступавшей друг с другом в локальные военные конфликты, и приведшее к формированию к формированию специфической модели международных отношений, получившей название «холодная война».
Естественно, условия вооруженного противостояния государств являются экстремальными ситуациями не только «взаимодействия» стран и народов, но и их взаимовосприятия. Вооруженный противник, несущий смерть и разрушения, воспринимается принципиально иначе, нежели партнер в области экономики, культуры, образования, науки и т.д. Стереотипы взаимовосприятия народов мирного времени в период войн и даже подготовки к войне с потенциальным противником неизбежно трансформируются в «образ врага», особенно если государство оказывает целенаправленное воздействие на свое население. И не случайно «образ врага» -как идеолого-психологическая конструкция - среди многочисленных феноменов массового сознания в прошлом веке занял столь значимое место.
Не стало исключением и сознание российского общества на всех его уровнях, что существенно связано с той значимостью, которую имели войны для всей истории России в XX в., в том числе для трансформации массового сознания, формирования как временных, так и весьма устойчивых социально-психологических, социокультурных и идеологических категорий и стереотипов. Войны не только занимали «хронологически» важную часть российской истории XX в., но и в значительной мере влияли на периоды мирного развития, а в условиях «холодной войны» и сам мир оказывался условным и относительным. Просто трансформировались средства, формы, масштабы и география вооруженного противостояния, а театры «горячих» военных действий располагались за пределами границ главных геополитических и военных соперников - СССР и США, стран НАТО и стран Варшавского договора.
Малоизученный гуманитарный аспект опыта конфликтного взаимодействия стран и народов, а тем более, общественных систем, приобретает особую остроту в текущей международной ситуации и в результате сложного положения внутри России. Без учета психологических и социокультурных факторов взаимодействия с чужими социумами невозможно адекватное научное осмысление новейшей отечественной истории, как военной, так и «гражданской». Немалое значение осмысление этого опыта имеет и для социальной практики в условиях современности, в том числе для построения отношений с государствами и народами - бывшими военными противниками России.
Предмет, которому посвящена данная статья, связан с новым междисциплинарным направлением - имагологией1, занимающейся изучением взаимовосприятия народов, социумов, культу и в последние годы получившей особенно интенсивно развитие в России, в том числе и на историографическом поле. В рамках этой междисциплинарной отрасли для нас значимы как теоретико-методологические разработки, так и - относительно скромные - российские историографические результаты.
Проблема восприятия представителей иных народов, социумов и культур в разные исторические эпохи до недавнего времени затрагивалась в основном в философской, культурологической и политологической литературе2. Для российской исторической науки это сравнительно новое направление3, в рамках которого в разных странах разрабатывается несколько «избранных» сюжетов. Так, в ФРГ с
1982 г. работает исследовательская группа «Вуппертальский проект по изучению представлений немцев и русских друг о друге», выпускающая многотомное научное издание «Западно-восточные отражения» в двух сериях - «Русские и Россия глазами немцев» и «Немцы и Германия глазами русских». В России в Институте российской истории РАН с 1994 г. проводится ежегодный «круглый стол» «Россия и мир: проблемы взаимовосприятия», материалы которого регулярно публикуются4. В мае 2001 г. в Санкт-Петербурге Международной ассоциацией исторической психологии была проведена международная научная конференция «“Наши” и “чужие” в российском историческом сознании»3. С 1990-х гг. стали выходить сборники статей и отдельные публикации на близкие темы в исторических журналах и альманахах6, появились первые монографические исследования7.
В контексте истории насыщенного войнами XX века важнейшее место в процессе взаимовосприятия разных народов приобретает понимание механизма превращения «образа чужого» в «образ врага», инструментов воздействия на массовое сознание. Следует подчеркнуть определенную «деликатность» данной темы: долгое время ее разработка в нашей стране (а отчасти и за рубежом) в значительной мере являлась прерогативой спецслужб, решавших «прикладные» задачи спецпропаганды и психологической войны. За ряд десятилетий относительно лишь небольшой круг «открытых» советских и переводных подобных работ получил доступ к массовому отечественному читателю8. Лишь в постсоветский период этот пласт проблем стал освещаться гораздо более активно как в теоретическом, так и историческом ракурсах9.
В последние годы происходит осознание большого гуманитарного значения данной проблемы, и она все чаще становится предметом изучения “гражданских” исследователей. О ее междисциплинарном характере свидетельствует то, что ее параллельно разрабатывают психологи и этнопсихологи, социологи, политологи, культурологи, филологи, искусствоведы10 и, разумеется, историки11. Особое место в рамках этой тематики должны занимать собственно исторические исследования, посвященные формированию «образа врага» применительно к российским войнам XX века, однако за исключением разработок одного из авторов данной статьи12, на сегодняшний день в отечественной историографии сравнительно немного13, а существующие работы по смежной проблематике до недавних пор освещали процессы не столько военного, сколько мирного времени14, а также войн иных исторических периодов15, либо других стран и народов16.
Вместе с тем, в последние годы появился ряд работ, посвященных советской пропаганде в канун Великой Отечественной войны, в том числе и в кинематографе, непосредственно выходящих на проблему «образа врага»17, а в вышедшем в 2005 г. втором выпуске Ежегодника «Военно-историческая антропология» есть специальный раздел «Психология взаимовосприятия и взаимодействия военных противников», где опубликованы материалы как по отечественной военной истории XX в., так и по российской и зарубежной истории более ранних периодов18.
Безусловно, нельзя рассматривать формирование образа врага вне более широкого исторического контекста взаимовосприятия стран и народов. Поэтому весьма значимы исторические исследования, посвященные восприятию стран - противников России в XX в. как собственно в период ведения боевых действий, так и в мирное время. Весьма значимо восприятие в России Запада как целого, в том числе в контексте внешней военной угрозы19. Ряд статей посвящен главному противнику России в войнах XX в. - Германии и ее сателлитам20, Японии, Польше, Финляндии,
Афганистану21, образу временных союзников, готовых стать (и становящихся в конкретных условиях) противниками - Англии и США22.
Вместе с тем, оценивая степень изученности темы и констатируя определенные позитивные наработки в области изучения «образа врагов» России в истории XX в., следует сделать вывод, что в целом пока проблема исследована фрагментарно.
* * *
Историческая имагология имеет особое методологическое значение для исследования взаимовосприятия стран, народов и государств в условиях их конфликтного взаимодействия, а значит и формирования «образа врага», поскольку в целом проблема восприятия противника - реального или потенциального, - и отношения к нему является частью более широкой историко-психологической проблематики «мы и они», «свой-чужой». Различные аспекты ее нашли отражение в историко-психологической и социально-психологической литературе23. Она имеет междисциплинарный характер, что предполагает изучение на стыке не только социальной и исторической психологии, но и культурологии, этнологии, конфликтологии и других наук. В последние десятилетия эта область исследований выделилась в самостоятельное направление, на основе которого и сформировалась целая междисциплинарная научная дисциплина - имагология, оформившаяся в 1950-х гг. и получившая развитие сначала во Франции и Германии. Она начала формироваться в результате достижений школы «Анналов», опиравшейся на культурологические подходы в исторических исследованиях и поставившей проблему «чужого в культуре». Основной объект исследования имагологии - то, как в национальных культурах формируются «образы» «своего» и «чужого». Основные понятия - имагема или национальный образ, национальные стереотипы.
В основе концепции лежит предположение, что любая культура делится на свою и чужую, причем своя воспринимается как «естественная», сама собой разумеющаяся, а чужая - нет. Соприкосновение с другой культурой, взаимодействие с ней вызывает ощущение и понимание относительности ценностей, культур и самой социальной реальности. «Национальные имагемы определяются их Янусовой амбивалентностью и противоречивой природой. Результат такой амбивалентной полярности - различные их проявления (национальные образы в таком виде, как мы фактически с ними сталкиваемся), невосприимчивые к собственному устареванию»24. Национальные образы обычно принимают характер стереотипов, т.е. упрощенных, весьма жестких, устойчивых представлений, возникающих у человека - как социального существа -под влиянием культурного окружения. Именно так человек воспринимает окружающий мир: через «картину в голове», через призму искусственных образов, которые возникли до того, как человек столкнулся и стал непосредственно наблюдать конкретное явление. «Стереотип является определенной формой генерализации отдельных явлений, он унифицирует представления об этнических и общественных группах, институтах, явлениях культуры, личностях, событиях и т.д. и обладает исключительной силой убеждения благодаря удобству и легкости его восприятия»25.
Термин «стереотип» был введен в научный оборот американским социологом У. Липпманом, который в 1922 г. в книге «Общественное мнение» определил влияние стереотипов на восприятие окружающего мира, на индивидуальное и массовое сознание: «В большинстве случаев мы не сначала видим, а потом даем определение, мы сначала определяем для себя то или иное явление, а потом уже наблюдаем его. Во всей ... неразберихе внешнего мира мы выхватываем то, что навязывает нам наша культура, и мы имеем очевидную тенденцию воспринимать эту информацию в форме
стереотипов»26. Роль стереотипов весьма противоречива. С одной стороны, они помогают каждому человеку - с его ограниченным личным опытом, как правило, узким географическим и социальным жизненным пространством ориентироваться в мире, опираясь на более широкий опыт своего социума, своей культуры, на основе которого он формирует представление о мире в целом и многих вещах, в том числе тех, с которыми лично никогда не соприкоснется. Стереотипы экономят усилия в познании индивидуумом сложного, меняющегося мира, используя потенциал общества. С другой стороны, стереотипы обычно упрощают, а во многом и искажают реальность, опираясь на ограниченный опыт конкретного социума, а также его предрассудки. Кроме того, стереотипы очень устойчивы. Они передаются из поколения в поколение и воспринимаются как сама реальность. То есть они обычно отстают от изменений социальной реальности, неизбежно внося определенные искажения в ее восприятие.
Стереотипы могут быть в основном адекватными реальности, частично адекватными или совершенно ей неадекватными. В тех случаях, когда личный опыт противоречит стереотипу, большинство людей предпочитают не замечать этого противоречия и сохранить неизменными свои взгляды. Лишь относительно немногие, психологически наиболее гибкие и восприимчивые люди способны преодолеть стереотип при восприятии противоречащей ему реальности.
«Чужое» воспринимается по-разному, в зависимости от многих факторов. Прежде всего, разной бывает сама готовность восприятия иного, диапазон которой широк: от интереса и любопытства до безразличия и далее - до активного неприятия, отторжения, отказа воспринимать. Как правило, отношение к чужому настороженное, а часто - и негативное. При восприятии «чужого», с которым был или, тем более, сохраняется негативный контакт, и особенно когда чужое угрожает «своему» (интересам, самооценке, комфортной стабильности и т.д.), отношение к нему преимущественно или полностью негативное. Эти факторы, вносящие сильный эмоциональный компонент, особенно затрудняют объективное восприятие реальности «иного».
Ситуация опасности, исходящей от «чужого» угрозы и составляет тот социальный и социокультурный контекст, в котором формируется «образ врага». В рамках нашей статьи наиболее близок к проблематике «образа врага» тот тематический пласт, который связан с взаимовосприятием стран и народов. Взаимоотношения и взаимовосприя-тие стран и народов - очень непростое явление, в котором важнейшее значение имеет психологическая составляющая. Она подразумевает - на основе психологической закономерности «мы - они», «свои - чужие» - прежде всего, взаимовосприятие, в результате которого у одного народа складывается образ другого и отношение друг к другу.
Взаимовосприятие народов зависит от множества факторов, имеющих определенную соподчиненность. Условно это явление можно отразить в виде упрощенной схемы: субъект, объект, обстоятельства восприятия, смысловое наполнение формируемого образа. Субъектами восприятия могут быть государственные структуры, формирующие политику в отношении другого государства; определенные социальные категории населения и, наконец, конкретные граждане страны. Объект восприятия также может быть целостным (страна и народ в целом) и дифференцированным - государство, народ, его история, культура и т.д. На конкретные субъекты восприятия в большей или меньшей степени влияют различные источники информации, каналы и инструменты воздействия: официальные и пропагандистские материалы, пресса и другие СМИ, произведения искусства и культуры и т.д., а также опыт непосредственного контакта в той или иной форме.
Сложнейшие социально-психологические процессы взаимовосприятия определяются множеством факторов: величиной и исторической значимостью народов, этническими и социокультурными различиями или близостью; существованием в рамках одного или разных государств; территориальной удаленностью или соседством; интенсивностью или слабостью контактов, их характером (враждебность, нейтральность или дружественность), видами и направленностью взаимодействий (экономические, политические, культурные) и т.д.
То, каким содержанием наполняется понятие «они» - дружественным, нейтральным или враждебным, - зависит от очень многих обстоятельств. Здесь и историческая память, и конкретно-историческая ситуация, и жизненный опыт и мировоззрение отдельных людей, которые являются субъектами взаимоотношений. Как правило, особенно непросты взаимоотношения соседних народов, у которых накопился многовековой исторический груз взаимных претензий и обид, но также есть и немалый позитивный опыт контактов и сотрудничества.
Следует отметить, что и сами взаимоотношения народов, и влияющие на них обстоятельства не являются статичной величиной, и в различных исторических условиях могут меняться в широком диапазоне: от активных взаимосвязей до почти полного их прекращения; от вражды к дружбе и наоборот. Соответственно и образ другой страны никогда не бывает статичным. Его формирование всегда происходит исторически, подвергается изменениям и коррективам вместе с изменением условий взаимоотношений стран и народов, исторического опыта, смены поколений и т.д. Вместе с тем, уже сформированные в этносе и культуре стереотипы могут быть весьма устойчивыми, сохранять свое смысловое и оценочное наполнение веками и влиять на восприятие иных народов в течение многих поколений, несмотря на существенные изменения как самих народов и их стран, так и их реальных взаимоотношений.
* * *
Этнический стереотип - комплекс представлений одной этнической группы о другой. Они всегда существуют в контексте автостереотипов - представлений народа-этноса о себе самом, которые соотносятся с инородным, внешним, иным, и только так и могут восприниматься и оцениваться. «Свое» есть точка отсчета для восприятия чужого, «матрица» для сопоставления, мерило и критерий для оценки. Соотнесение, сопоставление, сравнение своего и чужого, - основной механизм формирования образа иного. Но для формирования образа иного народа, его стереотипа важно не только, что сравнивается, но и кто сравнивает, т.е. качества народа - субъекта восприятия, прежде всего его национальный характер. Этнические стереотипы представляют собой схемы восприятия инокультурного опыта, играют активную роль в формировании мировосприятия и мировоззрения нации; они же во многом отражают саму нацию, многое говорят о национальном характере, ментальности народа.
Сопоставление своего и чужого, как правило, бывает комплиментарным по отношению к «своему» и весьма критичным или даже негативным, отторгающим по отношению к чужому. Неадекватность само- и иновосприятия ведет к мифологизации образов - как автостереотипов, так и образов - стереотипов чужого. «Имагология ставит своей задачей выявить истинные и ложные представления о жизни других народов, стереотипы и предубеждения, существующие в общественном сознании, их происхождение и развитие, их общественную роль и эстетическую функцию в художественном произведении... Имагология... изучает “образы”, “картины” чужого мира и, стало быть, не сводится к исследованию стереотипов, которые являются “за-
стывшим” образом, некой постоянной, идеальной моделью, не существующей в реальном мире. Однако она по необходимости занимается в первую очередь именно стереотипами - долгоживущими общественно-историческими мифами»2'.
Этнические стереотипы формируются в соответствии с определенными механизмами массовой психологии. «Каждый народ осознанно, полуосознанно или неосознанно - несет свою идею, свой мир представлений и о себе, и о другом. .. .Эти естественные и даже необходимые различия своего и чужого... становятся предлогом, почвой, местом, где начинаются несогласия, различия, споры и ссоры» . В основе стереотипов - этноцентризм, свойственный всем народам. Причем существуют народы, у которых этноцентризм становится гипертрофированным, что влияет на их национальный характер в целом: «На национальный характер накладывает отпечаток и такая черта, как акцентирование своей национальной особенности. Она может вести и ведет к национальной обособленности, изоляции, национализму в его худших проявлениях. Как правило, такая черта свойственна народам, у которых именно национальность подвергается опасности в результате национального гнета, национальных преследований и т.п. ... Одной из... черт является смакование своей особости, сосредоточенность на
29
том, что отличает [их] от других народов, и игнорирование того, что сближает» .
Формирование этнического стереотипа определяется совокупностью факторов: историческими судьбами народов, их переплетением, степенью их родства, соседством, взаимоотношениями на протяжении веков. Особое влияние имеют межнациональные и межгосударственные конфликты, борьба различных социальных систем, войны, экономическое и политическое сотрудничество, культурное взаимовлияние, и т.д. На оценку другого народа влияют не только величина различий, но и исторический опыт взаимоотношений двух народов. Так, многие этнокулыурно близкие народы-соседи, в истории которых было немало «принудительных контактов» и конфликтов, могут иметь друг о друге более негативные представления-стереотипы, нежели о дальних народах, с которыми были в основном торговые и культурные контакты, добровольные и позитивные. Например, поляки испытывают симпатии к географически отдаленным французам, американцам, итальянцам, а негативно относятся к соседям - русским, украинцам, чехам, немцам, с которыми имеются более тесные контакты, но историческая память отягощена тяжелыми конфликтами в разные времена.
Безусловно, этнические стереотипы далеко не всегда совпадают с исторической реальностью. При всей их нечеткости, размытости, они имеют определенную структуру, включая и те аспекты образа народа - объекта восприятия, которые воспринимаются и оцениваются (черты национального характера, образа жизни, традиции, обычаи, культура, поведение, психология и т.д.), и механизм устойчивого воспроизведения (позиция наблюдателя, его ценности, критерии оценки и др.). Стереотип и его составляющие приобретают символические значения, позволяющие ему длительно сохраняться, воспроизводиться и, даже в случае «затухания» некоторых параметров, актуализироваться.
Элиты общества, государственные общественные институты являются основными субъектами, продуцирующими представления и ценности общества в любую эпоху. То же происходит и с инокультурными стереотипами. Активность их проявляется далеко не всегда, а именно тогда, когда они становятся инструментом мобилизации населения против врага (внешнего или внутреннего). И здесь либо государство и его институты создают негативный образ другой страны - реального или потенциального противника, либо - в редких случаях, когда внутри общества совершается радикальная трансфор-
мация, - активно формируют позитивный образ страны-культуры «образца», которому идущая или пришедшая к власти группа собирается следовать. Естественно, когда осуществляется мобилизация, направленная на борьбу с политическим и тем более военным противником, формируется «образ врага», который включает и негативный образ народа, против которого ведется борьба. Механизмы, используемые для распространения вражды между странами и народами, включают политическую пропаганду, религию, СМИ, сферу образования, литературу, кинематограф и т.д.
При этом массовый субъект восприятия - народ, этнические группы, превращаются в объект воздействия, нередко - прямой манипуляции. И легкость формирования позитивных и негативных стереотипов, и их устойчивость оказываются зависимы как от эффективности технологий и инструментов воздействия, так и от психологических качеств массового субъекта-объекта - народа, этноса (структуры ценностей и ее устойчивости, уровня образования и уровня критичности, наличия модели-образа этноса, о котором «вбрасывается» внушаемая информация, авторитетности воздействующих структур, правдивости информации и т.д.). «У одних народов существуют длительные и устойчивые представления друг о друге, которые не так легко меняются и выдерживают “испытание временем”, а другим народам достаточно недельной кампании средств массовой информации и политического давления, чтобы не только повлиять, но и даже серьезно изменить на массовом уровне представления о каком-либо народе и отношение к нему»30.
* * *
Взаимодействие стран, государств, народов неизбежно ведет к формированию определенных представлений друг о друге, которые тем ярче, отчетливее и детальнее, чем более масштабны, разносторонни и интенсивны контакты. Чем больше объективных противоречий между государствами и их народами, чем более напряженны их отношения, тем больше в этих представлениях накапливается негативного, которое, актуализируясь в конфликтных ситуациях (необязательно военных), перерастает в образ врага. Конфликты в стадии войны представляют собой один из крайних вариантов межгосударственного взаимодействия, в котором противоречие интересов приобретает радикальную форму вооруженного насилия, используемого для достижения своих целей путем нанесения максимального ущерба или даже полного уничтожения другой стороны. Естественно, что такие обстоятельства «взаимодействия» порождают и особые формы взаимовосприятия, в которых образ противника предельно упрощается, насыщается почти исключительно негативными характеристиками.
Подобное восприятие носит сугубо прагматический характер: в экстремальной ситуации вооруженной борьбы «на взаимоуничтожение» и даже в ходе ее подготовки имеет ценность только то, что способствует уничтожению противника, то есть всё, обеспечивающее мобилизацию собственных сил, в том числе и моральнопсихологических. Эта мобилизация, помимо всего прочего, предполагает непременное возбуждение в массовом сознании сильных негативных эмоций по отношению к противоборствующей стороне, вплоть до чувства ненависти к врагу.
Однако столь острые чувства в широких слоях народа обычно не могут возникнуть и распространиться сами по себе. В их формировании участвует пропагандистский аппарат государства и различные общественные институты, средства массовой информации и т.д. Так формируется искусственный, пропагандистский образ врага, а стихийный стереотип приобретает свойства идеологемы. Он может формироваться и заранее, в ходе пропагандистской работы против «потенциального противника», задол-
го до начала войны, которая, впрочем, может и не начаться. Пример — пропаганда взаимного недоверия и враждебности двух социально-экономических систем (и военнополитических блоков НАТО и стран Варшавского договора) в период «холодной войны». Пропагандистская обработка населения может вестись превентивно и по всем направлениям - против всех стран - близких и дальних соседей, как это было в Советской России и СССР в межвоенный период 1920-1930-х гг. В этом случае в массовое сознание внедрялись определенные мобилизующие идеологемы: «враждебное капиталистическое окружение», «страна - осажденная крепость». Причем, эта идеологема хотя и содержала немало мифологического, опиралась на недавний исторический опыт и в целом адекватное представление об отношениях с внешним миром: молодая послереволюционная Советская Россия стала жертвой иностранной интервенции, способствовавшей разжиганию Гражданской войны, - с участием всех ведущих мировых держав. Советская страна бросила вызов капиталистическому миру не только идеологически, но и самим фактом своего существования; от военной обороны перешла к политическому и идеологическому наступлению, провозгласив идеи экспорта революции и сделав немало в этой области практических шагов; испытывала постоянную враждебность Запада в многочисленных формах и сферах взаимоотношений, в том числе и военно-политическое давление. Постоянно висящая над страной угроза внешнего вторжения, вполне реальная, неоднократно актуализировавшаяся и нагнетаемая извне и изнутри, превращала образ внешнего врага в устойчивый элемент массового советского сознания того периода, выполнявшего функцию социальной мобилизации и дополнявшего образ «внутренних классовых врагов» - стойкого наследия периода революции и Гражданской войны.
Последний выразился в идеологическом клише «враги народа», который конкретизировался и персонифицировался в зависимости от задач и этапов внутренней политики сталинского режима, и использовался для консолидации общества в мирное время, особенно в условиях радикальных трансформаций конца 1920—1930-х гг. В этой связи следует заметить, что в период Великой Отечественной войны, когда стала реальной не только ранее абстрактная внешняя угроза, но и опасность уничтожения самого государства, идеологема «враги народа» практически исчезла из употребления: в целях мобилизации власть перешла от классовых к преимущественно патриотическим установкам, подчеркиванию внутреннего единства народа, всенародному, отечественному характеру войны.
В научной литературе по-разному ставился вопрос о механизмах формирования образа врага. Приведем один из вариантов: «Моделирование процессов возникновения “образа врага” во взаимоотношениях различных стран и народов привело исследователей к пониманию того, что в основе этих процессов находится неверное восприятие -“взаимная мисперцепция”. Механизм ее действия в упрощенном виде выглядит следующим образом: неверные образы внешнего мира, как правило, навязываются “сверху”, проникая затем в массовое сознание. Считается, что тоталитарная система, аналогом которой являлся сталинский режим, в большой степени была подвержена стереотипному мышлению, а поэтому более склонна к мисперцепциям»31. На наш взгляд, такой подход упрощает существо дела. Во-первых, воздействие «сверху», преимущественно пропагандистское, никогда не бывает единственным механизмом формирования образа врага: существует немало каналов восприятия (в том числе и военного противника) помимо манипулятивных воздействий власти. Тем более в обществе, где развиты культурные, гражданские и коммуникативные институты (система образования,
разделение властей, средства массовой информации, искусство и т.д.). Во-вторых, даже пропаганда, безусловно, оперируя искусственно сконструированными стереотипами, далеко не только искажает реальность, но вынуждена использовать в значительной степени адекватную информацию - тем в большей степени, чем более образованным и критичным является население. Наконец, степень подверженности стереотипному мышлению западного «демократического» обывателя, а значит и склонность его к мисперцепциям была (и остается) отнюдь не меньшей, чем в «тоталитарном» советском обществе. Такое «комплиментарное» отношение автора цитаты, например, к населению США, отнюдь не соответствует многочисленным социологическим исследованиям западного менталитета, да и эффективность манипулятивных технологий на Западе явно преуменьшает (при переоценке их на Востоке).
В этом контексте, говоря о генезисе «образа врага» как структурного элемента общественного сознания, можно согласиться с позицией И.Б. Гасанова: «Для обеих сторон характерны самооправдание и обвинение другой стороны по образцу: мы невиновны - они виноваты; мы говорим правду - они лгут; мы информируем - они пропагандируют; мы лишь обороняемся - они нападают; наши ракеты предназначены для сдерживания - их ракеты предназначены для первого удара. Таким образом, логика традиционного политического мышления неизбежно приводит к формированию особой психологии “гомо хостилис”, человека враждебного, который воспринимает окружающий мир априори как враждебный, полный врагов. Такая деформированная картина мира подкрепляется двойным стандартом в оценке своих и чужих действий».32. Пропаганда в этом процессе, конечно же, играет свою роль, но не всегда решающую. Корни этих явлений восходят к древним социокультурным и психологическом механизмам, формирующим некий «архетип» врага. «При этом главное в “образе врага” - это его полная дегуманизация, отсутствие в нем человеческих черт, человеческого лица. Поэтому “абсолютный враг” практически безличен, хотя может и персонализироваться. Восприятие чужака в качестве врага уходит корнями в родоплеменное общество человечества»33. Эти древние механизмы продолжают действовать, хотя их действие и видоизменяется соответственно эпохе, нации, культуре.
Пропаганда как инструмент формирования «образа врага» даже в «тоталитарном обществе» отнюдь не всесильна, а пропагандистский образ врага - далеко не единственный, бытующий в любом конкретном обществе. Так, государство как аппарат управления и его специализированные структуры, которые должны принимать адекватные решения, вынужденно стремятся к полному и точному знанию о противнике, без чего невозможна не только победа, но и сколько-нибудь эффективное ведение войны вообще. На центры принятия военно-политических решений работают разведывательные, информационно-аналитические и другие подобные структуры разных уровней. Они создают свой «образ», который достаточно адекватен, но и он может содержать не только неверные факты и оценки, но и мифологические элементы.
Есть в обществе и другие субъекты восприятия противника, - те категории, которые соприкасаются с ним: гражданское население, оказавшееся в зоне ведения боевых действий и на оккупированной неприятелем территории; действующая армия, как правило, - самый массовый субъект прямого взаимодействия с противником. Специфический характер этого взаимодействия (вооруженная борьба на взаимное уничтожение), безусловно, влияет на механизмы, формы и содержание восприятия противника, а опыт взаимодействия различен у видов и родов войск, представителей разных военных профессий, да и у конкретных военнослужащих. Но в ходе войны
формируется некий общеармейский коллективный опыт восприятия противника и «образ врага», который может отличаться и от представлений государственных аналитических служб, и от пропагандистского образа, и от некоторых образов, формируемых у гражданского населения. В «армейском» образе значительно меньше пропагандистских штампов, мало в нем и обобщающей «информационной аналитики». Зато доминируют непосредственный прагматический опыт, здравый смысл и эмоциональные компоненты. Синхронное восприятие противника не опосредовано многочисленными промежуточными звеньями. Важно, что именно этот непосредственный опыт участники боевых действий впоследствии доносят и до «гражданского» общества, и именно их воспоминания становятся основой коллективной исторической памяти, а пропагандистские клише времен войны постепенно уходят в прошлое. Конечно, механизм формирования исторической памяти общества очень сложен, но «пассионарность» ветеранов войн, их социальная энергетика выплескивается в различных формах, интенсивно формирующих образ военного прошлого, - в произведениях литературы, искусства, кинематографа, в мемуаристике и т.д.
В литературе представлено немало вариантов смыслового наполнения, определений термина «образ врага». Есть сторонники позиции, что это всего лишь искусственная пропагандистская конструкция, своекорыстно формируемая в массовом сознании «сверху», «социально-политический миф»34. Безусловно, мифологический компонент в нем содержится, но им никогда не ограничивается. Образ врага исторически конкретен, зависит от социокультурных условий, сочетает пропагандистские мифы и стереотипы. Но уже этим он шире «пропагандистской мифологии», поскольку стереотипы, наряду с мифологическими, почти всегда включают и адекватные элементы - фактические и оценочные. А, кроме того, есть индивидуальный и коллективный текущий опыт, почти всегда есть и разнообразные источники более или менее объективной информации (научные, справочные сведения, система образования, СМИ, в которых «просачиваются» реальные факты и т.д.).
Весьма значим вопрос о роли «образа врага» для возникновения войн и в ходе самих войн. Создаваемые в человеческом сознании образы в значительной степени определяют его поведение. Так можно влиять и на массовое сознание, и на людей, принимающих государственные решения. Но нельзя переоценивать значение «образов» в реальной политике. Однако и здесь также существует позиция, согласно которой субъективный фактор, роль массового сознания, в том числе утверждение негативных стереотипов, и особенно, «образа врага» явно преувеличивается: «Образ врага обладает собственной инерцией и может становиться так называемым “самоосуществляющимся пророчеством”, которое ведет к спиралевидной эскалации напряженности и враждебности»35. На наш взгляд, более адекватна позиция И.Б. Гасанова: «Большинство войн и конфликтов было порождено не ложными представлениями и отнюдь не негативными национальными стереотипами, а реальными экономическими, политическими, социальными причинами, различными интересами и противоречиями, и сводить конфликты и войны лишь к неправильному восприятию окружающего мира или какой-либо страны, отдельного народа было бы неправомерным. Вместе с тем, сама ситуация напряженности, особенно ведущая к вооруженным конфликтам, порождала и одновременно подкреплялась “образом врага”»36. То есть причинами конфликтов, в том числе военных, всегда являются реальные интересы и противоречия, а не национальные стереотипы и образы врага, которые, напротив, порождаются реальными противоречиями.
Таким образом, не следует упрощать ни механизм формирования «образа врага», ни его содержание (сводя к некой «матрице»), ни его структуру и т.д. Образ врага - это представления, возникающие у социального (массового или индивидуального) субъекта о другом субъекте, воспринимаемом как несущего угрозу его интересам, ценностям или самому социальному и физическому существованию, и формируемые на совокупной основе социально-исторического и индивидуального опыта, стереотипов и информационно-пропагандистского воздействия. Образ врага, как правило, имеет символическое выражение и динамический характер, зависящий от новых внешних воздействий информационного или суггестивного типа, и нередко, - но далеко не всегда, - выступает инструментом «политики правящей группы общества» (субъект восприятия может и противостоять этой группе, а она сама быть «врагом»).
Образ врага никогда не формируется произвольно, на чисто ментальном уровне, а потому и не может быть сведен к «пропагандистскому продукту». Он не может быть и постоянной величиной: ни в структурном, ни в смысловом, ни в аксеологическом (ценностно-оценочном) отношениях. Проблема формирования «образа врага» являет частью более широкой проблемы «мы и они». «Проблема “свой-чужой”, “мы и они” относится к сфере массового сознания и является универсальной для социальной психологии и культуры. Смысл ее заключается в самоидентификации социальной общности путем соотнесения с другими и выработке отношения к “иному”. Предметом осознания своего является некий набор качеств членов социума, который может быть различен в зависимости от типа и масштабов общности. Поэтому набор признаков “инаковости” всегда зависит от параметров, по которым происходит сопоставление»37. Поэтому содержание и структура образа врага, при всем их упрощении и схематизации, во многом зависят от качеств самого социума, его структуры, ключевых ценностей, исторического времени и даже этапов одной и той же войны, хотя их диапазон, в общем-то, ограничен и достаточно традиционен. Например, в средние века, когда религиозный фактор играл столь весомую роль в общественной жизни, и внешний враг-иноверец нередко оценивался в первую очередь именно по этому параметру: «язычники», «нехристи», «неверные», «безбожники» и т.п. - в зависимости от религиозной принадлежности социума. Исторически более устойчива оценка противника по критерию «цивилизованности»: враг почти всегда «варвар», причем конкретный смысл в этот оскорбительный термин может вкладываться разный (от нечеловеческой жестокости до несоблюдения правил гигиены). «Принижение» врага происходит путем приписывания ему всех человеческих слабостей: подверженности пьянству, разврату, воровству, мародерству и др. Наконец, почти всегда присутствует оценка таких качеств, которые имеют действительно существенное значение в ходе военного противостояния: собственной смелости противопоставляется трусость врага, а мужественные и даже героические его поступки оцениваются как бездумный фанатизм под действием пропаганды или пьяного угара, как поведение «головорезов» 38. Собственной смекалке противопоставляется глупость врага, а его военная хитрость и находчивость воспринимаются как коварство, и т.д.39. Такой подход к оценке врага в условиях военного противостояния вненационален и присущ как массовому сознанию, так и пропагандистским институтам любых воюющих государств.
В условиях вооруженного конфликта проблема «мы и они», «свой-чужой» обостряется до предела, выступая в гипертрофированных формах: потенциально опасный «чужой» превращается в реального смертельного врага. «Они», всегда «чужие», иные, не до конца понятные и уже потому являющиеся источником мнимых или реальных
опасностей, в экстремальной ситуации противостояния «не на жизнь, а на смерть» становятся прямым источником угрозы самому существованию общности «мы» и составляющих ее индивидов. Расплывчатый образ оборачивается вполне конкретными проявлениями несчастий, исходящих от «чужого». Отсюда и преобладание эмоционально-субъективного начала в оценках противника. Те качества противника, которые у своих оцениваются как исключительно позитивные, применительно к врагу рассматриваются, как правило, в негативном ключе. Враг должен быть «плохим», потому что иначе война в нравственном (и психологическом!) отношении вообще оказывается невозможной: убийство человека находится за пределами норм человеческой морали, религиозной этики и здоровой психики. Однако врага нужно и можно убивать, потому что он как бы изначально выносится за рамки категорий, на которые эти нормы распространяются. В общественном сознании (в том числе и в массовом бытовом) враг наделяется свойствами, «противными человеческой натуре». Действительно отрицательные его качества гипертрофируются, а качествам, по обычным «мирным» меркам оцениваемым положительно, придается негативный смысл. При этом механизм конструирования образа врага, как правило, универсален: он направлен на обоснование своей правоты в войне (подчеркивание агрессивности противника, его жестокости, коварства и т.п.), а также собственного превосходства, которое должно стать основанием для победы над неприятелем. И то, и другое достигается путем противопоставления своим собственным качествам, которые рассматриваются как позитивные ценности.
В психологическом контексте войны слово «враг» более точно, нежели его нейтральные синонимы, отражает восприятие противника или неприятеля, так как содержит определенную эмоциональную составляющую, оно более «психологично». Что касается категории «образ», то это достаточно многозначный термин. Главное, что можно в нем выделить, - это обобщенность представления о чем-то, некоторая схематичность, хотя и с элементами конкретного, индивидуального восприятия, сильной эмоциональной окраской. Его можно рассматривать как определенную психологическую конструкцию, из чего следует, что у каждого человека есть свой образ врага, во многом основанный на собственном опыте или своих «источниках информации». Кроме того, это категория социальная, так как противник всегда воспринимался через стереотипы общественного, в том числе национального сознания, его образ формировался под влиянием государственных идеологий, непосредственного пропагандистского воздействия на население и армию.
Образ врага - категория динамичная. И у каждого человека, и у армии, и у общества в целом он менялся под влиянием множества факторов, прежде всего, факторов восприятия. Их можно подразделить на несколько групп: факторы, относящиеся 1) к субъекту восприятия; 2) к объекту восприятия; 3) к условиям и обстоятельствам восприятия. Так, во время войн по-разному виделся противник в тылу и на фронте, с командного пункта и из солдатского окопа, через орудийный прицел, смотровую щель танка или из кабины самолета. Чем выше были должность и звание, тем, как правило, большей, но опосредованной информацией о противнике располагал человек, и в его индивидуальном образе врага сильнее было представлено не эмоциональное, а аналитическое начало. Чем ближе к линии фронта и особенно переднему краю, тем больше в этой информации было представлено личного или коллективного, но непосредственного опыта, тем сильнее чувства и эмоции накладывались на отношение к неприятелю и представления о нем. Весьма дифференцированным было восприятие противника и гражданским населением. Социальная принадлежность, уровень
образования и культуры, демографические параметры (пол, возраст и др.), место жительства (город - деревня) - все это и многое другое влияло на формирование стереотипа и дальнейшее складывание «образа врага» в ходе самой войны.
Но и сам объект восприятия, то есть противник, не был однородным и статичным. Далеко не одним и тем же выступал он в начале и в конце войны. По-разному воспринимался неприятель на русско-австрийском, русско-германском и кавказском фронтах в Первую мировую войну; или в боевых действиях против немецких, финских, румынских, итальянских, венгерских и других частей в Великую Отечественную. Немцы и их союзники в сознании российских участников обеих войн воспринимались дифференцированно. Вместе с тем, сам противник также по-разному воспринимал членов неприятельской коалиции, выражая большую или меньшую антипатию к России и ее союзникам. Поэтому, говоря о взглядах и представлениях своей стороны, нельзя игнорировать соответствующие взгляды на нее со стороны неприятеля.
Третья группа факторов, определяющих формирование образа врага, - условия и обстоятельства восприятия противника. В этой связи необходимо сказать об общих чертах и специфике двух мировых войн. Безусловно, они имели много общего: обе были мировые, отличались от всех предшествующих войн вовлечением в боевые действия огромных масс населения, высокой степенью ожесточенности, многочисленностью жертв, длительностью, особой ролью технических факторов. Вместе с тем, чрезвычайно велика была их специфика. Прежде всего, эти конфликты характеризуются столкновением разных типов государств: в первом случае - империй, во втором - праворадикального и леворадикального тоталитарных режимов. Первая мировая война имела преимущественно национально-государственную окраску, Вторая - мощную классово-идеологическую. Отличались они и по тяжести, количеству жертв, степени ожесточения, - Великая Отечественная была для СССР войной на выживание, причем не только государственное, но и национальное. Различались эти войны и по типу: первая была преимущественно позиционной, вторая - мобильной. Соответственно, разной была и степень взаимного проникновения стран-участниц в глубь национальных территорий. Таким образом, Первая мировая была преимущественно войной армий, окопной войной, а Вторая - войной тотальной, войной народов, с уничтожением огромных масс не только живой силы противника, но и гражданского населения, с развертыванием со стороны СССР массового партизанского движения в тылу врага. Иными были формы борьбы, а значит, и взаимодействия, контактов с противником и его восприятия. Наконец, различной была динамика, ход и результаты войны: первая для России развивалась от ситуационных побед к общему поражению, вторая для СССР - от временных поражений к конечной победе.
Но условия и обстоятельства восприятия врага были не только общими для всех, но и индивидуальными для каждого из участников войны. Это и место в боевых действиях, и включенность в них на том или ином этапе войны, и участие в конкретных операциях, и принадлежность к роду войск, и многое другое. Аналогично и гражданское население делилось на тех, кто имел опыт непосредственного соприкосновения с противником (проживание в прифронтовой зоне или на оккупированной территории, опыт общения с военнопленными и т.д.), и то, чьи представления складывались только из вторичных источников информации, в т.ч., и по преимуществу, пропагандистских.
Многообразие субъектов, условий и обстоятельств восприятия противника определяло и многообразие образов врага, которые формировались в общественном сознании. Так, обобщенный образ врага, формировавшийся в ходе самой войны (условно его можно обозначить как «синхронный»), включал в себя официально-
пропагандистский, служебно-аналитический и личностно-бытовой образы. А ретроспективный, послевоенный образ соединял в себе индивидуальный образ-воспо-минание ветеранов-участников событий, художественно-обобщенный, историкоаналитический и другие типы образа. Официально-пропагандистский элемент преобладал до приобретения человеком личностного опыта общения, контакта с врагом; служебно-аналитический, как правило, доминировал у командного состава и разного рода спецслужб, которым требовался адекватный образ врага на основе объективной и большой по объему информации для принятия оперативных и стратегически важных решений; наконец, личностно-бытовой тип образа оказывался самым распространенным и присутствовал как основной на всех армейских уровнях, непосредственно вовлеченных в боевые действия.
Можно говорить и об определенной эволюции образа врага на протяжении войны и в послевоенное время с точки зрения пропорций этих типов в индивидуальном сознании. Основной тенденцией в его развитии был переход от доминировавших пропагандистских стереотипов накануне и в начале войны к личностно-бытовому, эмоционально-конкретному образу, формировавшемуся в результате индивидуального опыта.
«Образ врага» - даже если рассматривать его на уровне представлений отдельного человека - принадлежит сфере массового сознания: каждый человек - член социума, и индивидуальная психология на уровне смыслового наполнения неизбежно отражает менталитет общества в целом. Любое конфликтное взаимодействие страны с другими странами и тем более война как экстремальное состояние общества в его противостоянии внешним силам предъявляет к массовому сознанию особые требования. В условиях войны особое значение имеет моральный дух армии и народа, в формировании которого важную роль играет совокупность факторов: убежденность в справедливом характере войны, вера в способность государства отразить нападение врага при всех трудностях и даже временных неудачах, наличие духовных и нравственных ценностей, ради которых граждане страны готовы стать солдатами и отдать свою жизнь.
Идеологическая и психологическая составляющая в любой войне, да и в «мирном», но конфликтном взаимодействии стран и народов, теснейшим образом взаимосвязаны. Целью любой войны - в том числе «холодной» - является победа, а достичь ее невозможно без определенного морально-психологического состояния населения страны в целом и ее армии в особенности. Любая морально-психологическая подготовка к войне, а также обеспечение определенного морального духа в ее ходе, осуществляются прежде всего идеологическими средствами и инструментами. «Образ врага», - в той его части, которая целенаправленно, идеолого-пропагандистскими средствами формируется властью и элитами, - является составной частью системы социальной мобилизации, в том числе мотивации борьбы с противником, как до, так и в ходе войны, а также ретроспективно, для закрепления государством своих позиций не только в мировой исторической памяти и особенно в памяти своего народа, но прежде всего - в международных отношениях. Таким образом, формируемый по отношению к военным противникам - реальным и даже потенциальным - «образ врага» имеет важное значение не только в предвоенный и собственно военный период, но и после того, как война давно уже закончилась, влияя не только на массовую психологию населения страны, но и на ее внутреннюю и внешнюю политику и социальную практику. Для исторической науки раскрытие механизмов формирования этого феномена является ключом ко многим процессам и явлениям не только военного, но и мирного времени, включая внутренние процессы в самом обществе.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Встречается также англ. аналог франц. термина «имагология» - «имажинология».
2 См.: ЗакЛ.А. Западная дипломатия и внешнеполитические стереотипы. - М., 1976.
3 См.: Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. 1993. - М., 1994.
4 См.: Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. - М., 1996; Россия и внешний мир: Диалог культур: Сб. ст. - М., 1997; Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. - М., 1998; Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. -М., 2000. - Вып. 1; Там же. - М., 2002. - Вып. 2; и др.
5 См.: «Наши» и «чужие» в российском историческом сознании. Матер, междунар. науч. конф. / Под ред. С.Н. Полторака. - СПб., 2001.
6 См.: Оболенская С.В. Образ немца в русской народной культуре XVIII-XIX вв. // Одиссей. Человек в истории. Культурно-антропологическая история сегодня. 1991. - М., 1991; Копелев Л.З. Чужие // Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. 1993. - М., 1994; Шепе-тов К.П. Немцы глазами русских. - М., 1995; Немцы о русских. - М., 1995; Медведев P.A. Русские и немцы через 50 лет после мировой войны // Кентавр. - М., 1995. - № 1; Образ России: Россия и Русские в восприятии Запада и Востока. - СПб., 1998; Штейнгауз А.И. Представления о Японии в русском обществе в конце XIX в. // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. - М., 1999. - Кн. 1; Поляки и русские в глазах друг друга. - М., 2000; Славяне и их соседи: Сб. ст. - М., 1999; Сындзи У. Представления японцев о России в начале периода Севе (середина 1920-х - середина 1930-х годов) // Новый мир истории России. Форум японских и российских исследователей. - М., 2001; Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. - Новгород, 2004; и др.
7 См.: Соплнеков С.В. Дорога в Арзурум: российская общественая мысль о Востоке (первая половина XIX в.). - М., 2000; Здравомыслов А.Г. Немцы о русских на пороге нового тысячелетия. - М., 2003; и др.
8 См.: Потапов Н.М. Печать и война. - М.; JL, 1926; Блументаль Ф.Л. Буржуазная политработа в мировую войну 1914-1918 гг. - М.; Л., 1928; Ласвель Г. Техника пропаганды в мировой войне. Пер. с англ. - М.-Л., 1929; Лайнбарджер П. Психологическая война. - М., 1962; Селезнев И.А. Война и идеологическая борьба. - М., 1974; Войтасик Л. Психология политической пропаганды. - М., 1981; Волкогонов Д. А. Психологическая война// Подрывные действия империализма в области общественного сознания. - М., 1984; Ивлев И.А., Юденков А. Ф. Оружием контрпропаганды. Советская пропаганда среди населения оккупированной территории СССР. 1941-1944 гг. - М., 1988; и др.
9 Иголкин А. Пресса как оружие власти // Россия. XXI. - 1995. - № 11-12; Севрюгин В.И. Специальные методы социально-психологического воздействия и влияния на людей. - Челябинск, 1996; Репко С.И. Отечественный опыт ведения спецпропаганды (1918-1991). - М., 1994; Он же. Война и пропаганда. (XV-XX вв.): В 2 ч. - М., 1999, 2000; Волковский Н.Л. История информационных войн. В 2 ч. - СПб., 2003; Крысько В. Секреты психологической войны. (Цели, задачи, методы, формы, опыт). - Мн., 1999; Почепцов Г.Г. Психологические войны. - М., 2000; и др.
10 Horowitz D.L. Ethnic groups in conflict. - Berkley et al., 1985; Гасанов КБ. Национальные стереотипы и «образ врага». - М., 1994; Солдатова ГУ. Психология межэтнической напряженности. - М., 1998; Налчаджян А. Этнопсихологическая самозащита и агрессия. - Ереван, 2000; Этнопсихологические проблемы вчера и сегодня. - Минск, 2004; Образ врага / Сост. Л. Гудков, ред. Н. Кондорова. - М., 2005. - С. 7-79; Волобуев О.В. Советский тоталитаризм: образ врага // Тоталитаризм и личность. - Пермь, 1994; Игрщкий Ю.И. Россия и Запад: корни стереотипов // Россия и внешний мир: диалог кулыур. - С. 177-184; Он же. Восприятие СССР как фактор глобальной политической конфронтации // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. - М., 2002. - Вып. 2. - С. 198-217; Савельев А.Н. Образ врага: от биологии к политологии // Этнопсихологические проблемы вчера и сегодня. - Мн., 2004. - С. 134-185; Яковенко И.Г. Социально-культурная логика трансформации образа Запада в первой половине XX в. // Россия и
Запад: формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. - М., 1998. - С. 291-304; Он же. Динамика образа Запада в отечественной культуре 1990-х годов // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. -М., 2002. - Вып. 2. - С. 387-399; и др.
п См.: Невежин В.А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев». 1939-1941 гг. - М., 1997; Пушкарев Л.Н. «Свое» и «чужое» как одна из проблем европейского менталитета // Россия и внешний мир: диалог культур. - С. 273-283/ Сенявский A.C. Проблема «свой» «чужой» в историческом сознании: теоретикометодологический аспект // «Наши» и «чужие» в российском историческом сознании; и др.
12 Сенявская Е.С. 1941-1945. Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М., 1995; Она же. Человек на войне. Историко-психологические очерки. - М., 1997; Она же. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. - М., 1999; Сенявская Е.С. Образ врага в сознании участников Первой мировой войны // Вопросы истории. -М., 1997. - № 3; Она же. Образ врага в сознании участников Великой Отечественной войны // История. - М., 1997. - № 19; Она же. Исламское общество Афганистана глазами «воинов-афганцев» // Россия и внешний мир. Диалог культур; Она же. Финны во Второй мировой войне: взгляд с двух сторон // История. - 1997. - № 48; Она же. Япония в войнах с Россией (XX век) // История. - 1998. - № 16; О на же. Русские и поляки в первой половине XX столетия. Историко-психологический очерк // История. - 2000. - № 5; Она же. Образ Германии и немцев в годы Второй мировой войны глазами советских солдат и офицеров // Военно-исторический архив. - М., 2000. - Вып. 13; Она же. Финны во Второй мировой войне: взгляд с двух сторон И Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. - М., 2000. - Вып. 1 ; Она же. Проблема «свой-чужой» в условиях войны и типология «образа врага» // «Наши» и «чужие» в российском историческом сознании; Она же. Солдаты Красной Армии на польских землях: психологические аспекты отношений с польским гражданским населением // Военно-исторический архив. - 2002. - № 2 (26); Она же. Япония - противник России в войнах XX века // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. - М., 2002. - Вып. 2; Она же. Финляндия как противник СССР во Второй мировой войне: формирование и эволюция «образа врага» в сознании советского общества // Россия и страны Северной Европы: из истории приграничных отношений в XVI-XX вв. -Петрозаводск, 2003; Она же. Человек на войне: «свои» и «чужие» // Мировые войны XX века. Первая мировая война. Исторический очерк. - М., 2002. - Кн. 1; Она же. Финляндия как противник СССР во Второй мировой войне: формирование и эволюция «образа врага» в сознании советского общества в 1939-1940 и 1941-1944 гг. // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. - Великий Новгород, 2004; Она же. Влияние войн XX века на формирование образа Финляндии и финнов в России // Межкультурные взаимодействия в полиэтничном пространстве пограничного региона. - Петрозаводск, 2005; и др.
3 Дроздова Э.А. Образ Японии и японцев в русско-японскую войну 1904-1905 гг. // Пятая Дальневосточная конференция молодых историков. - Владивосток, 1998. - С. 38-42; Поршнева О.С. Внешний враг в сознании народных низов России в период Первой мировой войны // «Наши» и «чужие» в российском историческом сознании. - С. 166-168; Рябов О.В. Образ врага в гендерном дискурсе отечественной историософской публицистики периода Первой мировой войны // Социальная история. Ежегодник. 2003. - М., 2003. - С. 367-382; Невежин В.А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев». 1939-1941 гг. - М., 1997; Он же. Финляндия в советской пропаганде периода «Зимней войны» (1939-1940) // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия; Оболенская С.В. «Немецкий вопрос» и представления в России о немцах в годы Первой мировой войны // Россия и Германия. - М., 2001. - С. 175-197; Сомов В.А. Образ врага в сознании гражданского населения в годы Великой Отечественной войны // «Наши» и «чужие» в российском историческом сознании. - С. 264-266; Голубев A.B. Эволюция инокультурных стереотипов советского общества в межвоенный период // «Наши» и «чужие» в российском историческом сознании. - С. 230-241; Он же. «Враги второй очереди»: советское общество и
образ союзников в годы Великой Отечественной войны // Проблемы российской истории. К 60-летию Победы. - Магнитогорск, 2005. - Вып. V. - С. 320-358; и др.
14 См.: Лелъчук B.C., Пивовар Е.И. Конфронтация двух систем и менталитет советского общества // СССР и холодная война. - М., 1995; Фатеев A.B. Как создавался образ врага: у истоков холодной войны // История. - 1996. - № 3; Он же. Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг. - М., 1999; Он же. Советский вариант образа врага: 1945-1954 гг. // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. - М., 2002. - Вып. 2; и др.
15 См.: Каменев Е.В. Образ врага в сознании участников отечественной войны 1812 года: опыт историко-психологической реконструкции // Проблемы развития гуманитарной науки на северо-западе России: опыт, традиции, инновации. - Петрозаводск, 2004. - Т. I. - С. 117-120; и др.
16 Миронов В.В. Трансформация представлений о противнике у австрийских фронтовиков в годы первой мировой войны // Человек в истории: разные лики. - Тамбов, 2001. - С. 82 -92; и др.
17 См.: Токарев В.А. Советский «кинозалп» по Польше. 1939-1941 гг. // Вестник МаГу. -Магнитогорск, 2001; Он же. «Кара панам! Кара!»: польская тема в предвоенном кино (1939— 1941 гг.) // Отечественная история. - М., 2003. - № 6; Багдасарян В.Э. Образ врага в исторических фильмах 1930-1940-х годов // Там же; Назаров А. Трансформация образа врага в советских хроникальных кинофотодокументах июня-декабря 1941 года // Образ врага...; и др.
18 Военно-историческая антропология. Ежегодник. 2003/2004. Новые научные направления / Гл. ред. и сост. Е.С. Сенявская. - М., 2005.
19 Саран А.Ю., Сергеев Е.Ю. Россия и Запад в 1900-1917 гг. // Россия и Запад: формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. - М., 1998. - С. 40-68; Голубев A.B., Кудюкина М.М., Рудая Е.Н., Саран А.Ю. Советская Россия и Запад в 1920-е годы // Россия и Запад: формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. - М., 1998. - С. 121-144; Кулешова Н.Ю. И.В.Сталин о «капиталистическом окружении»: 1920-1930-е годы // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. - Вып. 2. - С. 83-100, и др.
20 Сенявская Е.С. «Образ врага» в сознании участников мировых войн // Россия и Запад: формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. - М., 1998. - С.235-274; Зайченко О.В. Образ России в консервативной прессе Веймарской республики: на материале журнала «Ди Тат» // Россия и Европа в XIX-XX веках... - С.50-65; Невежин В.А. Культура Третьего рейха через призму советской пропаганды в 1939-1941 гг. // Там же. - С. 129-142, и др.
21 Жукова Л.В. Восприятие Японии в России накануне русско-японской войны // Россия и мир глазами друт друга: из истории взаимовосприятия. - Вып. 2. - С. 341-356; Сенявская Е.С. Япония как противник России в войнах XX века // Там же. - С. 357-386; Звонарева Л.У. Европа и Россия в 1920 году: взгляд из Варшавы // Там же. - С. 255-165; Невежин В.А. Польша в советской пропаганде 1939-1941 гг. // Россия и внешний мир: диалог культур. - С. 69-88; Он же. Финляндия в советской пропаганде периода «зимней войны» (1939-1940 гг.)... -С. 284-305; Сенявская Е.С. Финны во Второй мировой войне... - С. 306-316; Она же. Исламское общество Афганистана... - С. 89-100, и др.
22 Рудая Е.Н. Союзники-враги: Россия и Великобритания глазами друг друга в 1907-1917 годах // Россия и Европа в XIX-XX веках... - С. 175-183; Сергеев Е.Ю. Образ Великобритания в представления российских дипломатов и военных в конце XIX - начале XX века // Россия и Европа в XIX-XX веках... - С. 166-174; Мыцык Л.Н. Особенности восприятия советской культуры в Англии в годы Великой Отечественной войны // Там же. -С. 201-209; Сергеев Е.Ю. Образ США в представлениях россиян. (Начало XX века) // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. - Вып. 1. - С. 235; Он же. Образ России и русских в общественном мнении США (август 1914 - февраль 1917 г.) // Россия и внешний мир: Диалог культур. - С.149-161; и др.
23 См.: Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. - М., 1979. - Гл. 2; Копелев Л.З. Чужие // Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. 1993. - М., 1994; Щепе-тов К. Немцы - глазами русских. - М., 1995; и др.
24 Leerssen J. The rhetoric of national character: A programmatic survey // Poetics today. -2000.-V. 21.-P. 279.
25 Хорее В. Имагология и изучение русско-польских литературных связей // Поляки и русские в глазах друг друга. - М., 2000. - С. 23.
26 Lippman W. Public opinion. -N.Y., 1950.-P. 81.
27 Хорее В. Имагология и изучение русско-польских литературных связей. - С. 23-24.
28 Торопов В.Н. Образ «соседа» в становлении этнического самосознания: русско-литовская перспектива // Славяне и их соседи. Этнопсихологический стереотип в средние века.-М., 1990.-С. 5.
29 Фалькоеич С. Восприятие русскими польского национального характера и создание национального стереотипа поляка // Поляки и русские в глазах друг друга. - М., 2000. - С. 58.
30 Бромлей Ю.В. Этнография и взаимопонимание народов // Советская этнография. -1986.-№ 1.-С. 8-9.
31 Нееежин В.А. Польша в советской пропаганде 1939-1941 гг. // Россия и внешний мир. Диалог культур. - С. 69.
32 Гасанов И.Б. Национальные стереотипы и «образ врага» // Психология национальной нетерпимости. - Мн., 1998. - С. 194.
33 Там же.-С. 193-194.
34 Дукельский В.Ю. Скажи мне, кто твой враг // Сайт «Институт культурной политики» / http://www.cpolicy.ru/projects/c_society/109.html.
35 Там же.
36 Гасанов И.Б. Национальные стереотипы и «образ врага». - С. 192-193.
37 Сенявский A.C. Проблема «свой»-«чужой» в историческом сознании... - С. 13.
38 См.:«Мы приводили немцев с мокрыми штанам» // Комсомольская правда. - 1997. - № 83.
39 См.: Жбанкова Е.В. Образ иноземного захватчика в русском литературном творчестве // Россия и Запад: диалог культур. - М., 1997. - С. 404.
THE HISTORICAL IMAGOLOGY AND THE PROBLEM OF BUILDING OF
«THE ENEMY’S IMAGE»
(ON THE MATERIALS OF RUSSIAN HISTORY OF THE XX™ CENTURY)
A.S. SENYAVSKI E.S. SENYAVSKAYA
Institute of Russian History of Russian Academy of Sciences
19 Dmitry Ulianov Str., Moscow, 117036 Russia
The article is devoted to the problem of building of «the enemy’s image» in Russian society in the XXth century. The authors specify this imagema like important in imagology, in the new subdiscipline about relations between nations, cultures. Authors have analyzed the reasons of appearance of such imagema and drawn a conclusion, that «the image» has some prerequisites not only in practical interests of elite, but in social interests too. The article includes some information about evolution and influence of «the enemy’s image» for a period of one century.
