CC BY
289
Н. Л. Пушкарева
ИСТОРИЧЕСКАЯ ФЕМИНОЛОГИЯ, ЖЕНСКАЯ И ГЕНДЕРНАЯ ИСТОРИЯ: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ
«Женская тема» присутствует в российской историографии уже более 200 лет — об этом неоднократно писалось. Но лишь к середине — концу 80-х гг. XX века период накопления знаний закономерно сменился их синтезом, временем создания концепций, объясняющих общее и особенное в «истории русских женщин». Неудивительно, что первые публикации по исторической феминологии появились в России одновременно с ростом внимания к «женской теме» на Западе — в последней четверти XX века. Даже в условиях господства марксистского единомыслия у нас публиковались статьи и книги, авторы которых спорили с общепризнанными постулатами — об униженности и бесправии женщин досоциалистической эпохи, их пассивности, необразованности и темноте — и доказывали обратное. Среди тех, кто вписывал свои «исследования женщин» в контекст догматизированных и идеологизированных наук гуманитарного цикла в «доперестроечную эпоху», были философ Ольга Воронина, политолог Светлана Айвазова, историки Григорий Тишкин, Ольга Хасбулатова, Элеонора Павлюченко, чьи работы увидели свет еще в конце 1970-х — начале 1980-х гг. Мои первые публикации на «женскую тему» тоже относятся к этому времени1.
Конечно, в условиях господства марксистского единомыслия далеко не все можно было сказать, не все темы поставить. Ведь классики марксизма безапелляционно объявили, что наше многовековое прошлое — это «история всемирно-исторического поражения женского пола». В таком идеологическом контексте искать свидетельства социального равенства или, того хуже, преимущественного положения женщин по сравнению с мужчинами в досоциалистических обществах было равнозначно полемике с Ф. Энгельсом и К. Марксом.
И все же институциализация «женских исследований», признание «женской темы» в исторических науках начались у нас практически одновременно с проявлением интереса к ним на Западе. Историки не именовали свои исследования «феминологическими», не относили себя к направлению «women's studies», но порой ставили перед собой те же исследовательские задачи, которые решали в то же самое время и их коллеги за рубежом. Мне кажется абсолютно неправомерным принижение значимости работ по женской теме, написанных в «советский» период — по истории женской повседневности, истории женского вопроса и женского движения, даже по истории «освобождения женщин» в годы Советской власти. Действительно, тогда в России мало кто слышал о гендерной концепции, но именно тогда и именно теми самыми историками-пионерами была создана, по сути дела, база для рецепции гендерных подходов к анализу социально-исторических явлений. Между тем, именно такое пренебрежительно-высокомерное отношение прорывается сейчас в некоторых публикациях, «примкнувших» к женской и гендерной истории в самом конце 1990-х гг., когда под эту тему начали давать гранты, а сама причастность к женским и
тендерным исследованиям стала равноценной обладанию неким символическим капиталом2. К сожалению, приходится констатировать: у тех, кто примкнул к изучению «истории женщин» в конце 1990-х, часто случается «амнезия», причем речь идет не только и даже не столько о молодежи, но — главным образом — о тех, кто историей женщин в 70-80-е гг. не занимался, а сейчас сходу причислил себя к кругу методологов «женской истории».
Конечно, середина 80-х гг., изменившая образ жизни и образ мысли многих россиян и россиянок, была рубежом и в истории развития женских исследований в России. Социальные трансформации середины — конца 80-х гг. были первым и главным фактором, повлиявшим на возникновение исторической феминологии как научного направления.
К числу других факторов, производных от этого, главного, целесообразно отнести:
• отказ от марксистского единомыслия;
• начало эпохи гласного обсуждения наболевших социальных проблем;
• возникновение демократических институтов, которые уже не отмахивались от «женских проблем»;
• заинтересованность мирового сообщества в развитии женских исследований (Первый независимый женский форум в Дубне, разбивший в 1991 г. монополию давно уже бездействовавшего Комитета советских женщин, спонсировался западными фондами3);
• возникновение в 1991 г. независимого женского движения;
• переход сексуальной революции в России из скрытой фазы в явную. Вместе с ней на открытое обсуждение вышли проблемы пола. Произошла визуализация особых интересов женщин во всех сферах — от интимной, частной до гражданской, публичной;
• гуманизация и демократизация всего гуманитарного знания, в том числе и истории, которая перестала обслуживать милитаристские и идеологические запросы и заказы авторитарного государства;
• безбоязненное развитие новых научных направлений молодыми и не очень молодыми исследователями: «женские исследования» были в их числе;
• расширение контактов с зарубежными учеными, когда стали доступными многие их работы без специального разрешения начальника спецхрана библиотеки;
• появление поколения молодых образованных ученых, которые осваивали работы западных представителей либерального феминизма и историков на языке оригинала;
• изменение отношения к феминизму: само слово переставало быть инвективой.
После XVI конгресса исторических наук (1985 г.), на котором проблема «Женщина и общество» была объявлена одной из трех основных тем для докладов, и создания в 1990 г. на XVII конгрессе исторических наук International federation for research in women's history (МФИИИЖ — Международной федерации исследователей, изучающих историю женщин) «женская история» стала постепенно признаваться и в России.
Между тем, социологи, демографы, экономисты, социальные работники, психологи в России, накопившие немало материала по «женской теме» в своих дисциплинах, начали переход к комплексной гендерной гуманитаристике. В
1990 г. в столице был создан Московский центр тендерных исследований. В
1991 г. аналогичные Центры были созданы в Санкт-Петербурге. С 1992 г. подобные центры и лаборатории стали появляться во всех новых университетах и вузах России и СНГ — в том числе и в Иванове.
Однако историческая феминология не находила и, похоже, до сих пор не нашла себе постоянного места в системе исторического образования России. Поэтому логично задать вопрос: в чем причина недостаточной популярности «женской темы» в исторических науках сегодняшней России? Почему женские (а теперь уже — и гендерные) исследования с большими или меньшими трудностями институциализировались на базе социологических и психологических факультетов, факультетов социальной работы и экономических, но с большим трудом приживаются именно на исторических факультетах? Ответов несколько.
1. Одной из важных причин является отсутствие социального заказа: исследования социологов, психологов, медиков или демографов могут иметь конкретный практический выход. Значимость исторических разработок, особенно касающихся давно ушедших эпох, кажется ненужной роскошью даже некоторым социологам-практикам, не говоря уже о чиновниках, не связанных с гуманитарным знанием.
2. «Женская тема» в истории по-прежнему считается чем-то иллюстративным и по меньшей мере экзотическим, в то время как в литературоведении анализ «женских образов» в том или ином произведении — направление исследований абсолютно традиционное, равно как изучение «мужской» и «женской» составляющих в экономических исследованиях (труда, зарплаты и т.д.).
3. «Женские исследования», увы, не «зазвучали» в российском политическом контексте в отличие от западного. Причина тому — традиционность, патриархатность большинства социальных структур. Мы живем в эпоху неопатриархата (которая характеризуется модернизацией патриархатных воззрений и резким неприятием власть предержащими феминизма как идеологии равных возможностей), а борьба за соблюдение прав женщин не стала в России одной из составляющих борьбы за права человека, как это произошло — и считается поныне — на Западе.
4. Отношение к понятию «феминизм» (а с ним, как мы поняли, было связано возникновение всего направления women's studies) остается в России все-таки негативным. В начале XX в. он не получил широкого распространения, поскольку Россия была страной «запаздывающей модернизации» и российское культурное прошлое не имело многовековой традиции пестования индивидного и приватного. В советский период идеология умело сформировала отношение к феминизму как к чему-то агрессивному, по меньшей мере — экзотическому. В российском научном дискурсе сильно предубеждение, что феминизм — это западная идеология, не имеющая отношения к российским реалиям.
5. Западные агентства и фонды определяют приоритеты представителям не фундаментальных наук (историкам, философам), а наук прикладных — социологам, психологам, экономистам, демографам, социальным работникам.
6. Хочется обратить внимание и на тот факт, что и на Западе курсы по истории женщин — это (как правило) курсы, предназначенные для тех, кто выбрал
своей специализацией «women's studies» (а отнюдь не для «чистых» историков). Специалистов какого профиля выпускают отделения, называемые отделениями women's studies? Отнюдь не историков — у нас они бы именовались «социологами» или «социальными работниками». Такое положение сложилось потому, что в системе западных представлений о взаимоотношениях женщин как депривированной группы и Власти для искоренения культурной и социальной дискриминации женщин необходимо вмешательство государства, на которое феминистки и возлагают надежды. Иное дело — Россия. У нас во все века существовали правовые нормы, позволявшие женщинам отстаивать, казалось бы, свою независимость, но эти правовые установления практически оставались неизвестными широким женским массам. В рамках «правового беспредела», творящегося сейчас в России, надеяться на то, что государство — своими установлениями — что-то исправит, — по меньшей мере наивно. Особенности российского менталитета, восприятия феминистских идей именно в России, история становления феминистского движения требуют специального изучения — и именно историками, этнопсихологами, — но подобные темы практически не поддерживаются западными фондами, представители которых обычно спонсируют проблематику, связанную с изучением западной (европейской, американской) феминистской мысли.
7. Другой вопрос — о необходимости увеличения числа курсов по «женской и гендерной тематике» на исторических факультетах. В отличие от нас, западные университеты не страдают от их отсутствия, равно как отсутствия учебной литературы. Острота потребности в учебнике не только по «исторической феминологии», но и по гендерной методологии в исторических науках у наших студентов выше, чем у экономистов, социологов, психологов. Большинство опубликованных «феминологических» курсов носит несколько позитивистский, фактологический, описательный характер, в них нет ориентации на интерактивность и обучение методикам гендерной экспертизы социально-исторических явлений.
8. Напомним, что в России практически отсутствуют подготовленные специалисты, курсы по «женской истории» стали читаться лишь недавно и не в престижных столичных университетах, а силами энтузиастов в провинции — в том числе в Твери и Иванове.
О путях и перспективах развития «женских исследований» в системе исторического образования и исторических наук России
Число ученых-историков, избравших «историю женщин» основным полем своей научной деятельности, продолжает расти. Но процесс этот идет не
столь быстро, как на Западе, и даже не столь быстро, как в России в других областях гуманитарного знания.
Какие пути интенсификации развития женских и гендерных исследований в науках о прошлом могут быть поставлены на обсуждение?
На первом месте очевидна необходимость усиления информационного обмена, поскольку взаимодействие историков с представителями иных наук и областей гуманитарного знания остается очень поверхностным. На Школы и конференции, организуемые социологами, историки не приглашаются либо присутствуют в незначительном количестве.
Другой аспект — необходимость популяризации знаний, полученных архивными работниками и кабинетными учеными. Чем больше в прессе будет публиковаться научно-популярных статей, пропагандирующих феминологические, в том числе — историко-феминологические знания, тем скорее изменится отношение к исторической феминологии как к чему-то дополнительному и необязательному для ученых иных специальностей. Призыв к феминологам должен звучать так: «Пишите свои исследования не для узкого круга единомышленников, а для широчайшей читательской аудитории!»
На второе место выдвигается задача создания механизма обмена преподавателями между региональными и столичными университетами. Необходимо расширение числа программ, в рамках которых преподаватели разных российских университетов, в том числе — провинциальных, могли бы предложить на конкурс свои курсы лекций и быть приглашенными в другие учебные заведения на короткий срок с условием достойной оплаты их работы.
Некоторые фонды («Открытое общество» в том числе) уже проводят второй год такие конкурсы, в которых участвуют и историки.
Третьей проблемой является сложность и длительность преодоления сексистских стереотипов, скепсиса и иронии по отношению к «женской теме» в научном сообществе вообще и в сообществе историков в частности. Пока «исторической феминологией» занимаются преимущественно женщины — пренебрежительное отношение к предмету их исследований будет, вероятно, сохраняться. Поэтому выходом из ситуации является создание центров и лабораторий на исторических факультетах университетов, в институтах исторического профиля РАН и РАО, а также развитие мужской истории (исторической андрологии) наряду с исторической феминологией. Параллельно с изучением «мужской истории» возрастет и количество исследователей женской темы, и среди них окажутся уже не только одни женщины.
В-четвертых, сверхактуальной остается задача написания и публикации учебников. С одной стороны, необходим учебник по истории русских женщин и по истории женщин на Западе, а именно учебник «традиционного» вида, в котором были бы изложены кардинальные факты и переломные эпохи коллективного женского прошлого. Такого общего курса по истории женщин нет, а курсы лекций — как правило — охватывают какую-то одну часть или сторону, страницу исторической феминологии — тему истории женского движения, «женского вопроса», проблему статуса женщин и женского в религиях мира и т.д. Текст моего учебника по русской женской истории, опубликованного на английском языке, используемый в США и других англоговорящих странах, остается непереведенным на русский и
неадаптированным пока для нашей аудитории, которой не надо объяснять, что такое «терем» или «снохачество».
В-пятых, крайне необходим учебник, обучающий гендерной экспертизе социально-исторических явлений. К сожалению, собственный выборочный анализ выявленных спецкурсов по гендерной истории (как «вывешенных» в Сети на европейских и славянских языках, так и опубликованных, в том числе в третьем томе «Введения в гендерные исследования» под редакцией И. А. Жеребкиной) приводит к выводу об отсутствии курсов, обучающих методике работы с источниками, подходам выявления механизмов формирования гендерной асимметрии в разные эпохи, в разных культурах. Если руководство исторических факультетов призтает за гендерной экспертизой особое место в общей системе методов работы с историческими источниками — подобный курс немедленно станет читаться на кафедрах источниковедения, теории и методологии науки.
В-шестых, необходимы публикации общих справочно-библиографических изданий, обобщающих наработки историков и представителей других наук по «женской теме». Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки.
И еще один важный момент. Оглядываясь на прошедшие двадцать лет, отмеченные процессом институционализации вначале «женских», а затем «гендерных исследований», хотелось бы обратить внимание на то, что само определение «гендерные» оказалось более конформным и приемлемым для научного сообщества, нежели термин «женские исследования». Гендерологами и гендеристами согласны себя именовать и некоторые мужчины, на признание же себя специалистом в области «женских исследований» (читай: феминистами!) требуется научное, дискурсивное и вообще поведенческое
мужество. Те центры и объединения, которые в нынешней социально-политической ситуации рискуют именовать себя именно «центрами женских исследований», использовать феминологическую риторику («женская история», «женская психология», «женский опыт», «женские практики» и т.д.), предстают не как отставшие от остальных (уже переименовавшихся в гендерные), а как наиболее последовательные, убежденные защитники интересов женщин.
Женские исследования в истории, в том числе и историческая феминология — не пройденный этап, но важнейшая и необходимейшая часть «gender studies», без которой они рискуют превратиться в отвлеченное теоретизирование и навсегда оторваться от практического женского движения.
Примечания
1 Первая статья по истории древнерусских женщин увидела свет в 1982 г.
2 См. публикации по гендерной тематике в сборнике «Выбор метода», выпускаемом преподавателями РГГУ.
3 Рихтер Д. Российское женское движение и западные деньги // Гендерные отношения в России: история, современное состояние, перспективы: Материалы междунар. науч. конф., Иваново, 27-28 мая 1999 г. Иваново, 1999. С. 23-26.
