CC BY
558
УДК 340.1 А.А. Шепталин
ИСТОКИ И СТАНОВЛЕНИЕ ИНСТИТУТА СОЦИОНОРМАТИВНОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ
На основе новой трактовки известных фактов антропосоциогенеза предпринята попытка реконструкции процесса возникновения и становления института соционормативного регулирования в первобытном обществе. Предлагается новое видение алгоритма формирования социальных регуляторов и их последующей эволюции. Обосновывается примат нового вида регулирования над возникновением новой структурно-организационной модели общества. Формирование института экзогамии разделено на несколько этапов в соответствии с периодами первобытного стада, праобщины и раннеродовой общины.
Ключевые слова: социальное регулирование, первобытное общество, соционормативный регулятор, запрет, норма, обычай, табу, антропосоциогенез, архантроп, палеоантроп, неоантроп, первобытное стадо, праобщина, родовая община, промискуитет, групповой брак, экзогамия, нельзя-можно-должно, мононорма.
В свете продолжающейся дискуссии о возникновении и оформлении института права (см. напр.: [16]) необходимо отметить, что большинство исследователей прочно увязывает его с появлением института государства. Учитывая с позиций антропо- и социогенеза тот факт, что формирование человека современного вида и раннеродовой общины проходило в рамках эпох среднего и верхнего палеолита, то есть во временном отрезке, датируемом примерно 100 000 - 10 000 тыс. лет до н.э., а наиболее ранние государства в Междуречье и долине Нила возникали лишь с 4-го тыс. до н.э., следует признать, что подавляющую часть своей истории человечество регулировалось отношениями, к которым термины «право» и «правоотношение» практически не применимы. Тем не менее регуляторы, регламентировавшие и упорядочивавшие поведение отдельных индивидуумов, групп и коллективов людей в самых разнообразных аспектах жизнедеятельности, активно функционировали, регулярно обновлялись и эволюционировали в соответствии с характером общественных отношений в тот или иной исторический период.
По сложившейся традиции в теории права выделяют две большие группы регуляторов общественных отношений: технические и социальные. Социальное регулирование, в свою очередь, подразделяется на индивидуально-каузальное и нормативное, представляющее в нашем случае специальный исследовательский интерес. Соционормативное регулирование - сложный социально-культурный феномен, вид общественных взаимоотношений, выражающийся в субъективном процессе управляющего воздействия общества на поведение людей с целью приведения в соответствие с определенными социальными нормами. Под социальными нормами понимаются общепризнанные в конкретном обществе правила, образцы, эталоны, стандарты и модели поведения участников социального взаимодействия, направленные на урегулирование общественных отношений и подкрепленные мерами общественного воздействия. По своей природе социальные нормы могут быть моральными, религиозными, эстетическими, правовыми, политическими, корпоративными и выражаться посредством законодательства, обычаев, традиций, обрядов, ритуалов, этикета и др. Феномен социального регулирования достаточно давно является предметом внимания общественных наук. Вместе с тем следует признать, что его дальнейшее изучение порождает все новые вопросы и проблемы, в том числе и относительно генезиса соционормативного регулирования в потестарный период, - сюжета, который, несмотря на обширную отечественную и зарубежную историографию первобытного общества, практически не становился предметом отдельного исследовательского внимания.
Проблема критерия человеческого общества. Институт социального регулирования - ровесник человеческого общества. Его становление и развитие долгое время связывали с формированием человека нового вида - неоантропа и возникновением родовой общины. При этом одна из наиболее серьезных ошибок исследователей заключалась в недооценке уровня общественного развития палеоантропа (различные группы неандертальцев), которого наряду с архантропом (питекантроп, синантроп и гейдельбергский человек) напрямую ассоциировали с животным миром. Однако отказ от догм советского периода и появление новых научных данных позволили иначе оценить и интерпретировать многие, казалось бы, хорошо изученные факты. Обширный археологический материал по-
2013. Вып. 4 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
следних десятилетий серьезно удревнил самые смелые предположения ученых, и эта тенденция сохраняется по сей день.
В научном отношении проблемы антропосоциогенеза объективно являются одними из наиболее сложных и гипотетичных. Определенный материал для понимания истоков процесса возникновения человеческого общества дает изучение животного мира, в первую очередь человекообразных обезьян, которые вместе с современными людьми входят в семейство гоминид отряда приматов класса млекопитающих. Относительная скудость археологических источников, недостаток сравнительно-сопоставительных данных, прежде всего этнографических, осложняют и без того непростую задачу исследователей, которые под огнем критики по крупицам реконструируют картину, достоверность которой, очевидно, никогда не удастся проверить.
Очевидно, что социальная эволюция так же не была линейной, как и антропологическая. Выявление все новых переходных форм и состояний процесса антропогенеза поддерживает перманентность дискуссии (см. подр.:[6. С. 145-176]). В нашем случае краеугольным стал вопрос: где искать истоки человеческого общества и грань, отделяющую время господства биологических инстинктов от периода, когда начинают действовать законы социальные? Согласно трудовой теории, наиболее последовательно раскрытой в работах К.Маркса и Ф.Энгельса и активно развивавшейся советскими учеными, труд вне его «животнообразных инстинктивных форм», а «в такой его форме, в которой он составляет исключительное достояние человека» [9. С. 189], стал решающим фактором возникновения человеческого общества. Оставляя вне рассмотрения прочие уязвимые стороны, отметим, что трудовая теория, будучи выдвинута в период недостаточных знаний, односторонне и прямолинейно раскрывает процесс формирования «готового» человека, игнорируя всё социальное в эпоху до появления неоантропа. Базирующаяся на ней, но более прогрессивная теория «двух скачков» в антропо-социогенезе [6. С. 235], предложенная антропологом Я.Я.Рогинским, также страдает линейностью и схематизмом. Между тем выявленные общественными науками закономерности социального развития, подкрепленные данными палеоархеологии, палеоантропологии, этнографии, палеопсихологии, сравнительной зоологии, приматологии и др., побуждают снова обратиться к проблеме возникновения социального регулирования.
Первобытное стадо и зачатки социального регулирования. Как известно, инстинктивное регулирование в виде половых запретов, взаимопомощи, общей заботы о потомстве, распределения пищи, наказания за нарушения, отношений доминирования-подчинения и т.д., широко присуще и животному миру, прежде всего человекообразным обезьянам. Тяготение матерей с детенышами друг к другу и группирование однополых особей наглядно подтверждают наличие регуляторов и некоторой упорядоченности обезьяньего стада [2. С. 32]. Однако животное регулирование по своей природе - индивидуально-инстинктивное, а не социально-волевое (осознанное). По мнению историка первобытности и этнолога Ю.И. Семенова, обуздание инстинктивного зоологического индивидуализма посредством формирующейся общественной воли и общественных отношений стало сутью процесса становления человеческого общества и человека как общественного существа [14. С. 249].
Прежде чем выделиться из животного мира, предку современного человека необходимо было подняться на вершину этого мира, неотъемлемой частью которого он был на протяжении многих сотен тысяч лет. Социальное регулирование может появиться не просто в среде, наполненной определенными взаимоотношениями, а именно в среде социальной, которая могла возникнуть лишь с появлением зачатков человеческого общества. Еще в процессе собирательства как наиболее древней формы совместной деятельности предков человека могло спорадически осуществляться перераспределение добытого, что создавало предпосылки для возникновения общественных форм социальной организации и быта [2. С. 21]. В качестве первого уровня такой организации многие ученые выделяют человеческое стадо (первобытное стадо). Несмотря на дискуссионность вопроса о существовании первобытного стада, сегодня большинство ученых поддерживает эту гипотезу [2. С. 34].
Морфо-анатомически отделяться от животного мира начал уже непосредственный предшественник рода Homo, австралопитек, называемый также ранним предчеловеком. Выработанное им прямохождение повлияло на увеличение объема и массы головного мозга, высвободило передние конечности для трудовой деятельности. Наиболее вероятной причиной «спуска» с дерева и освоения саванны было запредельное увеличение популяции и потребность в дополнительном источнике пищи, которым стали трупы животных и умерших сородичей. Вполне возможно, что каннибализм возник и закрепился у растительноядных австралопитеков, ставших всеядными, как своеобразный регу-
лятор - способ количественного подержания популяции. Важно заметить, что при наличии многих наземных хищников австралопитек, не имевший длинных клыков и острых когтей, мог отвоевать новую нишу, лишь используя численное превосходство и благодаря коллективной, стадной, форме сосуществования. Научившись отражать нападения животных, предок человека был вынужден перейти к регулированию деторождения, в том числе, вероятно, и посредством инфантицида [13. С. 77].
Самую продвинутую из эволюционных ветвей австралопитека - Homo habilis (человек умелый), превзошедшую иных в создании орудий труда, часто называют поздним предчеловеком и считают переходной формой от стада животного к стаду человеческому, которое начинает регулироваться не только животными инстинктами, но и осознанными действиями. Homo habilis, издалека приносившего кремниевый материал и целенаправленно его расщеплявшего, можно считать родоначальником «очеловеченной» каменной индустрии. Он на треть превосходил австралопитека по объему головного мозга, что косвенно может свидетельствовать о развитии и усложнении мышления и соответственно, появлении зачатков речи как следствия усложнения мышления и общественных отношений. Зарождавшиеся отношения в сфере производства орудий труда вызвали потребность в передаче информации и опыта. Совместная трудовая деятельность развивала вербальную коммуникацию: от крика как средства выражения эмоций до согласования поступков и действий. До появления речи полноценной межпоколенной трансляции просто не могло быть, а значит, не было и осознанного, закрепленного во времени регулирования. Известный отечественный психолингвист А.Р. Лурия отмечал, что наряду с важнейшей функцией речи по передаче информации она служит средством общения и орудием кодирования полученного опыта, является одним из наиболее существенных средств регуляции человеческого поведения [8. С. 119].
К числу факторов, представлявших наибольшую опасность для коллективизма первобытного стада, многие ученые называют половой инстинкт, ограничение и подавление которого были необходимым условием для формирования человеческого общества [14. С. 283]. Гораздо более выраженная, в сравнении с остальными животными, перманентная сексуальность человека всегда была источником внутригруппового напряжения и ожесточенного соперничества между мужскими особями [13. С. 76]. Появление, предположительно, уже у австралопитеков зачатков социального регулирования в виде запрета на инцест - кровосмесительные отношения с матерями и сестрами (первичная экзогамия) - можно рассматривать в качестве отправной точки социогенеза. Поскольку признаки первичной экзогамии внутри группы родственных особей встречаются не только у человекообразных обезьян, но и у многих высших животных, отметим, что это возникшее регулирование носило инстинктивный характер. Однако потомки австралопитека пошли дальше, к экзогамии осознанной: мужчины стали отторгаться из небольшой локальной группы по достижении возраста сексуальной активности. Взамен группа, основу которой составляли женщины, подростки и дети, на более или менее длительное время принимала изгнанных из другой группы мужчин-чужаков, в которых была заинтересована по целому ряду обстоятельств: продолжение рода, защита, охота и т.д. Будучи выразителями коллективного начала, женщины были наиболее заинтересованы в предотвращении конфликтов между членами группы и пришлыми мужчинами, а также последних между собой. Учитывая физическое превосходство мужчин, актуализировалась проблема подчинения воли и поведения чужаков интересам группы. Вполне возможно, что определенную роль в решении этой проблемы играли сигнальные эмоциональные и мимические проявления, которые по определению французского психолога Ж. Дюма можно рассматривать в качестве регуляторов социального поведения как индивида в отношении среды, так и среды в отношении индивида, регуляторов полной или неполной принадлежности индивида к этой среде [12. С. 140].
Так или иначе, но обеспечить подчинение и выполнение запретов можно было только посредством численного превосходства над пришельцами, что сказалось на ограничении их инфильтрации и возникновении бродячих стадных групп гаремного типа. В силу потенциальной конфликтогенности по аналогии с высшими приматами, скорее всего, первобытное стадо состояло не более чем из трех гаремных семей. Логично предположить, что упомянутая выше внутригрупповая экзогамия была характерна далеко не для всех австралопитеков, а лишь для отдельных прогрессировавших групп, и утверждался институт экзогамии поэтапно, на протяжении длительного периода, вплоть до возникновения раннеродовой общины. Этнограф А.М. Золотарев подчеркивал, что экзогамия возникла как средство подчинения половых инстинктов социальным нормам поведения, что идея непристойности браков между близкими родственниками чрезвычайно велика и представляет собой первую попытку
2013. Вып. 4 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
осознания единства человеческой группы, укрепляет социальные связи внутри общины, цементирует ее моральное единство, обеспечивает мир внутри нее, учит взаимопомощи и взаимной защите, содействует подчинению личных интересов интересам общественным [15. С. 55-56]. Часть молодых мужчин объединялась для выживания в небольшие группы, набираясь физических сил, чтобы со временем вступить в борьбу и возглавить какое-либо стадо. Не вдаваясь в дискуссию о феномене экзогамии, отметим, что изгнание молодых половозрелых самцов больших проблем не составляло, поскольку бродячее гаремное стадо было весьма аморфно по структуре. В качестве подтверждения этого тезиса можно привести в пример лабильность, текучесть и неустойчивость стадной культуры человекообразных обезьян [2. С. 33].
Запрет - первый социальный регулятор. Появление у Homo habilis пусть простейших, но относительно долгосрочных (не разовых, как у человекообразных обезьян) орудий труда, предназначенных для разделки туш и трупов, неминуемо должно было породить вопросы о собственности и праве других членов стада пользоваться этими орудиями. Возник фактор, дестабилизировавший формировавшееся первобытное стадо, а следовательно, требовавший специального урегулирования отношений, совершенно не свойственных животному миру. Поскольку наличие речи у Homo habilis многими учеными все-таки ставится под сомнение, в этом контексте уместно вспомнить про нещадно раскритикованную концепцию «кинетической речи» советского лингвиста Н.Я. Марра, согласно которой язык жестов был предтечей вербального общения, в том числе, вероятно, и языком первых запретов. Если к соблюдению единичных, генерализованных запретов можно было понуждать посредством жестов (взмах руки, замах и др.) и сигнальных эмоций (крик, рычание и др.), то численное увеличение и качественное усложнение запретов потребовало в свою очередь и усложнения средств коммуникации, в том числе вербальной. Вполне возможно, что первые слова, произнесенные человеком в глубочайшей древности, означали именно запрет. По мнению палеопсихолога, историка и социолога Б.Ф. Поршнева, «действие таких слов, как "нельзя", имеет огромную автоматическую силу и формируется с очень раннего детского возраста. К таким же подавляющим факторам относятся выражения порицания. Подчас условным сигналом служит даже не слово - достаточно укоризненных взглядов, насмешливой мимики, указания пальцем, чтобы наступили специфические реакции подавления тех или иных действий или снижения общей активности центральной нервной системы» [12. С. 136]. Таким образом, запрет на совершение определенных действий, выраженный в эмоциях, звуках и жестах, закрепившийся в коллективном сознании, вероятнее всего, стал первым регулятором первобытного стада, ограничившим поведение его членов рамками императива «нельзя-можно». Очевидно, все, что не подпадало под запрет, было разрешено.
Отношений, не свойственных животным, в первобытном стаде возникало все больше, поскольку «преемник» Homo habilis - архантроп (Homo erectus) - в технологическом отношении фактически отделился от животного мира, о чем, помимо дальнейшего совершенствования каменной индустрии, свидетельствуют освоение огня и использование шкур в качестве одежды, что позволило архантропу расселиться далеко за пределами Африки. Сохранение и развитие любой технологии, как известно, подразумевает опору на предыдущий опыт и его передачу новым поколениям. Увеличение мозга в 1,5 - 2 раза в сравнении с Homo habilis свидетельствует о дальнейшем усложнении мыслительной деятельности и ее производных, что позволяет предполагать наличие у архантропа сравнительно развитой речи, чему, несомненно, немало способствовал и постепенный переход к охоте как приоритетному фактору жизнеобеспечения.
Сыграли в процессе антропосоциогенеза свою роль и климатические изменения, характеризовавшиеся многократной сменяемостью периодов похолодания и потепления. Вследствие значительного изменения условий существования, в первую очередь флоры и фауны, архантропу, по последним данным дожившему до конца эпохи мустье, на пространствах Евразии почти повсеместно пришлось перейти к охоте на крупных животных, что должно было стимулировать приток «бессемейных» мужчин в первобытное стадо. Охота консолидировала бродячие локальные группы гаремного типа, которые постепенно сливались в более крупные оседлые объединения, с выделением возрастных категорий и половозрастным разделением труда. Этот сложный и противоречивый процесс стал возможен, благодаря такому регуляторному институту как матриархат.
Матриархат и социальное регулирование в праобщине. Матриархат по многим основаниям можно рассматривать в качестве первой относительно упорядоченной формы общественного устройства. На весьма продолжительный период времени он установился в качестве основного механизма социального регулирования, характеризовавшегося определяющей ролью женской части коллектива
в управлении внутристадными отношениями. В силу недостаточной упорядоченности половых контактов (промискуитет) дети знали только свою мать, что способствовало группированию вокруг матери (матрифокальность), самоидентификации и первому осознанию кровного родства (филиация) по материнской линии [4. С. 286]. Женщины представляли собой наиболее стабильную и сплоченную часть коллектива, в котором они рождались и неразлучно проводили всю жизнь вплоть до смерти. Вместе с сестрами и детьми они объединялись вокруг своей, как правило, пожилой/многоопытной матери/тетки, вследствие чего та обретала высокий статус и получала определенные регулятивно-руководящие возможности. Будучи хранительницами огня, женщины в глазах детей с раннего возраста наделялись ореолом сакральности. Вполне могла иметь значение и особая роль женщин в термической обработке пищи, кормлении коллектива. Укреплению матриархата способствовало и то обстоятельство, что он, скорее всего, прошел институционализацию в период, когда охота еще не доминировала над собирательством, а, следовательно, мужчины еще не имели превосходства в хозяйственно-промысловом отношении. В условиях численного увеличения мужчин семейно-брачные отношения гаремного типа сменились групповым браком, сочетавшим эндогамность стада с экзогамно-стью вошедших в нее семей. Для предотвращения конфликтов из-за женщин со временем к экзогамии добавились новые запреты - на обзаведение гаремом и на брачные отношения между представителями разных поколений. Важное значение для дальнейшего развития имела конституционализация половых связей мужчин за пределами семей [4. С. 286]. Таким образом, организация первобытного стада постоянно развивалась и структурно усложнялась, приводя к замене животных инстинктов человеческими формами поведения [2. С. 35].
Так, на переходе от нижнего палеолита к среднему (ашёльская эпоха), с появлением осознанного регулирования брачно-семейных и трудовых отношений, при содействии запретов-регуляторов и в условиях матриархата формировался фундамент человеческого общества - праобщина. В поддержку такого предположения можно отнести и неоднократно высказывавшиеся в научной литературе мнения о возникновении уже в среднем палеолите у наиболее продвинутых групп людей не просто пра-общины, но даже рода и племени [15. С. 55].
Эпоха распространения по ойкумене последователя архантропа - палеоантропа, зачастую обобщенно и не вполне корректно именуемого в литературе неандертальцем, дает массу прямых фактов и многократно сокращает умозрительность предположений. Более двухсот местонахождений останков палеоантропов свидетельствуют о его широком распространении по всей территории Старого Света. Обнаружение многоочажных жилищ мустьерской эпохи фактически подтвердило наличие регламентации половых отношений, фиксации перехода из одной возрастной категории в другую, практики уравнительно-равнодостаточного распределения запасов пищи между всеми членами. Как справедливо отметил палеоисторик и этнограф Л.А. Файнберг, существование таких жилищ было невозможно без наличия достаточно сложной социальной организации во главе со старейшиной [15. С. 50-51].
По причине расширения ареала обитания с эпохи мустье ускорилась дифференциация в развитии различных групп палеоантропов, о чем свидетельствует появление ряда локальных археологических культур [15. С. 73]. Многочисленные внешние повреждения черепов, обнаруженных на стоянках некоторых групп палеоантропов, издавна трактуются учеными как последствия частых внутрило-кальных конфликтов, нередко заканчивавшихся убийствами. Поскольку убийства и каннибализм был тогда обычной практикой, соответственно усиливалась необходимость в дальнейшей более сложной соционормативной регуляции отношений внутри праобщины в целях предотвращения конфликтов из-за женщин, добычи, орудий, места у костра и т.п. Первобытная регламентация праобщинных отношений формировала очередные запреты, которые, по предположению Б.Ф. Поршнева, возникали как запрет через исключение по формуле «нельзя, но иногда можно» [11. С. 117]. Например, эндогамные связи запрещены, но не во время оргий (долгое время сохранявшихся у многих народов как пережиток первобытного промискуитета); убивать человека нельзя, но врага - можно; поедать человека, умершего не своей смертью нельзя, но в ритуальных случаях - можно; притрагиваться к вещам чужаков нельзя, но после дарения, угощения или обмена - можно и т.д. По мнению Б.Ф. Поршнева, внутреннее регулирование прошло долгий эволюционный путь от интердикции (запрещения) к суггестии (психо-ментальному внушению) по поэтапной схеме: «нельзя-можно-должно». Если сфера «нельзя» была жестко зафиксирована запретами, то сфера «можно-должно» регулировалась изначально примитивными представлениями, которые усложнялись по мере развития у человека абст-
2013. Вып. 4 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
рактного мышления, создавая ценностный комплекс понятий о хорошем/добром и плохом/злом. Таким образом, предположительно еще в праобщине эпохи мустье закладывались основы морали - первичной формы общественного сознания, формировавшей систему поведенческих правил и норм.
Археологический материал эпохи мустье показывает, что в период праобщины усложнился такой важный социальный регулятор, как забота о ее членах, в том числе физически неполноценных. Помимо обычая распределения добычи у неандертальцев появилась практика захоронений, зачастую вместе с различными предметами и орудиями труда. Обряд погребения в данном случае может служить доказательством сложных форм общественной жизни [2. С. 34], причем гораздо более сложных, нежели было принято считать многие десятилетия. Поскольку в предыдущие периоды умершие сородичи просто съедались локальной группой, практику погребений можно расценивать как свидетельство появления пищевых табу, первым из которых, вероятно, стал запрет на каннибализм. Кроме того, по распространенному мнению погребения неандертальцев, ориентированные по сторонам света, с разложенными в определенном порядке предметами и/или орудиями труда являются основанием для предположения о зарождении религиозных представлений, скорее всего, комбинации культа предков и солярного культа. Косвенным подтверждением этому, помимо известной находки в пещере Тешик-таш, служит многочисленный западноевропейский археологический материал. Несомненно, появление на рубеже среднего и верхнего палеолита зачатков представлений о душе, покидающей тело, можно рассматривать в качестве верхнего рубежа процесса выделения человека из животного мира, то есть окончательного оформления человеческого общества. Также в эпоху мустье возникли и зачатки религиозно-магических церемоний [15. С. 51].
Соционормативное регулирование в раннеродовой общине. Религиозные представления существенно дополнили и усилили механизм социального воздействия на индивида. Формирование коллективного сознания по мере преодоления зоологического индивидуализма способствовало новым аспектам осознанной социальной регуляции через появление развитой речи. По мнению языковеда В.И. Абаева, «важнейшим моментом очеловечения и рождения человеческой речи было не что иное, как переход от биологически-детерминированных сигналов к социально-детерминированным символам» (Цит. по: [11. С. 456]). В этот период одну из первых ролей в социальной регуляции стали играть табу - запреты, имевшие религиозный смысл. Отличие табу от прежних запретов заключалось в том, что нарушение табу одним из членов могло, по представлениям людей, сверхъестественным образом навлечь беды и дурные последствия на весь коллектив. По этой причине соблюдение табу контролировалось всем коллективом и приобрело нормативный характер. По мере дальнейшего развития религиозных верований многие прежние запреты, в силу особой значимости регулируемых ими структурно-организационных отношений, трансформировались в табу.
Помимо табу в появлении упорядоченного соционормативного регулирования участвовали нормы первобытной морали - формировавшиеся обычаи, трансформировавшиеся посредством межпоколенной трансляции из регуляторной инновации в традицию. Меры общественного воздействия на нарушителей в зависимости от тяжести деяния могли варьироваться от коллективного вербального унижения (осмеяние, порицание, хула) и физического воздействия (избиение, редко - изувечение) за нарушение обычая до изгнания из общины (временного или постоянного) или умерщвления - за нарушение табу. Самое тяжкое деяние, зафиксированное этнографами у современных первобытных народов - инцест, вероятно, и в те времена наказывалось наиболее строгой мерой - смертью. Первоисточником нормативного регулирования, скорее всего, был прецедент. Разрешение определенным образом повторявшихся типичных конфликтных ситуаций оформлялось в правила и нормы, зафиксированные в общественном сознании. Оформление нормативного регулирования посредством общественно признанных и принятых норм поведения и регуляторов содействовало превращению первобытной праобщины в социальную систему нового типа - родовую общину. Логично предположить, что в родовое общество человек вступил, имея достаточно развитые представления о социальных нормах, вследствие чего они и стали общеобязательными и общеохраняемыми. По мнению правоведа С.С. Алексеева, система социального регулирования в первобытном обществе выступала в виде строгих, непререкаемых, безусловно обязательных обычаев, в силу длительного применения ставших привычкой и вследствие этого не нуждавшихся для обеспечения своего действия в каком-либо специальном аппарате принуждения [5. С. 53].
На сегодняшний день наука имеет достаточно данных о вероятности возникновения родового строя не позднее конца эпохи мустье [15. С. 52-53] у неандертальца, который между тем еще сравни-
тельно недавно считался побочной ветвью процесса антропогенеза. Род, вызревший в первобытной праобщине, где социальное неразрывно переплеталось с природным, по выражению Ф. Энгельса, представлял собой не что иное, как свойственную этим условиям, естественно выросшую структуру, которая была в состоянии улаживать все конфликты, которые могут возникнуть внутри организованного таким образом общества [17. С. 156]. Своей высшей формы достигла экзогамия, разделившая большой коллектив родственников на две взаимобрачные группы, названные Л.Г. Морганом фратриями. Есть серьезные основания предполагать, что изначально род или родовая община возникли в результате слияния двух праобщин, ставших в итоге экзогамными фратриями. У целого ряда современных палеолитических племен этнографам удалось зафиксировать мифы о двух «праотцах», «прародителях», «первооснователях» и даже обнаружить остатки былого хозяйственного, общественного и идеологического единства фратрий [3. С. 163]. Археологический материал эпохи мустье подтверждает активные контакты между соседними праобщинами, которые можно расценивать как истоки формирования не только рода, но и предплемени [15. С. 54].
Переход от слабоструктурированной и неустойчивой праобщины к раннеродовой общине примерно совпал по времени с выдвижением на передовые позиции в процессе антропогенеза человека нового вида - неоантропа (Homo sapiens, кроманьонца), десятки тысяч лет боровшегося с палеоантропом за пространство и ресурсы. Уступая в физической силе палеоантропу, он тем не менее выиграл конкуренцию и полностью вытеснил остальных гоминид, благодаря более продвинутому интеллекту и прогрессивным формам коллективного общежития. Хотя с переходом к охоте на крупных животных общественная роль мужчины существенно повысилась, матриархат по-прежнему оставался фундаментом общины, этой первой формы человеческого коллектива, которую Ф.Энгельс вслед за Л.Г. Морганом назвал сформировавшимся, готовым человеческим обществом. Ведение родства членами большого коллектива от единой матери-прародительницы продолжало свидетельствовать об особой роли сакра-лизованного материнского начала в управлении коллективом, что подтверждается множественными находками верхнепалеолитических «Венер» [15. С. 52]. Несмотря на продолжающуюся со времен И.Я. Бахофена дискуссию о материнском и отцовском роде обширный этнографический материал говорит в пользу первичности матрилинейных обществ [15. С. 65]. Существенно более сложным для разрешения является вопрос о первичности рода или безродовых объединений. Так, например, Н.А. Бути-нов основой первобытного общества считал не род, а общину: «Община и семья универсальны, зафиксированы у всех племен. Род не универсален и не первичен» [Цит.по: 15. С. 69].
Появление общественного сознания в совокупности с дальнейшей динамикой религиозных представлений на основе магии и культа предков содействовало возникновению тотемизма - религиозной основы охотничьего общества. Новое верование, выполняя, помимо прочих, регулирующе-контролирующую функцию, усложнило систему табу, которые были призваны сплачивать общину посредством профилактики потенциально конфликтных ситуаций. К пищевым табу добавился запрет на употребление мяса тотемных животных, которых стали почитать в качестве первопредков. Половозрастные табу и табу на прикосновение к определенным предметам жестко регламентировали сферу занятий каждой половозрастной группы (охота, защита, собирательство, обработка пищи, воспитание детей, передача опыта). К системе половых табу добавились запреты на брачные связи в период проведения обрядов, молений, ритуалов и т.д. Коллектив выступал гарантом соблюдения табу, поскольку «страх перед опасностью, которую могло навлечь на весь коллектив нарушение табу, заставлял добиваться от членов строжайшего соблюдения существующих запретов» [14. С. 305]. Вместе с тем, очевидно, имела место и периодическая практика отступлений от табу, вызванная борьбой за существование. Предположительно, коллективное и кратковременное нарушение таковым не считалось, во всяком случае, могло быть замолено и искуплено жертвоприношениями. Посредством ин-фантицида, геронтоцида и вынужденного каннибализма раннеродовое общество регулировало уровень своей выживаемости в наиболее суровые периоды.
Табу на каннибализм содействовало сохранению жизни больным и престарелым членам общества, которые до того, как правило, умерщвлялись или бросались на произвол судьбы, если становились обузой. Дальнейшее развитие получает регламентация половых отношений - формируется целая система половых табу, запрещавшая половые связи в те или иные периоды (накануне охоты, в период беременности или менструации, после родов и т.п.), а также в различных ситуациях (перекочевка, выполнение общественно значимого труда, смерть члена группы и др.). Формирование относительно урегулированной и сплоченной совместной трудовой деятельностью общины способствовало и появ-
2013. Вып. 4 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
лению охоты загонного типа как более прогрессивного вида хозяйственной деятельности, роль которого особенно возросла в верхнем палеолите.
При переходе к оседлости, с установлением пограничных отношений с соседями и в условиях организационно-стабильной и структурно-устойчивой общины формировалось представление о коллективной собственности. Изначально община и род совпадали, это позволяло их членам в условиях коллективной собственности оставлять в личном пользовании отдельные предметы и орудия труда. По мере перманентной инфильтрации инородных членов, главным образом в силу развития брачных связей с соседними родами, род (по подсчету А.И. Першица - около 75% членов общины) становился собственником земли и общинного имущества, доминирующим производственно-распределительным и брачно-регулирующим механизмом [15. С. 72].
В условиях родовой общины претерпел определенные метаморфозы и институт брака: это были не просто более упорядоченные половые отношения, а своего рода зачаток института малой парной семьи, с привлечением к этому значимому событию посредством празднования и символической церемонии общественного внимания и проистекающим отсюда комплексом прав и обязанностей. Важность вопроса брака и семьи проявилась не только в создании дуально-фратриальной системы, но и в появлении брачных классов, еще более детально регламентировавших брачные связи. Широкое распространение кросскузенного брака в раннеобщинный период позволяло обеспечивать взаимобра-чие двух экзогамных фратрий. Не вдаваясь в дискуссию о дислокальности/унилокальности брака, отметим, что этнографический материал свидетельствует в пользу матрилокальной формы как наиболее характерной для раннеродового общества. Несмотря на институционализацию брака семья еще не стала ячейкой общества, а ее члены идентифицировали себя в первую очередь как представителей родовой общины. Важную роль в регулировании института брака и семьи играло избегание - обычай, ограничивающий или запрещающий вербально-визуальные контакты между определёнными категориями родственников и свойственников. Избегание могло быть как женским, так и мужским, в зависимости от локальности поселения супругов.
Важным социальным регулятором родовой общины было нормативно закрепленное обычаями, традициями и обрядами половозрастное разделение труда, которое способствовало формированию половозрастных групп, наделенных определенным социальным статусом, возможностями и обязанностями. Юноши и девушки по достижении половой зрелости проходили через обряд инициации -посвящения в полноправные взрослые члены общины с возможностью вступления в брак. Для юношей он, как правило, сопровождался жестокими испытаниями на физическую выносливость, что, очевидно, не столько выявляло степень их «взрослости», сколько подводило определенный итог их воспитанию в духе беспрекословного подчинения нормам и обычаям общины и внушало «профилактический» страх перед возможным нарушением этих норм [14. С. 305].
Три ветви «власти» в раннеродовой общине. Один из наиболее спорных вопросов социального регулирования раннеродовой общины - вопрос о ее управлении и о власти. В условиях матриархата и ведения родства по материнской линии часть распределительно-распорядительных функций, безусловно, принадлежала пожилым женщинам. Взрослые мужчины-охотники, чья роль в силу производственно-экономических обстоятельств возрастала, решали вопросы жизнеобеспечения общины и составляли вторую «ветвь власти». Вопреки распространенному мнению о геронтократии в условиях неустойчивого присваивающего хозяйства она была маловероятна, так как старики еще зачастую были обузой для рода. Вместе с тем не будучи вовлеченными в охотничье-промысловую деятельность, они постепенно аккумулировали функции хранителей обычаев, традиций и технологий, толкователей норм и правил поведения, а также выносивших решения и приговоры судей. Повышая свой социальный статус, они содействовали формированию третьей ветви. Очевидно, в условиях сдержек и противовесов этих трех центров осуществлялось непосредственное первобытное народовластие, основанное на коллективной воле родственников-общинников, сообща принимавших решения. Следует, однако, заметить, что возрастание роли охоты как основного вида обеспечения жизнедеятельности и укрепление парного патрилокального брака наряду с другими факторами ослабляли позиции матриархата. Медленно, но неуклонно усиливалась значимость в управлении общиной наиболее старших, опытных и авторитетных из дееспособных мужчин. При этом вслед за исследователем потестарного общества Л.Е. Куббелем отметим, что «даже если принимать во внимание преобладающую роль авторитета, правильнее будет говорить о власти коллектива, реализуемой через авторитет индивида, выполняющего функции лидера в данной конкретной ситуации» [7. С. 116].
Как мы видим, даже не сам сложный и многоаспектный институт соционормативного регулирования, а лишь период его становления прошел весьма длительный путь в миллионы лет. Эти простейшие, изначально безусловно-рефлекторные, на уровне инстинкта регуляторы постепенно усложнялись до условно-рефлекторных и посредством межпоколенной трансляции трансформировались в социальные нормы - сравнительно устойчивые правила и формы личной и общественной жизни, закрепленные в коллективном сознании участников социального общежития. Каждый этап развития социального регулирования предварял становление нового типа социальных отношений, в рамках которого оно получало новый импульс. Например, конституционализация брачных связей вне локального коллектива в среднем палеолите в конечном итоге содействовала появлению рода как социальной организации. С самого начала все социальные регуляторы служили одной цели - подавлению зоологического индивидуализма, прежде всего полового инстинкта, для разрешения внутригруппо-вых конфликтных ситуаций и их профилактики. Скорее всего, именно более развитое социальное регулирование и сплоченность популяции неоантропов позволили им одержать в начале верхнего палеолита полную победу над другими ветвями антропогенеза. С появлением религиозных представлений и нормативного регулирования возникла первая развитая форма человеческого общества - ран-неродовая община. Спецификой ее социального регулирования был примат интересов рода не только над интересами личности, но даже и общины.
Если в условиях стада и праобщины социальное регулирование заключалось в ограничении асоциального конфликтогенного поведения посредством запретов и ограничений в рамках императива «нельзя-можно», то в период раннеродовой общины оно дополнилось созданием соответствующих условий, мотивацией, побуждением, принуждением и формированием стереотипов поведения по формуле «нельзя-можно-должно». Сферу «нельзя» оберегали нормативные и абсолютные по характеру запреты и табу. Сферу «можно» обслуживали нормативные, но не абсолютные моральные правила, которые, по авторитетному мнению американского философа и социолога Д.Дьюи, справедливы или несправедливы в каждом конкретном случае, в зависимости от обстоятельств (Цит. по: [1. С. 16]). Наконец, сфера «должно» регулировалась комплексом нормативных обычаев, постепенно приобретавших абсолютный характер. По словам известного отечественного правоведа С.С. Алексеева, «выражаясь внешне в системе обычаев, нормы первобытнообщинного строя по своему содержанию воплощали естественную, природную необходимость, преломляющуюся в условиях социальной жизни того времени, и потому представляли собой нерасторжимое единство и требований биологического порядка, и требований производственных, и требований моральных, религиозных, обрядово-ритуальных» [5. С. 52].
Поскольку нормы социальной регуляции того периода сочетали в себе структурно-организационный, морально-этический и религиозно-мифологический аспекты, для их обозначения отечественным палеоисториком А.И. Першицем был предложен термин «мононорма» [10. С. 213], который, несмотря на критику отдельных правоведов, тем не менее прижился и относительно устоялся в отечественном научном сообществе. Мононормы, синтезировав в себе практически все сферы потестарно-общественных отношений, в том числе и нарождавшееся в рамках обычаев право, объективно отражали идейную суть социального регулирования того периода, заключавшуюся в верховенстве и практически полной идентичности категорий «правда» и «справедливость».
Таким образом, многофункциональный институт социального регулирования, содействуя установлению и закреплению регламентированных коллективно-общинных отношений, прошел длительную поэтапную эволюцию вплоть до возникновения нормативного регулирования в кровнородственной общине, сыграв решающую роль в появлении развитого человеческого общества.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Адыгезалова Г.А. Социологическая юриспруденция в США в ХХ веке: формирование доктрины, развитие и совершенствование правопорядка. СПб.: Юридический центр-Пресс, 2012. 270 с.
2. Алексеев В.П. Возникновение человека и общества // Первобытное общество: Основные проблемы развития. М.: Наука, 1975. 288 с.
3. Алексеев В.П., Першиц А.И. История первобытного общества. М., 1990. 351 с.
4. Алексеев В.П. Становление человечества. М.: Политиздат, 1984. 462 с.
5. Алексеев С. С. Общая теория права: в 2 т. М.: Юрид. лит., 1981. Т. I. 361 с.
6. История первобытного общества: Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза. М.: Наука, 1983. 432 с.
7. Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М.: Наука, 1988. 270 с.
8. Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. 320 с.
9. Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23.
10. Першиц А.И. Проблемы нормативной этнографии. М., 1979.
11. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории: Проблемы палеопсихологии. М., 1974. 487 с.
12. Поршнев Б.Ф. Социальная психология. М.: Наука, 1979. 180 с.
13. Рулан Н. Юридическая антропология / пер. с фр. М.: НОРМА, 1999. 310 с.
14. Семенов Ю.И. Как возникло человечество. М.: Наука, 1966. 576 с.
15. Файнберг Л.А. Возникновение и развитие родового строя // Первобытное общество: Основные проблемы развития. М.: Наука, 1975. 288 с.
16. Шалютин Б. С. Правогенез как фактор становления общества и человека // Вопросы философии. 2011. №11. С.14-26.
17. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21.
Поступила в редакцию 12.07.13
A.A. Sheptalin
The origins and formation of the institute of socio-normative regulation in a primitive society
On the basis of a new interpretation of the known facts of the anthropo-sociogenesis, the attempt of reconstruction of the emergence and establishment of the Institute of socio-normative regulation in a primitive society is made. We offer a new vision for the algorithm of the formation of social regulators and of their subsequent evolution. The primacy of a new kind of regulation over the occurrence of a new structural-organizational model of society is substantiated. The formation of the Institute of exogamy is divided into several stages according to the periods of herd, original community and tribal society.
Keywords: human evolution, prehistory, Stone Age, anthropo-sociological Genesis, socio-normative regulation, pohibi-tion, tradition, mores, primitive society, group marriage, exogamy, human herd, original community, tribal society.
Шепталин Алексей Александрович, кандидат исторических наук, доцент
Ижевский филиал ФГБОУ ВПО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации» 426057, Россия, г. Ижевск, ул. Красногеройская, 18 E-mail: [email protected]
Sheptalin A.A., candidate of history, associate professor
Izhevsk branch of The Russian presidential academy of national economy and public administration; 462057, Russia, Izhevsk, Krasnogeroiskaya st., 18 E-mail: [email protected]
