Истинность, понимание и интерпретация Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Нельзя не обратить внимание, что историк-исследователь, анализируя некоторые исторически прошлые сегменты, все-таки, в большей мере, не осмысливает их, а описывает, т.е. фактически он берет определенные явления и факты из прошлого времени; он может выстраивать их в определенную последовательность; в конце концов, он может устанавливать между этими фактами и событиями какие-то взаимные связи и эти связи, возможно, в каких-то ситуациях имеют даже причинно-следственный характер, образуя непрерывный исторический процесс. Однако подобная позиция не является достаточно сильной, потому что, если говорить с позиции социальной философии об историческом прошлом, то это будет не просто последовательность исторических событий, и, в меньшей степени, это будет последовательность исторических событий; это будет определенный универсум подобных событий, между которыми нужно устанавливать интегральные многоуровневые отношения. Что же касается причинно-следственных связей, то скорее их нужно рассматривать в рамках самих исторических событий, хотя мы и не отрицаем, что возможна определенная последовательность таких исторических событий.

В этом случае возникает одна очень серьезная проблема, на которую историки в настоящее время принципиального внимания не обращают. И дело тут, видимо, не в том, что эта проблема является в достаточной мере весьма сложной, речь идет несколько о другом, а именно о том, что сами исторические события нельзя назвать равномерными. Более того, если историки говорят о том, что нельзя некоторые исторические события оценивать в настоящем времени, т.к. они просто не доходят до настоящего времени, то возникает вопрос: а могут ли, допустим, равномерные события с точки зрения их длительности существовать раньше или позже друг друга? Если это так, то тогда возникает целый спектр самых различных исторических событий, которые имеют совершенно разные начало и конец, которые могут иметь даже равную длительность, но которые могут иметь разнесенность, с точки зрения интервальной шкалы.

Поэтому следует вновь указать на то, что в современных исторических исследованиях отсутствие хорошо развитой интервально-моментной концепции времени, не позволяет рассуждать о том, что, когда в рамках исторического или социального пространства происходит сравнение тех или иных исторических событий, то необходимо говорить о том, что часть одного исторического события закончилась раньше, чем началось другое историческое событие, или какие-то части исторических событий совпадают между собой, и какое-то историческое событие закончилось позже другого исторического события. Но, в итоге, эти события могут как завершиться до настоящего времени, т.е. до их рациональной оценки, до рационального осмысления, так и продолжиться, получив подобную оценку и осмысление. Главное заключается в том, что сам исторический процесс, который описывается исследователями-историками обычно все же представляется как некоторый линейный процесс. По нашему мнению, это и является одной из главных проблем исследователя-историка, который анализирует исторические события не просто как события прошлого, но и как некоторые линейные события; и эта линейность в прошлом вряд ли позволит говорить о некоторой ветвленности в будущее, о различных тенденциях, которые могут находиться не только по отношению к событию, начиная с его оценки в настоящем времени, но и с того или иного момента, зафиксированного на стреле времени в прошлом, в границе которого уже имеются тенденции не только для их обозначения в настоящем времени, но и демонстрации их возможностей по отношению к будущему проектированию.

В.В. Ляшов

ИСТИННОСТЬ, ПОНИМАНИЕ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Одной из характерных черт современной философии, отражающей реальные процессы, происходящие в современном социокультурном универсуме, является так называемый «лингвистический поворот» в процессе изучения мышления и сознания. Язык трактуется при этом как, нечто более «объективное» (структурализм), «реальное» (феноменология, герменевтика), «прагматичное» (аналитическая философия, прагматические подходы), нежели сознание. Однако язык

является не столько антагонистом мышления, сколько проявлением и опорой процессов мышления и сознания, т.к. сознание - это способность субъекта воспроизвести и перевести деятельность с предметами в деятельность в знаковой информационной системе, а также перевести язык знаков в деятельность в мире. Язык является величайшим достижением человека, благодаря языку человек стал тем, кем стал, т.к. язык неустранимый посредник между человеком и миром, и в нем записаны смыслы и алгоритмы человеческой жизнедеятельности. Через язык человек приобщается к культуре, научаясь распредмечивать ее мир. Но для этого он должен понимать этот язык.

Традиционный взгляд на понимание заключается в том, что один субъект может опредме-тить свой мысли в термине, предложении, тексте (написанных или произнесенных), поступке или же в некотором предмете, а другой может распредметить, сделать достоянием собственного «Я» то идеальное, которое было заложено в знаковых образованиях первым субъектом, и, причем сделать это адекватно. Вот именно в адекватности переноса идеального и ее критериях заключается проблема понимания в традиционной герменевтике.

Другой подход к пониманию связан с понятием интерпретации: «...интерпретация, это работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении; ... интерпретация имеет место там, где есть многосложный смысл, а именно в интерпретации обнаруживается множественность смыслов» [1, 18]. Поэтому, в отличие от традиционной герменевтики при интерпретационном подходе, на смену «реконструкции» замысла приходит «конструкция» смысла. Понять в этом случае означает придать некоторый смысл. Но может ли он быть произвольным, или же на процесс формирования интерпретации накладываются какие-то требования?

В процессе своего становления язык приобретает вполне определенную логику, отличную от логики предметного действия и логики мышления. Но, хотя эти логики не тождественны, между ними существует тесная связь, а именно, генетически логика языка базируется на логике действия, являясь в то же самое время реальностью мышления. Иметь понятие о чем-то, означает обладание такой информацией, которая позволяет отличить данную вещь от других вещей, что возможно только на уровне рассуждения. Рассуждения являются закономерной связью между истинными суждениями или высказываниями. Высказывания это интерпретированные на определенном универсуме предложения языка и интерпретация есть процесс оперирования концептуальными средствами по согласованию смыслов. Логика языка по сути своей выступает как семантическое движение и прилаживание смыслов значений-понятий, как динамика внутренней формы языка.

Наиболее ярко это проявляется в современной науке, отказавшейся от концепции эмпирического факта, в которой факт определялся как нечто «объективно» существующее и лишь воспринятое и зафиксированное наблюдателем. Представления о соотношении между результатами наблюдений и интерпретациями, превращающими их в «факты», все более усложняются. Как отметил П. Фейерабенд: «Наука вообще не знает голых «фактов», а те «факты», которые включены в наше познание, уже рассмотрены определенным образом, а, следовательно, существенно концептуализированы» [2].

Одни и те же данные могут видеться по-разному, в зависимости от способа их интерпретации, и поэтому на основе одного набора «фактов» можно сконструировать самые разные дискурсы. Это не смогло не отразиться на проблеме понимания «реальности», которая стала наряду с проблемой сознания едва ли не центральной темой европейской философии. Наблюдаемое, больше не отождествляется с реальностью и не интерпретируется как действительно объективная часть реальности. Более того, согласно современным представлениям, выработанным в психологии, реальность лежит за пределами наблюдаемого и поэтому скорее выводится, чем воспринимается.

Таким образом, «реальность» оказывается неразрывно связанной со знанием. Социологический подход к соотношению «реальности» и «знаний» был четко сформулирован П. Бергером и Т. Лукманом. «Для наших целей достаточно определить «реальность» как качество, присущее феноменам, иметь бытие, независимое от нашей воли и желания ., а «знание» можно определить как уверенность в том, что феномены являются реальными и обладают специфическими характеристиками» [3].

Поэтому, когда исследователь обращается к фактам, ощущениям, положения дел, для детерминации обоснованности высказывания, с целью приписывания ему значения «истинно», он не добавляет ничего нового, никакого дополнительного фактора, никакой новой сущности к уже известному универсуму. Здесь однозначно прослеживается реализация эффекта удваивания. Сомнительность таких действий, который реализует себя в удвоении, состоит в стратегии, которая, стартуя со значения утверждения или с его истинности, удваивает факторы, вводя различие между высказыванием и его значением, между высказываниями и условиями его истинности. Это подобно такому шагу, как если бы философский анализ, натолкнувшись на значимое утверждение или на значимое и истинное утверждение, сначала устраняет его условия значения или истинности, а потом опять устанавливает значение истинности утверждения на основе этих условий.

Но, если это так, можно утверждать, что условия установления истинности те же самые, что и условия перевода. Язык, которым оперирует субъект, включен в сферу высказываний полагающихся истинными, относительно которых исследователь реализует свою деятельность по переводу. Значения истинности новых утверждений зависят от исходной сферы истин. Это означает, что до определения или установления истинности какого-то суждения, субъект уже должен находиться среди истинных высказываний. Исследователь не может, если можно так выразиться, прибыть со стороны или как иногда полагают многие философы стать снаружи истины, за ее пределами, и то и дело или время от времени простирать к ней руку. Поэтому необходимо признать, что субъект изначально находится в мире истин, т.е. в горизонте истинных высказываний для того, чтобы перейти к другим истинным высказываниям. И этот переход обеспечивается переводом одних истинных высказываний в другие истинные высказывания. Сфера истины, в которую исторически погружен исследователь, образует исходно-значимое множество высказываний, т.е. ансамбль утверждений и отрицаний, считающихся истинными, от которых субъект движется к другим высказываниям. Термин «горизонт» важен для понимания того, чтобы ясно указать, при каких условиях невозможно изначально развивать идею истины как совпадение утверждения с фактом, положением дел или чувственными впечатлениями

В теоретическом познании субъект имеет дело с истинными утверждениями, а не с вещами, фактами, ощущениями, которые могут делать эти утверждения истинными. Если нечто говорится о фактах, то таковыми единственно являются истинные высказывания сами по себе. И вместо того, чтобы стараться установить условия истинности, обращаясь к фактам, чувственным впечатлениям, положениям дел, необходимо признать невозможность их противопоставления и сравнения с высказываниями и решительно перейти к описанию истины как режиму лингвистического перевода или интерпретации. Если это так, то в результате интерпретативной деятельности возможно получение стольких истин, сколько переводов будет осуществлено.

Плюралистичность возможных интерпретаций требует только согласования с определенными исходными данными, а именно непротиворечивость смысла и значения терминов с интерпретируемым текстом и учета, наряду с семантическим аспектом, прагматических характеристик.

Поэтому субъект должен обратить основное внимание при исследовании условий истинности не на область фактов, положений дел, или миров, которые должны обосновать высказывания, а на схему, алгоритм и условия деятельности, в которой осуществляется перевод и интерпретация. В этом случае исследователь имеет дело с некоторым множеством высказываний, подлежащих интерпретации и переводу на основе знаний или убеждений тех, кто формулирует и предполагает их - знаний, которые, тем не менее, выражаются исключительно в высказываниях, репрезентируемых это знание. Получить или узнать истину, то же самое, что выполнить операцию перевода высказываний на основе определенного смысла и значения, которые формируются и существуют в языке, и которые устанавливают горизонт, ядро, сферу истины, принадлежащих нашей форме жизни.

В сущности, при таком подходе, приписывание истинностного значения основано на ин-транзитивном условии, означающем отказ, во-первых, от различия статуса высказываний и факторов, обосновывающих их истинность, а именно - чувственных впечатлений, положений дел, миров, а во-вторых, возможности их противопоставления и сравнения. Из принятия этой идеи следует, что исследователь непосредственно находится среди истин, которые он выражает, а не пребы-

вает вне знаний. А все остальное есть порождение или следствие этого первого интранзитивного акта. Истина является режимом, которая ведет в область перевода, т.к. сравниваются, противопоставляются и соотносятся высказывания уже обладающие истинностью с другими высказываниями, истинность которых порождается таким соотнесением.

Смысловая важность обстоятельства, что истина, измеряясь через противопоставление и сопоставление высказываний, обладающих истинностью, состоит в признании того, что невозможно объяснить понятие истины, помещая себя как исследователей в момент, который предшествует акту ее установления. Такая стратегия в обосновании познания является безнадежной.

Таким образом, если истина является задачей и видом перевода и, если высказывания, обладающие истинностью, являются частью горизонта знаний, мнений, убеждений, в который погружен субъект, и, если принятие высказываний как истинных является решающим понятием, которое устанавливает интранзитивное решение, здесь не может быть обращения за помощью к факту, к положению дел. Это ведет к снятию вопроса зависимости различий между пользователями разных языков от различий их убеждений, различия концептуальных схем или версий мира. Когда начинают взаимодействовать субъекты, рассуждающие и мыслящие не одинаково, отлично друг от друга, бесполезно обращаться за помощью к факту, к очевидности или к критерию, который мог бы установить, заключены ли различия между субъектами в их концептуальных схемах или в собрании их убеждений. Это все происходит благодаря существенному обстоятельству, что исследователь переводит высказывания, интерпретируя их в терминах других высказываний независимо от критерия соотнесения с фактами, положениями дел или чувственными впечатлениями, от которых утверждения могли бы доходить до концептуальных схем. Субъект не имеет возможности сравнивать свои высказывания с высказываниями тех, кто думает отлично от нас на основе различия концептуальных схем неинтерпретированной реальности или опыта вне субъектов. Поэтому, истинные высказывания всегда соотносительны естественному языку, который является текучим, в который погружен исследователь. Установление истинности состоит в операции перевода путем продолжительного взаимного прилаживания, выверения высказываний в процессе объединения их в комплексы с другими утверждениями или отрицаниями. Перевод не проводится на основе стандарта или критерия, который нацелен на приближение неинтерпретированной реальности откуда-то извне или на условиях такого же трансцедентального подхода, или же еще, на достижении истины как некоторого идеального предела последовательных приближений к знанию объекта реализованных человеческой когнитивностью. Субъект, скорее, имеет дело с проведением интерпретации, исходя из принципа интерпретативности, согласно которому, высказывания, претендующие на выражение нового знания, сравниваются с другими высказываниями имманентными существующему знанию. Новое высказывание, вписываясь в уже имеющийся массив знания, может перестроить его, увеличивая или уменьшая истинностное множество высказываний. Поэтому массив знания есть некоторая «пульсирующая» тотальность, то расширяющаяся, то сужающаяся.

Следовательно, идея невозможности перевода или его полной верности являются двумя эквивалентными метафизическими мифами, вызванных прессуппозицией существования неинтер-претированной реальности, которую человек может моделировать. Единственная вещь, которую мы можем делать - это сравнивать переводы, передвигаясь в горизонте истины. Такой взгляд не ведет к идеализму лингвистического толка. Наоборот, именно в лингвистическом идеализме была отчетливой идея версий мира и концептуальных схем, преграждавших продвижение к этому миру. Именно посредством доктрин концептуальных схем, версий миров, субъект познания был изгнан из мира.

Но исследователь все-таки не может обойтись без онтологических понятий, и поэтому надо помнить, что онтология носит языковой характер, а именно, концептуальные средства сами становятся предметом исследования в логической семантике только в результате определенной концептуализации, т.е. представления через призму специального категориального теоретического каркаса. При этом создается определенный теоретизированный мир, в котором сами изучаемые концептуальные средства (термины самых различных форм и категорий, высказывания, описания состояний, теории) и операции с этими концептуальными средствами (рассуждения, выводы, определе-

ния и т.п.) становятся теоретическими объектами. А они сами по себе уже не являются носителями информации, а становятся такими сущностями, которые подлежат некоторому описанию и характеристике.

Таким образом, многообразие путей познания реальности дополняется не только осознанием факта многообразия самих реальностей, в которых разворачивается человеческая деятельность, но и изменения места исследователя по отношению к реальности.

Знание воплощается в представлениях людей, находящихся в конкретно-исторических условиях, на определенном этапе развития познания и практики, пользующихся определенным языком, категориальным аппаратом. Истина выступает как равнодействующее двух векторов: исходящего от объекта и исходящего от субъекта. Ибо истина это не объективная реальность, в эмпирическом смысле, как она есть сама по себе, независимо от человека, а именно человеческое освоение этой реальности и отношение с ней устанавливается в человеческом языке, мышлении, понятиях, и потому оно изначально предполагает раскодирование, интерпретацию, перевод реальности на понятный человеку язык. Поэтому отношение истинности здесь предполагает подбор определенного кода, устанавливаемого людьми. Субъект смотрит на реальность изнутри сквозь призму языка, знаний, определенной картины мира, вписывая отдельные утверждения в их систему. Реальность, в рассмотренных семантических теориях истины, представляет собою не что иное, как модель рассматриваемого языка, состоящих из объектов, их свойств и отношений, она структурно определена и зависит от способа задания отношений субъектом.

Сама возможность установления соответствия знания и реальности опирается на выработку представлений о реальности, которая осуществляется в процессе формирования языка и концептуального каркаса. Именно в этом случае истина становится знанием, которое соразмерно и доступно субъектам исследователям.

Поэтому современная семантическая трактовка истины, рассматривающая ее как свойство формирующегося, изменяющегося, связанного с контекстом знания, отражает тенденции современного процесса познания, в котором истинным выступает не само по себе высказывание, а высказывание в некотором горизонте его определенного использования, определенной установки по отношению к нему.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995.

2. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки М.: Прогресс,1986.

3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995.

А.Ф. Ольховой КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ КРИЗИСЫ СИНКРЕТИЗМА

В этой работе рассматриваются проблемы европейской культуры, как они видятся извне, из России. Россия не Европа и вряд ли можно рассчитывать на то, что она когда-либо станет ею. Тут помимо географического, существует принципиальный культурологический барьер - другая история. Европа - не столько географическое, сколько исторически сложившееся понятие. Само слово "Европа" имеет древнесемитское происхождение и означает "вечерняя страна". Термин впервые прозвучал у Анаксимандра Милетского, жившего на рубеже VII - VI веков до н. э. в Малой Азии. Он полагал, что центр плоской Земли занимало Средиземное море, а обитаемая земля, Ойкумена, делилась на две части - Европу, то есть места, где жили греки (весь северный берег Средиземноморья, к западу от Эгейского моря), и Азию (остальной мир на восток и юг). Потом оказалось, что в Европе и в Азии люди живут совершенно по-разному!

В Европе (тогда в Греции, а потом и в Римской республике):

- человек стал пониматься как принципиально свободное существо.

- была частная собственность, которую и власть, и общество охраняли.