CC BY
22
Б. В. Носов (Москва)
Исследование о российско-польских научных связях в 1940-1960-е годы
В рецензии рассматривается новейший труд, посвященный советско-польским научным связям (Szumski J. Polityka a Historia. ZSRP wobec nauki historycznej w Polsce w latach 1945-1964. War-szawa, 2016). Особое внимание уделяется анализу методики и взглядов автора при изучении вопросов, связанных с возникновением Института славяноведения АН СССР и подготовкой советской трехтомной «Истории Польши». Ключевые слова: СССР, ПНР, российско-польские научные связи, Институт славяноведения АН СССР.
Изучение истории российской и польской науки и научных связей между двумя странами - одно из наиболее интенсивно развивающихся в начале XXI в. научных направлений в России и Польше. За последние годы в этой области было опубликовано немало научных трудов, защищен ряд диссертаций, успешно работала Комиссия историков России и Польши, отметившая в минувшем 2015 г. свое пятидесятилетие. Развитию интереса к данной проблематике способствовали «Дни российской и польской науки», проводившиеся начиная с 2001 г. поочередно в обеих странах Российской и Польской академиями наук.
Думается все же, что главной причиной актуальности названной проблематики стали идеологические трансформации, происшедшие в российском и польском обществе в ХХ в., особенно во второй половине минувшего столетия, и вызванные ими изменения методологических оснований и научных концепций в исторической науке обеих стран. Именно поэтому рецензируемой монографии польского исследователя Яна Шумского (Szumski J. Polityka a Historia. ZSRP wobec nauki historycznej w Polsce w latach 1945-1964. Warszawa, 2016. 429 s.), несомненно, принадлежит заметное место. Ее значение определено также и тем, что автор в качестве объекта исследований избрал не просто те или иные яркие эпизоды истории советско-польских научных связей, или же принял за исходный пункт некие личные впечатления и представления, что было характерно для историков старшего поколения. Он предпринял успешную попытку на осно-
ве фундаментальной источниковой базы представить целостную структурированную картину развития исторической науки в СССР и в ПНР изучаемого периода применительно к общей истории двух стан, проанализировать позицию советских властей по отношению к научному знанию и к сообществу ученых-историков. В основу источниковой базы исследования были положены архивные материалы высших партийных и государственных органов СССР и ПНР, архивы Российской и Польской академий наук и их институтов. Особо следует указать на детальное владение автором материалом как польской, так и российской историографии.
В первой же фразе Введения Я. Шумский указал, что целью книги «является определение главных направлений политики, которая проводилась высшим органом власти в СССР - Центральным Комитетом Коммунистической Партии* [...] в отношении учреждений исторической науки в Польше в 1945-1964 гг., а также ее практическая реализация»1. Изучаемый период, по словам автора, характеризовался стремлением советских властей не только к «политическому контролю, но и к надзору над наукой государств, включенных в сферу советского влияния»2.
Не вступая в дискуссию о том, что же представляла собой упомянутая Я. Шумским «система политического контроля» и какую роль в ней играли правившая в Польше ППР/ПОРП, другие политические партии или же, например, католическая церковь, мы остановимся на выяснении вопроса, о каком же «надзоре за польской наукой» идет речь в монографии. Далее автор отметил, что ЦК советской компартии «проводил идеологический надзор, инспирировал и формулировал направления политики партии не только в СССР, но и в значительной мере во всех странах "народной демократии", надзирая в то же время за их реализацией»3. Следовательно, речь идет не о «надзоре» только за польской исторической наукой как таковой, а о так называемой «линии партии» в отношении исторической науки в целом, в том числе и советских историков. В связи с этим приходит на память классическое высказывание Фридриха Энгельса о том, что «истине безразличны классы, но классам - не безразлична истина», а также напрашивается аналогия между государственными установками 1950-х годов и современной «исторической политикой», прово-
* Согласно Конституции СССР и в целом государственно-правовому устройству Советского Союза ЦК КПСС не являлся органом государственной власти. - Б. Н.
димой некоторыми странами официально, а иными - негласно, без публичного ее провозглашения. Названная «историческая политика» осуществляется правящими кругами самыми разными средствами, начиная от приоритетного финансирования и вплоть до прямого государственного администрирования и прокурорского надзора.
Однако отнюдь не упомянутая коллизия по вопросу о «партийности» исторической науки определяет основное содержание книги Я. Шумского. Монография состоит из 11 разделов, каждый из которых представляет собой относительно самостоятельный очерк истории сотрудничества ученых СССР и ПНР в двадцатилетний период его зарождения и становления после окончания Второй мировой войны. Пожалуй, впервые и в польской, и в российской историографии этот вопрос рассмотрен достаточно полно, без характерных для «советского периода» умолчаний, продиктованных политической целесообразностью. Поэтому можно уверенно утверждать, что как с точки зрения введенного в научный оборот материала источников, так и с точки зрения наблюдений и выводов автора каждый раздел составляет органическую часть монографии и имеет вместе с тем самостоятельное научное значение.
Не имея возможности остановиться на каждом из упомянутых разделов, хотелось бы указать на ряд наиболее, с нашей точки зрения, интересных вопросов. В частности, третий раздел4 посвящен, как заявляет сам автор, обстоятельствам создания Института славяноведения АН СССР. Разумеется, содержание раздела существенно шире, нежели вопрос об основании одного из академических институтов. Я. Шумский указывает, что в 1920-1930-е годы славяноведение не привлекало внимания советского руководства и рассматривалось как одно из проявлений «буржуазного национализма». Однако уже накануне Второй мировой войны и особенно в ходе войны, и сразу после ее окончания, отношение к славяноведческой проблематике меняется. Автор придерживается мнения, что в поисках «средств советизации» Восточной Европы «одним из инструментов этой политики был поворот к старой идее панславизма»5. Наиболее значимым актом советского руководства по организации научного обоснования «нового славянского движения», по словам Я. Шумского, стал намеченный на 1948 г. и так и не состоявшийся Конгресс славянских комитетов. Автор убедительно продемонстрировал, что подготовка конгресса в политике СССР была тесно связана с развитием политической ситуации в Юго-Восточной Европе и с советско-югославским конфликтом, со стремлением сплотить вокруг советского руковод-
ства своих славянских союзников. Однако применительно к исторической науке «славянская идея», которую «пытались использовать для проведения методологического переворота в гуманитарных науках славянских стран, - констатировал Я. Шумский, - не стала обязательным содержанием ни в научных исследованиях, ни, прежде всего, в политике Москвы в отношении своих славянских соседей. Планы эти были реализованы уже с использованием иных политических средств»6. Автор приходит к выводу, что Москва искала «прогрессивных историков» в славянских странах, а «координирующим центром» по организации там методологического переворота стал Институт славяноведения АН СССР. «Прикрытием для навязывания таких контактов стали фундаментальные проекты по написанию Истории славянских государств»7.
Возразить против концепции данного раздела можно было бы по двум пунктам. Во-первых, Я. Шумский механистически сводит славянское движение эпохи Второй мировой войны и отношение к нему советского государства к имперскому панславизму XIX в., однако «славянская идея» 1940-х гг. идеологически возникла как реакция на расовые теории нацизма, а движение славянской взаимности возродилось как ответ на гитлеровскую политику агрессии и геноцида славянских народов. Поддерживая славянское движение, СССР рассматривал его как одну из форм объединения антифашистских демократических сил в борьбе с нацизмом, что явно не соответствует некорректной аналогии с панславизмом в России XIX в.
Во-вторых, создание Института славяноведения было, разумеется, связано с политикой СССР в отношении славянского движения в годы борьбы с германским нацизмом. Не случайно длительное время одним из направлений работы института было исследование германской идеологии и политики «наступления на восток» (Drang nach Osten). Вклад славянских народов во всемирную историю и мировую культуру, без сомнения, заслуживает специального изучения, однако замысел, положенный в основание института, состоял в ином. Созданный в 1947 г. Институт славяноведения был задуман как научное учреждение, призванное исследовать исторический процесс становления «новой мировой системы», название, да и облик которой еще не были определены, поскольку в первые послевоенные годы было еще не ясно, какой путь социально-политического развития изберут освобожденные Красной армией от гитлеровцев европейские страны. А поскольку почти все они, за редкими исключениями, были славянскими, то и название «Институт славяноведения» было вполне
подходящим, освященным к тому же столетней историей славяноведения как международно признанного академического научного направления в России. С учетом высказанных соображений можно согласиться с выводом Я. Шумского, что Институт славяноведения АН СССР сыграл немаловажную роль в становлении основанной на принципах марксизма исторической науки в ПНР.
В связи с этим хотелось бы остановиться на седьмом разделе, озаглавленном «Создание марксистской "Истории Польши": знание "провозглашенное" и знание эмпирическое»8. Задача написания академических, своего рода «нормативных» историй славянских народов была поставлена перед советскими историками еще накануне войны. В ее решении принимали участие и польские историки-марксисты, принадлежавшие к коммунистическому движению, однако с установлением в Польше «народной власти» ее цели, содержание и политическое значение этого проекта существенно изменились. Я. Шумский детально анализирует развитие начатой в 1950 г. советско-польской дискуссии по проспекту готовившейся к изданию в СССР трехтомной «Истории Польши». Автор справедливо указывает на догматический характер изложенной И. С. Миллером советской концепции издания, на понятные трудности польских участников дискуссии при представлении своих возражений9. Хотя это, в частности, объяснялось и тем, что с польской стороны критике подвергались не только суждения советских коллег, но и приоритетное право последних реализовать в советской публикации собственные авторские позиции. Однако уже сам помещенный в монографии Шумского материал свидетельствует, что к обсуждению, проходившему как в Москве, так и в Варшаве, были привлечены достаточно широкие круги научной общественности, в том числе и «беспартийные» и даже «буржуазные» ученые, среди которых были Т. Мантой-фель, В. Куля, С. Кеневич. Видная роль в развернувшейся дискуссии как с советской, так и с польской стороны принадлежала медиевистам, специалистам по Новой истории. Не в последнюю очередь на научный характер обмена мнениями повлиял Б. Д. Греков. Таким образом, тон в обсуждении задавали не партийные догматики, а люди науки. Разумеется, подготовку издания курировал ЦК компартии, в частности М. А. Суслов, однако при соблюдении всех партийных канонов на первом месте все же оставались подлинно научные проблемы. Партийное руководство того времени было искренне убеждено в научности марксистского понимания истории и с этой точки зрения недвусмысленно продемонстрировало, что на первом месте для него
оставался принцип научности выработанной концепции и ее воплощения в подготавливаемом труде.
Думается, что именно этим объясняются дискуссии, развернувшиеся вокруг публикации каждого отдельного тома «Истории Польши». Так, Я. Шумский пишет, что по поводу публикации в Москве первого тома в 1954 г. «разразилась подлинная буря», автор указывает на обнаруженный в томе «целый ряд концептуальных и фактографических ошибок»10, к сожалению, не говоря, каких именно. Между тем один только перечень обсуждавшихся методологических и конкретно-исторических вопросов свидетельствовал о научном характере дискуссии, отнюдь не ограничившейся претворением в жизнь партийной директивы. Весьма важно и то, что эта дискуссия оказала существенное влияние на советских специалистов по отечественной истории, поставив ряд вопросов о типологической общности и особенностях феодализма у народов Восточной Европы с древнейших времен до конца XVIII в. Однако уже сам факт упомянутой Я. Шум-ским «бури» свидетельствует в первую очередь о развернувшемся широком и напряженном обсуждении, результатом которого стал выход в свет в 1956 г. новой редакции первого тома. Таким образом, как бы ни расценивать содержание этого издания, а оно, несомненно, было явлением своего времени, «История Польши» во многом стала плодом совместно выработанных советскими и польскими учеными научных представлений, а уж только потом директивно утвержденной партийной концепции.
Аналогичная дискуссия проходила вокруг второго тома «Истории Польши»11, однако в итоге и она завершилась публикацией согласованного текста. По-иному ситуация сложилась вокруг третьего тома, охватывавшего период с 1918 по 1945 гг. В данном случае столкновение мнений между советской и польской сторонами касалось совсем уже «недавнего прошлого», оно во многом, если не в решающей степени, определялось политической позицией, та же не в последнюю очередь зависела от жизненного пути участников обсуждения, среди которых трудно было провести грань между историками и политиками, с явным преобладанием последних. Эту дискуссию Я. Шумский определяет как «отражение процессов демократизации исторической науки в Польше»12. Именно тогда, в июле 1956 г., по его словам, «дошло до наиболее острых столкновений между польской и советской сторонами»13, когда Т. Данишевский, Ю. Ковальский и Л. Гросфельд выступили с острой критикой предложенного советскими коллегами текста. Впервые введенный в научный оборот
Я. Шумским ценный материал ярко отражает напряженную ситуацию, сложившуюся в период кризиса 1956 г. в Народной Польше, среди ученых-историков, прежде всего занимавшихся новейшим периодом и бывших в наибольшей степени связанными с «партийной» историографией ПНР. Автор не обошел вниманием и бытовавшие в те годы случаи внутренних интриг и доносительства. Однако думается, что подобные околонаучные явления хотя и влияли на общественную атмосферу, но все же не имели кардинального значения.
Главное же заключается в том, что автор проанализировал поднятые польскими историками дискуссионные проблемы: об оценке восстановления в 1918 г. независимой Польши, о «прогрессивности» восстановления польского государства, несмотря на его буржуазную природу и поражение попытки польских и советских коммунистов продвинуть социалистическую революцию на запад; о роли США на исходе Первой мировой войны; о характере политических партий в Польше 1918-1939 гг., в частности ППС; о роли политики Англии и Франции в период предвоенного кризиса 1938-1939 гг.; о советско-германском пакте 1939 г. и ряд других проблем. Шумский указал, что польские историки возражали против включения в том периода народной демократии. В этом советская сторона пошла навстречу своим польским коллегам. Тем не менее содержание третьего тома так и осталось несогласованным. Примечательно, что и до сегодняшнего дня поставленные в 1956 г. дискуссионные проблемы так и остаются в числе так называемых «трудных вопросов», обсуждаемых современными российскими и польскими историками.
Сформированная в 1950-е гг. историческая концепция истории Польши на протяжении почти 50 лет оставалась нормативной для исторической науки ПНР, несмотря на дискуссионный характер целого ряда ключевых проблем, например, о месте Украины в Речи Посполитой XVII в., на которые указал Я. Шумский и которым из-за ограниченности объема монографии не уделил достойного внимания. Однако уже сам приведенный автором анализ советско-польской дискуссии о советском издании «Истории Польши» свидетельствует о ее подлинно научном характере, что оказало существенное влияние на историческую науку в обеих странах. Разумеется, реализовывалась эта дискуссия в существовавших тогда общественных и политических рамках, с которыми историкам приходится считаться во все исторические эпохи и периоды. Подводя итог, Я. Шумский пишет: «Мерой значения и роли советского проекта создания канонического изложения истории Польши был
постоянный политический надзор соответствующих отделов и структур ЦК ВКП(б) / КПСС. Научный патронат над проектом от имени парии осуществлял Институт славяноведения АН СССР, в котором в 50-х годах ХХ в. выковывались концепции и схемы истории Польши и других славянских государств»14. Представляется, что приведенный автором конкретный исторический материал гораздо богаче. Он ярче отражает диалектику развития науки и ее взаимоотношения с властями, чем подобные схематичные выводы. Собственно, это можно было бы сказать по адресу каждого из разделов рецензируемой монографии. Думается, что ее главная ценность - в том, что она стала живым отражением уже относительно давней эпохи, отражением, основанным на уникальной источниковой базе. Поэтому эта книга будет иметь значение и для последующих поколений историков и широкого круга читателей, которые будут адресовать ей уже новые вопросы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Szumski J. Polityka a Historia. ZSRP wobec nauki historycznej w Polsce w latach 1945-1964. Warszawa, 2016. S. 17.
2 Ibid.
3 Ibid.
4 Ibid. S. 103-129.
5 Ibid. S. 106.
6 Ibid. S. 129.
7 Ibid.
8 Ibid. S. 240-271.
9 Ibid. S. 248-255.
10 Ibid. S. 256.
11 Ibid. S. 261-264.
12 Ibid. S. 264.
13 Ibid.
14 Ibid. S. 271.
B. V. Nosov
A study of Russian-Polish academic connections in 1940-1960s
The article dwells upon the newest publication dedicated to Soviet-Polish academic connections (Szumski J. Polityka a Historia. ZSRP wobec nauki historycznej w Polsce w latach 1945-1964. Warszawa, 2016). A special attention is dedicated to the analysis, methods, and views of the authors when studying the issues connected to the establishment of the Institute of Slavic Studies (Academy of Sciences of USSR) and the preparation of the Soviet "History of Poland" in three volumes.
Keywords: USSR, Polish People's Republic, Russian-Polish academic connections, Institute of Slavic Studies (Academy of Sciences of USSR).
