Исследование коллективных эмоций в социальных науках. (обзор) Текст научной статьи по специальности «Психологические науки»

СОЦИОЛОГИЯ ЭМОЦИЙ

2018.02.017. А.Ю. ДОЛГОВ. ИССЛЕДОВАНИЕ КОЛЛЕКТИВНЫХ ЭМОЦИЙ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ. (Обзор)1.

Ключевые слова: коллективные эмоции; ритуал; коллективное возбуждение; Э. Дюркгейм; эмоциональная энергия; эмоциональное заражение; подражание; эмпатия; аффект; социальный обмен; солидарность; конфликт.

В представленном обзоре рассматриваются современные теоретические и эмпирические исследования, посвященные проблеме коллективных эмоций. Проблематика эмоций имеет насыщенную историю изучения в социальных науках, однако большая часть исследований в этой области рассматривает эмоции как феномен индивидуальной психики. Тема коллективных эмоций на этом фоне уходит на второй план. При этом уже с момента зарождения и оформления социологии и психологии в качестве самостоятельных наук исследователи активно интересовались изучением коллективной силы эмоций и указывали на социальные последствия проявления эмоций индивидами. В частности, в конце XIX - начале XX в. о действии коллективных эмоций писали Э. Дюркгейм, рассматривавший коллективное возбуждение в ритуалах, и Г. Лебон, изучавший психологию толпы. Предлагаемый вниманию читателей обзор основан на материалах книги «Коллективные эмоции: Перспективы с точки зрения психологии, философии и социологии», вышедшей в 2014 г. под редакцией Кристиана

1 Обзор подготовлен в рамках научно-исследовательской программы по изучению эмоций, работа над которой ведется в Институте символического обмена (ИСО). Автор благодарит основателя и руководителя ИСО А.Б. Долгина за научно-методическую поддержку, ценные замечания и комментарии, высказанные при подготовке обзора.

фон Шеве (Свободный университет Берлина, Германия) и Микко Салмела (Коллегиум перспективных исследований Хельсинского университета, Финляндия) [Collective émotions.., 2014].

Рэндалл Коллинз (Пенсильванский университет, США) считает эмоции социальными феноменами по своей сути, поскольку они возникают в ситуациях, когда индивиды вступают во взаимодействие с другими людьми, начиная с самого раннего детства [Collins, 2014]. По мнению Коллинза, эмоции не просто социальны -как предсказуемые реакции на конкретные виды социальных взаимодействий, - но нередко и коллективны, поскольку они усиливаются, когда их разделяют другие. Э. Дюркгейм называл такое эмоциональное усиление коллективным возбуждением.

Автор отмечает, что эмоции участвуют в социальных взаимодействиях различными способами: как инициирующие элементы; как то, что отличает успешные социальные ритуалы от неуспешных; как мотивы, которые возникают в результате осуществления ритуалов, управляющих жизненными траекториями отдельных людей в конкретных способах реализации их социальной активности; как стратификация эмоциональной энергии между социальными классами и, в более общем виде, между людьми в социальном порядке, наделенными и лишенными власти; как разница в эмоциональных стилях и, следовательно, культурных единицах; как главный элемент в формировании и мобилизации политических интересов; как фактор, определяющий паттерны насилия [Collins, 2014, p. 299].

Ритуалы взаимодействия, как показывает Коллинз, формируются из следующих составляющих элементов. Во-первых, человеческие тела должны находиться достаточно близко друг к другу для того, чтобы они могли воспринимать микросигналы, которые передаются посредством голоса, телесной жестикуляции и выражения лица. Во-вторых, люди должны сконцентрировать свое внимание на одном и том же и стать взаимопогруженными в контексте общей сосредоточенности, благодаря чему возникает интерсубъективность. В-третьих, они должны испытывать общую эмоцию. Если эти три условия соблюдаются в достаточной степени и эмоции вместе со взаимной сосредоточенностью усиливаются, они формируют коллективное возбуждение (по Дюркгейму). Происходит постепенное вовлечение всех участников в общее настроение, кото-

рое ощущается ими сильнее, чем ощущалось бы каждым поодиночке, и которое переносит их как некая сила за пределы Я [Collins, 2014, p. 299].

Успешный ритуал взаимодействия, продолжает Коллинз, имеет три главных последствия. Во-первых, возникают солидарность, чувство принадлежности к общей идентичности. Во-вторых, появляются символы членства, уважаемая группой внешняя атрибутика, которая напоминает людям об их общем членстве. Если такой материальной атрибутикой выступает флаг или религиозный предмет, это, по Дюркгейму, сакральные объекты. Символами членства также могут быть действия, жесты, слова, конкретные люди. В-третьих, ощущается воздействие эмоциональной энергии -более продолжительного чувства, которым люди проникаются в группе и которое наполняет их уверенностью, энтузиазмом и инициативностью [ibid, p. 300].

Что касается элементов, из которых состоит ритуал взаимодействия, то не имеет значения, какие именно эмоции послужат его началом. Ритуал может родиться из ощущения общего счастья, например на празднике или вечеринке, однако успешные ритуалы возникают и вследствие общей печали, например на похоронах; его побудительным импульсом может стать гнев - главная политическая эмоция, которая используется для мобилизации группы при борьбе с врагом или же страх (по мнению Коллинза, еще одна из основных политических эмоций).

Ключевой момент, продолжает автор, состоит в том, что успешный ритуал, путем сосредоточения взаимного внимания и ритмического вовлечения индивидов, превращает любые совместные разделяемые эмоции в новую эмоцию - коллективный всплеск солидарности. Если мы все сердиты или грустны, вместе мы чувствуем себя лучше и сильнее, подчеркивает автор. Таким образом, ритуалы взаимодействия выступают в роли эмоциональных трансформаторов. Они используют эмоции первого порядка, такие как гнев, радость, грусть и т.д., и превращают их в солидарность, т.е. создают новые социальные эмоции высокого уровня из более примитивных эмоций [ibid].

Р. Коллинз считает, что эмоциональная энергия является одной из эмоций высшего порядка, создаваемых в ходе успешного ритуала взаимодействия. Эмоциональная энергия изменчива - ко-

гда ритуал взаимодействия интенсивен, после его завершения люди остаются «накачанными» уверенностью и энтузиазмом; в этом и состоит привлекательность таких ритуалов, о чем упоминал в свое время Дюркгейм. Людей привлекают религия, политика, пустая болтовня или академические лекции только в том случае, если все это успешные ритуалы взаимодействия; люди верят в них, они ин-тернализируют их послания, т.е. символические значения, выстраивая свою жизнь вокруг этих ритуалов, и пытаются повторить их вновь и вновь. Таким образом, эмоциональная энергия выступает основным мотиватором общественной жизни: успешные ритуалы привлекают людей к тем видам событий, в процессе которых они ощутили коллективное возбуждение в прошлом.

То же самое относится и к неуспешным ритуалам. Если ритуал непривлекателен и в ходе его осуществления не создаются коллективные эмоции, а эмоциональная энергия индивидов истощается, то люди чувствуют себя подавленными, немотивированными, отчужденными, поэтому в будущем они постараются избежать подобных ситуаций. В связи с этим теория Коллинза фокусируется не просто на ритуале взаимодействия, но на цепочке ритуала взаимодействия. Такая цепочка формируется благодаря тому, что люди переходят из одной социальной ситуации в другую не случайно, а ориентируясь на привлекательность тех из них, которые обеспечивают больше эмоциональной энергии. Соответственно, они избегают ситуаций, грозящих ее потерей. Этот механизм, по мнению Коллинза, также влияет на формирование разных типов личности (интровертов и экстравертов) [Collins, 2014, p. 300]. Более того, ритуал взаимодействия становится причиной возникновения эмоций, которые тесно переплетаются с ментальными процессами. По мере того как меняется интенсивность ритуала взаимодействия, меняется и цепь последствий в мышлении индивида: крайне негативные эмоциональные переживания закрепляются в сознании и «помечают» объекты отвращения.

Некоторые ритуалы взаимодействия характеризуются заметной асимметрией; в таких ритуалах внимание сосредоточено на одних людях в ущерб другим, так что первые получают гораздо более глубокий эмоциональный заряд и ощущение солидарности, чем другие. В религиозном ритуале все внимание сосредотачивается на лидере (священнике или проповеднике) как живом сакраль-

ном объекте, который заряжен энергией, полученной от аудитории, и наделен харизматическими свойствами. Подобная динамика, отмечает Коллинз, действует также в мире политики и светских развлечений; в последнем случае поп-звезды и спортивные герои создаются путем преднамеренного манипулирования ритуалами взаимодействия в коммерческих целях [Collins, 2014, p. 301-302].

Другой тип асимметричного ритуала взаимодействия возникает в том случае, когда группа состоит из двух противоборствующих сторон: одна часть группы может рассматривать членов другой как виновников или козлов отпущения в условиях применения ритуалов наказания или унижения. Эти ритуалы имели широкое хождение в досовременных обществах. Сегодня такой ритуал встречается, например, в традиционных исламских сообществах, когда участники коллективного наказания закидывают камнями женщину, обвиненную в сексуальном преступлении. Более мягкая версия стратифицированных ритуалов характерна для ситуаций подчинения власти, когда одна сторона отдает приказы, а другая их принимает, т. е. демонстрирует свою готовность выполнять то, что поручено. Согласно теории Коллинза, человек, отдающий приказ, получает эмоциональную энергию, поскольку он находится в центре внимания и контролирует ритм, который воспроизводят другие [ibid, p. 302].

Важным следствием стратифицированных ритуалов является то, что высшие социальные классы получают в свое распоряжение больше эмоциональной энергии, чем низшие. Для высшего класса повседневная жизнь состоит в том, чтобы находиться в центре успешных ритуалов; для низших - в том, чтобы участвовать в ритуалах, которые контролируются кем-то другим и истощают их эмоциональную энергию. Эти схемы цикличного генерирования высокой и низкой эмоциональной энергии служат механизмом микровзаимодействия, который поддерживает воспроизводство социальной стратификации.

Коллинз отмечает, что низшие классы (выполняющие приказы) могут найти собственные успешные ритуалы взаимодействия, но для этого им придется либо вступить в борьбу с властью, либо скрыться в нестратифицированной реальности (например, в ритуалах массового развлечения). Степень, с которой люди могут дистанцироваться от ритуалов, истощающих их энергию, является пе-

ременной; исторически большинство всегда находилось в «клетке» и не имело возможности избежать участия в угнетающих его ритуалах. Один из значимых сдвигов, связанных с модерном, можно охарактеризовать как количественное увеличение возможностей для такого «побега».

В досовременном обществе и в обществе раннего модерна, продолжает свои рассуждения автор, люди были социально ограничены преимущественно путем прямого принуждения или вследствие материальной нужды - они не могли уйти от хозяев без риска умереть с голоду. В обществах модерна / постмодерна действует более мягкая версия социального господства. Индивиды формально свободны в выборе того, с кем они связаны, но когда люди собираются вместе, некоторые из них все равно доминируют, находясь в центре внимания, потому что обладают большим, чем другие, культурным капиталом. Другие же будут исключены или окажутся на периферии группы, потому что они не знают общепринятых тем, о которых можно говорить, будь то обсуждение стиля или местных сплетен. Культурный капитал (в том смысле, который имел в виду П. Бурдье) не приводит к социальному доминированию напрямую, а действует, влияя на успех или неудачу ритуала взаимодействия, считает Коллинз. Таким образом, стратификация происходит внутри ритуалов повседневного взаимодействия, делая одни и те же ритуалы более эмоционально успешными для одних и менее успешными для других, так что одни восторженны и могут осуществлять свое господство, а другие отчуждены и вынуждены подчиняться.

Успешные ритуалы взаимодействия также предопределяют политический выбор, концентрированно выражая идеологии и интересы, замечает Коллинз [Collins, 2014, p. 303]. Автор считает, что мир - это сеть разговоров, так что мысли людей в любой момент времени суть продукты того, что возникло в предыдущих разговорах. Как и ритуалы взаимодействия, разговоры характеризуются той или иной степенью успеха или неудачи. В этом процессе имеется основополагающий эмоциональный аспект: идеи лучше запоминаются и имеют больше смысла, если они были связаны с эмоциями в момент их обсуждения. Таким образом, даже в спонтанном индивидуальном мышлении в сознании возникают именно такие -эмоционально нагруженные - идеи. В политической жизни любой

человек тяготеет к эмоционально успешным ритуалам взаимодействия и перенимает встроенные в них способы мышления; точно так же он дистанцируется от ритуалов, которые не работают и чьи символы малопривлекательны для мышления.

Коллинз резюмирует свою мысль следующим образом. Материальные интересы, возникающие в политическом процессе, сами по себе не приводят к борьбе между классами и группами интересов. Они должны быть социально сформулированы с помощью слов и символов; это становится возможным, когда ритуалы взаимодействия концентрируют внимание и создают общие эмоции вокруг определенных способов конструирования интересов в противовес другим (нацисты против евреев, коммунисты против буржуазии). Материальный мир и материальные ресурсы (человеческое тело, оружие, транспорт, деньги, технологии) тоже имеют значение, но они инертны и слепы до тех пор, пока не будут приведены в действие концентрированными сетями людей, находящимися в высшей точке эмоциональной / когнитивной коммуникации. Различные способы организации и концентрации ритуалов взаимодействия - это ключ к политическим действиям [Collins, 2014, p. 304].

С авторской теорией эмоций связано и предложенное Коллинзом объяснение феномена насилия. Эмоциональным началом конфликтной ситуации чаще всего является гнев, однако когда дело доходит до прямого акта насилия, лица и позы участников выражают уже не гнев, а страх и напряжение, что особенно заметно у того, кто атакует, подчеркивает автор. Этот вывод основан на визуальном анализе фотографий и видео, запечатлевших моменты насилия. Коллинз назвал это состояние конфронтационным напряжением / страхом (confrontational tension / fear - ct/f), подразумевая коллективную эмоцию, или общее чувство напряжения, которым характеризуется ситуация, когда люди угрожают насилием друг другу [ibid, p. 306]. Гнев, поясняет автор, это зачастую бахвальство, спектакль, блеф, призванный напугать противника и овладеть ситуацией. Как и любой из ритуалов взаимодействия, блеф и сам акт насилия могут быть успешными или неуспешным, но в большинстве случаев насилие просто прерывается.

Коллинз объясняет это следующей теоретической гипотезой: действие, побуждающее к насилию против другого человека в кон-

тексте ритуала взаимодействия, сталкивается с эмоциональным барьером ct/f. Самая сильная тенденция, проявляющаяся при взаимодействии, заключается в желании остановить насилие, если не обнаружен какой-либо другой путь, чтобы обойти этот барьер. Сознательно люди могут хотеть совершить насилие - бессознательно им это трудно сделать, считает Коллинз. Обойти барьер можно, применив насилие дистанционно (запуск ракеты, закладка взрывчатки) - в таком случае нет непосредственного контакта человека с человеком, и эмоция ct/f не возникает.

Отвечая на вопрос о том, почему попытка насилия порождает ct/f, автор связывает микротеорию насилия с теорией ритуала взаимодействия. Последняя говорит о том, что люди, фокусирующиеся друг на друге, постепенно переходят к взаимному увлечению и начинают ощущать интерсубъективность и солидарность. Насилие же -это попытка одного участника взаимодействия навязать другому ритм, которому тот сопротивляется. Напряжение, которое возникает при попытке применения насилия, происходит из-за стремления противостоять основной тенденции ритуала взаимодействия, которая ведет к солидарности. Угроза насилия полностью фокусирует внимание всех на одном из элементов ритуала взаимодействия, но естественное следствие - взаимное увлечение - противостоит борьбе за господство и стремлению причинить вред. Вот почему насилие вызывает такое напряжение и почему большинство конфликтных ситуаций прерывается. И даже в тех случаях, когда насилие развязывается, оно обычно не способно последовательно завершиться (например, большинство выстрелов с близкого расстояния производятся мимо, и чем меньше расстояние, тем чаще случается промах) [Collins, 2014, p. 307].

Наиболее важными способами обхода барьера ct/f Коллинз считает следующие.

1. Поиск слабой жертвы: слабая жертва прежде всего слаба эмоционально; бандитские нападения - это чаще всего драки, в которых небольшая группа (три-шесть человек) набрасывается на одинокую жертву.

2. Поддержка аудитории - она переносит конфликт между антагонистами из центра внимания. Увлеченность бойца и аудитории, которая его поддерживает, придает ситуации выраженный характер ритуального взаимодействия; эмоциональная солидарность

аудитории заряжает бойца энергией и размывает конфронтацион-ную напряженность и страх (ct/f).

В заключение Коллинз перечисляет области исследования, в которых можно применять теорию ритуалов взаимодействия: это правосудие (возможность примирения преступника и жертвы); деятельность общественных движений и организаций; успешность различных видов церквей; успешность в сферах обучения, армейской службы, бизнеса. Автор также обсуждает вопрос о том, насколько важно близкое телесное соприсутствие для успешного ритуала взаимодействия. В своих ранних работах Коллинз утверждал, что взаимодействие, опосредуемое телефоном, Интернетом или другими удаленными СМИ, слабее развивает эмоциональное возбуждение и микроритмическое увлечение и, таким образом, порождает меньшую солидарность и эмоциональную энергию. В то же время Р. Линг проанализировала социальные модели поведения пользователей мобильных телефонов и сделала вывод о том, что телефоны производят посредническое ритуальное взаимодействие средней силы, так как люди чаще всего звонят по телефону тем, с кем постоянно общаются лицом к лицу. Опосредованные связи в таком случае помогают людям поддерживать отношения, которые наиболее активно развиваются во время совместных встреч1. Поскольку электронные СМИ становятся все более сложным способом создания взаимно разделяемых ритмов, мы наблюдаем мир, в котором технологии микросоциологии «включаются» в механические устройства, считает Коллинз [Collins, 2014, p. 308-309].

Дарио Паес (Университет Страны Басков, г. Бильбао, Испания) и Бернар Риме (Лувенский католический университет, Бельгия) анализируют значение массовых скоплений людей для создания и воссоздания разделяемых всеми убеждений и эмоций [Páez, Rimé, 2014]. Массовые скопления могут иметь разные форматы: религиозные ритуалы, свадьбы, юбилеи, похороны, судебные заседания, фестивали, концерты, спортивные события, общественно-политические демонстрации и т.д. Как правило, коллективные скопления сопровождаются характерными эмоциональными голосовыми, визуальными и кинестетическими (двигательными) выраже-

1 Ling R. New tech, new ties: How mobile communication is reshaping social cohesion. - Cambridge (MA): MIT press, 2008.

ниями, которые имеют формализованные, стилизованные и повторяющиеся формы. Р. Сосис полагает, что совершение вместе с другими людьми подобных стилизованных и формализованных поступков порождает и поддерживает эмоциональную близость и когнитивный консенсус в социальной группе1. Такой взгляд на эмоциональные, социальные и познавательные эффекты коллективных скоплений полностью согласуется с классической моделью социальных ритуалов, предложенной Дюркгеймом.

В книге «Элементарные формы религиозной жизни» Дюрк-гейм проанализировал ситуации, в которых люди собираются в присутствии символов, репрезентующих их членство в группе и формирующих убеждение в том, что члены группы их разделяют2. Дюркгейм подчеркивал, что в таких коллективных ситуациях участники сосредотачивают свое внимание на общих объектах или общих темах в «особых» временных и физических рамках. Они действуют в унисон и скоординированно, путем синхронизации движений, действий, а также их голосовой и вербальной экспрессии. Таким образом, люди участвуют в скоординированном коллективном поведении, которое нагружено мощными символическими значениями.

Авторы отмечают, что сегодня в социальной психологии отсутствует эмпирическая модель изучения коллективных эмоций. Одна из наиболее востребованных исследовательских концепций была предложена С. Московиси3, который отмечал, что культовые празднования, описанные Дюркгеймом, это не единственный возможный тип событий, способствующий скоплению людей. Каждое связанное с аффектами событие объединяет людей и способствует их эмоциональной коммуникации или эмоциональной синхронности, которая состоит из эмоционального заражения и синхронности с другими, что содействует слиянию идентичностей (аналогично тому процессу, который описывал Дюркгейм на примере религиозных обрядов). Коллективные представления возникают в таких условиях, потому что люди создают их вместе, находясь в состоянии

1 Sosis R. Why aren't we all Hutterites? Costly signaling theory and religious

behavior // Human nature. - N.Y., 2003. - Vol. 14, N 2. - P. 91-127.

2 '

Durkheim E. Les formes elementaires de la vie religieuse: Le systeme totemique en Australie. - P.: Alcan, 1912.

3

Moscovici S. La machine à faire des dieux. - P.: Fayard, 1988.

сильного возбуждения, которое вызвано волнением вследствие воссоединения и подпитывается совместными песнями, танцами и сценическими действиями [Páez, Rimé, 2014, p. 204-205].

М. Чиксентмихайи, разработавший концепцию «оптимального переживания», утверждал, ссылаясь на идеи Дюркгейма, что такие переживания тесно связаны с коллективным возбуждением, которое возникает в границах ритуализованных социальных ситуаций. Согласно М. Чиксентмихайи, состояние оптимального переживания, или состояние потока, развивается, когда индивиды действуют в той области, в которой они хорошо разбираются (работа, спорт, игра или творческая деятельность), и когда налицо три условия этой деятельности: четкие цели, мгновенная обратная связь и проблема, которая может быть успешно решена с помощью имеющихся у человека ресурсов. Переживание потока как такового характеризуется: 1) полным растворением в переживании, 2) ощущением контроля над своей деятельностью и 3) слиянием сознания и действия (человек действует автоматически). Три основных психологических последствия вытекают из состояния потока: 1) деформация ощущения времени, 2) высочайшая степень внутреннего удовлетворения, 3) потеря самосознания, сопровождающаяся чувством слияния с окружающим миром1.

Используя данные собственных исследований, Д. Паес и Б. Риме проверили гипотезу, согласно которой массовые скопления людей усиливают позитивные аффекты, социальную интеграцию и социальные убеждения. В частности, они опросили участников народного шествия в бельгийских городах. Это ежегодное празднование, уходящее корнями в Средние века, сегодня проводится более чем в 80 городах страны и состоит из трехдневных религиозных процессий. Измерению подлежали следующие характеристики (отдельно для тех, кто принимал участие в шествии, и для тех, кто не участвовал): чувство собственного достоинства (шкала Розенбер-га), состояние тревоги (шкала STAI), показатель социальной интеграции, основные социальные убеждения (вера в доброжелательный мир и вера в справедливый мир). Сравнение показало, что участники шествия продемонстрировали более высокий уровень

1 Csikszentmihalyi M. Fluir: Una psicología de la felicidad. - Madrid: Circulo de Lectores, 1990.

чувства собственного достоинства, социальной интеграции, социальных убеждений и более низкий показатель состояния тревоги -по сравнению с теми, кто не участвовал в праздновании. Эти данные подтверждают гипотезы, которые можно вывести из модели Дюркгейма [Páez, Rimé, 2014, p. 208-209].

В другом экспериментальном исследовании случайно выбранных студентов, обучающихся по специальности «социальная работа» попросили подготовить плакаты с осуждением предрассудков в отношении мигрантов, после чего они должны были устроить в кампусе демонстрацию с этими лозунгами. В итоге, как удалось зафиксировать, экспериментально созданное коллективное скопление вызвало процессы эмоционального слияния и групповой интеграции, а также повышенное чувство уверенности и консолидацию [ibid, p. 210].

Таким образом, по мнению авторов статьи, представленные доказательства подтверждают выводы Дюркгейма о том, что эмоциональная общность является основой социальных ритуалов. Коллективные скопления усиливают аффекты, социальную интеграцию и социальные убеждения, способствуя эмоциональному единению участников и слиянию их идентичности с группой.

Дэвид Кноттнерус (Университет штата Оклахома, г. Норман, США) описывает последствия коллективных ритуальных событий в рамках «структурной теории ритуализации», которая составляет концептуальную базу его работы, и анализирует теоретическую модель эмоциональной интенсивности и приверженности коллективным ритуалам [Knottnerus, 2014]. Автор выделяет следующие характеристики коллективного ритуального события.

1. События подразумевают участие в них множества индивидов; количество участвующих может варьироваться от нескольких человек до десятков тысяч.

2. Коллективные эпизоды происходят регулярно, например по установленному графику; их проведение может быть связано с другими социальными событиями, такими как праздник крещения.

3. Коллективные мероприятия включают в себя стилизованные действия.

4. Этот тип социального события четко очерчен и отделен от повседневных социальных практик и событий. Природа этого разделения может быть довольно тонкой, включая, например, наличие

инструкции о пространственных, временных и визуальных особенностях, которые определяют, где, когда и как должен происходить коллективный ритуал. Событие рассматривается как уникальная социальная практика, удаленная от повседневной общественной жизни [Knottnerus, 2014, p. 313].

Теория структурной ритуализации Д. Кноттнеруса основывается на корпусе теорий и исследований, в которых основное внимание уделяется роли символических ритуалов в социальном взаимодействии и развитии социальной структуры. Теория структурной ритуализации связана с предположением о том, что повседневное поведение характеризуется набором социальных и индивидуальных ритуалов. Ритуализированные действия придают стабильность нашей жизни путем выражения различных смыслов, которые оказывают заметное влияние на наше поведение [ibid, p. 314].

Благодаря центральной роли ритуалов в поведении человека ритуализированные практики способствуют воспроизводству повседневной деятельности и взаимодействию людей в различных социальных условиях, структурируя тем самым групповую динамику. Такая упорядоченная практика встречается во всех областях общественной жизни и может включать ритуализированные формы взаимодействия в разных субкультурах, учреждениях и группах разного размера (в религиозных, профессиональных, молодежных группах, в медицинских учреждениях, семейных коллективах, в ходе спортивных мероприятий).

Как отмечает Д. Кноттнерус, ключевой концепцией, используемой в теории структурной ритуализации, является «ритуализированная символическая практика», которая определяется как эмоционально нагруженный набор действий, управляемый программой (схемой). Эта концепция описывает стандартизированное социальное поведение, которое основано на когнитивных картах акторов, или символических рамках с эмоциональным содержанием [ibid, p. 315].

Характеристики коллективного события, согласно Кноттне-русу, включают следующие элементы.

1. Общая сосредоточенность внимания акторов в коллективном событии означает, что внимание участников сконцентрировано на определенных объектах разного типа (последовательность дей-

ствий, физические предметы, индивиды или символы). Данный параметр может варьироваться от полного невнимания до чрезвычайно высокого уровня фокусирования; причем чем выше общий фокус внимания, тем интенсивнее коллективные эмоции, которые переживают участники этого опыта. Внимание акторов может определяться также их собственными характеристиками и ситуационными факторами (например, личные качества выступающего на мероприятии, его неспособность чувствовать окружение могут снизить внимание аудитории). Физический порядок, организация мероприятия и использование технологий также определяют степень групповой сосредоточенности на коллективном событии и его отдельных аспектах.

2. Темп взаимодействия: его скорость и ритмическое движение. Ритмическое движение означает, будут ли физические движения повторяться в социальном взаимодействии и как часто.

3. Взаимозависимость (вклад участников и сложность действий) выражается в осуществлении или распространении действий участников ритуального события, с одной стороны, и в степени дифференцированности действий, необходимых для осуществления коллективного эпизода, - с другой.

4. Ресурсы (человеческие и нечеловеческие) - доступные субъектам материалы, которые необходимы для участия в ритуализированной символической практике [Кпойпегш, 2014, р. 315-319].

Многие виды человеческих ресурсов, такие как умственные, физические и межличностные навыки людей, а также количество присутствующих, имеют решающее значение для участия в коллективных событиях. Одним из важнейших человеческих ресурсов Кноттнерус считает степень совместного присутствия или визуальной видимости участников. Ритуальные явления могут различаться в той степени, в которой люди осознают участие друг друга в коллективном эпизоде. Чем больше участников мероприятия, которые видны друг другу и знакомы между собой, тем больше людей осознают, что они являются частью коллективных сил, и тем существеннее эффект коллективной активности. Чем больше людей осознают участие друг друга в этом событии, тем глубже ощущение консенсуса между участниками коллективного события. Чем больше осознание консенсуса, тем явственнее социальное взаимопри-

знание среди участников, которое усиливает чувство удовлетворения и уверенность в коллективном опыте [ibid, p. 318].

Многие виды нечеловеческих ресурсов также могут влиять на производство коллективного события. Для проведения ритуальных выступлений может потребоваться множество сопутствующего реквизита - еда, мебель, оружие, музыкальные инструменты, транспортные средства, костюмы, баннеры, рисунки, шумоизоля-ция или украшения. Физическое расположение, в котором происходит событие, также чрезвычайно важно, поскольку организация пространства по-разному сказывается на восприятии коллективной деятельности. Аудиосистемы и телевизионные экраны могут фокусировать внимание людей на ключевых участниках мероприятия: постоянная демонстрация аудитории, участвующей в событии, нужной картинки усиливает чувство соприсутствия.

Увеличение эмоциональной интенсивности, или коллективных эмоциональных состояний, приводит к усилению приверженности ритуализированной деятельности у людей, участвующих в коллективных событиях, а также содействует закреплению символических сюжетов или убеждений, выраженных в этих практиках. Эмоции, такие как удовольствие, волнение, возбуждение, счастье, удовлетворение, гнев или отвращение, усиливают пыл, приверженность и преданность акторов ритуальным действиям и убеждениям группы во время события. Это обстоятельство влияет на преданность и лояльность индивидов к группе и способствует, в конечном счете, социальным связям и интеграции.

Ритуальная динамика действует на разных уровнях, продолжает Кноттнерус. Он описывает шестиуровневую (микро-макро) модель социального порядка и ритуальной динамики, в которую входят: отношения, сети, внутриорганизационные отношения, межорганизационные отношения, социетальная стратификация и мировая система. По мере движения от уровня к уровню число социальных связей увеличивается от нескольких до множества, их сложность возрастает, а диапазон конечных эффектов расширяется. Эта схема, резюмирует свои мысли Д. Кноттнерус, также объясняет, каким образом ритуалы действуют на разных уровнях общества, а практика, реализуемая в конкретном контексте, влияет на ритуалы, которые развиваются на разных структурных уровнях [Knottnerus, 2014, p. 320].

Элейн Хэтфилд, Меган Карпентер, Ричард Л. Рэпсон (Гавайский университет в Маноа, США) подробно анализируют феномен эмоционального заражения, рассматривая его в качестве предтечи коллективных эмоций [Hatfield, Carpenter, Rapson, 2014]. Авторы подчеркивают, что примитивное эмоциональное заражение обладает критически важным значением для понимания человеческого сознания, эмоций и поведения; оно служит основным строительным блоком человеческого взаимодействия, помогает «читать мысли» других и позволяет делиться чувствами, «ощущая себя» в эмоциях других. Объясняя механизм эмоционального заражения, авторы описывают три связанных с ним компонента: подражание, ответная реакция, собственно заражение.

Существуют различные виды подражания: мимическое, голосовое, постуральное (относящееся к положению тела). Ряд экспериментов доказывает, что при общении лицом к лицу люди автоматически и непрерывно подражают и синхронизируют с другими свои движения, выражение лица, звучание голоса, позу, поведение1. Они делают это быстро, автоматически подражая и синхронизируя сразу несколько эмоциональных характеристик в одно мгновение. Подражание мимике лица, голосу, позам и движениям, возникающее путем активации и / или обратной связи (мимической, голосовой, постуральной), влияет на эмоциональные переживания людей. Согласно Э. Хэтфилд и ее коллегам, эмоциональное переживание может зависеть от: 1) центральной нервной системы, которая ответственна за изначальную направленность подражания / синхронности; 2) центростремительной (афферентной) обратной реакции, исходящей от мимического, вербального или постураль-ного подражания; 3) осознанного самовосприятия, посредством которого люди делают выводы о своем собственном эмоциональном состоянии, основываясь на собственном экспрессивном пове-дении2.

1 См., например: Hatfield E., Cacioppo J., Rapson, R.L. Emotional contagion. -N.Y.: Cambridge univ. press, 1994; Rizzolatti G., Craighero L. The mirror-neuron system // Annual rev. of neuroscience. - Palo Alto (CA), 2004. - Vol. 27, N 1. - P. 169192.

2

Hatfield E., Cacioppo J., Rapson R.L. Emotional contagion. - N.Y.: Cambridge univ. press, 1994.

В результате подражания и ответной реакции люди склонны «улавливать» чужие эмоции. Исследователи нейронных процессов утверждают, что в этом случае запускается определенный тип нейронов (зеркальные нейроны). Таким образом, процесс эмоционального заражения состоит из трех этапов: подражание ^ ответная реакция ^ заражение. Авторы статьи полагают, что процессы, которые заставляют отдельных индивидов «ловить» чужие эмоции, точно так же действуют и в толпе. Например, один человек в критической ситуации отражает страх и панику другого, затем оба они вызывают аналогичные реакции у других - и дальше по нарастающей.

Э. Хэтфилд и ее коллеги рассматривают конкретные примеры коллективного эмоционального заражения. Известным историческим примером могут служить так называемые «пляски Святого Вита» во время эпидемии чумы в средневековой Европе. Этот случай связан с возникшим в Германии поверьем, которое обещало здоровье тем, кто будет танцевать перед статуей Святого Вита в день его именин. Пущенный слух распространялся от города к городу, запуская танцевальную манию: люди кричали, бились в экстазе рядом со статуей, вплоть до эпилептических конвульсий.

Культурно-антропологический пример эмоционального заражения связан с «манией подражательства» и, в частности, с «арктической истерией», которая была зафиксирована антропологами. Описан случай, когда якутские женщины страдали от непроизвольного повторения за собеседником его слов, жестов, мимики. Также известен случай, произошедший во время парада 3-го Забайкальского казацкого полка, состоящего исключительно из местных жителей. Солдаты вдруг стали повторять все слова командира, и чем больше он злился, посылая в адрес солдат ругательства, тем оживленнее строй повторял их за ним.

Социологический пример эмоционального заражения описан в исследовании А. Керкхофа и Р. Бэка, которые подробно изучили события, произошедшие на заводе в Монтане, США, в 1962 г.1 Завод был закрыт после сообщения о вспышке неизвестной эпидемии, от которой пострадали как минимум десять женщин и один мужчина. У них наблюдались сильная тошнота и сыпь на теле. Бы-

1 Kerckhoff A.C., Back R.W. The June bug: A study of hysterical contagion. -N.Y.: Appleton-Century-Crofts, 1968.

ло объявлено, что причиной болезни стало неизвестное насекомое, которое могло попасть на завод с поставкой сырья. Таинственная эпидемия распространялась, и уже через неделю со схожими симптомами в больницу обратились трое мужчин и 59 женщин (из 965 работников завода). В итоге эксперты, не найдя медицинских причин болезни, пришли к выводу, что эпидемия была вызвана истерическим заражением. Керкхоф и Бэк провели серию интервью с теми, кто переболел, с теми, кто не заболел, и с теми, кто был свидетелем эпидемии. Они также изучили составленные в тот период медицинские записи. Выводы были следующими.

1. С наибольшей долей вероятности «заболевшие» мужчины-рабочие в период действия «эпидемии» переживали тяжелые времена; женщины были более восприимчивы к «заразе», если они не были счастливы в браке или чувствовали себя ответственными за семью, были перегружены работой, изнурены или ощущали себя в ловушке. Мужчины были особенно уязвимы, если им не хватало навыков для преодоления стресса. Женщины не «заражались», если у них не было времени на болезнь или же они остро нуждались в работе и боялись ее потерять; те же из них, кто имел гарантию занятости, быстро становились жертвами «эпидемии».

2. Люди, заболевшие первыми, были одиноки, страдали неврозами и припадками слабости. Однако как только паника начала распространяться, чаще всего стали «заражаться» те мужчины-рабочие, у которых были тесные эмоциональные связи с другими «инфицированными» работниками. Женщины, которые были одиноки или являлись аутсайдерами (афроамериканки, новые работницы или работницы, живущие в районах, расположенных далеко от зараженных), т.е. входили в иные социальные группы, не болели. Многие из них вообще скептически относились к тому, что болезнь существовала в реальности [Hatfield, Carpenter, Rapson, 2014, p. 117].

В качестве медицинского примера эмоционального заражения гавайские исследователи ссылаются на изучение феномена ожирения, проводившееся в 2011 г.1 Последние несколько лет эпидемиологи начали изучать массовые психогенные болезни, в которых

1 Christakis N.A., Fowler J.H. Connected: The surprising power of our social networks and how they shape our lives: How your friends' friends' friends affect everything you feel, think and do. - Boston (MA): Back Bay books, 2011.

симптомы начинают проявляться в группах людей, передаваясь с помощью механизма социального заражения. Некоторые ученые полагают, что в основе этого процесса лежит эмоциональное либо интеллектуальное заражение. Например, ожирение может распространяться через социальную сеть, подобно вирусу, когда люди «заражают» других своим восприятием и привычками. Авторы исследования обнаружили, что если у вас есть тесный контакт с человеком, страдающим ожирением, то вероятность того, что вы тоже будете им страдать, возрастает. Исследователи также обнаружили, что курение, проблемы со сном, употребление наркотиков, депрессия и развод тоже «заразны».

Мартин Брудер (Констанцский университет, ФРГ), Агнета Фишер (Амстердамский университет, Нидерланды), Энтони С.Р. Мэнстед (Кардиффский университет, Великобритания) рассматривают соотношение индивидуальных и коллективных эмоций [Bruder, Fischer, Manstead, 2014]. Авторы фокусируются на мгновенных взаимодействиях в конкретной ситуации, т.е. описывают процессы, которые возникают в ходе прямых личных контактов и связаны с эмоциями, формирующимися в конкретных обстоятельствах. В качестве концептуальной основы, связывающей между собой индивидуальные и коллективные эмоции, исследователи используют теорию примитивного эмоционального заражения и модель социальной оценки. В процессе анализа они ссылаются на конкретный кейс, имевший место на борту пассажирского авиалайнера: самолет попал в зону турбулентности, стюардесса запаниковала и стала кричать, что вызвало всеобщую панику.

Теория примитивного эмоционального заражения, пишут авторы, предполагает, что можно установить связь между выражением эмоций одним человеком и эмоциями другого. Контекст, в котором происходит выражение эмоций, не играет непосредственной роли в этом описании и не принимается во внимание. Предполагаемый процесс эмоциональной конвергенции осуществляется следующим образом: когда отправитель выражает эмоции, воспринимающий начинает автоматически подражать этому выражению. Таким образом, речь идет о моторном проявлении эмоции. Кроме того, посредством внутренних автоматических механизмов ответной реакции выражение воспринимающего оказывает конгруэнтный эффект на его собственные эмоции. Например, пассажир, ко-

торый кричит во время турбулентности на борту воздушного судна, будет испытывать более сильный страх только потому, что самовыражение страха мимикой и голосом повлияет на его собственное состояние посредством внутренних процессов обратной связи [Bruder, Fischer, Manstead, 2014, p. 142-146].

Теория социальной оценки предлагает учитывать межличностное эмоциональное влияние, в котором центральную роль играют интеграция с эмоциями другого и контекст происходящего. Выражение эмоций рассматривается как смысловой сигнал, с помощью которого передается важная информация об окружающей среде. Социальная оценка - это процесс интеграции информации, которая получена путем выражения эмоций другими, в собственную оценку ситуации. Таким образом, поведение, мысли и чувства одного или нескольких индивидов в эмоциональной ситуации оцениваются в дополнение к оценке самого события [ibid, p. 146].

Логика этого подхода заключается в следующем. Во-первых, эмоции возникают на основе оценки индивидом окружающей обстановки. В случае с турбулентностью в воздухе пассажиры, которые знают, что самолет спокойно выдерживает турбулентность, будут испытывать меньше страха, чем те, кто сомневается в надежности воздушного судна. Следовательно, одна и та же ситуация может способствовать разной степени одного и того же эмоционального состояния (или даже возникновению разных эмоций) - в зависимости от того, как люди интерпретируют обстоятельства.

Во-вторых, во многих случаях отправитель эмоции участвует в параллельных процессах индивидуальной оценки. Существует два способа узнать об оценке другого человека в рамках этого процесса. Поскольку выражение эмоций относится к ощущению эмоций, такие выражения могут позволить воспринимающему определять эмоциональное состояние отправителя; интуитивное понимание того, как эмоции связаны с оценками, позволяет воспринимающему приписывать специфические оценки отправителю. Другой способ связан с тем, что воспринимающие могут непосредственно сделать заключение об оценке из характеристик выражения эмоции.

В-третьих, в тот момент, когда воспринимающий выражение эмоций других передает свои собственные оценки посредством собственных же эмоциональных выражений, могут образоваться «согласованные рамки» в отношении толкования ситуации, и таким

образом будут генерироваться коллективные эмоции. В интерактивном двунаправленном процессе два человека, столкнувшиеся с одной и той же ситуацией, могут одновременно отправлять свои эмоции и воспринимать эмоциональные выражения других. В случае с турбулентностью вполне вероятно, что стюардесса выражала не только свои эмоции, но и восприняла реакции страха пассажиров, что, возможно, усилило ее собственную реакцию.

М. Брудер, А. Фишер и Э. Мэнстед отмечают, что возможны два способа эмоциональной конвергенции. Первый связан с теорией примитивного эмоционального заражения и основан на гипотезе о том, что воспринимающий автоматически подражает выражению эмоций отправителя и что эти выражения подражания обладают конгруэнтным воздействием на эмоции воспринимающего. Второй способ, базирующийся на теории социальной оценки, предполагает, что эмоциональные выражения отправителей содержат информацию о том, как следует оценивать ситуацию, что влияет на оценку события воспринимающим эти выражения и сопутствующие этому процессу чувства. Авторы полагают, что эти способы обычно работают параллельно, но при этом первый подразумевает большую степень автоматизма реакции, тогда как второй является более осознанным [Bruder, Fischer, Manstead, 2014, p. 145].

Таким образом, применительно к эмоциям теория социальной оценки основана на утверждении о том, что эмоции выполняют социальные функции: выражение эмоций передает оценочную информацию другим, информируя их, например, об угрозах и возможностях окружающей среды. При каких обстоятельствах людям нужно оценивать чужие эмоции? Для ответа на этот вопрос авторы статьи выдвигают гипотезу неопределенности, согласно которой люди будут испытывать сильную мотивацию к отслеживанию эмоций других в тех случаях, когда сами они не уверены в эмоциональном значении события. Если люди не могут выработать образец оценки той или иной ситуации (например, при дефиците нужной информации) или не уверены в собственных оценках, они будут стремиться получить релевантную информацию из эмоциональных выражений других или подтвердить свои первоначальные оценки, обращаясь к их эмоциональному выражению. Эту гипотезу, в частности, подтверждает наблюдение за малолетними детьми: когда они сталкиваются с неопределенными ситуациями, они об-

ращаются за эмоциональной информацией к своим родителям [Bruder, Fischer, Manstead, 2014, p. 147].

Еще одна гипотеза, которую выдвигают авторы, - гипотеза надежности: выражение эмоций, которые оцениваются как надежные, будет иметь иное влияние на воспринимающего, чем выражение эмоций, считающихся ненадежными. В случае с самолетом в условиях турбулентности речь идет о том, что для воспринимающего будет очень значимо, кто именно кричит: стюардесса (более надежный источник) или обычный пассажир (менее надежный источник). Исследования показывают, что два измерения - доброжелательность / доверительность и компетентность -имеют центральное значение для восприятия надежности информации, полученной от других [ibid, p. 148]. Эти измерения остаются стабильными в разных культурах1.

М. Брудер и его коллеги отмечают, что при рассмотрении вопроса, касающегося коллективных эмоций, следует различать эмоциональные процессы, идущие «снизу вверх» и «сверху вниз». С помощью первых влияние социальной среды создает межличностную конвергенцию, которая затем распространяется на других, формируя общие или коллективные эмоции. Процессы «сверху вниз» связаны с действием групповых норм, которые влияют на опыт и выражение эмоций членами группы и приводят к эмоциональной конвергенции. Процессы эмоционального заражения и социальной оценки, таким образом, явно движутся «снизу вверх», а не «сверху вниз» [ibid, p. 151].

Возвращаясь к случаю с турбулентностью в самолете, можно сказать, что в некоторых ситуациях существование группы не может предшествовать совместному переживанию эмоций; но совместное эмоциональное переживание может трансформировать отдельных лиц в социальную группу (опыт переживания страха в самолете создал чувство общности среди пассажиров). Однако существуют обстоятельства, при которых влияние «сверху вниз» имеет центральное значение для формирования коллективных эмоций. Это особенно заметно в сложившихся группах, которые раз-

1 Towards an operationalization of fundamental dimensions of agency and communion: Trait content ratings in five countries considering valence and frequency of word occurrence / Abele A.E., Uchronski M., Suitner C., Wojciszke B. // European j. of social psychology. - Chichester, 2008. - Vol. 38, N 7. - P. 1202-1217.

деляют общие нормы и ценности. В отношении таких групп имеется множество доказательств эмоциональной конвергенции. Например, наблюдая за спортивной командой, можно сделать вывод о том, что индивидуальные настроения игроков в значительной степени предопределяются «средним» настроением членов команды.

В статье Илмо ван дер Лёве и Брайана Паркинсона (Оксфордский университет, Великобритания) рассматривается взаимосвязь реляционных эмоций и социальных сетей [Van der Löwe, Parkinson, 2014]. Авторы подчеркивают, что большинство эмоций оперируют в социальном контексте и выполняют различные социальные функции, одной из которых является управление отношениями между людьми. Такие эмоции, которые способны также выстраивать отношения в группах и социальных объектах, британские социологи называют реляционными. Следовательно, эмоции - это одновременно и способ осмысления этих отношений, и инструмент их формирования. Авторы увязывают понятие реляционных эмоций с терминологией и концепциями социальных сетей. По их мнению, широкий спектр явлений как в естественных, так и в социальных науках может быть концептуализирован в качестве сетей (взаимное регулирование генов, нервная активность, международная торговля, телекоммуникация), и эмоции не являются исключением [ibid, p. 125].

Ван дер Лёве и Паркинсон отмечают, что сетевая теория стремится идентифицировать общие принципы, алгоритмы и инструменты, которые определяют поведение акторов. Социальная сетевая наука анализирует сети людей и занимается исследованием динамических социальных структур. Она фокусируется не на отдельных явлениях (будь то индивидуальные поведение, сознание или эмоции), а на характере взаимодействия людей друг с другом и способах создания динамических структур взаимодействия, которые подлежат изучению в качестве отдельного феномена. Использование сетей как инструмента объяснения позволяет понять, как процессы, принадлежащие одному из уровней сетевой системы, влияют на другие уровни (от микро- до макропроцессов). Сети могут легко связывать различные уровни анализа, поскольку они ие-рархично встроены друг в друга. В частности, уровни социальной сети исключительно релевантны внутриличностным, межлично-

стным, социальным и культурным уровням анализа, описанным Д. Кельтнером и Дж. Хайдтом1.

Фокусом внутриличностного уровня анализа служат люди в качестве отдельных индивидов. В терминах социально-сетевого анализа каждый индивид концептуализируется как социальный актор, способный создавать, поддерживать и разрывать отношения с другими акторами. Таким образом, акторы представляют собой строительные блоки любой социальной сети. На внутриличностном уровне эмоции выполняют две реляционные функции. Во-первых, они снабжают людей информацией о социальных событиях или условиях (например, глубина переживания любви служит для людей мерой оценки романтических обязательств). Во-вторых, эмоции подготавливают человека к реакции на возникающие проблемы или открывающиеся возможности посредством изменений в сознании и физиологии (в частности, сильный страх побуждает сознание готовиться к бегству; одновременно происходят физиологические изменения в циркуляции крови, которая приливает к мышцам ног) [Van der Löwe, Parkinson, 2014, p. 128-129].

На уровне межличностных отношений эмоции проявляются в специфических межличностных контактах, что делает этот вариант анализа реляционным по своей сути. Этот мгновенный межличностный контакт происходит путем изменения выражения лица, голоса, направления взгляда, позы и с помощью других эмоциональных сигналов. Эмоции, отмечают авторы, - это не просто субъективные реакции на внешнюю ситуацию, они выражают взаимодействие между человеком и ситуацией. Иначе говоря, это динамические способы взаимодействия, которые перенастраивают отношения в общей среде, передавая информацию об этих отношениях как самому индивиду, так и другим людям [ibid, p. 129-130].

Хотя реляционные эмоции основаны на диадических взаимодействиях, существует множество причин, по которым они выходят за пределы парных отношений. В частности, когда люди испытывают сильную эмоцию, они позже почти всегда делятся ею с другими в процессе социального обмена. Таким образом, эмоция, возникшая в контексте одного взаимодействия, скорее всего, будет

1 Keltner D., Haidt J. Social functions of emotions at four levels of analysis // Cognition a. emotion. - L., 1999. - Vol. 13, N 5. - P. 505-521.

передана в другой контекст взаимных контактов, связывая отдельные диады в более крупную сетевую структуру (социальный и культурный уровни анализа).

Важная особенность рассмотрения эмоций и сетей «в одной связке» состоит в том, что человек может испытывать эмоции по отношению к другим даже при отсутствии прямого личного контакта с ними. Британские социологи полагают, что помимо формирования прямых межличностных отношений эмоции могут рекон-фигурировать более крупные модели отношений. Это означает, что эмоции, возникшие между двумя индивидами, могут влиять на отношения между другими людьми. В качестве примера они описывают ситуацию ревности: партнер А может почувствовать, что его отношения с партнером B находятся под угрозой из-за новых отношений между акторами B и C; для возникновения «триадической ревности» актору C достаточно присутствовать в отношениях только символически и не обязательно - физически [Van der Löwe, Parkinson, 2014, p. 131].

Эмоции, с точки зрения их направленности, всегда связаны с тем или иным социально значимым объектом. Что касается сетей, то таким объектом является человек. Паркинсон и его коллеги делают различие между субъектом эмоций, возникающих в социальных контекстах, и их объектом (т.е. между тем, кто переживает эмоции, и тем, на кого они направлены), что дает возможность выделять по меньшей мере пять типов эмоций, включая групповые и межличностные1. Межгрупповые эмоции испытывают индивиды, которые сами определяют себя в качестве членов ингруппы и имеют аутгруппу в качестве объекта своих эмоций. Личные эмоции, направленные на аутгруппы, касаются ситуаций, когда люди воспринимают других как членов аутгрупп, не относя себя к ингруппе. То же самое относится к личным эмоциям, направленным на ин-группы, но в этом случае люди испытывают эмоции по отношению к своей собственной ингруппе, не отождествляя себя с ней. Групповые эмоции, направленные на ингруппы, схожи, за исключением случаев, когда субъект эмоций идентифицируется с ингруппой. Наконец, групповые эмоции, направленные на индивидов, относятся

1 Parkinson B., Fischer A.H., Manstead A.S.R. Emotion in social relations: Cultural, group and interpersonal processes. - N.Y.: Psychology press, 2005.

к ситуациям, в которых индивид, идентифицирующий себя с группой, испытывает эмоции по отношению к другому индивиду (например, британцы, скорбящие после смерти принцессы Дианы) [Van der Löwe, Parkinson, 2014, p. 135-136].

Дженис Р. Келли, Николь Э. Иэннон, Меган К. Маккарти (Университет Пердью, США) в статье, посвященной функциям групповых аффектов, подчеркивают, что совместно разделяемый аффект, под воздействием которого члены группы испытывают схожие валентные аффективные состояния, выполняет несколько функций, включая упрощение общения и внутригрупповое сближение [Kelly, Iannone, McCarty, 2014]. Авторы описывают механизмы и контекстуальные факторы, которые связаны с аффектом и могут усиливать его распространение среди членов группы. Также они анализируют ограничивающие условия разделяемого аффекта и рассматривают несколько типов разрушительных эмоциональных переживаний в группах, такие как массовая истерия и групповая паника.

По мнению американских исследователей, аффект - это зонтичное понятие, которое используется для описания переживаний, различных по своей продолжительности, силе и причинам возникновения. В своей статье они используют именно этот обобщающий термин, а не специфичные термины, такие как эмоции и настроения, считая, что понятие «аффект» носит всеобъемлющий характер [Kelly, Iannone, McCarty, 2014, p. 175-176].

В качестве двух основных функций совместно разделяемого аффекта в группах авторы подробно анализируют коммуникацию и укрепление группы.

1. Коммуникация. Разделяемый аффект - это среда, в рамках которой среди членов группы может распространяться важная информация (так, если один человек испуган и выражает эмоцию страха, это может сигнализировать другим об опасности, позволяя группе адекватно реагировать на внешнюю угрозу). Также аффект передает информацию о внутренних состояниях группы (психические состояния, поведенческие намерения членов группы) [ibid, p. 178-179]. Большое значение имеют также аффективные выражения лидеров групп, поскольку эти выражения передают психические состояния и поведенческие намерения, связанные с восприятием лидером текущей работы. Проведенные исследования

свидетельствуют о том, что позитивное настроение лидера может информировать группу о том, что достигнутый результат приемлем, а отрицательное - что решение задачи не устраивает лидера1. Передавая эту информацию о психических состояниях членов группы и поведенческих намерениях, эмоциональные выражения в группах могут вызывать конкретные реакции получателя, координируя таким образом действия членов группы. Совместно разделяемый позитивный аффект связан с усилением сотрудничества и снижением группового конфликта.

Аффект также может передавать важную информацию о структуре группы, в частности о реляционном положении членов группы. Более высокий статус в группе связан с переживанием положительного аффекта, более низкий статус - с переживанием негативного аффекта. Статус может быть связан и с конкретными эмоциональными состояниями: высокий статус - с гордостью и гневом, низкий - с благодарностью, печалью и виной. Высокостатусным членам группы также разрешено выражать более широкий спектр аффективных состояний, чем людям с более низким статусом.

2. Укрепление группы. Это одновременно положительный аффект для членов группы и негативный по отношению к членам других групп. Разделяемый положительный внутригрупповой аффект солидаризирует членов группы и обеспечивает коллективную идентичность, разделяемый негативный аффект по отношению к «чужому» может также укрепить связь группы. Разделяемый позитивный аффект, направленный на группу, помогает повысить сплоченность и приверженность группе. Иногда такое укрепление улучшает активность группы [Kelly, Iannone, McCarty, 2014, p. 180-181].

Однако существуют ограничительные условия для обмена аффектом в группах. Если бы разделяемый аффект не имел ограничений, то наиболее экстремальные отрицательные и позитивные спирали группового настроения генерировали бы неустойчивые неработоспособные эмоциональные переживания. Хотя группы могут испытывать экстремальные аффективные состояния, в большинстве случаев эмоциональные переживания носят умеренный характер. Особенно важны для ограничения аффекта процессы,

1 Sy T., Côté S., Saavedra R. The contagious leader: Impact of the leader's mood on the mood of group members, group affective tone and group processes // J. of applied psychology. - Binghamton (NY), 2005. - Vol. 90, N 2. - P. 295-305.

идущие «сверху вниз». Например, группы действуют в контекстах, которые содержат информацию о соответствующем эмоциональном выражении. Эти контекстуальные нормы могут служить ограничением для распространения аффекта или сдерживать экстремальные переживания.

Авторы также обращают внимание на такие аспекты аффектов в группах, как дисфункциональность, разрушительность и даже катастрофичность. К разряду таких групповых состояний относятся массовая истерия и групповая паника. Массовая истерия возникает, когда коллективная тревога вызвана широко распространившимися слухами об угрозе. С. Уэсли различает два типа подобных коллективных эмоциональных состояний: истерия тревоги и моторная истерия1. Первая обычно наступает очень быстро и длится недолго; как правило, она возникает в качестве реакции на внезапное появление угрожающего объекта. Такая истерия превращает симптомы тревоги в физические симптомы (одышка, тошнота, головная боль). Второй тип - моторная истерия - усиливается постепенно и проходит медленнее; такие состояния обычно возникают в условиях крайнего стресса и жестких внешних ограничений. Ее симптомом считается проявление беспокойства, сопровождающееся судорогами или тиком. Групповая паника возникает в тех случаях, когда эмоции страха (беспокойство или испуг) быстро распространяются в толпе. Авторы дифференцируют панику избегания, при которой группа стремится избежать участия в неприятной ситуации, и панику жадности, при которой группа стремится завладеть ограниченным ресурсом до того, как он иссякнет [Kelly, Iannone, McCarty, 2014, p. 184].

Эдвард Дж. Лоулер (Корнеллский университет, г. Итака, США), Шейн Р. Тай (Университет Южной Каролины, г. Колумбия, США), Дженку Юн (Женский университет Ихва, г. Сеул, Южная Корея) обращаются к проблеме коллективных эмоций, возникающих в процессе социального обмена [Lawler, Thye, Yoon, 2014]. Они полагают, что социальный обмен как форма взаимодействия, основанная на личном интересе, оказывает существенное эмоциональное влияние на индивидов, так что при определенных услови-

1 Wessely S. Mass hysteria: Two syndromes // Psychological medicine. - Cambridge, 1987. - Vol. 17, N 1. - P. 109-120.

ях индивидуальные эмоции трансформируются в коллективные. Эмоции являются коллективными, если у акторов есть совместно разделяемые чувства, которые сами акторы воспринимают или определяют в качестве таковых. Коллективные эмоции усиливают сплоченность и солидарность реляционных или групповых связей и увеличивают вероятность того, что акторы будут включены в реляционный объект, участвующий во взаимодействии. Такими объектами могут быть небольшие группы, организации, сообщества и даже нации.

Для социального обмена требуется как минимум два человека, и он происходит только в том случае, если обе стороны могут что-то получить друг от друга. То, что приобретается, зависит от ценности, которая измеряется результатами или товарами, и от того, насколько эти ценности доступны или недоступны для получения из альтернативных источников. Ричард Эмерсон в своем классическом определении социального обмена подчеркивал, что этот процесс представляет собой повторяющийся обмен между одними и теми же акторами в течение времени1. Социальное в социальном обмене, таким образом, предполагает сеть или постоянную реляционную групповую связь между акторами, а также между индивидуальными стимулами, побуждающими индивидов к взаимному обмену. Другие, неповторяющиеся формы обмена (например, обмен на спот-рынке) при такой трактовке данного феномена не могут считаться собственно социальным обменом и не учитываются при анализе.

Реляционность социального обмена также означает, что он является коллективным феноменом. Тем не менее, подчеркивают авторы настоящей статьи, в теории социального обмена реляционное и коллективное его измерения чаще всего интерпретируются в индивидуалистических терминах. При таком рассмотрении отношений обмена последние якобы формируются и поддерживаются только до тех пор, пока они служат инструментами для получения вознаграждения или результатов, которые для индивида являются ценными. Однако продуцируя положительные или отрицательные награды для акторов, социальные обмены генерируют также инди-

1 Emerson R.M. Exchange theory. Pt 2: Exchange relations and networks // Sociological theories in progress / Ed. by J. Berger, M. Zelditch, B. Anderson. - Boston (MA): Houghton-Mifflin, 1972. - Vol. 2. - P. 58-87.

видуальные эмоции, такие как удовольствие или неудовольствие, хорошее или плохое самочувствие, гнев или стыд и т.д. Эти эмоции индивидуального уровня являются непреднамеренными побочными продуктами достижения индивидуальной выгоды посредством обмена; кроме того, они оказывают влияние на связи людей с социальными единицами на разных уровнях - межличностные отношения, группы, организации, сообщества и нации [Lawler, Thye, Yoon, 2014, p. 189-190].

Исследования в области социального обмена показали, что, если люди испытывают позитивные чувства в ответ на повторяющийся акт обмена, они формируют более позитивное отношение друг к другу и испытывают более позитивные чувства по отношению к своей группе1. Таким образом, эмоциональный процесс, по всей вероятности, служит механизмом, благодаря которому из повторяющегося социального обмена между одними и теми же субъектами возникают стабильные микропорядки. Микросоциальный порядок включает в себя повторные взаимодействия, в рамках которых акторы ориентируются на реляционную единицу, испытывают положительные эмоции, воспринимают эту социальную единицу как объект и развивают аффективные чувства в отношении данного объекта с течением времени [ibid, p. 190].

Центральный вопрос, который ставят в своей работе Э. Лоулер и его коллеги, заключается в следующем: когда индивидуальные эмоции социального обмена трансформируются в коллективные эмоции? Главный аргумент авторов сводится к тому, что в контексте социального обмена коллективные эмоции возникают как результат взаимного учета акторами интересов и потребностей друг друга, что помогает поддерживать модели взаимодействия и сотрудничества. Коллективные эмоции приобретают особую важность в условиях решения людьми совместных задач, когда по тем или иным (структурно-обусловленным либо нормативным) причинам участники не выражают свои чувства открыто. Вступая во взаимодействие, люди всякий раз испытывают положи-

1 См., например: Lawler E.J., Thye S.R., Yoon J. Social exchange and micro social order // American sociological rev. - N.Y., 2008. - Vol. 73, N 4. - P. 519-542; Molm L.D., Collett J.L., Schaefer D.R. Building solidarity through generalized exchange: A theory of reciprocity // American j. of sociology. - Chicago (IL), 2007. -Vol. 113, N 1. - P. 205-242.

тельные или отрицательные чувства и судят о чувствах друг друга, особенно в тех случаях, если ожидается продолжение взаимодействия в будущем. Таким образом, коллективные эмоции не обязательно должны быть публичными или выражаться открыто, чтобы формировать и организовывать действия и взаимодействия [ibid, p. 190-191].

Авторы формулируют несколько принципов действия коллективных эмоций.

Принцип 1. Если индивиды участвуют в решении одной и той же задачи в рамках социальной единицы и эта единица выступает в качестве сплоченной силы, индивиды, вероятно, сделают вывод о том, что участники в этой ситуации испытывают те же самые чувства [Lawler, Thye, Yoon, 2014, p. 196].

Принцип 2. Когда индивидуальные эмоции приписываются социальным единицам, эти эмоции усиливают восприятие ценности реляционной или групповой аффилиации, которая, в свою очередь, усиливает мнение о том, что другие испытывают те же чувства [ibid, p. 198].

Принцип 3. Атрибуты социальной единицы являются посредническим механизмом, связывающим индивидуальные и коллективные эмоции; чувство коллективной ответственности акторов служит стабилизирующим условием этого механизма трансформации.

Принцип 4. Более сильное чувство общей ответственности возникает у людей в том случае, если они не только приписывают свои индивидуальные чувства группе, но и если решат, что другие испытывают такие же чувства. Результатом является то, что: 1) коллективные эмоции связаны с реляционной или групповой принадлежностью, 2) люди более склонны действовать, исходя из разделяемых коллективных чувств.

Принцип 5. Положительные коллективные эмоции повышают склонность акторов оставаться в группе, действовать просоциально по отношению к другим в этой группе и отстаивать интересы группы [ibid, p. 200].

В целом, полагают авторы, концепция коллективных эмоций привносит новое измерение в теорию аффективного социального обмена, акцентируя коллективное влияние акторов, вызывающих взаимные эмоции друг у друга даже при отсутствии видимых эмоциональных сигналов или эмоционального заражения.

Эран Гальперин (Новая школа психологии, Израиль) рассматривает феномен коллективных эмоций в контексте проблемы регулирования эмоций в неразрешимых конфликтах [Halperin, 2014]. Как указывает автор, при определенных обстоятельствах коллективные эмоции играют решающую роль в разработке сценариев событий и организации поведения всех вовлеченных в процесс людей и групп. Это особенно актуально в контексте трудноразрешимых конфликтов, которые длятся долгое время, поскольку участвующие стороны не могут ни выиграть, ни пойти на компромисс, чтобы достичь мирного урегулирования. Эти конфликты подпитываются значительными негативными эмоциями, такими как страх, ненависть, отчаяние и презрение. Данные эмоции можно наблюдать в ходе взаимодействия индивидов, вовлеченных в насильственные конфликты; они также доминируют в общей социальной атмосфере и потому могут быть выявлены в публичном дискурсе, средствах массовой информации, культурных продуктах (искусство, литература), национальных обрядах и т.д. Э. Гальперин акцентирует внимание на роли коллективных эмоций как одного из основных психологических факторов, который способствует распространению конфликта и выступает мощным барьером для их разрешения.

Следовательно, чтобы понять природу неразрешимых конфликтов и выявить стратегии их разрешения, нужно расшифровать механизмы участия в этих конфликтах различных эмоциональных феноменов и способы влияния последних на индивидуальные, социальные и политические тенденции, связанные с конфликтными событиями. В рамках своего исследования автор демонстрирует взаимное влияние уникального контекста неразрешимых конфликтов (физического и психологического), с одной стороны, и эмоциональных реакций тех, кто вовлечен в такие конфликты, - с другой. Его главный аргумент заключается в том, что с течением времени некоторые длительные эмоциональные феномены становятся неотъемлемой частью психологического контекста конфликта, который затем подпитывается эмоциональными реакциями на события, связанные с конфликтом [ibid, p. 282].

Неразрешимые конфликты имеют следующие характеристики восприятия: 1) в качестве существенных и даже экзистенциальных целей, потребностей или ценностей; 2) неразрешимые; 3) как

включающие в себя устойчивый и разрушительный элемент взаимного насилия; 4) игра с нулевой суммой, в которой есть только один победитель; 5) как занимающие центральное место в жизни отдельных членов общества и общества в целом; 6) как требующие обширных материальных (военных, технологических, экономических), образовательных и психологических затрат; 7) в качестве сохраняющихся в течение длительного времени, по крайней мере в рамках одного поколения1.

На протяжении долгих лет конфликта члены общества живут, перманентно ощущая высокий уровень угрозы и неопределенности; некоторые из них подвергаются прямому насилию. Всё это формирует информационное поле и опыт, которые заставляют членов общества создавать адаптируемое мировоззрение. Следовательно, люди, живущие в такой среде, часто обладают более конфликтным мировоззрением, меньшей когнитивной гибкостью, «черно-белым» мышлением и повышенной чувствительностью к различным угрозам.

На коллективном уровне описанный психологический контекст создает три основные проблемы для обществ, вовлеченных в неразрешимый конфликт. Во-первых, члены общества должны так или иначе удовлетворять свои потребности, которые постоянно подавляются во время конфликтов (психологические потребности познания, чувство уверенности, безопасности, позитивной идентичности и т.д.). Во-вторых, люди вынуждены справляться со стрессом, страхом и другими негативными психологическими переживаниями, которые сопровождают неразрешимый конфликт. В-третьих, общество должно создавать психологические условия, которые способствовали бы успешному противостоянию конкурирующей группе. Другими словами, общество должно стремиться победить в конфликте или, по крайней мере, избежать больших потерь [ibid, p. 283].

Решение этих проблем требует высокого уровня социальной сплоченности и единства. С этой целью общества, находящиеся в состоянии перманентного внешнего конфликта, часто создают функциональную психологическую инфраструктуру, состоящую из

1 Bar-Tal D. Sociopsychological foundations of intractable conflicts // American behavioral scientist. - N.Y., 2007. - Vol. 50, N 11. - P. 1430-1453.

необъективных, односторонних и чрезмерно упрощенных коллективных воспоминаний о конфликте. Этот механизм отвечает основным психологическим потребностям формирования мировоззрения, которое обеспечивает согласованную и упорядоченную картину мира в условиях стресса, угроз и лишений.

В контексте неразрешимого конфликта эмоциональные климат / культура обусловлены доминирующими нарративами и социальными убеждениями, связанными с конфликтом (т.е. коллективной памятью и идеей конфликта). Следовательно, восприятие обществом неразрешимости конфликта сказывается на его эмоциональном климате, где преобладают отчаяние, ненависть, страх. Набор этих эмоций доминирует с раннего детства. Таким образом, культура ненависти может проявляться в группах, которые вообще никогда не сталкивались напрямую с противоборствующей стороной.

Не просто валентность эмоций, но дискретные эмоции сами по себе определяют отношение людей к поведенческим реакциям на события, связанные с конфликтом. Следовательно, крайне важно выявить уникальную историю и характер каждой эмоции, для того чтобы понять ее роль в качестве препятствия на пути разрешения конфликта. Различные эмоции способствуют сохранению и развитию неразрешимых конфликтов. В первую очередь это гнев, презрение и унижение; каждая из них играет заметную роль в содействии агрессии и поддержании порочного круга конфликтов. Тем не менее даже по сравнению с этими разрушительными эмоциональными феноменами самым мощным аффективным барьером, препятствующим достижению мира, служит ненависть. Еще одним эмоциональным препятствием к миру является страх, который связан с ощущением слабости и низким уровнем контроля над ситуацией. Третья мощная эмоция, формирующая подобный барьер, - это отчаяние или полное отсутствие надежды. Убеждение в том, что мирное разрешение возможно, является важным шагом на пути к принятию рисков и компромиссу. Когда у людей нет надежды на разрешение конфликта, они склонны рассматривать ситуацию скорее как статичную, нежели динамичную [Halperin, 2014, p. 286-288].

Э. Гальперин задается вопросом: может ли регулирование эмоций способствовать разрешению неразрешимых конфликтов? Он рассматривает две стратегии, которые могут помочь тем, кто

хочет содействовать разрешению конфликтов [Halperin, 2014, p. 289]. Во-первых, современные знания о природе и политических последствиях эмоций могут обеспечить точечные, целевые вмешательства в структуру конфликта, что приблизит заключение мира. Используя косвенные (или имплицитные) стратегии регулирования, заинтересованные в содействии миру акторы могут предпринимать целенаправленные вмешательства, направленные на изменение конкретных когнитивных оценок, изменяя общественное мнение о мире и преобразуя отдельные эмоции людей. В рамках этих вмешательств целевая аудитория не обучается новым эмоциональным реакциям; она получает конкретные сообщения, которые направлены на изменение конкретных когнитивных оценок и связанных с ними эмоций.

Во-вторых, прямой подход к регулированию эмоций предполагает, что стратегии регулирования эмоций, такие как когнитивная переоценка, могут использоваться в конфликтных ситуациях, чтобы изменить межгрупповые эмоциональные переживания людей, а затем и их политические позиции. При подготовке подобного прямого (или эксплицитного) регулирования эмоций перед целевой аудиторией ставится задача, которая включает в себя обработку ее стимулов. С помощью такой обработки осуществляется обучение регулированию эмоциональных реакций (переживаний) с использованием стратегии, которая задана исследователем (или тренером). Базовым предположением данного подхода служит тезис о том, что непосредственное обучение людей регулированию негативных эмоций позволяет модулировать их будущие эмоциональные и политические реакции на события, связанные с конфликтом.

Статья Клауса Ламма (Венский университет, Австрия) и Джорджии Силани (Международная школа перспективных исследований, г. Триест, Италия) посвящена изучению коллективных эмоций в социальной нейронауке [Lamm, Silani, 2014]. Авторы констатируют, что социальная нейронаука до сих пор не смогла внести существенный вклад в понимание коллективных эмоций. Сложившаяся ситуация, по их мнению, связана не с отсутствием интереса к этому важному феномену, а с концептуальными и методологическими ограничениями новой дисциплины, которая, несмотря на свое название («социальная нейронаука»), фокусируется на описании индивидуальных аспектов в межличностных взаимо-

действиях. Между тем при анализе коллективных эмоций требуется обращение прежде всего к коллективным процессам. В своей статье авторы прослеживают, каким образом понимание нейроког-нитивных и нейроаффективных механизмов репрезентации аффективных состояний людей может помочь более глубокому осмыслению феномена коллективных эмоций. Обращаясь к анализу явлений и процессов, которые рассматриваются в контексте социальных наук в целом, социальная нейронаука применяет стандартные методы когнитивной нейронауки, такие как нейровизуализа-ция, функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ), электроэнцефалография (ЭЭГ), транскраниальная магнитная стимуляция (ТМС). Все чаще начинают применяться психофармакологические, психоневроэндокринологические и генетические методы [ibid, p. 63-64].

К. Ламм и Дж. Силани делают особый акцент на изучении в рамках социальной нейронауки феномена эмпатии, который, по их мнению, имеет важное значение для анализа коллективных эмоций. Эмпатия - это способность осознавать сходные или общие с другими аффективные состояния, которые не только облегчают межличностную коммуникацию, но и позволяют предугадывать действия, намерения и чувства других в воображаемых и реальных ситуациях. Это в свою очередь влияет на коллективную координацию аффективных состояний и поведения людей [ibid, p. 64].

В ряду смежных феноменов, связанных общей цепочкой последовательно возникающих процессов, эмпатия занимает следующее место: моторное подражание ^ эмоциональное заражение ^ эмпатия ^ эмпатическая забота / сопереживание ^ просоци-альное поведение. Моторное подражание связано со способностью автоматически синхронизировать движения с движениями другого человека (например, экспериментально доказано, что восприятие мимических выражений активирует у собеседника аналогичные лицевые мышцы). По мнению авторов, моторное подражание может усиливать эмпатию в автоматическом и чувственно-обусловленном режимах и выполнять роль социального сигнала, который увеличивает взаимопонимание между людьми.

Эмоциональным заражением обозначается способность «улавливать» эмоции других людей, оно также может быть определено как «примитивная эмпатия» или «аффективная эмпатия». По-

следний термин часто используется при сравнительном изучении сходных ответных реакций, которые наблюдаются и у людей, и животных. Моторное подражание и эмоциональное заражение предшествуют возникновению эмпатии, но их нельзя рассматривать как необходимые или достаточные процессы для возникновения эмпатического переживания.

Исследования эмпатии в нейронауке основаны на утверждении о том, что люди понимают действия, ощущения и эмоции других благодаря активации нейронных репрезентаций, которые вызывают у них такие же состояния. В частности, в статье авторитетных исследователей С. Престона и Ф. де Вааля представлена нейромодель эмпатии, согласно которой при наблюдении за другим человеком, находящимся в том или ином эмоциональном состоянии, или в момент представления его состояния собеседником у последнего автоматически активируются репрезентации этого состояния вместе с сопутствующими ему нервно-вегетативными и соматическими реакциями1.

Первоначально эмпатия рассматривалась в нейронауке как результат автоматического, «жесткого» побуждения со стороны других людей, «запускающего» не всегда осознаваемую эмпатию. Основная гипотеза заключалась в том, что люди автоматически разделяют чувства других. Под автоматизмом подразумевался процесс, который не требует осмысления и принятия волевых усилий, но который тем не менее может быть подвержен ограничению и контролю. Однако исследования показали, что эмпатия не возникает автоматически. Например, с помощью эксперимента было доказано, что эмпатическая активация ослаблялась или даже отсутствовала, если участникам давалась отвлекающая задача, которая снижала их внимание к эмоциональной ситуации2. Эти соображения привели к новым толкованиям феномена эмпатии, которые учитывают роль сознательной регуляции и метакогнитивных про-

1 Preston S.D., de Waal F.B.M. Empathy: Its ultimate and proximate bases // Behavioral a. brain sciences. - Cambridge, 2002. - Vol. 25, N 1. - P. 1-20.

Gu X., Han S. Attention and reality constraints on the neural processes of empathy for pain // Neurolmage. - N.Y., 2007. - Vol. 36, N 1. - P. 256-267; Lamm C., Meltzoff A.N., Decety J. How do we empathize with someone who is not like us? A functional magnetic resonance imaging study // J. of cognitive neuroscience. - Cambridge (MA), 2010. - Vol. 22, N 2. - P. 362-376.

цессов. Большинство современных нейронаучных моделей эмпатии поддерживают эту точку зрения и акцентируют значение контроля и контекстуальной оценки [Lamm, Silani, 2014, p. 70].

Говоря о коллективных эмоциях, К. Ламм и Дж. Силани указывают на ключевую функцию эмоционального заражения. Для возникновения полноценной эмпатии требуется, чтобы наблюдающий следил за «автором» эмоций. Как только это отслеживание прекращается, наблюдающий может подчиниться эмоциональному заражению и не осознавать, что переживаемые им эмоции обусловлены эмоциональными переживаниями другого. Отсутствие самосознания и неотделение себя от другого выступают одним из вероятных механизмов коллективных эмоциональных переживаний, которые, например, наблюдаются во время массовых мероприятий (музыкальный концерт или политическая демонстрация). Таким образом, поощрение способности к самосознанию может быть одним из механизмов подавления коллективных эмоций, если они чреваты ущербом для общества или группы (например, когда коллективные переживания ведут к насилию или служат мотивом для причинения вреда другим группам). И наоборот, сознательное снижение самосознания может усиливать коллективные переживания в ситуациях, когда они выгодны или желательны (например, во время праздников и фестивалей).

Ключевым принципом осмысления коллективных эмоций в социальной нейронауке, по мнению К. Ламма и Дж. Силани, должно стать гибкое взаимодействие между автоматическими и контролируемыми процессами. Для осмысления данного феномена важно понять, как интенциональные и рефлексивные процессы взаимодействуют с чувствами и физиологическими реакциями, которые запускаются автоматически, сенсорно опосредованно и предреф-лексивно. Учет как когнитивно контролируемых, так и автоматических аффективно обусловленных компонентов коллективных эмоций будет способствовать разработке тактик координации

массового поведения, заключают авторы.

* * *

Обзор представленных материалов показал, что для комплексного социального анализа феномена коллективных эмоций современные исследователи не только используют накопленный в

психологии и социологии интеллектуальный багаж, но и стремятся к междисциплинарному теоретико-эмпирическому синтезу, связывая проблематику коллективных эмоций с различными социальными теориями и применяя методы естественных и технических наук. В заключение отметим, что поскольку коллективные эмоции составляют один из стержневых элементов социальной жизни, их изучение принадлежит к разряду приоритетных направлений современного социального знания.

Список литературы

1. Bruder M., Fischer A., Manstead A.S.R. Social appraisal as a cause of collective emotions // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. -P. 141-155.

2. Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. - XXIV, 447 p.

3. Collins R. Interaction ritual chains and collective effervescence // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. - P. 299-311.

4. Halperin E. Collective emotions and emotion regulation in intractable conflicts // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. - P. 281-298.

5. Hatfield E., Carpenter M., Rapson R.L. Emotional contagion as a precursor to collective emotions // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. - P. 108-124.

6. Kelly J.R., Iannone N.E., McCarty M.K. The function of shared affect in groups // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. - P. 175-188.

7. Knottnerus D.J. Religion, ritual and collective emotion // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. - P. 312-325.

8. Lamm C., Silani G. Insights into collective emotions from the social neuroscience of empathy // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. -P. 63-77.

9. Lawler E.J., Thye Sh.R., Yoon J. The emergence of collective emotions in social exchange // Collective emotions: Perspectives from psychology, philosophy and sociology / Ed. by Ch. von Scheve, M. Salmela. - Oxford: Oxford univ. press, 2014. -P. 189-203.