CC BY
113
ТЕОРИЯ ДИСКУРСА И ЯЗЫКОВЫЕ СТИЛИ
УДК 80.0
А. С. Пригарина
Исповедальная интенция в рамках мемуарного жанра
В статье рассматриваются особенности реализации исповедальной интенции в жанре мемуаров, который классифицируется как исповедь-размышление. Определяется ряд сюжетных направлений развития жанра мемуаров, которые накладывают отпечаток на развитие исповедальной интенции. Автор рассматривает как эксплицитные, так и имплицитные способы реализации исповедальной интенции.
The author reveals the peculiarities of confessionary intention realization in the genre of memoirs, which can be classified as confession - reflection, determines several plot directions in the development of the genre of memoirs, which influence the development of confessionary intention. The author reveals explicit and implicit ways of confessionary intention realization.
Ключевые слова: мемуары, исповедь, исповедальная интенция, литературный жанр, способы реализации.
Key words: memoirs, confession, confessionary intention, literary genre, ways of realization.
Мемуары представляют собой авторский текст, передающий вместе с фактической информацией внутренние переживания автора. По мнению Л. Я. Гинзбург, мемуары следует отнести к промежуточному жанру - они занимают положение между документальным и художественным произведением; и все-таки «различие между миром бывшего и миром поэтического вымысла не стирается никогда», оно заключается в особом качестве документальной литературы - «в той установке на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности» [1, с. 10].
Представляется также возможным утверждать, что мемуары занимают промежуточное положение между летописью и исповедью, поскольку они не только фиксируют события прошлых лет, описывают жизнь выдающихся личностей, но и включают комментарии, заключения и выводы, сделанные автором: для мемуариста важнейшим является его видение
описываемых событий, его отношение к ним, взаимоотношения с другими участниками данных событий.
© Пригарина А. С., 2012
Важнейшим свойством исповеди как текста является ее откровенность, мемуары также создаются с целью искренне поведать читателям о том, что и как происходило с точки зрения автора. В мемуарах в определенном смысле сочетается историчность и психологизм: «мемуары это история, прошедшая через сознание и личную биографию современника, ставшая его жизненным опытом, который художественно осмыслен и запечатлен в художественном тексте» [4, с. 194]. Говоря об особенностях реализации исповедальной интенции в жанре мемуаров, отметим, что ее функционирование в данном жанре можно классифицировать как исповедь-размышление - что неизбежно накладывает на нее определенные особенности. Нам представляется возможным выделить ряд направлений развития внутри самого жанра мемуаров, которые накладывают определенный отпечаток на особенности реализации исповедальности: воспоминание-констатация, воспоминание-объяснение, воспоминание-обобщение, воспоминание-директива, воспоминание-отношение, воспоминание-оценка.
Воспоминание-констатация отличается тем, что автор лишь констатирует то, что имело место в прошлом. В то же время на имплицитном уровне в воспоминании-констатации могут отражаться эмоциональные модусы (сожаление, раскаяние и другие): «Пели «Марсельезу». С этой песней связаны у меня отвратительные картины революции. Вспомнилось многое мучительное, совсем еще недавнее. С горечью подумал я и о том, что, вопреки всем жертвам своим и благородству царя, Россия была брошена союзниками. Ничего не досталось ей от плодов победы. Положенье оказалось болезненным. В Париже русских знамен с триумфом не проносили, а в России-то зверства творились во имя свободы - под французский гимн!» [5, с. 259].
Воспоминание-объяснение отличает то, что вместе с повествованием об определенных фактах прошлого автор пытается найти причины произошедшего, привести доводы о том, почему совершившееся смогло произойти, либо почему сложилась определенная ситуация: «Здесь бывал ныне умерший Сергей Николаевич Дурылин, тогда писавший под псевдонимом Сергей Раевский. Это он переманил меня из музыки в литературу, по доброте своей сумев найти что-то достойное внимания в моих первых опытах» [3, с. 245]. Автор может также говорить о том, что не произошло в его жизни, приводить доводы и называть причины, указывая на те события, которые (если бы они имели место) могли изменить его жизнь (не всегда в лучшую сторону): «Таким образом, если бы измайловский адъютант поторопился и пустил бы дело о моем приеме в ход тогда же, вместо того, чтобы отложить его на год, я носил бы белый околыш вместо синего и вся моя последующая жизнь могла бы сложиться иначе» [2, с. 30]. Воспоминание-объяснение, кроме покаяния, может содержать сожаление о случившемся и объяснение причин произошедшего, что порой представляется
неким оправданием. Воспоминание-объяснение может содержать и пояснение собственного мнения, трактовку точки зрения автора.
В воспоминании-обобщении автор не просто констатирует определенные факты прошлого, но делает обобщения и выводы. В таких обобщениях и оказывается скрыто некое покаяние, которое выражается в сожалении автора о том, что происходит с ним, его близкими или знакомыми: «Приходя к мысли о самоубийстве, ставят крест на себе, отворачиваются от прошлого, объявляют себя банкротами, а свои воспоминания недействительными. Эти воспоминания уже не могут дотянуться до человека, спасти и поддержать его. Непрерывность внутреннего существования нарушена, личность кончилась. Может быть, в заключение убивают себя не из верности принятому решению, а из нестерпимости этой тоски, неведомо кому принадлежащей, этого страдания в отсутствие страдающего, этого пустого, не заполненного продолжающейся жизнью ожидания...» [3, с. 260]. В мемуары могут включаться и так называемые выводы-умозаключения, которые автор делает на основании каких-либо событий или накопленного опыта.
Воспоминание-директиву отличает то, что в его семантическом плане содержится некое руководство к действию - «так должно поступать!». Подобные указания могут относиться как к самому автору, так и к его окружению, и выступать в форме совета, пожелания, руководства к действию другого лица: «Я припомнил совет моего духовника и сказал ему: «Нечего мудрствовать! Веруй в Господа, да и все!»[5, с. 110]; подобная директива может относиться и к ситуации в целом, если она выражена в виде некоего предсказания, предвидения изменения ситуации к лучшему: «Россия была распята, как Христос! И она также воскреснет! Но она должна воскреснуть не силой оружия, а силой духа!» [5, с. 292].
Воспоминание-отношение отличает то, что вместе с констатацией определенных фактов прошлого через описание людей, с которыми он был знаком, автор передает свое к ним отношение: «На мое несчастье, мне в воспитатели попался неглупый и довольно образованный, но злой, мстительный и самовлюбленный человек, один из тех, которых к воспитанию юношества не следовало бы подпускать на пушечный выстрел. Я его ненавидел, и то, что в полной от него зависимости мне пришлось провести семь лет, окрасило в мрачный цвет все мое пребывание в Ярославском кадетском корпусе»[2, с. 17]. Данный вид воспоминания тесно смыкается с нижеследующим воспоминанием-оценкой.
В воспоминании-оценке субъективное отношение человека к факту или событию оказывается выражено довольно четко: «Бал разочаровал меня. В жизни не видел я зрелища более мерзкого. Полуголая толпа колыхалась в духоте и вони телесных испарений. Нагота молодости и красоты чиста, уродства и старости - непристойна. А эти ряженые были пьяны и безобразны, распущены, иные даже, потеряв всякий стыд, совокуплялись на глазах у публики... » [5, с. 129]. Оценка может быть как положительной:
110
«Назвать себя в первый раз в жизни офицерским чином, не скрою, мне было приятно!» [2, с. 39]; так и отрицательной: «Слух у меня тогда был испорчен выкрутасами и ломкою всего привычного, царившими кругом. Все нормально сказанное отскакивало от меня. Я забывал, что слова сами по себе могут что-то заключать и значить, помимо побрякушек, которыми их увешали. Именно гармония цветаевских стихов, ясность их смысла, наличие одних достоинств и отсутствие недостатков служили мне препятствием, мешали понять, в чем их суть. Я во всем искал не сущности, а посторонней остроты. Я долго недооценивал Цветаеву, как по-разному недооценил многих — Багрицкого, Хлебникова, Мандельштама, Гумилева» [3, с. 267]. Автор может оценивать: сложившуюся ситуацию или определенный период своей жизни: «Большинство старых кадет о времени проведенном в корпусе вспоминают с благодарностью и с удовольствием. Никак не могу сказать этого про себя. Для меня пребывание в корпусе было тюрьмой, где нужно было отсидеть семь лет и купить этим право на дальнейшее уже более приятное существование» [2, с. 12]; самого себя, свой характер, свои поступки: «Меня прочили в музыканты, мне все прощали ради музыки, все виды неблагодарного свинства по отношению к старшим, которым я в подметки не годился, упрямство, непослушание, небрежности и странности поведения. Даже в гимназии, когда на уроках греческого или математики меня накрывали за решением задач по фуге и контрапункту в разложенной на парте нотной тетради и, спрошенный с места, я стоял как пень и не знал, что ответить, товарищи всем классом выгораживали меня и учителя мне все спускали» [3, с. 233];. другого человека, его характер и поступки: «Капитан П-в был примечательная личность главным образом потому, что всю свою жизнь никогда ничего не делал и никогда не имел ни минуты свободного времени... Он носил обыкновенную фамилию и без всякого титула. Был не глуп, но и не умен. Ни остроумием, ни веселостью и вообще никакими талантами, цепными в обществе, он не блистал. Ничем, кроме хорошего воспитания и хороших манер, которые в его кругу были обязательными, он похвалиться не мог... » [2, с. 31-32]; общество в целом, или его определенную часть: «Русские аристократы стали космополитами. Поклонялись они иностранщине и то и дело ездили за границу. Хорошим тоном было посылать мыть белье в Париж и Лондон. Почти все матушкины знакомые нарочно говорили только по-французски, а русский коверкали. Нас с братом это злило, и отвечали мы старым снобкам только по-русски. А старухи говорили, что мы невежи и увальни. Но мы и ухом не вели. Напыщенной знати предпочитали мы людей попроще... » [5, с. 56].
Мы не случайно рассмотрели данные виды воспоминаний именно в таком порядке. На наш взгляд, от воспоминания-констатации к воспоминанию-оценке происходит усиление исповедальной интенции - она представляется минимальной в воспоминании-констатации и максимальной в воспоминании-оценке.
Говорить об эксплицитной реализации исповедальной интенции в жанре мемуаров можно в крайне ограниченном числе случаев. Эксплицитная реализация данной интенции имеет место при перечислении отрицательных действий или характеристик, присущих автору: «Разумеется, говоря об этом, я выгляжу честолюбцем, смешным, если не жалким. Но делать нечего: хочу я правды и только правды, а значит, и объективности. Да, внушил я иным любовь, совершенно не заслуженную, и последствия ее оказались тяжелы и для меня, и для них. Конечно, успех льстил мне и какое-то время нравился, пока все было в меру. Но влекло меня к новым людям, и о тех, от кого отдалялся я, думать уже не желал ... Только наконец я понял, что с любовью не шутят. Пусть невольно, однако причинил я страданье и в ответе за это. И решил я устроить своего рода сделку сердец. Тому или той, кто любил меня без ответа, я обязан был, за неимением любви, заплатить втридорога дружбой...» [5, с. 148]; негативной оценки своего характера и поступков: «Невыразимая жалость к этому человеку вдруг охватила меня. Цель не оправдывала средства столь низменные. Я почувствовал презрение к самому себе. Как мог я пойти на подобную гнусность? Как решился?» [5, с. 200]; использовании различных лексических средств, выражающих сожаление и раскаяние автора: «И теперь без стыда не могу вспоминать, как мучил я воспитателей. Я часто жалею о том» [5, с. 38].
Однако чаще исповедальная интенция в жанре мемуаров выражается имплицитно, через передачу отношения автора к общему положению вещей, когда он говорит о взаимоотношениях с другим человеком, при этом выражая сожаление о том, что данные отношения складываются именно таким образом: «В отношениях наших с отцом всегда была дистанция. Утром и вечером мы целовали ему руку. О нашей жизни он ничего не знал. Ни я, ни брат разговора по душам никогда с ним не имели» [5, с. 31]; отношения к конкретному событию, которое оказало влияние на автора. Данное событие может вызывать как одобрение и даже восхищение автора (хотя со временем восприятие может и измениться): «Дверь распахнулась, и явился нам статный всадник на прекрасном скакуне и с букетом роз. Розы он бросил к ногам моей матери. Это был князь Грицко Витгенштейн, офицер государевой свиты, красавец, известный причудник. Женщины по нему с ума сходили. Отец, оскорбясь его дерзостью, объявил ему, чтобы не смел он впредь переступать порог нашего дома. Я поначалу осудил отца. Верхом несправедливости показались мне его слова - кому! - истинному герою, идеальному рыцарю, какой не побоится выразить любовь свою поступком, исполненным изящества» [5, с. 37], так и восприниматься негативно, подвергаться осуждению: «Помню, раз провожали его самым необычайным образом. Было начало ноября и поезд в Москву отходил в 12 часов ночи. И вот, несмотря на то, что всем малышам давно полагалось бы спать, весь корпус, от мала до велика, отправился на вокзал, до которого было больше километра расстояния. Впереди шел оркестр кадетской музыки, по бокам старший класс нес зажженные факелы, а в
112
центре, на подобие того, как во время крестных ходов носили образа, на плечах несли кресло, покрытое красным сукном. На кресле, плывя над толпой, восседал К. К. и ближайших носильщиков щелкал по головам. Вот как русским детям преподавался сверху наглядный урок подхалимства и очковтирательства!..» [2, с. 14]; отношения к другому человеку, которое может варьироваться от восхищения определенными качествами этой личности (имплицитно подразумеваемое желание обладать подобными качествами, которые видятся автору как идеальные): «Умиляя всех, и солдат и офицеров, своим олимпийским спокойствием, хладнокровием и невозмутимостью, он дрался абсолютно во всех боях, в которых принимал участие наш полк, почти не ездил в отпуск, и упорно не желал уходить из строя. Он был один из тех четырех или пяти офицеров, которым посчастливилось или не посчастливилось, ни разу за всю войну не быть раненым...» [2, с. 60], до явно негативного восприятия другого человека и осуждения его действий: «Сибирский мужичонка, невежественный, беспринципный, циничный и жадный, волею случая оказавшийся близ сильных мира сего! Безграничное влияние на императорскую семью, обожанье поклонниц, постоянные оргии и опасная праздность, к какой приучен он не был, уничтожили в нем остатки совести... » [5, с. 186]; отношения к себе и своим действиям. Данное отношение может быть как положительным, когда автор говорит о своих достижениях, хвалясь ими: «В этот приснопамятный вечер, около 6 часов, я вышел из подъезда Училища, сел на самого лучшего извозчика, посулил ему рубль, — обыкновенная плата была полтинник — и велел ему ехать в Семеновский полк. До сих пор помню, что отдававшие мне честь городовые, тогдашние милицейские, и мое собственное чужое мне отражение в зеркальных окнах больших магазинов, доставляли мне жгучее удовольствие» [2, с. 38], так и отрицательным, когда как раз наиболее явно и проявляется исповедальная интенция, поскольку автор критикует свои действия и свой характер (раскаяние может как присутствовать, так и не быть прямо выраженным): «Характер мой портился. Матушка избаловала меня. Я стал ленив и капризен. ...Меня же родители решили отдать в военную школу. На вступительном экзамене я поспорил с батюшкой. Он велел мне назвать чудеса Христовы. Я сказал, что Христос накормил пять человек пятью тысячами хлебов. Батюшка, сочтя, что я оговорился, повторил вопрос. Но я сказал, что ответил правильно, что чудо именно таково. Он поставил мне кол. Из школы меня выгнали» [5, с. 74].
В мемуарах встречаются также случаи, когда автор открыто называет свои негативные качества и признается в греховных помыслах: «По дороге я остановился перед собственным портретом работы Серова <... > Отрок на портрете предо мной был горд, тщеславен и бессердечен. Стало быть, смерть брата не изменила меня: все те же себялюбивые мечтанья? И так мерзок я стал самому себе, что чуть было с собой не покончил! И то сказать: родителей пожалел... » [5, с. 104].
Мы расположили вышеуказанные пункты (отношение к объективному положению вещей, отношение к конкретному событию жизни, отношение к другому человеку, отношение к себе) в порядке возрастания силы проявления исповедальной интенции. В том случае, когда автор передает свое отношение к общему положению дел, сила проявления исповедальной интенции минимальна; тогда же, когда автор выражает отношение к себе самому и своим действиям, исповедальная интенция реализуется максимально.
Таким образом, мемуары представляют собой особый жанр литературы, сочетающий в себе историчность и документальность с субъективизмом, психологизмом и исповедальностью. Автор мемуаров делает акцент на том, что его окружало, на тех исторических событиях, участником которых он стал, а линия его собственной жизни может отступать на задний план, выступая в качестве связующего звена. В мемуарах, бесспорно, присутствует динамика развития личности. Все события пропускаются мемуаристом через его «я», что и предопределяет реализацию в мемуарах анализируемой исповедальной интенции.
Как отмечалось, исповедальная интенция в мемуарах чаще выражается имплицитно (хотя нами были выявлены и случаи эксплицитной реализации), что обусловлено особенностями жанра. Представляется возможным говорить о том, что исповедальная интенция проявляется в мемуарах: 1) через описания автором событий, в которых он принимал участие, и людей, с которыми он был знаком; 2) через обобщение известных самому автору сведений, а также презентацию своих выводов-умозаключений, в которых содержится анализ текущих событий и отражается авторское отношение к происходящему; 3) через субъективную оценку событий, других людей, а также себя самого.
В завершение отметим, что исповедальная интенция выражена в жанре мемуаров не столь рельефно в сравнении с некоторыми другими жанрами, поскольку внимание автора оказывается больше сконцентрировано на внешних событиях, чем на своем внутреннем состоянии. Тем не менее, способы реализации указанной интенции в мемуарах довольно разнообразны, поскольку отсутствует жесткая ритуализация внутри самого жанра и, соответственно, у автора больше средств для выражения раскаяния, сожаления, вины.
Список литературы
1. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. - Л.: Сов. писатель, 1971.
2. Макаров Ю. В. Моя служба в Старой Гвардии. 1905-1917. - Буэнос-Айрес: Доррего, 1951.
3. Пастернак Б. Л. Люди и положения (автобиографический очерк) // Б.Л. Пастернак Избранное. В 2 т. / сост., подгот. текста и коммент. Е. В. Пастернак и Е. Б. Пастернака; худож. Л. О.Пастернак. - М.: Худож. лит., 1985. - Т. 2. Проза; Стихотворения - С. 224-276.
4. Рожкова Н. Е. Военные мемуары как история и как литература // Литературная учеба. - 2009. - № 1. - С. 194-197.
5. Юсупов Ф. Мемуары в двух книгах. До изгнания. 1887-1919. В изгнании / пер. с фр. Е. Кассировой. - М.: ЗАХАРОВ, 2001.
