CC BY
88
Вестник ПСТГУ
II: История. История Русской Православной Церкви.
2012. Вып. 5 (48). С. 87-104
Исповедь в застенках ВЧК.
К БИОГРАФИИ ИСТОРИКА И ОБЩЕСТВЕННОГО ДЕЯТЕЛЯ ПРОФЕССОРА ПРОТОИЕРЕЯ П. В. ВЕРХОВСКОГО
В данной публикации впервые вводятся в научный оборот три документа личного происхождения известного церковного и общественного деятеля протоиерея П. В. Верховского, рассматривается малоизученный период его жизни и деятельности после революции 1917 г., вскрываются некоторые истоки поступков и взглядов.
Павел Владимирович Верховский (1879—1943) — историк и канонист, видный церковный и общественный деятель начала XX в. Он внес значительный вклад в формулировку основных принципов назревшей реформы синодальных отношений и оказал существенное влияние на процесс выработки и обоснования позиции Православной Российской Церкви относительно своего нового правового и идеологического положения в государстве после Февральской революции, позиции, которая получила закрепление на Поместном Соборе Российской Церкви 1917—1918 гг. в «Определении Священного Собора Православной Российской Церкви о правовом положении Православной Российской Церкви», автором проекта которого Верховский, по сути, являлся. Но не только этим известен Павел Владимирович. Глубокий аргументированный анализ церковной реформы Петра I поставил его в ряду крупнейших ученых-историков синодального периода. В годы Гражданской войны П. В. Верховский — участник Юго-Восточного русского церковного собора в Ставрополе в 1919 г., один из самых энергичных деятелей Временного Высшего Церковного Управления на Юге России. Протопресвитер Георгий Шавельский в мемуарах писал, что Верховский был «сильным “толкачом” в работе ВВЦУ... человек нежной души, искренней веры и большой работоспособности... БОльшая часть указов ВВЦУ по принципиальным вопросам принадлежит именно его перу»1. Личность Павла Владимировича Верховского привлекает сегодня внимание в связи с исследованиями в области истории государственно-церковных отношений накануне и в период революционных событий в России.
Ниже впервые публикуются три документа личного происхождения, принадлежащие руке П. В. Верховского, — это две обширные записки, адресованные представителям органов ГПУ, ведшим следствие по делу Верховского в 1921—1922 гг., и письмо протодиакону Дмитрию Новочадову, датированное концом 1922 г. Они содержат изложение личных взглядов и обстоятельств жизни
1 Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Т. II. Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1954. С. 374.
Верховского. Предварим публикацию биографической справкой с изложением условий происхождения данных источников.
П. В. Верховский родился в 1879 г. в г. Санкт-Петербурге, в семье потомственных дворян Костромской губернии2. Карьера выпускника юридического факультета Петербургского университета и Петербургской духовной академии, кандидата богословия развивалась стремительно. В 1906 г. он поступил на службу в канцелярию обер-прокурора Святейшего Синода3, в 1909 г. — в Варшавский университет, где в 1913 г. был избран ординарным профессором по кафедре русского права4. В 1915 г. Варшавский университет был эвакуирован в Ростов-на-Дону и переименован в Донской университет. Здесь Верховский занимал должности профессора по кафедре церковного права и секретаря юридического факультета5. В 1917 г. на юридическом факультете Московского университета состоялась защита докторской диссертации Павла Верховского «Учреждение Духовной коллегии и “Духовный регламент”: К вопросу об отношении Церкви и государства в России», ему была присвоена степень доктора церковного права6. По материалам диссертационного исследования издана наиболее известная работа профессора с одноименным названием7. Эта работа получила высокую оценку как его современников, так и последующих историков. Вот что писал историк И. К. Смолич: «Профессор Варшавского университета П. В. Верховской... дал доказательную и, по-видимому, окончательную оценку причин и характера петровской государственной церковности. Его глубокую работу “Учреждение Духовной коллегии и «Духовный регламент»”. можно рассматривать как последнее слово на эту важную тему. Всякий, кто собирается заняться историей синодального периода, должен начать с тщательного изучения труда Верховского»8.
Верховский дал жесткую оценку состоянию современной ему церковной жизни. По его мнению, реформа Петра I была началом правового подчинения Церкви государству и приспособления ее к нуждам и задачам чисто мирским и светским. Смысл его выводов сводился к тому, что в дихотомии светской и церковной властей существенный и окончательный перевес оказался на стороне власти светской. Существование Церкви как «ведомства православного исповедания» на службе у государства привело к потере Церковью авторитета и упадку в духовной жизни, духовенство превратилось в привилегированный служилый класс. Возрождение подлинной религиозности русского народа он напрямую связывал с восстановлением юридической свободы Российской Церкви.
2 Формулярный список о службе // Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. 527: Императорский Варшавский университет (Донской университет). Оп. 3. Д. 754: Верховский П. В. Л. 39—39 об.
3 Там же. Л. 39 об. — 40.
4 Там же. Л. 45—46.
5 Там же. Л. 39 об. — 40.
6 Там же. Л. 39, 45 об., 48.
7 Верховский П. В. Учреждение Духовной коллегии и «Духовный регламент»: К вопросу об отношении Церкви и государства в России: В 2 т. Т. I: Исследование. Т. II: Материалы. Ростов н/Д., 1916.
8 Смолич И. К. История Русской Церкви. 1700—1917 гг. // Седмица.гц. Церковно-научный центр «Православная энциклопедия»: [сайт]. URL: http://www.sedmitza.ru/text/439961.Ыш1 (дата обращения: 15.04.2011).
После победы Февральской революции началось широкое обсуждение назревшей реформы государственно-церковных отношений, в которое с жаром включился Верховский. Он опубликовал статьи о новом желательном положении Церкви в государстве в изданиях: «Всероссийский церковно-общественный вестник», «Московский церковный голос», «Христианская мысль», «Утро России», в нескольких брошюрах, редактировал журнал «Церковь и жизнь». Свою концепцию Верховский изложил на Всероссийском съезде духовенства и мирян, прошедшем в Москве 1—12 июня 1917 г.9 Донским университетом он был избран членом Предсоборного Совета. Его также избирают членом Священного Собора Российской Православной Церкви 1917—1918 гг., однако на Соборе присутствовать он не смог в связи с тяжелой болезнью дочери10.
Павел Владимирович принял сан священника в г. Ростове-на-Дону 19 сентября 1920 г., когда в Донской области уже правили большевики. Здесь же он приступил к обязанностям настоятеля соборного храма Ростовской и Таганрогской епархии. Из Донского университета Верховский был уволен в связи с исключением предмета церковного права из программы, а также в связи с принятием им сана11.
На посту нового для него служения Верховский оказался ключевой фигурой в деле выстраивания отношений церковных организаций с местной властью, стал основным посредником между ними, а также организатором легального сопротивления антицерковным действиям властей12. Отец Павел пользовался большим авторитетом в широких слоях населения Ростова-на-Дону, даже среди определенной части советских работников. Многие представители духовенства, как и представители юридических органов советской власти, хорошо знали и ценили Верховского еще со времен учебы или работы в Варшавском (Донском) университете. Верующие характеризовали его как человека, «чуждого политике и мирской суете»13.
Однако деятельность о. П. Верховского вступала в конфликт с ЧК, который не мог остаться для него без последствий. 12 июля 1921 г. он был арестован по сфабрикованному делу, обвинен в принадлежности к «контрреволюционной ор-
9 Подробнее об этом см.: Ковырзин К. В. Поместный Собор 1917—1918 годов и поиски принципов церковно-государственных отношений после Февральской революции // Отечественная история. 2008. № 4. С. 88—97; Он же. Российская Православная Церковь и поиски принципов церковно-государственных отношений после Февральской революции (март 1917 г. — январь 1918 г.): Дис. ... канд. ист. наук. М., 2010.
10 ГАРО. Ф. 527. Оп. 3. Д. 754. Л. 11—12 (Объяснительная записка Верховского, 13 августа 1917 г.).
11 Там же. Л. 48; Ф. 226. Оп. 21. Д. 464 а. Л. 16; Архив УФСБ РО. Д. П-59205. Т. 8. Л. 174 об.
12 Об этом см. подробнее: Бирюкова Ю. А. Правовые формы сопротивления ростовского духовенства антицерковной политике советской власти в 1920—1921 гг. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2011. № 6 (12). С. 37—41.
13 Архив УФСБ РО. Д. П-59205. Т. 8. Л. 283 (Протокол допроса Карагичева А. В. в ГПУ в качестве свидетеля по делу Верховского П. В., 9 декабря 1922 г.); Л. 172—172 об. (Записка Верховского уполномоченному Сосновскому); Т. 3. Л. 242 (Ходатайство верующих об освобождении Верховского).
ганизации князя Ухтомского»14. Вскоре его освободили, но 7 декабря, по требованию начальника особого отдела ВЧК А. Х. Артузова15, он прибыл в Москву, где был немедленно арестован. Виновным себя не признал16.
Основы убеждений о. Павла Верховского сформировались еще в Синодальную эпоху. Об этом, находясь в московской тюрьме, он неоднократно писал следствию, стремясь доказать, что не может быть контрреволюционером, так как это не соответствует его взглядам, что духовенство и Церковь чужды политике по своей природе, писал, что он человек аполитичный и в этой связи он не противник отделения Церкви от государства. В этих источниках Верховский предстает как идеалист, почти романтик, по его выражению, «с некоторой примесью гегельянства»17. До конца мы не можем оценить реальность этого образа, поскольку записки Верховского имели вполне понятные цели — не только оправдаться самому перед репрессивными органами, но и показать несправедливость обвинений духовенства в контрреволюционности, его аполитичность по самому происхождению и задачам служения.
23 июня 1922 г. о. П. Верховского освободили из внутренней тюрьмы ГПУ под подписку о невыезде из Москвы. В Москве он стал техническим редактором изданий Центрального института труда (ЦИТ) ВЦСПС, составлял брошюры по делопроизводству госучреждений, исследовал историю делового стиля18.
Священником Верховский в это время не служил. Это обстоятельство он объяснял в личной переписке. Известны три письма из Москвы, направленные Верховским протодиакону ростовского собора Дмитрию Новочадову, с которым он, по-видимому, имел дружеские отношения. Во время заключения Верховского его жена Ирина Петровна Аникиева и трое его детей находились в Петрограде. Особые волнения Верховского были связаны с неизлечимой болезнью жены и бедственным положением голодающей семьи. Эта тема проходит рефреном в письмах Новочадову. Поэтому после освобождения Верховский принял тяжелое для него решение не возвращаться к священническим обязанностям и, чтобы
14 Другие названия — «Армия спасения России», «Вторая повстанческая волна Юга России». В настоящее время исследователями установлено, что эта организация была создана искусственно Донской ЧК, при участии провокаторов, и находилась под ее негласным контролем (см.: Боранова Г. Н. Азов и Приазовье между двумя мировыми войнами (1917—1940 гг.). Азов, 2005. С. 207—242; Она же. Авантюра Лагутина. Выступления против советской власти на Дону в 1921 году // Донской временник: политические партии и движения на Дону : электрон. журн. 2006. № 3. URL: http://www.donvrem.dspl.m/Files/article/m4/1/art.aspx?art_id=508 (дата обращения: 12.11.2011)). Целью данной операции являлся разгром повстанческого движения на Дону. Материалы следственного дела не дают повода сомневаться в том, что обвинение Верховского было сфабриковано. По сфабрикованному делу проходило 257 человек. Постановлением чрезвычайной тройки ВЧК к высшей мере наказания было приговорено 58 человек, расстреляно 56 (в том числе женщины, роль которых состояла в благотворительности), 32 из них принадлежали к повстанческим отрядам. 18 человек отправили в концлагеря. 63 человека освободили.
15 Один из основателей советских спецслужб. Репрессирован в 1937 г.
16 Архив УФСБ РО. Д. П-59205. Т. 8. Л. 184.
17 Там же. Л. 176.
18 Там же. Л. 289, 268; Т. 3. Л. 235 об. (Протокол допроса 21 сентября 1922 г.); Римский С. В. Верховский // Православная энциклопедия. Т. 8. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. С. 23—24.
кормить семью, поступил на службу в ЦИТ ВЦСПС. Из переписки становится ясно, что он осуждал обновленцев, писал, что пережил тяжелые испытания, но совесть его осталась чиста, расценивал отказ от священства как «трагедию души» и, по-видимому, считал это состояние временным19.
7 октября 1922 г. Верховский был вновь арестован по тому же делу и приговорен к смертной казни, замененной десятью годами лишения свободы с поражением в правах на пять лет. Содержался в Бутырской, затем в Таганской тюрьмах. 28 февраля 1924 г. его освободили по частной амнистии Президиума ВЦИК, оставшийся срок наказания заменили принудительными работами20. Брошюры, вышедшие в свет во второй половине 1920-х, говорят о том, что вплоть до 1930 г. он продолжал оставаться сотрудником ЦИТ ВЦСПС21. Обстоятельства жизни П. В. Верховского в 1930-х гг. в настоящее время не известны, публикации на эту тему отсутствуют. Повторно его осудили в 1936 г., он скончался в ссылке в 1943 г. в г. Инта Коми АССР22.
Источники публикуемых документов — два судебно-следственных дела, находящихся на хранении в архиве Управления ФСБ по Ростовской области. Первое из них — следственное дело под номером П-59205 «“Армия спасения России”. К[онтр]-революционная] организация князя Ухтомского» 1921 г. — состоит из 9 томов, в томах № 3 и № 8 имеются материалы, касающиеся о. Павла Верховского. Они представлены документами: ордером на арест, протоколами допросов, постановлениями об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения; эпистолярными источниками — записками и заявлениями Верховского, показаниями других лиц, ходатайствами верующих; постановлениями Верховного трибунала ВЦИК и других подразделений карательных органов, заключениями по делу Верховского, выписками из протоколов заседаний Коллегии ГПУ и судебной коллегии Верховного Трибунала ВЦИК и др. Второе — следственное дело под номером П-53110 «По обвинению Трефильева А. К. и др.» 1923 г. По данному делу проходило 7 человек, подлинной причиной преследования которых послужило сопротивление обновленчеству23. Одним из фигурантов этого дела стал бывший протодиакон соборного храма, в котором служил П. В. Верховский, о. Дмитрий Новочадов. При обыске у него изъяли три письма Верховского, приобщив их к делу, таким образом они сохранились до наших
19 Архив УФСБ РО. Д. П-53110. Л. 51—56 (Письма протодиакону Д. Новочадову, сентябрь-январь 1922 г.).
20 Архив УФСБ РО. Д. П-59205. Т. 8. Л. 289 (Распоряжение Президиума ВЦИК Верховному суду республики и начальнику Таганской тюрьмы).
21 Известны, например, работы: Верховский П. В. Новые формы брака по сов. законодательству. Л., 1925; Он же. Делопроизводство госучреждений. М.; Л., 1929; Он же. Письменная деловая речь. Словарь, синтаксис и стиль. Разбор бюрократических шаблонов и нарушений грамматики в языке документов. М.: Техника управления, 1930; Он же. Как составлять обязательные постановления. 2-е изд. М.: Власть Советов, 1930.
22 Римский С. В. Указ. соч.
23 Священнослужителей обвинили в создании «контрреволюционной» группы «ЕССАЦ» — «Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь», которая ставила своей целью организацию сопротивления обновленцам в Ростове-на-Дону. Арест последовал после обращений в органы ГПУ с жалобами групп, возглавляемых обновленческими иерархами — епископом Феофилактом (Клементьевым) и архиепископом Мелхиседеком (Николаевым).
дней. Эти письма рассматривались следствием как повод для дополнительного обвинения Новочадова в связях с «контрреволюционерами».
Две записки Верховского, тексты которых публикуются ниже, подлинные. Это автограф автора. Написаны они карандашом, твердой рукой, достаточно аккуратно. Почерк мелкий, почти отсутствует выделение абзацев, много сокращений — видимо, в распоряжении автора было не так много бумаги. В публикации орфография и пунктуация оригинала сохранены. В первой записке заголовок и указание адресата отсутствуют, подчеркивания (чернилами) сделаны следствием, во второй — самим Верховским. Письмо Верховского Новочадову из дела П-53110 также представляет собою подлинник, автограф. Подчеркивание сделано Верховским. Орфография и пунктуация оригинала в публикации сохранены.
Публикуемые источники помогут точнее представить личность П. В. Верховского, его характер, мотивы, взгляды и их истоки. Но необходимо учесть, что их автор находился под жесточайшим давлением советских карательных органов. Из следственного дела видно, что за время следствия он пробыл в тюрьме 9,5 месяцев, в том числе три месяца в одиночном заключении без допроса, существенно подорвал здоровье, писал о себе как о «надломленном человеке»24. Физические страдания Верховского усиливались моральными — серьезной обеспокоенностью состоянием семьи.
Вступительная статья, публикация и примечания Ю. А. Бирюковой
Записка протоиерея П. В. Верховского в приложение к протоколу допроса
8 февраля 1922 г.
Я родился 31 декабря 1879 г. в Петрограде в хорошей прогрессивной семье и с детства был религиозен. Еще будучи в VI кл[ассе] гимназии довольно начитанный в религиозной, гл[авным] обр[азом] аскетической, и философской литературе, возымел намерение сделаться профессором и священником. Но мать отклонила раннее поступление в Дух[овную] Академию и принятие священства и посоветовала мне прежде пройти Ю[ридический] Ф[акультет]. Послушавшись этого совета в 1898 г. поступил в Петербургский] У[ниверситет], где интересовался гл[авным] обр[азом] вопросами мировоззрения и слушал не только специаль[ные] науки Ю[ридического] Ф[акультета], но также историю, логику и ист[орию] философии у выдающихся профессоров — На III к[урсе], под влиянием проф[ессора]-прот[оиерея] М. И. Горчакова, соединившего в своем лице и профессуру и священство, я заинтересовался церковным правом, думая идти по его стопам. В 1902 г. на полной пятерке и с зол[отой] мед[алью] закончил Ю[ридический] Ф[акультет] и для дальнейшего усовершенствования поступил в Петр[оградскую] Д[уховную] Ак[адемию], котор[ую] и окончил в 1906 г. тоже высоко, со званием магистранта. Оставленный при У[ниверситете] с 1903 г. я деятельно готовился к профессуре и писал диссертацию. За все эти юные годы политика прошла мимо меня. Ни в У[ниверситете], ни в А[кадемии]
24 Архив УФСБ РО. Д. П-59205. Т. 8. Л. 181-181 об., 201 об.
я никогда не участвовал ни в каких обычных студенческих кружках, не интересовался полит[ической] историей и возможными практическими] из нея выводами, и даже в 1905 г. не обращал почти ни на что внимания, писал свою диссертацию. Защитив всего 29 л[истов] магистерскую диссертацию, о церковных имуществах в XVIII в., я получил предложение занять кафедру И[стории] Р[усского] Пр[ава] в В[аршавском] Унив[ерситете] и согласился на это, потому что устроиться как ниб[удь] иначе на научном поприще в тот момент мне было невозможно, а между тем у меня уже была семья. Излагая студентам социальнополитическую] историю России я всегда подчеркивал перед ними глубокие несовершенства и историч[еские] ошибки политического] и имуществ [енного] быта прежняго, особенно последняго времени, стараясь внушить им отвращение к общественному] неравенству и экономич[еской] порабощенности трудового народа. Одновременно с этим я читал и философам спец[иальный] предм[ет] по ист[ории] церкви. Это дало мне повод перевести для них «Оч[ерк] ист[ории] церкви Р. Зома», у которого я нашел мысли об истор[ической] необходимости скорой пролетарской революции. Обдумывая эти мысли в связи с наблюдениями над рус[ской] историей, и симпатизируя им, я в значительной] мере подготовился к тому, что произошло дальше обращая на это внимание студентов. [С 1913 г. я перешел на каф[едру] Ц[ерковного] права, в 1915 г. был эвакуирован в Ростов, где продолжал по-прежнему свою преподав. деятельность до 19 сент[ября] 1920 г.]25 Та же ист[ория] церкви натолкнула меня на мысль заняться для док[торской] диссертации вопросом церк[овной] реформы П[етра] В[еликого] тем более, что довольно близкие наблюдения мои над церковной жизнью в процессе постоянного времени (3 г. я просл[ужил] в Канц[елярии] Синода) внушали мне крайнее отвращение к укоренившемуся бюрократизму иерархии, ея зависимости от правительственной политики старого режима и к вмешательству в политическую жизнь. Плодом моих занятий являлось сочинение вышедшее в 1916 г., в котором особенно в XIII г[лаве], с возможной резкостью подчеркнуты злые последствия для религии и церкви от обращения ея П[етром] В[еликим] в государственное] учреждение. Мысль моя логически склонялась к скорейшей необходимости отделения церкви от государства ради того, чтобы Церковь стала преследовать единственно свойственную ей цель — внутр[енней] духовной жизни верующих. Именно под тяжелым впечатлением распутиновщины, в которую были замешаны и некот[орые] епископы, я с радостью встретил весть о Февр[альской] революции 1917 г. Мало осведомленный относительно наиболее целесообразной для России формы политического] строя и хозяйственного] быта, потому что этим я никогда не занимался, я радовался революции не только потому, что она несла столько времени обезволенному и порабощенному народу свободу и господство, но в частности и потому, что она освобождала Церковь от (если можно так выразиться) государственно-церковного гермафродитизма; от обязательства играть какую-либо политическую роль, обращало ее к внутр[енней] дух[овной] жизни. Тогда же, воспользовавшись моментом, я поместил целый ряд статей о свободе совести и желательном новом правовом положении Церкви в государстве, хотя правда в то время (в 1917 г.) оно представлялось вполне желательным
25 Текст в скобках зачеркнут.
в более смягченной форме отделения, чем это выражено в декрете 23 янв. 1918 г. Однако, ознакомившись с последним и увидя практическое его применение, ничего существенного против него я возражать не могу и даже нахожу, что лучше было перейти сразу к полному отделению, чем проходить промежуточную форму, т. к. при этом гораздо легче отпадают старые ошибки, заблуждения и закоренелые привычки духовенства и оно постепенно принимает новый курс сосредоточенной чисто религиозной жизни и деятельности, к чему, собственно, и ведет декрет. Все изложенное выше не просто было когда-либо сказано кому-либо при случайных встречах, а напечатано в книгах и газетах, глубоко обдумано и систематизировано и может быть тщательно проверено. Поэтому только это я могу признать выражением моих убеждений, как видно вполне логически слагавшихся с детства, а случайные собеседники, разговаривавшие со мною в своих собственных целях, не могут, по справедливости, считаться истолкователями моих взглядов. Они могли просто не понимать их или исказить в своем личном сознании, совсем меня не зная ни как человека, ни как ученого. Все это очень существенно, потому дело касается моих именно убеждений, такими они всегда были, такими они и останутся, и я считаю себя в праве надеяться, что на это будет обращено самое серьезное внимание.
С 1913 г. я преподавал уже Церковное право, с эвакуацией В[аршавского] У[ниверситета] в Ростов акад[емическая] жизнь пришла в упадок. Война, массовые мобилизации студентов и внутр[енние] волнения в России отвлекали внимание от науки. Ц[ерковное] право никого не интересовало, а когда началась в 1920 г. реформа Д[онского] У[ниверситета], для меня и моего предмета совсем не нашлось места. Это с одной стороны. А с другой — освобождение Церкви от политической роли, подрыв бюрократизма в иерархии, новые направленные на внутреннюю жизнь течения в духовенстве вновь воскресили во мне давнюю мысль о священстве. Я отлично помню, что раньше меня удерживало от принятия священства между прочим именно то, что я неизбежно подпал бы архиерейскому самовластию, правительственному гнету, обратился бы в духовного чиновника, обязанного быть проводником опред[еленной] политики. Достаточно вспомнить сколько было прежде т[ак] наз[ываемых] табельных и викториаль-ных дней, т. е. царских праздников в которые для проповеди была всего только одна тема и сколько на них написано было талантливых образцов! От всего этого я был свободен, как профессор, а с революцией все это отпало. Церковь получила возможность быть сама собой, и я с юности воспитанный на святоотеческих творениях, на живых26, о живых воспоминаниях об истории первых веков христианства, много переживший и до некоторой степени разочарованный в жизни, решился принять священный сан, который давал мне доступ к мистической области богослужения и к мирной беседе с верующими одного со мной настроения на чисто духовные темы. Видя со времени германской войны какое-то одичание людей, полный упадок нравственности, без которого27 невозможна никакая реформа политической и соц[иальной] жизни, я хотел показать желающим всю красоту, величие и философскую стройность христианского ми-
26 Следует читать «житиях».
27 Следует читать «которой».
ровоззрения, о котором за 1000 л[ет] своей истории русские люди, в сущности, почти ничего не слышали. Случайно нашлось место и 19 сентября 1920 г. я был назначен настоятелем каф[едрального] собора в Ростове н[а]/Д[ону], вследствие чего, на осн[овании] декрета должен был оставить преподавание университета, хотя, конечно, не бросил своей кабинетной научной работы, и до сих пор продолжаю писать.
Хотя я всегда был близок к Церкви, но все-таки очень многое было для меня новым в моем новом положении и мне оч[ень] трудно было ориентироваться. Профессором я был все-таки дальше от действительной жизни, которая вела меня к новым встречам, заставляла отвечать на новые запросы. Поглощенный внутренними переживаниями, я прожил спокойно первые месяцы. Верный намеченной цели, я говорил в проповедях только о сущности христианства и никогда, абсолютно никогда, не говорил ничего не только о политике, общественном строе и т. д., но избегая даже говорить об инославных исповеданиях, чуждаясь всякой политики. Это в Ростове все знают. В частных беседах и на исповеди, когда мне жаловались на тяжелое время и новые условия жизни, а жилось в Ростове действительно очень тяжело, и среди нас с завистью говорили о порядках и новых направлениях в политике и хозяйственной] жизни в Москве, я старался всегда всех успокаивать, иметь терпение и доверие к тому, что мало-по-мало все придет в норму и неровности сгладятся. Выдержать этот тон было оч[ень] нелегко, потому что местные власти слишком медлили приводить в действие те новые распоряжения и программы центральной власти, о которых ходили слухи, а с другой стороны постоянные волнения казачества и всякие ложные политические слухи о десантах, выступлениях и проч. очень нервировали ростовцев. Среди моих новых обязанностей мне пришлось столкнуться с делом приходской благотворительности. По Собору всегда ходила кружка на бедных и они получали небольшие пособия, на этой почве я познакомился с П. И. Лаврищевой, предложившей свои услуги по разследованию положения просителей, которые потом и расписывались в получении пособия. Ввиду строгой отчетности денежных сумм и полной гласности этих выдач, никто из нелегальных лиц не мог получить и на самом деле никогда ни в явной, ни в скрытой форме не получил не из этих, не из каких-либо других церковных сумм ни одной копейки, и если в деле есть на это, либо подобное намеки, то это совершенно невозможно. Это могли говорить только люди, которые ничего об этом не знают. [Напротив, я всегда внимательно следил, как бы под видом бедняка, не пр]28. Лаврищева представлялась мне как свободная от занятий учительница, дочь когда-то зажиточного крестьянина из Ельца. Вместе с престарелыми родителями она приехала в Р[остов] и поселилась у своей сестры, состоящей замужем за служащим на мельнице Гурвича, и в заработке не нуждалась. Вся семья их очень благочестивая и никакой политики не знала. Я познакомился с нею при обходе прихода и не имел никаких оснований опасаться. Пожалуй, напротив, П. И. Лаврищева оказывала мне даже маленькие услуги, приносила в Собор для детей белый хлеб и сласти, что нужно было очень ценить, потому что последние годы семья моя очень бедствовала, и даже пустяки казались давно забытым лакомством. 26 дек[абря]
28 Слова в скобках зачеркнуты.
1920 г. по ст. ст. в Р[остов] были привезены из Ек[атеринодара] 13 священников с еписк[опом] Филиппом и заключены в тюрьму. Некоторые прихожане видели, как их вели по городу и заявили мне о желательности им помочь. Противоречить им я не имел оснований и полагал, что не может быть ничего предосудительного в передаче им пищи (в тюрьме кормили оч[ень] скудно) с расходованием на это части денег, собираемых на бедных. Обвинения их я не знал и до сих пор не знаю. Но мне было искренно жаль особенно молодого, образованного еп[ископа] Филиппа, получившаго рукоположение только в том же декабре и пробывшаго на Кубани всего 5 дней. В этот срок что мог он сделать? Повидимому их арест был вызван происками той церковной группы, которая имела влияние раньше, при прежнем еп[ископе] Иоанне. Быть передатчицей вызвалась та же Лаврищева. До марта все шло спокойно. Во время передачи, около тюрьмы, Лаврищева случайно познакомилась с Панфиловой и через нее узнала, что у нее живет только что приехавший из Ек[атеринодара] человек, имеющий доступ в О[собый] О[тдел] и следящий за делом священников. Лаврищева передала мне об этом и приглашала зайти к Панфиловой. Перспектива вмешательства в самое дело священников мне (ясно помню) была неприятна, неприятна и встреча с незнакомым мне человеком, прикосновенным к политике. Но Лаврищева уверяла меня, что простой разговор ничего не стоит, нужно же как-ниб[удь] помочь священникам и, наконец, (стыдно сознаться) — Панфилова угостит горячим чаем, а домой мне идти далеко, после же службы я был голоден и очень устал. У Панфиловой я действительно застал назв[анное] лицо, говорил с ним сначала оч[ень] сдержанно и узнал, что о священниках он хлопочет, но пока ведется следствие. Та же забота о священниках с посулом сладкого чаю заставила меня быть у Панфиловой еще несколько раз. Впоследствии я узнал, что названное лицо есть Д. И. Белянкин или Белентков29 (не помню) и что он бывший офицер Д[обровольческой] А[рмии]. Это заставило меня предполагать, что он неспроста находится в Ростове, но деятельностью и планами его я не интересовался. Только из простого любопытства я спрашивал его, что делается на свете и получал лаконические ответы: ничего, все хорошо, Вам знать не надо. Главной же темой беседы всегда была судьба заключенных священников. Бывали разговоры и на общие темы о положении в России, о гражданской войне, о Церкви и духовенстве и проч. Я хо-
29 Дмитрий Иванович Беленьков — родился в 1898 г. в Курске. Кадровый офицер царской армии. Один из трех фигурантов дела, отправленных в Москву (двое других — Ухтомский и Верховский). Особым образом заинтересовал КРО ГПУ, поскольку, по показаниям Ухтомского, являлся профессиональным разведчиком. Приговорен к высшей мере наказания, расстрел был заменен на 10 лет тюремного заключения. Из Бутырской тюрьмы Беленьков писал в письмах, что из-за Ухтомского погибло много людей, «а его самого (Ухтомского. — Ю. Б.) по этой реке крови перевезли в Москву и поместили во внутреннюю тюрьму ВЧК, снабжая его портвейном и тортами, после чего он на суде сам заявил это, почувствовал себя гражданином свободной страны». Беленьков был переведен в Курскую тюрьму. В 1928 г. находился в ссылке в Архангельске, потом переведен в Вологду, а с октября 1929 г. работал на строительстве Архангельского комбината. 7 августа 1937 г. арестован за «контрреволюционную агитацию», приговорен к расстрелу, приговор приведен в исполнение (см.: Боранова Г. Н. Авантюра Лагутина; Голоса АрхипеЛАГа. Письма из архивов ППК [Электронный ресурс]: Публикация №1 (Письма Д. И. Беленькова) / Публ. А. Б. Можаева // Русское поле. Содружество литературных проектов: [сайт]. 2011. № 4. URL: http://golos.ruspole.info/node/1313 (дата обращения: 26.07.2012).
рошо помню, что во время этих случайных разговоров за чаем я усиленно подчеркивал свой политический нейтралитет, не развивая никаких программ и настаивая на том, чтобы Белянкин не рассчитывал на мое сотрудничество, т. к. я, довольный своим мирным научным и религиозным трудом, не хочу [никаких]30 участвовать ни в каких выступлениях, ни даже знать что-либо лишнее. Что касается Церкви и духовенства, то я действительно говорил, что по бывшим в истории примерам, напр[имер] после В[еликой] фр[анцузской] революции, после продолжительной гражд[анской] войны и ломки не только старых политических] форм, но и быта, после глубокого отрицания в корне даже всей идеологии во имя совершенно новых идеалов, непременно наступит эпоха нравств[енной] реакции и очень многие вернуться к религии и вообще идеализму и что это полезно будет для нашего нравственного очищения. Со времени Платона и Демокрита идеализм и материализм все время сменяют друг друга в сознании человечества или его отд[ельных] групп, и как эпоха материализма движет вперед особенно мат[ериальную] культуру и совершенствует хозяйственный] быт народных масс, так идеализм предупреждает от полного духовного упадка и возвышает нравственное сознание человечества. В последнем именно отношении и может иметь значение религия и Церковь. Как учреждение духовное, она должна служить духовной культуре тех, кто и без нея в Бога верует. Захватить всех она теперь больше не может, т. к. теперь не средние века, в народе бродит слишком много разнообразных идей, жизнь гораздо сложнее, большинство поглощено житейскими интересами, а соблазны вольной жизни слишком велики. Но всегда остается известный круг лиц, духовно настроенных, верующих, ходящих в храмы, и вот их то и должна удовлетворять и духовно совершенствовать Церковь, не играя при этом никакой политической роли. Не знаю, неужели эти мысли, как простой вывод из соц[иально]-культурной истории, с некоторой примесью гегельянства, Белянкин мог принять за какую-то определенно-активную программу с целью непременно повредить существующему строю? Это горько и смешно. Горько быть непонятым и невольно сделаться объектом эксплоатации в политических видах, а смешно потому, что все высказываемые предположения если могут осуществить, то только сами собою под влиянием многих разнообразных переживаний и в очень продолжительный срок, как программа, как план это совершенно неосуществимо, тем более для одного человека, при почти полной инертности русского духовенства. Разговор этот я теперь ясно припоминаю. — Пробыв в Р[остове] приблизительно] 1 И месяца, Белянкин уехал и всякое знакомство мое с ним прекратилось и у Панфиловой больше я не бывал. К маю дело священников окончилось, и я облегченно вздохнул, надеясь, что больше уже не будет никаких искушений. Так и было д[о] 7/20 июня. Но то, что Б[елянкину] не удалось сделать со мною, он сделал с Лаврищевой, а именно втравил ее в свою политическую] работу. Она пыталась говорить мне, что он дает ей какие-то поручения. Но я отклонял ее от этого, отговаривал и запрещал себе рассказывать, если сама она не хочет отстать и она действительно ничего не говорила мне о существовании какой-либо организации в Р [остове] с ближайшими политич[ескими] целями. Теперь для меня очевидно, что именно в это время,
30 Слово зачеркнуто.
когда я успокоился и думал, что опасность от невольного знакомства моего с Б[елянкиным] уже миновала, за моей спиною широко пользовались моим именем и строили на меня какие-то рассчеты, без всякого повода с моей стороны. 7/20 июня я служил литургию, которая кончилась оч[ень] поздно, а уже к 4 ч. дня мне нужно было вновь вернуться в Собор. В присутствии Л[аврищевой] я высказал мысль, где бы мне перебыть это время и подкрепиться, т. к. домой идти далеко. Л[аврищева] пригласила меня к себе (на мельницу Гурвич). Ничего не ожидая особенного, т. к. подобные случаи бывали и раньше, я согласился. У Л[аврищевой] я застал незнакомое мне лицо, быть может специально приглашенное, которое и оказалось К. И. Ухтомским31. Даже фамилию его я узнал только при уходе. За обедом, продолжавшимся недолго, т. к. я торопился, были только общие разговоры. Вел разговор К[онстантин] И[ванович] и, как видно теперь, хотел узнать, что я за человек. Затронуты были и темы о Церкви и духовенстве, но я отлично помню, что повторил только те общие мысли, которые высказывал и Б., а именно, что по закону смены историч[еских] явлений, нужно непременно ждать критическаго отношения масс к пережитому, целаго ряда поправок к современному политическому] положению и хозяйственному] строю и в частности возрождения интереса к религии и вообще идеализму, о чем между прочим и теперь уже свидетельствует посещаемость храмов теми, кто раньше ими пренебрегал, история с т. наз. «обновлением крестов» в Ростове / сам я объясняю это явление естественным образом и т. д. Но чтобы воспользоваться всем этим в целях политического] переворота чуть ли не в ближайшие дни, этого у меня даже не было в мыслях. Напротив, я опять подчеркивал, что Церковь и духовенство нельзя втягивать в политику, что народ сам должен выработать себе желательное полит [ический], общественный] и хозяйственный] строй, а дело Церкви — внутреннее. Неужели У[хтомский] меня так и не понял? Спустя несколько дней я спросил Л[аврищеву], кто это был такой? Она ответила мне, что это У[хтомский], организатор восстания. Я отнесся к этому холодно, слегка с неприятным чувством, что попался в ловушку. Не желая ему содействовать, я был уже скомпрометирован. Но, думаю, одна встреча ничего. Недели через полторы Л[аврищева] позвала к себе на панихиду по брате. Уже окончив службу и обернувшись, вижу — опять У[хтомский] Опять был обед и опять разговоры, но здесь уже У[хтомский] высказывался яснее, критикуя советскую власть и выражая желание ее сменить32. Не будучи военным человеком, я не расспрашивал у него подробностей, но
31 Князь Константин Эрастович Ухтомский — царский полковник, в 1897 г. окончивший Академию Генерального штаба, в Русско-японскую войну — командир батальона, в 1908— 1910 гг. — представитель Генерального штаба при российском посольстве в Японии, в Первую мировую — командир бригады и командир дивизии на Варшавском фронте, генерал-майор. После тяжелого ранения и операции в Киеве в ноябре 1919 г. оказался проездом в Ростове-на-Дону, где ему потребовалась медицинская помощь (см.: Боранова Г. Н. Авантюра Лагутина). На допросе князь Ухтомский первоначально отрицал существование организации «Армия спасения России», но затем давал показания против Верховского, о причастности его к данной организации. Ухтомского приговорили к высшей мере наказания, но расстрел заменили десятью годами строгой изоляции. Разночтения в отчестве могут быть вызваны тем, что Ухтомский некоторое время скрывался от красных в Ростове-на-Дону под псевдонимом «Константин Иванович».
32 Подчеркнуто в документе.
очень хотел понять, что именно он хочет от меня и не могу ли я еще как ниб[удь] выскочить из этой истории? Прощаясь за руку, я решил, наконец, его об этом спросить. Он нехотя, сквозь зубы процедил, что если задуманное им состоится, то чтобы отслужить молебен на Соборной площади. Тут я решительно ему отказал, сказав, что это никак невозможно33. Я чувствовал, что надо мною что-то нависло, но сбросить закинутые сети было уже невозможно. Спустя несколько дней от старосты Кошкина, которому Л[аврищева] все разболтала и расхвасталась об организации, я узнал, что [по] просьбе Котомниной он дал парчу для знамени, а ей — одну свою пишущую машинку. Рисунок для знамени взялись составлять сам Кошкин, как инженер и чертежник, а в расписывании знамени не было надобности, потому что по парче рисовать ничем нельзя, и Кошкин предполагал вырезать нужные части из материи и нашить их на парчу. О художнике, правда, был разговор, но отпал сам собою, и я во всяком случае не брался его подискивать, потому что никаких знакомств среди художников не имел. Но очевидно, что т. к. парча была получена из Собора, то пред лицом У[хтомского] приписали это настоятелю. Котомнину я знал, потому что она часто бывала в Соборе и пела в люб[ительском] хоре. Я видел, что она не сочувствует новому режиму и имеет какие-то связи. Но я избегал ея и всячески сторонился, потому что была не особенно приятного характера, резкая, порывистая и оч[ень] непостоянная, способная легко переходить от дружбы к вражде и однажды наговорила мне столько резких и даже оскорбительных упреков за мои показания в ДЧК об «обновлении» крестов, обвиняя меня в неверии, лицемерии и чуть ли не кощунстве, что я ее боялся. Думу я знал очень мало и только как священника — беженца из Галиции. О том, что он играет какую-то политическую роль я и не подозревал и с удивлением увидел его в тюрьме. Все остальные лица, замешанные в деле, не были мне известны не только лично, но и по имени. Меня они, конечно, могли легко знать, как профессора и священника. Ростов не так велик. Мои же знакомства, как видно, все связаны с невольными встречами в Соборе, как месте моей службы. Теперь мне совершенно ясно, что приняв священство и даже настоятельство в таком видном храме, как Собор, я, развлекаемый слишком многими совершенно новыми для меня административными, хозяйственными, пастырскими, домашними и т.д. заботами, занятый мыслью, как бы скорее овладеть сложной техникой богослужения, как бы создать в себе надлежащую порядоч[ному] священнику духовную настроенность, что бы лучше сказать народу в проповеди, очистить его от тех грубых форм внешнего богослужения, кот[орые] часто доводят до суеверия, не сумел как следует ориентироваться и вовремя отклонить от себя лично мне совершенно ненужные знакомства и встречи. А в уме люди переоценили меня по своей мерке, надеясь использовать в своих целях.
Профессор Протоиерей П. Верховский
Архив УФСБ РО. Д. П-59205 (Следственное дело «“Армия спасения России”.
К[онтр]-рев[олюционная] организация князя Ухтомского»). Т. 8. Л. 174—177.
33 Подчеркнуто в документе.
Записка протоиерея П. В. Верховского о политических убеждениях уполномоченному И. И. Сосновскому34
10 февраля 1922 г.
Уполномоченному] по важн[ым] д[елам] Тов. Сосновскому Профессора-Протоиерея П. В. Верховского
На допросе, между прочим, я был спрошен Вами о моих политических убеждениях. Может быть, полезно для дела, чтобы я развил свой ответ несколько подробнее.
Всегда далекий от какой бы то ни было политической деятельности, с глубоким омерзением переживал последние годы стараго режима, когда правительство дошло до такой безнравственности в управлении и даже личном поведении, что дальше идти было некуда. Было совершенно ясно, что этот режим доживает свои последние дни. Живо помню, с каким несомненным восторгом, еще будучи студентом П[етербургской] Дух[овной] Академии, я встретил издание манифеста 17 октября. Тем тяжелее было испытывать горькое разочарование, когда все увидели лицемерие и неискренность в дальнейших «реформах». Меня особенно возмутило сквозившее в них недоверие к политическим силам Русского народа, несомненно уже достигшего достаточной политической зрелости для широкого самоуправления. Сбросить путы правительственной опеки мне казалось для него также неизбежным и нормальным, как и выход взрослого сына из-под родительской власти.
Эту мысль, в приложении к Церковному праву, я даже печатно высказал в статье, изданной и отд[ельными] оттисками, — «Сущность и значение Церковной власти». Поэтому, наблюдая многое, в том числе вакханалию с делом Распутина, терпеливо ждал развязки, и когда она наступила, радовался ей, как и все. Но последовавшая затем подготовка собственно социальной революции и самая октябрьская революция меня пугала, а так как я никогда не занимался с необходимой глубиною изучением социальных и хозяйственных вопросов в быте России, то не мог в событиях ориентироваться сразу и прозреть в желательное будущее. Начавшаяся гражданская война, особенно острая в Ростове, переходившем 9 раз из рук в руки, принесла с собою не только много тяжелого, но и непонятнаго. Нецелесообразность и нежизнеспособность некоторых мероприятий часто бывала ясна в самый день издания приказов, а суровость, с которой они проводились в жизнь, — глубоко болезненна. Личная и семейная жизнь пошла кувырком. Постоянные обыски, все более и более бесцеремонные реквизиции комнат в моей маленькой (11x13 шагов) квартире, лишившие меня самых элементарных удобств, необходимых для научной работы, и вредно отражавшиеся на здоровье жены и детей, полное отсутствие денег, ввиду задержки профессорского жалованья на 3—4 месяца, необходимость продавать жалкий домашний скарб для дневного пропитания, реквизиция белья и платьев, тогда как мы и без того потеряли все свое имущество в Варшаве, отнятие обручаль-
34 С декабря 1922 г. И. И. Сосновский — начальник 6 отделения КРО ГПУ (борьба с контрреволюционными организациями Савинкова, Врангеля, монархистов и т. п.).
ных колец, этой святыни всякого дружнаго супружества, наконец, едва не осуществившееся изнасилованье моей жены одним из солдат военного постоя в то время, как я лежал без движения в сыпном тифу, и многое другое производило тягостное впечатление. Но я верил, что все это временно35, что все это нужно терпеливо перенести ради будущаго общего благополучия, и в этом смысле говорил другим. Очень вредно для нас было то, что мы почти ничего не знали о том, что делается в Москве и какую эволюцию она переживает, а местная власть заведомо скрывает новые инструкции и законы, проводя в Ростове то, что в Москве уже было оставлено. Удрученный душою, по целому ряду личных побуждений, я принял священный сан и всецело сосредоточился на своем внутреннем мире и удовлетворении духовных запросов тех из моих прихожан, которые ко мне обращались. Поэтому все дальнейшие привходящие обстоятельства явились для меня неожиданным, навязанным мне насилием над моим внутренним миром и убеждениями36. Ясно помню, что я всегда очень отрицательно относился ко всем попыткам восстания, бывшем в последние годы в Москве, Петрограде, Кронштадте и др[угих] городах тем более, что мне было и до сих пор непонятно, чего, собственно хотят и что нового и лучшего могут сделать те люди, которые, никого не спрашивая о согласии, добиваются власти, между тем как жизнь и без них идет вперед. В последние годы я особенно внимательно перечитывал европейскую историю ХУШ—ХХ вв. и отчетливо понимал, что, по бывшим примерам, все непригодное к жизни постепенно отпадет само собою, а назревший веками социально-политический переворот непременно оставит по себе глубокие следы. Во всяком случае для России невозможно и нежелательно возвращение к монархии. Монархия в Европе вообще отжившая форма правления и даже там, где она еще существует, сохраняется как пережиток. Весь европейский мир, и в частности весь европейский пролетариат, настолько созрел для самоуправления и участия во власти, что непременно <...>37 добьется и уже не выпустит из своих рук. Препятствовать ему и пытаться сдержать его под опекой, значит то же, что <мешать> совсем взрослым детям самодеятельно устроить свою семью и хозяйство. Нежелательно же возвращение к монархии потому, что она неизбежно окрылит новые надежды аристократии и буржуазии, будет требовать себе поддержки от духовенства и всем этим вызовет через какие-ниб[удь] 5—10 лет опять революцию, гражданскую войну и все их ужасы. Что же касается республиканских форм, известных в мире, то все они в своем настоящем виде не подходят к тому новому социально-хозяйственному строю, который за эти 5 лет постепенно устанавливается в России. Смешно было бы натягивать на себя чужой узкий кафтан. Следовательно, по крайней мере для данного момента исторической жизни России, установившийся строй можно считать наиболее приемлемым и желательным в надежде, что все ошибки, неизбежные при сурово-последовательном проведении умозрительно составленных программ, постепенно будут исправлены самою жизнью, самым опытом власти, по мере их практического осуществления. Так, ведь, всегда бывает в Истории. А самые цели
35 Подчеркнуто в документе.
36 То же.
37 Пропущено неразборчиво написанное слово.
этих программ, бесспорно, весьма симпатичны и общеобязательны. Что можно возразить, особенно с Евангельской точки зрения, против мер, направленных к уничтожению и предупреждению чрезмерного накопления в руках единоличных лиц частной собственности, к уничтожению эксплоатации человеком человека, общественного неравенства, нищеты и забитости, умственной темноты и отсталости широких народных масс; против мер, направленных к тому, чтобы и им дать возможность легко и, по возможности, привольно жить, участвовать в управлении страною, деятельно защищать свои интересы и т. д. Мне не по душе, конечно, атеизм и отрицательное отношение к религии, которое почему-то при этом считается необходимым. Мне кажется, что все эти цели были бы легче достижимы именно под флагом религии, располагающей к альтруизму и самоотвержению и если опыт старого времени, повидимому, говорит обратное, то именно потому, что правительства никогда не были достаточно и искренно религиозными, а жили в двоеверии: глубоко эгоистичные и грубо материалистичные в себе, они требовали альтруизма и идеализма от подданных, совершенно о них не заботясь. Эта беззастенчивая эксплоатация религиозного чувства народа в своих личных видах различными лицами, бывшими в ХУШ—ХХ в. на престоле, в правительстве и в прежнем помещечьем классе, мне стала и теоретически и исторически отлично понятна, когда я изучал церковную реформу Петра Великого и ея вредные последствия (см. мою книгу «Учреждение Духовной Коллегии и Дух[овный] регламент, 2 тома, Ростов, 1916). В их руках Бог действительно едва ли не был только «пугалом» для народа, который они хотели держать в своей безусловной покорности. Но на самом деле это совершенно не так. Бог никогда не был и ни для кого не может быть «пугалом». Будучи творцом и промыслителем мира, он есть совершенное олицетворение высочайшего, недостижимого нравственного идеала38 человека и в таком понимании Его и в таком отношении к Нему, с моей точки зрения, только и может быть настоящая религия: И как такая она, во-первых, не может мешать ничему хорошему в жизни, а во-вторых, как и наука, музыка, искусство и др. духовные блага навсегда останется и будет привлекать к себе некоторую часть соответственно настроенных людей, располагая их к усовершенствованию жизни. Быть может прежнее духовенство тоже виновато в том, что плохо это понимало и вмешивалось туда, где ему не место. Но в последние перед революцией годы правильное понимание уже начало проявляться, а колоссальный сдвиг сознания в наше время несомненно еще сильнее перенесет центр тяжести религиозной и церковной жизни в России с внешнего на внутреннее, как и следует. Быть может на Западе, где теория папского примата и до сих пор не позволяет папе забыть о том, как он повелевал тронами в Средние века, и ласкает его надежды на повторение того же в наши дни. Но на Востоке политические притязания Церкви всегда были очень слабы, а самая сущность Православия повелительно требует обращения всего самосознания верующего человека внутрь39. И достаточно очень немногих мероприятий, чтобы пресечь всякие внешние поползновения. Я уверен, что так же думают очень
38 Подчеркнуто в документе.
39 Слово «внутрь» подчеркнуто жирной чертой.
многие в духовенстве, а со временем и все40 духовенство встанет на эту точку зрения, потому что еще в Евангелии сказано: «Царство Божие внутрь41 вас есть», и на ней всегда стояла вся древне-христианская литература. Но она привилась бы еще скорее, если бы можно было об этом открыто говорить и писать.
Профессор Протоиерей П. Верховский 10 февраля 1922 г.
Архив УФСБ РО. Д. П-59205 (Следственное дело «“Армия спасения России”. К[онтр]-рев[олюционная] организация князя Ухтомского»). Т. 8. Л. 182—183 об.
Письмо протоиерея П. В. Верховского протодиакону кафедрального собора г. Ростова-на-Дону Дмитрию Новочадову
8 сентября 1922 г.
8/ІХ — 1/1 — 192242, г. Москва, 1-я Мещанская, Солнцевский пер., д. 10, кв. 7.
Глубокоуважаемый и дорогой Дмитрий Семенович.
Я не писал Вам, потому что не знал, как Вы примете мое письмо. Теперь хочется перекинуться с Вами несколькими словами. Я очень рад, что, по свидетельству близких, Вы остались, как и прежде, глубоко хорошим человеком, не приняв участие в той вакханалии самолюбий и личных стремлений, которая обуяла многих. Очень жаль только, что Вам пришлось оставить Ваше прямое дело, которым приносили Вы столько пользы и духовного наслаждения всем религиозно-эстетическим натурам. Со своей стороны и я ничем не запятнал своей совести и только вынужден вновь вернуться в свое первобытное светское состояние. Пережитые испытания, во время которых я никогда не забывал Вас, с любовью вспоминая все Ваше добро ко мне и моей семье, а вместе и доброе содействие в моих нуждах глубокоуважаемой Ирины Михайловны, — наложили на меня глубокий отпечаток. Я глубже понял жизнь и людей, к которым относился с детским доверием и идеализацией, стал опытнее и осторожнее. Поэтому я искренно повторяю слова псалма: «благо мне, Господи, яко смирил мя еси, яко да научуся оправданием твоим!» Мне очень грустно только, что в своих самых лучших чувствах и желаниях духовного преуспеяния я оказался непонятым очень многим и не только пострадал, но и вовсе выброшен из корабля. Очень сильно пострадала и моя семья. Теперь мне приходится косвенно слышать запоздалые упреки и мудрые советы по поводу того, что я принял на себя такую ответственную роль и как мне43 нужно было вести себя, как будто я сам лез вперед и был
40 Подчеркнуто в документе.
41 Подчеркнуто в документе.
42 Следует считать датой письма 8/ІХ-1922 г., когда протоиерей Павел Верховский находился на свободе в Москве и проживал по указанному адресу. Возможно, вторая дата — дата отправки письма — 1/І-1923 г.
43 Подчеркнуто в документе.
самонадеян. Напротив, совесть говорит мне, что никто из близких не хотел поберечь меня, во время наставить. Оправдываясь слишком высоким обо мне мнением, я думаю, просто покинули меня в обстановке, которая для меня, теоретика, была совершенною новостью, что я сознавал, от других не скрывал и у всех искал совета и поддержки. Приятно, м[ожет] б[ыть], было видеть, как падет этот «из молодых, да ранний». Однако это отсутствие братолюбия, видимо, хлестнуло другим концом по спине тех, кто не хотел меня понять и помочь мне ориентироваться. Теперь все разрушено и, я думаю, не только души, но и карманы пусты. Одним архидиаконством сыт не будешь. Очень интересуюсь, как и чем Вы с семьей живете, как мыслят, чувствуют и живут Хруцкие, как они думают обо мне и осталось ли вообще в ком-либо хоть капля любви, уважения и сочувствия ко мне, сожаления о моем безвозвратном уходе. Верят ли они в искренность моего шага к священству и понимают ли они трагедию моей души? Любопытно, кто из ростовского духовенства жив, здравствует и остался на месте? С любовью и сердечным расположением.
Ваш П. В.
Архив УФСБ РО. Д. П-53110 (Дело №14329. По обвинению Трефильева А. К. и др.
1923 г.). Л. 51-52 об.
Ключевые слова: П. В. Верховский, Русская Православная Церковь, государственно-церковные отношения, духовенство, репрессии, «контрреволюционная организация князя Ухтомского», источники личного происхождения, архивно-следственное дело.
The Confession in the Prison of VChK.
Towards the Biography of Professor Archpriest P. V Verhovskiy, the Historian and the Public Figure
The author introduces for the first time into a scientific turnover three documents of known church and public figure P.V Verhovskiy. The documents have a personal origin and inform about the little studied period of his life and activity and about some origins of his acts and views after the revolution in 1917. The publication of Yu. A. Birjukov.
Keywords: P.V. Verhovskiy, the Russian Orthodox Church, state-church relations, clergy, repressions, «the counterrevolutionary organisation of prince Ukhtomsky», the sources of a personal origin, archival investigative case.
