Использование специальных знаний в судопроизводстве с участием присяжных заседателей:исторические практики и наше время Текст научной статьи по специальности «Право»

УДК 343.115

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СПЕЦИАЛЬНЫХ ЗНАНИЙ В СУДОПРОИЗВОДСТВЕ С УЧАСТИЕМ ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ: ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ И НАШЕ ВРЕМЯ

Хорошева Анна Евгеньевна

кандидат юридических наук, доцент, кафедра уголовного процесса и криминалистики ФГБОУ ВО «Алтайский государственный университет», г. Барнаул

e-mail: khorosheva.defence@gmail.com

USE OF SPECIAL KNOWLEDGE IN THE LEGAL PROCEEDINGS WITH THE PARTICIPATION OF JURORS: HISTORICAL PRACTICES AND OUR TIME

Anna Khorosheva

Doctor of Law, Associate professor of Criminal Procedure and Criminalistics, Barnaul АННОТАЦИЯ

В настоящей статье представлены результаты проведенного автором исследования, посвященного развитию состязательных основ использования специальных знаний в суде с участием присяжных заседателей. Проводится историко-сравнительный анализ практики изучения заключения эксперта в дореволюционный период в России и в настоящее время. Делается вывод, что существующие сегодня проблемы применения норм, регламентирующих особенности доказывания в суде присяжных, являются препятствием для развития состязательной экспертизы как неотъемлемого элемента справедливого судебного разбирательства.

ABSTRACT

This article presents the results of an investigation conducted by the author on the development of adversarial bases for the use of specialized knowledge in a court with the participation of jurors. A historical and comparative analysis of the practice of examining the expert's conclusion in the pre-revolutionary period in Russia and at the present time is conducted. It is concluded that the existing problems of the application of the norms regulating the features of proof in the jury trial are an obstacle to the development of adversarial examination as an integral element of a fair trial.

Ключевые слова: суд с участием присяжных заседателей; специальные знания; экспертиза; состязательность.

Key words: jury trial; special knowledge; examination; competitiveness.

Непонимание присяжными многих вопросов судебной экспертизы закономерно и так же очевидно, как и то, что все попытки профессиональных субъектов доказывания погрузить их в область специальных знаний должны осуществляться с истинной целью решить свои процессуальные задачи. Сегодня это высказывание может прозвучать как манифест, предвосхитивший развитие дореволюционных взглядов и представлений русских юристов относительно места и значения экспертизы в судопроизводстве с участием присяжных заседателей.

Конечно, общий уровень развития естественных наук того времени не позволяет говорить о серьезных прорывах в данной сфере, что не смогло не отразиться на общей характеристике судебных исследований того периода. Исключения касаются судебной медицины

с ее исследованиями в области изучения следов крови, огнестрельных ранений, токсикологии, а также учения о сличении почерков. Однако достоверность таких экспертиз нередко ставилась под сомнение. Значительная часть отечественных работ периода конца XIX — начала XX вв. содержит схожие, по своей сути, рассуждения относительно неясной роли судебных экспертов и их заключений в доказывании. Даже «горячий поклонник экспертизы на суде, желающий ей предоставить права равные с правом судей, проф. Л. Владимиров», несмотря на такое свое мнение, высказывал резко критические суждения относительно объективности заключений экспертов-медиков [4, с. 36].

Именитые российские юристы дореволюционной эпохи, анализируя деятельность суда присяжных, выходили далеко за рамки общего

представления о судебной экспертизе как об одном из видов доказательств. Во многом такой подход был обусловлен неоднозначным определением места и роли заключения эксперта в уголовном процессе в различных правовых системах. В частности, высказывались мнения, что экспертиза не есть особый вид уголовных доказательств, потому как может быть отнесена: а) к личному осмотру; б) к свидетельским показаниям. Последовательный критик такого подхода, утвердившегося более в европейских странах, профессор Л. Е. Владимиров отмечал: «Часто экспертам предлагают вопросы о какой-нибудь возможности или вероятности, для проверки достоверности показания подсудимого или свидетеля. Например, эксперта спрашивают: можно ли отравить человека таким и таким-то веществом; мог ли человек, находившийся в таком и таком-то болезненном состоянии от полученных, положим, ран, так громко кричать, что его мог услышать свидетель на таком и таком-то расстоянии от места, где лежал раненый?» [1, с. 18—19]. Из этого можно заключить, что уже в XIX в. практике были известны так называемые ситуалогические исследования, а экспертное мнение могло формироваться не только на основе воспринимаемых явлений, но и того, как эти явления интерпретировались самим экспертом.

Отнесение экспертизы к свидетельским показаниям явилось традицией английской судебной практики, не знавшей французского названия «эксперты» [1, с. 22]. Законодательство отдельных стран и сегодня проводит различия между статусом судебного эксперта и эксперта-свидетеля, что нередко влечет умаление принципа свободной оценки доказательств и de facto делению доказательств на совершенные и несовершенные. Например, в деле «Bonischv. Austria» от 6 мая 1985 г., где ЕСПЧ нашел нарушение ст. 6, § 1, выводы Суда основывались на различии, которое австрийское право проводило между «судебными экспертами», которых назначил суд и в задачи которых входила нейтральная помощь суду в исследовании какого-либо вопроса, и «свидетелями-экспертами», которые вызывались в суд по требованию сторон. У «судебного эксперта» были дополнительные права, которых не было у «свидетеля-эксперта»: «судебный эксперт мог находиться в зале заседания в течение всего процесса, ставить вопросы сторонам и свиде-

телям и даже давать свои комментарии в определенный момент (с разрешения председательствующего)» [8, с. 418-419].

Как отмечают Е. А. Зайцева и А. И. Садовский со ссылкой на профессора В. Н. Ма-хова, «еще в дореволюционной России в определенной мере были заложены теоретические основы для самостоятельного, отличного от уголовного процесса стран Запада, пути развития в уголовном процессе нашей страны института сведущих лиц. Его характерными чертами стали узкое понимание экспертизы, заключения эксперта, отграничение экспертизы от участия специалистов в следственных действиях и допросах сведущих лиц» [5, с. 95].

Можно заключить, что вопрос оценки экспертных выводов и заключений уже вставал в исследованиях юристов того времени во главу угла. После проведения Судебной реформы 1864 г. это становится актуальным и для судов присяжных. В работах дореволюционной поры уже можно обнаружить стремление их авторов на основе частных случаев из практики вникнуть в причины вынесения присяжными конкретных вердиктов, в том числе и по делам, сформированным на основе экспертных заключений.

Борьба научных мнений, яркая примета того времени, могла иметь место не только между профессиональными участниками процесса, но и между самими присяжными и экспертами. В отдельных случаях подобные дискуссии даже имели продолжение на страницах научных изданий.

Так, в литературе дореволюционной поры вполне можно встретить такие высказывания: «В № 4 журнала "Волжский Вестник" профессор А. Зайцев, представитель кафедры органической химии в Императорском Казанском университете, высказывает желание, чтобы я разъяснил печатно его разные недоумения как по части моей экспертизы по делу о поджогах в селе Кулаеве, так и по части его ученых исследований, произведенных с помощью находящейся у него под руками литературы, относительно приготовления зажигательного состава из фосфорной массы, фосфорных спичек и серной кислоты. Этот вызов профессора Зайцева зашел, однако, так далеко, что для исцеления от них, по нашему мнению, необходимы более действительные средства» [3, с. 2]. Ну чем не состязательная экспертиза?

Постепенно отвоевывая свои позиции в процессах с присяжными, судебная экспертиза составила открытую конкуренцию иным видам доказательств, в основном субъективного толка. На смену признательным показаниям обвиняемого — «царицы доказательств», и спорным свидетельствам сторонних лиц пришли иные доказательства, полученные посредством применения новых развивающихся знаний и научных методик.

В практику уголовного судопроизводства стало внедряться понятие объективизации доказывания, которое базировалось на трех составляющих: 1) надлежащая фиксация (т. е. свободная от субъективного взгляда); 2) максимальное привлечение специальных знаний; 3) возможность получить не только письменное суждение эксперта, но и его устные показания. Признавалось, что соблюдение указанных условий может помочь в установлении справедливости по ряду сложных уголовных дел, связанных с разоблачением самооговора и симуляциями. «С введением нового устава восторжествовал новый гуманный взгляд криминалистов, в силу которого сознание обвиняемого или подсудимого не составляло уже перед судейскою совестью полного и безусловного доказательства виновности, а потому, предвидя возможность признаний в суде в преступлении, законодатель не вменил в обязанность присяжных обвинять таких сознающихся в преступлении, а предоставил им право совестливой оценки их деяний, открыв этим возможности оценки как мотивов преступлений, так и широкий простор для критики сознающегося в нем» [6, с. 94].

Однако известные деятели юридической науки и практики уже тогда начали отмечать недостатки подобного подхода, подкрепляя тезис о том, что объективизация не всегда может быть объективной, а полное искоренение в доказывании элементов субъективизма — утопия.

В 1881 г. в Москве вышла в свет книга товарища прокурора Московского окружного суда Н. П. Тимофеева «Суд присяжных в России», содержащая любопытную главу с заголовком «Экспертиза в глазах присяжных» [9].

Интерес она вызывает уже самим своим названием, которое вне всяких сомнений подразумевает, что автору удалось проинтервьюировать бывших присяжных и описать их впечатления от представленных им в суде заключений и показаний экспертов. Отдельного

внимания заслуживает приведенный в книге отрывок письма одного присяжного заседателя, не без иронии отзывающегося о попытках стороны обвинения объективизировать доказательственную базу.

Вот небольшой фрагмент данного письма: «В нашем округе, лица прокурорского надзора почему то усвоили себе тот неправильный взгляд на дело, что чуть не по всякому делу выводят на сцену совершенно безнужных экспертов и в этом полагают какую-то заслугу перед правосудием. Они поставили себе, как бы правилом, каждое дело представлять на суде со всеми указанными в законе способами для того, чтобы уличить преступника, обставить обвинение возможно большим количеством данных, устраняя совершенно из вида то простое соображение, что не по каждому же делу может встретиться необходимость в приглашении на суд какого-нибудь специалиста эксперта, в роде доктора и т. д. <...> Такие побуждения не чужды наших господ обвинителей, мы и говорим им это не в укор, относясь совершенно снисходительно к их не выработавшимся еще практикою приемам и взглядам; но суть в том, зачем же, в самом деле и кстати и некстати, преподносить нам всегда экспертов; зачем заставлять нас выслушивать совершенно бесполезную иногда болтовню их, когда мы и без экспертов обладаем на столько, житейски по крайней мере, правильными взглядами на жизнь и окружающую нас обстановку, что сами без всякой сторонней помощи, можем разрешить по своему, совершенно удовлетворительно, многие такие вопросы, ради которых нас обязывают выслушивать разных специалистов, "людей науки", как они сами себя называют» (орфография и стиль автора сохранены. - А. Х.) [9, с. 220-221].

Стоит отметить, что в современном уголовном процессе непосредственный допрос эксперта нередко подменяется оглашением полностью или в части экспертного заключения. В суде с участием присяжных заседателей это происходит значительно реже, а эксперты приглашаются для допроса чаще, однако, тем не менее, проблема остается.

Сегодня практика использования специальных знаний в доказывании в суде присяжных в различных субъектах РФ неоднородна. Анализ протоколов судебных заседаний по делам, рассматриваемым с коллегией присяжных заседателей, позволил зафиксировать

устойчивую картину, наглядно демонстрирующую то, как особенности исследования в судопроизводстве экспертиз коррелируют с региональными отличиями и категорией уголовного дела. Так, сравнение по нескольким регионам (Алтайский край, Новосибирская область, Ленинградская область, Московская область, город Санкт-Петербург) показало, что вызов в судебное разбирательство эксперта не является устоявшимся правилом. Например, в Алтайском краевом суде случаи допроса эксперта перед присяжными зафиксированы лишь в 70 % случаев, тогда как в Санкт-Петербургском городском суде экспертов вызывают в суд практически по каждому уголовному делу, рассматриваемому с участием присяжных заседателей (почти в 97 % случаев). Такие данные во многом обусловлены спецификой уголовного дела и могут быть прогнозируемы. Например, если процесс резонансный, то, скорее всего, эксперт будет вызван в суд, однако по рядовым делам (бытовым преступлениям) следует ожидать, что государственный обвинитель ограничится оглашением перед присяжными письменного заключения, а ходатайство адвоката о допросе конкретного эксперта будет отклонено.

Также необходимо отметить, что прокуроры, которые давно поддерживают обвинение в суде присяжных, заранее прогнозируют судебную перспективу уголовного дела и в целях экономии времени не просят суд провести судебный допрос эксперта. Во многом категория уголовного дела тоже, в свою очередь, оказывает влияние на нюансы использования специальных знаний в суде. Так, по преступлениям прошлых лет доказательственная база нередко представлена преимущественно показаниями свидетелей. Содержащиеся же в материалах дела экспертные заключения базируются либо на устаревших методах исследования, либо на таких, возможности которых не позволяют использовать их результаты в судебном доказывании. В такой ситуации вызов эксперта актуален лишь в следующих двух случаях:

- за время, когда предварительное расследование по уголовному делу приостанавливалось и возобновлялось, появились новые, более совершенные методики, которые должны быть применены в ходе следствия;

— в связи с отменой первоначально постановленного приговора и направлением дела на новое рассмотрение, сторона защиты добива-

ется признания «слабости» имеющихся в деле экспертных заключений и назначения повторных экспертиз.

Современная правоприменительная деятельность внесла свои коррективы в процедуру исследования доказательств, основанных на привлечении специальных знаний. Перечислим факторы, в своей совокупности характеризующие общее положение дел в данной сфере, которые без преувеличения можно оценить как проблемные.

Одна из проблем, которая сразу попадается на глаза в ходе изучения судебной практики, — это «размытость» границ, очерчивающих перечень вопросов, выведенных из полномочия присяжных заседателей. В который раз подчеркнем влияние судейского убеждения на предмет судебного разбирательства, рамки которого подвижны и зависят от ряда субъективных факторов. Это и уровень профессионализма, склонность к деформациям, особенности правосознания, корпоративный интерес. Все это может быть отягощено страхом перед возможной отменой оправдательного приговора и снижением показателей эффективности работы конкретного судьи. С. А. Пашин отмечает: «Подстраиваясь по практику Верховного Суда, судьи обучились манипулировать присяжными заседателями и в ходе процесса, и в напутственном слове, и, главное, при составлении вопросного листа» [7, с. 29].

Но все же самым главным объектом для манипуляций, на наш взгляд, являются нормы уголовно-процессуального законодательства, регламентирующие процедуру доказывания в суде присяжных. Стоит отметить, что широкое толкование норм УПК РФ, в частности ст. 335, посвященной регламентации доказывания в суде с участием присяжных заседателей, бывает присуще не только судьям, но и государственным обвинителям.

С вопросом о необоснованном предубеждении присяжных заседателей и процессуальном ограничении поступившей к ним информации коррелирует проблема оценки заключения эксперта в суде присяжных. Многие доказательства, которыми оперируют стороны, подлежат рассмотрению профессиональными участниками судебного процесса еще до их предъявления коллегии присяжных. Подобное отличие является более значимым, чем кажется на первый взгляд. Именно данная особенность выступает основным вектором формирования

судебной тактики. В обычном процессе стороны не преследуют цели публично дать оценку тому или иному доказательству. В суде присяжных это превращается в первоочередную задачу, так как впоследствии каждое из исследованных или, напротив, не исследованных в присутствии присяжных доказательств составляет основу их внутреннего убеждения. Таким образом, тактика государственного обвинителя и защитника в суде присяжных включает в себя комплекс задач. Первая состоит в том, чтобы пробить информационный вакуум и заполнить этот вакуум «своими» доказательствами. Вторая - тактически верно представить «свое» доказательство.

Важно отметить, что только два свойства заключения эксперта как доказательства способны оказать влияние на возможность его исследования в присутствии коллегии присяжных - допустимость и относимость. Основания для признания заключения эксперта недопустимым доказательством едины для всех форм судопроизводства. Что же касается такого свойства, как относимость, следует сразу оговориться, что в суде присяжных оно приобретает несколько иной смысл.

Изученная нами практика по рассмотрению дел в суде с участием присяжных заседателей показала, что относимость доказательства нередко связывается с возможностью исследовать вопросы, касающиеся личности подсудимого до, в момент или после совершения преступления. По общему правилу существует распространенный почти повсеместно запрет представлять присяжным любые сведения о подсудимом, в том числе положительного и нейтрального характера (наличие у подсудимого детей, нетрудоспособных родителей, данные о его образовании, занятости и т. д.). Если изучать данный вопрос в контексте криминалистического исследования, то можно признать, что единственной доступной для присяжных является информация о подсудимом, отражающая его физиологические особенности как субъекта, оставляющего в окружающей среде материальные и идеальные следы. Интересна в этой связи группа уголовных дел о деяниях, совершение которых не вписывается в конкретные рамки уголовно наказуемого преступления. Группа эта малочисленна, но крайне важна для понимания связи между социальным значением института суда присяжных и установлением фактических данных,

позволяющих признавать подсудимого действующим в состоянии необходимой обороны.

В процессах, когда адвокат обосновывает перед присяжными версию о возможной самозащите подсудимого, которая и составляет существо ее стратегии, отбор таких защитительных доказательств приобретает особую роль. Чаще всего к ним относятся источники, содержащие фактические данные относительно мотивации подсудимого, его поведения до и после события, вменяемого в вину в качестве преступного, а также некоторых его личностных свойств. Основу данных доказательств могут составлять такие, которые содержат сведения о психоэмоциональном состоянии подсудимого в момент и после совершения деяния, квалифицируемого органами следствия как убийство одного или нескольких лиц. Практика оперирует следующими видами источников подобных сведений: заключениями психолого-психиатрических экспертиз и иными заключениями, анализ которых позволяет уяснить информацию об особом эмоциональном состоянии подсудимого после наступления преступного события. Нередко это бывают диагностические почерковедческие исследования. Решение вопроса об относимости таких заключений отдается на откуп председательствующему и выступает предметом процессуального спора между обвинением и защитой. Попытка выиграть в таком споре может быть основана на искусственном включении процессуального «фильтра» и пренебрежении судебной тактикой. Подобные действия обрекают сторону на проигрыш и подчеркивают преимущественное влияние факторов непроцессуального характера. Те же, в свою очередь, занимают высшую ступень в иерархии обстоятельств, оказывающих влияние на рассмотрение дел в суде присяжных.

Например, в судебном процессе по уголовному делу в отношении Л., который обвинялся в убийстве двух лиц, государственный обвинитель выразил возражение против исследования в присутствии присяжных заседателей заключения почерковедческой экспертизы, написанной подсудимым после того, как тот застрелил двух мужчин, пытающихся проникнуть в его дом и угрожавших Л. расправой. Прокурор сослался на неясность выводов, которые, по его мнению, противоречили заключению комплексной стационарной судебной психолого-психиатрической экспертизы. Так,

в выводах эксперта при проведении почерко-ведческой экспертизы имелась ссылка на неуравновешенное состояние Л. ввиду попытки суицида. На это государственный обвинитель заметил, что самой попытки суицида не было, а высказанное в явке с повинной намерение покончить жизнь самоубийством не свидетельствовало о реальной попытке суицида. Данное обстоятельство, по мнению прокурора, ставило под сомнение выводы эксперта, проводившего почерковедческую экспертизу по делу, противоречащие заключению комплексной стационарной судебной психолого-психиатрической экспертизы в отношении Л. Комиссия из психиатров и психологов указала, что какого-либо иного значимого эмоционального состояния у Л. обнаружено не было.

Также государственный обвинитель указал, что при проведении почерковедческой экспертизы выводы экспертом были сделаны без учета обстоятельств, которые могли повлиять на Л., таких как состояние алкогольного опьянения, возбуждение, душевное волнение после убийства двух лиц, боязнь ответственности за совершенные действия. Кроме того, вывод по экспертизе, по мнению прокурора, был сделан очень узко, не основывался на фактических обстоятельствах дела, противоречил следственным материалам и поэтому должен быть признан неотносимым.

Суд не согласился с доводом обвинения о том, что данное доказательство является неот-носимым и не может быть представлено присяжным заседателям, поскольку касается вещественного доказательства, а именно тетради с записями, изъятой на месте совершения преступления, в которых подсудимым собственноручно изложены обстоятельства совершения им преступления непосредственно после его совершения. Данные обстоятельства, по мнению председательствующего, могли быть оценены присяжными заседателями при ответах на вопросы, которые относятся к их компетенции.

Ссылка председательствующих на то, что присяжные заседатели — это судьи факта, нередко порождает дальнейший императив, распространяющийся и на исследование экспертных заключений. Отсюда и практика проведения в судах присяжных «репетиционных» допросов экспертов, а также блокирования любой информации о примененной экспертом методике исследования. Утратила ли она актуальность, соответствует ли действующим нор-

мативным актам или достижениям науки и практики — все эти вопросы, на взгляд профессиональных судей, присяжных волновать не должны, потому как, по их мнению, относятся к проблеме допустимости доказательств. Иногда адвокаты, которым запретили высказываться о надежности или точности экспертной методики, делают попытки (в основном безуспешные) в прениях донести до присяжных хотя бы часть «запрещенной» информации.

О том, что представление доказательств и их исследование — понятия различающиеся, известно. Когда суду присяжных представляются «живые» свидетельства, могут ли присяжные их исследовать? Да, они могут рассматривать свидетеля, изучать его лицо, мимику, жесты, следить за переменами интонации. Одним словом, самостоятельно оценивать достоверность доказательства. Но могут ли присяжные оценить достоверность экспертного заключения, зачитанного вслух прокурором или адвокатом? Принять на веру или нет — да, оценить — вряд ли. Для этого и существует состязательный процесс со своей идеей не просто констатации прав, а возможностью в любой момент таким правом воспользоваться. Это возможность представить равнозначный аргумент. Не в смысле слова, а в смысле действия. При представлении присяжным заключений экспертиз коллизия научных мнений — явление, имеющее и положительные, и отрицательные стороны. Однако еще хуже, когда присяжным об этой коллизии ничего неизвестно, а те редкие отголоски, которые доносятся до них в ходе допроса или в прениях, вряд ли воспринимаются ими серьезно, а чаще просто пропускаются мимо ушей. Вот почему присяжные должны присутствовать при научном споре, слышать научные мнения не от адвокатов, а от самих экспертов. «Битва авторитетов» для них важнее, чем умелое проговари-вание специальных терминов адвокатом или прокурором. Если этого нет, о подлинной состязательности не может быть и речи. В свое время профессор Л. Е. Владимиров называл это «отобранием экспертизы на суде», полагая, что публичная экспертиза обладает явным преимуществом перед иными формами изложения специальных знаний, особенно письменными, так как «письменные заключения экспертов редко имеют научное достоинство, составляются рутинно, однообразно, небрежно, без достаточной мотивировки. На письме

эксперту гораздо легче скрыть недостатки своей экспертизы и небрежность в изучении дела» [2, с. 202].

«Отобрание экспертизы на суде» не есть лишь допрос эксперта сторонами. Это предоставленное защите или обвинению право привлекать в судебный процесс иных сведущих лиц с тем, чтобы они также имели возможность задать вопросы эксперту или высказать свое суждение о качестве проведенного исследования. В этом и проявляется истинное значение состязательности и то, что многими актами, в том числе и международными, именуется как справедливое судебное разбирательство.

Список литературы

1. Владимиров Л. Е. О значении врачей-экспертов в уголовном судопроизводстве / Л. Е. Владимиров. — Харьков : Унив. тип., 1870. — 136 с.

2. Владимиров Л. Е. Суд присяжных: условия действия института присяжных и метод разработки доказательств / Л. Е. Владимиров. — М. : Изд-во Со-времен. гуманитар. ун-та, 2009. — 235 с.

3. Глинский Г. Н. Средства для разъяснения ученых недоумений присяжного заседателя профессора

А. Зайцева [по поводу экспертизы Глинского по делу о поджогах в с. Кулаеве] / Г. Н. Глинский. — Казань : Тип. М. А. Гладышевой. 1883. — 23 с.

4. Гогель С. К. Суд присяжных и экспертиза в России / С. К. Гогель. — Ковна : Тип. Губерн. правления, 1894. — 119 с.

5. Зайцева Е. А. Формирование доказательств следователем с использованием специальных познаний и научно-технических средств / Е. А. Зайцева, А. И. Садовский. — Волгоград : ВА МВД России, 2013. — 290 с.

6. Москалев Н. А. Симуляция и ложное сознание пред судом присяжных (Врачебно-юридический анализ дела о покушении на убийство жены жандармского ротмистра О. N. с приложением обвинительного акта и извлечений из отчета судебных заседаний Новочеркасского окружного суда) / Н. А. Москалев. — М. : Тип. Вильде, 1913. — 161 с.

7. Пашин С. А. Состязательный уголовный процесс / С. А. Пашин. — М. : Р. Валент, 2006. — 200 с.

8. Стандарты справедливого правосудия (международные и национальные практики) / кол. авт. ; под ред. Т. Г. Морщаковой. — М. : Мысль, 2012. — 584 с.

9. Тимофеев Н. П. Суд присяжных в России : суд. очерки / Н. П. Тимофеев. — М. : Тип. А. И. Мамонтова и Ко, 1881. — 639 с.

2(14)/2017 Глагол Ъ

правосудия