CC BY
29
УДК 297(470.67) ББК 86.38(2Рос.Даг) Р 21
Р.О. Рамазанов,
кандидат политических наук, научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН, г. Махачкала, тел.: +79285817952, e-mail: [email protected]
М.К. Нагиева,
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН, г. Махачкала, тел.: +79288759008, e-mail: [email protected]
С.Ф. Исмаилова,
кандидат социологических наук, старший преподаватель кафедры естественнонаучных, гуманитарных, общепрофессиональных и специальных дисциплин Дагестанского государственного технического университета, г. Махачкала, тел.: +79094851197, e-mail: [email protected]
ИСЛАМСКИЙ ФАКТОР В ДАГЕСТАНЕ В ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД: СОСТОЯНИЕ И ТЕНДЕНЦИИ
(Рецензирована)
Аннотация. В статье рассматривается появление в постсоветский период на территории Северо-Кавказского региона религиозно-политического экстремизма. Обозначены факторы политизации исламского компонента, распространение фундаменталистских идей и идеологии ваххабизма, негативные тенденции в общественно-политической жизни дагестанского общества. Показана деятельность представителей радикального ислама в постсоветский период, их ориентированность на формирование на территориях распространения исламской религии государственного устройства, основанного на ее принципах. Охарактеризована политическая структура и внедрение идей радикального ислама в массовое сознание, появление деструктивных тенденций в общественно-политическом развитии дагестанского общества. На основе результатов социологических опросов, проведенных в республике, показаны существующие в массовом сознании дагестанцев установки, их ориентированность на светское государство со свободой вероисповедания.
Ключевые слова: исламизм, фундаментализм, религиозный экстремизм, Дагестан, исламское вероучение, полиэтничность, поликонфессиональность.
R.O. Ramazanov,
Candidate of Political Sciences, Researcher of Institute of History, Archeology and Ethnography of Dagestan Scientific Center of Russian Academy of Sciences, Makhachkala, ph.: 79285817952, e-mail: [email protected]
M.K. Nagieva,
Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher of Institute of History, Archeology and Ethnography of Dagestan Scientific Center of Russian Academy of Sciences, Makhachkala ph.: 79288759008, e-mail: [email protected]
S.F. Ismailova,
Candidate of Sociology, Senior Lecturer of Department of Natural-Science,
Humanities, Professional and Special Disciplines, Dagestan State Technical
University, Makhachkala,ph.: 79094851197, e-mail: [email protected]
ISLAMIC FACTOR IN DAGESTAN DURING THE POST-SOVIET PERIOD: STATE AND TRENDS
Abstract. The paper discusses emergence of religious political extremism in the territory of the North Caucasus during the Post-Soviet period. The study focuses on factors of politicization of an Islamic component, distribution of the fundamentalist ideas and ideology of Wahhabism, union of the official power with Islamic dogma and negative trends in political life of the Dagestan society. The publication shows the activity of representatives of radical Islam during the Post-Soviet period, their focus on formation in territories of distribution of Islamic religion of the state system based on its principles. The political structure and introduction of the ideas of radical Islam in mass consciousness, as well as emergence of destructive trends in social and political development of the Dagestan society are characterized. Based on the results of the sociological surveys conducted in the republic, the authors demonstrate the attitudes existing in mass consciousness of Dagestanis, their focus on the secular state with freedom of worship.
Keywords: Islamism, fundamentalism, religious extremism, Dagestan, Islamic dogma, multiethnicity, multi-confessionality.
Постановка проблемы: исламизм, фундаментализм. В современном информационном пространстве используются термины «радикальный ислам», «исламизм», «политический ислам», а также «фундаментализм». Употребление термина «фундаментализм» сопровождается бурной дискуссией в научных кругах, причем можно отметить самые различные позиции. Так, Р.А. Штейнзальц считает, что «если этот термин и имел значение когда-то, то он его уже давно потерял», и далее «термин «фундаментализм» используется сегодня как своего рода «зонтик», накрывающий собой огромное количество различных вещей, имеющих между собой очень мало общего... Фундаментализм становится своего рода всеохватывающим словом, и теперь, когда оно используется все больше и больше, и используется во всем мире, - этот термин становится бессмысленным» [1].
В современной науке отсутствует единая позиция в понимании фундаментализма и исламизма, ибо наблюдается пересечение различных
идеологических направлений, выступающих препятствием для формирования четких критериев выделения фундаментализма [2]. Однако, несмотря на данное обстоятельство, существуют различные подходы в изучении данных дефиниций, с важным уточнением: «чрезмерная политизация изучения такого явления, как исламский радикализм, вредит истинно научному знанию, мешая российским и зарубежным специалистам разобраться в этом сложном явлении» [3]. По мнению известного отечественного исламоведа Г.Д. Джемаля, категория фундаментализма использовалась в западных и советских (российских) масс-медиа как пропагандистский ярлык [4]. Ряд современных исследователей фундаментализма полагают, что всякую последовательно религиозную трактовку современной цивилизации можно считать фундаменталистской [5]. Иными словами, можно утверждать, что указанные исследовательские формулировки не отрицают существование фундаментализма, а стремятся показать
сложность и неоднозначность данного социального явления. Точка зрения упомянутых российских исследователей резко контрастирует с утвердившимся в общественном сознании мнением об опасности фундаментализма.
Кроме того, многие современные определения фундаментализма указывают на политические аспекты этого вопроса. Под фундаментализмом понимают навязывание обществу определенной модели устройства, а под исламизмом - модели государства [6, 120]. Фундаменталисты не выступают с идеями реформировать ислам как систему религиозных норм и культа, но отстаивают изменения общественного положения и роли ислама в общественной жизни, отрицая государственную идеологию, политические институты и политическое управление как несоответствующие ценностям мусульманской веры [7]. Нередко определения фундаментализма подчеркивают существующее неравенство и проблемы социально-экономического, политического развития государств. Фундаментализм суть «особая, специфическая, извращенная реакция отдельных представителей многочисленных средних и промежуточных слоев населения на резкое ухудшение их материального и общественного положения» [8; 100]. Таким образом, можно утверждать, что современный воинствующий исламизм становится интернациональным, существующие для этого предпосылки выходят за рамки отдельной страны или даже региона. Имеет место позиция, отождествляющая фундаментализм и панисламизм, который суть политический экстремизм мусульманских радикалов. Другие указывают, что панисламизм включает в себя мусульманских радикалов как составную часть. Панисламизм связывается с представлениями об общности интересов общины верующих, при этом подчеркивается превалирование значимости общины верующих над
национальным компонентом, при невостребованности разделения мусульман по этническому признаку.
Возрождение ислама в Дагестане в 90-е гг. XX в. Распад СССР имел далеко идущие негативные последствия, которые еще не в полной мере осознаны и осмыслены отечественными исследователями. Отсутствие глубоких и комплексных исследований, показывающих результаты тех событий, вызвано большей частью не тем, что данная проблематика не представляет интереса для научного сообщества, а, скорей всего, тем обстоятельством, что в российском обществе происходят очень сложные и противоречивые процессы в этноконфессиональной сфере, способствующие формированию инто-лерантности, появлению деструктивных явлений.
В постсоветский период сложные процессы в социально-экономической, политической, этнической, религиозной сферах, затронувшие российское государство, особенно ярко проявились в сложном в этнокультурном и этноязыковом регионе, каковым является Северный Кавказ. Провозглашение принципов демократии и гласности, свободы рыночной экономики, личностной свободы, утрата прежних ценностей, появление новой идеологии и ряд других факторов провоцировали не только рост этнической идентичности, но и значимость конфессионального фактора, более того, произошло их отождествление в массовом сознании и поведении населения. В этой связи актуально звучит мысль Т.С. Саидбаева, что «в общественной психологии утвердилось представление об исламе как о «вечном атрибуте» национальной жизни, хранителе национальных ценностей» [9]. Аналогичной позиции придерживается З.И. Левин: «Сегодня ислам для мусульманина - это не столько религия, сколько источник политической и культурной самоидентификации» [10; 199]. Таким образом, можно утверждать, что характерные
современному мировому сообществу сложные процессы констатируют о взаимосвязи и взаимовлиянии национального и конфессионального компонентов. Подтверждением данного тезиса может служить позиция А.В. Малашенко, по мнению которого «влияние ислама на формирование идентичности кавказцев в 90-е гг. возросло. В наибольшей степени это характерно для... этносов Дагестана» [11; 62].
Если обратиться к исследованиям дагестанских ученых, то результаты социологического исследования показывают, что одним из индикаторов осознания общности со своей этнической группой для дагестанцев выступает религия, в данном контексте - ислам, констатирующий чувство общности «с людьми своей религии» [12; 203].
Осознание мусульманами своей религиозной идентичности потребовало ее закрепления, в том числе и в политической жизни общества, а последнее выразилось в политизации ислама. С одной стороны, предпринимались попытки встраивания ислама в политическую систему через образование исламских общественно-политических организаций, с другой - наблюдается спонтанная политизация, сопровождавшаяся радикализацией на повседневном уровне. При этом, наряду с указанными выше причинами общероссийского уровня, на процесс политизации существенно повлияли и внешние факторы.
На политическую обстановку в Северо-Кавказском регионе существенное влияние оказывала и по настоящее время оказывает его по-ликонфессиональность, проживание последователей различных вероучений. Несмотря на официальную политику Советского государства по формированию атеистического общества, значимость религиозного компонента не теряла своей силы и значимости для населения, особенно исповедующего мусульманство. Ислам особенно был востребован там,
где тесно сосуществовали различные этнокультурные традиции. Например, в Дагестане их более 30, что и предопределило интерес к исламу как способу взаимодействия между разными традициями и укладами. Вполне закономерным представляется то, что до распространения российского влияния в XIX в. и последовавшей советизации в XX в. в Дагестане исламская традиция являлась одним из существенных элементов в идентификационных процессах дагестанских народов, определявшим его политическую целостность при сохранении разных этнокультур.
Исторически об исламизме на Северном Кавказе следует говорить только применительно к Дагестану, поскольку политическая и религиозная традиции на его территории существовали нераздельно и имели надэтнический характер. Значительная часть религиозной и политической элиты дагестанского общества рассматривала распространение российского влияния в контексте русско-турецкого противостояния. Поскольку историко-гео-графическое положение Дагестана предопределяло его опосредованную включенность в конфликт между региональными державами, то определенная часть дагестанского общества усматривала в присутствии России временный характер, а дагестанская знать, используя противоречия региональной политики, добивалась своих целей, получая определенные привилегии.
В контексте религиозной практики следует рассматривать возникновение в Дагестане воинствующего исламистского движения под руководством имама Шамиля, получившего мандат на религиозно-политическое лидерство в полном соответствии с существовавшей в Дагестане мусульманской традицией в XIX в. Добровольное решение имама Шамиля о прекращении военных действий и сдача в плен в 1859 г. свидетельствуют об
отсутствии фанатизма в деятельности главного героя Кавказской войны, и это резко контрастирует с призывами к джихаду Усамы бен Ладена (антигероя), заставившего афганских богословов издать специальный религиозный эдикт (фетву), который утверждает право на самоубийство для Усамы бен Ладена и его сторонников.
В то же время религиозно-политическое движение горцев в XIX в., сформировавшееся на базе суфизма, представленного братствами (Нак-шбандийя, Кадирийя и Шазилийя), свидетельствует о том, что исламизм опирается на мусульманскую традицию в развитии и не отвергает локальные традиции. К разновидностям исламизма на Северном Кавказе можно отнести так называемый салафизм, который некоторые исследователи отождествляют с ваххабизмом, подчеркивая, что «ваххабизм» представляет собой экстремистскую деятельность [13], хотя имеет место и обозначение существующих между ними различий. Критерием отнесения салафизма к исламизму является его оппозиционность правящему режиму. В то же время правящая политическая элита в Дагестане утверждает о наличии серьезных расхождений между салафитами и дагестанским духовенством в вопросах веры, а не политики. А.В. Мала-шенко считает ваххабизм специфическим проявлением салафитской традиции в Аравии [11]. В отношении северокавказского салафизма представляется истинным позиция А. Умнова об активизации в Северо-Кавказском регионе движения, «не связанного ни с властями, ни с кланами» [14]. В среде дагестанских салафитов можно было встретить творчески мыслящих людей (аварский поэт Адалло), которых в Дагестане можно отнести к числу традиционалистов. Салафизм, а также суфизм, различия между мазхабами (религиозно-правовыми школами) в исламе - все это укладывается в рамки мусульманской традиции,
что делает структуру ислама многоуровневой, с широкой дисперсией власти между различными уровнями структуры, в которой отсутствует монополия на истину.
Общественное мнение о роли ислама в современном дагестанском обществе. Вопросы фундаментализма нашли довольно подробное изучение в работах З.М. Абдулагатова, который придерживается позиции, что «религиозный фундаментализм является одним из главных факторов, влияющих на формирование радикалистских настроений в массовом исламском сознании» [15]. Разумеется, при изучении фундаментализма и радикализма в его са-лафитско-ваххабитском выражении следует обратить внимание на то, что исследователи довольно часто отождествляют фундаментализм и ваххабизм, хотя они по своему содержанию отличаются друг от друга. Подтверждением данного утверждения являются результаты социологического опроса, в рамках которого респондентам был задан следующий вопрос: «Как Вы думаете... - а) мусульманская религия должна быть такой, какой была при пророке Мух-хамаде? б) мусульманская религия со временем должна меняться, так как меняется жизнь?». Полученные результаты исследования показывают доминирование в массовом сознании дагестанцев фундаменталистских идей (52,1%) при существенно меньшей доле так называемых «модернистов» (30,0%).
Что же дагестанцы понимают под ваххабизмом? Ответ на данный вопрос можно увидеть в эмпирических данных: так, 20,4% респондентов под данным явлением понимают «течение в исламе, которое требует упрощения, облегчения религиозной жизни запретами на различные обряды, поклонения святым и т.д.», и 22,1% опрошенных придерживаются позиции «ваххабизм - это течение в исламе, особо строго соблюдающее религиозные предписания раннего ислама» [15; 152, 191].
Усиление роли исламского фактора в современном дагестанском обществе закономерно требует выявления существующих в общественном сознании дагестанцев предпочтений на государственное устройство. Так, по результатам исследования М.М. Шахбановой, установлено отсутствие в массовом сознании дагестанцев крайних точек зрения - «в исламском государстве (с нормами шариата)/в православном государстве» и «в светском, атеистическом государстве». В установках 52,4% респондентов превалирует позиция «в светском государстве, со свободой вероисповедания». Также следует обратить внимание на то, что в подгруппе убежденно верующих (40,2%), по сравнению с подмас-сивом верующих, в 2 раза больше предпочитающих проживать «в исламском государстве (с нормами шариата)» (22,5%). По возрастному признаку, респондентам «до 20 лет» и «от 20 до 30 лет», в отличие
от других возрастных подгрупп, ближе суждение «в исламском государстве (с нормами шариата)» - 36,0% и 31,0%, соответственно. С ростом образовательного статуса заметно снижается процентное соотношение между придерживающими данного варианта ответа: если 51,6% со средним базовым образованием отдают предпочтение «исламскому государству (с нормами шариата)», то доля таковых среди имеющих среднее, среднее специальное и высшее образование составляет 31,9%, 23,9% и 21,4%, соответственно. Таким образом, результаты опроса показывают, что в массовом сознании дагестанских верующих существует установка на отделение религиозного составляющего от государственного устройства, которая за минувший период усилилась, и необходимость соблюдения пропорции между светской идеологией и религиозным мировоззрением [12; 185].
Примечания:
1. Штейнзальц Р.А. Мистицизм, фундаментализм и современность. URL: www. jewniverse.ru (дата обращения: 25.03.2019).
2. Кудряшова И.В. Религиозный фундаментализм и экстремизм: политическое измерение // Материалы «круглого стола» 12 апреля 2003 г. М., 2003.
3. Наумкин В.В. Исламский радикализм в зеркале новых концепций. URL: http://www.islamica.ru (дата обращения: 25.03.2019).
4. Джемаль Г.Д. Россия и исламский фундаментализм. URL: www.archipelag. ru (дата обращения: 25.03.2019).
5. Морозов И.Л. Левый экстремизм в современном обществе: особенности стратегии и тактики // Полис. 1998. № 3. С. 219-221.
6. Арухов З.С. Экстремизм в современном исламе. Очерки теории и практики. Махачкала: Кавказ, 1999. 164 с.
7. Донцов В.Е. Ислам в международных отношениях // Дипломатический ежегодник. 1997. С. 62-89.
8. Грачев А.С. Тупики политического насилия: экстремизм и терроризм на службе международной реакции. М.: Междунар. отношения, 1982. 196 с.
9. Саидбаев Т.С. Ислам и общество: опыт историко-социологического исследования. М.: Наука, 1984. 302 с.
10. Левин З.И. Реформа в исламе. Быть или не быть?: опыт системного и социокультурного исследования. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2005. 240 с.
11. Малашенко А.В. Мусульманские страны. Религия и политика (70-80 гг.): сб. ст. / отв. ред. А.В. Малашенко, Й. Музикарж. М.: Наука, 1991. 183 с.
12. Шахбанова М.М. Этническая, религиозная и государственно-гражданская идентичности дагестанских народов в условиях трансформации российского общества. Махачкала: АЛЕФ, 2016. 358 с.
13. Малашенко А.В. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М.: Гендальф, 2001. 180 с.
14. Умнов А.Ю. Религия возвращения // Ближний Восток и современность. М., 1996. Вып. 2. С. 237-242.
15. Абдулагатов З.М. Исламское массовое сознание постсоветской России: состояние, проблемы, региональные особенности. Махачкала: АЛЕФ, 2013. 380 с.
References:
1. Quoted by: Steinsaltz R.A. Mysticism, fundamentalism and modernity // URL: www.jewniverse.ru (access date 25.03.2019).
2. Kudryashova I.V. Religious fundamentalism and extremism: a political dimension // Proceedings of the "round table" (April 12, 2003). M., 2003.
3. Quoted by: Naumkin V.V. Islamic radicalism in the mirror of new concepts // URL: http://www.islamica.ru (access date: 25.03.2019).
4. Quoted by: Dzhemal G.D. Russia and Islamic fundamentalism // URL: www. archipelag.ru (access date: 25.03.2019).
5. Morozov I.L. Left-wing extremism in modern society: features of strategy and tactics // Polis. 1998. No. 3. P. 219-221.
6. Arukhov Z.S. Extremism in modern Islam. Sketches of theory and practice. Makhachkala: Caucasus Agency, 1999. 164 pp.
7. Dontsov V.E. Islam in international relations // Diplomatic Yearbook. 1997. P. 62-89.
8. Quoted by: Grachev A.S. Deadlocks of political violence: extremism and terrorism in the service of international reaction. M.: International Relations, 1982. 196 pp.
9. Saidbayev T.S. Islam and society: the experience of historical and sociological research. M.: Nauka, 1984. - 302 pp.
10. Levin Z.I. Reform in Islam. To be or not to be?: the experience of systematic and sociocultural research. M.: IV RAS, Kraft +. 2005. 240 pp.
11. Malashenko A.V. Muslim countries. Religion and politics (70-80s.): coll. of art. / AS of the USSR, Institute of Oriental Studies / executive ed. by A.V. Malashenko, Y. Muzikarzh. M.: Nauka, 1991. 183 pp.
12. Shakhbanova M.M. Ethnic, religious and state-civic identity of the Dagestan peoples in the conditions of transformation of the Russian society. Makhachkala: ALEF, 2016. 358 pp.
13. Malashenko A.V. Islamic landmarks of the North Caucasus. M.: Gandalf, 2001. 180 pp.
14. Umnov A.Yu. Religion of return // Middle East and modernity. Iss. 2. M., 1996. P. 237-242.
15. Abdulagatov Z.M. Islamic mass consciousness of post-Soviet Russia: state, problems and regional features. Makhachkala: ALEF, 2013. - 380 pp.
