CC BY
317БЕЗОПАСНОСТЬ
Ислам и армия в России
Надежда Емельянова
Мусульмане являются составной частью российского общества, а ислам — одним из фрагментов поликультурной и многоконфессиональной российской традиции. В 1990-е годы ислам проникает во многие сферы социальной и политической жизни страны. Не стала исключением и армия: с началом демократизации общества, большей свободы в отправлении религиозных культов солдаты и офицеры — этнические мусульмане — стали открыто говорить о своей приверженности к исламу. Наличие в составе РФ значительных по численности населения мусульманских анклавов (Татарстан, Башкортостан, республики Северного Кавказа), влияние на них соседних мусульманских государств способствовали усилению исламского компонента в военной политике РФ.
В российских политических кругах и средствах массовой информации существует тенденция трактовать ислам как фактор потенциальной угрозы национальной безопасности России. Исламофобия в определенной мере присутствует и в российской армии. Она усугубляется еще и тем, что часть российских политиков и идеологов при определении конфессиональной природы российской государственности делают акцент на православии. Лидеры русских националистов призывают к созданию воинских частей на этнической основе, к формированию православной армии. В то же время в выступлениях некоторых мусульманских политических и духовных лидеров Россия рассматривается как враждебная исламу имперская сила. И то, и другое угрожает внутренней стабильности страны, сплоченности и управляемости ее вооруженных сил.
Надежда Михайловна Емельянова, старший научный сотрудник отдела стран Ближнего и Среднего Востока Института востоковедения Российской академии наук, Москва.
Очевидно, что проблема «ислам и армия» делается все более актуальной и политизированной. Между тем она до сих пор редко становится предметом научного анализа. Настоящая статья не претендует на полноту интерпретации; главная задача, которую ставил перед собой автор, — это осветить проблему в исторической ретроспективе и показать, что уже делается и может быть сделано для ее решения.
Мусульмане в армии Российской империи
Попытки придать российской армии статус «православного воинства», противопоставить друг другу христианскую и мусульманскую цивилизации противоречат историческому опыту России, в том числе и в области военного строительства.
Любая армия — одна из наиболее консервативных государственных структур, и перемены в ней не происходят спонтанно. В российской армии очень сильна связь с прошлым, военные традиции трансформируются крайне медленно. Но одна из таких традиций как раз в том и заключается, что представители мусульманских народов, наряду с приверженцами других конфессий, на протяжении веков несли службу в вооруженных силах России.
По желанию мусульман создавались отдельные воинские подразделения. В XVIII веке на польской границе служили крымские татары. В 1784 году из коренных жителей Крымского полуострова были сформированы таврические1 дивизионы конного войска. В мае 1807 года они были преобразованы в четыре конных татарских полка: Симферопольский, Перекопский, Евпаторийский и Феодосийский. Перекопский полк, во главе с Ахмет-беем Хункаровичем, и Симферопольский, под руководством полковника Бегильдеева, приняли участие в Отечественной войне 1812 года2. По ее окончании они были распущены, но во время русско-турецкой войны 1828—1829 годов сформированный на их основе Крымско-татарский эскадрон вновь участвовал в боевых действиях на стороне России при осаде крепости Варна. Воины эскадрона принимали участие и в Крымской кампании. В 1877—1878 годах, когда Россия снова воевала с Турцией, эскадрон нес службу по охране Крымского побережья3. Одновременно до шести дивизионов крымских татар сражались в составе русской армии с единоверцами-турками при Плевне, Ловче,
Горном Дубняке. В дальнейшем из крымских татар был создан полк, который в 1907 году получил название Крымского конного.
Кроме крымских татар, на службе в царской армии были мусульмане Северного Кавказа. В 1842 году, в разгар войны с Шамилем, при Командующем Северным и Нагорным Дагестаном были образованы иррегулярные части дагестанских всадников численностью около 200 человек. К сожалению, сведений о них очень мало. Известно, однако, что в декабре 1851 года на их базе был учрежден Дагестанский конный полк, вплоть до 1894 года выполнявший милицейские функции, но также активно участвовавший в Кавказской войне, в Мангышлакском (1870) и Хивинском (1873) походах. За подавление восстания в Дагестане в 1877 году полк был награжден Георгиевским знаменем4. В период русско-японской войны он стал основой вновь сформированного 2-го Дагестанского полка и принимал участие в боевых действиях на Дальнем Востоке5.
Служба в частях, укомплектованных по этноконфессиональному признаку, была не единственной формой вовлечения мусульман в вооруженные силы Российской империи. Мусульмане также подлежали призыву на общих основаниях в регулярные части царской армии. Устав 1874 года, распространявший возможность службы на все сословия, не предполагал всеобщей воинской повинности. Многие из представителей коренного населения Северного Кавказа, Средней Азии, ряда других регионов Российской империи уклонялись от ее несения. Поэтому, согласно Уставу, служба в армии временно заменялась для мусульман денежным налогом6. Однако при желании они могли на общих основаниях обучаться в военных учебных заведениях и по окончании учебы получать офицерские звания7.
Как это практикуется сегодня в ряде европейских государств, в штате царской армии были священнослужители всех вероисповеданий, в том числе исламские8. Все они числились в ведении штаба округа и по уходу на пенсию получали регулярное денежное довольствие. Назначение пенсий и пособий мусульманскому духовенству
осуществлялось по распоряжению Департамента духовных дел ино____________ <_» 9
странных исповеданий9.
В Первую мировую войну царское правительство отправило на фронт из разных уголков Российской империи тысячи солдат всех национальностей и вероисповеданий. Многие мусульмане считали свое присутствие на полях сражений священным долгом. Добровольцами на фронт уходили даже дети. В частности, в журнале «Война», издававшемся в Петрограде в 1915 году, сообщалось о двенадцати-
летнем добровольце из Чечни, ученике-реалисте Абубакаре Джурка-еве, отправившемся на фронт вместе с отцом10. И такие случаи не были единичными. История показывает, что мусульмане, приняв российское подданство, верой и правдой служили «Царю и Отечеству».
Наследие советской эпохи
После 1917 года гонениям были подвергнуты все конфессии. За первые двадцать лет существования советской власти было разрушено множество церквей и мечетей, репрессированы тысячи священнослужителей. Культовая практика строго нормировалась, об исламе, да и о любой религии в армии не могло быть и речи п.
Однако религию в СССР так и не удалось искоренить полностью. Антирелигиозные мероприятия вызывали сильное раздражение у верующих, но не смогли предотвратить воспроизводства — пусть в ослабленном и искаженном виде — религиозных верований. На протяжении фактически всего советского периода они сохранялись у народов Средней Азии и Северного Кавказа, особенно у депортированных в 40-е годы чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев. Как следствие, к моменту принятия в октябре-ноябре 1990 года союзного Закона «О свободе совести» и российского «О свободе вероисповедания», благодаря которым регистрация религиозных общин значительно упростилась, у части мусульман уже сложилось устойчивое негативное отношение к «безбожной власти» и армии как ее инструменту. В известной мере оно распространялось и на русских вообще.
Важную роль в формировании этого отношения сыграла десятилетняя война в Афганистане (1979—1989). Призыв в 40-ю армию, которая вела боевые действия в ДРА, в первую очередь проводился в среднеазиатских республиках СССР. Поэтому процент потенциальных мусульман, погибших во время афганской войны (21,3% от общего числа погибших) превысил их долю в общей численности населения СССР (17,6%)12. В абсолютных цифрах это означает, что из 14 626 советских военнослужащих, по официальным данным погибших в Афганистане, более трех тысяч человек были призваны из
13
районов традиционного распространения ислама13.
Негативный психологический эффект повышенных потерь среди выходцев из этих районов, возможно, и утратил свою значимость после того, как перестала существовать единая советская армия и ее место заняли армии государств — наследников распавшегося СССР.
Однако сохранились другие элементы наследия, оставленного афганской войной, — восприятие реального или потенциального противника в вероисповедальных категориях, отказ от службы в армии по политическим и религиозным убеждениям14. Чеченцы, воевавшие против российской армии в 1994—1996 годах, вспоминали, как уже в 80-е годы они отказывались или уклонялись от призыва, чтобы не попасть служить в Афганистан и не сражаться с единоверцами. Известны даже случаи, когда призывники из Чечено-Ингушетии, направлявшиеся в поездах к пунктам сбора, захватывали в плен сопровождающих и вывешивали в окнах флаги с исламской символикой. В республике такие поезда прозвали «зелеными эшелонами»15.
Антирелигиозная политика сопровождалась грубыми просчетами при проведении кадровой политики непосредственно в вооруженных силах. Эта часть наследия советского периода жива тоже в российской армии. При распределении на различные должности в элитные воинские части преимущество отдавалось воинам славянских национальностей. Сейчас эта тенденция несколько ослабла и может ослабнуть еще больше потому, что в настоящее время идет сокращение военно-строительных частей и это, скорее всего, повлечет за собой рост численности «мусульман» в других родах войск. А вот на рубеже 80-90-х годов призывники из районов традиционного распространения ислама — из Казахстана, Средней Азии, Азербайджана, Северного Кавказа, — как правило, попадали в хозяйственные, военно-строительные, дорожные подразделения. Западные исследователи даже усматривают в этом ущемление прав верующих и инакомыслящих. Так, Э. Уильямс в своей работе «Советская армия: политика, образование, воспитание и нравственность» пишет, что «верующие, а также те, чья политическая надежность ставится под сомнение, идут в строительные батальоны»16.
В начале 90-х годов в ряде частей Московского округа ПВО должности каптенармусов, хлеборезов, ответственных за подсобное хозяйство на 70% были заняты так называемыми «националами». В своем большинстве они были выходцами из мусульманской среды. В то же время водители и операторы подвижных комплексов на 90% были представлены русскими, украинцами, белорусами. Перед назначением на должность призывники проходили подготовку в учебных соединениях (частях), и после службы в армии воины-славяне возвращались домой, овладев хорошей специальностью, которая могла им пригодиться в гражданской жизни. Большинство «мусульман» такой возможности не имели. Высокий процент выходцев из
Средней Азии, в первую очередь узбеков, был только в танковых войсках, куда всегда направляли призывников ниже среднего роста.
При комплектовании командных кадров представители неславянских национальностей также отодвигались на второй план. Возвышение генералов-«националов» — чеченца Джохара Дудаева, ингуша Руслана Аушева, карачаевца Владимира Семенова скорее является исключением из общего правила. Согласно же статистическим данным, даже в 1995 году представители 126 национальностей из 21 республики и 10 автономных округов Российской Федерации составляли лишь 3% от общей численности офицерского состава. На флоте офицеров-«националов» было всего 2,10%, в войсках ПВО — 2,35%, в ВВС — 2,48%, в воздушно-десантных войсках — 2,51% и во внутренних войсках — 2,06%. Доля выходцев из мусульманских регионов была, естественно, еще меньше. Та же картина наблюдалась и среди курсантов военных училищ17.
Офицерскому корпусу, почти целиком укомплектованному славянами, трудно предотвратить межнациональную неприязнь и даже межнациональные столкновения в воинской среде. Ибо многие командиры и политработники очень слабо знают особенности национальной психологии, традиций и обычаев военнослужащих, призванных с национальных окраин. Это приводило и приводит к грубому попранию как командирами, так и сослуживцами особенностей национальной психологии, традиций, обычаев и культуры воинов неславянских национальностей, лишает последних возможности полностью удовлетворять свои национально-бытовые потребности18.
К такому выводу пришли военные социологи, анализировавшие состояние советской/российской армии в 80-90-е годы. Но и многие из офицеров в начале 90-х сами осознавали, что их подготовка для работы в многонациональных и поликонфессиональных коллективах недостаточна. Они отмечали, в частности, полное незнание мусульманской специфики. В большинстве частей и соединений офицерской состав не владел необходимыми формами и методами работы с военнослужащими разных национальностей. Одной из главных причин было отсутствие внимания к проблеме межнациональных отношений в военно-учебных заведениях. Неслучайно около 70% опрошенных курсантов оценили свою готовность вести работу по профилактике межнациональных конфликтов как среднюю и низкую. При этом они говорили о поверхностном и неинтересном освещении проблем межнациональных отношений в учебном процессе; слабой информационной насыщенности проводимых
общественно-политических и воспитательных мероприятий; отсутствии специальной литературы по религиозному вопросу. В то же время 23% курсантов подтвердили наличие межнациональных конфликтов в их собственной среде19.
Только 12% офицеров владели хотя бы одним из языков народов СССР, кроме русского, а языками мусульманских народов — вообще единицы. Несмотря на то, что в начале 90-х годов улучшилось обеспечение военнослужащих газетами и журналами на национальных языках, офицеры и прапорщики не имели понятия об их содержании. Они не владели конкретной информацией о последних событиях в мусульманских регионах и, что самое печальное, зачастую были менее осведомленными в этом, нежели их подчиненные. Поэтому многие командиры и политработники старались избегать бесед на национальные и религиозные темы со своими подчиненными, ислама и связанных с ним обычаев не касались вовсе. Более половины солдат и сержантов, опрошенных социологами Министерства обороны, утверждали, что ни разу не проводилось мероприятий, на которых они узнали бы больше об образе жизни сослуживцев других национальностей, до 60% вообще ничего не знали о традициях и обычаях народов бывшего СССР20.
Должностная дискриминация и пренебрежение национальной и конфессиональной спецификой не могли не спровоцировать стихийных компенсаторных процессов. Уже к концу 80-х годов командование воинских частей было обеспокоено тем, что вдобавок к неуставным взаимоотношениям, основанным на иерархии военнослужащих срочной службы по годам призывов («дедовщина» и «год-ковщина»), появился и быстро вышел на первый план феномен «землячеств». Они объединяли военнослужащих — и фактически дробили армию — по национальному или региональному признаку и навязывали неуставные взаимоотношения, основанные на принципе численного превосходства, большей сплоченности, а значит и силового преобладания одного «землячества» над другими. Показательно в этой связи, что к началу 90-х годов 2/3 всех преступлений, обусловленных неуставными взаимоотношениями, были совершены военнослужащими из Средней Азии и Закавказья. В то же время на долю военнослужащих славянских национальностей приходилось более 80% всех самоубийств21.
Все эти факторы способствовали росту религиозности в вооруженных силах накануне и после распада СССР. В 1990 году ее уровень оценивался по социологическим данным в 32%. Какова бы ни
была при этом доля истинно верующих, симптоматично, что многие военнослужащие полагали их личные духовные права недостаточно обеспеченными и выступали за то, чтобы возможности для свободного отправления культовой обрядности в армии были расширены. Они отмечали также, что «в обществе и армии образовался духовный вакуум, который крайне негативно сказывается на воспитании, взаимоотношениях и нравственности молодежи, составляющей большую часть военнослужащих»22, и видели выход из этого положения в возврате к религиозным ценностям и духовным традициям русской армии.
По некоторым оценкам, с 1990 по 1996 год число военнослужащих, считающих себя верующими, увеличилось в 2,5 раза. Высокий процент верующих отмечен среди курсантов военных училищ. Аналитики Министерства обороны РФ прогнозируют, что в начале XXI века численность верующих среди офицерского состава существенно возрастет, и «со временем это молодое поколение офицеров, возможно, составит социальную базу религиозно-духовной жизни воинских коллективов, возрождения религиозных традиций в армейской среде»23.
Военнослужащие, которые относят себя к верующим, распределяются по разным конфессиональным группам следующим образом: 75% — православные; 12% — мусульмане (что примерно соответствует удельному весу населения мусульманских регионов во всем населении Российской Федерации24); по 1,5% приходится на буддистов, католиков и баптистов. Сравнительно незначительное количество военнослужащих придерживалось других вероучений, в том числе «нетрадиционных». Среди татар и башкир — призывников из Поволжья — заявляли, что исповедуют ислам, 43%, среди представителей северокавказских народов — 61%. Многие из них отождествляли ислам с понятиями «национальное», «народное». В связи с этим социологи Министерства обороны отмечали: «Что касается представителей мусульманского вероисповедания, то их понимание религии базируется преимущественно на национальной традиции, тесном проникновении религиозных норм в быт и жизнь народов» 25.
В отличие от мусульман, у военнослужащих, исповедующих православие, религиозные ценности определены более схоластично и включают в себя элементы других религий, приметы и суеверия26. Одновременно в качестве основных побудительных мотивов обращения к вере приверженцы православия называли поиск смысла жизни, перенесенное личное несчастье, стремление обрести внутреннюю уверенность, надежду на благоприятный исход в тяжелой
жизненной ситуации. Большое влияние на обращение к вере имела и служба в «горячих» точках. Согласно наблюдениям военных социологов, в экстремальных ситуациях количество военнослужащих, относящих себя к верующим, значительно возрастает. Как сказал в своем выступлении на заседании правительственной комиссии по вопросам религиозных объединений 25 ноября 1996 года заместитель начальника Главного управления воспитательной работы Министерства обороны РФ генерал-майор А. Черкасов, в обычных условиях верующими себя называют до 25% военнослужащих; в частях, готовящихся к выполнению боевой задачи, — до 35%; в подразделениях, побывавших в боях, — около 40%27.
Напротив, у мусульман, как указывалось выше, обращение к вере в большей степени связано не с индивидуальным выбором, толчок к которому дают какие-то обстоятельства взрослой жизни, а с традиционным семейным воспитанием. Как правило, при опросах более трети военнослужащих-мусульман отмечают, что росли в семьях, где родители были глубоко верующими людьми28.
Современная ситуация
Первые годы после распада Советского Союза офицерский состав в массе своей еще не видел каких-либо проблем, связанных с исламом. На то имелись определенные объективные основания. С одной стороны, среднеазиатские республики и Азербайджан вышли из состава СССР. С другой, был распространен принцип комплектования войск, в соответствии с которым многие призывники служили недалеко от дома. По этим причинам лишь в отдельных военных округах офицерам приходилось работать с воинами, исповедующими ислам.
Однако к концу 1994 года, и особенно в связи с началом боевых действий в Чечне, ситуация заметно изменилась. Проблема «исламский фактор и армия» и — шире — «ислам и силовые структуры» стала осознаваться как остроактуальная, о чем свидетельствует факт ее отражения в произведениях массовой литературы. Так, автор детективного жанра Чингиз Абдуллаев в романе «Альтернатива для грешников» изобразил ситуацию, в которой сотрудники одного из московских отрядов милиции особого назначения, стремясь задержать преступника, едва не врываются в мечеть. Поскольку это «могло привести к нежелательным инцидентам в Москве», руководство спец-
наза «приказало ввести во все наши подразделения хотя бы одного мусульманина. В случае необходимости он может, сняв обувь, входить в мечеть и разговаривать с людьми, не оскорбляя чувств верующих»29.
Этот художественный эпизод имеет под собой реальную почву. Страх перед исламским терроризмом, возникший в ходе и в результате чеченской войны 1994—1996 годов, вызывает подчас неадекватную реакцию со стороны российских силовых структур. Осенью 1996 года спецназовцы в составе 40 человек действительно ворвались в Историческую мечеть Москвы. При этом, по словам руководителя Исламского культурного центра А. Ниязова, сотрудники ОМОН «в грязных сапогах прошли в молельный зал, где сами верующие ходят без обуви». Были задержаны и доставлены в одно из отделений милиции 20 мусульман, пришедших в мечеть для совершения вечернего намаза. Правда, в течение ночи все они были отпущены, но четверых пришлось направить в травмопункт для оказания им срочной медицинской помощи. Впоследствии руководство ОМОН объяснило свои действия приказом, поступившим из ГУВД Москвы30.
Что касается непосредственно армии, то в ней едва ли не первым обратило внимание на «мусульманский вопрос» командование Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), здраво учитывавшее то обстоятельство, что этот род войск — один их наиболее «рискогенных»31.
Численность реальных и потенциальных мусульман, призываемых в РВСН, начала возрастать с 1976 года. К 90-м годам в боевых частях РВСН доля военнослужащих по призыву, исповедующих ислам, составляла около 6%. В частях технического обеспечения она доходила до 15%. В воинских коллективах военнослужащие этой категории оказывались в своеобразной психологической изоляции, так как в большинстве случаев командиры недоучитывали ее этнокультурные и психологические особенности.
В середине 90-х годов в Военной академии РВСН им. Ф. Э. Дзержинского была разработана методика по использованию адаптивных психотехник при работе с «мусульманами». Ее авторы опирались на опыт психоконфессионального воздействия в мечетях Москвы (прежде всего — в Соборной мечети), Рязани, Уфы, Перми. Важно подчеркнуть, что был принят позитивный подход к исламу и мусульманам. Исследователи отмечали, что «отечественное исламоведение и в первую очередь публицистика на исламские темы, ориентированные в целом на политическую конъюнктуру, сформировали в нашем обществе одностороннее, негативное отношение к теории и практике
ислама». Они особо подчеркивали, что «сегодня роль ислама и традиционализма — необходимое для жизни культуры участие прошлого в настоящем, участие страшное, со всей силой самостоятельной реальности превращающее память о прошлом в воображение будущего»32.
Научные разработки требовали не только знания исламской традиции, истории мусульманских народов, но и привлечения большого пласта методик психологического воздействия на индивидуума (достаточно широко используемых спецслужбами), в том числе трансовых, методик нейролингвистического программирования и недирективного гипноза33. Подчеркивалась важность «съема» невербальной информации, правильного ее интерпретирования, учета особенностей жестикуляции, мимики «глазных сигналов доступа». Все это, указывалось в упомянутой выше методической разработке, «дает достаточно информации для выработки стратегии первой беседы» 34.
На следующем этапе следовало сделать акцент на вербальной проверке полученной ранее невербальной информации. Далее, путем постепенного подбора схожих требований, предъявляемых к верующему основополагающими традициями ислама, а к военнослужащему — уставами Вооруженных Сил РФ, в сознании призывника должно осуществляться ассоциирование внутриармейских отношений с нормами шариата. Целесообразны также попытки совмещения в сознании военнослужащего представления о махалле (мусульманском квартале) с представлением о воинском коллективе (подразделении, части), в котором предстоит проходить службу. Разработчики РВСН считают, что решение этих задач позволит адаптировать призывников из мусульманских регионов в новую, армейскую, среду, более успешно проводить профилактику формирования микрогрупп по принципу землячества, а соответственно — и эффективнее противостоять «нравственно-искаженным оценкам, ложным традициям, неуставным взаимоотношениям»35.
Заслуживает внимания и большая работа по установлению контактов с мусульманскими организациями, проделанная в войсках Федеральной пограничной службы (ФПС) РФ. (Особое внимание уделялось ей в период, когда службой руководил генерал Андрей Николаев.) Причины активности ФПС в этой области очевидны. Пограничники наиболее тесно соприкасаются с мусульманским населением на рубежах России, лучше, чем представители других родов войск, знакомы с исламскими обычаями и традициями. Приходится им охранять и границы центральноазиатских стран СНГ, входящих в исторический ареал ислама. И население, и руководство
этих стран заинтересованы в присутствии российских пограничников, так как рассчитывают с их помощью нейтрализовать угрозу исламского экстремизма, исходящую с территории Афганистана. Наглядным примером тут может служить Группа российских погранвойск в Республике Таджикистан (ГПВ РФ в РТ): и режим Э. Рахмо-нова, и руководители ОТО — Объединенной таджикской оппозиции связывают с ГПВ надежды на защиту республики от посягательств со стороны талибов и поддерживаемых талибами местных исламских радикалов.
Руководство ФПС пришло к выводу, что знание российскими пограничниками основ ислама улучшит их взаимоотношения с местным населением, а периодические визиты мусульманских священнослужителей в воинские коллективы, укомплектованные выходцами из мусульманских регионов, и беседы с верующими повысят уровень морально-психологического состояния военнослужащих. И действительно, согласно исследованиям, проведенным в 1995—1996 годах, в ГПВ РФ в РТ оно было достаточно стабильным. В то же время аналогичные показатели у военнослужащих, находящихся на границе с Чечней, были значительно ниже. Различие, скорее всего, объясняется тем, что служба в Таджикистане ассоциировалась у несущих ее военнослужащих с защитой интересов Отечества, подпитывалась патриотическими идеями. Набор в ГПВ более чем на 90% осуществляется за счет граждан Таджикистана, только высшее командование и все офицеры группы являются гражданами РФ. Отсюда и высокая степень ориентации личного состава на самопожертвование.
Исламский центр РТ, в лице председателя Совета улемов Таджикистана Н. Ходжиманулло, и командование ГПВ РФ в РТ, в лице командующего генерал-лейтенанта Павла Тарасенко, заключили, при содействии Комитета по делам религий при правительстве РТ и при участии председателя Комитета Саида Ахмедова, Договор о совместной деятельности и сотрудничестве в духовно-нравственном, патриотическом воспитании пограничников и членов их семей. Во второй половине 1997 года командование ГПВ совместно с Комитетом по делам религий проводило изучение религиозного состояния подчиненных ему частей и соединений. По результатам социологических опросов разработана перспективная программа взаимодействия в области духовно-нравственного воспитания пограничников. Командование ГПВ оказывало содействие мусульманским духовным лицам в проведении ими в частях и соединениях индивидуальных бесед
с верующими и членами их семей. В зависимости от условий, в которых находилось то или иное воинское подразделение, выделялись специальные места для совершения религиозных обрядов. 28 декабря 1997 года состоялась церемония освящения мечети в Пянджском пограничном отряде с назначением священнослужителя для проведения обрядов с воинами-мусульманами. В библиотеки погранотря-дов периодически направлялась литература по основам ислама.
Проект договора с муфтиятом был подписан и в период пребывания пограничной группы ФПС РФ в Кыргызской Республике. В этой погрангруппе также велась работа по взаимодействию с мусульманскими религиозными объединениями, изучались религиозные аспекты жизни личного состава, религиозная обстановка в местах дислокации и ее влияние на морально-психологическое состояние военнослужащих, членов их семей и служащих.
Соглашения между российскими пограничниками и мусульманскими управленческими структурами заключались и на Северном Кавказе. Например, в декабре 1996 года был подписан Договор о сотрудничестве сроком до 2000 года между Духовным управлением мусульман (ДУМ) Дагестана и командованием Кавказского особого пограничного округа. В нем подчеркивается необходимость проведения мусульманскими религиозными деятелями и командованием погранвойск совместных мероприятий для укрепления «нравственной мотивации» пограничников36. Командование взяло на себя обязательство оказывать содействие представителям ДУМ в посещении отдаленных гарнизонов для чтения проповедей. В свою очередь, Духовное управление восстановило молитвы о защитниках рубежей Отечества в мечетях и маулиды (поминальные молитвы) по пограничникам, погибшим при выполнении воинского долга. Оно также обязалось помогать командирам соединений и войсковых частей в проведении воспитательной работы с военнослужащими и членами их семей, обеспечивать части и подразделения округа необходимой духовной литературой, принимать участие в подготовке материалов по истории религий для публикации в окружной газете «На рубежах Родины».
По мнению ДУМ РД, российские политики зачастую относятся к Дагестану как к «второсортному» региону, что «в корне неправильно». В связи с этим у лидеров ДУМ Федеральная погранслужба получила более высокую оценку, поскольку активно стремилась к сотрудничеству с мусульманскими организациями как Дагестана, так и всего Северного Кавказа в целом. Именно поэтому муфтий
ДУМ Дагестана Сайид-Мухаммад Абубакаров37 в своем последнем интервью корреспонденту журнала «Пограничник» сказал: «С чувством глубокой благодарности мы воспринимаем готовность Федеральной погранслужбы возродить в среде пограничников все самое лучшее... Безусловно, одна религия не в состоянии заменить всю систему воспитательной работы, но совместные усилия послужат на благо воинам, стоящим на рубежах России. Мы готовы не к формальному, а к серьезному сотрудничеству». И далее: «В пограничных войсках служит немало представителей нашей веры. Мы давно перевели взаимоотношения с республиканской властью в плоскость здорового сотрудничества, которое выгодно всем. В таком же духе мы настроены и по отношению к российским пограничникам»38.
Итак, по крайней мере, до 2000 года в пограничных войсках России взаимодействие с религиозными объединениями осуществлялось на трех уровнях: высшем (центральном), региональном и местном. Строилось оно на договорной основе. С учетом того, что в будущем тенденция роста религиозности в войсках будет сохраняться, разрабатывались программы развития дальнейших контактов с мусульманскими организациями. Однако погранвойска все-таки стоят особняком среди российских силовых структур. Кроме того, руководство ФПС при всем желании не в силах окончательно определиться в своих взаимоотношениях с религиозными организациями, поскольку это проблема, требующая решения на более высоком государственном уровне. В частности, серьезные расхождения в вопросах свободы веры имеются между Конституцией РФ и Законом о статусе военнослужащего. Статья 28 Конституции гарантирует каждому гражданину свободу совести. А в статье 8, пункте 4 Закона о статусе записано, что «государство не несет обязанности по удовлетворению потребностей военнослужащих, связанных с их религиозными убеждениями и необходимостью отправления религиозных обрядов» 39. И это — не единичный случай несостыковки законодательных актов с Основным законом.
На рубеже XXI века договоры о сотрудничестве с мусульманскими организациями на центральном и региональном уровнях стали заключать и другие силовые ведомства — не только Министерство обороны, но и Министерство внутренних дел. Видимо, положительный опыт РВСН и ФПС не остался без внимания. В целом, однако, настороженное отношение к исламу все еще сохраняется как в обществе, так и в армии. Между прочим, мифы о мусульманах широко распространены и среди пограничников, в том числе и тех, кто служил
в ГПВ РФ в РТ. Как правило, это легенды, распространяемые офицерским звеном среднего уровня, прибывающим в Таджикистан на недолговременную стажировку. Зачастую подобные легенды, рассказанные вечером под рюмку-другую водки случайно попавшему на границу журналисту, тиражируются затем в центральных российских СМИ. Обидно, когда подобные мифы подхватывают уже казалось бы опытные писатели. И еще более непонятны факты публикации подобных нелепостей военными издательствами. Так, Валерий Поволяев в своей повести «Тихая застава», опубликованной в издательстве ФПС РФ «Граница», рассуждает о «советских» таджикских мусульманах: «Душманы... душки... они мастера по части пыток и разных злобствований — и головы отрезают православным, и животы вспарывают, и мужского достоинства лишают, и в солярке живых солдат варят, и на крюк, будто баранов, подвешивают. Русский человек никогда не додумается до того, до чего додумаются братья мусульмане, и никогда не бывает так бессмысленно жесток»40.
Тот же автор вкладывает в уста начальника погранзаставы капитана Панова следующие слова, обращенные к таджикскому мальчику, приглашенному на заставу самим Пановым: «Что ты тут, бачонок, высматриваешь? Хочешь злом отплатить за добро? Вот что значит советский мусульманин — добра не помнит, ни настоящего, ни будущего не признает, я собираюсь сделать ему добро, а он прикидывает, как бы продать меня подороже. Хотя аллах и Коран учат его добру... Но советское — значит отличное, ничто не способно исправить такого человека. Только, пожалуй, пуля»41.
Обозначился и новый аспект отношения руководства ВС РФ, вызывающий критику со стороны представителей мусульманских организаций, пытающихся наладить религиозную работу в войсках. Его четко сформулировал Помощник председателя ДУМ Центральноевропейского региона России по связям с Министерствами обороны и внутренних дел РФ капитан 2 ранга Кашиф Тухтаметов: «Представители Вооруженных сил желают без особых усилий брать от религии только то, что нужно им»42. По существу, применяется «заявочный» принцип, то есть при необходимости представители ислама, так же как и православные священники, приглашаются для совершения тех или иных обрядов, «способствующих, по мнению военных товарищей, быстрому подъему морального духа»43. На начальном этапе такой подход мог быть оправдан, но постепенно он стал приносить не пользу, а вред, поскольку непостоянство в религиозном наставничестве влечет за собой подрыв веры и укрепление неверия.
Вместо заключениия: что подсказывает зарубежный опыт
В 1999—2000 годах между религиозными деятелями и представителями государственных органов довольно часто возникали споры о необходимости постоянного (штатного) присутствия в войсках специально подготовленных кадров священнослужителей. Первые полагают, что в ближайшее время это вряд ли возможно. Свою позицию они обосновывают ссылками на экономические и правовые сложности, а также тем, что воплощение подобной идеи в жизнь «может создать предпосылки для конфликтов на религиозной почве»44. Скорее всего, подлинная причина заключается в другом: буксует военная реформа, составной частью которой должно стать и решение вопроса о роли и месте религии в вооруженных силах. Тут стоит прислушаться к мнению бывшего главнокомандующего 40-й армией в Афганистане, впоследствии замминистра обороны РФ, а ныне губернатора Московской области генерал-полковника Бориса Громова: разговоры о реформе Вооруженных сил не прекращаются с 1992 года, «на деле же не сделано ни одного шага. То, что сейчас выдается за реформу, на самом деле является масштабным организационно-штатным мероприятием»45.
Когда руководство Министерства обороны в целом и Главного управления воспитательной работы в частности рассуждает о пользе религии в армии, оно больше отдает дань моде, чем следует внутреннему убеждению. Поколение старших офицеров сформировалось в атеистической советской среде, и, как бы они ни старались показать свою лояльность по отношению к христианству или исламу, материалистическое мировоззрение уже на уровне подсознания мешает им уйти от половинчатых решений. В этом одна из главных причин того, что в современной российской армии командиры в большинстве случаев не занимаются поиском эффективного баланса взаимоотношений между воспитательными и религиозными структурами. Немалую роль здесь играют и опасения потери авторитета у личного состава частей и соединений.
В общем, трудно ожидать, что кто-либо из крупных российских военных чинов выступит в ближайшее время с заявлением, подобным тому, которое сделал в конце Второй мировой войны председатель объединенного Комитета начальников штабов генерал Джордж Маршалл. А он сказал следующее: «...я считаю, что духовная жизнь солдата не менее важна, чем его физическая готовность... Когда я
говорю о моральном состоянии, которое одерживает победу в конечном итоге, я имею в виду такой тип морального состояния солдата, который может произойти из религиозного трепета его души»46.
Государство, призывающее своего гражданина в ряды Вооруженных сил, должно предоставить ему возможность для реализации конституционно установленного права на свободу отправления религиозных культов. Как это может быть сделано конкретно, подсказывает не только старый российский, но и современный международный опыт. Руководство ВС РФ не может не знать, что в американских вооруженных силах, на контакты с которыми оно пошло с середины 90-х годов, широко развернута миссия военных капелланов. Как не знать и о том, что президент Украины Леонид Кучма в 1999 году поручил изучить вопрос о введении института капелланов в вооруженных силах своей страны47.
Термин «капеллан» относится ко всем духовным лицам, находящимся в американской армии: пасторам, раввинам, имамам. Всего в американской армии насчитывается 2816 капелланов: 1225 — в сухопутных частях, 937 — в ВМС и 654 — в ВВС. Они обслуживают 1 342 000 военнослужащих, принадлежащих к 260 различным религиозным группам48. В их задачу входит пасторская помощь военнослужащим, содействие их духовному росту, проведение служб, поддержка свободы вероисповедания для всех военнослужащих и членов их семей. Другие аспекты деятельности капелланов — предотвращение самоубийств, обучение морально-этическим нормам, посещение военнослужащих на рабочих местах, проведение дружеских вечеров. Штатные священнослужители, в том числе и мусульманские, имеют свои программы религиозного обучения и образования в армии. Они обязаны обеспечить возможность для изучения Корана, Библии и т.п., тогда как солдат имеет право выбрать, изучать ли ему священный текст или нет, и если да, то какой. В обязанность капелланов входит также давать советы и консультации командирам по вопросам духовно-нравственного воспитания. «Мое командование рассчитывает, что я буду его глазами, ушами и совестью», — говорит главный капеллан Пентагона полковник армии США Вирбур Паркер49.
В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что недоучет, тем более игнорирование исламского фактора — в любом его аспекте — при выработке и реализации военной политики и политики национальной безопасности России может привести к серьезным разногласиям среди различных групп населения, расколу в обществе и серьезному падению боеспособности российской армии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Таврия — одно из названий Крымского полуострова, восходящее к античной традиции. В XIX — начале XX века Таврическая губерния, помимо собственно Крыма, включала также часть южных районов Украины (Северная Таврия).
2 Ланда Р. Г. Ислам в истории России. М., 1995. С. 90.
3 На протяжении трех веков Россия находилась в состоянии войны с Османской империей 11 раз: в 1676-1681, 1686-1700, 1710-1711, 1735-1739, 1768-1774, 1787-1791, 1806-1812, 1828-1829, 1853-1856, 1877-1878 и в 1914-1918 годах.
4 Эти исторические факты учитываются современными мусульманскими лидерами. Так, руководство Чеченской Республики Ичкерии при выработке концепции шариатского государства особо оговорило неучастие мусульман в боевых действиях против единоверцев.
5 Месснер Е, Вакар С. и др. Российские офицеры. Под ред. А. Б. Григорьева. М., 1995.С. 44.
6 Отечественные военные реформы XVI-XX. М., 1995. С. 94.
7 Месснер Е, Вакар С. и др. Указ. соч. С. 17.
8 Кандидов Б. Религия в царской армии. М., 1929. 2-е изд. С. 72.
9 Там же.
10 Война: Жизнь в окопах. Петроград, 1915. № 25. С. 9-10.
11 Между прочим, это сразу стало одной из главных причин уклонения от службы. Так, по официальным данным, только в 1930 году более тысячи человек из разных регионов РСФСР, уклонявшиеся от воинской повинности по религиозным мотивам, были привлечены к лесоразработкам с переводом на казарменное положении, сроком на 24 месяца (ГАРФ. Ф. Р-5263. Оп.1. Ед. хр. 1. Лл.3-5).
12 Bebler A. Conscientious objection in socialist states — a comparative perspectives. Доклад на международной научной конференции «Новое мышление и военная политика». М., 14-16 ноября 1989. P. 53.
13 Афганистан: итоги бесконечной войны. Материалы «круглого стола» Московского Центра Карнеги, посвященного 10-летию вывода войск из Афганистана. Под ред. А. Малашенко. М., 1999. С. 12.
14 Bebler A. Op. cit. P. 10.
15 Данные предоставлены сотрудниками Совета по делам религий при Совете Министров СССР. Архив автора.
16 Williams E. S. The Soviet МИ^гу: Politics. Education. Training and Moral. Цит. По: Мельков С. Исламский фактор в современной России. М., 1998. С. 86.
17 Федерация и народы России. Информационный бюллетень № 1. М., 1995. С. 28.
18 Соловьев С. С., Образцов И. В. Российская армия: от Афганистана до Чечни. Социологический анализ. М., 1997. С. 131.
19 Там же. С. 134.
20 Там же. С. 133.
21 Армия, 1991. № 19.
22 Соловьев С. С., Образцов И. В. Указ. соч. С. 296.
23 Там же. С. 293.
24 Малашенко А. В. Исламское возрождение в современной России. М., 1998. С. 8.
25 Соловьев С. С., Образцов И. В. Указ. соч. С. 295.
26 Там же.
27 Справка о состоянии соблюдения законодательства о свободе вероисповеданий в системе Министерства обороны России от 14 ноября 1996 г. Архив автора.
28 Соловьев С. С., Образцов И. В. Указ. соч. С. 295.
29 Абдуллаев Ч. Альтернатива для грешников. М., 1999. С. 14.
30 Макскаков И. Отряд ОМОН ворвался в московскую мечеть // Независимая газета, 1996, 13 октября.
31 Мусульманская проблематика в РВСН разрабатывалась на уровне диссертационного исследования с психологической направленностью «Особенности первичной социально-психологической адаптации военнослужащих, исповедующих ислам (по материалам учебных подразделений РВСН)».
32 Воронин В. А. (подполковник ВА РВСН им Ф. Э. Дзержинского) Использование адаптивных психотехник в деятельности должностных лиц РВСН в работе с военнослужащими, исповедующими ислам. Архив автора.
33 О них см.: Ронин Р. Своя разведка. Способы вербовки агентуры, методы проникновения в психику, форсированное воздействие на личность, технические средства скрытого наблюдения и съема информации. Практическое пособие. Минск, 1998. С. 113, 158.
34 Воронин В. А. Указ. соч.
35 Там же.
36 Соглашение о сотрудничестве Духовного управления мусульман Дагестана с командованием Краснознаменного Кавказского особого пограничного округа. Махачкала, 11 декабря 1996 г. Архив автора.
37 Сайид-Мухаммад Абубакаров родился в семье мусульманина (врача, доцента кафедры психиатрии мединститута). Окончил стоматологический факультет Рязанского мединститута. По его словам, «мусульманское образование получал тайно». С началом «перестройки» активно включился в политическую деятельность. В 1991 году назначен заместителем муфтия, в 1996 — муфтием Дагестана. Погиб от рук террористов в Махачкале в июле 1998 года.
38 Попов В. (корреспондент журнала «Пограничник») Пограничники оказываются заложниками. Рукопись. Архив автора.
39 Вооруженные силы и вера в Бога. Можно ли и нужно ли при формировании воинских частей учитывать религиозные взгляды призывников? Материалы «круглого стола» НГ-религии и Московского Центра Карнеги // НГ-религии, 1999, 28 апреля.
40 Поволяев В. Тихая застава. Повесть. М., 1998. С. 56.
41 Там же. С. 88-89.
42 Тухтаметов К. А. О проблемах церковно-государственных отношений // Религиозно-этические аспекты воспитания военнослужащих. Материалы международного семинара. М., 1998. С. 72.
43 Там же.
44 Емельянова Н. Роль и место религиозного фактора в структуре Федеральной пограничной службы // Фактор этноконфессиональной самобытности в постсоветском обществе. Под ред. М. Олкотт и А. Малашенко / Московский Центр Карнеги. М., 1998. С. 81.
45 Независимое военное обозрение, 1999. № 16.
46 Паркер В. Работа военного капеллана американской армии в условиях свободы совести и поликонфессионального общества//Религиозно-этические аспекты воспитания военнослужащих... С. 59.
47 См.: Президент поручил правительству решить вопросы, связанные с возвращением церкви ее собственности // ИНТЕРФАКС: «Президентский вестник», 1999,
23 февраля, 18:48.
48 Паркер В. Указ. соч. С. 54.
49 Там же. С. 55.
