ИСКИ О ПРИЗНАНИИ РЕГИСТРИРУЕМОГО ДОГОВОРА ПРЕКРАТИВШИМСЯ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕННОГО ПРАВА ОТСУТСТВУЮЩИМ Текст научной статьи по специальности «Право»

2021

ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES

Выпуск 51

Информация для цитирования:

Болдырев В. А. Иски о признании регистрируемого договора прекратившимся и обязательственного права отсутствующим // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2021. Вып. 51. C. 57-83. DOI: 10.17072/1995-4190-2021-51-57-83.

Boldyrev V. A. Iski o priznanii registriruemogo dogovora prekrativshimsya i obyazatel'stvennogo prava ot-sutstvuyushhim [Claims for Recognition of a Registered Contract as Terminated and the Right of Obligation as Absent]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2021. Issue 51. Pp. 57-83. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-4190-2021-51-57-83.

УДК 347.4

DOI: 10.17072/1995-4190-2021-51-57-83

ИСКИ О ПРИЗНАНИИ РЕГИСТРИРУЕМОГО ДОГОВОРА ПРЕКРАТИВШИМСЯ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕННОГО ПРАВА ОТСУТСТВУЮЩИМ

В. А. Болдырев

Пермский государственный национальный исследовательский университет

E-mail: vabold@mail.ru

Поступила в редакцию 10.09.2020

Введение: иски о признании регистрируемого договора прекратившимся и обязательственного права отсутствующим имеют следующие общие черты: 1) являются установительными, деклараторными; 2) относятся к числу негативных; 3) напрямую не названы в законе; 4) признаются судебной практикой; 5) направлены исключительно на устранение правовой неопределенности. Единство признаков предопределяет необходимость анализа названных типов исков в рамках одной работы. Цель: установить причины появления в практике исков о признании регистрируемого договора прекратившимся и обязательственного права отсутствующим. Методы: общенаучный (диалектический) метод познания научных концепций частного права; частнонаучные методы познания: формально-юридический, историко-правовой, метод сравнительного правоведения, метод прогнозирования. Результаты: переход иска о признании обязательственного права отсутствующим в число способов защиты гражданских прав, прямо называемых в актах официального толкования права, сопряжен с большими рисками. Как только складывающаяся практика окажется зафиксированной в акте толкования, во-первых, весьма вероятно, увеличится количество случаев его использования на практике, а значит, возрастет и возрастает нагрузка на суды, во-вторых, возникнут предпосылки для полной формальной легализации явления, как это уже произошло с признанием договора незаключенным и признанием вещного права отсутствующим. Не будь в российской правовой системе регистрационных действий - не потребовалось бы множества негативных по своей правовой природе исков, признаваемых практикой, в т. ч. и иска о признании регистрируемого договора прекратившимся. Охранительные юридические нормы, призванные регулировать отношения-притязания, имеющие цель обеспечить более стабильное существование регулятивных отношений, часто формализуются в законе, будучи к моменту внесения изменений в закон широко применяемыми на практике.

Ключевые слова: российское право; гражданское право; обязательственное право; негативные иски; иски о признании; иски о присуждении; регистрация права; регистрация сделок; способ защиты; система Торренса

© Болдырев В. А., 2021

CLAIMS FOR RECOGNITION OF A REGISTERED CONTRACT AS TERMINATED AND THE RIGHT OF OBLIGATION AS ABSENT

V. A. Boldyrev

Perm State University

E-mail: vabold@mail.ru

Received 10.09.2020

Introduction: claims for recognition of a registered contract as terminated and the right of obligation as absent combine the following features: (1) they are declaratory; (2) belong to the category of negative ones; (3) are not explicitly stated in the law; (4) are recognized by judicial practice; (5) are aimed solely at eliminating legal uncertainty. The unity of features determines the need to analyze these types of claims within a single study. Purpose: to establish the reasons for the occurrence in practice of claims for recognition of a registered contract as terminated and the right of obligation as absent. Methods: general scientific (dialectical) method of cognition of scientific concepts of private law; special scientific methods of cognition: formal-legal method, historical-legal method, method of comparative legal studies, forecasting. Results: the transition of the claim for recognition of the right of obligation as absent to the category of remedies directly referred to in acts of official interpretation of law entails great risks. As soon as the emerging practice is recorded in an act of interpretation, the following will happen. Firstly, the number of cases of its use in practice will be likely to increase, which will entail an increased burden on courts. Secondly, there will appear the prerequisites for the full formal legalization of the phenomenon, as has already happened with the recognition of a contract as not concluded and the recognition of the right to a thing as absent. Should there be no registration actions in the Russian legal system, there would not be so many claims of a negative legal nature recognized by practice, including the claim for the recognition of a registered contract as terminated. Protective legal rules aimed at regulating claim-based relations that have the purpose of ensuring a more stable existence of regulatory relations are often formalized in the law, being widely applied in practice by the time changes are introduced into the law.

Keywords: Russian law; civil law; right of obligation; negative claims; claim for recognition; claim for award; registration of title; registration of transactions; remedy; Torrens system

Введение

В числе случаев негативного признания, которое допускает не только судебная практика, но и акты официального толкования, находится такой способ защиты гражданских прав, как признание договора прекратившимся.

Примечательно, что только на исходе срока существования, отпущенного государством Высшему Арбитражному Суду Российской Федерации (ВАС РФ), результатом пленарного заседания названного органа власти стала более или менее стройная система положений о прекращении договорного отношения, зафиксированная в постановлении от 6 июня 2014 г. № 35 «О последствиях расторжения договора»1. Не ставя вопрос о том, насколько удачно

1 Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. 2014. № 8.

название постановления, поскольку названия неизбежно упрощают смысл официальных документов - не охватывают части освещаемой в документе информации, все же отметим, что интересующее нас разъяснение относится к той ситуации, когда обращение в юрисдик-ционный орган связано не с реализацией права на одностороннее расторжение договора, а с использованием возможности отказаться от исполнения договора. Отказ от исполнения договора, по замыслу нормотворца, тем и отличается от одностороннего расторжения, что не требует обращения к суду. Однако, когда оценка дается регистрируемому договору, без отправления правосудия в ряде ситуаций не обойтись, если, конечно, сторона, заявившая о прекращении отношения, нацелена на получение результата, который будет отражен

в публичном реестре, т. е. будет обладать свойством публичной достоверности.

Разъяснение, отраженное в абзаце 3 пункта 11 постановления Пленума ВАС РФ «О последствиях расторжения договора», сформулировано следующим образом: «В том случае если односторонний отказ от исполнения договора связан с действиями одной из сторон, например с нарушением, допущенным другой стороной, или иными обстоятельствами, подлежащими проверке, то в орган, зарегистрировавший договор, должны быть представлены заявления обеих сторон договора. В случае отказа другой стороны договора от обращения с указанным заявлением, сторона, заявившая об отказе от исполнения договора, вправе обратиться в суд с иском к другой стороне о признании договора прекратившимся. Решение суда об удовлетворении указанного иска служит основанием для внесения регистрирующим органом соответствующей записи в реестр».

Подчеркнем, что Пленум сформулировал разъяснение, увязав иск только с регистрируемыми договорами. Оно призвано устранить юридическую неопределенность в решении

Негативные иски о признании прав

вопроса о соответствии данных публичного реестра действительному состоянию обязательственного правоотношения. Речь идет о той ситуации, когда в государственном реестре имеется запись, подтверждающая существование договорного обязательственного отношения, при этом само обязательственное отношение отсутствует, точнее, один из участников отношений считает его отсутствующим.

Иск о негативном признании, относящийся к обязательственному отношению, а не его вещным последствиям, получил осторожное признание государства. При этом ремарка о «неокончательности» обусловлена исключительно обходом законодателем данного вопроса.

Если получившие признание в судебной практике иск о признании договора незаключенным и иск о признании права собственности отсутствующим с течением времени были обозначены и в законодательстве [4, с. 70-73, 5, с. 63-64], то относительно возможности признания судом договора прекратившимся, а обязательственного права отсутствующим нормотворец продолжает хранить молчание (табл. 1).

Таблица 1

и правоотношений отсутствующими

Тип иска Судебная практика Официальное толкование закона Закон

Иск о признании вещного права отсутствующим + + +

Иск о признании договора прекратившимся + + -

Иск о признании обязательственного права отсутствующим (прекратившимся) + - -

Общей сущностной чертой названных типов негативных исков (доказательства которой представлены в ходе исследования) является стремление истца устранить неопределенность в отношениях со стороной или бывшей стороной договорного отношения, существующую для контрагентов и третьих лиц.

Таким образом, иски о признании регистрируемого договора прекратившимся и обязательственного права отсутствующим имеют следующие общие черты: 1) являются устано-вительными, деклараторными; 2) относятся к числу негативных; 3) напрямую не названы в законе; 4) признаются судебной практикой;

5) направлены исключительно на устранение правовой неопределенности.

Рецепция законодательством выработанного судами похода подчинена довольно сложному и гибкому алгоритму, следование которому является преимущественно результатом деятельности системы экономического правосудия (табл. 2). Заключить, что рецепция законодательством вырабатываемой практики будет неизбежным итогом наблюдаемых процессов, пока нельзя, но вероятность такого развития правоприменительного и законодательного сюжетов, точнее, перетекания одного в другой, все же существует.

Таблица 2

Рецепция законодательством правила, выработанного судебной практикой

№ п/п Название этапа Обязательность / факультативность этапа

1 Рассмотрение конкретных дел (судебная практика) Обязателен

2 Обобщение опыта рассмотрения дел научно-консультативными советами при судах Факультатив ен

3 Обобщение опыта рассмотрения дел в официальных обзорах Факультатив ен

4 Принятие акта официального толкования закона Факультативен

5 Введение формально новой нормы в закон Обязателен

Определение судом применимых способов защиты гражданских прав

Обсуждение вопроса о круге и выборе допустимых способов защиты гражданских прав лицами, жалующимися на их нарушение, мы вынуждены начать с обращения к тексту другого акта официального толкования права, принятого на пленарном заседании Верховного Суда Российской Федерации вскоре после упразднения ВАС РФ.

Преемственность традиций подготовки документов подобного рода, в т. ч. по способу консолидации отдельных правил в поименованные документы и механизму выработки необходимых для практики разъяснений, по нашим наблюдениям, оказалась не такой высокой, как следовало бы ожидать для цивилисти-ческой области. Свидетельством сказанного является подход к кругу способов защиты гражданских прав.

В абзаце 1 пункта 9 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» содержится следующее указание: «Статьей 12 ГК РФ предусмотрен перечень способов защиты гражданских прав. Иные способы защиты гражданских прав могут быть установлены за-коном»1.

Логичным развитием данного положения, которое, на наш взгляд, могло было бы содержаться далее, является утверждение, согласно которому не допускается применения судами способов защиты гражданских прав, не предусмотренных законом. Однако данного, сле-

1 Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 2015. № 8.

дующего из сформулированного правила, и ожидаемого утверждения мы не видим. Нет и указания на то, что подзаконными актами установленный законодателем круг способов защиты гражданских прав расширен быть не может.

Подход к толкованию закона, при котором мысль законодателя фактически не получает никакого развития, вызывает недоумение. В некоторых случаях повторение нормы закона в тексте официального акта толкования само по себе может быть интерпретацией, но только если соответствующее правило интегрировано в определенный контекст, например находится в рубрике, позволяющей уточнить смысл воспроизведенного правила. Такой способ смыслового наполнения тезиса не прослеживается в разбираемом случае.

Недосказанность в акте официального толкования порождает версии у исследователя, а практике позволяет заложить в нормы закона о способах защиты права ровно тот смысл, который сообразен обстоятельствам разрешаемого спора или целям конкретных правоприменителей (к сожалению, не всегда согласующимися с законом). В такой интерпретации «каучуковые» нормы, и особенно норма статьи 12 ГК РФ о восстановлении положения, существовавшего до нарушения права, приобретают желаемое по обстоятельствам дела значение. Тем самым целесообразность оказывается выше формализма и формальной законности. Решением, позволяющим преодолеть проблему замкнутости перечня способов защиту гражданских прав, оказывается возможность широкой интерпретации его отдельных способов.

Кстати, рассмотрение иска о признании права или обременения отсутствующим в качестве разновидности иска о защите права, не связанного с утратой владения, базирующегося на норме статьи 304 ГК РФ, т. е. негаторного

иска, отчасти соответствует данному тренду правоприменения, хотя и не считается нами неправильным.

Дальнейшее развитие мысли разработчиков постановления Пленума от круга способов защиты к оценке их применимости на различных этапах гражданского (арбитражного) процесса можно назвать в целом закономерным, хотя и не совсем удачным: «Если при принятии искового заявления суд придет к выводу о том, что избранный истцом способ защиты права не может обеспечить его восстановление, данное обстоятельство не является основанием для отказа в принятии искового заявления, его возвращения либо оставления без движения.... На стадии подготовки дела к судебному разбирательству суд выносит на обсуждение вопрос о юридической квалификации правоотношения для определения того, какие нормы права подлежат применению при разрешении спора».

Думается, что фактически разработчиками акта имелось в виду несколько иное: при принятии к производству искового заявления, в котором содержатся требования, относительно возможности удовлетворения которых имеются явные сомнения, причем вне зависимости от оценки представленных доказательств, суду следует установить позицию сторон, касающуюся соответствия избранного истцом способа защиты характеру декларируемого нарушения, и обстоятельствам, на которых истец основывает свои требования, а также нормативным установлениям закона. По нашим наблюдениям, именно так и поступает суд, когда на его разрешение поступает дело, в рамках которого рассматриваются «необычные» требования и даже требования, нетипичные для данных обстоятельств и нарушений.

Дальнейший ход мысли соответствует древнему принципу jura novit curia (лат. «суд знает право»): «По смыслу части 1 статьи 196 ГПК РФ или части 1 статьи 168 АПК РФ суд определяет, какие нормы права следует применить к установленным обстоятельствам. Суд также указывает мотивы, по которым не применил нормы права, на которые ссылались лица, участвующие в деле. В связи с этим ссылка истца в исковом заявлении на не подлежащие применению в данном деле нормы права сама по себе не является основанием для отказа в удовлетворении заявленного требования».

Однако и здесь оказывается пропущенной, точнее, недосказанной мысль, что суд может применить соответствующий закону способ защиты права, который фактически имел в виду истец, если он использовал формулировки, буквально не соответствующие закону, но не оставляющие сомнения в направленности воли лица, обратившегося к суду. Иными словами, мысль о возможности несоответствия содержания резолютивной части судебного акта т. н. «просительной» части искового заявления осталась в уме.

Впрочем, соответствующее суждение не является редкостью в правоприменительных актах, о чем свидетельствует использование судами оборота «истцом фактически заявлено требование о ...». Юрисдикционные органы пользуются данным оборотом, разрешая дела самых различных категорий и давая оценку именно требованиям, а не обстоятельствам, на которых они базируются, например как фактическим требованиям о признании отсутствующим права собственности1, понуждении к исполнению обязательств по договору поставки в

2 3

натуре и даже о расторжении договора .

Ввиду сказанного неизбежен вывод о допускаемой судами возможности «адаптации» требований истца к установлениям закона, т. е. свободного и правильного, с позиции суда, изложения в резолютивной части судебного акта сути требования истца без выхода за количественные его показатели.

Позитивный иск (о признании обязательственного права существующим)

Рассмотрение проблемы признания регистрируемого договора прекратившимся следует начать с вопроса более общего плана - о принципиальной возможности удовлетворения позитивных и негативных исков о признании обязательственного права.

1 Постановление Арбитражного суда Волго-Вятского округа от 09.11.2018 № Ф01-4810/2018 по делу № А79-5103/ 2017 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

2 Постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 27.08.2019 № Ф04-3310/2019 по делу № А45-36903/2018 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

3 Постановление Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 16.07.2019 № Ф08-5863/2019 по делу № А32-30670/2018 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

Статья 12 ГК РФ первым в способах защиты гражданских прав называет признание прав, не дифференцируя их на вещные [20] и обязательственные. Отсюда, казалось бы, должно следовать, что никаких препятствий для признания судом обязательственного права и констатации его существования в резолютивной части решения нет. Однако, на наш взгляд, это не совсем так.

Прежде всего, не стоит забывать, о существовании такого типа натуральных, т. е. не обеспеченных исковой защитой [2, с. 61], обязательств, как обязательств с истекшим сроком исковой давности. Их добровольное исполнение не запрещается законом и не рождает обязательства кредитора вернуть полученное за пределами срока исковой давности. Тем не менее, учитывая, что исковой давностью признается срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено (ст. 195 ГК РФ), полагаем, что существование права, основанного на натуральном обязательстве, не может быть подтверждено судебным актом - его резолютивной частью.

Согласно статье 2 ГПК РФ, задачами гражданского судопроизводства являются правильное и своевременное рассмотрение и разрешение гражданских дел в целях защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов граждан, организаций, прав и интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований, других лиц, являющихся субъектами гражданских, трудовых или иных правоотношений.

Поскольку целью гражданского судопроизводства является защита нарушенных или оспариваемых прав, а по истечении срока исковой давности защита права не допускается, следует, что вынесение решения о признании любого (обязательственного или вещного) права с истекшим сроком исковой давности законодателем не допускается.

Иски о взыскании, в т. ч. иски о присуждении к исполнению обязанности в натуре, могут быть удовлетворены, когда срок исполнения обязательства наступил, т. е. когда право кредитора на получение уже не зависит от истечения того или иного периода времени либо наступления определенного события.

Само по себе отсутствие оснований для удовлетворения иска о присуждении еще не говорит об отсутствии субъективного права

кредитора как такового и о невозможности его констатации, фиксации, т. е. признания в резолютивной части судебного акта.

В пункте 1 статьи 307 ГК РФ приведено непрямое определение обязательства: «В силу обязательства одно лицо (должник) обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенное действие, как-то: передать имущество, выполнить работу, оказать услугу, внести вклад в совместную деятельность, уплатить деньги и т.п., либо воздержаться от определенного действия, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности».

Таким образом, существование у кредитора права требовать исполнения обязательства (обязанности) неоспоримо следует из легального определения. Соответствующее обязанности субъективное право может быть защищено в случае его оспаривания должным лицом (должником). Поскольку целью гражданского процесса является защита не только нарушенных прав, но и прав оспариваемых, вывод о возможности удовлетворения иска о признании обязательственного права соответствует содержанию процессуального законодательства. Отказ в защите оспариваемого субъективного права до момента его нарушения со ссылкой на то, что нарушение является делом будущего, неминуемо влечет расширение круга предпосылок для посягательств на охраняемые законом интересы.

Фиксация факта существования субъективного права особенно важна в свете существование возможности уступить это право. Понятно, что в условиях, когда должник оспаривает сам факт существования обязательства, ценность уступаемого требования будет ниже ввиду очевидности рисков, связанных с исполнением обязательства.

Вместе с тем к решению вопроса о признании обязательственного права отсутствующим К. И. Скловский подходит отрицательно: «...Предусмотренный ст. 12 ГК иск о признании права едва ли может применяться и для защиты прав обязательственных: ведь если срок исполнения обязательства еще не наступил, то признание права лишено интереса, так как право не нарушено, а если наступил, то следует предъявлять иск об исполнении. Например, анализ практики предъявления дольщиками ис-

ков о признании права из договора долевого участия (обязательственного) показывает трудности при обосновании права на иск» [15].

Автор, делая приведенный вывод, ссылается на работу С. Давидяна и А. Юдина, давших краткий и в целом негативный анализ практики судов, связанной с защитой прав обманутых дольщиков [8]. При этом названные исследователи не только не распространяют сделанные выводы на обязательственные отношения иных видов, но и отсылают читателя к статье 12 ГК РФ, где одним из способов защиты гражданских прав названо признание права, подчеркивая: «Закон не оговаривает, что может выступить объектом такого признания - право, имущество, обязательства и проч. Никаких ограничений в отношении признания права требования доли нормы права не содержат» [8].

Правоприменительную практику, связанную с признанием обязательственного права (существующим), нам найти не удалось.

Удалось обнаружить, когда суд пришел к выводу о необходимости удовлетворить требование истца о признании права залога на недвижимое имущество, несмотря на то что запись в публичном реестре прямо свидетельствовала о наличии у него такого права, как у залогодержателя1. Объясняется вынесенное решение тем, что залогодатель оспаривал зарегистрированное право и препятствовал его осуществлению. Стоит заметить, что само право залога на недвижимость обладает всеми свойствами ограниченного вещного права и весьма вероятно будет названо таковым в законе рано или поздно2.

Таким образом, доказательствами практической востребованности иска о признании обязательственного права (существующим) в России мы не располагаем.

А. С. Старовойтова отмечает, что «в ст. 256 ГПК ФРГ законодатель допускает предъявление иска не только об установлении наличия правоотношения, но и об его отсутствии» [17, с. 81], и оставляет без сколько-либо серьезного развития то, что норма находится в процессу-

1 Постановление ФАС Волго-Вятского округа от 02.07.2014 по делу № А29-7605/2013 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

2 Пункт 2.3 Концепции развития гражданского закон ода-тельства Российской Федерации, одобренной решением Совета при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства // Вестник ВАС РФ. 2009. № 11.

альном законодательстве. А данное обстоятельство имеет значение, поскольку нормы международного частного права, а точнее, коллизионного права, предусматривают применение российскими судами материально-правовых норм иностранных юрисдикций.

Достаточно вспомнить, что в силу пункта 1 статьи 1186 ГК РФ право, подлежащее применению к гражданско-правовым отношениям с участием иностранных граждан или иностранных юридических лиц либо гражданско-правовым отношениям, осложненным иным иностранным элементом, в т. ч. в случаях когда объект гражданских прав находится за границей, определяется на основании международных договоров Российской Федерации, ГК РФ, других законов и обычаев, признаваемых в Российской Федерации.

Понятно, что речь идет о применении норм материального права, регулирующего отношения между участниками гражданского оборота, а не процессуального права, регламентирующего деятельность суда. Поэтому, на первый взгляд, опереться на норму Гражданского процессуального кодекса ФРГ про иск о наличии или отсутствии правоотношения российский суд не может. Однако само по себе нахождение нормы в структуре иностранного процессуального закона еще не должно категорично свидетельствовать о процессуальной природе этой нормы. В российской правовой системе нормы о защите прав, а значит, и о способах защиты следует оценивать как правила материального права. Доводом теоретического порядка в пользу такого вывода может служить то, что выбор способа защиты гражданских прав осуществляется истцом, а оценка его адекватности допущенному нарушению - судом. Отношения между участниками судопроизводства и судом они не регулируют.

Довод сугубо нормативного, легального характера - локализация норм о защите прав, в т. ч. и способах защиты в структуре материального закона, прежде всего статьи 12 ГК РФ, - в данном случае имеет второстепенное значение.

Дополнительным подтверждением сказанного (но применительно к вещным правам) является содержание нормы статьи 1205 ГК РФ, где установлено, что право собственности и иные вещные права на недвижимое и движимое имущество определяются по праву страны, где

это имущество находится. Законодатель раскрывает сферы применения данного правила в следующей статье кодифицированного закона: если иное не предусмотрено ГК РФ, правом, подлежащим применению к вещным правам, определяется и защита вещных прав. Понятно, что защита вещных прав - это, прежде всего, набор доступных способов защиты, т. е. круг способов защиты вещного права относится к сфере материального права.

Если говорить о защите вещных прав, связанных с владением недвижимостью, становится очевидным, что вероятность попадания данного спора на рассмотрение российского суда минимальна в силу обычного стремления любого законодателя установить правило об исключительной подсудности спора о недвижимости (ч. 1 ст. 30 ГПК РФ, ч. 1 ст. 38 АПК РФ). Такие споры рассматриваются по месту нахождения объектов прав. Однако если на рассмотрение российского суда попадет иной иск с требованием о применении такого способа защиты, который нетипичен для российской правовой системы, отказать в его удовлетворении, указав исключительно на его неприемлемость по нормам российского материального закона, оснований нет.

Негативный иск (о признании обязательственных прав

отсутствующими)

На сегодняшний день довольно обширна практика негативной констатации - признания обязательственных прав отсутствующими. Весьма любопытной является история рассмотрения дела по требованию «о признании не подлежащими исполнению обязательств, вытекающих из акта о неучтенном потреблении электрической энергии». Анализируя позицию, высказанную в судебных актах, суд кассационной инстанции особое место посвятил опровержению заблуждений в толковании закона, заострив внимание на одном из аргументов, положенных первой инстанцией в основу отказа в удовлетворении требований: «... Суд первой инстанции пришел к выводу о том, что истцом выбран ненадлежащий способ защиты права, поскольку акт о неучтенном потреблении не затрагивает права и законные интересы истца в сфере экономической деятельности, а может являться доказательством при подаче

иска обществом "БГЭС" о взыскании с истца задолженности по оплате безучетно потребленной энергии или иска о понуждении его к совершении каких-либо действий»1. Далее юрис-дикционный орган помещает иск о признании обязательственного права отсутствующим в установленную систему способов защиты гражданских прав: «Суд кассационной инстанции находит ошибочным вывод суда первой инстанции о выборе истцом ненадлежащего способа защиты права. ... Требование об оспаривании акта о неучтенном потреблении электрической энергии, по общему правилу, подлежит рассмотрению по существу и может быть квалифицировано по способу защиты как иск о пресечении действий, нарушающих право или создающих угрозу его нарушения (абзац третий статьи 12 ГК РФ), равно как иск о признании договорного правоотношения существующим в определенном виде (абзац второй статьи 12 ГК РФ)».

В поле зрения Верховного Суда Российской Федерации попал удовлетворенный иск о «признании отсутствующей задолженности по договору энергоснабжения»2. Названный юрис-дикционный орган не нашел в судебных актах изъянов, позволяющих передать кассационную жалобу для рассмотрения в судебном заседании Судебной коллегии по экономическим спорам.

В судах общей юрисдикции удовлетворяются иски о признании отсутствующей задолженности по договорам энергоснабжения3 и договорам об оказании «жилищно-коммуналь-

4

ных услуг» .

Данный подход является осмысленным не только судейским, но и научным сообществом,

1 Постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 05.03.2019 № Ф04-3602/2018 по делу № А03-17252/2017 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс». См. также: постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 27.03.2017 № Ф04-6759/2016 по делу № А03-7114/2016 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

2 Определение Верховного Суда РФ от 30.10.2017 № 304-ЭС17-15967 по делу № А03-4479/2016 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

3 Определение Четвертого кассационного суда общей юрисдикции от 16.01.2020 по делу № 88-449/2020 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

4 Определение Седьмого кассационного суда общей юрисдикции от 25.11.2019 № 88-20/2019 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

что следует из его одобрения научно-консультативным советом Арбитражного суда Западно-Сибирского округа1.

Иски о признании права отсутствующим имеют место не только в делах об энергоснабжении, где абоненты, являясь слабой стороной спора, стремятся получить официальный вердикт, подтверждающий их правоту, не дожидаясь открытых ограничительных действий от сильной стороны спора - энергоснабжающей организации, но и в спорах о задолженности по арендной плате. Здесь требования о признании права отсутствующим также исходят от слабой стороны договорного отношения - арендатора.

Попытки арендаторов прибегнуть к искам о признании отсутствующей задолженности по арендной плате, т. е. о признании отсутствующим обязательственного права арендодателя, встречаются нередко. По нашим наблюдениям, они, как правило, являются встречными исками по отношению к искам о взыскании арендной платы2. Однако говорить, что эти встреченные иски удовлетворяются постоянно или даже часто, пока не приходится.

Существуют прецеденты удовлетворения исков о признании отсутствующим права требования по лизинговым платежам, т. е. применительно к договору финансовой аренды3.

Следует отличать ситуации признания права отсутствующим в условиях, когда само договорное отношение (факт его возникновения) не оспаривается и когда сделка, расцениваемая как основание возникновения отношения, ставится под сомнение. Так, определением арбитражного суда признано недействительным дополнительное соглашение к договору аренды движимого имущества и применены

1 Рекомендации Научно-консультативного совета Арбитражного суда Западно-Сибирского округа «По вопросам рассмотрения споров, связанных с применением законодательства об энергоснабжении», принятые по итогам заседания, состоявшегося 3 июня 2016 года в г. Горно-Алтайск [Электронный ресурс]. Доступ из справ. -правовой системы «КонсультантПлюс».

2 Определения Верховного Суда РФ: от 07.08.2020 № 308-ЭС20-10159 по делу № А32-51392/2018; от 29.08.2019 № 308-ЭС19-15708 по делу № А32-20717/2017; от 29.10.2018 № 307-ЭС18-15171 по делу № А26-1977/2017 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

3 Определение Восьмого кассационного суда общей юрисдикции от 10.03.2020 № 88-4058/2020 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

последствия недействительности сделки в виде признания отсутствующей задолженности из дополнительного соглашения4. Этом случае следует понимать, что речь идет не о признании отсутствующим права в рамках существующего договорного правоотношения, а о признании недействительным самого договора, из которого должно было возникнуть это отношение.

«Возможность заявления иска о признании задолженности отсутствующей соответствует требованиям статьи 12 ГК РФ, в соответствии с которой защита гражданских прав осуществляется путем пресечения действий, создающих угрозу нарушения прав, а также путем признания права и прекращения правоотношения, -пишет А. Р. Султанов. - Признание задолженности отсутствующей вносит правовую определенность в отношения сторон и может устранить пребывание под угрозой возможности предъявления требования задолженности при ее отсутствии и избавиться от "статуса должника". Для реализации некоторых гражданских прав наличие задолженности может быть препятствием» [18, с. 227].

Нельзя назвать редкостью удовлетворение исков о признании отсутствующей задолженности по кредитным договорам5. Любопытно, что оно может быть сопряжено с возложением обязанности направить достоверную информацию в бюро кредитных историй6. Применительно к кредитным обязательствам можно прогнозировать расширение этой практики. «Вполне возможно, что суды будут удовлетворять иски заемщиков - физических лиц к банкам о реструктуризации, освобождении от неустоек и штрафов и признании задолженности, отсутствующей не только по ипотечным кредитам, но и по обычным потребительским займам» - делает прогноз о последствиях пандемии СОУГО-19 для сферы кредитования Ю. Севастьянова, [14, с. 10].

4 Постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 18.09.2020 № Ф04-414/2020 по делу № А03-11058/2018 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

5 Определение Третьего кассационного суда общей юрисдикции от 06.07.2020 № 88-8885/2020 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

6 Определение Восьмого кассационного суда общей юрисдикции от 29.01.2020 № 88-2115/2020 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

Иск о признании права отсутствующим может иметь своим мотивом даже не стремление доказать и зафиксировать погашение задолженности по договору, а разобраться в вопросе о наличии или отсутствии таковой. «В ситуации, когда заемщик, получивший кредитную карту, не располагает точной информацией о размере своего долга, а банк ему ее не дает, не раскрывая всей информации, надлежащим способом защиты права будет подача иска о признании кредитной задолженности отсутствующей и кредитного договора исполненным. В рамках такого дела банк в своих возражениях будет обязан раскрыть информацию о размере долга заемщика, что позволит ему погасить сумму долга и проценты за пользование ею, а в части остальных сумм добиваться их снижения», - отмечает А. И. Бычков [7].

Таким образом, удовлетворение судами требований о признании отсутствующими (исполненными) обязательственных прав - это состоявшийся факт, относительно которого требуются научные обобщения.

Обобщения практики признания обязательственных прав отсутствующими

Что объединяет приведенные выше случаи, когда суды признают право истца отсутствующим? В чем общие черты статуса арендатора (в договоре аренды), абонента (в договоре энергоснабжения), заемщика (в кредитном договоре), а также общность правовой ситуации, которая приводит названных лиц в суд с требованиями о признании обязательственного права отсутствующим?

Все эти участники гражданского оборота могут быть охарактеризованы как слабые стороны договорного отношения, и все эти отношения являются длящимися.

Почти два десятилетия назад в диссертации М. С. Карпова на защиту было вынесено следующее положение: «Предусмотренное в законе или соглашении сторон право энерго-снабжающей организации на прекращение или ограничение отпуска электроэнергии абоненту при нарушении договора энергоснабжения является разновидностью мер оперативного воздействия, поскольку подобные действия неразрывно связаны с неисполнением одной из сторон (абонентом) условий договора и имеют очевидный правоохранительный характер, а их

осуществление влечет за собой изменение прав и обязанностей сторон в рамках соответствующего договорного обязательства» [9, с. 8].

Тот же автор в комментарии к судебной практике задается вопросом: «К какому способу защиты гражданских прав относится реализация предусмотренного в договоре права арендодателя на прекращение отпуска электроэнергии арендатору в связи с нарушением последним договора аренды?» [10, с. 62]. И далее он отвечает на поставленный вопрос: «.Подобные действия арендодателя не только создают проблемы для арендатора на бытовом уровне, но и служат основанием для прекращения прав и обязанностей сторон в рамках договора энергоснабжения. Все это, наряду с односторонним характером применяемых мер, позволяет рассматривать такие действия как один из примеров реализации предусмотренных договором мер оперативного воздействия» [10, с. 63].

Автором приводилось собственное определение мер оперативного воздействия - это «предусмотренные в законе или соглашении сторон меры юридического воздействия на неисправного должника в договорном обязательстве, применение которых заключается в совершении управомоченным лицом односторонних действий по изменению или прекращению договорного обязательства в связи с нарушением обязанностей со стороны контрагента» [9, с. 8]. «При этом, - добавлял соискатель ученой степени, - термин "меры оперативного воздействия" в наибольшей степени отражает специфические особенности данных мер, поскольку посредством этого термина подчеркиваются внесудебный (оперативный) характер их применения и различия в природе рассматриваемых мер и мер ответственности» [9, с. 8].

Не вступая в полемику относительно самого определения, кажущегося нам не совсем точным, отметим, что указание на внесудебный порядок применения мер оперативного воздействия в действительности является ключевым. Перед нами ситуация, когда процедура применения правовой меры, а точнее, ее минимизация или полное отсутствие определяет суть самой меры. Возможность, не втягиваясь в юридические споры, не тратя времени, не производя существенных затрат, добиться положительного эффекта в виде исполнения обязанности контр-

агентом оказывается очень действенным средством в обеспечении договорной дисциплины.

Существует множество способов не дать арендатору использовать имущество, когда он не платит арендную плату, не прибегая ни к физическому насилию, ни к собственно юридическим процедурам. Это обстоятельство делает статус арендатора близким к статусу абонента в договоре энергоснабжения: в обоих случаях достаточно воспользоваться условным «выключателем», лишив хозяйствующего субъекта возможности пользоваться коммуникациями.

В чем общие черты, вернее, общие слабые позиции абонента и арендатора, дающие повод для манипуляций со стороны их контрагентов, мы установили. Теперь следует понять, в чем их схожесть с заемщиком в кредитном отношении. Наш ответ такой: банк или другая кредитная организация имеет аналогичные средства отключения заемщика, но от коммуникаций иного рода - экономических. Заключается эта возможность в информировании бюро кредитных историй о задолженности, при наличии которой заемщик, не имеющий фактической задолженности, не будет иметь реальной возможности получить кредит у другого банка, когда ему это потребуется. Следовательно, кредитная организация имеет организационную возможность недобросовестно управлять поведением контрагента, погасившего кредитную задолженность, путем предоставления недостоверных сведений об этом контрагенте (его задолженности) в бюро кредитных историй, располагая также и формальной обязанностью коммуницировать с этими бюро в силу прямого указания закона1.

Анализ практики признания обязательственного права отсутствующим позволяет заключить, что слабая сторона договорного отношения обращается к данному иску, а суды считают его приемлемым, когда: а) договорные отношения с участием истца носят или носили длящийся характер; б) контрагент истца имеет юридическую и фактическую возможность затруднить коммуникацию истца (принадлежащих ему объектов) с иными участниками гражданского оборота (принадлежащими им объектами) за счет применения мер оперативного воздействия или обмена информацией.

1 О кредитных историях: Федер. закон от 30 дек. 2004 г. № 218-ФЗ. Ст. 5 // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2005. № 1, ч. 1, ст. 44.

Удовлетворение исков о признании обязательственного права отсутствующим является реакцией на правовую неопределенность, могущую привести к убыткам или иным негативным последствиям действий ответчика.

Складывающаяся ситуация довольно ограниченного круга случаев, когда иски заявляются и удовлетворяются, обусловлена действием ряда факторов: во-первых, отсутствием прямого указания в законе на возможность признать право (в т. ч. и обязательственное) отсутствующим; во-вторых, предсказуемой возможностью увеличения числа споров, инициируемых в ситуациях, когда нарушение права в будущем в отношении мнимого должника носит вероятностный характер; в-третьих, сложностью доказывания обстоятельств отрицательного характера.

Первый фактор прост для краткого изложения: когда закон содержит весьма общие формулировки, как это, например, имеет место в статье 12 ГК РФ (содержащей перечень способов защиты гражданских прав, часть из которых могут быть понимаемы сколько угодно широко), - вопрос о применимости хотя и находится в поле судейского усмотрения, но само наличие этого усмотрения делает примененный способ уязвимым в глазах вышестоящих судебных инстанций.

Суть второго фактора сводится к следующему. Любые выводы о событиях будущего носят вероятностный характер. Когда в основу иска положено не утверждение о состоявшемся нарушении субъективного права, а предположение истца, пусть обоснованное, базирующееся на поведении контрагента или даже его письменных заверениях, сделать вывод, что нарушение произойдет в будущем, все же означает предположить недобросовестное или незаконное поведения ответчика. При этом для ответчика такое предположение чревато вполне реальным имущественным последствием - в виде возложения обязанности возместить судебные издержки. Именно поэтому, на наш взгляд, суду целесообразно выяснять при предъявлении исков не просто вопрос об отсутствии субъективных обязательственных прав в отношении истца, но и реальную возможность для ответчика нарушить права фактическими действиями. Глубина погружения в выяснение этого обстоятельства может быть разной и за-

висеть от поведения сторон процесса. Как видится, будет не лишним установить наличие технической возможности ограничить подачу тепловой энергии в условиях, когда прекращение подачи неизбежно повлечет отключение и иных абонентов. Равным образом в спорах о существовании задолженности по арендной плате целесообразно понять, возможно ли ограничение в части пользования имуществом со стороны арендодателя, особенно когда арендатор полностью распоряжается им и принимает меры к его физической защите.

Наконец, третий фактор связан со сложностью признания отрицательных фактов - фактов того, что какое-либо обстоятельство не существует. В спорах о наличии или отсутствии задолженности по арендной плате и плате за снабжение энергией устанавливается, заплатил или нет истец денежные средства за период, когда получал выгоду от поведения ответчика. Однако истец в качестве основания для заявления иска может ссылаться и на то обстоятельство, что арендуемое имущество в этот период было непригодно для использования или подача энергии не осуществлялась в определенный, довольно продолжительный по времени период либо энергия была ненадлежащего качества. Понятно, что свидетельства, поддающиеся реальной оценке на предмет достоверности (инструментальные наблюдения, показания очевидцев, видеозаписи) почти всегда относятся к конкретному моменту времени и месту. Остальной период суд вынужден оценивать, экстраполируя или интерполируя результаты, относящиеся к определенной точке времени, на весь период или его значительную часть. В конечном счете сделанные выводы являются не более чем допущениями.

Переход иска о признании обязательственного права отсутствующим в разряд способов защиты гражданских прав, прямо называемых в актах официального толкования права, сопряжен с большими рисками. Как только складывающаяся практика окажется зафиксированной в содержании постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации, во-первых, весьма вероятно, увеличится количество случаев его использования на практике, а значит, возрастет нагрузка на суды, во-вторых, возникнут предпосылки для полной формальной легализации явления, как это уже

произошло с признанием договора незаключенным и признанием вещного права отсутствующим. Один шаг в юриспруденции очень часто влечет за собой другой.

Признание права и правоотношения: проблема тождества исков

Вопрос о тождестве иска о признании права и правоотношения попал на разрешение одного из апелляционных судов, который в тексте вынесенного акта привел позицию истца, не согласного с решением суда первой инстанции: «Признание права как способ защиты, предусмотренный статьей 12 Гражданского кодекса Российской Федерации, применяется как к вещным, так и обязательственным правам, однако суд посчитал невозможным такой способ защиты права, в связи с тем, что не представлена ссылка на закон, предусматривающий такой способ защиты, как признание обязательства действующим».

Сказать, что на поставленный апеллянтом вопрос юрисдикционный орган ответил, нельзя, хотя в тексте судебного акта присутствует попытка издалека подойти к решению вопроса:

«Признание права как способа защиты гражданских прав прямо предусмотрено абзацем 2 статьи 12 Гражданского кодекса Российской Федерации.

В силу статьи 49 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации выбор способа защиты является прерогативой истца, если только такой выбор не определяется спецификой нарушенного права и характером нарушения.

Истец просит суд признать договор аренды № 5523 от 20.10.2000, заключенный между департаментом недвижимости города Красноярска и обществом с ограниченной ответственностью Производственно-коммерческая фирма "Торговый дом "Евроэкспо" действующим.

Вместе с тем, обстоятельства, установленные при рассмотрении настоящего дела, свидетельствуют об отсутствии оснований для признания указанного договора действующим»1.

Из приведенного фрагмента постановления следует, что суд принципиально допускает

1 Постановление Третьего арбитражного апелляционного суда от 30.01.2013 по делу № А33-11532/2012 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Кон-сультантПлюс».

возможность признания договора действующим и лишь с учетом совокупности установленных в ходе рассмотрения дела фактов не видит оснований применить соответствующий способ защиты. Бросается в глаза переход от констатации вытекающей из закона возможности признания субъективного гражданского права - к указанию на необходимость выбора адекватного способа защиты права истцом (уже без указания на рамки, очерченные законом), а далее - к непрямому, молчаливому одобрению такого способа защиты права, как признание договора действующим.

Неожиданные переходы в рассуждениях от признания субъективного гражданского права к признанию правоотношения просматриваются не только в судебных актах, но и в доктриналь-ных исследованиях. Например, А. С. Старовойтова предлагает «иск о признании обязательственного права определить следующим образом: это требование, предъявляемое в целях устранения неопределенности в материально-правовом положении истца о подтверждении наличия или отсутствия обязательственного правоотношения, когда между истцом и ответчиком существуют разногласия или противоречия по поводу его существования» [17, с. 81].

Заметим, что автор, давая дефиницию иска о признании обязательственного права, говорит, что это требование о подтверждении наличия или отсутствия обязательственного правоотношения. Данный подход вызывает возражение сразу по двум причинам.

Во-первых, поскольку содержанием обязательственного отношения являются субъективные гражданские права и обязанности, то, признавая некое обязательственное право истца, суд действительно констатирует наличие обязательственного отношения, но вывод касается только части такого отношения.

Во-вторых, констатация наличия и констатация отсутствия обязательственного отношения - диаметрально отличающиеся решения судебного органа, отождествление которых учеными базируется скорее на общности формулировок требований (в обоих случаях стороны требуют «признания»), нежели на сути этих требований.

Большая часть договоров являются синал-лагматическими, т. е. создающими взаимные обязательства для его сторон [13, с. 363]. В со-

держании мотивировочной части судебного акта может делаться вывод, что обязанность истца уже выполнена или, наоборот, еще не выполнена. В решении может и вовсе отсутствовать заключение об исполнении или неисполнении обязательств истцом, если только исполнение обязательств по условиям ответчика не являются встречным, т. е. не обусловлено действиями истца (п. 1 ст. 328 ГК РФ). В любом случае суд не только не должен, но порой даже не может полностью описать содержание обязательственного отношения в тексте выносимого акта.

Думается, что вывод суда о наличии у истца, являвшегося ранее стороной регулятивного гражданского отношения, права требовать от другой стороны ранее заключенного договора совершения неких действий может быть обусловлен тем обстоятельством, что на смену регулятивным отношениям контрагентов пришли отношения охранительные (отношения-притязания). В этой ситуации регулятивные отношения между участниками договора прекратились: ненадлежащее исполнение или неисполнение обязательства стало основанием для перехода правовых связей в иную фазу, связанную с применением экономических санкций или мер защиты.

А. С. Старовойтова указывает: «Предметом иска о признании обязательственного правоотношения является подтверждение наличия или отсутствия такого правоотношения, но не конкретного субъективного обязательственного права (права требования)» [17, с. 81]. Исследователь отделяет изучаемую категорию требований от исков о присуждении: «. Иски о признании обязательственного правоотношения могут предъявляться, только если они имеют самостоятельное значение, т.е. юридический интерес истца заключается исключительно в подтверждении правоотношения, независимо от осуществления права истца на исполнение чего-либо со стороны ответчика» [17, с. 82].

Возможность не только предъявления (поставить на разрешение суда можно почти любое требование), но и удовлетворения требования «о признании правоотношения» вызывает сомнения как с учетом буквального содержания норм закона, умалчивающего о исках данного рода, так и по соображениям теоретического порядка, а также исходя из здравого смысла.

Действительно, обязательственное правоотношение может существовать только с определенным содержательным наполнением, т. е. с указанием и обязанностей его сторон. Полностью перечислить их в резолютивной части решения в большинстве случаев просто невозможно. Более того, данное перечисление лишено какого бы то ни было смысла, поскольку гражданский (арбитражный) процесс имеет целью защиту нарушенных или оспариваемых прав. Зачем перечислять все права и обязанности, если нарушено только одно право и не исполнена одна обязанность?

Совсем другое дело с исками о признании обязательственных, точнее, договорных отношений отсутствующими. Констатируя прекращение договора, суд подводит итог, делает вывод, что правоотношения регулятивного характера между контрагентами отсутствуют. Охранительного правоотношения между сторонами договора в такой ситуации также не должно быть - все обязанности фактического характера ими должны быть исполнены должным образом, например имущество, переданное по договору аренды, возвращено собственнику (арендодателю). Обязанности юридического характера (подписать соглашение о прекращении договора или обратиться в регистрирующий орган с заявлением о прекращении договора), если договор прекращен по воле одной стороны (в силу одностороннего отказа от исполнения обязательства), в законе напрямую не отражены.

«Обстоятельства, подлежащие проверке»

в делах о признании регистрируемых договоров прекратившимися

Согласно постановлению Пленума ВАС РФ «О последствиях расторжения договора», если односторонний отказ от исполнения договора связан с «обстоятельствами, подлежащими проверке, то в орган, зарегистрировавший договор, должны быть представлены заявления обеих сторон договора». Данная правовая норма основана на принципе процедурной экономии, указывает на необходимость минимизации количества судебных споров.

Буквальное содержание материального или процедурного закона, регулирующего отношения по поводу регистрации прав, к такому выводу не приводит, однако разъяснения могут

стимулировать лицо, договорные отношения с которым прекращены по односторонней инициативе другого субъекта, к обращению в орган, осуществляющий государственную регистрацию, с заявлением.

Впрочем, нормы процессуального характера далеко не всегда позволяют обратить на ответчика нести судебные расходы. Пунктом 19 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 января 2016 г. № 1 «О некоторых вопросах применения законодательства о возмещении издержек, связанных с рассмотрением де-ла»1 установлено: «Не подлежат распределению между лицами, участвующими в деле, издержки, понесенные в связи с рассмотрением требований, удовлетворение которых не обусловлено установлением фактов нарушения или оспаривания прав истца ответчиком, административным ответчиком, например, исков о расторжении брака при наличии взаимного согласия на это супругов, имеющих общих несовершеннолетних детей (пункт 1 статьи 23 Семейного кодекса Российской Федерации)».

Если судом установлено, что на ответчика договором не возлагалась обязанность обратиться с заявлением в орган государственной регистрации, а обращение с иском о признании договора прекратившимся являлось лишь способом устранения неопределенности в том, продолжает ли договорное отношение существование, то, по нашему мнению, компенсация судебных расходов истцу невозможна.

Если по окончании договора одна из сторон не исполнила обязанности, следующей за прекращением договорного отношения, фактического характера, например возвратить вещь, второй стороне следует прибегнуть к иску об обязании возвратить имущество (иску о присуждении), используя формулу «прошу истребовать имущество». Заявление в этой ситуации требований о признании договора прекратившимся, на наш взгляд, лишено смысла. Орган, осуществляющий государственную регистрацию прав на недвижимость и сделок с ним, в случае истребования имущества у стороны регистрируемого договора по мотиву прекращения его действия должен внести запись на основании решения данного решения о присуждении.

1 Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 2016. № 4.

Абзац 2 пункта 11 постановления Пленума ВАС РФ «О последствиях расторжения договора» содержит следующие разъяснения: «Если договором предусмотрено право стороны немотивированно отказаться от его исполнения, сторона, воспользовавшаяся этим правом, вправе в одностороннем порядке обратиться в орган, зарегистрировавший договор, с заявлением о внесении в реестр записи о прекращении договора, представив доказательства уведомления другой стороны о состоявшемся отказе от исполнения договора (статья 165.1 ГК РФ)».

Небрежно сформулированное в акте официального толкования указание на применение к порядку одностороннего отказа от исполнения договора норм о юридически значимых сообщениях обычно так же некритически воспроизводятся исследователями [12, с. 8].

Комментируя данное высшим органом экономического правосудия толкование к пункту о возможности признания регистрируемого договора прекратившимся, С. А. Соменков справедливо дифференцирует основания одностороннего отказа как повод к иску о признании договора прекратившимся. «В случае, когда допускается немотивированный отказ от исполнения договора, сторона, воспользовавшаяся этим правом, вправе в одностороннем порядке обратиться в орган, зарегистрировавший договор, с заявлением о внесении в реестр записи о прекращении договора. Уведомление другой стороны о состоявшемся отказе от исполнения договора является юридически значимым сообщением (ст. 165.1 ГК), и отказавшаяся сторона должна представить в указанный орган доказательства такого уведомления» [16, с. 90].

Позиция С. А. Соменкова не оставляет сомнения: юридически значимым сообщением он считает уведомление одной стороной договора об отказе от исполнения договора, направленное в адрес другой стороны. Однако текст постановления Пленума не исключает оценки самого заявления в регистрирующий орган о состоявшемся уведомлении как юридически значимого сообщения. Помещение разработчиками акта официального толкования права ссылки на норму статьи 165.1 ГК РФ в скобки является, на наш взгляд, в данном случае не самым удачным приемом юридической техники.

По мнению В. Г. Куранова, «юридически значимое сообщение в гражданском праве - это

особый юридический факт, являющийся правомерным действием (в виде юридического акта), при котором воля отправителя направлена на донесение информации, при получении которой для адресата возникают гражданско-правовые последствия, и порождающий организационное гражданское правоотношение, влекущее возникновение, изменение и прекращение гражданских прав и обязанностей в составе с другими юридическими фактами» [11, с. 11].

Учитывая, что обращение в орган, компетентный осуществлять государственную регистрацию сделок, с заявлением влияет лишь на отражение существующих прав по сделке в публичном реестре, а не собственно на возникновение или прекращение гражданских прав и обязанностей, оно не может быть оценено как юридически значимое сообщение в том смысле, в каком соответствующий термин имеет значение в гражданском законодательстве.

Сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК РФ). И если считать уведомление об одностороннем отказе от исполнения лишь юридически значимым сообщением, встает вопрос: что же в данном случае является собственно сделкой - действием, направленным на прекращение гражданских прав и обязанностей, являющихся содержанием договорного отношения?

Думается, собственно сделкой является выраженное вовне действие - направление отказа от исполнения договора контрагенту. Однако очевидно, что такие действия прекращают договорное отношение как при получении сообщения, так и если оно поступило лицу, которому оно направлено (адресату), но по обстоятельствам, зависящим от контрагента, не было вручено адресату или адресат, получив отправление, и вовсе не посчитал нужным ознакомиться с ним. Иными словами, причина, по которой воля участника гражданского оборота, отказавшегося от исполнения договора, не стала известна другому участнику договора, - юридически безразлична.

Особой остротой применительно к теме исследования обладает такая правоприменительная ситуация, когда возможность отказа от исполнения договора для его стороны связана с некоторыми объективными явлениями дейст-

вительности: а) поведением контрагента (противоправным или правомерным); б) иными обстоятельствами. При этом документирование соответствующих фактов может требовать значительных затрат времени и ресурсов. Официальные разъяснения определяют эти факты, как может показаться, крайне просто, а в действительности - предельно туманно, оперируя категорией «обстоятельства, подлежащие проверке». Понятно, что на практике правоприменитель сталкивается со сложностями, давая оценку тому, какие же, собственно, обстоятельства требуют проверки. Способствует тому определение неизвестного через неизвестное. По сути, правило сформулировано Пленумом ВАС РФ так: обращаться к суду, а не к регистрирующему органу нужно тогда, когда это необходимо по характеру ситуации. Подход напоминает выделение законодателем дел в особое производства по критерию отсутствия спора о праве, закрепленному в части 3 статьи 263 ГПК РФ. Что такое «спор о праве» - приходится выяснять отдельно.

В данном случае Пленум, по-видимому, имел в виду тот случай, когда должностное лицо регистрирующего органа уверено, что разумным участником оборота исключается интерпретация представленных документов, характеризующих развитие отношений между контрагентами как продолжающихся.

Поставленная проблема имеет большое практическое значение, поскольку выход регистрирующих органов за границы своей компетенции, т. е. внесение в реестр записи о прекращении обременения недвижимого имущества, может повлечь принятие судом решения о признании незаконным регистрационного действия по погашению соответствующей записи и об обязании восстановить записи в реестре1.

Ссылки на соответствующей пункт разъяснений закона, позволяющих признавать договор прекратившимся, встречаются в судебной практике почти одинаково часто, как в делах искового производства, так и в делах, возникающих из публичных отношений, если быть

1 Постановление Арбитражного суда Поволжского округа от 23.12.2019 № Ф06-55517/2019 по делу № А55-9851/2019; определение Верховного Суда РФ от 10.04.2020 № 306-ЭС20-4085 по делу № А55-9851/2019 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

уж совсем точным - в делах об оспаривании действий или бездействия регистрирующих органов.

Даже простые, как может показаться, обстоятельства нередко требуют самой тщательной проверки. Так, факт внесения арендой платы - типичное обстоятельство, проверка которого происходит в делах о признании договоров аренды прекратившими действие2. Рассмотрение дел о расчетах в рамках длящихся отношений, осложненных возможностью зачетов встречных однородных требований, нередко сопряжено с необходимостью проверки целого ряда обстоятельств и даже назначения экспертиз.

Однако возможна и такая ситуация, когда факт невнесения арендной платы установлен вступившим в силу решением суда о взыскании задолженности3. В данном случае говорить, что факт невнесения арендной платы требует проверки регистрирующим органом, значит не учитывать принцип обязательности судебных актов.

Возможна и такая ситуация, когда требование о признании договора прекратившимся обусловлено тем, что сторона, правомерно заявившая об одностороннем отказе от исполнения договора, впоследствии уклоняется от логичных следствий такого отказа. Например, при рассмотрении конкретного дела, в случае одностороннего отказа нанимателя от исполнения договора коммерческого найма жилого помещения, суд пришел к выводу о необходимости удовлетворения требования о признании договора прекратившимся и о выселении нанимателя из этого помещения4. Думается, что само заявление требования о признании договора найма прекратившимся было в данном случае избыточным, поскольку удовлетворение иска о присуждении - выселении из незаконно занимаемого помещения - являлось достаточным

2 Постановление Арбитражного суда Московского округа от 12.02.2020 № Ф05-22409/2019 по делу № А41-48927/2019 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-пра-вовой системы «КонсультантПлюс».

3 Постановление Арбитражного суда Поволжского округа от 28.11.2018 № Ф06-39632/2018 по делу № А55-9894/2018 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-право-вой системы «КонсультантПлюс».

4 Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 16.03.2020 № Ф07-1453/2020 по делу № А56-14190/2019 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-пра-вовой системы «КонсультантПлюс».

для защиты права собственника помещения (наймодателя в прекратившем действие договоре коммерческого найма жилого помещения).

Наконец, несколько слов об обстоятельствах, отражающихся в общедоступных, как правило «официальных», источниках. Положим, в договоре возможность одностороннего отказа от договора связана с падением «официального» курса иностранной валюты ниже определенного уровня (по курсу Банка России) или повышением ключевой ставки выше определенного процента. Ясно, что проверка судом таких обстоятельств будет сущей формальностью, а значит, регистрирующий орган в такой ситуации не должен отказывать в совершении регистрационного действия, направленного на фиксацию факта прекращения договорного отношения. Иными словами, если существует однозначно идентифицируемый на основании положений объективного права или условий договора источник информации о юридически значимом обстоятельстве, его дополнительная проверка путем обращения к иным источникам не только регистрирующим органом, но и судом не требуется.

Признание регистрируемых договоров

прекращенными с конкретной даты

Требования о признании длящихся отношений и, прежде всего, договоров аренды прекратившимися встречаются в судебной практи-ке1, более того, имеются случаи признания прекращенными отношений аренды части переданного арендатору имущества2.

Весьма любопытен вопрос о том, каким должно быть требование истца к ответчику: должно ли оно содержать привязку к конкретной дате, когда произошло прекращение отношений, или может носить простое указание на факт, свершившийся к моменту обращения в суд.

1 Определения Верховного Суда РФ: от 11.09.2017 № 307-ЭС17-12045 по делу № А56-36388/2016; от 3.07.2017 г. № 308-ЭС17-5753 по делу № А32-14430/2016 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Кон-сультантПлюс»; постановление Десятого арбитражного апелляционного суда от 15.11.2016 № 10АП-14002/2016 по делу № А41-103245/15 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

2 Определение Верховного Суда РФ от 4.04.2017 № 301 -

ЭС17-2063 по делу № А79-12105/2015 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».

В судебной практике случается, когда судами указывается конкретная дата прекращения договорного отношения, если истец требует указания таковой3.

Поскольку основной целью предъявления иска о признании договора прекратившимся является актуализация данных публичного реестра, а такая актуализация не возможна задним числом, то и указание точной даты прекращения договора, как может показаться, в сущности, лишено большого смысла. Однако в конкретных случаях это может быть и не так. Например, если договором предусмотрена пеня, уплачиваемая за просрочку возврата используемой недвижимой вещи, думается, что указание на дату прекращения договорного отношения не будет лишним, что позволит избежать спора о сумме неустойки, подлежащей уплате. Возможный довод о том, что в такой ситуации возможен обход закона - предъявление иска о признании вместо иска о присуждении, нам кажется слабым.

Идея процессуальной экономии не является аргументом в пользу указания или, наоборот, неуказания в резолютивной части решения конкретной даты признания регистрируемого договора прекратившимся. Отказываясь от выяснения такой даты на момент разрешения существующего спора, суд неизбежно увеличивает шанс возникновения другого спора в будущем. Именно поэтому нам думается, что суд должен исходить из принципа диспозитивности гражданского процесса и считать, что заявление истцом требований о признании договора прекратившимся с конкретной даты имеет под собой уважительные причины. Действительно, с учетом длительного общения с контрагентом, кому как ни самому истцу знать, каким образом его право будет защищено лучше всего и с какими еще проблемами он может столкнуться по завершении договорных отношений. Вместе с тем при рассмотрении соответствующего спора для суда будет не лишним задать истцу вопрос о причине, по которой он просит указать дату прекращения договорного отношения, и отразить содержание ответа в самом тексте решения.

3 Постановления Арбитражного суда: Московского округа от 12.02.2020 № Ф05-22409/2019 по делу № А41-48927/2019; Северо-Западного округа от 26.12.2017 № Ф07-14064/2017 по делу № А52-918/2016 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Кон-сультантПлюс».

Симметрия способов фиксации

и способов защиты прав в национальном правопорядке

Не будь в системе юридических фактов регистрационных действий, скорее всего, не существовало бы и необходимости называть в акте официального толкования права такой не поименованный в законе способ защиты, как признание договора прекратившимся.

Симметрия (др.-греч. ouццsтpía - «соразмерность»), в широком смысле этого термина, - соответствие, неизменность, проявляемые при каких-либо изменениях, преобразованиях.

Полагаем, следует вести речь о необходимости соблюдения симметрии применяемого способа защиты нарушенного права доказанному нарушению, т. е. о возможности применения соразмерных мер реагирования государства на нарушения частного интереса по просьбе этого частного лица.

Когда договорное отношение носит длящийся характер и нужна правовая определенность, как было показано выше, добросовестная сторона отношения может прибегнуть к иску о признании обязательственного права отсутствующим. На фоне увеличения популярности последнего в правоприменительной практике зададимся вопросом: почему авторы официального толкования закона не допустили использования применительно к реестровым правам возможности признания права аренды прекратившимся?

Думается, такой вариант имел право на существование. Действительно, если регистрируемый договор аренды дает возможность владения и пользования имуществом, то признать право аренды прекратившимся или отсутствующим - логичный выход из ситуации.

Предложение 2 части 6 статьи 1 Федерального закона от 13 июля 2015 г. № 218-ФЗ «О государственной регистрации недвижимо-сти»1 содержит правило: «В случаях, установленных федеральным законом, государственной регистрации подлежат возникающие, в том числе на основании договора, либо акта органа государственной власти, либо акта органа местного самоуправления, ограничения прав и обременения недвижимого имущества, в част-

1 Собрание законодательства Российской Федерации. 2015. № 29, ч. 1, ст. 4344.

ности сервитут, ипотека, доверительное управление, аренда, наем жилого помещения». Понятно, что разъяснение ВАС РФ касалось норм ранее действовавшего закона2, регулировавшего процедуру регистрации, но эти нормы не подверглись революционным изменениям.

Если учесть, что в российской национальной системе регистрируется договор аренды недвижимости, при этом право аренды фиксируется в реестре как обременение объекта недвижимости в пользу арендатора, приходим к выводу, что решение о признании договора аренды прекратившимся или права аренды отсутствующим (прекратившимся) одинаково удовлетворяло бы арендодателя, а регистрирующие органы обязывало бы актуализировать данные реестра.

В этой связи стоит вспомнить, что в иностранных правопорядках существуют два основных подхода к регистрации: регистрация действий сделок (действий, актов) и регистрация прав (титулов).

«Система регистрации актов представляет собой публичное хранилище, в котором хранятся, нумеруются, датируются, индексируются и архивируются документы, подтверждающие совершение земельных сделок, - отмечают Клаус Дейнингер (Klaus Deininger) и Гершон Федер (Gershon Feder). - Запись дает публичное уведомление о сделке, служит доказательством для нее и может присваивать приоритет зарегистрированным правам в том смысле, что в большинстве случаев зарегистрированные акты имеют приоритет над незарегистрированными или любыми последующими зарегистрированными актами. В то же время регистрация акта не гарантирует юридической силы лежащей в его основе сделки» [26, р. 243].

Авторы в работе, написанной на стыке экономики, политики и права, противопоставляют систему регистрации действий системе регистрации прав, отдавая предпочтение второй. Они говорят о трех принципах работы системы регистрации прав (титулов): зеркальности, занавеса и страхования (гарантии). Кратко и емко Дейнингер и Федер раскрывают механизм работы системы и названные принци-

2 О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним: Федер. закон от 21 июля 1997 г. № 122-ФЗ // Собр. законодательства Рос. Федерации. 1997. № 30, ст. 3594).

пы: «Напротив, при регистрации прав собственности сам реестр служит основным доказательством права собственности, которое обычно идентифицируется тремя признаками, а именно: (i) зеркальным принципом, указывающим на то, что ситуация в реестре является точным отражением реальности; (ii) принципом занавеса, подразумевающим, что любому заинтересованному в выяснении правового статуса данного имущества не придется заниматься длительным поиском документов, но он может полагаться на то, что доказательства из реестра прав собственности являются окончательными; и (iii) принцип гарантии, в соответствии с которым правительство возмещает ущерб, причиненный в результате ошибок в реестре» [26, p. 243].

Три названных принципа юристы относят обычно к системе добровольной регистрации прав, предложенной Робетом Торренсом (Robert Torrens), апробированной в штате Южная Австралия в середине XIX века и реализованной во многих правовых системах. «Сначала ее адаптировали другие австралийские штаты, затем почти все штаты Канады, Новая Зеландия, Ирландия, Филиппины, Доминиканская Республика, Таиланд, Малайзия, Сингапур, а также 10 штатов США (Миннесота, Вирджиния, Массачусетс, Колорадо, Джорджия, Гавайи, Нью-Йорк, Северная Каролина, Огайо и Вашингтон)», - пишет Р.С. Бевзенко [1, с. 225].

Относительно того, где именно действует система Торренса, а где лишь ее подобия, можно долго спорить. Так, Фредрик Б. МакКолл [Frederick B. McCall] еще в 1932 году писал [27, p. 329] о принятии мер по реализации системы Торренса 19 штатах США. С учетом установлений конституций штатов он считал ее реализованной в Иллинойсе (1897), Калифорнии (1897) и Огайо (1914). «Остальные штаты, общее число законов которых о системе регистрации Торренса составляет девятнадцать, приняли свои правовые акты в следующем порядке: Массачусетс, 1898; Орегон, 1901; Миннесота, 1901; Колорадо, 1903; Вашингтон, 1907; Нью-Йорк, 1908; Северная Каролина, 1913; Миссисипи, 1914; Небраска, 1915; Южная Каролина, 1916; Вирджиния, 1916; Джорджия, 1917; Северная Дакота, 1917; Южная Дакота, 1917; Теннесси, 1917; Юта, 1917» [27, рр. 329-330].

Однако далее МакКолл указывал на основе анализа практики, полученной в ходе переписки с профессурой и практикующими юристами: «...Система [Торренса] на протяжении тридцати пяти лет своего существования в нашей стране добивалась успеха лишь местами; что даже в тех штатах, где она достигла наибольшего успеха и, можно сказать, установилась достаточно прочно - в Массачусетсе, Иллинойсе, Миннесоте, Калифорнии, Колорадо и, возможно, Джорджии, - ее использование ограничивалось определенными ограниченными областями и ни в коем случае не распространялось на весь штат. За исключением, возможно, Нью-Йорка, Северной Каролины и Огайо, эта система - в том, что касается ее использования вообще - кажется, почти полностью провалилась в остальных тринадцати Штатах» [27, р. 337].

Запутаться в том, что понимать под системой Торренса, очень просто, учитывая позицию, которую излагал Джеймс Р. Каррет (James R. Carret): «Что касается этих и всех других моментов, связанных с системой, то нет никаких причин, почему мы должны рабски следовать ей во всех деталях или подражать ей с китайской точностью; но тщательное изучение ее теми, кто знаком с нашими методами, показало бы, какие особенности лучше всего приспособлены к нашей системе и методам обращения с недвижимостью» [24, р. 30].

Трудно не согласиться с рациональностью хода мысли Каррета, запечатленного на страницах гарвардского журнала накануне появления норм, в значительной мере воспроизводящих идеи Роберта Торренса в позитивном праве США. Вместе с тем при такой реализации концепции, когда она получает индивидуальную настройку под соответствующую юрисдикцию, правильно ли использовать для обозначения этой системы имя ее разработчика?

Выше мы сказали о трех принципах работы системы Торренса, одним из которых является страхование (гарантия). Нужно понимать тонкости данной системы: «Иногда говорят, что система Торренса - это метод государственного страхования или гарантии права собственности. В действительности имеет место обратная ситуация. Договор страхования или гарантии правового титула - это договор о возмещении убытков в случае, если правовой ти-

тул окажется несостоятельным, в то время как в соответствии с системой Торренса государство своим заявлением о неопровержимости зарегистрированного правового титула устанавливает его таким образом, что он становится непоколебимым. Страховой или компенсационный фонд в рамках этой системы предназначен не для обладателя свидетельства о праве собственности, а для лиц, которые могут быть лишены прав или интересов на землю в связи с декларацией о неопровержимости [зарегистрированного права]», - писал Уильям К. Ниблак [William C. Niblack] более века назад [28, p. 284].

Однако вопрос о сложностях, связанных с принципом страхования в системе Торренса, не только не раскрыт, но и, по сути, не формулирован в приведенной цитате. Действительно, система Торренса не предполагает всецелой компенсации любых потерь, наступивших от любых юридических рисков. Более того, в четырех юрисдикциях Австралии страховое возмещение в рамках системы Торренса действовала как исключительная мера. «В Южной Австралии, Западной Австралии, Тасмании и Австралийской столичной территории в большинстве случаев заявители должны сначала исчерпать свои средства правовой защиты против лица, которое несет ответственность за потери или которое неосновательно обогатилось в результате допущенной ошибки», - отмечает спустя почти столетие Памелла О'Коннор (Pamela O'Connor) в работе, посвященной проблемам сочетания страхования титула со страхованием интереса в рамках системы Торренса [29, p. 22].

Исследования первой трети XX века [25; 27; 28; 30], посвященные приемлемости системы Торренса в различных штатах США, ее положительным и отрицательным чертам, проявившимся в результате применения законодательства, и доступные для широкой публики благодаря современным информационным тех-нологиям1, оказываются нередко забыты или опущены при описании мировых экономико-правовых тенденций в связи с учетом прав на земельные участки. Думается, это является следствием невозможности воспроизведения

1 Все приведенные в настоящей статье работы на английском языке, относящиеся к первой половине XX века, найдены с использованием системы «Google Академия». URL: https://scholar.google.ru/.

всего спектра правовых средств, присущих национальным правовым системам в какой-бы то ни было работе по праву, а тем более в работах по экономике. Справедливости ради стоит заметить, что самому обсуждению системы Торренса сопутствует в качестве исторической справки упоминание о наличии в ее основе более ранних принципов регистрации сделок с морскими суднами и даже национальными правовыми системами Старого Света: «Это напоминает систему, которая была в моде в Германии, Австрии, Скандинавских странах и Швейцарии в течение многих лет» [30, р. 520].

Уильям К. Ниблак, касаясь вопроса о надлежащей правовой процедуре, заметил: «Цинично отмечено, что ничто так не запутывает предмет, как его общее обсуждение, но если это так, то только потому, что предмет не понят ясно тем, кто его обсуждает» [28, р. 285].

Однако, если посмотреть на проблему шире, за обобщениями и упрощениями кроются поистине катастрофические последствия, свидетельством чего является история политических химер XX века, в основе которых, на наш взгляд, часто лежали именно обобщения. Поэтому вынуждены отметить, что выводы, сделанные в настоящей работе, касаются, прежде всего, российской правовой системы и могут быть применены к иным правопорядкам лишь с осторожностью. Остается заметить, что многие выводы, сделанные в ходе наших собственных исследований, оказывались опровергнутыми спустя незначительное время российской правоприменительной практикой, формируемой под действием экономических закономерностей, в т. ч. и нехватки выделенных бюджетов. Именно поэтому многие выводы относительно правовых явлений оказываются справедливыми не только для конкретной юрисдикции, но и для довольно ограниченного отрезка времени.

Думается, если бы в России была реализована система регистрационных действий в одном из ее классических континентально-европейских вариантов, т. е. или как регистрация сделок (Франция), или как регистрация прав (Германия), не было бы необходимости использовать такой способ защиты, как признание регистрируемого договора прекратившимся. Существование в России гибридной системы регистрации, в рамках которой регистрируются и сделки (в частности, на основа-

нии п. 2 ст. 609 ГК РФ регистрируется договор аренды недвижимости на срок год и более), и права с сопутствующими обременениями, привело к рождению нетипичных, комбинированных способов защиты прав.

Подход высшего российского органа экономического правосудия, допустившего именно признание регистрируемого договора прекратившимся, кажется нам вполне последовательным, поскольку прямое указание в акте официального толкования закона на возможность признания обязательственного права отсутствующим или прекратившимся, скорее всего, было бы воспринято судебной практикой как дополнительное подтверждение его одобрения или даже «поощрение» использования соответствующего иска как эффективного, имеющего общественную ценность способа защиты прав. Между тем сама возможность обратиться к иску о признании обязательственного права отсутствующим должна оцениваться судами очень взвешенно, а требования удовлетворяться лишь при веских основаниях полагать, что сохранение правовой неопределенности приведет к серьезнейшим нарушениям права.

Не будь в российской правовой системе регистрационных действий - не потребовалось бы множества негативных по своей правовой природе исков, признаваемых практикой, в т. ч. и иска о признании регистрируемого договора, прекратившимися.

Думается, само расширение в последнее десятилетие круга исков, направленных на опровержение субъективных прав, закрепленных в публичном реестре, обусловлено осознанием внутренней противоречивости реестровой регистрации (формального закрепления прав).

Несоответствие реестров фактическому положению дел и организации общества, возможность использования формальной регистрации для дискриминации экономически слабых субъектов, местных общин, особенно в развивающихся странах, становятся очевидными для современных исследователей, к числу которых относятся Бренна Бхандар (Brenna Bhandar) [22] и Раймонд Абдулай (Raymond Abdulai) [21]. Данное обстоятельство заставляет общество через судебную систему вырабатывать способы защиты гражданских прав, адекватные нарушениям.

Вместе с тем необходимость вторжения публичной власти в сферу, связанную с оборотом недвижимости, и прежде всего земельных участков, доказывается практикой функционирования в развивающихся странах «квазиформальной» системы ("quasi-formal" system) передачи прав на землю, в рамках которой местные чиновники регистрируют сделки с землей, не имея на то должных полномочий, исходя из общего авторитета власти (Сокбунтхоен Со [Sokbunthoeun So]) [23, рр. 136-160]. «В отсутствие независимой и профессиональной судебной системы, обеспечивающей равную защиту каждому, люди обращаются за помощью к влиятельным лицам, а не за официальной правовой защитой, - пишет Сокбунтхоен Со. -В этом отношении надежность владения зависит не столько от того, какой документ находится в руках правообладателя, сколько от того, с кем он связан и сколько денег или власти он может использовать в поддержку своих притязаний» [23, р. 160].

Обсуждая компетенцию властей на осуществление регистрационных действий, привилегии государства, связанные с землеустройством в самых различных национальных правопоряд-ках, а также их влияние на экономику, Клаус Дейнингер и Гершон Федер отмечают: «Уточнение ответственности и процедур для таких действий, а также создание прозрачных и гибких процессов обжалования может повысить надежность владения, земельных инвестиций и рыночных операций» [26, р. 237].

Авторы, размышляя о правовой системе, довольно точно характеризуют современную ситуацию взаимодействия российской государственной системы и предпринимательского сообщества: «Без институтов, обеспечивающих эффективную защиту прав собственности, подтверждаемых записями в реестрах, эти права могут существовать только на бумаге и иметь небольшую практическую ценность. Система регистрации земли может оказаться неэффективной ввиду отсутствия доступного и беспристрастного правосудия, позволяющего эффективно оспаривать действия государства, вследствие неэффективности государственных учреждений с частично совпадающими полномочиями, которые могут выдавать противоречивые документы в отношении одного и того же участка, а также из-за неясности и противоре-

чий правовых практик, делающих принудительное исполнение непредсказуемым и дорогостоящим. В соответствующих юрисдикциях сложно полагаться на официальные, исходящие от государства документы, как следствие возникает неопределенность прав собственности, устранение которых и было первоочередной целью создания системы реестровых записей» [26, p. 238].

Многократно цитируемая в настоящей статье работа Дейнингера и Федера «Регистрация земли, управление и развитие: фактические данные и последствия для политики», опубликованная не только в журнале «Научный обозреватель Всемирного банка» («The World Bank Research Observer»), при размещении на официальном сайте1 названной организации в разделе «Документы Всемирного банка» («World Bank Document») содержит гриф «публичное раскрытие информации разрешено» («Public Disclosure Authorized»). Данное обстоятельство дает основание полагать, что национальные системы регистрационных действий находятся в поле пристального внимания мировых экономических структур, а сами системы регистрации и, особенно в развивающихся странах, должны испытывать обратное влияние международных организаций.

Регистрация - это осуществляемый по нормативно установленной процедуре органом или лицом, наделенными публичными полномочиями, юридический акт внесения в нелокальную и несекретную (как правило, открытую) официальную базу данных сведений о лицах и статусах, объектах и правах на них, а также юридически значимых действиях, призванную создать относительную правовую определенность для субъектов общественных отношений [3, с. 70].

В зависимости от связи с основополагающими институционными конструкциями, характерными для частноправового регулирования, государственная регистрация может быть подразделена на: 1) регистрацию лиц и их статусов; 2) регистрацию объектов и связанных с ними прав; 3) регистрацию действий [6, c. 81].

Обширная практика административной деятельности в рамках государственной реги-

1 URL: http://documents1.worldbank.org/curated/pt/86903146

8150595587/pdf/767960JRN0WBRO00Box374387B00PUB

LIC0.pdf.

страции второго и третьего типов (т. е. регистрации объектов и связанных с ними прав, а также регистрации действий), которая неизбежно сопровождалась внесением в базы данных недостоверных сведений, стала толчком для рождения симметричной судебной практики и закрепления в актах официального толкования законодательства способов защиты прав, прямо не названных в законе. Если взглянуть на проблему под иным углом зрения, можно сказать так: в связи с регистрацией объектов, прав и действий в правоприменении превалирует широкое понимание ряда закрепленных в законе способов защиты гражданских прав.

Действительно, иски о признании права собственности отсутствующим (даже если исходить из того, что это вариация на тему нега-торного иска) и иски о признании договора прекратившимся - суть требования, ставшие реакцией практики на новую реальность, связанную с формированием законодателем новой, неизвестной в советский период системы регистрационных действий.

Создание системы регистрационных действий неизбежно должно было иметь следствием определение способов и оснований устранения возникающей в ней ошибок. Ни одна сложная система не застрахована от ошибок. Ошибка может быть и вовсе не связана с работой элементов самой системы (в данном случае - системы регистрации), а быть привнесенной из иных, гораздо более сложных, в т. ч. и саморазвивающихся систем, к числу которых относятся человеческие сообщества.

Поскольку устойчивость системы определяется не собственно ошибкой, а реакцией системы на ошибку, практика правоприменения и толкования права должна была выработать те способы защиты, которые прямо не названы в нормативных правовых актах. Существование регулятивных отношений, связанных с регистрацией прав и сделок, предопределило появление охранительных отношений, вызванных ненадлежащей регистрацией таковых или отражением объективно не соответствующей информации в публичных реестрах.

Непригодность, точнее, недостаточная пригодность проверенных историей «классических» исков для защиты прав, закрепленных в публичном реестре, осознавалась еще до при-

нятия актов официального толкования права. Так, А. В. Швабауэр даже вынесла на защиту следующее положение кандидатской диссертации: «Способы защиты права собственности, разработанные в римском праве, которое не знало регистрации прав на недвижимость, не пригодны для защиты права собственности, нарушенного неправильной записью в ЕГРП1. Поэтому с введением в нашей стране регистрационной системы следовало предусмотреть адекватный способ защиты права, нарушенного записью в ЕГРП, а именно требование об исправлении записи в ЕГРП, в отношении которой отсутствует действительное правовое основание» [19, с. 8-9].

Обратим внимание, что автор оперирует категорией «исправление» применительно к реестровой записи. Как здесь не вспомнить о использовавшемся тогда в федеральном законодательстве термине «исправление кадастровой ошибки»? Соответствующая легальная категория была призвана обозначить механизм корректирования данных публичного реестра (кадастра), приведения их в соответствие с жизненными обстоятельствами.

По мнению А. В. Швабауэр, приведенный выше научные тезис следовало сделать имеющим практическую значимость через введение в закон, регулирующий отношения, связанные с регистрацией прав на недвижимость, следующего правила: «Лицо, права либо охраняемые законом интересы которого нарушены записью в ЕГРП, не имеющей действительного правового основания, может требовать исправления указанной записи путем погашения записи и (или) внесения записи, в отношении которой такое основание имеется. Ответчиком по настоящему требованию является лицо, запись о правах которого подлежит погашению либо внесению. Если недвижимое имущество возмездно приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не должен был знать (добросовестный приобретатель), то собственник вправе требовать исправления записи в ЕГРП в случае, когда запись о праве собственности

1 ЕГРП - Единый государственный реестр прав на недвижимое имущество и сделок с ним. С 1 января 2017 г. информация, размещенная в ЕГРП, интегрирована в структуру нового, большего по объему Единого государственного реестра недвижимости (ЕГРН).

погашена помимо воли собственника» [19, с. 10-11].

Таким образом, под «исправлением записи» в рассуждениях автора фактически скрывалось: 1) погашение в публичном реестре существующей («старой») записи; 2) внесение в публичный реестр новой записи.

Почему мы препарируем позицию А. В. Швабауэр, касающуюся способов защиты гражданских прав, зафиксированных в публичном реестре? Зачем разбираем составляющие «исправления записи» в нем?

Во-первых, мы имеем целью показать, что накануне принятия акта официального толкования права, позволившего признавать недействующим регистрируемый договор, наукой была осознана необходимость негативных исков для защиты реестровых прав. Во-вторых, считаем важным подчеркнуть, что применения негативного способа иногда недостаточно для приведения «расстроенного» общественного отношения в порядок. И тогда судебное решение должно содержать наряду с утверждением негативного плана некий тезис позитивного характера.

Иск о признании отсутствующим права собственности на часть земельного участка2 или помещение в здании3 отсутствующим является основанием как для «аннулирования» существующей записи, так и для приведения данных об объектах гражданских прав в непротиворечивое состояние, в частности, для исправления данных о пространственных и юридических границах других объектов.

Раймонд Абдулай (Raymond Abdulai) называет пять элементов безопасности и определенности землепользования: 1) четкое определение земельных прав; 2) признание прав на

2 Решение Арбитражного суда Свердловской области от

17.07.2018 по делу № А60-42574/2017. URL: https://kad.ar-bitr.ru/Document/Pdf/1c251dbd-5718-4c39-9507-6e418bf5be 5a/3021c4ea-7acb-42e3-a30d-2ccb56cb7617/A60-42574-2017 _20180720_Reshenij a_i_postanovlenij a.pdf?isAddStamp=True; постановление Арбитражного суда Уральского округа от

21.02.2019 № Ф09-268/19 по делу № А60-42574/2017 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

3 URL: https://ras.arbitr.ru/Document/Pdf/61d2c78b-d5c6-454 2-8ea6-f1951cf5cddb/e447afde-eb31-4b6f-be45-63d6cb5b72d 9/%D0%9056-41179-2015_20151224.pdf?isAddStamp=True; постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 24.08.2016 № Ф07-6410/2016 по делу № А56-41179/2015 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

землю сообществом; 3) срок действия прав на землю; 4) четкие границы земель; 5) наличие учреждений, обеспечивающих соблюдение прав на землю [21, р. 19]. Автор пишет: «Точные и четко очерченные границы легче обеспечивать в правоприменительной практике и менее затратно защищать, поскольку они легко наблюдаемы другими членами сообщества. Однако, когда границы четко не определены или определены неточно, труднее обеспечить соблюдение прав собственности на землю и затраты на их защиту возрастают» [21, р. 18].

Автор, делая выводы на основе изучения закономерностей землепользования экономически отсталых стран, не говорит о возможности их распространения на все сообщества. Для каждого общества, в зависимости от уровня культурного и экономического развития, эффективным может оказаться различный правовой инструментарий.

Вопрос о пространственных границах недвижимости стал важнейшим критерием экономической эффективности системы регистрации: «Двумя ключевыми факторами, помимо связанных со стоимостью ведения реестров, являются требования к точности определения границ и применяемая методология регистрации, причем наиболее распространенными являются системы регистрации действий и титулов» [26, р. 243].

О системе регистрации действий (сделок) и титулов (прав) мы сказали выше. Здесь, заключая работу, отметим, что вопросы о пространственных границах рукотворной и нерукотворной недвижимости, способа их отражения в публичных актах являются актуальными не только с правовой, но и технической точек зрения. Он проходит этап нового осмысления после появления в публичных реестрах характеристик недвижимости по результатам представления на регистрацию трехмерных моделей сложных многоуровневых комплексов недвижимости, принадлежащих одновременно нескольким лицам, например, в нидерландских Делфте и Амстердаме [31].

Что касается российской правовой системы, в ней актуальность проблемы пространственных границ объекта недвижимости следует из существования множества судебных актов, где резолютивные части указывают на плоскостные характеристики - «поворотные

точки»1 границ земельных участков в двухмерной (2D) системе координат нерукотворной недвижимости. Думается, довольно скоро (по мере реализации в реестровой практике трехмерной системы координат) те же вопросы возникнут относительно объемной (3D) рукотворной недвижимости, т. е. пространственных характеристик зданий и сооружений, их надземных и подземных параметров.

Исполнение соответствующих судебных решений требует надлежащего их осмысления органами, ведущими реестр. При этом попытки административных органов снять с себя ответственность, низвести компетенцию регистратора до уровня технического исполнителя, отвечающего исключительно за заполнение официальной базы данных, даже в те случаях, когда необходимость изменения реестра прямо отражена в судебном акте, должны встречать адекватную оценку со стороны суда. Указание на доступность вынесенного судом решения и отказ в разъяснении судебного акта2, как видится, могут и, вероятно, должны быть основным направлением реагирования судов на молчаливое противодействие административных органов власти исполнению судебного решения, в т. ч. и на утверждения о его непонятности.

Анализ практики правоприменения и законотворчества демонстрирует, что в случае с отношениями охранительного типа судебная практика на основе широкого толкования существующих норм идет на шаг впереди законотворчества. При этом охранительные юридические нормы, призванные регулировать отношения-притязания, имеющие цель обеспечить более стабильное существование регулятивных отношений, часто формализуются в законе, будучи к моменту внесения изменений в закон широко применяемыми на практике.

1 Определения Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ: от 23.11.2018 по делу № 308-ЭС18-10260, А63-6196/2016; от 02.10.2018 № 308-КГ18-6724 по делу № А15-4880/2015 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс»; апелляционное определение Судебной коллегии по административным делам Верховного Суда РФ от 19.09.2018 № 4-АПГ18-17 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

2 Определение Арбитражного суда Свердловской области об отказе в разъяснении судебного акта от 24.05.2019 №А60-42574/2017 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

Библиографический список

1. Бевзенко Р. С. Регистрационный конструктор, или Как создать идеальную регистрационную систему? (К русскому переводу работы Р. Торренса) // Вестник гражданского права. 2018. № 2. С. 202-225. DOI: 10.24031/ 19922043-2018-18-2-202-225.

2. Богданова Е. Е. Понятие и содержание права кредитора на защиту // Lex russica (Русский закон). 2018. № 2 (135). С. 57-64.

3. Болдырев В. А. Понятие и частноправовое значение регистрационных действий // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 1. С. 70-78.

4. Болдырев В. А. Признание вещного права или обременения отсутствующим в системе способов защиты гражданских прав // Законы России: опыт, анализ, практика. 2020. № 3. С. 70-81.

5. Болдырев В. А. Признание договора незаключенным как способ защиты гражданских прав // Законы России: опыт, анализ, практика. 2018. № 4. С. 63-68.

6. Болдырев В. А. Система регистрационных действий // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 6. С. 79-86.

7. Бычков А. И. Актуальные проблемы судебного разбирательства. М.: Инфотропик Медиа, 2016. 480 с.

8. Давидян С., Юдин А. Защита обманутых дольщиков // ЭЖ-Юрист. 2007. № 8 (463). С. 8.

9. Карпов М. С. Гражданско-правовые меры оперативного воздействия: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2003. 28 с.

10. Карпов М.С. Применение мер оперативного воздействия при нарушении арендных обязательств // Комментарий судебно-арбитражной практики / под ред. В. Ф. Яковлева. М.: Юрид. лит., 2002. Вып. 9 С. 57-71.

11. Куранов В. Г. Юридически значимые сообщения в российском гражданском праве: дис. . канд. юрид. наук. Пермь, 2020. 203 с.

12. Лаптев В. А. Российские правовые обычаи в предпринимательстве // Право и экономика. 2016. № 2. С. 4-9.

13. Макарова Р. В. Понятие синаллагмати-ческой связи в праве Англии и России // Правоведение. 2018. № 2 (337). С. 362-381. DOI: 10.21638/11701/spbu25.2018.206.

14. Севастьянова Ю. Возможные правовые последствия пандемии коронавируса для банков // Юридическая работа в кредитной организации. 2020. № 2. С. 6-14.

15. Скловский К. И. Об условиях предъявления иска о признании права собственности // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. 2008. № 1. С. 38-47.

16. Соменков С. А. Институт одностороннего отказа от исполнения договора в условиях реформы гражданского законодательства // Законы России: опыт, анализ, практика. 2014. № 11. С. 85-91.

17. Старовойтова А. С. Признание права как способ защиты обязательственных прав // Актуальные проблемы российского права. 2019. № 2 (99). С. 76-84.

18. Трансформация и цифровизация правового регулирования общественных отношений в современных реалиях и условиях пандемии: коллективная монография / под ред. И. В. Воронцовой. Казань: Отечество, 2020. 415 с.

19. Швабауэр А. В. Государственная регистрация прав, обременений прав и сделок в гражданском обороте недвижимого имущества: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2011. 30 с.

20. Щенникова Л. В. Понятие вещного права в аргументации российских цивилистов // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2017. Вып. 37. C. 361-372. DOI: 10.17072/1995-4190-2017-37-361-372.

21. Abdulai R. Is Land Title Registration the Answer to Insecure and Uncertain Property Rights in sub-Saharan Africa // RICS Research Paper Series, 2006. April. Vol. 6, № 6. 27 p.

22. Bhandar B. Possession, occupation and registration: recombinant ownership in the settler colony // Settler Colonial Studies. 2016. Vol. 6, Issue 2: Settler Colonial Logics and the Neoliberal Regime. Pp. 119-132.

23. Cambodia's Economic Transformation / ed. by C. Hughes and K. Un. Copenhagen, 2011. 385 p.

24. Carret J. R. Land Transfer. A Reply to Criticisms of the Torrens System // Harvard Law Review. 1893. Aprie 25. Vol. 7, №. 1. Pp. 24-31. (In Eng.).

25. Crowley J. H. The Torrens System // Marquette Law Review. 1922. Vol. 6, Issue 3. Pp. 114-121.

26. Deininger K., Feder G. Land Registration, Governance, and Development: Evidence and Implications for Policy // The World Bank Research Observer. 2009. August Vol. 24, № 2. Pp. 233-266.

27. McCall F.B. The Torrens System - After Thirty-Five Years // North Carolina Law Review. Vol. 10, № 4. Pp. 329-350.

28. Niblack W.C. Pivotal Points in the Torrens System // The Yale Law Journal. 1915. February. Vol. 24, № 4. Pp. 274-285.

29. O'Connor P. Double Indemnity - Title Insurance and the Torrens System // Queensland University of Technology Law and Justice Journal. 2003. June. Vol. 3, № 1. Pp. 141-167. DOI: 10.5204/qutlr.v3i1.123.

30. Patton R. G. The Torrens System of Land Title Registration // Minnesota Law Review. 1935. Issue 19. Pp. 519-535.

31. Stoter J., Ploeger H., Roes R., van der Riet E., Biljecki F., Ledoux H., Kok D., Kim S. Registration of Multi-Level Property Rights in 3D in The Netherlands: Two Cases and Next Steps in Further Implementation // International Journal of Geo-Information. 2017. Issue 6, Art. 158. Pp. 118. DOI: 10.3390/ijgi6060158.

References

1. Bevzenko R. S. Registratsionnyy konstruktor, ili Kak sozdat 'ideal 'nuyu registratsionnuyu sis-temu? (K russkomu perevodu raboty R. Torrensa) [The Land Registration Toolkit, or How to Establish a Perfect Land Registration System (On the Russian Translation of the Work by R. Torrens)]. Vestnik grazhdanskogo prava - Civil Law Review. 2018. Issue 2. Pp. 202-225. DOI: 10.24031/1992-20432018-18-2-202-225. (In Russ.).

2. Bogdanova E. E. Ponyatie i soderzhanie prava kreditora na zashhitu [The Concept and Essence of the Creditor's Rights to Protection]. Lex Russica. 2018. Issue 2 (135). Pp. 57-64. (In Russ.).

3. Boldyrev V. A. Ponyatie i chastnopravo-voe znachenie registratsionnykh deystviy [Concept and Private Law Importance of Registration Actions]. Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika -Laws of Russia: Experience, Analysis, Practice. 2016. Issue 1. Pp. 70-78. (In Russ.).

4. Boldyrev V. A. Priznanie veshhnogo prava ili obremeneniya otsutstvuyushhim v sisteme sposobov zashhity grazhdanskikh prav [Recognition of the Real Right or Encumbrance as Missing in the System of Ways to Protect Civil Rights]. Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika - Laws of Russia: Experience, Analysis, Practice. 2020. Issue 3. Pp. 70-81. (In Russ.).

5. Boldyrev V. A. Priznanie dogovora ne-zaklyuchennym kak sposob zashhity grazhdanskikh prav [Recognizing Contract as not Concluded as a Way of Protecting Civil Rights]. Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika - Laws of Russia: Expe-

rience, Analysis, Practice. 2018. Issue 4. Pp. 6368. (In Russ.).

6. Boldyrev V. A. Sistema registratsionnykh deystviy [System of Registration Actions]. Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika - Laws of Russia: Experience, Analysis, Practice. 2016. Issue 6. Pp. 79-86. (In Russ.).

7. Bychkov A. I. Aktual'nye Problemy Su-debnogo Razbiratel'stva [Current Problems of Judicial Proceedings]. Moscow, 2016. 480 p. (In Russ.).

8. Davidyan S., Yudin A. Zashhita obmanu-tykh dol'shhikov [Protection of Defrauded Home-buyers]. EZh-Yurist - EZh-Jurist. 2007. Issue 8. P. 8. (In Russ.).

9. Karpov M. S. Grazhdansko-pravovye me-ry operativnogo vozdeystviya: avtoref. dis. ... kand. jurid. nauk [Civil Measures of Operational Impact: Synopsis of Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2003. 28 p. (In Russ.).

10. Karpov M. S. Primenenie mer operativnogo vozdeystviya pri narushenii arendnykh obya-zatel'stv [The Application of Operational Measures in Breach of the Lease Obligation]. Kommentariy sudebno-arbitrazhnoy praktiki /pod red. V. F. Ya-kovleva [Commentary on the Commercial Court Practice; ed. by V. F. Yakovlev]. Moscow, 2002. Issue 9. Pp. 57-71. (In Russ.).

11. Kuranov V. G. Yuridicheski znachimye soobshheniya v rossiyskom grazhdanskom prave: dis... kand. jurid. nauk [Legally Significant Messages in Russian Civil Law: Cand. jurid. sci. diss.]. Perm, 2020. 203 p. (In Russ.).

12. Laptev V. A. Rossiyskiepravovye obychai v predprinimatel'stve [Russian Legal Practices in Business]. Pravo i ekonomika - Law and Economics. 2016. Issue 2. Pp. 4-9. (In Russ.).

13. Makarova R. V. Ponyatie sinallagmati-cheskoy svyazi v prave Anglii i Rossii [The Concept of Synallagmatic Link According to the Law of England and Russia]. Pravovedenie. 2018. Issue 2 (337). Pp. 362-381. DOI: 10.21638/11701/ spbu25.2018.206. (In Russ.).

14. Sevast'yanova Yu. Vozmozhnye pravovye posledstviya pandemii koronavirusa dlya bankov [Possible Legal Consequences of the Coronavirus Pandemic for Banks]. Yuridicheskaya rabota v kreditnoy organizatsii - Legal Work in a Credit Organization. 2020. Issue 2. Pp. 6-14. (In Russ.).

15. Sklovskiy K. I. Ob usloviyakh pred"yav-leniya iska o priznanii prava sobstvennosti [On the Conditions for Filing an Action for Declaration of

Ownership]. Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiyskoy Federatsii - Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation. 2008. Issue 1. Pp. 38-47. (In Russ.).

16. Somenkov S. A. Institut odnostoronnego otkaza ot ispolneniya dogovora v usloviyakh re-formy grazhdanskogo zakonodatel'stva [Concept of Unilateral Refusal to Execute a Contract in the Framework of Civil Legislation Reform]. Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika - Laws of Russia: Experience, Analysis, Practice. 2014. Issue 11. Pp. 85-91. (In Russ.).

17. Starovoytova A. S. Priznanie prava kak sposob zashhity obyazatel'stvennykh prav [Recognition of the Right as a Means of Property Rights Protection]. Aktual'nye problemy rossiyskogo prava - Actual Problems of Russian Law. 2019. Issue 2(99). Pp. 76-84. (In Russ.).

18. Transformatsiya i Tsifrovizatsiya Pravo-vogo Regulirovaniya Obshhestvennykh Otnosheniy v Sovremennykh Realiyakh i Usloviyakh Pandemii: kollektivnaya monografiya /pod red. I. V. Voront-sovoy [Transformation and Digitalization of Legal Regulation of Social Relations in the Present-Day Realities and Pandemic Conditions: collective monograph; ed. by I. V. Vorontsova]. Kazan, 2020. 415 p. (In Russ.).

19. Shvabauer A. V. Gosudarstvennaya regi-stratsiya prav, obremeneniy prav i sdelok v grazh-danskom oborote nedvizhimogo imushhestva: avto-ref. diss. ... kand. jurid. nauk [State Registration of Rights, Encumbrances of Rights and Transactions in Civil Turnover of Real Estate: Synopsis of Cand. jurid. sci. diss.]. St. Petersburg, 2011. 30 p. (In Russ.).

20. Shhennikova L. V. Ponyatie veshhnogo prava v argumentatsii rossiyskikh tsivilistov [The Notion of Right in Rem in Reasoning of Russian Civilists]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridi-cheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2017. Issue 37. Pp. 361-372. DOI: 10.17072/1995-4190-2017-37-361-372. (In Russ.).

Информация об авторе:

Болдырев В. А., доктор юридических наук, профессор кафедры предпринимательского права, гражданского и арбитражного процесса ПГНИУ

Пермский государственный

национальный исследовательский университет.

614990, Россия, г. Пермь, ул. Букирева, 15

ORCID: 0000-0002-1454-6886 ResearcherID: H-1270-2016

21. Abdulai R. Is Land Title Registration the Answer to Insecure and Uncertain Property Rights in Sub-Saharan Africa. RICS Research Paper Series. April 2006. Vol. 6. Issue 6. 27 p. (In Eng.).

22. Bhandar B. Possession, Occupation and Registration: Recombinant Ownership in the Settler Colony. Settler Colonial Studies. 2016. Vol. 6. Issue 2: Settler Colonial Logics and the Neoliberal Regime. Pp. 119-132. (In Eng.).

23. Cambodia's Economic Transformation; ed. by C. Hughes and K. Un. Copenhagen, 2011. 385 p. (In Eng.).

24. Carret J. R. Land Transfer. A Reply to Criticisms of the Torrens System. Harvard Law Review. April 25, 1893. Vol. 7. Issue 1. Pp. 24-31. (In Eng.).

25. Crowley J. H. The Torrens System. Marquette Law Review. 1922. Vol. 6. Issue 3. Pp. 114-121. (In Eng.).

26. Deininger K., Feder G. Land Registration, Governance, and Development: Evidence and Implications for Policy. The World Bank Research Observer. August 2009. Vol. 24. Issue 2. Pp. 233266. (In Eng.).

27. McCall F. B. The Torrens System - After Thirty-Five Years. North Carolina Law Review. 1932. Vol. 10. Issue 4. Pp. 329-350. (In Eng.).

28. Niblack W. C. Pivotal Points in the Torrens System. The Yale Law Journal. February 1915. Vol. 24. Issue 4. Pp. 274-285. (In Eng.).

29. O'Connor P. Double Indemnity - Title Insurance and the Torrens System. Queensland University of Technology Law and Justice Journal. June 2003. Vol. 3. Issue 1. Pp. 141-167. DOI: 10.5204/qutlr.v3i1.123. (In Eng.).

30. Patton R. G. The Torrens System of Land Title Registration. Minnesota Law Review. 1935. Issue 19. 2106. Pp. 519-535. (In Eng.).

31. Stoter J., Ploeger H., Roes R., van der Riet E., Biljecki F., Ledoux H., Kok D., Kim S. Registration of Multi-Level Property Rights in 3D in the Netherlands: Two Cases and Next Steps in Further Implementation. International Journal of Geo-Information. 2017. Issue 6. Article 158. Pp. 1-18. DOI: 10.3390/ijgi6060158. (In Eng.).

About the author:

V. A. Boldyrev

Perm State University

15, Bukireva st., Perm, 614990, Russia

ORCID: 0000-0002-1454-6886 ResearcherID: H-1270-2016