Исаак Ньютон как финансовый чиновник

Шаров Константин Сергеевич

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

УДК 330.8+336.02 DOI: 10.24411/2071-6435-2018-10022

Исаак Ньютон как финансовый чиновник

В данной статье рассмотрена деятельность Исаака Ньютона как государственного финансового чиновника, вначале в должности Королевского смотрителя Монетного двора Англии, а впоследствии —директора Монетного двора. Показано, что Ньютон реформировал денежную систему Англии в трех направлениях: успешно провел Великую перечеканку, предложил систему биметаллического стандарта вместо серебряного стандарта, бытовавшего до него, и изменил характер финансовых расчетов внутри страны. Отдельно упомянута деятельность Ньютона как главного обвинителя короны по финансовым преступлениям.

Ньютон видел главную угрозу финансам Англии в выпуске денег без рифленого ребра, что открывало дорогу деятельности фальшивомонетчиков. Показано, что в год своего назначения на должность в Монетный двор (в 1696 г.) Ньютон немедленно настоял, чтобы вся обрезанная серебряная монета была изъята из обращения и заменена на новую, отчеканенную на машинах по инновационным рисункам с применением очень сложного канта на ребре—такой кант было очень сложно подделать в подпольных цехах, поэтому обрезка становилась практически невозможной. Данная мера способствовала стабилизации ситуации с серебряными деньгами в Англии.

Ключевые слова: Ньютон, Монетный двор, Банк Англии, Англия, Казначейство, фунт стерлингов, теория валюты, политэкономия, золотой стандарт, серебряный стандарт, биметаллический стандарт, Монтегю, Великая перечеканка, чеканка, металлические деньги, монеты

К. С. Шаров

Да кто такой этот ваш Ньютон? Он — портной, заклинатель и рабочий на Монетном дворе. Имя ему — наглость и обман.

Джонатан Свифт

Введение

Исаак Ньютон—человек, сумевший оставить о себе добрую славу и память на века не только в физической науке и математике, хотя так до сих пор считает большинство. Помимо этого, он был химиком, историком, лингвистом, экономистом, правоведом, потрясающей глубины теологом, был выдающимся инженером, отлично рисовал, бегло говорил на латыни и греческом, хорошо знал иврит — Ньютон был универсальным мыслителем наподобие великих умов эпохи Возрождения. Так же, как его мало знают с этой стороны, о Ньютоне

практически не говорят как о государственном деятеле. Он не просто так получил рыцарский титул: в течение двух сроков он был членом Палаты общин, 30 лет—Королевским смотрителем (англ. the Warden), а позже и руководителем (англ. the Master) Монетного двора Англии (англ. the Royal Mint of England), а также Главным обвинителем Короны по финансовым преступлениям.

Официальный обмен документами между Исааком Ньютоном и Палатой Монетного двора в Казначействе был частично обобщен в Бюллетенях казначейских документов. Некоторые из них публиковались время от времени официально, например, в Докладе от 21 сентября 1717 года еще при жизни Ньютона, в документах Палаты общин от 8 марта 1813 года и 5 марта 1830 года, или неофициально, как, например, в книгах «Серебряный фунт» Даны Хортон, «Сборник трактатов по финансам» Оверстоуна, «Избранные работы по финансам» лондонского политэкономического клуба, или «Избранные трактаты и документы» Шо [23, с. 218]. Ньютоновские материалы, касающиеся его работы в Монетном дворе, после его смерти в 1726 году перешли по наследству его племяннице Кэтрин Бартон и ее мужу Джону Кондуитту, члену Палаты общин и преемнику Ньютона на посту Директора Монетного двора [8, с. 5].

Цель данной работы — пролить свет на деятельность Исаака Ньютона в качестве финансового чиновника Англии, реформировавшего денежную систему в трех смыслах: человека, успешно проведшего Великую перечеканку, предложившего систему биметаллического стандарта и изменившего характер финансовых расчетов внутри страны.

Почему Ньютон оказался на работе в Монетном дворе?

Многих действительно интересует вопрос, почему ученый, философ и богослов значительную часть своей жизни работал в финансовом учреждении, а не в своей лаборатории? Объяснение этому следующее.

Долгое время Ньютон, кажется, был полностью обойден заслуженным вниманием со стороны как монархов, так и их правительств. Будучи студентом, Ньютон едва-едва перебивался с хлеба на воду, и его матери приходилось присылать ему деньги на еду [26, с. 10]. Не будем забывать, что в Тринити-колледже он учился на правах «стипендиата» (англ. sizar), то есть колледж оплачивал его обучение как крайне талантливого и подающего большие надежды молодого человека, который взамен должен был не только получать отличные оценки, но и выполнять подчас самую низменную работу: мыть полы, чистить посуду, подстригать газоны и прислуживать богатым студентам [26, с. 13—16].

Вернувшись в Кембридж из родного дома в Линкольншире после вспышки чумы 1665—1667 годов, Ньютон стал членом Тринити-колледжа (стипендиатом-исследователем), получая 60 фунтов стерлингов в год, бесплатное проживание в небольшом домике и бесплатный стол в колледже [28, с. 53]. В качестве лука-сианского профессора математики он получал 100 фунтов стерлингов в год [28, с. 54]. Таким образом, до смерти матери в 1679 году доход Ньютона составлял не сильно шикарную сумму в 160 фунтов стерлингов годовых, из которых нужно

было выплатить чуть более 40% налогов. Учитывая, что с 1670 года до настоящего времени фунт стерлингов девальвировал в цене примерно в 350 раз, получим, что доход Ньютона в современных ценах за вычетом налогов был примерно 2 800 фунтов стерлингов в месяц. Много это или мало — пусть читатель решит сам; если учесть, что за проживание и стол платил колледж, вроде бы, неплохо, но для «обладающего божественным умом», как его называли многие современники [27, с. 104], наверно, не так уж и много.

Монархи и их правительства не делали решительно ничего, чтобы финансово возблагодарить великого ученого. Единственная «милость», полученная Ньютоном со стороны Чарльза II,—это разрешение быть профессором Кембриджа без обязательств принимать священный сан. Джеймс II одно время даже хотел подвергнуть Ньютона публичному позору, своего рода гражданской казни, и выгнать его из Кембриджского университета вместе с рядом других профессоров Кембриджа за их противление монаршему распоряжению принять в свои ряды монаха-католика [2, с. 211]. В 1688 году восторжествовала Славная революция, однако несмотря на то, что Ньютон ее активно поддержал, новая власть все так же обходила его своим вниманием. Королева Мария не стремилась вникнуть в дела Королевского общества и познакомиться с его членами, а король Уильям слишком много времени проводил за границей, возглавляя британские армии в Девятилетней войне. Хотя брат Гюйгенса, Константин Гюйгенс, воспитатель короля Уильяма, представил тому Ньютона и всячески расхвалил, представление долгие годы оставалось только формальностью [2, с. 247].

Сложилась ситуация, которая, увы, нередка с талантливыми людьми: вся страна восхваляла Ньютона как «величайшего из гениев», «умнейшего из всех ныне живущих», «обладающего разумом, близким к божественному» [27, с. 104 и сл.], однако сам «величайший» должен был вести довольно скромную жизнь в маленьком кембриджском доме на доход в 160 фунтов стерлингов годовых, из которых, как отмечал сам Ньютон, после выплаты налогов короне иногда более половины уходило на научное оборудование, химические реактивы и книги. Так что, как видим, Ньютону иногда приходилось жить на 1—2 шиллинга в день, то есть в современных ценах, примерно на 500—1 000 фунтов стерлингов в месяц. От Королевского общества Ньютон не получал ни пенни; даже его главный труд «Математические начала натуральной философии» был издан не на средства Общества, которое вместо книги Ньютона проспонсировала издание нового атласа рыб, а на личные средства астронома Эдмонда Галлея, который получил от отца значительное наследство и фабрику по производству мыла [1, с. 128]. В конце концов, для экономии средств Ньютон даже отказался от услуг экономки, предоставив эту роль своей племяннице Кэтрин Бартон безо всякой оплаты [27, с. 130].

Ньютону исполнилось 54 года, и хотя его однокашники, гораздо менее даровитые, чем он, практически все уже были назначены на высокие посты в церкви или на государственной службе, он все еще оставался без какой-либо национальной благодарности.

В какой-то момент Джону Локку, близкому другу Ньютона, удалось добить-

ся назначения Ньютона на должность ректора Королевского колледжа в Кембридже, но колледж отказал на том основании, что ректор колледжа должен быть рукоположен в священнический сан. Другой хороший друг Ньютона Чарльз Монтегю также был членом Тринити-колледжа и Председателем Королевского общества, и именно на его влияние рассчитывал Ньютон при продвижении на почетный пост. Однако его надежды были омрачены долгой задержкой. В одном из своих писем к Локку в начале 1692 году, когда Монтегю, лорд Монмут и Локк делали все возможное, чтобы получить хоть какое-то государственное назначение для ученого, сам Ньютон написал, что он «полностью убежден, что Монтегю, по старой обиде, которую я сам давно считал забытой и ушедшей в прошлое, поступил лживо по отношению ко мне» [2, с. 301 и сл.].

Монтегю после своего назначения канцлером Казначейства в 1694 году, наконец, смог решить вопрос. Он ранее консультировался с Ньютоном по вопросу о перечеканки денег и воспользовался возможностью посоветовать королю Уильяму назначить Ньютона на должность смотрителя Королевского Монетного двора в 1696 году. Письмо Монтегю Ньютону, датированное 19 марта 1695 году, раскрывает подробности назначения: «Я очень рад, что, наконец, могу предоставить вам хорошее доказательство моей дружбы и продемонстрировать то уважение, которое король имеет к вашим достоинствам. Г-на Овертона, смотрителя Монетного двора, перевели на должность одного из уполномоченных Таможни, и король обещал мне сделать мистера Ньютона смотрителем Монетного двора. Эта должность является самой подходящей для вас, это одно из главных лиц в Монетном дворе, и стоит иметь в виду, что годовой доход будет пять или шесть сотен, и что эта должность не потребует от вас больших затрат времени и сил, вы сможете затрачивать столько сил, сколько захотите сами. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали в срочном порядке, а я тем временем позабочусь о вашем назначении... Позвольте мне встретиться с вами, как только вы приедете в город, чтобы я мог провести вас во дворец поцеловать руку короля» [28, с. 210].

Некоторые завистники говорили, что Монтегю составил Ньютону протекцию из-за длившейся некоторое время любовной связи между Монтегю и племянницей Ньютона [28, с. 208]. Полагаем, при всей справедливости констатации данного факта, к моменту назначения Монтегю давно не поддерживал отношений с Кэтрин Бартон и, следовательно, вряд ли помогал бы Ньютону лишь из этих соображений. Похоже, роль здесь сыграла именно давняя дружба двух кембриджских студентов и очень тесное знакомство, ведь Монтегю в те годы был президентом Королевского общества, а Ньютон — его членом. К тому же Монтегю был прекрасно осведомлен о деловых качествах Ньютона и его потрясающей работоспособности.

Монетный двор Его Королевского Величества Уильяма

Так или иначе, Монтегю был точен в том, что чиновники Монетного двора почти все без исключения в те годы получали зарплату от короны ни за что — должности старших чиновников Монетного двора, включая должность Коро-

левского смотрителя, на которую был назначен Ньютон, считались синекурами. Похоже, отчасти из-за этого финансы Англии пришли в крайне плачевное состояние к концу XVII века.

В те годы Банк Англии был «незрелым птенцом» — он был создан только в 1694 году и занимался лишь субсидированием короны для продолжения войны с Францией, а настоящим финансовым регулятором был Монетный двор, который располагался в Королевском Тауэре и являлся подразделением Казначейства, или «Палаты шахматной доски» (англ. the Exchequer), руководителем которой как раз и был Чарльз Монтегю в момент назначения Ньютона. Практически все функции центрального банка тогда возлагались на Монетный двор: поддержание курса национальной валюты, регулирование количества денег в обращении, выпуск новых денег, изъем из обращения старых, контроль инфляции, расчеты наличностью с банками.

В 1662 году, после того, как предыдущие попытки ввести машинную чеканку монеты в Британии потерпели неудачу, Чарльз II после Реставрации выпустил указ об оснащении Монетного двора всей необходимой техникой [4, с. 384; 7, с. 24]. Несмотря на введение новых монет, отчеканенных машинным способом, так же, как и старые изготовленные вручную монеты, они стали сильно страдать от подделок и обрезки. Для борьбы с этим в некоторые монеты во времена Чарльза был по краю добавлен латинский текст «Decus et tutamen» (лат.— украшение и защита) [7, с. 24].

После Славной революции 1688 года Парламент взял под свой контроль Монетный двор Короны, который с тех пор стал действовать как независимый финансовый регулятор Англии, чеканящий деньги от имени правительства, но напрямую не подчиняющийся монарху.

Ньютон: новое положение—новые возможности

Монтегю несколько ошибался в отношении зарплаты Королевского смотрителя Монетного двора. Спустя несколько месяцев после своего назначения Ньютон не столько от алчности, сколько от задетого честолюбия, написал в Казначейство петицию о восстановлении верховенства Королевского смотрителя, который вот уже в течение сорока лет с эпохи Чарльза II не был главным чиновником Монетного двора [5, с. 136]. Помимо того, что Ньютон жаловался на невозможность проведения необходимых реформ Монетного двора в его текущей должности, он также сетовал, что его зарплата составляет всего 400 фунтов стерлингов в год, причем теперь, в отличие от Кебриджа, он должен самостоятельно оплачивать дом в размере около 50 фунтов стерлингов в год, как государственный чиновник платить 50-процентный подоходный налог, а его льготы на топливо (уголь) от государства составляют всего лишь 3 фунта 12 шиллингов в год, и этих сумм недостаточно для его поддержки на данной должности. Монтегю сразу же пошел Ньютону навстречу, и приказами лордов Казначейства от 16 июня 1696 года было определено, что Ньютону устанавливается зарплата такая же, как и директору Монетного двора, то есть в 500 фунтов стерлингов в год, однако, что гораздо важнее, была

сделана оговорка, что сверх этой суммы, как и директор, Ньютон мог получать определенный процент с каждой отчеканенной монеты [5, с. 137].

С этого момента для Ньютона начинается совсем другая эпоха в финансовом плане. Надо отметить, что биографы ученого приводят совершенно разные цифры зарплаты Ньютона в должности директора Монетного двора, в ранг которого Ньютон был произведен в 1699 году. Суммы разнятся феноменально: от 1 000 до 5 000 фунтов стерлингов в год [12, с. 118]. На самом деле, в этом заключается неточность. Оклад Ньютона в качестве директора равнялся 500 фунтов стерлингов в год («на руки» 250 фунтов стерлингов), а все суммы сверх данной он получал за количество отчеканенных на станках монет как процент от их номинала. Учитывая письма и документы ньютоновских архивов, количество и номинал отчеканенных денег, можно примерно оценить, что доходы Ньютона колебались в пределах от 700 до 7 000 фунтов стерлингов в год со средним значением около 4 000 фунтов стерлингов (до вычета налогов) [21, с. 307]. В современных ценах это 1 миллион 400 тысяч фунтов в год (что примерно равно годовой зарплате директора транснационального банка). Удивительно, что предыдущие начальники Монетного двора не выбивались слишком сильно за пределы, положенные окладом [21, с. 280—305], что, вероятно, может говорить только об их лени. Ньютон же вполне ясно понял, что, согласно распоряжению Казначейства, чем больше он работает, тем больше зарабатывает.

При этом Ньютон мало того, что никогда в жизни не был за границей, так он еще и практически никогда не отдалялся от треугольника Лондон — Кембридж — Вулсторп (его родной маленький городок). Так что, получив финансовую свободу, он наконец-то смог заняться меценатством в крупных размерах.

Известно, что Ньютон не отказывал практически никому, даже когда был бедным студентом. Сейчас же, после того, как его доходы стали значительными, он стал спонсором Королевского научного общества, на свои деньги оборудовал Королевскую обсерваторию, огромную библиотеку Королевского общества, оказывал помощь всем талантливым молодым ученым, выдавая, как бы мы сейчас сказали, частные гранты на проведения ими философских, богословских и научных работ, а также на издательство их работ и организацию лабораторий практически по всей стране, чем даже превзошел щедрость своего друга и патрона Монтегю [10, с. 212]. Помимо всего прочего, он значительные суммы жертвовал церкви Англии, сиротским приютам и организациям помощи вдовам, оставшимся без средств к существованию [10, с. 212—215]. И уж совсем удивительно, он часто давал деньги совершенно незнакомым людям просто потому, что они у него просили [10, с. 216].

Великая перечеканка

Хотя пост Королевского смотрителя, а также директора Монетного двора были синекурами для предыдущих оккупантов, Ньютон воспринял свое назначение более чем серьезно, так что Монтегю даже не подозревал, как он ошибся, когда в письме Ньютону, процитированному мной чуть выше, говорил, что ра-

бота не будет отнимать у того много времени и сил, лишь ровно столько, сколько будет оставаться у Ньютона после его научной деятельности.

К моменту назначения Ньютона фунт как национальная английская валюта был серьезно ослаблен из-за повальной обрезки (отсечения части монеты по краю) и подделки во время Девятилетней войны [23, с. 225]. В Англии тех лет царил разгул финансового мошенничества. На ребро монет не наносился никакой рисунок, и край монеты не срезал только ленивый. Срезы серебра потом продавали на черном рынке фальшивомонетчикам или теневым барыгам-контрабандистам. Фальшивомонетчики переплавляли их и «выпускали» свои подделки, а контрабандисты сбывали серебро в слитках на континент и по цене ниже рыночной продавали французам, своим врагам, с которыми шла война. Ситуация усугублялась еще тем, что к концу века наметился арбитраж серебра: в Англии серебро стоило меньше, чем в Париже и Амстердаме. Соответственно, вывоз этого металла контрабандой в слитках на континент с течением времени только усилился. По оценкам Ньютона, через год после его вступления в должность около 12% всех серебряных денег, ходивших в обращении в Англии, были фальшивыми, а из оставшихся обрезка серебряных монет в национальном масштабе составляла около 48% от их суммарного веса [20, с. 207]. Давайте задумаемся: больше половины денег было украдено у своего государства народом Англии!

Правительство Стюартов предпринимало определенные шаги для выпуска более качественных монет и до Ньютона, однако выпуск новых серебряных денег был настолько незначителен, что население просто бойкотировало его: новые монеты, которые было сложнее подделать или обрезать, быстро продавались подпольщикам по цене слегка выше номинала (продавец таких денег оказывался в прибыли), а подпольщики, переплавив новые монеты в слитки, вывозили его на континент, где продавали оптом очень выгодно для себя.

К тому же сложилась уникальная ситуация, похожей на которую невозможно найти ни в одной стране ни в один исторический период: в Англии в конце XVII века в ходу наряду с монетами Стюартов продолжали оставаться в ходу обрезанные старые-престарые монеты. При расчетах внутри страны могло использоваться уникальное старье наподобие монет Плантагенетов времен Столетней войны, а иногда — и намного более старое [20, с. 207]. Чего только нельзя было найти в карманах и кошельках того времени! Для расчетов принимались монеты, выпущенные когда угодно без ограничения срока давности: коня на ярмарке можно было купить за серебряную чеканку главы империи викингов Кнута Великого (XI век), а овощи на рынке—за практически стертые монеты времен уэссекского короля Альфреда Великого (IX век) [20, с. 208]. Две трети серебряных монет в обращении в 1696 году относились к выпускам при Тюдорах доелизаветинских времен. Нумизматы совершенно не интересовались такими редкостями, рыночная стоимость которых, с точки зрения здравомыслящего человека, должна была бы быть просто колоссальной уже во времена Ньютона. А их стоимость была номинальной. Один шиллинг IX века шел за 1 шиллинг XVII века, причем все было жутко обрезано и испорчено, монеты были не кру-

глыми, а совершенно непонятной формы после всех обрезок, откусов, заточек и спилов.

Весь масштаб этого безобразия нам сейчас трудно оценить. Чтобы хотя бы немного представить ситуацию с валютой и расчетами внутри страны в Англии в конце XVII века, давайте проведем аналогию. Давайте вообразим, что сейчас, в России 2018 года, две трети денег, бытующих в обращении,—это царские рубли Александра II, но также в ходу монеты Алексея Михайловича, Ивана Грозного, а иногда расчеты проводятся серебром Владимира Мономаха и время от времени — Рюрика и вещего Олега.

С одной стороны, это говорит о том, что в Англии уровень инфляции оставался многие столетия практически на нулевом уровне, фунт не девальвировал, и не было никаких официальных деноминаций за 1000 лет его существования. Это делает фунт уникальным на фоне всех остальных национальных валют, для которых историческая инфляция была существенной даже в ситуации отсутствия бумажных денег. Но, с другой стороны, ситуация хождения в Англии в качестве средства обмена и покупки не просто старых, а древнейших денег, была, естественно, ненормальной. Мало того, что в результате этого беспорядка Англия потеряла практически все старые монеты, историческую и культурную ценность которых нельзя переоценить, так еще и функционировала целая преступная индустрия, которая грозила полностью разрушить как финансовую систему Англии, так и ее международный авторитет.

Не будет преувеличением сказать, что ситуация с серебряными деньгами приблизилась к настоящей катастрофе из-за мошенничества и бесхозяйственности Казначейства в период Реставрации Стюартов [9, с. 112], но была спасена во многом личным вмешательством Ньютона [3, т. 2, с. 150 и сл.].

Ньютон был поражен уровнем разброда и шатания в финансовой сфере и увидел главную угрозу экономике страны в выпуске денег без рифленого ребра. Он уже в 1696 году немедленно настоял, чтобы вся обрезанная серебряная монета была изъята из обращения и заменена на новую, отчеканенную на машинах по инновационным рисункам с применением очень сложного канта на ребре—такой кант было очень сложно подделать в подпольных цехах, поэтому обрезка становилась практически невозможной [15, с. 56] — это было началом Великой серебряной перечеканки 1696 года, или просто Великой перечеканки. Химические и математические познания Ньютона, особенно навыки твердофазного синтеза, оказались весьма полезными при ее проведении [29, с. 200]. Процесс перечеканки начался под непосредственным руководством Ньютона в 1696 году и растянулся примерно на два года.

Ньютону удалось провести колоссальную работу. По распоряжению короля Уильяма, в действительности составленному Ньютоном, в Бристоле, Честере, Эксетере, Норидже и Йорке были открыты местные Монетные дворы для оказания помощи Лондону в работе по Великой перечеканке. Между 1696 и 1699 годами выпуск новых серебряных денег, крайне защищенных от подделки и обрезки, составил 5 106 019 фунтов стерлингов по сравнению с 3 302 193 фунтами

стерлингов, отчеканенными за предыдущие 35 лет, и из оборота было изъято около 95% бракованной серебряной наличности [5, с. 140].

Старая бракованная монета обменивалась по весу, а не номинальной стоимости — в противном случае в государстве попросту бы не хватило средств для расчета со своим населением. Причем такой обмен был вполне честным с точки зрения морали и религии: чем больше человек обрезал денег, обворовывая свое государство, тем меньше он получал в конце при обмене. 10 июня 1696 года было выпущено распоряжение Казначейства, согласно которому все банки и сборщики государственных налогов должны были принимать испорченные серебряные деньги в размере пяти шиллингов и восьми пенсов за тройскую унцию серебра [22, с. 220, 224]. При этом населению было предписано за три года сдать официальным лицам все исторические раритеты, о которых речь шла выше, и получить взамен современные деньги по весу. После обмена было запрещено вести расчеты внутри страны деньгами, выпущенными до правления Чарльза II, то есть монеты от Протектората до короля Артура, а точнее — саксонских вождей, должны были быть сданы представителям Монетного двора, имевшим офисы по всей стране. Кстати, этой мерой Ньютон сохранил для потомства хотя бы некоторые исторические монеты. Закончился обмен вместе с окончанием Великой перечеканки в 1699 году.

Вместе с обменом и перечеканкой Ньютон настоял на введении ряда запретительных юридических мер: теперь бракованной и/или старой монетой было запрещено расплачиваться с официальными организациями, такими как почта или система транспорта, с банками, с церковью, а что самое главное—испорченными деньгами запрещено платить налоги в казну [6, с. 150]. Нарушителям полагались крайне высокие штрафы и даже взятие под стражу с обвинением в уголовном преступлении.

Конечно, дело фальшивомонетчиков и обрезчиков продолжалось и дальше, после реформы Ньютона (предела человеческой глупости и жадности нет, как заметил сам сэр Исаак), однако в гораздо меньшем масштабе. Так же и деньги, отчеканенные при «царе Горохе», изредка, да попадались в частных расчетах между людьми, однако все это теперь делалось редко и от случая к случаю, а вектор изменения мышления большинства был намечен.

Поэтому, несмотря на многие нелестные отзывы по поводу Великой перечеканки, например, историка и политика Маколея, а также исследователей теории валюты, например, МакКаллоха или Шо, и, что удивительно, даже исследователей творчества Ньютона, таких как Крейг [23, с. 241], полагаем, что Великая перечеканка Ньютона была настоящим успехом, которая убрала дамоклов меч, нависший над финансовой системой Англии.

Чеканка медных денег

Еще одной заботой Монетного двора под управлением Ньютона (в 1699 году он стал его директором) была чеканка медной монеты. Время от времени в те годы вставал вопрос о достаточности или избыточности валюты для небольших

транзакций, поскольку Англия не располагала монетами для очень малых операций. Это приводило к задержке развития сельского хозяйства и мелких предприятий: например, чтобы купить молоко и хлеб, необходимо было оформлять маленькую оптовую партию на 1 серябряный пенни.

Серебряный пенни был самой мелкой монетой до правления Эдварда I за исключением быстро вышедшего из употребления полупенсовика еще в саксонские времена. Эдвард прославился не только войнами с шотландцами, но и введением мелкой монеты в обращение. Затем чеканка серебряного полупенса и фартинга (И пенни) была прекращена, для последнего — во время царствования Эдварда VI, а для первого—Джеймса I. Во времена короля Джеймса было дано королевское разрешение на чеканку медных фартингов, но только лишь в царствование Чарльза II Монетный двор приступил к практическому воплощению данной затеи, когда в оборот были выпущены медные, а позже оловянные полупенсовики и фартинги [7, с. 42].

Медный пенни не чеканился до 1797 года и был заменен бронзовым пенни в 1860 году. Поэтому его, как и серебряный флорин, впервые выпущенный в 1849 году, можно считать относительно недавней британской монетой.

Политика Казначейства до Ньютона относительно выпуска мелкой монеты была непоследовательной. Когда монеты с оловом оказались неудовлетворительными (они были очень гибкими и из-за этого крайне быстро теряли отчеканенное изображение), в 1693 году частным лицам была выдана лицензия на выпуск определенного количества болванок для медных полупенсовиков и фартингов, которые были бы впоследствии отчеканены в Монетном дворе по трафаретам. Лицензия была прервана актом Парламента уже в течение первого года выпуска на том основании, что, с точки зрения парламентской комиссии по финансовым делам, для обращения это была излишняя монета. В 1701 году, уже при Ньютоне, приостановка чеканки по этому парламентскому акту истекла, и встал вопрос, что же делать дальше: чеканить или не чеканить мелкую монету, какую и из какого металла?

Чтобы все упорядочить в этом вопросе, Ньютон изъял из оборота все новые оловянные монеты и старые медные монеты, часть из которых была еще допотопной, сделанной вручную мелочью и датировалась доелизаветинскими временами.

В результате своего анализа Ньютон пришел к выводу, что потребности в меди в стране не превышают 117 600 фунтов стерлингов [23, с. 237]. В 1702 году Ньютон предложил ввести медный грот (4 пенса), пенни, полупенсовик и фартинг, однако практическая работа не пошла. Ньютон не хотел выпускать бронзовые монеты, особенно грот, аргументируя это тем, что такая мера будет на руку фальшивомонетчикам, поскольку проверить качество бронзового сплава на порядок труднее, чем чистой меди. Также он был против пенни из сплава серебра с медью, поскольку это истощало бы запасы серебра в стране. Единственной альтернативой остался выпуск чисто медных денег, но конные мельницы Монетного двора были недостаточно мощными, чтобы сбрасывать тяжелые

чисто медные обрезы и обеспечивать необходимое давление в приводах прессов, поскольку медь более твердая и менее ковкая, чем серебро и золото. Эксперимент, к сожалению, не удался. В итоге, после ряда неудачных попыток модифицировать оборудование, Ньютон уступил давлению Казначейства и дал согласие на закупку медных болванок у частных лиц (как мы помним, это была мера, предложенная еще при короле Уильяме в 1693 году) с последующей чеканкой на станках Монетного двора для выпуска медных полупенсковиков и фартингов. Процесс был запущен в 1717 году и продолжался до 1725 года. В общей сложности за эти годы медной мелочи было начеканено на сумму 30 788 фунтов 17 шиллингов 2 пенса [19, с. 456].

Хотя Ньютон не смог справиться с решением практической задачи создания новых мельниц — как мы знаем, это стало возможным только после изобретения парового двигателя в конце XVIII веке, он, тем не менее, разработал базовые принципы выпуска медных монет, которые были успешно применены через сто лет.

Во-первых, номинальная стоимость медных монет должна быть равна не себестоимости содержащегося металла, как в случае серебряных и золотых монет, а себестоимости металла плюс себестоимости изготовления и, пока не возражает Казначейство, себестоимости их распределения по банкам, почте и иным организациям. Этот принцип укладывался в общую схему Ньютона выпускать деньги с себестоимостью материала ниже их номинала — по этой причине он и предложил тестовый выпуск бумажных денег. Сама по себе эта мера была революционной даже для металлических денег, при которой медь стоила только половину номинала. Здесь же, чтобы не допустить крайнего обесценивания мелочи в английских колониях (поскольку в номинал придется включить стоимость доставки морем в Америку и Вест-Индию), Ньютон предложил ввозить в Америку медные слитки, затем уже в Америке частные лица должны были производить болванки, а местные Монетные дворы на своем оборудовании после этого чеканили бы сами монеты. Такой сценарий позволил бы сократить падение стоимости медных денег при доставке в колонии в 7—8 раз [19, с.461].

Во-вторых, никакой сплав не следует добавлять к меди, так как это снизит рыночную стоимость самой меди помимо того, что сделает монеты более удобными для подделки. Медь не должна быть в монетах в виде бронзы или латуни, поскольку это увеличило бы стоимость теста на подлинность, но должна быть чистой хотя бы на 95%, чтобы монеты проходили простую проверку.

В-третьих, выпуск меди не должен быть слишком большим и должен быть ограничен статистическими потребностями обращения, введение медных монет должно быть постепенным и прекращено, если появятся сигналы перевыпуска.

В-четвертых, расчеты медью должны проводиться только в суммах не более 6 пенсов, то есть 0,5 шиллинга.

В-пятых, рисунок на монетах должен был быть постоянным, чтобы не допускать увеличение себестоимости медных денег, поскольку изменение дизайна рисунка неминуемо приведет к проектированию новых дорогих трафаретов.

Ирландский вопрос

В Ирландии надобность в мелкой монете была еще больше, чем в Англии, но Монетный двор в Дублине не мог чеканить медную монету по тем же причинам, что и в Лондоне, а чеканить ирландскую мелочь в Англии было бы крайне невыгодно короне. Поэтому Ньютон дал негласное одобрение и фактически закрыл глаза на то, что в 1722 году герцогиня Кендал, любовница короля Джорджа I, стала активно продвигать своего протеже, живущего в Дублине английского промышленника Уильяма Вуда, для того, чтобы ему был выдан эксклюзивный патент на чеканку меди. Король проконсультировался с Ньютоном, тот по тем или иным причинам дал одобрение (возможно, Ньютон отчасти хотел улучшить недобрые отношения с королем), патент Вуду был выдан, и процесс чеканки запущен.

Но тут в ситуацию вмешались недоброжелатели Ньютона архиепископ Кинг, лорд Аберкорн и лорд Миддлтон и подняли настоящий скандал, разжигателем и вдохновителем которого выступил острослов Джонатан Свифт. Он обвинил короля, Вуда, Кендал и Ньютона в сговоре и потребовал у Парламента начать расследование обстоятельств дела, почему именно Вуду были даны преференции, хотя он не ирландец, а англичанин (самое любопытное, что Свифт был также не ирландец, а англичанин, но когда наступала возможность выступить против англичан, он всегда был тут как тут). Парламент распорядился, чтобы Казначейство провело анализ монет Вуда и предоставило официальный отчет. Ньютон в результате анализа установил, что взятые наугад для исследования монеты Вуда все были полновесны, однако вес сильно колебался, не спускаясь, тем не менее, ниже необходимого предела [16, с. 101 и сл.]. Качество меди, как установил Ньютон, было того же качества, как и в медных монетах, отчеканенных в Дублине ручным способом при Чарльзе, Джеймсе и Уильяме и Мэри (при королеве Анне медные монеты в Ирландии не чеканились), а именно, содержание меди в монетах не ниже 85% [16, с. 102].

В номере дублинской газеты «Почтальон» от 31 июля 1724 года был полностью напечатан отчет Ньютона [16, с. 102], однако это не исчерпало скандала, и Свифт продолжал свои нападки, отравив последние годы жизни сэра Исаака насколько это было возможно. При этом «острослов» не скупился на выражения, публично обзывал Ньютона бранными словами, обвинял в коррупции, а в конце вывел в своих «Путешествиях Гулливера» в образе ученого-математика из летающего королевства Лапута.

Заключение

Безусловно, Исаак Ньютон в должности финансового чиновника сделал очень много для своей страны. Но была ли его работа в Монетном дворе в конечном счете полезной для него самого?

Похоже, что начал он свою 30-летнюю деятельность в Монетном дворе, руководствуясь, прежде всего, соображениями личной выгоды — финансовой и карьерной. Но в результате, когда он начал работать чиновником, эти соо-

бражения почти немедленно ушли на второй план, и он показал себя экономически и финансово подкованным и дальновидным человеком, экономистом не в меньшей степени, чем ученым, богословом или философом. Джон Мей-нард Кейнс назвал Ньютона «одним из величайших и самых эффективных наших госслужащих» [14, с. 30], а это, не будем забывать, отзыв человека, который управлял финансами Великобритании во время Первой мировой войны.

В 1701 году Ньютон отказался от своей лукасианской кафедры математики, которую занимал в течение половины своей жизни, в пользу своего ученика Уильяма Уистона. Но будет крайне неправильным сказать, что Ньютон, став госслужащим, отказался от науки. Остается только удивляться, как у него хватало на все времени: на математику, физику, химию, богословие, исторические обзоры и анализы, на создание теории биметаллического стандарта, на юридическую и политическую деятельность, на исполнение обязанностей Председателя Королевского общества—и это все, как бы мы сейчас сказали, в свободное от работы время.

Новая работа дала Ньютону, кажется, все, чего он сам желал: востребованность страной, политическую известность, прекрасный доход, высокое положение. Он стал, в среднем, получать, учитывая процент от чеканки, в 25 раз больше, чем имел, будучи профессором математики в Кембридже. Только приехав в Лондон, он с головой погрузился в вихрь политической и светской жизни. Нет, он не переставал быть гением мысли, но он стал в первую очередь бюрократом, а уже потом — мыслителем.

За год до назначения Ньютон сетовал своим друзьям на скудость своего финансового положения. Став чиновником, он превратился в богатого человека. Но как он, в конечно счете, распорядился этими деньгами? Помимо безусловно положительного благородства и щедрости, которые он проявил к очень многим, помимо более чем достойного приданого, которое он собрал своей племяннице Кэтрин, когда выдавал ее замуж за Джона Кондуитта, он все потерял, вложив колоссальную сумму денег—все, что заработал на госслужбе за 20 лет — в Компанию Южных Морей [17, с. 177—180]. Компания обещала сверхприбыли и многим лондонцам казалась лучшим вложением изо всех существующих. Самое интересное, что она не была дутой финансовой пирамидой, она обещала доходы за счет торговли в Южной Америке, но тайно торговала рабами и консолидировала госдолг Великобритании [17, с. 178]. Ньютон купил акции компании летом 1719 года на 3 000 фунтов стерлингов, и в апреле 1720 года, на пике раздувания пузыря, получил за них 7 000 фунтов стерлингов. Тогда он вложил сверх этих денег дополнительные 40 000 фунтов — все, что имел на тот момент,—купив акции по высокой цене, и через полгода, когда пузырь лопнул, а все вкладчики разорились, не смог выручить за свои акции, превратившиеся в обыкновенные бумажки, даже 40 шиллингов [17, с. 180]. Именно тогда он сказал: «Я могу рассчитать движения небесных тел, но не безумие толпы» [17, с. 180; 25]. В современных деньгах Ньютон потерял около 15 миллионов фунтов.

Он критиковал жадность людей, но сам попался на ее удочку; он порицал

славолюбие, но сам пал его жертвой; он презирал мнение света и тщеславие, но, живя в Лондоне, стал светским человеком до кончиков ногтей, тратя огромные суммы на костюмы и парики; он смеялся над стремлением людей к власти, но его обширная переписка показывает, что он был не просто доволен, а очарован своим новым лондонским положением, когда он мог просто так, без приглашения, в любое время прийти к своей замечательной подруге королеве Анне и получить от нее все, что хотел (не поймите меня неправильно). Ньютон попался в капкан, от которого в свою бытность в Кембридже он предостерегал всех своих друзей.

В конце своей жизни, в 1725 году и за год до смерти, уже после разорения, Ньютон признался, что все было сном и фальшью, а истина осталась в далеком 1696 году в его тихом и скромном доме в Кембридже, а может быть, даже в скудном материнском домике в Линкольншире [11, с. 210; 25]. В конце концов, «чудесные годы» Ньютона, anni mirabilis, по его выражению,—то время, когда он сделал в науке столько, сколько никогда впоследствие,—прошли именно в этом домике, а не в вихре и суете лондонской жизни.

Так принесла ли в итоге счастье самому Ньютону его работа финансовым чиновником — работа, которая точно принесла счастье всей Англии?

Литература

1. Ackroyd P. Isaac Newton. London, 2006. 176 р.

2. Andrade E. N. C. Isaac Newton. New York, 1950. 458 p.

3. Brewster D. Memoirs of the Life, Writings, and Discoveries of Sir Isaac Newton, in 2 vols. Edinburgh, 1855.

4. Challis C. E. A new history of the Royal Mint. Cambridge, 1992. 806 p.

5. Craig J. Isaac Newton and the counterfeiters // Notes and Records of the Royal Society. Vol. 18. 1963. Pp. 136-145.

6. Craig J. Isaac Newton crime investigator // Nature. Vol. 182. 1958. Pp. 149-152.

7. Craig J. Newton at the Mint. Cambridge, 1946. 128 p.

8. Dry S. The Newton Papers: The Strange and True Odyssey of Isaac Newton's Manuscripts. Oxford, 2014. 238 p.

9. Fay C. R. Newton and the gold standard // Cambridge Historical Journal. Vol. 5. 1935. Pp. 109-117.

10. Feingold M. The Newtonian Moment: Isaac Newton and the Making of Modern Culture. Oxford, 2004. 240 p.

11. Hall A. R. Isaac Newton: Eighteenth Century Perspectives. Oxford, 1999. 228 p.

12. Iliffe R. A very short introduction to Isaac Newton. Oxford, 2007. 160 p.

13. Jevons W. S. Sir Isaac Newton and bimetallism // H. S. Foxwell (ed). Investigations in currency and finance. London, 1884. Pp. 330-360.

14. Keynes J. M. Newton, the Man // Newton Tercentenary Celebrations. Cambridge, 1947. P. 30.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

15. Levenson Th. Newton and the Counetrfeiter: the Unknown Detective Career of the World's Greatest Scientist. London, 2011. 99 p.

16. Lynall G. Swift's Caricatures of Newton: 'Taylor', 'Conjurer' and 'Workman in the Mint' // H. Bloom (ed). Johnathan Swift's Gulliver's Travels New Edition. New York, 2009. Pp. 101-117.

17. Manuel F. E. A portrait of Isaac Newton. Cambridge, Mass., 1968. 320 p.

18. Newton: Texts, Backgrounds, Commentaries / Cohen, I. B. and Westfall R. S. (eds). New York, 1995. 436 p.

19. Roberts G. E. Newton in the Mint // History of Science Society, Sir Isaac Newton 1727—1927: A Bicentenary Evaluation of His Work. London, 1928. Pp. 277-298.

20. Roseveare H. The Treasury. The evolution of a British institution. London, 1969. 514 p.

21. Roseveare H. The Treasury 1660—1870. The foundations of control. London, 1973. 610 p.

22. Salmon Th. The Chronological Historian. London, 1723. 472 p.

23. Shirras G. F., Craig J. Sir Isaac Newton and the currency // Economic Journal. Vol. 55. 1945. Pp. 217-241.

24. The Cambridge Companion to Newton / Cohen, I. B., Smith G. E. (eds).— Cambridge, 2016. 530 p.

25. The Correspondence of Isaac Newton, ed. by H. W. Turnbull, J. F. Scott, A. R. Hall and L. Tilling. Published for the Royal Society. Cambridge, 1959-1977. 1120 p.

26. Verlet L. La malle de Newton. Paris, 1993. 492 p.

27. Westfall R. Never at Rest: A Biography of Isaac Newton. Cambridge, 2015. 345 p.

28. Westfall R. S. The Life of Isaac Newton. Cambridge, 1993. 353 p.

29. Westfall R. S. The Role of Alchemy in Newton's Career // M. L. Righini Bonelli and W. R. Shea (eds). Reason, Experiment, and Mysticism in the Scientific Revolution. London,1975. Pp. 189-232.

References

1. Ackroyd P. Isaac Newton. London, 2006, p. 176.

2. Andrade E. N. C. Isaac Newton. New York, 1950, p. 458.

3. Brewster D. Memoirs of the Life, Writings, and Discoveries of Sir Isaac Newton, in 2 vols. Edinburgh, 1855.

4. Challis C. E. A new history of the Royal Mint. Cambridge, 1992, p. 806.