Научная статья на тему 'ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН ГЁТЕ (1749–1832) В РЕЦЕПЦИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ (по страницам парижской газеты «Последние новости», 1920–1940)'

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН ГЁТЕ (1749–1832) В РЕЦЕПЦИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ (по страницам парижской газеты «Последние новости», 1920–1940) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
215
32
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН ГЁТЕ (1749–1832) В РЕЦЕПЦИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ (по страницам парижской газеты «Последние новости», 1920–1940)»

ЮБИЛЕИ

Т. Г. Петрова

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН ГЁТЕ (1749-1832) В РЕЦЕПЦИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ (по страницам парижской газеты «Последние новости», 1920-1940)

Рецепция творчества Гёте в литературной критике русского зарубежья - тема весьма мало исследованная. Начало ей было положено в статьях Г.В. Якушевой1 и позднее намечено В.В. Сорокиной2, обратившейся к берлинской периодике. Задача настоящей статьи - выявить и рассмотреть отзывы русской литературной критики о жизни и творчестве великого немецкого писателя, публиковавшиеся в наиболее влиятельной эмигрантской газете «Последние новости» за весь период ее издания. Эта самая читаемая эмигрантская газета выходила в Париже ежедневно с 27 апреля 1920 по 11 июня 1940 г. Всего вышло в свет 7015 номеров3. С 1 марта 1921 г. газета стала органом Республиканско-демократического объединения и начала выходить под редакцией П.Н. Милюкова4. «Последние новости», поставившие задачу объединения демократических слоев эмиграции, быстро стали большой газетой европейского типа, продолжавшей в то же время лучшие традиции дореволюционной русской печати - не только ежедневно сообщать новости, но и уделять большое внимание вопросам публицистическим, просветительским и литературно-критическим.

Постоянное внимание в газете уделялось классическому наследию - и не только русской литературы. С именем И.В. Гёте (17491832), как нам удалось установить, во всем комплекте номеров газеты связано около 40 материалов. При этом подавляющее большинство их приходится на 1932 г. - когда во всем мире отмечалось 100-летие со дня смерти великого писателя. Только за этот год в газете опубликовано 16 различных материалов, связанных с Гёте.

ПЕТРОВА

Татьяна

Георгиевна,

старший

научный

сотрудник

ИНИОН РАН

205

Они шли в газете с января по август. Это рецензии новых книг о Гёте, информационные материалы, связанные с проведением торжеств, и большие статьи. 19 марта 1932 г. литературное объединение молодых эмигрантских поэтов Парижа - «Перекресток» - провело вечер, посвященный Гёте. С докладами выступили Владимир Вейдле «Гёте и всемирность» и Илья Голенищев-Кутузов «О "Фаусте"»5, а Нина Берберова читала стихи Гёте. В день смерти - 22 марта - в «Последних новостях» были опубликованы: стихотворение А. Чёрного «Гёте», информационная заметка «Столетие со дня смерти Гёте (1832 - 22 марта - 1932)» и статья В. Вейдле «Гёте и всемирность»6. В следующих номерах газета информировала о том, как отмечают гетевские дни памяти в Германии (Веймар, Берлин), за границей во всем мире7, в Москве8. Рассмотрим наиболее характерные материалы за весь 20-летний период существования газеты и наметим здесь определенные темы.

Первым из этих материалов, обозначивших свой сюжет (или тему), оказалась статья М. Цетлина «Толстой и Гёте»9. На страницах газеты было отмечено 10-летие со дня смерти Л.Н. Толстого. В этой статье М. Цетлин заметил, что оба писателя были «великими язычниками»: Гёте - сознательным поклонником классической древности; Толстой - бессознательным, более «древним» (как доказывал это еще Мережковский). М. Цетлин усматривал сходство творчества Толстого и Гёте в «крайнем субъективизме их произведений»: оба «говорили только о своей душе, но бесконечная объективная значительность души делала это субъективное творчество таким универсальным, таким нужным для всего человечества». «Из этого же сосредоточия на своей душевной жизни, -по мнению критика, - вытекала общая им обоим любовь к дневникам и автобиографии, по-немецки систематизированная и культивируемая у Гёте, и несколько хаотическая у боровшегося со всем слишком личным в себе Толстым». Но «основное 206

русло их душевной и творческой жизни коренным образом различно»: если у Гёте, полагает М. Цетлин, вся его лирика, драмы и романы - «это история души, жаждущей абсолютной полноты познания и переживания», то основа толстовского творчества такая же по напряженности и силе жажда, но не познания, а «абсолютной праведности, царства Божия на земле». Общая им, как художникам, особая правдивость и простота, чуждость романтики, риторики, сентиментальности. Но в этой высокой правдивости «они полярны: Толстой в изображении душевной жизни стремился разоблачить всякую ложь, разбить всякие условные формы, дойти до голой правды, сбросить все оболочки».

И если Гёте «познал великую гармонию, погрузив душу в холодное бесстрастие, то, отдавшись единой страсти, достиг Толстой своего великого просветления»10, - заключал М. Цетлин.

В течение всей своей жизни Толстой читал и перечитывал Гёте, отношение к которому у русского писателя со временем менялось. И в конце жизни Толстой так сформулировал свое неприятие немецкого гения: «Гёте чужд и враждебен мне, ибо он - язычник»11.

Эта проблема «Толстой и Гёте» волновала в эти же годы не только русского эмигрантского критика, но и немецкого писателя - Томаса Манна. 11 сентября 1921 г. в Любеке состоялась ставшая знаменитой лекция Т. Манна «Гёте и Толстой», многократно повторенная затем в других городах Германии. Перевод текста этого доклада был опубликован в пражском еженедельнике «Воля России»12. В преамбуле сказано, что «помимо своей чисто литературной ценности, он особенно интересен для русского читателя, как образец преломления творчества и философии великого русского художника и мыслителя в сознании и понимании за-

13

падно-европейского писателя» .

Десять лет спустя к анализу основных положений этого доклада Т. Манна, вышедшему отдельным изданием, на страни-

цах газеты «Последние новости» обратилась Августа Даманская14. Немецкий гений черпал в юности из того же источника, к которому позднее жадно приникал и русский писатель. Источник этот - Жан-Жак Руссо. Но все то, что, по замечанию Т. Манна, Толстой, педагог-реформатор, отвергал, - дисциплину, порядок, верность традициям, культ долга, почитание заслуженных авторитетов, культ классической древности, - Гёте считал основными, существеннейшими принципами воспитания, и в утверждении их видел залог величия Германии, устоя мировой культуры.

Толстой, по мысли Т. Манна, европейский опыт отверг, полагая его не нужным России; достижения европейской культуры счел не отвечающими ее историческому уделу. Гёте французскую революцию, грозившую изменить тот духовный климат, в котором он мог жить, т. е. работать, творить, «встретил, как часовой на посту»; при этом «не права чьи-либо, не привилегии он охранял, а величайшую из всех свобод, свободу духа, свободу личности», -пишет А. Даманская. Подчеркивая свой пиетет к художественному гению Толстого, Т. Манн не без полемической страстности противопоставлял «анархизм» русского писателя аполлонической ясности, уравновешенности Гёте; «азиатизм» Толстого - «европеизму» Гёте.

И хотя Гёте и Толстого роднит величие их души, мощь их гения, но все же пропасть между ними Т. Манну кажется бездонной. Послевоенные события в России убедили Т. Манна, что там кончился европейский период, «эпоха Петра», оказавшаяся неудачным великолепным опытом, и опять «обратилась Россия лицом к Азии», одно видение которой повергает в ужас Гёте. «Европеец Т. Манн не высмеивает, не злобствует, не клеймит Россию за показанный ею "азиатский лик". Но как европеец, в духе Гёте, он страстно настаивает на том, что Германии, что Европе с Россией наших дней - не по пути...», - заключает А. Даманская15.

С другими великими русскими писателями-классиками Гёте сравнивали в эмигрантской критике П.Б. Струве «Гёте и Пушкин»16 и А.Л. Бем «"Фауст" в творчестве Пушкина»17 и «"Фауст" в творчестве Достоевского»18.

Литературный критик Владимир Вейдле открыл на страницах «Последних новостей» тему - «Гёте и всемирность». Он отметил, что «не европейцем только почитал себя Гёте», как и не был ограничен Европой его литературный кругозор. Недаром именно он создал, как пишет Вейдле, знаменитое слово «Weltliteratur». «Пусть в некотором тумане, но за европейским единством, он предвидит единство всего человечества. Зато с самого начала дает он понять, что единство это никак не должно быть однообразием, а наоборот, сочетанием своеобразий»19. Одна из задач этой литературы, по мысли Гёте, -«научить понимать чужое раньше, чем пытаться заменить его своим. Высшая же ее задача - образовать из отдельных голосов -хор, в котором каждый голос найдет наилучшее свое место. Европейское или мировое ни в коем случае не должно мешать национальному, наоборот: оно должно ему помочь»20. Читая «Фауста» во французском переводе, а «Валленштейна» Ф. Шиллера по-английски, Гёте с наслаждением «проверял близкое далеким и в давно знакомом находил нежданную новизну». Однако, как ни высок был идеал, заключавшийся в созданном им понятии, ему было ясно, что понятие, осуществленное на деле, могло идеалу отнюдь не отвечать, полагает В. Вейдле. В бумагах писателя после его смерти нашли запись, относящуюся к 1829 г. и озаглавленную словом «Возражение». Это было возражение самому себе. Затем Гёте успокаивает сам себя; за «возражением» в его записи следует «утешение», но слишком общего характера.

«Всемирность всегда была для него далекою мечтой, а не насущной потребностью, не ближайшей целью. Он никогда не мыслил ее независимо, отдельно от Евро-

207

пы, в обход европейской идее и тысячелетней европейской традиции, - размышляет В. Вейдле. - Идея всемирности, как и идея человечества не представлялась ему отвлеченным постулатом. (...) Всемирность была достижимой и желанной для него целью, при условии органического вырастания ее из уже данного, т.е. из Европы. Европейское сознание создается по образцу национального, а по образцу европейского создается мировое. И как никакой отвлеченный постулат, никакая самая разумная цель недостойны того, чтобы национальное погибло в европейском, так и европейское никогда не погибнет и не должно погибнуть в мировом»21, - пишет В. Вейдле. Размышляя о человечестве, «Гёте мыслил европейского человека, а не отвлеченное существо», а думая о всемир-ности, «он не изменял ни родной своей Европе, ни своей стране, ни сознанию целостной человеческой личности».

Европейскую культуру в ее прошлом и будущем критик видит не как «унисон одинаковых инструментов», а в виде гармонии, сложной полифонии «противоречивых, враждующих, расходящихся и сближающихся голосов», ибо богатство, полнота и само существование целого зависит от индивидуальности частей. «Англичанин, русский, немец, француз все менее могут обойтись без определения своего места в европейском целом; творческий человек каждой страны все более стремится понять европейский смысл своего творчества», поэтому и должно усилиться сближение, однако «сближение не есть смешение», при котором опасно «лишь насилие, лишь система, убивающая живую жизнь, да еще вот эта вялая беготня в погоне за своевременным и всеоб-щим»22, - подводил итог В. Вейдле.

К теме «Гёте и музыка» на страницах газеты обратился Борис Шлёцер, регулярно выступавший в «Последних новостях» со статьями о музыке. Высоко оценив книгу «Гёте и Бетховен» Ромена Роллана, обновившего старую тему и разрушившего установившиеся взгляды на отношение 208

Гёте к музыке, Б. Шлёцер утверждал, что «духовный мир Гёте не был созвучен той именно музыке, которая на глазах его творилась и праздновала свои триумфы. Гёте любил Моцарта, Генделя, итальянскую оперу, французскую комическую оперу (в частности, Гретри), немецкую народную песнь. С точки зрения музыкальной Гёте всецело принадлежал XVIII веку; он оказался поэтому в эпоху Бетховена и нарождающегося романтизма среди консервато-ров»23. Этим Б. Шлёцер объясняет столь странный на первый взгляд факт, что Гёте дружил исключительно с музыкантами второстепенными, которые в мощном движении начала XIX в. не принимали никакого участия, и что «советником его и авторитетом по всем музыкальным вопросам оказался ученый, умный, но посредственный Целлер, относившийся враждебно и к Бетховену, и к романтикам». Вкусы их во многом совпадали. Поэту импонировали теоретические и исторические знания Цел-лера, который, как подчеркивает Б. Шлё-цер, и познакомил Гёте с музыкой Баха, в те времена почти совсем забытой; Целлер также привел к поэту молодого Мендельсона, «умеренный и аккуратный романтизм которого оказался для Гёте и Целлера более приемлемым, чем гениальное новаторство Шуберта»24. Если писатель не ответил последнему на присылку «Лесного царя» и не любил его песен, даже возмущался ими, то потому, акцентирует внимание Б. Шлё-цер, что «связь между текстом и музыкой поэт мыслил совершенно иначе, чем романтики, и, в частности, Шуберт. По мнению Гёте, музыка должна была быть на службе у текста; он требовал от музыки полного подчинения поэту. Оттого-то он и любил песни Целлера, что последний скромно соглашался на эту подчиненную роль (на большее ему и не хватало силы), тогда как Шуберт, исходя из текста, строил совершенно самостоятельное произведение, в котором Гёте не узнавал себя, своих ритмов, своих образов, своей мелодии»25. По этой же причине, как отмечает Б. Шлё-цер, оперные либретто, написанные Гёте,

были положены на музыку (та часть из них, которая была-таки положена) исключительно композиторами второго ряда (Кайзер, Рихардт и др.), покорно следовавшими его указаниям, «ибо Гёте, получивший довольно основательное музыкальное образование и в молодости владевший приятным голосом, принимал самое деятельное участие в сочинительстве и в разучивании опер, написанных на его сюжеты», тогда как ни один из крупных музыкантов того времени не согласился бы на подобное ограничение своих прав.

Газета «Последние новости» обычно отводила много места публицистическим и литературно-критическим выступлениям эмигрантских литераторов, которых всегда интересовал вопрос отношения известных писателей к войнам и революциям. Так, Марк Алданов, размышляя на страницах газеты на тему «Писатели и революция»26, обратил свой взор именно на Гёте. Алда-нов заметил, что «художникам и философам революции обычно нравятся издали», в пространстве или особенно во времени. Одни восхищаются ею авансом, до момента ее наступления, другие восхищаются ею ретроспективно, - и таков, по мнению Ал-данова, был Гёте, который долгое время «искренно ненавидел французскую революцию», он боролся с нею, писал на нее памфлеты и был явным сторонником интервенции европейских монархов. Но гораздо позже, когда революция давно кончилась, он признал, что в ней было, в сущности, «много хорошего». «Революция почти всегда сопровождается таким страшным и отвратительным процессом частью сознательного, частью стихийного разрушения исторических, культурных, моральных ценностей, - не говоря уже о людях, - что трудно a priori предположить безоговорочное увлечение ее картинами в художнике, т. е. в человеке, обладающем от природы повышенной чувствительностью». На старости лет Гёте, по мысли критика, пришел к заключению, «будто во

всякой революции всегда виновато только правительство, а народ никогда и ни в чем не виноват». Кроме того, он признал, и это главное, полагает Алданов, что в оценке революции необходимо отделять «чистое золото от грязной руды». К таким же мыслям, по его мнению, пришел в конце концов и Ф. Шиллер, если «Вильгельм Телль» его последнее слово. И далее Алданов полемически замечает, что к сходным взглядам начинают склоняться и современные виднейшие представители западно-европейской мысли: период «одурелого восторга» перед русской революцией, как ему кажется, понемногу проходит.

Новый поворот темы - «свобода и культура». Б. Миркин-Гецевич, в статье написанной в дни 100-летия со дня смерти Гёте, обратил внимание на то, что великий немец разглядел в Наполеоне подлинно «фаустовские» черты. Да и вообще, Пушкин, Байрон и Гёте, на его взгляд, понимали Наполеона лучше, чем Бенджамен Констан или мадам де Сталь. Однако, признавая Наполеона, Гёте отвергал революцию. Взятие Бастилии, провозглашение республики, вся не только политическая, но подлинно всемирно-историческая драма французской революции для него «лишь дело черни; и Гёте осуждает своих современников, которые в первые годы французской свободы так восторженно и страстно приветствовали "обезбасти-ленный Париж"»27.

Творчество Гёте «аполитично», считает Б. Миркин-Гецевич, как аполитичны сокровища искусства, гекзаметры Гомера, краски Рафаэля. Вспоминая о Гёте, думают о страницах «Фауста», а не об осуждении Конвента; вспоминая Данте, думают о «Божественной комедии», а не о трактате о монархии. При этом аполитичный Гёте «выше радикального Шиллера». Но все-таки нельзя отделять культуру от свободы, полагает автор статьи, ибо в исторической перспективе свобода и культура неотделимы. «Культура, не связанная с идеалом политической свободы, может достичь вершин

209

совершенства, полного цветения, но, исторически, она не поможет человечеству обрести тот "новый завет", который Гёте разглядел в лагерной ночи под Вальми», когда там, у немецких костров, сказал, что началась новая страница истории. Культура и свобода - два элемента исторического процесса человеческого освобождения. При этом «культура без свободы имеет свою абсолютную и самостоятельную ценность, но лишь в сочетании со свободой культура ведет человечество к "Фаусту" второй части», - полагает Б. Миркин-Гецевич и подчеркивает, что сочетание культуры и свободы - это и есть новый завет человеческой истории.

Заслуживает внимания и такой аспект, как «Гёте и политика». Газета всегда пристально следила за мировой (особенно европейской) прессой и, конечно же, за советской печатью. Еще в 1930 г. в «Последних новостях» появилась заметка «Гитлер - о Гейне, Геббельс - о Гёте», в которой со ссылкой на немецкую прессу было отмечено, что Гитлер очень неодобрительно отзывается о Гейне, а ближайший соратник Гитлера - Геббельс - осуждает Гёте, но не за литературу, а за политику и называет его «подлинным политическим нулем», так как «в эпоху величайшего унижения Пруссии и в эпоху освободительной войны он был занят исключительно своим творче-ством»28. В заметке «Сталин - и .Гёте»29 рассказывалось о советском «бессовестном и отвратительном подхалимстве», когда в критических статьях пытаются обосновать известную фразу И.В. Сталина о сказке М. Горького «Девушка и Смерть»: «Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте», доказать, как глубоко-правильно оценил «штуку» этот новый «авторитет» в мировой литературе.

Много материалов в газете «Последние новости» посвящено самому Гёте30: здесь находки документов, новые переводы его на иностранные языки, музеи, выставки, даже его гонорары, материалы о семье, и прежде всего - о матери, жене, о городах, с ним связанных (Веймар, Карлсбад, Мариенбад).

210

Так, например, в одной заметке сообщается, что появился новый французский перевод «Вертера» Гёте, который сделал Жо-зеф Энар31, а в другой - о найденных письме и стихах Гёте32. Здесь ссылка дается на московскую «Красную газету», которая сообщила об исключительной находке, имеющей общеевропейский литературный интерес: в Геологическом комитете найдена пачка бумаг, содержащая в себе подлинное письмо и два пожелтевших листка бумаги, на которых рукой Гёте написано шесть стихотворений. Найденные стихотворения поэт адресовал в период 1825-1830 гг. своему другу и товарищу, как и он интересовавшемуся горным делом, проф. Дерптского ун-та Гебелю. Находка передана в дар Академии наук (сын Гебеля служил в Академии наук и состоял ученым-хранителем Минералогического музея).

В заметке о Музее Гёте во Франкфур-те33 сообщается о том, что вся Германия готовится к столетию со дня смерти Гёте (1932). Образован комитет (писатели, художники, ученые, политики) для достойного увековечания его памяти. Предполагается постройка во Франкфурте большого гётевского музея, рядом с домом, где родился поэт, и город уже выделил место и деньги, отмечается, что дом будет сохранен в неприкосновенности, а сзади его, в парке, будет построен музей, в который и вольется существующий уже гётевский музей во Франкфурте. Предполагалось, что новый музей будет хранить рукописи Гёте и его современников, гётевские архивы, все его сочинения и литературу о нем.

В газете регулярно появлялись рецензии и заметки, а иногда и обзоры новых книг и исследований о жизни Гёте и его творчестве. Так, Владимир Вейдле рассказал о выходе из печати книги польского ученого Фердинанда Гезика «Гёте и самые прекрасные дни его жизни»34. Благодаря ей выступает в новом свете одна из встреч, сыгравшая наибольшую роль в жизни поэта и в его творчестве. Имя Марианны фон Виллемер было и ранее известно, как и ее стихи, помещенные Гёте в

«Западно-Восточном диване» почти без исправлений, что «стало неслыханной честью». Знали и то, что Гёте называл ее «маленьким Дон-Жуаном» за умение кому угодно вскружить голову. Но «только теперь, - пишет критик, - стало ясно, что Марианна фон Виллемер была самой одаренной из женщин, которых любил Гёте, не исключая даже и г-жи фон Штейн». В. Вейдле повествует о ее судьбе, встрече с Гёте, который работал в это время над подготовкой 40-томного собрания сочинений, дописывал стихотворный цикл «Западно-Восточный диван», в котором «Книгу Зюлейки» «целиком отведет Марианне»; книга «украшена ее стихами, овеяна ее горячей любовью, подаренной ему так неожиданно, так щедро - в последний раз». Зюлейка писала Гатему письма и стихи. Но осенью 1815 г. Гёте приехал к Виллемерам и целый месяц оставался там. Об этом времени и вспоминает он как о счастливейшем в своей жизни. И далее В. Вейдле говорит об истории их встреч (приезды Гёте и его неприезд). «"Книга Зюлейки" была закончена; там были ему одному до конца понятные ее прошлогодние призывные стихи. Она ждала его и сейчас, но он не ехал. Больше они не виделись»35. Переписка, однако, возобновилась и не прерывалась до конца, ей не помешала и последняя любовь поэта, «не вернувшая ему того счастья, которое дала Марианна». Из этой любви «родился не сладостный персидский "Диван", а трагическое отречение "Мариен-бадской элегии"»36. За три недели до смерти Гёте отослал Марианне все ее письма, сопроводив их прощальным стихотворением. После смерти поэта Эккер-ман написал ей на следующий день письмо о последних его днях и часах. Умерла она в 1860 г. в возрасте 76 лет. На могильном кресте начертано: «Любовь не иссякает никогда». В «Книге Зюлейки» есть стихотворение, «в котором одна строка кончается именем Гатем, но рифма

к этому концу стиха подходит только к имени Гёте. «Читать эти строки надо не так, как напечатано, а так, как читали их про себя Гёте и Марианна. Единственный раз, хоть и тайно, произнес Гёте свое имя в стихах, как бы желая прорваться из поэзии в жизнь, из поэта обернуться человеком - тем, чья живая кровь одна питает, одна животворит поэзию»37, - заключает критик.

Владимир Вейдле также написал обзор новых книг о Гёте, куда вошли новые работы немецких, английских и французских исследователей38. Р. Словцов (Н. В. Калише-вич) опубликовал обширную рецензионную статью об исследовательских работах, посвященных творчеству Гёте, вышедших в Советской России39. Рецензент С. (Слов-цов?) подробно рассмотрел юбилейный гётевский том «Литературного наследства» (вып. 4-6), «отлично изданный и богато иллюстрированный», и оценил его как «первостепенный вклад в русское "гётеве-дение"»40, хотя там и «не обошлось без статей, где великий поэт оценивается с классовой точки зрения». Рецензент особо выделяет вошедшие туда исследование С.Н. Ду-рылина «Русские писатели у Гёте в Веймаре», где собран огромный печатный и архивный материал, и автор «впервые дал обширную интереснейшую картину встреч и отношений русских литераторов с Гёте», и большую работу В. Жирмунского «Гёте в русской поэзии». Рецензент также отметил помещенные там неизданные переводы из Гёте - А. Востокова, В. Кюхельбекера, Е. Розена, Ф. Тютчева, Н. Огарёва, Н. Чернышевского, А. Толстого и пятый акт второй части «Фауста» в переводе В. Брюсова. Особый интерес рецензента вызвала публикация всех до сих пор обнаруженных в России автографов Гёте, ценных и сами по себе, и для истории русских связей поэта. Отмечена была и впервые собранная более или менее исчерпывающая библиография русской литературы о Гёте (913 номеров) и русской музыки на тексты поэта.

211

Критик Р. Словцов (Н.В. Калишевич) дает еще две больших рецензионных статьи по работе С. Дурылина, вошедшей в том «Литературного наследства», - «Гёте и русский двор»41 и «Русские знакомства Гёте»42, где кратко изложил основные положения его работы.

В 1804 г. наследник престола Карл Фридрих женился на русской великой княжне Марии Павловне, сестре императора Александра I. Этот союз сохранил крошечное герцогство от покушений со стороны Наполеона, с легкостью перекраивавшего карту Европы. «Веймарский двор стал как бы отделением русского. В течение долгих лет слава Веймара как немецких Афин, где царил Гёте, поддерживалась на русские деньги. Театр, библиотека, художественная школа, украшение города, благотворительные учреждения - имели постоянные субсидии Марии Павловны»43. Поэт чрезвычайно ценил эти благодеяния «доброго ангела для страны». Гёте как министр, дипломат, «убежденный монархист, - все делал, чтобы укрепить связи маленького Веймарского двора с большим петербургским». Второй двор, который был тогда в Веймаре, был связан с великим Гёте и имел несравненно большее европейское значение, чем первый дворик великого герцога. Гёте, замечает Р. Словцов, никогда не был враждебен императорской России, «как были враждебны ей Байрон, Гюго, Беранже, Гейне». Мария Павловна окружала поэта исключительным вниманием. И «достигла того, что Гёте видел в русском дворе, правительстве и верхнем слое общества равноправных с ним обладателей наследия европейской культуры, а совсем не то, что видел в них, например, Байрон - полуазиатскую деспотию с французским языком и гримасами полупросве-щения»44. Гёте лично знал двух русских императоров (Александр I наградил его орденом Анны 1-й степени; Николай I -подписал диплом на избрание Гёте почетным членом Академии наук), трех императриц, Великих князей, многих русских придворных, дипломатов, военных. Кроме 212

того, он знал многих людей культурного круга: писателей, художников, просто паломников, для которых Веймар был прежде всего городом Гёте. Он также собирал материалы (интересовался) кончиной Павла, а декабрьские события 1825 г. оставили его равнодушным.

Русские посетители Веймара занимали привилегированное положение, так как Мария Павловна, придворные и светские связи Гёте увеличили его интерес к России45. Поэт вел переписку с графом С.С. Уваровым, принимал и обласкал будущего декабриста В. Кюхельбекера. Поэта навещали и княгиня Зинаида Волконская, и начальник 3-го отделения граф Бенкендорф. Сам Гёте интересовался русской церковной живописью и шире - русским искусством, О. Кипренский сделал два его портрета (больший из них не уцелел).

Рассуждая о проблемах войны и культуры, межнациональных отношений, антисемитизма, С. Поляков-Литовцев в статье «Последний опыт» писал, что «культура есть не что иное, как волевая фильтрация чувств, осознание их и медленное преодоление. Культура есть приближение к идеалу благородства и духовной высоты. Гёте в самое время войны немцев с французами говорил, что не питает вражды к французам. А он был хороший немец. В чем же дело? - задается вопросом Поляков-Литовцев. - Был ли

46

он равнодушен к судьбам отечества» . Дело в том, что Гёте, как подчеркивает автор статьи, достиг высочайшей ступени культурного развития, когда «чувство темной злобы сознанием отвергается, как чувство звериное». Он не питает вражды к французам, но где-то в глубине, возможно, что-то могло его тревожить, чтобы окончательно это победить в себе, Гёте, по мнению автора статьи, и «должен был высказать свою знаменитую фразу. Высказал, и это стало правдой».

С. Л. Франк рассматривал личность Гёте в ее «значении для самой идеи духовной культуры». Основным фактом духовного бытия немецкого гения, по мысли

С. Франка, было «сознание мучительной, трагической дисгармонии между упованиями личности и мировым порядком»47. Этот роковой трагизм человеческой жизни и есть «основная тема и духовного творчества, и жизни Гёте. «Именно эта тема, -полагает философ, - воплощена в величайших образах, созданных Гёте», а основная цель, к которой он шел - «гармоническое единство личного духовного бытия и бытия соборно-вселенского, - в той или иной форме стоит перед каждым человеческим духом»48.

Тему «Гёте и война» Марк Алданов рассматривает, отталкиваясь от книги походных очерков Гёте «Кампания во Франции», которая, по мнению критика, никогда не пользовалась успехом ни у читателей, ни у литературоведов, хотя по своей правдивости и является образцовой. «Кампания во Франции» написана без всякой заботы о литературном блеске. «Однако немногие до Стендаля так описывали войну. На войну Гёте попал случайно: в мыслях не имел воевать. Его покровитель герцог Карл-Август Веймарский был назначен командиром 6-го прусского кирасирского полка. По настойчивой просьбе герцога Гёте отправился с ним в поход. Просьба была именно настойчивой: Гёте не хотелось уезжать из Веймара. Он был поглощен работой.»49 Гёте уехал, в сердцах «проклиная обе воюющие стороны», т. е. революционную Францию и контрреволюционную Германию. Там он делал иногда записи, но потом словно забыл о них на 30 лет - «случай в истории литературы весьма редкий». Вспомнил о них в 1820 г., когда поход 1792 г. никого уже не интересовал, разыскал, привел в порядок записи, сверил и выпустил книгу. История кампании известна: прусский штаб был убежден, что война будет «молниеносной», так как французская революционная армия «никуда не годится», но союзная армия потерпела поражение и спешно покинула Францию.

Литературная критика ХХ в., отмечает М. Алданов, положила конец легенде об «олимпийце» Гёте. Она впала в другую крайность: «поэт теперь обычно изображается совершенным неврастеником. Верно то, что высказывал он часто мысли, исключающие одна другую». О политике Гёте в книгах высказывался неохотно; у него можно найти совершенно различные мысли и о французской революции, как оправдывающие ее, так и осуждающие. Он относился иронически и к революционерам, и к принцам. Гёте отказался войти в «лигу, организуемую монархами для борьбы с революцией и для спасения мира от анархии», но лившийся из Парижа поток революционных фраз вызывал у него отвращение, перешедшее в ужас после начала террора.

В «Кампании во Франции» писатель о революции почти не говорит, однако, в отличие от своих товарищей по лагерю, он говорит о французских революционных офицерах и солдатах с большим уважением. Важно, по мнению М. Алданова, и другое впечатление писателя: война отвратительна. Отвратителен ее повседневный быт и общее лицемерие. Ничего не скрывая и не замалчивая, Гёте описывает, как после взятия Вердена немецкое воинство грабит город, причем «на память» берут кто что может. Все на войне неискренни. Одни играют «суровых завоевателей», другие -«великодушных победителей». Все говорят пышные фразы - и все лгут. «Трудно понять, - пишет М. Алданов, - как совмещался с этим у него культ Наполеона», сохранившийся до последнего дня жизни. Гёте «остался равнодушен к борьбе своей родины с завоевателем». И года за два до смерти, вспоминая это время в разговоре с Эккерманом, сказал: «Сочинять военные песни, сидя у себя дома, мое ли это было дело! Я человек не военный, не люблю войну. Если бы я стал ее воспевать, то это было бы маской мне не к лицу. Я никогда в искусстве не притворялся (...). Для меня

213

в мире имеет значение только культура и варварство. Как же я мог ненавидеть одну из культурнейших наций мира. Нацию, которой и столь многим обязан в моем собственном образовании. Национальная ненависть вообще сильна на низших ступенях культуры»50. Тогда как «высшим» для него могли быть только «общие интересы цивилизации», и лишь в той мере, «в какой они отвечали, благоприятствовали духовному творчеству человека, в частности человека гениального. Конечно, он имел в виду самого себя. Кроме Шекспира, Спинозы, Наполеона да, может, еще Гердера и Байрона, никого гением не считал», - пишет М. Алданов. На старости лет, когда с Гёте сравнивали модного в ту пору Людвига Тика, он без малейшей обиды, - «не все ли мне равно?» - «просто для восстановления истины, говорил, что это совершенное

неприличие: "Это как если бы я сравнивал себя с Шекспиром: он был высшим существом, и я могу смотреть на него только снизу вверх"».

В глубокой старости Гёте, заключает М. Алданов, «"принял" решительно все (...). Так, во 2-й части "Фауста" Линцей говорит: "Вы, счастливые глаза, - будь что будет, - ведь то, что вы видели, было так прекрасно"».

Это был последний материал, напечатанный в газете 9 января 1940 г. о Гёте, а 14 июня 1940 г. немецкие войска вошли в Париж и довоенная эмигрантская пресса Парижа прекратила свое существование. С исчезновением газеты, как отмечал позднее Андрей Седых, в русском Париже образовалась громадная пустота, которая уже никогда не была заполнена.

Примечания

Якушева Г.В. Гёте Иоганн Вольфганг // Литературная энциклопедия русского зарубежья. 1918-1940. / Гл. ред. и сост. Николюкин А.Н. - М.: РОССПЭН, 2006. - Т. 4: Всемирная литература и русское зарубежье. - С. 80-84; Якушева Г.В. Образ и мотивы Гёте в отечественной словесности XX в. (Россия, СССР, русское зарубежье) // Гёте в русской культуре XX в. / Отв. ред. и сост. Якушева Г.В. - М.: Наука, 2004. - 2-е изд. доп. - С. 11-44.

Сорокина В.В. Литературная критика русского Берлина 20-х годов XX в. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. - С. 191-192.

Подробнее о газете см.: Петрова Т.Г. Последние Новости // Литературная энциклопедия русского зарубежья. 1918-1940. / Гл. ред. и сост. Николюкин А.Н. - М.: РОССПЭН, 2000. - Т. 2: Периодика и литературные центры. - С. 319-329.

О литературно-критической деятельности П.Н. Милюкова см.: Петрова Т.Г. П.Н. Милюков о русской классике и современной литературе // Мыслящие миры российского либерализма: Павел Милюков (1859-1943). - М.: Дом рус. зарубежья им. А. Солженицына, 2010. - С. 280-289. Голенищев-Кутузов И. Гёте и Фауст // Возрождение. - Париж, 1932. - 24 марта. Вейдле В. Гёте и всемирность // Последние новости. - Париж, 1932. - 22 марта. Гётевские дни // Последние новости. - Париж, 1932. - 24 марта. Гётевские торжества в СССР // Последние новости. - Париж, 1932. - 25 марта. Цетлин М. Толстой и Гёте // Там же. - 1921. - 5 янв. Там же.

Цит. по: Цетлин М. Толстой и Гёте...

Манн Т. Гёте и Толстой // Воля России. - Прага, 1922. - 10 мая; 19 мая; 27 мая. Там же. - 10 мая.

А. Д. Гёте и Толстой // Последние новости. - Париж, 1932. - 31 марта. Там же.

Струве П.Б. Гёте и Пушкин // Россия и славянство. - Париж, 1932. - 29 окт.

Бем А. Л. «Фауст» в творчестве Пушкина // Slavia. -Roc. 13. - 1934 /1935. - S. 2/3; Републикация:

Бем. А. Л. Исследования. Письма о литературе / Сост. Бочаров С.Г. - М., 2001. - С. 179-208.

214

17

18 Бем А. Л. «Фауст» в творчестве Достоевского // Записки научно-исследовательского объединения. - Прага: Русский свободный университет, 1937. - Т. 5. - 8. 1-33.; Републикация: Бем. А. Л. Исследования. Письма о литературе / Сост. Бочаров С.Г. - М., 2001. - С. 209-244.

19 Вейдле В. Гёте и всемирность // Последние новости. - Париж, 1932. - 22 марта.

20 Там же.

21 Там же.

22 Там же.

23 Шлёцер Б. Гёте и музыка // Последние новости. - Париж, 1932. - 11 авг.

24 Там же.

25 Там же.

26 Алданов М. Писатели и революция // Там же. - 1921. - 25 мая.

27 Миркин-Гецевич Б. Свобода и культура // Там же. - 1932. - 1 апр.

28 Гитлер - о Гейне, Геббельс - о Гёте // Там же. - 1930. - 28 сент.

29 Старый Земец. Сталин - и. Гёте // Там же. - 1938. - 14 авг.

30 Д.М. Выставка Гёте // Последние новости. - 1932. - 2 июня; «Год Гёте» // Там же, 1932. - 3 февр.; Гонорары Гёте // Там же. - 1931. - 7 февр.; Волконский Сергей, кн. Мать Гёте. // Там же. - 1931. -2 авг.; Парчевский К. Фрау фон Гёте // Там же. - 1932. - 6 мая; Цетлин М. Карлсбад // Там же. -1936. - 24 сент.; Даманская А. Вне сезона [Мариенбад] // Там же. - 1931. - 25 авг.

31 Хроника иностранной литературы // Там же. - 1927. - 6 янв.

32 Найдены письмо и стихи Гёте // Там же. - 1927. - 27 апр.

33 Музей Гёте во Франкфурте // Там же. - 1930. - 11 февр.

34 Вейдле В. Гатем и Зюлейка // Там же. - 1932. - 23 мая.

35 Там же.

36 Там же.

37 Там же.

38 Вейдле В. Книги о Гёте // Там же. - 1932. - 14 янв.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

39 Словцов Р. (Калишевич Н.В.) От Гёте до Кропоткина // Там же. - 1933. - 9 февр.

40 С. Гёте и Россия // Там же. - 1933. - 4 мая.

41 Словцов Р. (Калишевич Н.В.). Гёте и русский двор // - Там же. - 1933. - 9 мая.

42 Словцов Р. (Калишевич Н.В.). Русские знакомства Гёте // - Там же. - 1933. - 11 мая.

43 Словцов Р. (Калишевич Н.В.). Гёте и русский двор // - Там же. - 1933. - 9 мая.

44 Там же.

45 Словцов Р. (Калишевич Н.В.). Русские знакомства Гёте // - Там же. - 1933. - 11 мая.

46 Поляков-Литовцев С. Последний опыт // Там же. - 1931. - 30 июня.

47 Франк С. Л. Гёте и проблема духовной культуры // Путь. - Париж, 1932. - № 34. - С. 89.

48 Там же.

49 Алданов М. Гёте и война // Там же. - 1940. - 9 янв.

50 Цит. по: Алданов М. Гёте и война.

215

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.