CC BY
40
М.А. Жиркова (Санкт-Петербург) ORCID ID: 0000-0003-4107-6944
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ СВЯЗИ В РАССКАЗЕ САШИ ЧЕРНОГО «КАПИТАН БОПП»
Аннотация. В эмигрантском творчестве Саши Черного наблюдается уход от сатиры и обращение к иронии и лирике. При этом лиризм проникает не только в поэзию, но и в прозу. В статье впервые представлен анализ рассказа «Капитан Бопп», лиризм которого связан с особой эмоциональной наполненностью текста: эмигрантская тоска сменяется в нем намеком на благополучие и счастье. В период эмиграции в поэзии и прозе Саши Черного часто звучат имена русских писателей и поэтов, а в героях и сюжетных ситуациях писателя нередко угадываются сюжеты и образы русской классической литературы XIX в. Использование сюжетов и образов русской классической литературы становится одним из поэтических принципов творчества Саши Черного в эмиграции. В рассказе «Капитан Бопп» можно увидеть несколько «литературных слоев». Схема народной сказки становится основой, но кроме этого писатель вступает в диалог с русской литературой: он включает в текст своего рассказа чтение главным героем одноименной стихотворной повести Жуковского. Наблюдаются сюжетные переклички двух произведений, выявляются традиции эстетики сентиментализма в прозе писателя-эмигранта. Для писателя важен высокий литературный контекст, которым он окружает своих героев и который позволяет им подняться над бытом и прозой жизни, переводит их чувства в высокую поэзию.
Ключевые слова: Саша Черный; В.А. Жуковский; Н.Г. Чернышевский; Данте; ирония; юмор; лиризм прозы; рассказ; сюжет; сказка; молитва; сентиментализм.
M.A. Zhirkova (Saint-Petersburg) ORCID ID: 0000-0003-4107-6944
The Intertextual Relations in Sasha Cherny's Short Story "Captain Bopp"
Abstract. In the emigrant works of Sasha Cherny there is a departure from satire and an appeal to irony and lyrics. At the same time, lyricism penetrates not only his poetry but prose as well. The article for the first time presents the analysis of the short story "Captain Bopp", the lyricism of which is associated with a special emotional fullness of the text: an emigrant longing is replaced by a hint of well-being and happiness. During the period of emigration, the names of Russian writers and poets are often heard in Sasha Cherny's poetry and prose, in whose characters and plot situations the plots and images of Russian classical literature of the 19th century can often be guessed. The use of plots and images of Russian classical literature becomes one of the poetic principles of Sasha Cherny's works in emigration. In the short story "Captain Bopp" you can see several "literary layers". The scheme of a folk tale becomes the basis. Besides that, the
writer enters into a dialogue with Russian literature: in his short story Sasha Chemy includes the main character reading the eponymous poetic story by Zhukovsky. There are common plot features between the two works, revealed the tradition of aesthetics of sentimentalism in the prose of the emigrant writer. For Sasha Cherny the high literary context is important, he surrounds his characters with it and allows them to rise above mundane and prosaic life, translating their feelings into high poetry.
Key words: Sasha Cherny; V.A. Zhukovsky; N.G. Chernyshevsky; Dante; irony; humor and lyricism of the prose; story; plot; fairy tale; confession; prayer; sentimental-ism.
Саша Черный более известен в России как поэт-сатирик, но в эмиграции он постепенно отходит от сатиры, в его творчестве начинают доминировать ирония и юмор. Так, Дон-Аминдо (А.П. Шполянский, 1888-1957) в своих воспоминаниях об эмиграции пишет о Саше Черном, что поэт «отходил от сатиры все больше и больше» [Дон-Аминадо 2006, 274]. Составитель сборника стихов Саши Черного Э.М. Шнейдерман замечает: «Грустный юмор постоянно присутствует в его стихах, сатирическое же начало отходит теперь на задний план, проявляясь лишь, когда он пишет о Советской России» [Шнейдерман 1996, 50]. Биограф, составитель и комментатор собраний сочинений поэта А.С. Иванов объясняет обращение Саши Черного к прозе тем, что он «с годами стал тяготиться репутацией сатирика. Душа его была не утолена отрицанием, искала утверждающего начала» [Иванов 2007, 8]. Об эволюции комического: переходе от сатиры к чистой лирике, с примесью иронии или юмора в литературе эмиграции в целом - писала известный исследователь Л.А. Спиридонова [Спиридонова 1999, 47].
Во второй половине 1920-х гг. намечаются новые изменения в творчестве поэта: он становится больше лириком; это относится не только к поэзии, лиризм проникает в прозу поэта: появляются рассказы, пронизанные особой интонацией и настроением: «Купальщики», «Московский случай», «В лунную ночь», «Птичий день». Лиризм прозы Саши Черного связан с особой эмоциональной наполненностью текста, эмигрантская тоска и печаль сменяется в них легкой грустью, радостью, весельем, даже намеком на благополучие и счастье [см. подробнее: Жиркова 2014 а, 38-45]. Таков рассказ «Капитан Бопп», опубликованный в парижской газете «Последние новости» в 1930 г. и имеющий подзаголовок «сентиментальный рассказ». Название рассказа отсылает к одноименной поэтической повести В.А. Жуковского. В период эмиграции в поэзии и прозе Саши Черного часто звучат имена русских писателей и поэтов, а в героях и сюжетных ситуациях писателя нередко угадываются сюжеты и образы русской классической литературы XIX в. Использование сюжетов и образов русской классической литературы становится одним из поэтических принципов творчества Саши Черного в эмиграции.
Проблема влияния и отражения творчества В.А. Жуковского в русской литературе ХХ в. рассматривалась многими учеными [см., например:
Анисимова 2016; Атаманова 1998; Барбачаков 1992; Войтехович 2004, 313-335; Иезуитова 1981, 104-134; Немзер 2013; Топоров 1975, 83-89]. Анализируется творчество различных писателей: И. Бунина, А. Блока, М. Цветаевой, А. Ахматовой и др. - но имя Саши Черного не упоминается. Тем не менее, произведения Жуковского и его герои встречаются в творчестве Саши Черного не раз.
Одним из примеров такого обращения к творчеству поэта XIX в. является рассказ «Капитан Бопп», развитие сюжета которого соотносимо со схемой волшебной сказки. Главный герой - русский эмигрант Павел Петрович Баранов, о прошлом которого сказано немного: упоминаются война и революция, обозначены три года в эмиграции. В начале рассказа герой показан после трех «обломовских недель», проведенных в русском доме отдыха под Ниццей, после которых он оказался в растерянности: приближается время отъезда, возвращение в Париж, а там - полная неизвестность. Перед ним возникают традиционные проблемы русских эмигрантов: отсутствие жилья, работы, денег. В последний день ему даже не до разговоров, он уходит из санатория, чтобы подумать, «мысли собрать». Как сказочный герой, стоит Павел Петрович Баранов на распутье: направо пойдешь - к перелеску у дороги, налево - в итальянский кабачок попадешь.
Уютный кабачок окажется тем условно-сказочным миром, где состоится встреча с дарителем, в роли которого выступает брат хозяйки, старик-итальянец, с которым Павел Баранов познакомился накануне. «Прохожий человек иногда тот самый, кого за морем ищут» [Черный 2007, IV, 296], - так прокомментирует встречу старый Монганари и предложит свою помощь. Предложение совсем не сказочное, а реальное. Старик-итальянец - подрядчик, поэтому предлагает главному герою работу на стройке, рабочих рук не хватает: «Там я виллу спешно отделать должен и гараж заказать. А рабочих рук...». Для русского эмигранта это будет спасением, теперь только важно не подвести, выдержать испытание.
Спустя два месяца он становится заправским «масоном». Работа каменщика воспринимается главным героем радостно, по-детски он получает удовольствие от своего ремесла, уложенных ровными рядами кирпичей, а главное - от того, что он строит, созидает. В его жизнь сначала Первая мировая война, а потом революция в России принесли смерть и разруху, что вызвало у него устойчивое отвращение к любым формам разрушения. Поэтому строительство веселит и радует. А главное, он знает, что старика Монганари не подвел.
Павел Баранов живет теперь в небольшом приморском городе. Он поладил с рабочими-итальянцами, снимает жилье - комнатушку у старой итальянки, но держится в стороне, сам по себе. Его радуют голубой и зеленый простор, красота природы, люди, но он чувствует все вокруг чужим, тоскует по родине: «он все думал о своем - русском, о чем во всем городке он один и думал» [Черный 2007, IV, 297].
В рассказе можно увидеть несколько «литературных слоев». Схема на-
родной сказки становится основой, но кроме этого Саша Черный вступает в диалог с русской литературой: он включает в текст своего рассказа чтение главным героем стихотворной повести Жуковского «Капитан Бопп», делая при этом рефлексию героя по поводу прочитанного одним из поворотных моментов в его жизни. Павел Баранов случайно обнаруживает в доме клочок томика Жуковского: «Хозяйка пожевала губами и вспомнила, должно быть, оставил русский жилец - врач, который жил у нее еще до войны» [Черный 2007, IV, 297]. Радость и удивление от встречи с книгой сменяется иные чувствами - чтение стихотворной повести «Капитан Бопп» обостряет тоску и одиночество героя Саши Черного.
Стихотворная повесть В.А. Жуковского мыслилась автором дидактически-просветительской, предназначенной для детей. Исследователь творчества поэта А.С. Янушкевич отмечает, что к середине 1840-х гг. у Жуковского «формируется грандиозный замысел собрания повестей для юношества, "самой образовательной детской книги". В рукописях поэта сохранился черновой проект книги, включающей десятки сказок, стихотворных повестей, народных и библейских сказаний <...>» [Янушкевич 2006, 272]. При этом дидактизм автора окрашивается христианскими умонастроениями: в рассматриваемой повести речь идет о силе веры, способной изменить человека.
В стихотворной повести Жуковского «Капитан Бопп» происходит главное таинство - перерождение человека и обретение им спасения. В центре произведения - смертельная болезнь капитана корабля. Злой, жестокий и развратный, ненавистный экипажу, в болезни капитан Бопп оказался брошенным всеми. Разуверившись в экипаже, с обидой и злобой в сердце он готов в одиночестве принять свои страдания и смерть. Неожиданным спасением для капитана становится появление в его каюте двенадцатилетнего мальчика, по-видимому, юнги на корабле. Жалость и забота мальчика переворачивает всю душу капитана. Впервые для героя повести возникает потребность в человеческом общении, появляются иные эмоции: грустная улыбка, слезы, рождаются мысли о возмездии за грехи и погубленной душе. Теперь, перед лицом смерти, он ужаснулся предстоящему, понимая, какая ему уготована учесть.
Через исповедь, чтение Евангелия и молитву капитан открывается Богу и отдает себя в Его руки. Детская наивность, чистота помыслов, живая вера и искреннее сопереживание мальчика усиливают и способствуют установлению мистического диалога, контакта с мирами иными. Спасение дано только тому, кто поверит. Конец повести говорит о новом человеке, победившем свою смерть и готовом к вечному диалогу с Богом. Стихотворная повесть Жуковского, с одной стороны, несет поучительный урок, а с другой - оставляет надежду на спасение, веру в чудо и утверждает возможность воскресения даже для такой грешной души [см. подробнее: Жиркова 2014 Ь, 352-368].
Но для героя рассказа Саши Черного в настоящий момент главным видится одиночество капитана. Хоть это и разные герои: жестокий, всем не-
навистный капитан Бопп и честный, трудолюбивый русский эмигрант, вызывающий уважение и симпатию окружающих; но Павлу Баранову общим кажутся покинутость, ненужность. После чтения русской книги комнатка, в которой он живет, вдруг показалась ему тесной каютой брошенного умирать капитана; возникло чувство безысходности, даже наступивший период стабильности в жизни, желанный и радующий совсем недавно, теперь таковым не кажется: «А дальше?..». Впереди то же одиночество и тоска по родине, чужая земля и люди, окружающие его, пусть радушные, открытые, но чужие.
В судьбу героя рассказа, Павла Баранова, как и капитана Боппа, вмешивается болезнь, которая вначале усиливает страх - умереть в одиночестве, вдруг отправят в больницу? В воображении больного возникает почти реальная картинка: «бесконечный ряд коек, и он сам в углу, лицом к стене, свернувшийся под простыней, как тюк, бормочет какие-то лихорадочные слова. Бредит... Над головой жестянка с номером. Слов его никто не понимает. Мимо проходят бесшумные сиделки в белом, склоняются к другими. Он один в стороне, точно заставленный невидимо ширмой» [Черный 2007, IV, 299]. В эту минуту отчаяния, в бреду он вспоминает умирающего капитана.
По-своему каждому литературному герою дано Божественное видение. Капитан Бопп подробно описывает свое мальчику. Он видит у себя в каюте Христа, распятого на кресте и истекающего кровью, но живого, и обращает внимание не на Его страдальческий вид, а, наоборот, вопреки ожиданию (а капитан описывает залитый кровью Христа крест) подчеркивает улыбку, благость, нежную жалость, исходящие из Его глаз. Мы наблюдаем любовь и радость Христа за человека, вставшего на путь исправления и спасения. После этого капитану не страшно умирать, потому что он удостоен встречи с Высшими Силами и к нему приходит понимание, что он прощен.
Рассказ Саши Черного в отличие от нравственно-дидактической повестки Жуковского лишен религиозного наполнения. Но, как и капитан Бопп, герой рассказа наивно, по-детски обращается в страшный для него момент к Богу, «к Кому-то Незримому, Кто сиял сквозь облако в зеркале» [Черный 2007, IV, 299]. В послании св. Иоанна звучит мысль о том, что Бог есть свет: «И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1-е послание Иоанна, 1:5).
Молитва, как и для капитана, будет переломным моментом в судьбе Павла Баранова. Его обращение к Богу лишено традиционных, канонических формул-фраз, перед нами молитва, в которой сливаются и оправдание, и упрек, и обещание, и просьба, и надежда: «Я не виноват. Я не виноват. Ты меня пощади только на этот раз, и Ты увидишь, каким я стану. Я совсем-совсем кроткий, и я Тебя не забыл. Только мне очень трудно было последние годы думать о Тебе. Ты так много у меня отнял. Прости. И пошли мне кого-нибудь, кто бы меня понял. Я буду таким, как Ты хочешь, Я Тебе обещаю.» [Черный 2007, IV, 299]. Как и в ситуации с капитаном
Боппом, молитва героя будет услышана.
Если в повести Жуковского капитан на корабле движется навстречу смерти, то в рассказе Саши Черного русского эмигранта, как утлую лодочку прихотью моря, выносит к спасению, к жизни. В рассказе не единожды возникает соотнесенность жизни главного героя с морем. С одной стороны, как метафора - море жизни, с другой - реальное, рядом с которым он живет и которое видит каждый день. Рассказ начинается со сравнения дома отдыха с ковчегом, которые бережно несет героя над холмами. Свое неопределенное будущее представляется герою морем, а он сам выброшенным за борт. Море - вечное движение, оно переменчиво, как и человеческая судьба. Раздумья Павла Баранова о будущем совпадают с появлением в его жизни старика Монганари. После услышанного предложения о работе автор так описывает состояние своего героя: «Баранов вздохнул всей грудью, словно выплыл на поверхность и за корму чужой лодки ухватился» [Черный 2007, IV, 296]. Затем сама жизнь и работа главного героя проходят в приморском городке Сен-Тропец: по вечерам на балконе он любуется зеленым простором, в свободные часы бродит по крошечному порту, наблюдая за иностранными судами. Болезнь героя, к счастью для него, совпадет с приездом в приморский городок старой американки с русской компаньонкой. Именно приезд русской женщины, эмигрантки, как и Павел Баранов, и меняет судьбу главного героя. Его спасает душевное тепло, человеческая забота. Сначала старая итальянка хлопочет вокруг больного, даже хозяйский кот, сворачиваясь клубочком, устраивается в его ногах и согревает их своим теплом. А потом в его жизни появляется русская сеньора, Вера Павловна, медсестра в прошлом, русская эмигрантка, волей судьбы занесенная в этот небольшой французский городок. С ее появлением Баранову сразу становится легко и уютно.
Мы мало, что узнаем о новой героине, а ее имя вызывает в памяти образ другой литературной героини - Веры Павловны Розальской - героини романы Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Она рано становится самостоятельной, а лишения и трудности вырабатывают определенные жизненные принципы и устремления. Решительная, гордая, умная, стремящаяся к независимости, она сама выстраивает свою жизнь. Пройдя через различные испытания, Вера Павловна обретает счастье. Отметим еще такие очень важные черты в образе героини Чернышевского, как способность к практической деятельности и организаторский талант (например, организация мастерских); постоянный духовный рост, она не удовлетворяется собственным благополучием, а стремится помочь другим обрести радость и счастье.
Такая же героиня появляется на страницах рассказа русского писателя-эмигранта. Она прибывает в небольшой французский городок как ответ на молитву больного и страдающего героя, а ее появление рождает надежду. Свое новое состояние Павел Баранов также соотносит с текстом Жуковского, и в памяти возникают строчки из стихотворной повести о капитане: «Непримиримая душа его / Смягчилась.». Болезнь оказывается не такой
страшной, обретая свое наименование: «"Воспаление легких" - точно одно удовольствие хворать такой милой и приятной болезнью» [Черный 2007, IV, 300], - думается теперь герою. Дома, под присмотром, болеть одно удовольствие. В это время ему вспоминается детство, чувство защищенности, теплоты, заботы и любви близких и родных: «И так небывало радостно было Баранову закрывать глаза, погружаться в теплую, мутную дремоту и знать, что рядом дышит - кто? Он еще не знал кто, но засыпал спокойно и доверчиво, как когда-то в занесенном мглою лет детстве» [Черный 2007, IV, 300-301].
Многое в жизни сближает Павла Баранова и Веру Павловну; русские эмигранты, они оказались еще и земляками - оба из Киева. Но общими будут не только воспоминания о родном городе, дорогие сердцу подробности прошлой жизни, но и судьба русских эмигрантов, оказавшихся оторванными от родины, общая русская беда, одиночество на чужой земле или «робинзоновская оторванность», по выражению Саши Черного. Оба они обретают друг друга, раскрываясь в вечерних беседах, кажется, будто послана эта встреча свыше, в ответ на молитву: «И пошли мне кого-нибудь, кто бы меня понял». Как в сказке, герой выдержал испытание и обрел свою Елену Прекрасную.
Правда, в какой-то момент появится страх ее потерять, вдруг уедет, исчезнет после выздоровления. Поможет Жуковский, точнее его произведение. Чтение вслух повести «Капитан Бопп» приоткроет героям чувства друг друга: голос Веры Павловны невольно дрогнет над строками о спасительной силе любви, что подарит надежду и позволит герою решиться на признание: «И тогда Баранов бережно поцеловал теплую ладонь. Потом каждый палец отдельно: и сам не знал, который из них ему роднее и ближе» [Черный 2007, IV, 302]. Автор пишет о любви героев осторожно, словно боясь спугнуть возникшее чувство, рождающейся из одиночества, неприкаянности двух русских людей, неожиданно обретающих друг друга. У самого писателя есть понимание того, что это хрупкий мир; благополучие, счастье, гармония в жизни русских эмигрантов так мимолетны, почти эфемерны, отсюда его бережное отношение к своим героям, сочувствие им и искренняя радость за них.
Рассказ, казалось бы, охватывает достаточно большой отрезок времени: около двух месяцев живет Павел Баранов в Сен-Тропец, занимаясь строительством, затем болезнь и процесс выздоровления, вначале упоминались три недели отдыха, а если заглянуть в прошлое - три года в Париже, еще дальше: война и революция. Но время представлено дискретно, из жизни героя выхватываются лишь несколько событий: встреча с Мон-ганари, чтение повести Жуковского, обостряющее чувство одиночества, болезнь героя и появление Веры Павловны.
Авторскому сопереживанию и читательскому проникновению чувствами и мыслями главного героя способствует особая организация повествования. Писатель выстраивает свое повествование таким образом, что внутри текста нет четкого разграничения между авторским словом и
размышлениями героя, они соседствуют, переплетаются между собой, не всегда можно с точностью сказать, кому принадлежит то или иное высказывание. Например, в начале рассказа автор так описывает состояние своего героя на переломном моменте:
«Русский дом-ковчег нес его бережно над холмами, попутчики в три дня сходились ближе, чем там, в Париже, в три года. Увы! Точно ветер календарь перелистал... Небывалая полнота отдыха, первого за все эмигрантские годы, только смутила и выбила из седла. Марево. Мираж русской усадьбы на закатных облаках. А дальше? За борт и вплавь до первого голого берега. И вновь, как на войне, на разведках в глухом лесу, он весь подтянулся. Неверный шаг - и прощайте, милостивый государь, Павел Петрович Баранов» [Черный 2007, IV, 294-295].
Другой пример, когда речь идет о главном герое после предложения старого итальянца о работе: «Баранов вздохнул всей грудью, словно выплыл на поверхность и за корму чужой лодки ухватился. Сто чертей! Не надо думать, искать, клянчить, лезть в первой попавшееся ярмо. И на юге останется... Выскочить хоть на время из парижского котла. Он посмотрел за окно, выходящее в воздух, - словно оконце аэропланной каюты: солнце и море. А там видно будет» [Черный 2007, IV, 296]. И т.д. С одной стороны, перед нами авторская описательная речь, но, с другой - отдельные фразы, их повышенная эмоциональность, сама формулировка, лексика, изменение точки зрения, похожи на невысказанные вслух размышления самого героя. Структура текста, таким образом, совмещает уровни повествователя и персонажа.
Для читателя они сливаются в единую ткань рассказа, что способствует сближению в читательском сознании автора и его героя, поэтому авторская субъективность не кажется нарочитой и предвзятой. Автор, его герои и читатели принадлежат к одному и тому же миру русских эмигрантов, поэтому между ними существует особая близость, отсюда читательское доверие авторскому слову.
Возвращаясь к жанровым особенностям произведения Саши Черного, напомним, что рассказ имеет подзаголовок - «сентиментальный». В нем видны явные отсылки писателя к традициям сентиментализма, когда растроганность, нежность чувств, эмоциональная отзывчивость не подвергалась иронии, а являлась нормой.
Значимым оказывается включение в текст стихотворной повести Жуковского, которая соотносима и с сюжетными поворотами рассказа, и с чувствами главного героя Саши Черного. Имя русского поэта XIX в. вызывает в сознании читателя высокие образцы сентиментальной литературы и «работает» на создание особой атмосферы рассказа и того склада личности и его отношений с миром, которые были характерны для мировосприятия сентименталистов. Главными ценностями для героя рассказа Саши Черного становятся теплота человеческих отношений, дружеская привязанность, любовь - именно они спасают от жизненных невзгод и потрясе-
ний. В литературе сентиментализма «нравственно-эстетические ценности чувства и «сердечного воображения» становятся критериями истинного, справедливого и прекрасного» [Каминский 1984, 127]. Тем самым в творчестве А. Черного происходит утверждение ценности искренних человеческих чувств, несущих спасение и возрождение, радость и смысл жизни.
Саша Черный использует такой характерный для сентиментальной литературы прием, как чтение и его влияние на восприятие героя и его судьбу. Как отмечает Н.Д. Кочеткова, большое значение в жизни сентиментального героя приобретает чтение: «Главным предметом внимания стал "внутренний" человек. Поэтому возник интерес к тому, что читает "чувствительный" герой, как проявляются в его внешности нравственные качества, как он относится к природе, как он оценивает самого себя» [Кочеткова 1994, 156]. В данном случае важен и случайный выбор повести Жуковского, совпавшей в эмоциональном и психологическом плана с переживаниями Павла Баранова, и сюжетное отражение повести в рассказе, ее влияние на жизнь героя: «Совместное чтение, чтение, сближающее его участников, - вот еще один распространенный мотив в произведениях сентиментализма - как европейского, так и русского» [Кочеткова 1994, 171].
Главный герой, по-детски наивный, кроткий близок герою сентиментальной литературы. Например, исследователи так характеризуют сентиментального героя: «это человек с "чувствительным", "нежным" сердцем, склонный к меланхолии», живущий по законам сердца [Стенник, Кочетко-ва 1980, 736; Кочеткова 1994, 155]. Собственно, таким рисует своего героя Саша Черный. Павел Баранов живет в маленьком приморском городке уединенной жизнью, созерцает природу, занимается созидательным трудом, сосредоточен на собственных чувствах и переживаниях. Даже авторское шутливое наименование героя заправским «масоном» отсылает в этом случае к русской истории и литературе ХУШ в., когда масонство как тайная организация, тайный орден появляется в России.
В описании героини А. Черный также близок к традициям сентиментализма. Сентиментальная литература сосредоточена на внутренних привлекательных качествах героини, на ее душевной красоте: «внутренняя, душевная красота начинает цениться выше, чем красота внешняя, физическая» [Кочеткова 1994, 194]. При этом, говоря о душевной красоте, «сентименталисты стремятся обнаружить и ее внешние проявления. Традиционный эпитет "прекрасная" все чаще заменяется иным - "милая". Возникает даже своеобразное противопоставление: красивое лицо и милое лицо. Предпочтение неизменно отдается последнему, так как внутреннее важнее внешнего» [Кочеткова 1994, 195]. К этому можно добавить такие любимые сентименталистами черты в описании героини, как голубые глаза, светлые волосы, простое платье.
Главная героиня рассказа «Капитан Бопп» лишена подробного портрета, но отдельные его штрихи создают образ умной, внимательной, скромной, нежной, заботливой, тихой женщины: молодая незнакомая женщина; простое кремовое платьице; светлая прядь волос; крепкая, загорелая, с
Новый филологический вестник. 2018. №3(46). --
серьезными серыми глазами; сильная мягкая рука; неслышно хлопотала у умывальника; незримая, затихала у окна. Особое значение в литературе сентиментализма приобретает значение взгляда, жеста, которые «оказываются порой значительнее и выразительнее, чем их слова, раскрывая иногда «невыразимое» [Кочеткова 1994, 202]. Напомним заключительные строки рассказа: «И когда она подошла с чашкой, он поставил чашку на коврик, придержал маленькую руку и тихо-тихо стал ее притягивать к себе. Рука дрогнула, стала сопротивляться - чуть-чуть. И вдруг ослабела. И тогда Баранов бережно поцеловал теплую ладонь. Потом каждый палец отдельно: и сам не знал, который из них ему роднее и ближе.
Больше о капитане Боппе в этот вечер не говорили» [Черный 2007, IV, 302].
Последнее предложение дает новую отсылку к ставшей классической любовной истории - Паоло и Франчески, описанной Данте, когда чтение книги - о Ланселоте в данном случае - становится толчком в зарождении и развитие любовного чувства. Правда, рассказ Саши Черного лишен трагедийного содержания, здесь, скорее, важен тот высокий литературный контекст, которым окружает писатель своих героев и который позволяет подняться над бытом и прозой жизни, переводит их чувства в высокую поэзию.
Итак, стихотворная повесть В.А. Жуковского «Капитан Бопп», с одной стороны, соотносится с переживаниями главного героя рассказа Саши Черного: ее чтение обостряет чувство одиночества русского эмигранта в итальянском городке. Кроме того, наблюдаются сюжетные переклички: болезнь, молитва, обращенная к Богу, и спасение, пришедшее извне: появление русской эмигрантки в момент болезни Павла Баранова. С другой стороны, анализ выявляет те поэтические принципы, которые проявляются в последние годы в творчестве Саши Черного в эмиграции, а именно: обращении к эстетике сентиментализма. Эмоциональная атмосфера, эстетические принципы сентиментализма наблюдаются в рассказах, пронизанных лиризмом, именно в них героям на какое-то время будет дано ощущения счастья или обозначена его возможность в будущем. По мнению В.И. Каминского, «с мотивом страдания и сострадания в сентиментализме близко соприкасается и другая его ведущая нравственно-эстетическая тенденция: мотив стремления к счастью» [Каминский 1984, 130]. Проблемы никуда не уходят из жизни человека, но отступают на задний план, важным становится понимание ценности вновь обретенного, испытанного, как это происходит в данном рассказе.
Авторская позиция сочувствия и сопереживание, сосредоточенность на изображении внутреннего состояния человека оказалась близка принципам сентименталистов, которых «интересовал прежде всего «внутренний человек», его субъективное восприятие внешнего мира» [Стенник, Кочеткова 1980, 745]. Возможно, это связано с тем, что задача творчества Саши Черного периода эмиграции заключалась в поддержке и помощи. Обращенное к русскому эмигранту, оно посвящено тому, что волнует и
беспокоит, тому, чем живет его читатель: обыкновенный человек в очень непростых для него условиях, вдали от родины, на чужой земли. Вместе с изменениями пространственными изменилась модальность произведений писателя: отход от сатиры, обращение к иронии и юмору, проникновение лиризма в прозу.
ЛИТЕРАТУРА
1. Анисимова Е.Е. Творчество В.А. Жуковского в рецептивном сознании русской литературы первой половины XX века. Красноярск, 2016.
2. Атаманова Е.Т. Русская литература XIX века в контексте художественной прозы И.А. Бунина (проблема реминисценций): автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01. Елец, 1998.
3. Барбачаков А.С. В.А. Жуковский в творческом сознании А.А. Блока: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01. Томск, 1992.
4. Войтехович Р. Неназываемый Жуковский в творческом мире Цветаевой // Пушкинские чтения в Тарту. Вып. 3. Тарту, 2004. С. 313-335.
5. Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М., 2006.
6. (а) Жиркова М.А. Лиризм прозы Саши Черного 1920-1930-х гг. // Russischsprachige Schriftsteller in der heutigen Welt = Русскоязычные писатели в современном мире / под науч. ред. проф. М. Полехиной. Wien; Berlin, 2014. С. 38-45.
7. (b) Жиркова М.А. Преображающая сила молитвы (Стихотворная повесть
B.А. Жуковского «Капитан Бопп», 1843) // Проблемы исторической поэтики / отв. ред. В.Н. Захаров. Вып. 12. Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 9. Петрозаводск, 2014.
C. 352-368.
8. Иванов А. «Ах, зачем нет Чехова на свете!» (Проза Саши Черного) // Черный Саша. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. Рассказы для больших / сост., подгот. текста и коммент. А.С. Иванова. М., 2007. С. 5-24.
9. Иезуитова Р.Е. Жуковский // История русской литературы: в 4 т. Т. 2. От сентиментализма к романтизму и реализму / ред. Е.Н. Куприянова. Л., 1981. С. 104134.
10. Каминский В.И. К вопросу о сентименталистском художественном методе в литературе // Русская литература. 1984. № 2. С. 124-138.
11. Кочеткова Н.Д. Литература русского сентиментализма (эстетические и художественные искания). СПб., 1994.
12. Немзер А.С. При свете Жуковского: очерки истории русской литературы. М., 2013.
13. Спиридонова Л.А. «Смех - волшебный алкоголь». А. Черный // Спиридонова Л. Бессмертие смеха. Комическое в литературе русского зарубежья. М., 1999. С. 167-208.
14. Стенник Ю.В., Кочеткова Н.Д. Сентиментализм. Карамзин // История русской литературы: в 4 т. Т. 1. М., 1980. С. 726-765.
15. Топоров В.Н. Блок и Жуковский: к проблеме реминисценций // Творчество А.А. Блока и русская литература XX века. Тарту, 1975. С. 83-89.
16. Шнейдерман Э.М. Саша Черный: четыре жизни и еще одна: Биографический очерк // Черный Саша. Стихотворения. СПб., 1996. С. 27-58.
17. Черный Саша. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. Рассказы для больших / сост., подгот. текста и коммент. А.С. Иванова. М., 2007.
18. Янушкевич А.С. В мире Жуковского. М., 2006.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Kaminskiy V.I. K voprosu o sentimentalistskom khudozhestvennom metode v literature [To the Question of Sentimentalist Literary Method in Literature]. Russkaya literatura, 1984, no. 2, pp. 124-138. (In Rusian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Iyezuitova R.E. Zhukovskiy [Zhukovskiy]. Kupriyanova E.N. (ed.) Istoriya russ-koy literatury: in 4 vols. Vol. 2. Ot sentimentalizma k romantizmu i realizmu [The History of Russian Literature: in 4 vls. Vol.2. From Sentimentalism to Realism]. Leningrad, 1981, pp. 104-134. (In Russian).
3. Spiridonova L.A. "Smekh - volshebnyy alkogol' ". A. Chernyy ["Laughter as a Magic Alcohol"]. Spiridonova L. Bessmertiye smekha. Komicheskoye v literature russkogo zarubezh'ya [The Immortality of Laughter. The Comic in Russian Literature Abroad]. Moscow, 1999, pp 167-208. (In Russian).
4. Stennik Yu.V, Kochetkova N.D. Sentimentalizm. Karamzin [Sentimentalism Karamzin]. Istoriya russkoy literatury: in 4 vols. Vol. 1.[The History of Russian Literature: in 4 vls. Vol.1] Moscow, 1980, pp. 726-765. (In Russian).
5. Toporov VN. Blok i Zhukovskiy: k probleme reministsentsiy [Blok and Zhukovskiy: To the Problem of Reminiscence]. Tvorchestvo A.A. Bloka i russkaya literatura 20 veka [The Works by A.A. Blok and Russian Literature of the 20th Century]. Tartu, 1975, pp. 83-89. (In Russian).
6. Voytekhovich R. Nenazyvayemyy Zhukovskiy v tvorcheskom mire Tsvetaye-voy [The Unnamed Zhukovskiy in the Creative World of Tsvetayeva]. Pushkinskiye chteniya v Tartu [ The Pushkin Readings in Tartu]. Vol. 3. Tartu, 2004, pp. 313-335. (in Russian).
7. (a) Zhirkova M.A. Lirizm prozy Sashi Chernogo 1920-1930-kh gg. /The Lyricism in Sasha Cherny's Prose of the 1920s-1930sy. Polekhina M. (scientific editor). Russischsprachige Schriftsteller in der heutigen Welt. Russkoyazychnyye pisateli v sovremennom mire [The Russian-speaking Writers in Contemporary World]. Wien; Berlin, 2014, pp. 38-45. (In Russian).
8. (b) Zhirkova M.A. Preobrazhayushchaya sila molitvy (Stikhotvornaya povest' V.A. Zhukovskogo "Kapitan Bopp", 1843) [The Transforming Power of Prayer (Zhu-kovskiy's Poetic Novella "Captain Bopp"]. Zakharov V.N. (ed.) Problemy istoricheskoy poetiki /The Problems of Historical Poetics/ Vol. 12. Evangel'skiy tekst v russkoy literature 18-20 vekov: tsitata, reministsentsiya, motiv, syuzhet, zhanr [The Gospel Text in the Russian Literature of the 18th - 20th Centuries: Quotation, Reminiscence, Motive,
Plot, Genre]. Issue 9. Petrozavodsk, 2014, pp. 352-368. (In Russian).
(Monographs)
9. Anisimova E.E. Tvorchestvo V.A. Zhukovskogo v retseptivnom soznanii russkoy literatury pervoy poloviny 20 veka [The Works by V.A. Zhukovskiy in the Reception of the Russian Literature of the First Half of the 20th Century]. Krasnoyarsk, 2016. (In Russian).
10. Kochetkova N.D. Literatura russkogo sentimentalizma (esteticheskiye i khu-dozhestvennyye iskaniya) [The Literature of Russian Sentimentalism (Aesthetic and Artistic Strivings]. Saint-Petersburg, 1994. (In Russian).
11. Nemzer A.S. Pri svete Zhukovskogo: ocherki istorii russkoy literatury [Under Zhukovskiy's Light: The Essays on the History of Russian Literature]. Moscow, 2013. (In Russian).
12. Yanushkevich A.S. V mire Zhukovskogo [In Zhukovskiy's World]. Moscow, 2006. (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
13. Atamanova E.T. Russkaya literatura 19 veka v kontekste khudozhestvennoypro-zy I.A. Bunina (problema reministsentsiy) [The Russian Literature of the 19th Century in the Context of I.A. Bunin's Fiction]. PhD Thesis Abstract. Elets, 1998. (In Russian).
14. Barbachakov A.S. V.A. Zhukovskiy v tvorcheskom soznanii A.A. Bloka [V.A. Zhukovskiy in A.A. Blok's Artistic Mind]. PhD Thesis Abstract. Tomsk, 1992. (In Russian).
Жиркова Марина Анатольевна, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и русского языка.
E-mail: [email protected]
Zhirkova Marina A., Leningrad State University named after A.S. Pushkin.
Candidate of Philology, Associate Professor at the Department of Literature and the Russian Language.
E-mail: [email protected]
