CC BY
27
Литературоведение
А.А. Коновалов
Московский педагогический государственный университет, 119991, Москва, Россия
Интертекст в повести Л.Д. Ржевского «Паренек из Москвы»
В статье исследуется интертекст повести Л.Д. Ржевского «Паренек из Москвы» на уровне интерпретации семантики названий, эпиграфов, системы цитации, аллюзивного и ассоциативного планов, реминисценций. Интертекстуальный фон повести широк и разнообразен: помимо присутствующих в тексте свыше 20 цитат и квазицитат, в произведении упомянуты более 10 культурных констант XIX и XX вв.
Ключевые слова: Л.Д. Ржевский, литература русского зарубежья, эмиграция, интертекст, цитата, аллюзия, реминисценция, ассоциация, семантика названия, контекст.
A.A. Konovalov
Moscow State University of Education, Moscow, 119991, Russia
The intertext in the novel
«The Boy from Moscow» by L.D. Rzhevsky
This article examines the intertext of the novel «The Boy from Moscow» by L.D. Rzhevsky at the level of interpretation of the semantics of the titles, epigraphs, citations, allusive and associative plans and reminiscences. The intertext background of the novel is very diverse: as well as the twenty quotes and quasi-quotes that are present in the text, it also contains more than ten cultural constants of XIX and XX centuries.
Key words: L.D. Rzhevsky, intertext, Russian literature abroad, emigration, quotation, allusion, reminiscence, association, semantics of names, context.
е ч
е
m О а. ж к
а .
е
Интертекст для произведений Л.Д. Ржевского всегда был важнее, чем собственно текст. Об этом свидетельствуют его многочисленные литературоведческие труды [Ржевский, 1970], а также обилие цитат, аллюзий и реминисценций в его текстах. Ученик и последователь И.А. Бунина, Л.Д. Ржевский не стремится к созданию сюжетной прозы, его творчество отличает лиризм повествования и квазибессюжетность. Профессиональный филолог, кандидат наук, он вводит читателя в свою творческую лабораторию, говорит о необходимости внимательного отношения к слову как со стороны автора, так и читателя. Таким образом, по мнению Л.Д. Ржевского, в дуэте «автор - читатель» всегда должен быть элемент сотворчества, когда читатель умеет видеть между строк, т.е. грамотно и проницательно интерпретировать интертекстуальный контекст произведения. Это не отрицает наличия в творчестве Л.Д. Ржевского имплицитики, но, поскольку как писатель он сложился уже на Западе после 1950 г., ему не было смысла зашифровывать какие-либо политические события и факты, в этом смысле он ограничился лишь автомифотворчеством, т.е. конструированием собственной биографии.
Повесть «Паренек из Москвы» написана по следам Венгерских событий 1956 г. К тому времени Л.Д. Ржевский и его жена Аглая Шишкова уже 13 лет живут в Европе, это время знакомства, дружбы и переписки их семьи с И.А. Буниным, который дал высокую оценку первой повести Ржевского «Девушка из бункера», смерти Бунина, смерти Сталина, наступления хрущевской оттепели в СССР и, в частности, Венгерского восстания осени 1956 г.
Как это часто происходит в прозе Л.Д. Ржевского, чем проще сюжет произведения, тем сложнее его лирико-философская проблематика, а также филологическое и культурологическое обрамление. В повести «Паренек из Москвы» говорится о встрече автора с неким молодым эмигрантом из Советского Союза, двух их беседах: первая - о быте подмосковной глубинки середины ХХ в., вторая - об особенностях и последствиях восприятия Венгерских событий 1956 г. советской молодежью оттепельного периода. Лирико-философской доминантой повести являются отношения внутри любовного треугольника основных героев, а также проблема правды и выбора, решаемая на событийном материале Венгерской осени. Эксплицитно позиционируются очевидные выводы: об отсталости российской провинции, контрасте оттепельной столицы и патриархального «загорода», а также о невозможности объективного освещения в СССР важных мировых политических событий по цензурным причинам со всеми вытекающими отсюда выводами [Кулаева, 2014].
Имплицитика повествования организуется автором многоступенчато и тщательно, с использованием множества метаартовых аллюзий. Все это образует пространство интертекста произведения [Кулаева, 2014].
Таким образом, целью настоящей работы является исследование специфики интертекста повести Л.Д. Ржевского «Паренек из Москвы» на уровне интерпретации семантики названий, эпиграфа, системы цитации, аллюзивного и ассоциативного планов.
Название повести - «Паренек из Москвы» - определяет общую нарративно-тематическую тональность повествования [Комуцци, 2014]. Ничем не выдающийся, кроме происхождения (сын заместителя министра), парень, молодой эмигрант Валерий, выпускник Московского государственного педагогического института, встречается с таким же обычным человеком, только постарше, - писателем, выпускником того же вуза, эмигрантом опытным, и рассказывает ему два эпизода из своей жизни на Родине. Писатель обрабатывает устный рассказ Валерия в две микроновеллы - «Трое в «Победе»» и «Фён». Интертекст в данном случае создается следующими приемами.
1. Нарочитая анонимность нарратора при упоминании конкретных имен общих московских знакомых героя и рассказчика.
2. Обрисовка заведомо узнаваемых топоконтуров - Северо-западной Европы как места основного действия и исторического Главного аудиторного корпуса Московских высших женских курсов, спроектированного архитектором С.У. Соловьевым и открывшегося в 1913 г. (там с 1917 г. располагался 2-й МГУ, позже переименованный в МГПИ им. В.П. Потемкина, затем в МГПИ им. В.И. Ленина).
3. Смысловая синкопия - кажущееся смещение акцента повествования с социально-политической темы на любовный треугольник, мнимое отвлечение читателя от основного сюжета, мистификация.
4. Анонсирование во вступительной части повествования образов «Победы» и фёна, которые, в свою очередь, номинировали обе микроновеллы повести. Интертекстуальная символика этих образов является также и сюжетообразующей: на автомобиле марки «Победа» герои совершают путешествие в Подмосковье, победа СССР во Второй мировой войне - основное событие ХХ в., победы не добились восставшие осенью 1956 г. венгры, победа совести над страхом у Киры, обнародовавшей правду о событиях в Будапеште, победа истинной, а не мнимой, любви Киры и Клима. Так «Победа» в повести становится концептом текста и важной составляющей интертекстуального фона произведения.
«Говорящим» эпиграфом - строками из стихотворения Шандора Петефи «Венгерец я»:
е ч
е
т О ср ж к
а ср
е
Мы ходим все, пригнувшись до земли, Мы прячемся, боясь чужого взора...
[Петефи, 1963], -
автор задает интертекстуальную доминанту повествования, связывая с повестью «Паренек из Москвы» целый ряд своих произведений: «Сентиментальная повесть», «Сольфа Миредо» и др., где тема «Пила-това греха», трусости, конформизма четко пересекается с аналогичной в данном произведении. Главный герой микроновеллы о венгерских событиях «Фён» Валерий тоже не смог отказаться выступить с официальной ложью о происшедшем, хотя знал альтернативную точку зрения из «Голосов», выступающих в роли нарративных гештальтов повествования [Комуцци, 2014].
Продолжение стихотворения Петефи таково:
И нас родные братья облекли В одежды униженья и позора [Петефи, 1963].
Это также интертекстовая имплицитика; продолжение цитаты для посвященных предваряет социально-политический контекст повести и одновременно намечает пушкинскую линию повествования, аллюзи-руя к его стихотворению «Пророк». Таким образом, выбор автора намекает на венгерский сюжет как праоснову событийной канвы повести, а смысловое содержание цитаты определяет имплицитные корни его лирико-философского сюжета.
Цитаты составляют важную смысловую часть небольшой по объему повести. Тем самым Л.Д. Ржевский расширяет социально-культурный и философско-политический фон текста, подчеркивая, что события и ситуации в повести имеют архетипические корни в самой жизни и совершенно закономерны в общественно-историческом ключе. Кроме того, использованием цитат и фоновых аллюзий автор строит нарратив именно в плане «герой - повествователь» как на уровне собственно рассказчика и Валерия, так и в том плане, где рассказчиком/повествователем является Валерий.
Аллюзивный ряд открывает искаженная цитата из каватины Князя из оперы А. Даргомыжского «Русалка» «Все мне на память приводит былое» [Даргомыжский]. Эти слова говорит младший эмигрант Вале-а. рий, но они по смыслу и настроению подходят и старшему, для которо--Е го это «былое» вообще является источником творческого вдохновения и жизни. Далее мы еще вернемся к этой цитате, которая, разумеется, 12 использована автором не случайно.
е ч
е
m
О
.
Ж
Л.Д. Ржевский очень тонко чувствует стилистическую меру и гармонию, то, что Пушкин в свое время называл соразмерностью и сообразностью [Пушкин, 1960а, с. 15]. Так, следующая цитата снижает классический пафос первой и вообще сглаживает некоторую «скон-струированность» повествования. Горькая ирония в том, что у этой обширной цитаты (а речь идет о «цитате в цитате») «заклеен автор», и это происходит через каких-нибудь 3 года после смерти этого самого «автора» - «отца народов»; да и сама искаженная цитата - из предисловия к «Книге о вкусной и здоровой пище» [Книга, с. 20]: Около вешалки лепился плакат с какой-то цитатой в живописной рамке из фруктов, дичи и вин. Фамилия под цитатой была заклеена. «Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, но и возможность зажиточной и культурной жизни». Эти слова в сочетании с описанием жалкого быта советской провинции недалеко от Москвы создают третий иронический пласт повести.
Следующая цитата из одноименного стихотворения А.К. Толстого «Ты знаешь край, где все обильем дышит» [Толстой, 1981] повторяется дважды. И это снова подчеркивает как ироническую имплицити-ку (герои зашли в провинциальный ресторан), так и ностальгический мотив (в жизни героя нашелся такой край - Западная Европа, но Родина потеряна безвозвратно).
«Теперь у нас дороги плохи» [Пушкин, 1960а], - этот образ из «Евгения Онегина» стал нарицательным. В повести Л.Д. Ржевского это один из вечных пушкинских мотивов, связывающих прошлое и настоящее, подчеркивающих неизменность исторического пути России и контраст с Западом.
Потенциальное «инакомыслие» героини повести Киры, которое выразится позже в обнародовании правды о Венгерских событиях 1956 г., обозначается также «пунктирно», как и многое в пейзажно-портрет-ных зарисовках Л.Д. Ржевского: Кира не такая, как все, «рыжая», и это также подчеркивается иронической аллюзией. Рыжий и, если не ошибаюсь, косой «не могут свидетельствовать на суде, понеже Бог шельму метит», эту цитату герой повести приписывает Петру Первому.
Особенность интертекстуального строения повествования Л.Д. Ржевского - в его структурированности, четкости конструкций. Это проза филолога, получившего университетское образование в эпоху заката формальной школы в литературоведении, и это довольно внятно прослеживается в его текстах. Итак, Л.Д. Ржевский чередует иронические и «серьезные» цитаты, конструируя интертекст повести как один из самостоятельных его пластов. Иронический пассаж о рыжих
е ч
е
т О ср ж к
а ср
е
сменяется цитатой из пьесы М. Горького «На дне»: Ложь - религия рабов и хозяев (действие 4). И снова автор предполагает наличие просвещенного читателя, знающего продолжение высказывания: Правда - бог свободного человека [Горький, 1969]. Всё это соответствует философской концепции Л.Д. Ржевского, согласно которой ложь и конформизм есть закономерное порождение эпохи «рабов и хозяев», а чтобы достичь правды, нужна высокая степень внутренней свободы, которую уже никогда не обрести человеку, мятущемуся «между двух звезд», двух миров, двух образов жизни.
Интертекстуальный ряд продолжает и разряжает аллюзия к образу гоголевской девчонки-провожатой из поэмы «Мертвые души»: В гостинице был ремонт; девочка-портье, похожая на ту, что показывала когда-то Чичикову дорогу к Манилову, молча и заворожено разглядывала затворы на Валериевой куртке......и зеленая капля над верхней ее
губой то набухала, то укорачивалась [Ржевский, 2005, с. 6], и грустный вывод про Русь: Одна заматерелость в предании и никакой идеи (приписано Н.С. Лескову) завершается цитатой из пародии А. Финкель (1919) на стиль С.А. Есенина: Рязанские лощины, коломенская грусть... [Финкель, 1990], что еще раз объективизирует характеристику системы персонажей нарративного ряда.
Продолжение горьковской социально-философской темы следует и в цитате из стихотворения Б.Л. Пастернака «Гамлет» [Пастернак, 2003]: «Все тонет в фарисействе», как сказал один поэт, которого мы не печатаем [Ржевский, 2005, с. 14]. Фарисейство, Пилатов грех -частотные и взаимосвязанные для Л.Д. Ржевского библейские образы, которые он метафорически проецировал на современную ему советскую действительность. Здесь же интертекстуальная подробность о запрещенном в СССР Б.Л. Пастернаке. Герой повести Л.Д. Ржевского Валерий с горечью рассуждает о «карманной правде», которая в ходу в Советской России. И в ткань этого рассуждения вновь врывается цитата: Какой правды? Карманной? Для настоящей большой правды есть у нас условия? Скажи ты правду пооткровенней - и ты конченый человек. Отчего наши литературные «пророки» превратились в «блюстителей дум»? Оттого что запуганы либо задобрены. Это, кажется, Фридрих Второй прусский говорил, что профессора и девку можно купить. У нас купили еще и писателей [Ржевский, 2005, с. 14].
Интертекстуальный фон произведения еще более усиливается за счет & сопоставлений западной и советской литературы. Причем на суждения Валерия о «кукурузных Мересьевых» и «идиотских субботниках» его оппонент Клим, сторонник «морального похода на ложь», отвечает, что 14 Мересьев - тема подвига, утверждение воли [Ржевский, 2005, с. 14].
р
И «Старик» Хемингуэя тоже утверждение воли, - парирует Валерий [Ржевский, 2005, с. 14]. В этом диалоге нет убедительных идеоло-гем, каждый лишь «чувствует» и выражает эти чувства, как удается. Но следующая цитата помогает на интертекстуальном уровне прояснить позицию Валерия, который умом понимает невозможность выбраться из идейного болота эпохи, но чувствует, что такие попытки все равно продуктивны, поскольку как раз и избавляют от «Пилатова греха» трусости, воспитывают достоинство и честь:
Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день идет за них на бой, -
цитирует герой «Фауста» И. Гете [Гёте, 2006]. Герои 1950-х гг. и не «реформисты-постепеновцы», и не «Дон Кихоты» [Ржевский, 2005, с. 15], и в этом трагедия их поколения.
Именно интертекстуально автор и отвечает на самые важные философские и морально-этические вопросы своего времени. Объемная цитата из стихотворения Риммы Казаковой «Подснежник» (2 четверостишия) как раз и отвечает на вопрос, что же нужно человеку для того, чтобы «ждать, мечтать и честно жить». И ответ прост: нужно верить в чудо, уметь его заметить и сделать его фактом своего внутреннего мира. Нарративный контекст повести расширяется: к конформисту Валерию, деятельной Кире и правдоискателю Климу добавляется автор, прошедший уже все стадии этого политического взросления и через метафору «неотвратимости весны» видящий неотвратимость возвращения человека к духовности, душе, миру внутреннему:
И так я верю в это чудо,
Так я хочу его найти,
Что каждый день, наверно, буду
В сугроб сворачивать с пути.
Я верю! Хоть нельзя проверить,
Найти и к сердцу приложить.
Мне просто нужно в это верить,
Чтоб ждать, мечтать и честно жить...
[Казакова, 1958, с. 51].
Повести Л.Д. Ржевского - почти всегда «маленькие романы». Небольшие по объему тексты идеальны в своей классической архитектонике, в них всегда, наряду с основными, действуют значимые второстепенные персонажи, всегда развиваются несколько сюжетных линий, а способы характеристики героев и создания эксплицитного и имплицитного уровней текста поражают своим многообразием. По мере кристаллизации кульминационного ядра повести (поступок Киры - размещение
е ч
е
т О а. ж к
а .
е
на информационном стенде информации о Будапештских событиях, почерпнутой из «Голоса») в оформление интертекста повести «Паренек из Москвы» вступают и а true-lifehero второго плана, например, комсорг Борис Бычко, который, волею судьбы, приблизился к разгадке того, что к распространению альтернативной информации о Будапештских событиях причастны «кирики» Кира, Клим и Валерий. Интертекстуальная метафора строится автором на описании курьезного случая из жизни Бычко, который как-то на вечеринке, где было трое хорошеньких девчат, поднес одной яблоко и сказал, что это «Борисов суд» вместо «Парисов» [Ржевский, 2005, с. 25]. Метафора имеет двойную литературно-мифологическую ориентацию: первая - миф о суде Париса, вторая -басня А.П. Сумарокова «Парисов суд», написанная по мотивам мифа. Квазиомофон «Борисов/Парисов = Борис/Парис» создает игру слов с трагическим финалом в обоих ситуациях: «Парисов суд» закончился Троянской войной, «Борисов суд» - оргвыводами для троих «кириков».
Интертекст в повести имеет композиционную обусловленность. Автор цитирует А. Барто: Лешенька, Лешенька, сделай одолженье [Барто, 1981, с. 56], и с этого образа маленького иждивенца в речи парт-лидера института Тесемкина возникает тема «демагогического свободолюбия», что для него является синонимом распущенности, анархии и хулиганства. Коммуникативно-идеологическое противостояние не подается в диалогах (диалоги с властью были в то время неуместны), но в особом риторическом постфактуме, осмыслении ситуации и подведении ее итогов в пересказе. Так пересказывавший выступление Тесемки-на Валерий подытоживает и свои рассуждения по этому вопросу, приписывая Бертрану Расселу определение свободы как «права для всех быть "иного мнения"», тут же предлагая совершенно нетипичную для советского литературоведения трактовку «Баллады о гвоздях» Н. Тихонова [Тихонов, 1925]. Как и с Расселом, прямой цитаты автор не приводит, ограничиваясь интерпретацией: Человек - гвоздь, - помните об этом у Тихонова? И значит, ложись покорно под молот, и пусть тебя расплющит [Ржевский, 2005, с. 30].
Интертекст на уровне цитирования создается в произведении | Л.Д. Ржевского самыми разными способами. По мнению В.Л. Лех-^ циера, «Рассказ есть настоящая аксиологическая машина, повсемест-§ но и непрерывно работающая в культуре и производящая значимую ж реальность» [Лехциер, 2013]. Некоторые из этих способов - весьма с! неординарные, и по содержанию, и по форме. Автор, как и А.С. Пуш-ё кин в романе «Евгений Онегин», делает героем интертекста самого себя, создавая автонарратив. В поле интертекста повести Л.Д. Ржевско-16 го попадает и его супруга, поэтесса Аглая Шишкова: Валерий пошел
вслед автобусу, навстречу ветру, пригнув голову, чтобы не дуло в шею, и отыскивая какие-нибудь «нейтральные» мысли, чтобы не думать пока о главном. Снежные хлопья стали теперь еще гуще, мгновенно покрыли грудь, залепляли ресницы...
...И падал снег. И много, много Неслось снежинок мне в лицо.
- вспомнились строчки откуда-то - чьи, он не знал, забыл и остальные две и стал сейчас припоминать с напряжением. Рифма к «лицо» могла быть «крыльцо» или «кольцо». Нет, «крыльцо» вряд ли, «кольцо» скорее. Но как же читается вся строфа?.. [Ржевский, 2005, с. 32]. Валерий вспоминает стихотворение Аглаи Сергеевны Шишковой (Суражевской) (1923-1998) «Зима. Шоссе. Асфальт разбитый...» из сборника «Чуже-даль», вышедшего во франкфуртском издательстве «Posev Verlag» в 1953 г. [Шишкова, 1953]. Автор мистифицирует читателя: эта книга не могла входить в круг чтения советской молодежи даже начала «оттепели», поэтому в образ Валерия явно вкладывается когнитивная парадигматика самого Л.Д. Ржевского, что как раз и составляет автонарративный поворот текста.
Ближе к финалу автор вновь обращается к Пушкину, символический подтекст стихотворений которого дает возможность множества интертекстуальных интерпретаций. Цитируется отрывок «Из Пиндемонти»:
... для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи, По прихоти своей скитаться здесь и там... Вот счастье! Вот права!
[Пушкин, 1959, с. 455]
И это, на самом деле, важно для автора, хотя он и осознает, что «вялость воли и духа» - типичная черта западного равнодушного мира, чуждого страстям и личностно-политическим противостояниям с «не позволим!», происходящим в СССР.
На формальном уровне прозу Л.Д. Ржевского отличает удивительная аккуратность и законченность. Это же происходит и на уровне интертекста. Писатель формирует уникальную кольцевую композицию цитат, идейно оформляя и интертекстуальное пространство повести. Последняя цитата «Паренька из Москвы», как и первая, из «Русалки», только на этот раз из одноименной драматической поэмы А.С. Пушкина [Пушкин, 19606]. Ступай, голубушка, куда захочешь, люби, кого замыслишь... - еще одна грань свободы. Только она не всегда мила русскому человеку.
е ч
е
m О а. ж к
а .
е
Интертекстуальный фон повести широк и разнообразен. Помимо использования свыше 20 цитат и квазицитат, в повести упомянуты более 10 культурных констант XIX и XX вв. Среди них художники Рембрандт, И. Левитан, Н. Ге, писатели В. Дудинцев, С. Бабаевский, А. Герцен, А. Радищев, Т. Ацел, В. Гюго, композитор М. Мусоргский, политики В. Ленин, И. Надь, Я. Кадар, другие известные персоны.
В повести упоминается выставка Рембрандта в Музее изобразительных искусств в связи с 350-летием художника, прошедшая в июле 1956 г. Левитановский пейзаж наблюдают путешествующие в «Победе» друзья: Впереди над дальним, узким, как бархотка, концом большака висел дымнокрасный слоеный закат. Прямо Левитан! - сказала Кира [Ржевский, 2005, с. 7]. Картина Н. Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» (1871) упоминается в связи с откровенным разговором заместителя министра со своим сыном Валерием о «ересях» последнего [Ржевский, 2005, с. 28].
Художественные образы и ассоциации помогают Л.Д. Ржевскому сделать повествование более интеллектуально насыщенным, возможно, в этом плане ориентиром для него является проза В.В. Набокова и его творческий диалог с И.А. Буниным. Писатель В.Д. Дудинцев упоминается как представитель новой, альтернативной, честной литературы в закосневшем мире «запретительного реализма». В данном случае имеется в виду вышедший в 1956 г. роман В.Д. Дудинцева «Не хлебом единым». Это дает возможность героям повести Л.Д. Ржевского рассуждать об особенностях доминирующего в СССР творческого метода: Что такое «социалистический реализм», о котором мы столько толкуем, все вокруг да около, не по существу? Это реализм запретительный. Не важно, в конце концов, о чем и как, важно - чего нельзя ни под каким соусом. Чего нельзя - это и есть правда, а писать, значит, воленс-не-воленс разрешается только ложь.
- А Дудинцев, например? Написал же правду?
- Что ж, по головке его не погладят [Ржевский, 2005, с. 6]. Для характеристики образа профессора Тесемкина, руководителя
партбюро, используется целый ряд «маркеров эпохи»:
- Профессор Тесемкин? Года два всего, уж при мне секретарь партбюро факультета и читает «марксистскую эстетику».
- Интересно читает?
- Как сказать... Цитаты из Маркса-Энгельса-Ленина, немножко & из Плеханова, осторожно, а остальное «от противного», то есть, что,
скажем, Шиллер там или Шеллинг - это не эстетика, Кант - тоже не эстетика и реакционно, как и «искусство для искусства», эстетизм 18 и прочие «измы» - у него их до черта... И только заикнешься насчет
р
«формы», сразу попал в формалисты. А между тем разве не ясно, что эстетическое значение имеет именно форма, которая включает содержание, потому что это есть «форма содержания», и, значит, исходить надо от «как», а если только от «что», то получается Бабаевский [Ржевский, 2005, с. 9]. Также как и В.Д. Дудинцев, С.П. Бабаевский в повести Л.Д. Ржевского - лишь интеллектуальный фон, средство характеристики эпохи. Автор имеет в виду романы С.П. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей», за которые писатель удостоен Сталинских премий, а в идейном смысле штриховые образы В. Дудинцева и С. Бабаевского в повести антиномичны.
Герцен, Радищев и декабристы упоминаются в контексте их дворянского происхождения, для народа они «руководящие», как и путешественники на «Победе», и это отсылает читателя к известному тезису В.И. Ленина из статьи «Памяти Герцена»: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но дело их не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен начал революционную агитацию» [Ленин, 1967].
Ироническая коннотация сопровождает интертекст, созданный упоминанием романа В. Гюго «Человек, который смеется», но это нарративная ирония, сродни гоголевскому «смеху сквозь слезы» [Гоголь, 1959]. А вот единственное упоминание венгерского писателя Томаша Ацела, сторонника Венгерской революции и политического эмигранта, сопрягает эмигрантские судьбы целых поколений - старшего (наррато-ра), среднего (Ацела) и молодого (Валерия, еще одного нарратора этого повествования). При этом имплицитность повествования тем сильнее, что предполагается, что все знают о судьбе революционера, лауреата Сталинской премии (как и С.П. Бабаевский), в 1956 г. выбравшего для жительства Лондон, как в свое время Герцен.
Образ композитора М.П. Мусоргского заменяет описание колоритного старика, у которого нашли приют путешественники на «Победе». Автор предлагает нам интертекст высшей интеллектуальной пробы, когда ассоциации читателя связываются не собственно с упоминаемым именем, а с известной картиной - портретом М.П. Мусоргского, написанным И.Е. Репиным (чье имя даже не упоминается в тексте). «Порази- | тельны эти ... глаза... с их одновременно каким-то отсутствующе задум- ^ чивым выражением. В задумчивой печали одутловатого от болезни лица § заключено богатое содержание и глубокая человечность» [Федоров-Да- ж выдов, 1989, с. 42]. Вот описание портрета, которое Л.Д. Ржевский с! дополняет опосредованной характеристикой героя в диалоге: -Е
Похож на Мусоргского, - шепнула Валерию Кира. - Только борода подлиннее. И старше, наверное... 19
- Шешдесят! - ухитрился расслышать старик. - Трех войн участник, в последнюю - до Берлина дошел, медаль имею... [Ржевский, 2005, с. 7].
Образ В. Ленина тоже нашел в повести портретно-описательное применение: Говорил Тесемкин броско, с нажимом, слегка сбычив голову с запавшим подлобьем и лишь изредка разрешая себе в конце фраз митинговые протяжные интонации. «Под Ленина, - подумал Валерий, - впрочем, так же говорит он и на лекциях. А фразы все понабрал из газет. Удастся ему этим отделаться» [Там же, с. 18]. Интертекст создается и здесь тоном описания Л.Д. Ржевского: в характеристиках «броско», «с нажимом», «сбычив голову» явно видна маркированная оценочность.
Два упоминания об Имре Наде развивают идейно-содержательную антиномию повести: первое - это интерпретация позиции Надя в изложении Тесемкина:
- Имре Надь оказался пособником контрреволюционных сил, - говорил Тесемкин; руки его, пружиня в локтях, все сильней упирались в красную скатерть ладонями. - По просьбе народного правительства Венгрии правительство нашей страны дало согласие на ввод советских военных частей, чтобы помочь венгерской народной армии... [Там же]. Второе - цитата из «Голоса»: Воззвание Имре Надя, в котором он умоляет советских солдат и офицеров не стрелять в народ, остается без ответа. На улицах Будапешта льется кровь венгерских патриотов... гау-гау... Радио «Петефи» передает обращение венгерских писателей ко всему миру о помощи... Гау-гау-гау... [Ржевский, 2005, с. 23]. Междометия заглушки добавляют печальной иронии в этот и без того далеко не радостный текст, распространяя интертекст уже на уровне создания настроения, переживания, ассоциации.
Вместе с тем едкий иронический пассаж о Я. Кадаре ставит иронию в повести на уровень художественного приема, подлежащего отдельному исследованию: В Венгрии, я слышал, шутят, что кто найдет в народе хотя бы одного сторонника Кадара, тому выдадут премию, -сказал Клим [Там же, с. 21]. Сейчас это имя также является интертекс-| туальной принадлежностью повести, хотя в ХХ в. было широко извест-^ но, поскольку Янош Кадар руководил Венгрией в течение 31 года. § Время, о котором идет речь в повести Л.Д. Ржевского, - это начало ж лидерского пути Я. Кадара, сделавшего свой выбор в пользу усиления
^ просоветского режима в стране.
Во вступлении к повести автор очерчивает круг вопросов, интересующих эмигрантское сообщество: Популярен ли Хрущев среди студенчества, почем в Москве модельная обувь? Про венгерские события... - их
штук десять, вопросов, всегда одинаковых, я знаю уже их наизусть, -говорит Валерий автору [Ржевский, 2005, с. 3]. И ни вступление, ни название повести, ни даже первая микроновелла «Трое в «Победе»» никак не намекают, что речь пойдет именно о третьем - о Будапештских событиях 1956 г. Это еще одна черта имплицитного повествования Л.Д. Ржевского, проявляющаяся и на композиционном уровне.
Так интертекст в повести «Паренек из Москвы» становится для писателя актуальным приемом художественно-смысловой и контекстуальной игры, того, что исследователи называют «осознанной полисемией, внутренней диалогичностью создаваемого текста» [Бычков, 2004, с. 277]. Интертекст создает полифонические уровни художественной структуры, задавая многомерность читательского восприятия.
Библиографический список / References
Агеносов, 1998 - Агеносов В.В. Литература Russkogo зарубежья. М., 1998. [Agenosov V.V. Literatura Russkogo zarubezh'ya [Russian Literature Abroad]. Moscow, 1998.]
Барто, 1981 - Барто А. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. М., 1981. [Barto A. Sobranie sochinenii v 4 tomakh [Collected works in 4 vol.] Vol. 2. Moscow, 1982.]
Бычков, 2004 - Бычков В.В. Эстетика: Учебник. М., 2004. [Bychkov V.V. Este-tika [Aesthetics]. Moscow, 2004.]
Гёте, 2006 - Гёте И. Фауст / Пер. Н. Холодковского. М., 2006. [Goethe I. Faust. Trans. N. Cholodkovskii. Moscow, 2006.]
Гоголь, 1959 - Гоголь Н.В. Мертвые души // Гоголь Н.В. Собр. соч. в 6 т. Т. 5. М., 1959. [Gogol' N.V. Mertvye dushi [Dead Souls]. Gogol'N.V. Sobranie sochinenii v 6 tomakh. Vol. 5. Moscow, 1959.]
Горький, 1969 - Горький М. Полн. собр. соч. в 25 т. Т. 19. Пьесы. М., 1969. [Gor'kii M. Polnoe sobranie sochinenii v 25 tomakh. Vol. 19. P'esy [Works in 4 vol. Vol. 19. Pieces]. Moscow, 1969.]
Даргомыжский - Даргомыжский А. Все мне на память приводит былое (каватина князя из оперы «Русалка»). URL: http://libretto-oper.ru/dargomyjsky/rusalka (дата обращения: 17.05.2016). [Dargomyzhskii A. Vse mne na pamyat' privodit byloe (kavatina knyazya iz opery «Rusalka» [Duke's cavatina from "Rusalka" opera]. URL: http://libretto-oper.ru/dargomyjsky/rusalka.]
Казакова, 1958 - Казакова Р. Подснежник // Казакова Р. Встретимся на востоке. Хабаровск, 1958. С. 50-51. [Kazakova R. Podsnezhnik [Snowdrop]. Kazakova R. Vstretimsya na vostoke. Khabarovsk, 1958. Рр. 50-51.]
Книга о вкусной и здоровой пище / Под ред. проф. О.П. Молчанова. М., 1952. [Kniga o vkusnoi i zdorovoi pishche [The book of tasty and healthy food]. Ed. prof. O.P. Molchanov. Moscow, 1952.]
Коновалов, 2004 - Коновалов А.А. Художественный мир Л.Д. Ржевского: ¡Й" проблемы поэтики и эстетики. М., 2004. [Konovalov A.A. Khudozhestvennyi mir L.D. Rzhevskogo: problemy poetiki i estetiki [Art world of L.D. Rzhevsky: problems of poetics and aesthetics]. Moscow, 2004.] 21
Коновалов, 2013 - Коновалов А.А. «Текст в тексте» как композиционный прием и культурный код в произведениях Л.Д. Ржевского // Вестник Тверского государственного университета. Сер. «Филология» (1). 2013. № 4. С. 59-65. [Konovalov A.A. «The text of the text» as a compositional device, and cultural code in the works of L.D. Rzhevsky. Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya. 2013. № 4. Рр. 59-65.]
Комуцци Л.В. Ритм как принцип концептуальной организации нарратива // Narratorium. 2014. № 1 (7). URL: http://narratorium.rggu.ru/article.html?id=2633112 (дата обращения: 13.06.2016). [Komutstsi L.V. Rhythm as the principle of conceptual organization of narrative. Narratorium. 2014. № 1 (7). URL: http://narratorium. rggu.ru/article.html?id=2633112.]
Кулаева О.А. Эксплицитность и имплицитность высказывания // Вестник. Наука и практика. URL: http://конференция.com.ua/pages/view/806 (дата обра-щения:17.05.2016). [Kulaeva O.A. Explicit and implicit statements. Vestnik. Nauka ipraktika. URL: http://конференция.com.ua/pages/view/806.]
Ленин, 1967 - Ленин В.И. Памяти Герцена // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 21. М., 1967. С. 255-262. [Lenin V.I. Pamyati Gertsena [In Memory of Herzen]. Lenin V.I. Complete set of works. Is. 5. Vol. 21. Moscow, 1967. Рр. 255-262.]
Лехциер В.Л. Нарративный поворот и актуальность нарративного разума // Международный журнал исследований культуры. 2013. № 1(10). С. 5-8. [Leht-sier V.L. The narrative turn and the relevance of narrative intelligence. International Journal of Cultural Studies. 2013. № 1(10). Рр. 5-8.]
Пастернак, 2003 - Пастернак Б.Л. Гамлет // Пастернак Б.Л. Полн. собр. стихотворений и поэм / Вступ. ст. В.Н. Альфонсова; сост., подготовка текста, примеч. Е.В. Пастернак и В.С. Баевского. СПб., 2003. С. 123. [Pasternak B. Hamlet. Pasternak B. Polnoe sobranie stihotvorenij i pojem. Introductory article V.N. Al'fonsov; comp., preparation of the text example E.V. Pasternak, V.S. Baevskij. Р. 123. St. Petersburg, 2003.]
Петефи, 1963 - Петефи Ш. Венгерец я... // Петефи Ш. Собр. соч. в 3-х т. Т. 1. Будапешт, 1963. С. 418. [Petofi S. Hungarian I'am ... Petofi S. Sobranie sochinenij v 3 tomah. Vol. 1. Budapest, 1963. Р. 418.]
Пушкин, 1959 - Пушкин А.С. Из Пиндемонти // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. / Под общ. ред. Д.Д. Благого, С.М. Бонди, В.В. Виноградова и Ю.Г. Окс-мана. Т. 2. М., 1959. С. 455. [Pushkin A.S. Of Pindemonti. Pushkin A.S. Sobranie sochinenij v 10 tomah. D.D. Blagoj, S.M. Bondi, V.V. Vinogradov, Ju.G. Oksman (eds.). Vol. 4. Moscow, 1960. Р. 455.]
Пушкин, 1960а - Пушкин А.С. Евгений Онегин // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. / Под общ. ред. Д.Д. Благого, С.М. Бонди, В.В. Виноградова и Ю.Г. Окс-мана. Т. 4. М., 1960. С. 5-200. [Pushkin A.S. Eugene Onegin. Pushkin A.S. Sobranie sochinenij v 10 tomah. D.D. Blagoj, S.M. Bondi, V.V. Vinogradov, Ju.G. Oksman (eds.). Vol. 4. Moscow, 1960. Рр. 5-200.]
Пушкин, 1960б - Пушкин А.С. Русалка // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. / а. Под общ. ред. Д.Д. Благого, С.М. Бонди, В.В. Виноградова и Ю.Г. Оксмана. Т. 4. М., 1960. С. 383-410. [Pushkin A.S. Mermaid. Pushkin A.S. Sobranie sochinenij v 10 tomah. D.D. Blagoj, S.M. Bondi, V.V. Vinogradov, Ju.G. Oksman (eds.). Vol. 4. Moscow, 1960. Рр. 383-410.]
Пушкин, 1962 - Пушкин А.С. Отрывки из писем, мысли и замечания // 22 Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. / Под общ. ред. Д.Д. Благого, С.М. Бонди,
е ч
е
а.
е
В.В. Виноградова и Ю.Г. Оксмана. Т. 6. М., 1962. С. 15. [Pushkin A.S. Excerpts from letters, thoughts and comments. Pushkin A.S. Sobranie sochinenij v 10 tomah. D.D. Blagoj, S.M. Bondi, V.V. Vinogradov, Ju.G. Oksman (eds.). Vol. 6. Moscow, 1962. Р. 15.]
Ржевский, 2005 - Ржевский Л.Д. Паренек из Москвы // Новая Юность. 2005. № 4 (73). [Rzhevskij L.D. The boy from Moscow. Novaja Junost'. 2005. № 4 (73).] Ржевский, 1970 - Ржевский Л.Д. Прочтенье творческого слова. Литературоведческие проблемы и анализы. Нью-Йорк, 1970. [Rzhevskij L.D. Prochten'e tvorcheskogo slova. Literaturovedcheskie problemy i analizy [Reading of the creative word. Literary challenges and analysis.]. New York, 1970.]
Трубина, 1999 - Трубина Л.А. Русский человек на «сквозняке» истории: Историческое сознание в русской литературе первой трети ХХ в. Типология. Поэтика. М., 1999. [Trubina L.A. Russkij chelovek na «skvoznjake» istorii: Istori-cheskoe soznanie v russkoj literature pervoj treti 20 v. Tipologija. Pojetika [Russian man in the «drafts» of history: Historical consciousness in the Russian literature of the first third of the ХХ century. Typology. Poetics]. Moscow, 1999.]
Тихонов, 1925 - Тихонов Н. Баллада о гвоздях // Тихонов Н. Двенадцать баллад. Л., 1925. [Tihonov N. Ballad on nails. TihonovN. Dvenadcat' ballad. Leningrad, 1925.]
Толстой, 1981 - Толстой А.К. Ты знаешь край, где все обильем дышит... // Толстой А.К. Сочинения в 2-х т. Т. 1. Стихотворения. М., 1981. [Tolstoy A.K. Do you know the land where the diversity of breathing ... Tolstoy A.K. Sochinenija v 2 tomah. Vol. 1. Stihotvorenija. Moscow, 1981.]
Федоров-Давыдов, 1989 - Федоров-Давыдов А.А. И.Е. Репин. М., 1989. С. 42. [Fedorov-Davydov A.A. I.E. Repin. Moscow, 1989. Р. 42.]
Финкель, 1990 - Финкель А. Рязанские лощины, коломенская грусть // Папер-ная Э.С., Розенберг А.Г., Финкель А.М. Парнас дыбом (литературные пародии). М., 1990. [Finkel' A. Ryazan Hollow, Kolomna sadness. Papernaya E.S., Rozen-berg A.G., Finkel' A.M. Parnas dybom (literaturnyeparodii). Moscow, 1990.]
Шишкова, 1953 - Шишкова А. Зима. Шоссе. Асфальт разбитый... // Шишкова А. Чужедаль. Франкфурт-на-Майне, 1953. С. 10. [Shishkova A. Winter. Highway. Asphalt is broken ... Shishkova A. Chuzhedal'. Frankfurt am Main, 1953. Р. 10.]
Статья поступила в редакцию 20.05.2016. The article was received on 20.05.2016.
Коновалов Андрей Александрович - кандидат филологических наук, профессор кафедры русской литературы Института филологии, Московский педагогический государственный университет
Konovalov Andrey А. - PhD in Philology; Professor of the Department of Russian Literature of the Institute of Philology, Moscow State University of Education
E-mail: aakon@inbox.ru
е ч
е
m О CP ж к
а
CP
е
