CC BY
136
размышления. обсуждения
УДК 801.73
Фуксон Леонид Юделевич
Доктор филологических наук, профессор кафедры теории и истории литературы и фольклора, Кемеровский государственный университет, 12fukson@gmail.com, Кемерово
интерпретация фрагмента текста
как опыт «медленного чтении»
Аннотация. Статья предлагает интерпретацию фрагмента художественного текста в качестве упражнения для формирования культуры художественного восприятия. Автор статьи полагает, что в современной учебной как школьной, так и вузовской практике существует дефицит герменевтических процедур. Статья обосновывает методическую эффективность предлагаемых упражнений и дает ряд развернутых примеров истолкования начальных фрагментов художественных текстов.
Ключевые слова: интерпретация, фрагмент художественного текста, упражнение.
Одна из довольно известных объективных трудностей, с которой сталкивается преподаватель словесности, состоит в необходимости сопряжения принципиально различных задач. С одной стороны, приходится, так сказать, идти «вширь», то есть осваивать с учениками тексты, составляющие учебный план (иногда довольно объемные). С другой стороны - помогать формированию и закреплению у школьников навыков понимания литературы. Первое требует «быстрого» чтения, второе - «медленного». Причем весьма часто первое осуществляется за счет второго, и, таким образом, уроки литературы тяготеют к тому, чтобы скорее «проходить» произведения и сообщать сведения, например, об их художественной структуре или об эпохе их создания, чем к тому, чтобы учить читать и понимать прочитанное. При таком положении дел само понятие художественного смысла редуцируется до информации, которую якобы несет текст. Настрой на ускорение чтения, конечно, является частным аспектом более общей социальной тенденции, о которой писал М. Маклюэн, считавший, что прогресс технологий - это, прежде всего, рост энергии (power) и скорости. Акселерация, вызванная электронной эпохой, оказывается разрушительной для «письменного человека» [1, с. 101-108]. Мы в данном случае имеем в виду не эти глобальные исторические последствия успехов информационных технологий, а лишь давно замеченное и бесспорное их влияние на
чтение художественных текстов. Именно в этой сфере неизбежный процесс акселерации следует дополнить (и уравновесить) методическим и продуктивным замедлением. Не стоит забывать о том, что ещё Ф. Ницше называл филологию «искусством медленного чтения» [2, с. 36].
Таким образом, в деле повышения культуры художественного восприятия не обойтись без того, о чем писал когда-то М. О. Гершензон [3] или что практиковалось на пушкинском семинаре Л. В. Щербы1, а на Западе называют close reading. Мы принадлежим к сторонникам той идеи, согласно которой научить читать гораздо важнее количества книг, входящих в так называемый «образовательный стандарт», или даже важнее того, какие именно это книги2. Научить понимать любые художественные произведения - в этом мы видим главную задачу урока литературы. При этом нам представляется весьма существенным радикальное сокращение объема текста, предназначенного для упражнений по так называемому медленному чтению, - до небольшого начального фрагмента: первого предложения прозаического произведения либо первой строки стихотворения.
1 О семинаре Л. В. Щербы как школе медленного чтения писал Д. С. Лихачёв [4, 115-116].
2 В замечательной монографии С. П. Лавлин-ского, разрабатывающей коммуникативную модель урока литературы, описывается метод медленного («пошагового») чтения [5, с. 131].
Почему мы считаем возможным оперировать фрагментом текста для выработки навыка понимания? Дело в том, что, на наш взгляд, ошибочно полагать, будто бы восприятие и понимание - это предшествующая и последующая фазы чтения. Понимание начинается одновременно с началом восприятия. Любые ощущения и образы, как писал Мерло-Понти, «всегда являются на горизонте смысла» [6, с. 40]. Поэтому любые смысловые «версии» прочтения части произведения, конечно, не следует выдавать за понимание целого, однако любой прочтенный фрагмент мы как-то, хоть и неполно, все же понимаем. Вместе с тем, именно на малом «участке» текста сразу же вырастает «удельный» семантический вес всех деталей. Ведь каждая из них, оставаясь не вычеркнутой, не забракованной автором, можно сказать, семантически «завербована». И главной задачей такого рода упражнений является как раз воспитание внимательности к мелочам, тренировка читательской зоркости. Кроме того, оперируя небольшим по объему фрагментом, проще сделать основные акты понимания как бы более наглядными. И, наконец, при таком подходе есть возможность более частого переключения от одной художественной «версии» мира и человека к другой, что важно именно для «тренировочных» задач.
В ходе чтения, как известно, совершается непрерывный переход из семиотического плана текста в эстетический, предметный план - художественный мир. Экстенсивное развертывание текста - строка за строкой, страница за страницей, глава за главой - сопровождается интенсивным углублением как интеграцией, вовлечением в художественное единство все новых деталей, появляющихся на читательском горизонте. И степень понятности того или иного художественного произведения прямо пропорциональна степени интегрированности его частей, деталей в целое, то есть, попросту говоря, - степени связности.
Это общее и, так сказать, чисто формальное соображение должно быть дополнено учетом специфики художественного произведения, а именно - тотальной антропоморфности всех его предметов и, тем самым, их символического и ценностного
3
характера .
В предлагаемых упражнениях внимание фиксируется на самом переходе границы прозаической реальности, в которой укоренен берущий в руки книгу потенциальный читатель, и поэтического мира, создающего актуального читателя и, в свою очередь, создаваемого им. По сути, речь идет о повторяющейся процедуре открытия художественного мира того или иного произведения. Осмысление небольшого «участка» текста, на котором читателю нельзя «разогнаться» и приходится продвигаться «вглубь», заключается в определении ситуативной семантики, то есть семантики не готовых словарных значений, а их актуальных, окказиональных взаимодействий в данном тексте.
Прежде чем перейти к ряду примеров «медленного» прочтения, сделаем оговорку. Для предлагаемых упражнений важно использовать в качестве материала именно начальные фрагменты, не отягощенные предшествующим контекстом. Таким образом, можно выявить и зафиксировать само начало развертывания смысла.
ПОКА ЧЕЛОВЕК ЕСТЕСТВА НЕ ПЫТАЛ (...) (Баратынский. Приметы).
За словом «человек» в первой строке стихотворения Баратынского видится не отдельный индивидуум, а человек как таковой, человеческий род, соразмерный понятию «естества», то есть природы. Поэтому и слово «пока» указывает не на отрезок индивидуальной жизни, а на прошлое историческое время - единства человечества с природой. Выпытывание загадок природы - такая активная установка характеризует современную «научную» эпоху, в то время как ей предшествовало состояние понимания языка природы, когда «естество» было не объектом опытов, а живым обращением к человеку, знаком, взывающим к толкованию. По-видимому, именно так следует понимать связь стиха с названием произведения.
Общая элегическая интонация строки -интонация сожаления о прошлом - зависит от негативного оттенка слова «пытал». В однокоренных: опыт, испытание, пытливость - эта отрицательная семантика отсутствует. В пытке же слышится насильствен-
3 Подробнее об этом см.: [7; 8].
ное выведывание и противоестественность, враждебная акция по отношению к природе. «Естество», становясь предметом манипуляций, перестает что-то означать, делается немым, безответным и безотказным бытием. При этом «человек» оказывается не только активно действующим субъектом, но и жертвой - постольку, поскольку он сам - часть «естества» (...).
В ПОЛЕ НЕ ВИДНО НИ ЗГИ... (Фёдор Сологуб).
С одной стороны, фразеологическая «готовность», расхожесть выражения не должна заслонять того, что художественное произведение всегда обещает индивидуальные обстоятельства. Однако восприятие этого высказывания как голо-фактического сообщения дает нам лишь свидетельство «какого-то» человека об определенном характере случайной ситуации, в которой он оказался. Понимание же слова как художественного заставляет читателя увидеть обобщенную формулу открывающегося мира и отменяет обыденную случайность показанного.
В приведенном стихе слово «поле», попадая в один контекст с последующими отрицательными выражениями, актуализирует именно отрицательную сторону своей семантики - пустого («полого») пространства, в котором обнаруживает себя герой. Визуальная беспомощность соединяется с беспомощностью смысловой. Таким образом, не как прозаическое свидетельство о чем-то временном, касающемся отдельного человека, а в качестве введения в поэтическую реальность - и здесь важное значение имеет ритм - первая строка стихотворения Фёдора Сологуба дает символическую, устойчивую версию человеческой жизни вообще как безнадежности, отчаяния (...).
ПОСЛЕ ЖИЗНИ НЕДУЖНОЙ И ТЩЕТНОЙ (...) (Фёдор Сологуб).
Прежде всего, в первом стихе можно заметить направленность высказывания в будущее - к посмертной участи. Это вовсе не означает пустоту пророческой интонации слова при очевидной невозможности заглянуть по ту сторону «жизни». Ведь самой жизни здесь дана подытоживающая характеристика, которая и заставляет истолковывать вполне определенно ее конец - как прекращение того, чем она была наполнена. Во-первых, это «недужность», то есть бо-
лезненность и слабость (ср.: дюжий - сильный; выдюжить - преодолеть, стерпеть). Во-вторых, это тщета жизни - ее бесследность, напрасность, бессмысленность. Такие характеристики, как бы говорящие нет жизни, определяют то, что с ней не жаль расставаться. И поэтому то, что будет «после» смерти, не пугает, а наоборот - обнадеживает - как освобождение от телесного и душевного страдания (...).
В ДЕНЬ ТРИДЦАТИЛЕТИЯ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ВОЩЕВУ ДАЛИ РАСЧЁТ С НЕБОЛЬШОГО МЕХАНИЧЕСКОГО ЗАВОДА, ГДЕ ОН ДОБЫВАЛ СРЕДСТВА ДЛЯ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ. В УВОЛЬНИТЕЛЬНОМ ДОКУМЕНТЕ ЕМУ НАПИСАЛИ, ЧТО ОН УСТРАНЯЕТСЯ С ПРОИЗВОДСТВА ВСЛЕДСТВИЕ РОСТА СЛАБОСИЛЬНОСТИ В НЁМ И ЗАДУМЧИВОСТИ СРЕДИ ОБЩЕГО ТЕМПА ТРУДА (...) (А. Платонов. Котлован).
Выражение «личной жизни» кажется здесь избыточным, однако оно сразу же обозначает границу личного и общественного, на которой мы застаем героя в событии его увольнения. Так он оказывается отстраненным от «общего темпа труда». Вместе с тем, можно заметить, что отчуждение различных сторон существования выявляется не в момент появления «роста слабосильности» и «задумчивости» героя - оснований для его увольнения, - а гораздо раньше. Повествование с самого начала открывает отчужденность личного и общего в сообщении о заводе, где Вощев «добывал средства для своего существования». В этой, на первый взгляд, нейтральной справке о месте работы акцент сделан именно не на работе, не на том общем «производстве», которое объединяет Вощева с остальными рабочими, а на озабоченности героя исключительно «средствами для своего существования». Так что уже исходно существует указанный разлад. Поэтому названные причины увольнения являются лишь развертыванием этого разлада, который выражается преобладанием душевной стороны существования над материальной. Противоречивое слово «слабосильность» (в отличие от «слабость») точно передает внутреннюю рассогласованность человека, разнонаправленность его усилий.
«Задумчивость» Вощева стопорит, сбивает трудовой «темп» именно тем, что она уво-
дит его сосредоточенное внимание от внешних «механических» действий (не случайно в тексте стоит это слово) внутрь. Описываемая ситуация перемещения человеческого существа из физической сферы бытия в метафизическую является одновременно событием тотального уединения: общая «машинальная» жизнь сменяется индивидуальным поиском ее смысла.
МЕНЯ ОКРУЖАЮТ МОЛЧАЛИВЫЕ ГЛАГОЛЫ (...) (И. Бродский. Глаголы).
Налицо оксюморон. Не говорящие (не глаголющие) глаголы - это вообще не глаголы. Тем не менее они «окружают» героя. Что это за реальность?
Первый вариант истолкования предполагает различие видения: для «меня» является «молчаливым» то, что для окружающих - речь. Такова разница прозаического и поэтического измерений: общеупотребительное слово не может выразить индивидуальное переживание - «молчит». Косвенно эту версию подтверждает аллюзия на пушкинский пророческий глагол - как возвышенный перифраз Слова. С такой точки зрения перед нами ситуация творческого тупика, «мук слова», невыразимости, греха празднословья и т. п.
Во-вторых, если вспомнить еще одно значение слова «глагол» - часть речи, обозначающая действие, - то ситуация творческого молчания получит более широкий и глобальный смысл - жизненного тупика как бездействия, некоторого паралича личностной активности.
В первой версии акцентируется тема творчества, и тогда герой стиха - поэт; во втором варианте объяснения происходит символическое расширение смысла до общечеловеческого - Дела как такового. Однако между этими плоскостями толкования есть корреляция: для поэта его слово и есть дело (...).
ИЗ ВАШИХ ГЛАЗ ПУСТИВШИСЬ В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ (...) (И. Бродский. Т. Р.).
«Ваши глаза» здесь оказываются перифразом дома, находясь на противоположном полюсе по отношению к «дальнему пути». Благодаря такому художественному тождеству «глазам» придаются свойства, присущие дому как устойчивому пространству покоя и надежного укрытия. С другой стороны, акцентируется момент близости (отражение героя в глазах). Дом - топос любви. Интимный характер обращения поддержан иници-
алами названия - сигналом непубличного, сокровенного плана бытия.
Сама ситуация устремления вдаль из этой освещённой взглядом сферы носит отрицательный характер. Например, одна из возможностей раскрытия этой ситуации -«с глаз долой - из сердца вон». «Дальний путь» оттесняет все «домашние» характеристики любви и постоянства. Покидание горизонта видения «глаз» означает как бы «погасание» их действия, преодоление силы их любовного тяготения. Слово «пустившись» вполне органично связывается с «путём», однако на нём можно заметить след ещё одного фразеологизма - пуститься «во все тяжкие», отпустить себя, отдавшись на волю случая. И так далее.
Что дают подобного рода упражнения? Прежде всего, они создают привычку более внимательно относиться ко всем подробностям художественного произведения и установку соотносить их одну с другой. На искусственно, методически ограниченном исходном участке текста внутренние переклички его деталей начинают открывать определенное предметное единство, тот или иной образ человека в мире. Это открытие и есть событие понимания. Ведь для читателя в первую очередь важно научиться не столько говорить по поводу прочитанного, сколько понимать то, что ему говорит сам текст, - видеть то, что показывает сказанное.
Специфически «черновой», предварительный характер такого рода прочтений, открытых редактированию в ходе дальнейшего чтения, делает более наглядным важный тезис М. Хайдеггера о том, что понимание имеет структуру наброска [9]. Поэтому предлагаемые экзерсисы отучают читателя от безапелляционности, делая очевидным то, что любая смысловая «версия» принципиально неокончательна. Как справедливо писал В. Изер, «семантические возможности текста всегда значительно богаче значений, формируемых в процессе чтения» [10, с. 215]. Однако при этом герменевтические возможности читателя напрямую зависят от его опыта открытия семантического богатства текста. В приобретении, а главное - углублении такого опыта, в повышении культуры художественного восприятия могут оказать существенную помощь предлагаемые процедуры «медленного чтения».
Библиографический список
1. Маклюэн Г. М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. - М.: Жуковский, 2003. - 464 с.
2. Ницше Ф. Утренняя заря. Мысли о моральных предрассудках. - М.: Академический проект, 2008. - 336 с.
3. ГершензонМ. О. Избранное: в 4 т. - Т. 4. - М.; Иерусалим: Университетская книга, 2000. - 637 с.
4. Лихачёв Д. С. Воспоминания. - СПб.: Logos, 1995. - 517 c.
5. Лавлинский С. П. Технология литературного образования: коммуникативно-деятельност-ный подход. - М.: Прогресс-Традиция: ИНФРА, 2003. - 384 с.
6. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. - СПб.: ЮВЕНТА, 1999. - 606 с.
7. Фуксон Л. Ю. Чтение. - Кемерово: Кузбасс-вузиздат, 2007. - 222 с.
8. Фуксон Л. Ю. Толкования. - Saarbrücken: Lambert Academic Publishing, 2011. - 244 с.
9. Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Ad Marginem, 1997. - 227 с.
10. Изер В. Процесс чтения: феноменологический подход // Современная литературная теория. Антология. - М.: Флинта, 2004. - C. 201-224.
11. Hirsch E. D. The Aims of Interpretation. -Chicago & London: University of Chicago, 1976. -108 р.
Fukson Leonid Yudelevich
Dr. Sci. (Philology), Prof. of the Kemerovo State University, 12fukson@gmail.com, Kemerovo
interpretation of a fragment as an experience of the "close reading"
Abstract. This article suggests an interpretation of fragment of an fictional text as an exercise to form the culture of an art perception. The author of the article considers there is a deficit of the her-meneutic procedures in both secondary and higher school modern educational practice. The article proves the methodic efficiency of offered exercises and it gives a number of explicit examples of initial fragments of the fictional texts interpretation.
Keywords: interpretation, fragment of an fictional text, an exercise.
