13РОЛЬ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В РАЗВИТИИ РЕГИОНОВ
ББК 63.3(2)535-283.2
Ф. Х. Соколова
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СЕВЕРА РОССИИ, 1914—1918 гг.
Революционные процессы 1917 года проявили себя на глобальном, национальном, региональном, локальном уровнях и оказали существенное влияние на ход развития мира, страны, судеб конкретных людей. Даже по прошествии 100 лет этот сложный многогранный социальный феномен продолжает тревожить умы общественных деятелей и исследователей в плане осмысления его причин, предпосылок, истоков, оценки итогов и последствий. В канун столетнего юбилея активизировались попытки нового прочтения революционных процессов 1917 года через призму жизненного опыта, приобретенного в период кардинальных трансформаций 1980—90-х годов в России.
Массив современных публикаций по обозначенной теме огромен и представляет широкую палитру концептуальных подходов, взглядов и мнений в интерпретации февральских
© Соколова Ф. Х., 2018
Соколова Флера Харисовна — доктор исторических наук, профессор кафедры регионоведения, международных отношений и политологии Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова. f.sokolova@narfu.ru
Статья подготовлена в рамках исследования, поддержанного грантом Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 18-09-00237 «Глобальные изменения в локальном измерении: население северной провинции и события 1917—1918 гг.»).
и октябрьских событий 1917 года, их причин, степени объективной обусловленности и последствий1. Однако в осмыслении места и роли интеллигенции, ее политической позиции и поведения в период от Февраля к Октябрю 1917 года на протяжении многих десятилетий преобладают негативные коннотации. Сторонники веховской интерпретации интеллигенции и их последователи 1990-х годов возлагают ответственность за разжигание революционной стихии на интеллигенцию социал-демократического толка, которая якобы не позволила утвердиться в стране либеральным ценностям. В настоящее время акценты сместились в противоположную сторону, обвинения посыпались в адрес либеральной интеллигенции, которая, оказывается, организовала свержение самодержавия без объективных на то оснований2, тогда как большевистским политическим лидерам присваивается заслуга в спасении территориальной целостности и независимости страны.
Вне всякого сомнения, не без участия российской интеллигенции и, в частности, ее политизированной части революционные процессы 1917 года приняли столь масштабный характер и в конечном итоге имели следствием кровопролитную гражданскую войну. Интеллигенция с ее способностью к аккумулированию социального опыта, теоретическому осмыслению действительности, выявлению противоречий и несоответствий, прогнозированию, выступала идеологом и лидером политических партий, конструировала новые модели социального устройства, воздействовала на общественное сознание, вовлекая народ под свои политические знамена.
Вместе с тем вряд ли следует абсолютизировать политическую составляющую в деятельности интеллигенции. Интеллигенция не мессия и не может выполнять божественную функцию духовно-нравственного эталона общества, как пытаются ее представить сторонники народнической интерпретации интелли-генции3. Равно как отнюдь не вся и даже не большинство интеллигенции могут быть отнесены к профессиональным революционерам, «объявляющим миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его и удовлетворить его земные материальные нужды», как ее пытаются представить сторонники веховской традиции4. Заметим, что на Европейском Севере России
политически активное ядро интеллигенции в 1917 году не превышало 200—300 человек, это чуть более 3 % от общей численности работников интеллектуального труда.
Интеллигенция — это социальная группа, профессионально занимающаяся интеллектуальным трудом и выполняющая общественно-значимую функцию в сфере сохранения, создания и трансляции культуры в широком смысле этого слова. Интеллигенция — объект и субъект социальной реальности, носитель духа и материи, связей и ценностей, одновременно продукт и создатель культуры своего народа, ее сущностной чертой является профессиональная, образовательная, интеллектуально-творческая, духовно-нравственная, социальная, идейно-политическая и мировоззренческая разнородность5. В данном контексте интеллигенция страны проявляла себя чрезвычайно многообразно в революционных процессах 1917 года.
Следует также признать, что столичная либерально-радикальная интеллигенция внесла существенный вклад в низложение существующего режима, а ее провинциальные группы различными пасквилями и критикой в адрес императора расшатывали устои святости власти в общественном сознании, что обусловило относительно спокойное отношение к свержению самодержавия на местах. Вместе с тем восприятие революции региональными и локальными сообществами, отношение к ней интеллигенции политизированной и далекой от нее, столицы и регионов, города и села, даже отдельных населенных пунктов имело множество проявлений, что было обусловлено комплексом факторов: местом и ролью регионов в жизни страны (в том числе обеспечением геополитических преимуществ страны), спецификой экономического и культурного развития региона, социального состава населения, сложившихся стереотипов мышления и мировосприятия. Соответственно реконструкция достоверной панорамы событий 1917 года и выявление места и роли интеллигенции в этих процессах требует изучения проблемы на макро-, мезо- и микроуровнях.
В свете вышесказанного попытаемся представить динамику взглядов и линии поведения интеллигенции Европейского Севера в революционных процессах 1917 года, где власть Советов смогла утвердиться на короткое время лишь к маю — июню 1918 года.
Уже с августа 1918 года по март 1920 года регион оказался расколот на два противоборствующих лагеря: «Красный Север» (часть Архангельской, Вологодская и Северо-Двинская губернии) и «Белый Север» (северные уезды Архангельской губернии, включая Мурманский край).
В начале ХХ века Европейский Север России представлял отдаленную провинцию страны, которая воспринималась многими общественными деятелями как край «доски, тоски и трески» и была привлекательна центру лишь в качестве места высылки политически неблагонадежного элемента. Но с другой стороны — это приграничный регион, имевший контакты с зарубежными странами начиная с XVI века. Игравший важную роль в XVI—XVII веках как единственный морской торговый порт страны, он утрачивает былую значимость с основанием Петербурга, однако налаженные веками торговые и экономические связи с зарубежными странами хотя и в усеченных масштабах продолжали сохраняться. 88 % населения проживало в сельских районах, большинство из которых были труднодоступны в силу неразвитости путей сообщения. Однако среди населения региона, не знавшего крепостного права, активно занимавшегося торгово-промысловой деятельностью, что предопределялось неблагоприятными климатическими условиями для земледелия, были сильны демократические установки6.
Удельный вес интеллигенции к 1917 году не превышал 0,4 % в Вологодской и 0,7 % в Архангельской губерниях, это в два раза меньше, чем в среднем по России7. Лишь в губернских центрах концентрация была в два раза выше. Сельская интеллигенция: священнослужители, учителя и фельдшеры — преимущественно выходцы из крестьянской среды, имели образование на уровне низших и средних общеобразовательных и профессиональных учебных заведений. В противоположность им городская интеллигенция на 25 % была представлена выходцами из других слоев общества и имела более высокий уровень образования8. Ее мировоззренческие установки развивались в условиях контактов с представителями зарубежных стран и политических ссыльных.
Для Европейского Севера России была характерна слабая политизация регионального социума, отсутствовал ярко выраженный антагонизм с властью. Сводки об общественных настроениях фиксировали лишь единичные проявления недовольства
существующим политическим режимом. Так, в фонде Архангельского губернского жандармского управления сохранились сведения о том, что некоторые педагоги гимназий в беседах с учениками негативно отзываются о русском государе, «сравнивают Россию с Европейскими государствами, отдавая предпочтение последним»9. В целом необходимость реформирования существующей политической системы осознавалась преимущественно городской интеллигенцией, но не в качестве самоцели, а лишь как серьезное препятствие на пути социально-экономической и культурной модернизации региона по образцу европейских стран и возвращения былой значимости региона в государственной политике.
На волне первой русской революции в регионе создаются отделения партии кадетов и эсеров, но они были немногочисленны, что позволяло полицейским структурам жестко контролировать каждого члена и пресекать любые противогосударственные акции. Вскоре после 1907 года они приостановили свою деятельность10. Архивный фонд Архангельского губернского жандармского управления изобилует документами, которые свидетельствуют об осуществлении детального повседневного негласного контроля над лицами, замеченными в политической неблагонадежности. Свою лепту в выявление оппозиционеров нередко вносило местное население, прежде всего крестьяне, которые доносили на таких возмутителей спокойствия. Как отмечает Т. И. Трошина в своей монографии, в губернаторские канцелярии зачастую приходили прошения убрать за «антиправительственные разговоры» учителя, чиновника, иногда даже священника11.
Процессы социально-профессиональной самоидентификации находились в зачаточном состоянии. Не увенчались успехом попытки политически активных учителей создать в регионе, особенно на уровне уездов, группу Всероссийского учительского союза, в уставе которого в числе прочих звучали политические требования. Материалы переписки региональных активистов с петербургскими членами Всероссийского учительского союза в 1912 году гласят, что «удалось организовать маленькую группу учащих, желающих примкнуть к Союзу», группы учительского союза есть в Емецке, в Мезени, на Печоре, в Онеге и Холмогорах, но численность каждой из них не превышает 6—8 человек.
«Союз наш считаю мертвым», «не может даже собраться для суждения о текущих делах»12.
Первая мировая война кардинально изменила место и роль Европейского Севера России в жизни страны. В связи с военными действиями в Черном и Балтийском морях возросла значимость Архангельска как единственной морской артерии страны, через него осуществлялись поставки военно-стратегических грузов из союзнических стран. Внимание к Северу проявляла и Германия, которая всячески стремилась ослабить позиции своего противника, в том числе на северных рубежах.
Некогда гомогенное пространство региона стало интенсивно пополняться выходцами из других стран и регионов: иностранные моряки, зарубежные представители торговых компаний, крупный контингент войск, немецкие военнопленные (в Вологодской губернии), беженцы из прифронтовой полосы, преимущественно из Прибалтики, рабочие, прибывшие в регион для осуществления погрузочно-разгрузочных работ. В отдаленный регион бежали притесняемые в центре евреи, скрывались дезертиры. Под видом представителей Красного Креста, обслуживающего персонала, работников железной дороги в край проникали немецкие шпионы.
В губерниях, живших на привозном хлебе, из-за перегруженности транспортных сетей военными поставками уже в 1915 году разразился продовольственный кризис, что обусловило рост цен на них. С декабря 1916 года начались задержки заработной платы, стали обостряться социальные противоречия, которые были обусловлены возросшей имущественной дифференциацией регионального социума. Всё явственнее звучали голоса, что предприниматели наживаются, искусственно завышая цены на товары первой необходимости и поставки товаров военного значения. Среди общественности Архангельска активно будировалась тема, что на военных поставках «Данишевский заработал чистоганом полмиллиона, Шмидт — 300 тыс. руб., а Мартенс — 15 млн руб.». По итогам официального расследования фиксировалось, что действительно «благодаря необорудо-ванности Архангельского порта и неподготовленности его к принятию и отправке такого количества грузов, какое идет во время войны, казною тратятся колоссальные суммы на перевозку этих
грузов в самом районе порта и до железнодорожной станции, и конторы Данишевских, Мартенса и других наживают большие деньги особенно в зимний период»13.
Проявлялись натянутые отношения между русскими и лицами иностранного происхождения, несмотря на то что последние длительное время проживали в регионе и занимались предпринимательской деятельностью. С одной стороны, иностранцы, особенно немцы, нередко открыто выражали симпатии Германии, считая, что в конце концов она «победит Россию»14. С другой стороны, среди русских усилились антинемецкие настроения. В частности, группа граждан Архангельска планировала 7 июня 1915 года представить губернатору прошение с просьбой изгнать из города немцев по следующим соображениям: «В нашем городе, теперь единственном порте России, не должны находиться натурализованные немцы, их конторы и предприятия. Долой! Изгнать их. Мы боремся не с одним Вильгельмом, его шайкой и Германией. Мы боремся со всеми немцами. Изгнать их»15. Подобные акции могли быть продиктованы стремлением устранить экономических конкурентов, хотя они и были обоснованы. Так, по результатам дознания подтвердилось, архангельские немцы предупреждали торговые суда соотечественников, шедшие в Архангельск, о скором объявлении войны и помогали спешно покинуть порт недогруженным судам после ее объявления16.
Проявлялись признаки усталости от войны и отклики о ней в следующем ключе: «Всем надоела как горькая редька эта война или бойня, вернее всего бойня, а не война... лишения несет только простой народ, а состоятельный класс и миллионеры набивают себе карманы. на народ смотрят как на пушечное мясо. Где же наконец справедливость и наше право, как человека или гражданина свободной России»17.
С лета 1916 года на Европейском Севере стали нарастать революционные настроения. В сводках о происшествиях в губернии фиксировалось, что с «прибытием маршевых рот, в городе усилились признаки социалистической пропаганды»18. Обеспокоенность региональных органов управления вызвал приезд группы социал-демократов в составе транспортных рабочих из Прибалтики — М. С. Новова, О. И. Валюшиса,
Я. А. Тимме и др., которые в конце 1917 года инициировали создание большевистской организации в регионе19.
В целом на фоне военных тягот и под воздействием внешнего фактора энергетика социального напряжения в региональном обществе нарастала, однако февральские события 1917 года скорее явились для него неожиданными.
Среди части интеллигенции, особенно сельской, крах самодержавия вызвал растерянность и даже ошеломление. Священник Исакогорского района г. Архангельска Павел Ильинский так описывает состояние многих в эти дни: «Совершилось что-то такое совсем необычное, совершенно неожиданное. Может быть, люди, внимательно наблюдавшие общественную жизнь, ожидали этого, но для нас, захолустных жителей, для нас, воспитанных на идеях монархизма, святости и неприкосновенности царской власти, события, которые мы переживаем, явились громовым ударом, сразу выбили нас из обычной колеи жизни»20.
Вместе с тем заявленные цели и намерения Временного правительства импонировали демократическим устремлениям регионального социума и его интеллигенции. В течение марта — апреля 1917 года все профессиональные группы как городской, так и сельской интеллигенции Европейского Севера выразили готовность работать «в соответствии с видами нового правительства». Архангельские учителя, приветствуя события февраля 1917 года, отмечали, что русский народ «сдал первый экзамен на право свободной человеческой жизни». Члены Архангельского общества изучения Русского Севера выражали надежду, что «наконец-то в России спадут многолетние путы, и на Севере забьет ключом торгово-промышленная жизнь». Северное духовенство призвало народ к единению с Временным правительством21.
С новой властью связывались надежды на преодоление политического, экономического и культурного кризиса, вызванного Первой мировой войной. С крахом абсолютизма ассоциировалось ускорение темпов модернизации края, возрождение былого величия Севера как центра международной торговли. Февраль 1917 года давал надежду на совершенствование системы местного самоуправления, в частности на учреждение земских представительных органов, которые в силу малочисленности дворянского сословия не были созданы в Архангельской губернии.
На волне демократических лозунгов возрастает общественная активность интеллигенции. Она принимает участие в конструировании новых органов власти, вовлекается в деятельность и, как правило, возглавляет политические партии, общественные организации. В ее среде усиливается стремление к профессиональной самоорганизации. О возросшей активности интеллигенции свидетельствовали результаты выборов в земские и городские органы самоуправления, прошедших летом 1917 года. До 50 % состава губернских, 30—40 % уездных земских собраний северных губерний представляли работники интеллектуального труда. В волостных земствах 24 % гласных были учителями, духовенством, торговцами и хуторянами. В городских думах губернских центров представительство интеллигенции достигало 60—70 %22.
В течение 1917 года в регионе быстро растет численность профессиональных организаций, призванных защищать социально-экономические, культурные и правовые интересы различных общественных групп и слоев. Тенденция к профессиональной самоорганизации проявляется и среди интеллигенции. В апреле — мае 1917 года были учреждены Архангельское и Вологодское отделения Всероссийского учительского союза. Свой устав 1913 года подтвердило Архангельское общество врачей, 20 июля 1917 года объединились в союз врачи Вологодской губернии. В марте — апреле 1917 года чиновничество Севера учредило союзы служащих правительственных учреждений и служащих общественных, земских и городских учреждений. Начали функционировать Архангельское и Вологодское отделения Всероссийского союза ветеринарных врачей и фельдшеров. В Вологодской губернии самостоятельные организации оформили агрономы, землемеры, фармацевты, помощники врачей. В Архангельске открылись отделения Всероссийского союза юристов, инженеров и техников, лесоводов и лесных техников, технического персонала г. Архангельска и его районов, служащих лесопромышленных предприятий г. Архангельска и его районов. Вышеназванные профессиональные союзы объединили в своих рядах более 40 % региональной интеллигенции23.
Весной — летом 1917 года на Европейском Севере активизируется деятельность губернских организаций партии кадетов,
эсеров и социал-демократов. К осени 1917 года некоторые из них имели свои отделения не только в губернских центрах, но и уездных городах, сельской местности24. Их состав был представлен различными профессиональными группами интеллигенции. Среди кадетов, эсеров, социал-демократов встречаются и юристы, и инженеры, и врачи, и учителя, и специалисты сельского хозяйства25. То есть политические предпочтения интеллигенции не были жестко детерминированы социальным происхождением, уровнем образования и профессиональной принадлежностью и определялись множеством факторов общественного, группового и личностного свойства. Вместе с тем в крае с преобладающим составом сельского населения особой популярностью пользовались социалисты-революционеры. На выборах в Учредительное собрание за них отдали голоса более 56 % избирателей, против 40 % в среднем по России. В сельских местностях кандидаты от партии эсеров получили голоса 70— 80 % избирателей. Программу социалистов-революционеров широко поддерживала значительная часть сельской интеллиген-ции26. В эсеровском духе были приняты резолюции губернских учительских съездов, состоявшихся весной 1917 года. Архангельское губернское собрание союза духовенства 23 мая 1917 года большинством голосов поддержало эсеров и призывало сельское духовенство объяснять прихожанам «значимость Учредительного собрания для народной жизни, давать разъяснения по политическим вопросам». В составе новых властных структур, особенно земских собраний всех уровней, было много учителей, фельдшеров, агрономов, лесных специалистов, являвшихся членами партии социалистов-революционеров27.
Влияние кадетов на население Европейского Севера было значительно выше, чем в среднем по России. На выборах в Учредительное собрание они получили 7,3 % голосов против 4,7 % в целом по России. Однако их поддерживало в основном городское население. Популярностью они пользовались среди врачей, юристов, педагогов средних общеобразовательных и профессиональных школ, инженеров. Кадетов поддерживали члены Архангельского и Вологодского обществ изучения Русского Севера, объединявшие весь цвет региональной интеллигенции28.
Часть интеллигенции примкнула к меньшевикам, среди них: работники печатного труда, мастера и техники, часть городских учителей начальных школ, лесная стража, служащие речного и морского флота. На выборах в Учредительное собрание они получили 23,1 % голосов избирателей в Вологодской и 29,3 % голосов в Архангельской губерниях29. Однако преимущество меньшевикам всё же отдавали рабочие, так как данная партия видела возможность союза с интеллигенцией лишь при условии осознания ими «целей и интересов рабочего класса»30.
Практически до конца 1917 года влияние большевиков на Севере было несущественным. На выборах в Учредительное собрание за них проголосовали 15,4 % избирателей против 24 % в среднем по России. Незначительной была их численность и в Советах рабочих и солдатских депутатов. Фракция большевиков, созданная в сентябре 1917 года при Архангельском Совете, имела всего 17 из 400 депутатских мест. Часть интеллигенции Европейского Севера солидаризировалась с большевиками, но ее удельный вес в составе РСДРП (б) не превышал 3 % против 10 % в среднем по России31.
Несомненно, стремительный водоворот событий вовлекал в политическую орбиту даже тех, кто ранее был далек от нее. Однако политическая составляющая в деятельности интеллигенция региона была второстепенной, она отдавала предпочтение профессиональной, культурно-созидательной работе. Об этом свидетельствуют уставы региональных отделений профсоюзов, резолюции съездов и совещаний, представленные в местные органы самоуправления программы и предложения, где излагалось видение перспектив развития региона. Среди них конкретные проекты по эффективному использованию природных ресурсов, развитию промышленности и сельского хозяйства, совершенствованию транспортной системы, расширению социально-культурной инфраструктуры, улучшению медицинского обслуживания населения, которые легли в основу преобразований региона в 1920—30-х годах.
Октябрьские события в Петрограде, равно как и свержение самодержавия, застали региональное сообщество врасплох. Реакция на них явственно обнаружилась лишь в ноябре — декабре 1917 года и была преимущественно негативной. Захват власти
большевиками осудили практически все профессиональные группы городской и сельской интеллигенции. В принятых резолюциях отмечалось, что «большевики ведут страну к гибели, вызывая всюду братоубийственную бойню и разрушение культурных ценностей»32. Однако вплоть до разгона Учредительного собрания ситуация казалась обратимой, поэтому первое Архангельское губернское земское собрание, открывшееся 14 декабря
1917 года, в своей резолюции «Об организации власти в настоящий момент» постановило, что в условиях, когда «центральная власть парализована», «погибает свобода и страна», необходимо «впредь до образования власти Учредительным собранием, принять участие в конструировании власти в пределах Архангельской губернии. дабы не допустить дальнейшего развития анархии». Согласие с данным решением выразили практически все группы интеллигенции33.
Советская власть на Европейском Севере утверждалась с большими трудностями и установилась лишь к концу мая — июню 1918 года. Это стало возможным во многом благодаря деятельности Советской ревизии во главе с М. С. Кедровым, которой были предоставлены широкие полномочия в «борьбе с контрреволюцией и за упрочение Советской власти». В Архангельской и Вологодской губерниях она работала в июне
1918 года. За это время были арестованы видные деятели всех оппозиционных партий и общественных организаций, в том числе и представители интеллигенции, открыто вставшие в оппозицию власти34.
Большевикам также удалось внести раскол в региональное сообщество и декларативными обещаниями привлечь на свою сторону рабочих и сельское население. Они же развернули мощную антиинтеллигентскую пропаганду. Периодическая печать региона начала 1918 года пестрит тревожными сообщениями, что «деревня гонит учителя в шею, обвиняя его чуть ли не во всех смертных грехах», что среди народа звучат голоса: «сельская интеллигенция обманывала народ, извращала факты, переманивала его свою сторону. глаза крестьянам открыли солдаты»35. Хотя следует признать, что отношение сельского населения региона к власти большевиков и интеллигенции в это время не отличалось устойчивостью и напрямую зависело от проводимой политики.
Как только начались реквизиции продовольствия и была объявлена обязательная мобилизация в Красную армию, в ряде северных уездов вспыхнули антисоветские вооруженные восстания, где крестьяне и интеллигенция выступали консолидированным фронтом. Крупнейшее из них состоялось в июле 1918 года в Шенкурске. В «Воззвании населению Шенкурского уезда» отмечалось: «Власть, назвавшая себя рабочей и крестьянской, нагло обманула народ. Вместо хлеба, мира и воли она дала измученному народу голод, братоубийственную бойню и вконец растоптала все свободы»36.
Представляется, что исход событий был предрешен и позицией самой интеллигенции Европейского Севера России, которая стремилась дистанцироваться как от политики, так и от народа. В частности, видя свое предназначение в повышении культуры народа, она пыталась делать это не в гуще низов, а вне их. Под предлогом невмешательства в жизнь народа, интеллигенция отказалась от участия в деятельности Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, сузив тем самым возможности для воздействия на общественное сознание. За исключением учителей сельских школ, фельдшеров, акушеров, фармацевтов от вхождения в состав Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов отказалась интеллигенция Вологодской губернии. Своих представителей в Архангельский Совет направили лишь Союз младших служащих, Союз техников, губернское общество помощников врачей37.
По вышеназванным причинам региональная интеллигенция дистанцировалась от участия в деятельности губернских отделений Центрального бюро профсоюзов, куда отказались войти профессиональные союзы учителей, врачей и городских чиновников Вологодской губернии38, все профессиональные группы интеллигенции Архангельской губернии, за исключением вете-ринарно-фельдшерского общества. Интеллигенция Архангельской губернии консолидировалась вокруг регионального отделения Совета депутатов трудовой интеллигенции, созданного летом 1917 года39.
Резюмируя, в целом следует отметить, что в революционную стихию 1917 года преобладающее большинство интеллигенции Европейского Севера России во многом вовлекалось помимо
своей воли. Как отмечалось ранее, удельный вес политизированной интеллигенции не превышал нескольких сотен человек, хотя именно они влияли на формирование политических предпочтений других групп населения. Программа Временного Правительства импонировала интеллигенции региона прежде всего тем, что давала надежду на демократизацию общественной жизни, повышение роли и значимости регионального сообщества в решении местных проблем, на ускорение темпов социально-экономической и культурной модернизации региона на основе новейших технологических разработок, в том числе заимствованных у североевропейских соседей. Октябрь 1917 года был воспринят ею негативно, но его исход был в основном предрешен внешним фактором и одновременно общественно-политической позицией самой интеллигенции. Благодаря наплыву транспортных рабочих из других регионов на Европейском Севере возросло влияние большевиков. В свою очередь основная масса интеллигенции дистанцировалась от политики и регионального социума, в условиях незавершенности процессов профессиональной самоидентификации она не смогла выступить консолидированным фронтом. Методы установления Советской власти в регионе хорошо представлены в докладе председателя Архангельского губиспол-кома в СНК «Историческое прошлое Северного края, особенно поморского его населения, экономическое тяготение к Западной Европе, вызываемое торговыми сношениями, создавало хорошую почву для англо-французской ориентации. При отрицательном отношении населения. нужен был кулак»40. И он был успешно применен, но, как отмечалось ранее, его эффективность измерялась двумя месяцами. Тот же внешний фактор, а именно начавшаяся англо-французская интервенция на Север, поверг регион в новые испытания.
Примечания
1 Булдаков В. П. Красная смута: природа революционного насилия. М., 2010 ; Марченя П. П. Политические партии и массы в России 1917 года: массовое сознание как фактор революции // Россия и современный
мир. 2008. № 4 (61). С. 82—99 ; Миронов Б. Н. Русская революция 1917 года в контексте теорий революции // Общественные науки и современность. 2013. № 2. С. 72—84 ; О причинах русской революции : сб. ст. / отв. ред. Л. Е. Гринин и др. М., 2010 ; Турчин П. В. Историческая динамика: на пути к теоретической истории : пер. с англ. М., 2010.
2 Булдаков В. П. Указ. соч. С. 71 ; Миронов Б. Н. Русская революция 1917 г. в условиях экономического чуда: по классическому сценарию? // Отечественные записки. 2012. № 1 (46). ЦКЬ: http://www.stam-oz.ru/2012/1/russkaya-revolyuciya-1917-g-v-usloviyah-ekonomicheskogo-chuda-po-klassicheskomu-scenariyu (дата обращения: 27.02.2018).
3 Богацкий П. И., Николаева Л. С. О нравственности российской интеллигенции // Нравственный императив интеллигенции: прошлое, настоящее, будущее : тез. докл. междунар. науч.-теорет. конф. Иваново, 1998. С. 59 ; Кузин Ю. Д. Благородство в системе моральных ценностей российской интеллигенции // Там же. С. 104—105.
4 Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи : сб. ст. о русской интеллигенции / под ред. А. В. Данилова. Свердловск, 1991. С. 6—25 ; Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Там же. С. 26—68 ; Франк С. Л. Этика нигилизма // Там же. С. 166—198.
5 Соколова Ф. Х. Интеллигенция Европейского Севера России: формирование, динамика взаимоотношений с властью, 1917—1930-е гг. : дис. ... д-ра ист. наук. Архангельск, 2005. С. 40.
6 Попов А. Н. Архангельский край : стат.-экон. очерк. Архангельск, 1923. С. 7 ; Статистический сборник по Вологодской губернии за 1917—1924 гг. Вологда, 1926. С. 4.
7 Выявлено автором по: Гуркина Н. К. Интеллигенция Европейского Севера России в конце XIX — начале XX веков. СПб., 1998. С. 46—152 ; Статистический сборник по Архангельской губернии за 1917—1924 гг. Архангельск, 1925. С. 220—221 ; Статистический сборник по Вологодской губернии за 1917—1924 гг. С. 112—114, 118—130.
8 Подсчитано автором по: Гуркина Н. К. Указ. соч. С. 61, 131, 139—140.
9 Государственный архив Архангельской области (далее — ГААО). Ф. 1323. Оп. 1. Д. 510. Л. 21.
10 Безбережьев С. В. Вологодские эсеры в период подготовки и проведения Октябрьской революции (март 1917 — февраль 1918 г.) // Вопросы истории Европейского Севера : межвуз. сб. Петрозаводск, 1984. С. 28 ; Егоров А. Н. Кадетские организации Вологодской губернии в 1917—1918 гг. // Европейский Север: история и современность :
тез. докл. всерос. науч. конф. Петрозаводск, 1990. С. 42—43 ; Овсян-кин Е. И. Архангельск: годы революции и военной интервенции, 1917—1920. Архангельск, 1987. С. 14—15.
11 Трошина Т. И. Динамика и направленность социальных процессов на Европейском Севере России (первая четверть ХХ века). Архангельск, 2011. С. 272.
12 ГААО. Ф. 1323 Оп. 2 Д. 951. Л. 1г, 1е, 1м, 1с.
13 Там же. Оп. 1. Д. 603. Л. 83—96.
14 Там же. Д. 602. Л. 274 ; Оп. 2. Д. 925. Л. 7.
15 Там же. Оп. 7. Д. 33. Л. 24—25.
16 Там же. Оп. 1. Д. 603. Л. 96.
17 Там же. Оп. 7. Д. 36. Л. 25—26.
18 Там же. Оп. 1. Д. 601. Л. 25.
19 Овсянкин Е. И. Огненная межа. Архангельск, 1997. С. 16 ; ГААО. Ф. 1323. Оп. 7. Д. 29. Л. 18.
20 Архангельские епархиальные ведомости. 1917. № 8. С. 11—15.
21 Силин А. В. Отношение архангельского учительства к революционным событиям 1917—1918 гг. // Россия 1917 : взгляд сквозь годы : сб. ст. / отв. ред. В. И. Голдин. Архангельск, 1998. С. 37 ; Известия Архангельского общества изучения Русского Севера (далее — ИАОИРС). 1918. № 1—2. С. 3 ; Государственный архив Вологодской области (далее — ГАВО). Ф. 53. Оп. 1. Д. 11. Л. 328—329 ; Архангельск. 1917. 15 апр.
22 ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 4. Л. 1—80 ; ГАВО. Ф. 34. Оп. 1. Д. 3498. Л. 11—12 ; Воля Севера. 1917. 30 авг. ; Архангельск. 1917. 14 июня ;
I авг.
23 ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 3. Л. 1—15 ; Д. 5. Л. 1—44 ; Д. 22. Л. 3—4 ; Д. 29. Л. 7—12 ; Ф. 272. Оп. 1. Д. 18. Л. 132—190 ; Д. 19. Л. 64—198 ; Д. 36. Л. 378 ; Ф. 1865. Оп. 1. Д. 110. Л. 213—214 ; Оп. 4. Д. 2. Л. 4—
II ; Ф. 4097. Оп. 1. Д. 19. Л. 51—166 ; ГАВО. Ф. 585. Оп. 2. Д. 125. Л. 6—39 ; Ф. 294. Оп. 1. Д. 10. Л. 30—89 ; Д. 1231. Л. 10—32 ; Оп. 7. Д. 1. Л. 16 ; Архангельск. 1917. 5 сент.
24 Овсянкин Е. И. Указ. соч. С. 16.
25 Воля Севера. 1917. 3 авг. ; Архангельск. 1917. 18 марта.
26 Безбережьев С. В. Указ. соч. С. 38 ; Киселев А. А., Климов Ю. Н. Мур-ман в дни революции и Гражданской войны. Мурманск, 1977. С. 106 ; Гражданская война и военная интервенция в СССР : энцикл. М., 1987. С. 631 ; ИАОИРС. 1917. № 9—10. С. 376—382 ; Архангельск. 1917. 14 июня ; Воля Севера. 1917. 9 июля.
27 Силин А. В. Учительство Европейского Севера в годы российской революции и гражданской войны, 1917—1920 гг. : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Архангельск, 2000. С. 14—15 ; Архангельск. 1917. 17, 31 мая ; 14 июня ; ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 15. Л. 108.
28 ИАОИРС. 1917. № 9—10. С. 376—382 ; Архангельск. 1917. 8 окт. ; 17 нояб.
29 ИАОИРС. 1917. № 9—10. С. 376—382 ; Воля Севера. 1917. 3 авг.
30 Северный Луч. 1918. 31 марта ; 17 апр. ; 8 июня.
31 Федюкин С. А. Октябрь и интеллигенция // Интеллигенция и революция : ХХ век : сб. ст. / отв. ред. К. В. Гусев. М., 1985. С. 21 ; Архангельская областная организация КПСС в цифрах, 1917—1981 гг. / под ред. И. А. Наумова, Е. Г. Аушева. Архангельск, 1982. С. 35, 159.
32 Архангельск. 1917. 27 окт. ; ГАВО. Ф. 585. Оп. 2. Д. 22. Л. 3—4.
33 10 лет строительства Советской власти в Вологодской губернии. Вологда, 1927. С. 16 ; ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 4. Л. 40—41 ; Воля Севера. 1918. 4 янв.
34 Шебалин В. Д. Былое не вычеркнуть : страницы истории о малоизвестных событиях 1917—1920 гг. в Вологодском крае. Вологда, 1993. С. 4—17 ; Волна. 1992. 26 сент.
35 Воля Севера. 1918. 21 янв.
36 См.: Овсянкин Е. И. Указ. соч. С. 65.
37 ГАВО. Ф. 294. Оп. 1. Д. 10. Л. 30—32 ; Д. 1231. Л. 31—32 ; Ф. 585. Оп. 3. Д. 1. Л. 66—67, 184 ; ГААО. Ф. 272. Оп. 1. Д. 71. Л. 1—222.
38 ГАВО. Ф. 294. Оп. 1. Д. 774. Л. 1—3 ; Оп. 7. Д. 1. Л. 1 ; Д. 1231. Л. 58—59.
39 Архангельск. 1917. 11 нояб. ; ГААО. Ф. 218. Оп. 2. Д. 8. Л. 150—151.
40 ГААО. Ф. 352. Оп. 1. Д. 20а. Л. 2—3.
