Институциональный подход в экономической науке и к экономической науке. Часть I Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

6

ТЕОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ЭКОНОМИКИ

www.hjournal.ru

DOI: 10.17835/2076-6297.2015.7.3.006-049

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ И К ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ ЧАСТЬ I

ЕФИМОВ ВЛАДИМИР МАКСОВИЧ,

доктор экономических наук, ЦЭМИ РАН, Docteur en Etudes du Developpement, Женевский университет, независимый исследователь, Франция, e-mail: [email protected]

В статье делается попытка обосновать альтернативную принятой методологию экономической науки, а также осуществить соответствующий пересмотр истории этой дисциплины. В ней объясняется, почему эта дисциплина, как в своей ортодоксальной форме, так и для большинства ее неордоксальных направлений, является познавательно бесплодной, а социально -экономико-политически вредной. Статья может рассматриваться как манифест, призывающий к радикальному изменению дисциплины. Как такой манифест, статья, вероятно, могла бы быть названа «Экономическая дисциплина: от покаяния к воскресению», то есть я предлагаю экономистам покаяться в том зле, которая дисциплина принесла, и на базе этой рефлексии возродить ее на другой методологической основе, которая способна сделать экономическую науку социально полезной. Первая часть статьи, опубликованная в этом номере журнала, состоит из трех разделов. В первом разделе обосновывается утверждение, что экономическая наука застряла в метафически-абстрактном состоянии со своим абстрактно-априорным подходом, а ее ортодоксальная часть во многом играет роль теологии светской рыночной религии. Во втором разделе характеризуется методология, применение которой позволило бы сделать «экономическую науку» действительно научной. В третьем разделе показывается, как это можно осуществить.

Ключевые слова: абстрактно-априорный подход; экономическая дисциплина как теология рыночной религии; конструктивистская методология науки; конструктивистская институциональная экономика.

INSTITUTIONAL APPROACH IN ECONOMICS AND TO ECONOMICS PART I

YEFIMOV VLADIMIR, M.,

PhD, Central Economics and mathematics Institute of RAS, Docteur en Etudes du Developpement, University of Geneva, Independent Researcher, France, e-mail: [email protected]

© Ефимов В. М., 2015

Институциональный подход в экономической науке ...

7

The paper attempts to justify an alternative to conventional methodology of economics, as well as make a corresponding revision of the history of this discipline. It explains why the discipline in its orthodox version, and for the most unorthodox directions, is cognitively sterile and socio-economico-politically very harmful. The article can be seen as a manifesto which calls for a radical change in the discipline. As a manifesto, it probably could be called "Economics: from repentance and resurrection", that is, I suggest to economists to repent of the harm that this discipline has brought and on the basis of this reflection to revive it in a different methodological framework that is able to make economics socially useful. The first part of the article published in this issue, consists of three sections. The first section justifies the claim that economics is stuck in metaphysical -abstract state with its abstract-a priori approach, and that its orthodox part is theology plays the role of a theology of the secular market religion. The second section summarizes the methodology, the use of which would make "economic science" truly scientific. The third section shows how this can be implemented.

Keywords: abstract-a priori approach; economic disciplines as theology of market religion; constructivist methodology of science; constructivist institutional economics.

JEL: B52, C91, D03.

«Пародируя высказывание Маркса, можно было бы сказать, что «философы (или экономисты) только и делали, что преобразовывали мир, сейчас речь идет о том, чтобы его понять»» (Callon et Latour, 1997. P. 45).

1. «Экономическая наука» в координатах «трех состояний интеллектуальной эволюции человечества»

В первой половине XIX века Огюст Конт предложил выделять три стадии в интеллектуальной эволюции человечества: теологическую, которую он называл также фиктивной; метафизическую или абстрактную; и научную, реальную, положительную или позитивную (Конт, 2003. С. 54-80). Он называет эти стадии состояниями (etats), тем самым подчеркивая, что наступление новой стадии теоретических представлений не исключает предыдущих, а характеризуется доминантой этого состояния. По отношению к каждой отдельной области реальности в каждый исторический период каждое конкретное общество/сообщество может находиться преимущественно в том или ином из трех состояний. В трактовке Конта позитивное — это достоверное и полезное знание (Степин, 2006. С. 15). Во второй половине XIX века в своей знаменитой статье «Закрепление убеждения»1 Чарльз Пирс говорит по существу о том же самом, выделяя три метода фиксации определенного понимания2 в трактовке некоторых вопросов внутри отдельных обществ/сообществ, а именно: метод авторитета, априорный метод и научный метод (Пирс, 2000a. С. 244-265). И Конт, и Пирс понимали под научным исследованием такое, которое основано на опыте, наблюдении и эксперименте.

Вот что Пирс пишет по поводу метода авторитета, который является методом закрепления определенного теологического типа теоретизирования: «Создадим институт, цель которого состоит в том, чтобы привлечь внимание людей к

1 Английское слово belief и французское слово croyance, которые Пирс использует в своих двух вариантах публикации этой статьи (Peirce, 1992. P. 109-123; 2002. P 214-235) были переведены на русский язык как «верование» (Пирс, 2000a) или как «убеждение» (Пирс, 20006). Оба перевода, по моему мнению, не совсем точно отражают смысл, который вкладывал Пирс в эти слова. В «Большом англо-русском словаре» (Гальперин и Медникова, 1987) дается три варианта перевода слова belief. 1) вера, доверие; 2) вера, убеждение, включая религиозное верование и вероучение; 3) мнение, убеждение, понимание. По контексту статьи можно понять, что речь скорее идет о «понимании».

2 Сейчас, после таких философов сторонников герменевтики, как Ганс-Георг Гадамер и Поль Рикер, а также социолога-экономиста Макса Вебера, понятие «понимание» теснейшим образом связывается с понятием «интерпретация».

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

8

Ефимов В. М.

правильным учениям, (будем) постоянно повторять их и обучать им молодежь, в то же время этот институт должен обладать силой, достаточной для того, чтобы предотвратить изучение, защиту и изложение противоположных учений. Устраним из представлений людей все мыслимые причины умственных изменений. Будем держать их в невежестве, чтобы они не научились думать иначе, чем они думают. Привлечем на свою сторону их страсти, так чтобы они относились к индивидуальным и необычным мнениям с ненавистью и ужасом. Запугаем и заставим замолчать всех тех, кто отвергает установленную веру. <...> Этот метод с древнейших времен был одним из главных средств поддержания правильных теологических и политических учений и сохранения их универсального, или всеобщего характера» (Пирс, 2000a. С. 249-250). Конечно, таким институтом была средневековая католическая церковь с ее инквизицией. Таким институтом было также советское государство с его системой образования, средствами массовой информации и карательными органами. Но во многом таким же институтом сейчас является и институт экономической науки в США и Западной Европе.

Институт советской экономической науки, как и всего обществознания, был важным элементом института советского государства и находился под непосредственным контролем ЦК, обкомов и райкомов КПСС и под неусыпным наблюдением КГБ. Советская экономическая наука в послевоенное время превращается под руководством Сталина в разновидность мирской (светской) теологии3. Марксизм-ленинизм служил в СССР официальной светской (мирской) атеистической религией. Связь русского коммунизма и православной традиции, что в свое время правильно подметил Н. А. Бердяев в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма», облегчила введение в Советском Союзе этой новой религии. Помогли этому и православные традиции подчиненности церкви государству и ее строго иерархической организации. Место Бога в этой религии занял коммунизм -светлое будущее человечества. Роль церкви как института играла КПСС. Пророком был Маркс, вместе с Энгельсом, отцами церкви — Ленин и Сталин, святыми текстами - их произведения. Церковные службы осуществлялись в виде идеологических собраний, в том числе партсобраний. Марксистко-ленинская философия (диалектический и исторический материализм), политическая экономия и научный коммунизм представляли собой теологию этой религии4. Эта религия активно влияла на экономическую науку на Западе, в частности, через западноевропейские коммунистические партии. После ослабления, а затем и распада СССР, марксистки ориентированная экономическая наука практически полностью исчезает в западноевропейских университетах (Pouch, 2001).

По моему мнению, западная экономическая наука проделывает в XX веке эволюцию, обратную той, которую описал Конт. Она прошла от достаточно развитого позитивного направления начала века к все большей абстрактной метафизической составляющей в экономической мысли в середине века и к абсолютной доминанте теологического взгляда на нее в конце века. Институт западной экономической науки формально не находится под тотальным контролем государства. Оно оказывает на него некоторые регулирующие воздействия, в том числе финансового порядка. Такие воздействия правящий класс активно осуществляет и непосредственно через свои частные фонды. Этого сейчас оказывается вполне достаточно для ориентации экономической науки во вполне определенном направлении. Институт экономической науки, как он существует на Западе, очень эффективно воплощает метод авторитета, о котором выше говорилось в приведенной цитате из Пирса. В институте экономической науки этот метод проявляется в

3 Я полагаю, что изучение Сталиным с восьмилетнего возраста в течение 11 лет теологии, 6 лет в Горийском духовном училище и 5 лет в Тифлисской православной духовной семинарии, по которой у него, в отличие от других предметов, были отличные оценки, не прошло для будущего «отца народов» даром. К. В. Островитянов, сыгравший вторую после Сталина роль в становлении советской политэкономии, безусловно также хорошо знал методологию теологии, окончив в возрасте 20 лет Тамбовскую духовную семинарию.

4 Процесс формирования этой теологии в части политической экономии социализма очень хорошо описан в (Касьян, 2008. С. 209-226).

Институциональный подход в экономической науке ...

9

учебных планах и программах, методе подбора студентов, правил конкурсов на замещение вакантных должностей преподавателей-исследователей, системы публикаций статей в научных журналах, учебников и научных монографий, организации научных конференций, семинаров и школ. И действует этот институт по поддержанию главенства определенной экономической науки-теологии в западных университетах ничуть не менее эффективно, чем в прошлом в СССР институт советской экономической науки, оставляя вне ее всех инакомыслящих и принуждая шагать в ногу под страхом вполне ощутимых кар всех, кто находится внутри него. Интересно отметить, что как представители академической экономической профессии5, так и представители академической теологической профессии6 на Западе все больше и больше осознают, что они по существу занимаются родственными вещами.

Сейчас традиционная, то есть христианская, теология вошла в российские высшие учебные заведения и Минобразования РФ утвердил соответствующий Государственный образовательный стандарт по направлению «Теология»7, предусматривающий подготовку специалистов со степенями бакалавра и магистра теологии. Университетская теология понимается как «особая (преимущественно рационально-логическая) форма христианского учительства, осуществляемая в рамках государственного образовательного учреждения» (Назаров, 2004. С. 9). Появление теологии в качестве «университетской науки» происходит в 12 веке. С этого времени постепенно «предмет теологии претерпел на почве западной культуры качественные изменения: из преимущественно систематизации и комментирования текстов Откровения (что было характерно для всего раннего Средневековья) теология превращается в дедуктивную науку, претендующую на рациональное обоснование веры» (Назаров, 2004. С. 11). К апологетической и догматической функциям теологии добавляется критическая и логическая. Следует подчеркнуть, что в теологической литературе, в том числе, в учебниках, теология рассматривается как наука8, как особая область знания (Назаров, 2004. С. 15).

Насколько современная западная экономическая наука близка теологии по своей методологии и по своему духу? Вот, как отвечает на этот вопрос профессор экономики Мэрилендского университета Роберт Нэлсон в начале своей книги, посвященной его развернутому рассмотрению: «Экономисты думают о себе как об ученых, но я буду оспаривать в этой книге, что они скорее теологи. Самые близкие предшественники нынешних членов профессии академических экономистов не ученые такие как Альберт Эйнштейн или Исаак Ньютон, правильнее было бы сказать, что мы экономисты являемся в действительности наследниками Фомы Аквинского и Мартина Лютера» (Nelson, 2001. P. XV). По его мнению, члены

5 См. «Экономикс как религия. От Самуэльсона до чикагской школы и дальше» Роберта Нельсона (Nelson, 2001), «Путеводитель по экономической теологии» Данкана Фоли (Foley, 2006).

6 См. «Свести вместе еще раз экономическую науку и теологию» (Braybrooke and Mofid, 2005), «Конкурирующие евангелия. Публичная теология и экономическая теория» Роберт Саймонса (Simons, 1995).

7 Ранее эта дисциплина в России называлась «богословием», что было не чем иным как прямым переводом слова «теология». Введение термина и названия дисциплины «теология» означает продолжение традиции введения в русский язык названий дисциплин, как например, «философия», «психология», «биология», в своем оригинальном, непереводном виде. Автор одного из первых российских университетских учебников по теологии поясняет, что «для обозначения соответствующего комплекса университетских дисциплин «теология» подходит лучше (чем «богословие») в силу его терминологического соответствия и созвучия традиционным университетским наукам» (Назаров, 2004. С. 9). По существу этот же предмет, преподаваемый в семинариях, по-прежнему называется богословием (см., например, (Августин (Архимандрит), 2004)).

8 В учебнике Архимандрита Августина метод этой науки определяется как «положительный»: «Положительные доказательства в пользу христианства - это такие, которые прямо и непосредственно проясняют и укрепляют нашу веру, которыми устраняются и подрываются возможные и высказываемые против нее возражения» (Августин (Архимандрит), 2004. С. 3-4). Такое понимание «положительного» вряд ли может соответствовать положительному (позитивному) состоянию теоретических представлений, как его понимал Конт с его обязательной эмпирической составляющей, как центральной. В Вестминстерском словаре теологических терминов имеется статья «научный метод», характеризующая его следующим образом: «Научный метод (scientific method) - процедуры используемые в различных науках для получения выводов. Хотя определения различаются, этот метод относится к процессу систематического исследования и проверки результатов. Теологи могут следовать, а могут и не следовать образцу научного метода» (Мак-Ким, 2004. С. 228). Опять же здесь по понятным причинам об эмпирической составляющей ни слова.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

10

Ефимов В. М.

сообщества академических экономистов выполняют традиционную роль священнослужителей. Он считает, что мощная религия, которую они проповедуют, представляет собой светскую (мирскую) религию, или правильнее сказать, некоторое множество светских религий, развитых в теориях ведущих экономических школ современности. «Под видом формального экономического теоретизирования экономисты читают некоторые религиозные проповеди-откровения. Правильно понятые эти проповеди-откровения есть не что иное, как обещания истинного пути к спасению в мире — пути к новому царствию небесному на земле» (Nelson, 2001. P. XX-XXI). Автор характеризует свою книгу как теологическую интерпретацию содержания современной экономической мысли, рассматривая экономический способ мышления не только как технический способ понимания экономических явлений, но также, как это имеет место для многих экономистов, а также не только экономистов, как источник окончательного понимая мира (Nelson, 2001. P. XXV). Р. Нельсон специально под этим углом зрения исследует в своей книге Новую институциональную экономическую теорию. Из пяти частей книги одна (четвертая), названная «Религия и новая институциональная экономическая теория», полностью посвящена этому. Вот один из выводов, который делает автор из своего анализа: «Экономисты не много бы потеряли вернувшись в своих методах исследования к подходам старых исторической и институциональной школ. Они могут подумать, что в этом случае они потеряли бы свои научные достоинства, но было бы правильнее сказать, что они покинули бы свое научное лицемерие» (Nelson, 2001. P. 229).

Если поставить задачу кратко охарактеризовать светскую религию, которой служит современная западная экономическая наука, то это можно было бы сделать, наверное, следующем образом. Богом в этой религии безусловно выступает Рынок. В соответствии с ней, Рынок, с одной стороны, обеспечивает наивысшее материальное благосостояние общества, а с другой стороны, служит гарантом свободы и демократии. Законы9 рынка представляют собой слово Божье, и игнорирование их людьми неизбежно приводит к Его гневу с соответствующими негативными для них последствиями (карой Божьей). Гэри Беккер пытается убедить нас, что Бог -рынок присутствует и управляет во всех сферах нашей жизни, включая политику и семью (Беккер, 2003). Верующие в этого Бога видят деятельность не только предпринимателей как максимизаторов своих доходов, но также и ученых, писателей, художников и других представителей творческих профессий. Что касается наемных работников, то их поведение объясняется как совокупность операций обмена и потребительского выбора, максимизирующего их функции полезности. Наконец, Бог-рынок не терпит вмешательства государства, по крайней мере, в неоспоримую область своей компетенции, экономическую сферу, и оставляет ему роль ночного сторожа. Эта религия следует протестантской традиции, в соответствии с которой спасение достигается без помощи церкви и ее служителей, в то же время эта религия, в отличие от коммунистической, не является атеистической и терпимо относится к членству своих адептов в религиозных сообществах. Более того протестантизм является по существу хорошим дополнением рыночной религии, что является одной из причин необыкновенного успеха евангелизма в современном мире.

Пророком рыночной религии безусловно является Адам Смит. Это его «экономический человек» (homo economocus) и «невидимая рука» (invisible hand) стали одними из основных понятий рыночной теологии. Однако «Богатство народов», как известно, не единственное произведение пророка. За 17 лет до

9 Метафора «закон», взятая из юридической и религиозной практики, активно и до недавнего времени достаточно успешно использовалась в естествознании. Природа рассматривалась или как монарх, или как Бог, которые диктуют свои законы. Метафора была плодотворна до тех пор, пока системы, изучаемые науками о природе, были достаточно простыми. Использование этой метафоры в общественных науках, в том числе и в экономической, с самого начала плодотворным не было. Ее использование уводило исследователей от реальности, ложно ориентируя их внимание. Бессознательно или осознанно, но и Адам Смит, и Иосиф Сталин апеллировали к понятию экономических законов, независимых от воли людей не только по причине следования естественнонаучной традиции, но также и прежде всего с целью убедить читателя в естественности и неизбежности проповедуемого ими общественного порядка.

Институциональный подход в экономической науке ...

11

публикации своего главного произведения в свет выходит его книга под названием «Теория нравственных чувств» (Смит, 1997). Со времен Шумпетера абсолютно разное видение человека в этих двух произведений Смита получило название проблемы Адама Смита («das Adam-Smith-Problem»). В его раннем произведении человек наделен моралью, если он и стремится к богатству, то не столько для повышения своего благосостояния, сколько для того, чтобы быть признанным другими членами общества, что совсем не похоже на экономического человека «Богатства народов». Задолго до Шумпетера французский мыслитель конца XIX -начала XX веков, Габриэль Тард, в своей книге «Экономическая психология» формулирует проблему Адама Смита следующим образом: «Удивительно то, какую малую роль играет психология в экономических писаниях Смита, и полное отсутствие в них коллективной психологии. Однако это он, Смит, кто первым изучал симпатию как источник и основу межумственной психологии. Как случилось так, что он не почувствовал ни необходимости, ни возможности использования своих тонких замечаний, которые он делал относительно взаимного стимулирования чувствительности одних другими для объяснения экономических отношений людей?» (Tarde, 1902, vol. 1. P. 135). В этой же работе он предлагает такое теологическое решение проблемы Адама Смита: «Можно понять, что человек так расположенный видеть божественного художника за картиной человеческих событий и божественную мудрость за любым человеческим безумием, мог без всякой горечи смотреть на эгоизм, любовь самого себя, как наделенных священной функцией создавать и укреплять социальную гармонию. Так, когда он (Смит) основывал всю политическую экономию на этом принципе и когда он сводил экономического человека к интересу, абстрагируясь от всяких чувств привязанности и самоотверженности, для него это было не результат эпикурейской и материалистической концепции, а наоборот было естественным следствием его набожности и его веры в Бога. За человеком эгоистом стоял благодетельный Бог и апология эгоизма первого была, по правде говоря, не чем иным, как гимном в прозе бесконечной доброте второго» (Tarde, 1902, vol. 1. P. 137)10. Это и стояло за концепцией невидимой руки Смита, а его последователи негласно заменили предполагаемого просто Бога Богом-рынком.

Конечно, работая над книгой «Богатство народов», Смит не ставил себе задачу создания новой религии, его труд, следуя классификации Конта, был метафизическим или абстрактным, а метод, который он использовал, по классификации Пирса, является априорным. Наиболее последовательно философское развитие и обоснование абстрактно-априорный подход к науке получил в доктрине Рене Декарта. Пирс понимал исторический контекст появления картезианства: «Когда Декарт приступил к преобразованию философии, самым первым шагом было теоретическое допущение скептицизма и отказ от практиковавшейся схоластами опоры на авторитет как на истину в последней инстанции. Затем он занялся поиском более естественного источника истинных принципов и счел, что нашел его в человеческом уме; таким образом, он прямиком перешел от метода авторитета к априорному методу» (Пирс, 2000a. С. 267). Сейчас этот абстрактно-априорный подход господствует в экономической науке, но так было не всегда. За девять лет до появления «Богатства народов» Адама Смита, другой шотландец, Джеймс Стюарт, опубликовал книгу «Принципы исследования политической экономии» (Steuart, 1767), которая «базировались на концепции научного знания, в которой теоретическое начало было сознательно подчинено началу практическому. < ... > Стюарт не претендовал на открытие универсальных экономических законов, для него важнее было, чтобы степень определенности знания соответствовала природе изучаемого предмета» (Ананьин, 2006. С. 358-361)10 11.

10 Цитируется по (Latour et Lepinay, 2008. P. 113-114).

11 Смит нанес Стюарту смертельный удар, игнорируя его, и, как стало известно из частной переписки, Смит нарочито не ссылался на его труд, даже в том случае, когда его аргументы напрямую сталкивались с аргументами Стюарта (Blaug, 1986. P. 241). Заметим, что в настоящее время это излюбленный прием борьбы в научных сообществах экономистов с инакомыслящими.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

12

Ефимов В. М.

Другой современник Смита французско-итальянский ученый Фердинандо Галиани «всю свою жизнь питал нелюбовь к картезианскому рационализму — попытке выводить вечные истины, верные для всех эпох и всех мест, исключительно из силы разума и нескольких априорных постулатов. Вместо этого он делал упор на эволюционном развитии общества, из которого могут быть выведены только исторически относительные истины» (Blaug, 1986. P. 82). В своей книге «Диалоги о хлебной торговле» (Galiani, 1984), опубликованной в 1770 году, он «критикует физиократическую веру в свободную торговлю хлебом не столько вообще, сколько исторически, как политику, которая была неблагоразумной во Франции его времени» (Blaug, 1986. P. 83).

В этом же ключе в XIX — начале XX веков проводили свои исследования представители исторической, а затем и институциональной школ. Во времена Адама Смита капитализм только возникал, буржуазия нуждалась в идеологии, которая бы направляла и представляла легитимной ее деятельность. Наукообразному представлению такой идеологии на основе абстрактно-априорного подхода и способствовал Адам Смит12. XIX век был веком бурного развития капитализма сначала в Англии, а затем и в других странах Западной Европы. Вместе с буржуазией появляется и рабочий класс, положение которого было очень тяжелым. Морально и социально ответственные ученые-экономисты в Англии, Франции и особенно в Германии не могли относиться к этому безучастно. Маркс, пришедший в экономическую науку из журналистики и политики, используя в основном тот же абстрактно-априорный подход, что и Смит, развивает идеологию, противоположную капиталистическо-либеральной. Во второй половине XIX — начале XX веков это не могло удовлетворить экономистов, тяготеющих к реальному, положительному изучению функционирования и эволюции институтов, в частности института частной собственности, прежде чем предложить пути их реформирования, а тем более низвержения. В Германии таким экономистом был Густав Шмоллер, в Англии — Уильям Каннингем, во Франции — Франсуа Симиан, а в США — Ричард Эли и Джон Коммонс. Все они резко выступали против абстрактно-априорного подхода в экономической науке, а Шмоллер и Коммонс активно участвовали в разработке социально-экономических реформ13.

Максимум, на что способен абстрактно-априорный подход в общественных науках — это отражение определенных идеологий. Ориентированная на этот подход современная западная экономическая наука, опирается не столько на научный, как она утверждает, метод, а на метод риторики14 (McCloskey, 1985; 1994). Вопрос связи экономической науки с идеологиями обсуждается уже давно. Йозеф Шумпетер в своей «Истории экономического анализа» посвятил этому вопросу первый параграф в главе 4 (Социология экономической науки), который так и не был закончен, как и вся глава15. Во многих современных учебниках истории экономической мысли эта

12 Смит «лично внес вклад в историю экономической науки и в доминирующее мировоззрение западного мира как выразитель идей свободной торговли, свободы предпринимательства, свободного движения людей и товаров, короче как выразитель идеологии laissez-faire и ничем неограниченного рынка. Некоторые могут сказать, что это совсем не то, что входило в его намерения. Без сомнения это не отражает полностью его намерения, однако также без сомнения, что это была важная часть его сложной проповеди. Назвать его рупором промышленной буржуазии было бы преуменьшить его, однако это было бы по отношению к нему не слишком несправедливо» (Blaug, 1986. P. 235).

13 Обо всех вышеназванных экономистах, кроме Франсуа Симиана (Frangois Simiand) (1873 - 1935), речь пойдет ниже. К сожалению, этот оригинальный французский экономист-социолог начала XX века остался изолированным у себя в стране и малоизвестным вне ее. Ближайший сотрудник Эмиля Дюргейма, ответственный за экономическую социологию, (Serie D), в его Annales sociologiques («Социологический ежегодник»), проводил исследования в области заработной платы и денег В своей достаточно объемной работе «Позитивный метод в экономической науке» (Simiand, 2006. P. 31-144) он подвергает резкой критике «абстрактный метод» и практически отождествляет его с «идеологическим методом» (Simiand, 2006. P. 61-63). Математическую экономику он характеризует как «идеологическую конструкцию» (Simiand, 2006. P 103-113). В последние годы во франкоязычном мире интерес к его творчеству несколько активизировался (см.: (Gillard et Rosier, 1996) и (Frobert, 2000)). Некоторые его труды можно найти на сайте http://classiques.uqac.ca).

14 Как известно, риторика может быть и «черной» (Бредемайер, 2005; 2006).

15 Второй и третий параграфы в плане этой незаконченной главы его книги «История экономического анализа» были названы им соответственно «Мотивы научных устремлений и механизмы развития науки» и «Научные кадры вообще и кадры экономической науки в частности». Со времен Шумпетера эти вопросы были затронуты в ряде исследований, на которые я отчасти буду опираться в разделе 4 данной статьи.

Институциональный подход в экономической науке ...

13

связь отрицается или замалчивается. Однако это не всегда было так. Известный французский учебник16 середины XX века Шарля Жида и Шарля Риста «История экономических доктрин» структурирован по идеологическому принципу. Еще более четко этот принцип выступает в другом популярном французском учебнике истории экономической мысли Анри Дэни, впервые появившийся в 1966 году, а второе издание которого вышло в 2008 году (Denis, 2008). Как правило, идеология не только дает определенное видение социальной реальности, но и связана с определенным социальным (социально-политико-экономическим) проектом.

Для экономистов, и не только для экономистов, очень характерно рассмотрение экономической науки не как деятельности направленной на изучение и понимание действительности, а как деятельность, направленную на производство и обсуждение социально-экономических проектов17. Такой проект главенствующих сейчас в западных школах экономической науки — это усиленный в пользу собственников капиталов либеральный проект18 «Богатства народов». Этот проект вызывает протесты не только со стороны левых политических сил, но и определенной части обществоведов. Интересно, что их требования произвести реформу экономической науки часто превращаются в требование смены социально -экономического проекта, так как научная теория, а наука мыслится только как теория, отождествляется с неким социально-экономическим проектом. Относительная легкость перехода от марксисткой политической экономии к неоклассической экономической теории в университетах России и Франции19 отчасти объясняется тем, что общества, а вместе с ними и академические сообщества, разочаровались в одном социально-экономическом проекте и приняли другой проект. Социальные проекты нужны, их нужно разрабатывать. Также как отдельный человек не может полноценно жить без мечты относительно его личной жизни, общество и его отдельные части (группы, классы) не могут полноценно существовать без социальной мечты, выражающейся в социально-экономическом проекте. Также как в университете могут найти свое место теологии различных конфессий, в нем уместно иметь подразделения (например, кафедры), занимающиеся различными социально-экономическими проектами (либеральным, коммунистическим, православным и т.д.). Но путать социально-экономический проект с наукой очень опасно, так как это неизбежно ведет к вымышленным мирам20, смешению мечты и реальности. Еще раз подчеркнем, что экономическая наука может и должна поставлять информацию для разработки различных социальных проектов, но не заниматься их разработкой сама, в противном случае она перестает быть наукой. Именно поэтому Густав Шмоллер, вступая в 1897 году в должность ректора Берлинского университета, в своем программном докладе, посвященном экономической науке, утверждал, что экономистам, ориентированным на экономический либерализм или марксизм, место не в университетах, а в политических партиях, дирекциях политических изданий, профсоюзах и союзах предпринимателей. По его мнению, они не могут быть полезными профессорами и занимать кафедры (Schmoller, 1998. P. 205)21.

16 Последнее русское издание этой книги (Жид и Рист, 1995) соответствовало 3-ему русскому изданию 1918 года. Во Франции в 2000 году было еще раз опубликовано шестое французское издание книги 1944 года.

17 В этом случае экономическая наука рассматривается, по существу, как ответвление социальной или политической философии.

18 Примерами произведений, написанных лауреатами Нобелевской премии по экономике, посвященных целиком популярному в последние десятилетия социально-экономическому проекту, который сейчас часто называют рыночным фундаментализмом, являются книги «Дорога к рабству» (Хайек, 2005) и «Капитализм и свобода» (Фридман, 2006).

19 См.: (Pouch, 2001).

20 Именно так, les mondes imaginaires (imaginary worlds), назвали французские студенты миры, в которые их погружают курсы микро-макро экономики. Они требовали выхода (sortons, to escape) из этих миров и приближения экономического образования к реальности. Их открытое письмо было опубликовано 17 июня 2000 г. в газете Le Monde. Студенты обвиняли стандартный экономикс в аутизме, а как известно, в общепринятой клинической психиатрической терминологии термин «аутизм» отражает утрату связи с реальностью. С содержанием протестного движения французских студентов и дискуссией, которую оно вызвало, можно познакомиться в (Fullbrook, 2003; 2004; 2007).

21 В этом докладе Густав Шмоллер в качестве экономистов прошлого, положивших начало научному подходу в политической экономии, называет уже упоминавшихся выше в этой статье Фердинандо Галиани и Джеймса Стюарта

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

14

Ефимов В. М.

Выше я попытался показать, что претензии экономистов на то, чтобы называться учеными в естественнонаучном смысле не очень-то оправданы. Во второй части данной работы я попытаюсь показать, что институт экономической науки сам по себе, как он сформировался на протяжении примерно 150 лет, не способен вывести ее из теологической и абстрактной стадии/состояния и направить ее на применение научного, то есть прежде всего опытно-экспериментального метода. Едва возникнув одновременно с абстрактной классической политической экономией, действительно научное направление в экономической науке было довольно быстро подавлено. Научная стадия/состояние с применением научного метода в экономической науке возникла вновь в конце XIX - начале XX веков в связи с необходимостью решения в этот период серьезных внутренних проблем капитализма, и экономисты этого направления были в это время достаточно влиятельными в Германии и США. Но уже в довоенное время, а особенно после Второй мировой войны на Западе произошел возврат к абстрактно-метафизическому состоянию экономической науки, а затем, начиная с 70-х годов XX века, усилилось ее превращение в разновидность светской (мирской) теологии. Однако экономисты практически поголовно уверены, что они занимаются наукой, причем, в отличие от большинства профессиональных теологов, они не сомневаются, что их деятельность очень близка к тому, чем занимаются ученые естественники.

Что такое наука? На этот вопрос пытаются ответить по крайней мере три дисциплины: философия науки, история науки и социология науки. Члены сообществ академических экономистов не очень-то интересуются первыми двумя из них и, как правило, совсем незнакомы с третьей. Мне представляется, что большинство из них даже особенно и не задумывается об этом. Им вполне достаточно иметь образцы некоторых теоретических построений, образцы, которые внутри сообщества, а вслед за ним и вне его широкой непрофессиональной публикой, называются научными и высоко оцениваются вплоть до присвоения Нобелевских премий по экономике. А в общем виде члены сообщества разделяют понятие научности, очень близкое тому, как его понимают теологи (см. сноску 8), с той лишь разницей, что часть экономистов настаивает на количественном характере этой науки22. Именно этому «бытовому» пониманию научности и следует абсолютное большинство академических экономистов в своей профессиональной деятельности.

Я подозреваю, что обычно члены сообществ академических экономистов всерьез не очень-то и задаются вопросом о социальной полезности своей деятельности, однако бывают и исключения. С этой точки зрения представляет большой интерес статья-исповедь израильско-американского профессора экономики Ариэля Рубинштейна, перевод которой на русский язык был опубликован в журнале «Вопросы экономики». Сразу стоит заметить, что автор не является каким-то протестующим маргиналом, это очень уважаемый международным сообществом экономистов ученый, автор нескольких учебников и монографий, бывший президент Эконометрического общества. Да и статья, о которой идет речь, есть не что иное, как переработанная версия его президентского доклада 2004 года этому обществу. В этой статье он задает вопрос: «Ради чего работают экономисты-теоретики?». И сам же на него отвечает: «По сути дела, мы играем в игрушки, которые называются моделями. Мы можем позволить себе такую роскошь — оставаться детьми на протяжении всей нашей профессиональной жизни и даже неплохо зарабатывать при этом. Мы назвали себя экономистами, и публика наивно полагает, что мы повышаем

(Schmoller, 1998. P. 198). В этом же докладе он так противопоставлял развиваемую его школой политическую экономию как либеральной, так и марксисткой: «Политическая экономия (Volkswirtschaftslehre) сегодня пришла к исторической и этической концепции государства и общества, которая противостоит рационализму и материализму. От чистой экономики рынка и обмена, своего рода экономики бизнеса, которая угрожала стать орудием класса собственников, она снова стала великой моральной и политической наукой, которая, кроме производства благ, изучает их распределение, кроме явлений связанных со стоимостью, изучает экономические институты, и которая ставит в центр (сердце) науки, не мир благ и капитала, а снова человека» (Schmoller, 1998. P. 202-203).

22 Один из лидеров Новой институциональной экономической теории прямо пишет в своей методологической статье, что основной целью (central goal) науки является измерение (Menard, 2001).

Институциональный подход в экономической науке ...

15

эффективность экономики, способствуем более высоким темпам экономического роста или предотвращаем экономические катастрофы. Разумеется, можно оправдать такой имидж, воспроизводя некоторые из громко звучащих лозунгов, которые повторяются из раза в раз в наших грантовых заявках, но верим ли мы в эти лозунги?» (Рубинштейн, 2008. С. 62). Откровенность автора действительно не знает границ, и статья-исповедь полна всевозможных саморазоблачений: «Я считаю, что, как экономисту-теоретику, мне почти нечего сказать о реальном мире и что лишь очень немногие модели в экономической теории могут использоваться для серьезных консультаций. <...> Как экономисты-теоретики, мы организуем наше мышление с помощью того, что мы называем моделями. Слово «модель» звучит научнее, чем «басня» или «сказка», хотя большой разницы между ними я не вижу. <...> Да, я действительно полагаю, что мы просто баснописцы, но разве это не чудесно?» (Рубинштейн, 2008. С. 79-80). Рубинштейн говорит примерно то же самое, что более 30 лет тому назад говорил Василий Леонтьев в своем президентском докладе Американской экономической ассоциации. Он характеризовал эту «модельно-басенную» ситуацию в экономической науке того времени как «скандальную» и «бесчестную» (Леонтьев, 1972. С. 102-103). Единственная разница состоит в том, что в начале 1970-х годов Леонтьев считал эту ситуацию ненормальной и призывал ее изменить, а Рубинштейн, через 30 лет, принадлежа уже другому поколению академических экономистов, отобранных и воспитанных в соответствии с этой модельно-басенной парадигмой, судя по всему, считает эту ситуацию вполне приемлемой. Вряд ли можно себе представить, чтобы такие физики-теоретики, как Вернер Гейзенберг, Нильс Бор или Альберт Эйнштейн, вдруг объявили, что им «почти нечего сказать о реальном мире»23.

В рассматриваемой статье-исповеди можно найти и другие важные мысли-признания. Экономисты-теоретики, в том числе и многие из тех, кто сейчас причисляет себя к институционалистам, видят как одно из весомых оправданий своей деятельности необходимость для эмпирического изучения действительности некоторых заранее (априори) разработанных моделей и теорий. Вот, что пишет Рубинштейн по этому поводу: «Неужели для того, чтобы отыскивать эмпирические взаимосвязи или тенденции, нам действительно так уж нужна экономическая теория? Не лучше ли было бы двигаться в противоположном направлении, наблюдая реальный мир, пользуясь эмпирическими и экспериментальными данными, чтобы отыскать неожиданные взаимосвязи? Лично я сомневаюсь, что для их отыскания нам нужны заранее разработанные теории» (Рубинштейн, 2008. С. 71). Далее автор, являющийся преподавателем микроэкономики, фактически признает идеолого-теологический характер современной экономической науки: «Я часть «машины», которая, как я подозреваю, влияет на студентов и вырабатывает в них такой образ мыслей, который мне самому не очень-то и нравится» (Рубинштейн, 2008. С. 75) И, несмотря на то, что исповедующемуся экономисту-теоретику «почти нечего сказать о реальном мире» (Рубинштейн, 2008. С. 79), он признает, что его «экономическая теория обладает реальным воздействием» (Рубинштейн, 2008. С. 79): «Я не могу игнорировать тот факт, что наша работа в качестве преподавателей и исследователей влияет на умы студентов, причем так, что мне это, повторю, не очень нравится» (Рубинштейн, 2008. С. 79). По-видимому, сам факт появления этой исповеди связан именно с тем, что преподаваемая профессором Рубинштейном в качестве «теолога» «религия» ему не очень нравится. Судя по всему у большей части сообщества академических экономистов этой проблемы не возникает.

Итак, современная экономическая наука крепко засела на абстрактнометафизической или даже теологической стадиях теоретизирования. Примером современного стандартного дискурса среди экономистов относительно того, что есть наука, может служить ответ группы профессоров экономики французских

23 Мы обсудим во второй части данной работы вопрос, почему эта «скандальная» и «бесчестная» «модельно-басенная» ситуация в экономической науке сохраняется и даже усугубляется.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

16

Ефимов В. М.

университетов на протест студентов-экономистов против учебных планов и программ, которые погружают их в «вымышленные миры» и призыв выйти из этих миров. Вот отрывок из ответа профессоров студентам, опубликованного 31 октября 2000 г. в газете Le Monde: «Этот призыв обладает заслугой поднять подлинную проблему, а именно проблему научного подхода в экономике. Однако он рассматривает ее упрощенно, оспаривая использование (инструментальное) математики и сводится к предвзятым атакам против центральных элементов нашей дисциплины, а именно против так называемых «неоклассических» теорий. Такая постановка вопроса нам кажется спорной, в той мере, в которой она способствует снятию с экономики ее научного характера. Нам кажется действительно важным, чтобы экономика сохраняла метод, соответствующий традиционному научному подходу, который может быть описан в виде последовательности следующих трех этапов рассуждений:

• идентификация и точное определение понятий и свойств, которые характеризуют экономическую деятельность (потребление, производство, капиталовложения...), и формулирование базовых гипотез относительно этих свойств;

• формулирование теорий, которые представляют собой формализацию функциональных связей между предварительно идентифицированными элементами;

• проверка (верификация) этих теорий путем эксперимента. Если не доказано обратное, в экономике такой эксперимент не может быть построен никак иначе (выделено мною. В. Е.), как путем сопоставления с количественно выраженной историей на основе статистики и эконометрики»24.

По существу тот же самый дискурс ведут и сторонники Новой институциональной экономической теории (см., например, (Menard, 2001; Шаститко, 2003. С. 35)). Третий выше отмеченный этап в реальных исследованиях экономистами очень часто опускается. В сообществах экономистов эмпирические исследования не в почете и практикуются редко. Новая институциональная экономическая теория не является исключением: «В нашей области налицо недостаток эмпирической работы. < ... > Когда Ли Элстон, Трайн Эггерстон и я работали над книгой, в которой хотели собрать эмпирические исследования в рамках новой институциональной экономики, у нас были большие трудности найти достаточное число таких исследований. И все потому, что их просто было мало сделано» (North, 2000. P. 8-9).

В соответствии с вышеприведенным пониманием научного подхода, экономическая наука может считаться наукой только в том случае, если она разрабатывает систему понятий, которые представляются в количественном виде в качестве переменных и параметров математических моделей. Для тех членов сообщества экономистов, которые не используют математические и статистические методы, понимание научного подхода сводится в значительной степени также к дедуктивной манипуляции абстрактными понятиями, но осуществляемой в соответствии с определенными правилами. В качестве примера попытки оправдания метафизически-абстрактного состояния экономической науки в ее

24 Эта трехшаговая схема есть не что иное, как картезиански искаженный вариант экспериментально-математического метода, впервые предложенного Ньютоном в связи с его классической механикой:

1) упрощение явлений экспериментами таким образом, чтобы их характеристики менялись количественно и чтобы эти изменения можно было четко определить и измерить;

2) выработка математических предложений, обычно с помощью специального исчисления, которые выражали бы математически найденные связи;

3) проведение дополнительных экспериментов, чтобы (а) проверить применимость этих выводов (дедукций) для новых областей и сведение их к наиболее общей форме, (б) в случае более сложных явлений выявить присутствие и определить значение дополнительных причин, и наконец, (в) если природа таких дополнительных причин остается неясной, расширение используемого математического аппарата с тем, чтобы трактовать их более эффективно (Burtt, 2003. P. 221-222).

В отличие от Ньютона, у которого эксперименты присутствуют и на первом, и на третьем шаге, в схеме французских профессоров они имеют место только на третьем шаге. Отсюда радикальное отличие этих двух подходов.

Институциональный подход в экономической науке ...

17

неортодоксальном варианте приведем методологическую концепцию Жака Сапира, которую он называет процессуальным (Сапир, 2001. С. 21) или методологическим реализмом (Sapir, 2005. P. 11). Прежде всего Сапир уверен, что «если для экономиста научным является только то утверждение, которое можно проверить, то ему редко когда удается высказать какое-либо научное утверждение» (Ibid. P. 19). Мой собственный исследовательский опыт говорит не в пользу этой уверенности. Мои «утверждения» относительно институциональных процессов в российском селе (Yefimov, 2003), основанные на многолетних «полевых» исследованиях, в значительной степени подтверждаются исследованиями Татьяны Нефедовой (Нефедова, 2003; Нефедова и Пэллот, 2006). В своем понимании реализма Сапир апеллирует не к экспериментальному контакту с реальностью, а к правилам исследовательской процедуры. Именно следование определенной исследовательской процедуре, по его мнению, может обеспечить научность деятельности академических экономистов25. Проводя в течение многих лет «полевые исследования» деятельности ученых, Кнор Цетина показала, что в реальной исследовательской практике процедуры могут существенно варьироваться, например в физике высоких энергий и молекулярной биологии, образуя разные «эпистемические культуры», а научность связана именно с проверяемостью результатов исследования, которые оперативно осуществляются членами исследовательского сообщества, работающими над теми же или сходными проблемами в разных научных учреждениях, расположенных нередко в разных концах мира (Knorr Cetina, 1999). Вместо подтверждения, основанного на опыте, Сапир вводит три обязательных правила, которые в своей совокупности он и называет методологическим реализмом (Sapir, 2005. P. 12-13). Первое правило состоит в необходимости разделения двух типов идеализации: игровой (ludique) и аналитической. Автор правила допускает использование идеализаций аналогичных тем, которые предлагаются в математизированной неоклассике, однако только для выявления необоснованности чего-то. Тем самым он открывает для себя возможность положительного участия в модельно-басенном дискурсе, что и составляет основное содержание его книги 2005 года. Что касается аналитической идеализации, то она «основывается на построении идеальных типов покоящихся на предварительно собранной информации (des enquetes prealables), представляющей собой все (la totalite) существующие в данный момент знания». «Второе правило относится к правильному выбору первичных предположений, которые представляют собой знания о свойствах и ограничениях, накладываемых внешней средой. Эти знания могут быть признаны действительными на основе сбора информации, проверки источников, в некоторых случаях путем экспериментирования при стандартизированных протоколах». Третье правило диктует необходимость избегать ввода в ход рассуждений каких-либо вторичных предположений, которые бы противоречили ранее введенным, и тем самым обеспечивает связность используемых предположений. Третье правило относится как к игровым, так и к аналитическим идеализациям. Эти три правила «определяют методологию в широком смысле, а именно методологию общих правил проверки/ верификации». «Нарушение хотя бы одного из этих правил делает рассуждение не поддающимся проверке».

Таким образом, проверке подвергаются по методологии Жака Сапира только предположения, но никак не результаты/выводы исследования. Это вполне согласуется с рассмотрением экономической науки как поставщика или рамок обсуждения социально-экономических проектов. Автор декларирует существенное отличие предлагаемой им исследовательской процедуры от ортодоксальной процедуры, приведенной ранее, однако, на мой взгляд, они достаточно близки, так как не включают как центральный элемент проверяемости того, что исследователь утверждает относительно объекта исследования. Более того, Сапир по существу выступает против непосредственного контакта исследователя с акторами. Он

25 Такое понимание научности роднит Сапира с теологогами (см. сноску 8).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

18

Ефимов В. М.

считает, что представления (les representations) не могут считаться реальностью. По его мнению, «определение (la delimitation) объекта не может вытекать из непосредственного опыта актора и никакая теория не может быть «выведена» из практического опыта» (Sapir, 2005. P. 10). Конечно, Сапир прав, когда пишет, что «всякое человеческое свидетельство является частичным», но именно на базе этих свидетельств, сопоставляя и анализируя их с другой, в том числе количественной, имеющейся у нас информацией, только и можно понять явления реальной жизни. Причем знание представлений (les representations) акторов играет важнейшую роль в таком понимании, так как «идеи имеют значение» (ideas matter)26. Ниже в следующих разделах этой части, обсуждая институционализм, мы вернемся к этому утверждению. В целом методология Сапира созвучна с мнением Маркса, что «при анализе экономических форм невозможно пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами: то и другое должна заменить сила абстракции». Я думаю, что Жак Сапир сформулировал методологию, которой в настоящее время, в явной или неявной форме, пользуется значительная часть экономистов, не использующих математику.

В современных условиях полного господства мейнстрима представители различных неортодоксальных направлений объединяются под лозунгом требования плюрализма в экономических исследованиях и преподавании27. Ясно, что плюрализм автоматически не превратит экономическую науку в действительную науку, если составные части этой плюралистической науки находятся в метафизически-абстрактном или/и теологическом состояниях. Плюрализм нужен и может быть очень полезен для понимая действительности, если составные части этого плюрализма действительно ориентированы на это понимание, что сейчас не имеет места. Поэтому я считаю, что в настоящее время этот лозунг может принести больше вреда, чем пользы, дезориентируя потенциальных сторонников перемен в экономической науке. Это в полной мере относится и к интитуционализму. Первое, что нужно сделать, чтобы ситуация поменялась, это поменять дискурс относительно того, что такое наука вообще, в том числе естествознание, и что может называться экономической наукой.

2. Как сделать «экономическую науку» научной?

Желание академических экономистов сохранить за своей деятельностью статус науки вполне понятен. Вопрос состоит в том, что нужно для того, чтобы этот статус соответствовал действительности. То, что естествознание с его огромными достижениями должно рассматриваться для экономической науки, если не как детальная модель, то, по крайней мере, как некий общий образец, также достаточно очевидно. Только для того, чтобы этому образцу следовать, нужно понять, что же на самом деле обеспечило успех этого образца. Можно попытаться найти ответ на этот вопрос в истории естествознания, в частности физики. Обязательной составляющей ответа, который нам дает история, это непрестанный контакт исследователей либо непосредственно с изучаемым объектом, например, во времена Галилея, наблюдение в телескоп за планетами, либо использование данных, собранных

26 Американский психолог Джером Брунер, стоящий у истоков когнитивной науки, выступает против игнорирования исследователями того, что люди говорят относительно того, что они делают, и вообще того, что люди говорят, так как то, что они говорят, вызывает то, что они на самом деле делают (caused them to do what they did). «Это касается также того, что люди говорят относительно того, что делают другие и почему они так делают» (Bruner, 1990. P. 16). Отсюда следует, какую же реальность нужно изучать: «В большинстве человеческих взаимодействий «реальности» являются результатами продолжительных и замысловатых процессов построения (смыслов) и достижения договоренностей (относительно смыслов), процессов глубоко врезанных в нашу культуру» (Bruner, 1990. P. 24).

27 К сожалению, многообещающее движение французских студентов, возникшее в 2000 году против аутизма в экономической науке, выродилось в настоящее время исключительно в требование плюрализма (Foollbrook, 2008). Об этом свидетельствует содержание электронного журнала, рожденного движением, помещаемого на сайте www.paecon.net, а также моя продолжительная беседа осенью 2008 года с одним из лидеров движения Жилем Раво. Я был удивлен тому, что один из авторов лозунга-требования выхода из вымышленных миров был убежденным сторонником экономической науки как совокупности социально-экономических проектов. Как я отмечал выше, это приводит к смешению мечты и реальности с неизбежным при этом исчезновением экономической науки как науки, образцом для которой могло бы служить современное естествознание.

Институциональный подход в экономической науке ...

19

другими исследователями об этих объектах, например, информацию о траекториях этих планет. Позже при Ньютоне пассивное наблюдение было заменено экспериментом. Даже физики-теоретики, которые сами экспериментов не проводили, не могли проводить свои исследования без постоянной подпитки информацией о проводимых экспериментах. Эта экспериментальная черта естественнонаучных исследований подтверждается еще в большей мере социологией науки, которая изучает современное естествознание, например физику высоких температур (Traweek, 1988), молекулярную биологию (Knorr Cetina, 1999) или нейроэндокринологию (Latour and Woolgar, 1979), как человеческую деятельность. Вообще двум известным современным исследователям естествознания Карин Кнор Цетиной (Knorr Cetina, 1991) и Брюно Латуру (Латур, 2006a) есть, что сказать обществоведам и экономистам относительно того, что из себя представляет на практике естественнонаучное исследование и каким должно быть исследование в области общественных наук.

Вот совершенно великолепный отрывок из статьи Латура, посвященной целиком этим вопросам: «Контроль над объектами, беспристрастность, солидарность и нейтральность не являются обязательными признаками лабораторного уклада. Но не потому, что ученые и инженеры предвзяты, пристрастны, тенденциозны, эгоистичны, корыстны (хотя и это — часть процесса), а потому что объективность, с которой ученые и инженеры имеют дело, — совершенно иной природы. «Объективность» означает не особое качество сознания, не его внутреннюю правильность и чистоту, но присутствие объектов, когда они «способны» (‘able”, слово этимологически очень сильное) возражать (to object) тому, что о них сказано. <...> Лабораторный эксперимент создает для объектов редчайшие, ценные, локальные и искусственные условия, где они могут предстать в своем собственном праве перед утверждениями ученых. <...> Разумеется, речь не идет о полном

противопоставлении субъективного и объективного. Напротив, именно в лаборатории (в широком смысле), благодаря, а не вопреки, искусственности и ограниченности экспериментальной ситуации достигается величайшая степень близости между словами и вещами. Да, вещи можно сделать достойными языка. Но эти ситуации так нелегко найти, они — так необычны, если не сказать, чудесны, что разработка нового протокола, изобретение нового инструмента, обнаружение нужной позиции, пробы, приема, эксперимента часто заслуживают Нобелевской премии. Нет ничего более трудного, чем отыскать способ, позволяющий объектам достойно противостоять нашим высказываниям о них. Парадокс состоит в том, что стремясь копировать естественные науки, сторонники количественного обществоведения упустили из виду именно эти свойства объектов, которые могли бы сделать их дисциплину по-настоящему объективной» (Латур, 2006a. С. 351-352). В обществознании вообще и в экономической науке в частности качественные методы исследования, такие как активные беседы-интервью, включенные наблюдения, исследование действием, позволяют исследователям достигать этой «близости» между объектом исследования и их высказываниями о них, когда первые получают возможность реагировать, «противостоять» вторым. Именно возможность получать реакции объекта на наши представления о нем, сравнить первые со вторыми и, исходя из этого, скорректировать вторые и является отличительной чертой научного исследования, а не следование какому-то определенному методу28 или процедуре. Вот ответ Латура на вопрос о том, как общественным наукам, в том числе экономике, стать действительно наукой: «Если обществоведы хотят стать

объективными, они должны найти такую редчайшую, ценную, локальную, чудесную ситуацию, в которой сумеют сделать предмет максимально способным возражать тому, что о нем сказано, в полную силу сопротивляться протоколу и ставить собственные вопросы, а не говорить от лица ученых, чьи интересы он не обязан

28 Дезориентирующее и путанное понятие «научного метода» обсуждается в (Сачков, 2003). Идейные источники этого понятия излагаются в (Светлов, 2008).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

20

Ефимов В. М.

разделять! Тогда поведение людей в руках обществоведов (т.е. при контактах с ними на основе качественных методов исследования. В. Е.) станет таким же интересным, как поведение вещей в руках «физиков»» (Латур, 2006a. C. 353).

Кнор Цетина в статье, опубликованной в журнале «История политической экономии» и адресованной прежде всего экономистам, так характеризует исследовательский процесс, изучению которого она посвятила многие годы: «Молекулярные генетики взаимодействуют с «миром» - конечно таким как он представлен в лаборатории, но это представление не мешает сопротивлению, а наоборот усиливает его. Они образуют часть поведенческого мира в котором «вещи» являются не пассивными получателями воздействий, а активно реагирующими элементами. В то время как ученые действуют на уровне организации экспериментальных данных, устанавливается некая система, которая предоставляет постоянные возможности для взаимной реконфигурации, подстройки и адаптации» (Knorr Cetina, 1991. P. 120). И далее, по-видимому, обращаясь непосредственно к нам экономистам, она пишет: «Это означает, что в этой системе существуют широкие возможности для науки непрерывно «реформироваться» и приобретать новую форму вокруг объектов, с которыми она сталкивается, независимо от того являются ли они культурными объектами или нет» (Ibid.). Что касается связи экспериментальной («лабораторной») науки с теорией, то на основании своих «полевых» исследований Кнор Цетина делает следующие выводы: «Большая часть лабораторной науки в молекулярной генетике ни прямым образом не основана на каких-либо теоретических представлениях, ни как кажется не очень-то вовлечена в их построение. В молекулярной генетике теоретические утверждения могут в действительности быть ad hoc «рационализациями» собранных данных» (Ibid.).

Данный Латуром и Кнор Цетиной образ реальной современной науки мало похож на образы, к которым обычно апеллируют экономисты. Из вышеприведенных описаний следует, что современная наука это прежде всего генерация и обработка данных об изучаемом объекте путем активного взаимодействия с ним на базе проведения экспериментов. Именно это условие в большинстве случаев экономистами не выполняется. По отношению к данным экономисты ведут себя очень пассивно. Чаще всего экономисты удовлетворяются прессой и статистикой. Тем самым экономическая наука живет в условиях постоянного информационного голода и именно из-за отсутствия качественного информационного питания она в настоящее время находится по существу в состоянии клинической смерти. Дело в том, что пресса в большинстве случаев дает нам информацию только о самом факте наступления тех или иных событий и явлений, а не о том, как они произошли. С точки зрения картезианского мышления этого вполне достаточно, так как дальше включается мозг исследователя и он, и только он, в соответствии с этой доктриной, может разобраться в причинно-следственных связях. Статистика же предоставляет нам в основном ту информацию, которая соответствует господствующему направлению в экономической науке, то есть информацию о спросе, предложении, инвестициях и т.д. Те же из исследователей, которые отваживаются собирать сами информацию для своего исследования, это относится в большей степени к социологам, чем к экономистам, делают это, как правило, исходя из одного из двух видений социально-экономической реальности, а именно механицизма, на котором основана современная господствующая экономическая теория, или органицизма, с которым тесно связано современное господствующее направление экономической социологии. В рамках определенного видения даются ответы на следующие три вопроса: 1) «Что нужно исследовать?», то есть как превратить объект исследования в предмет исследования29; 2) «Как нужно исследовать?», то есть какого типа методы

29 Например, досмитовская политическая экономия в качестве первого элемента видения использовала метафору организма, теория общего равновесия основана на механистическом видении экономики, а институциональный подход к исследованию социально-политико-экономических систем, с его центральным понятием института как совокупности правил, неявно апеллирует к образу коллективной игры, типа футбола, что и определяет первый элемент его видения экономики.

Институциональный подход в экономической науке ...

21

нужно при этом использовать; 3) «Что ожидать в качестве результата исследования?», например, законы, цепочки причинно-следственных связей, прогнозы будущего или понимание происходящего, в том числе понимание смыслов, которые вкладывают различные участники этого происходящего (акторы) в то, что происходит. Видение, явно или неявно, всегда связано с какими-то философскими позициями, например, с картезианством, позитивизмом, прагматизмом, герменевтикой, конструктивизмом и т. д.

Конструктивистская институциональная экономика, которую я первоначально называл интерпретативной (Ефимов, 2007a; 20076), дает свое собственное видение, опирающееся на философию прагматизма и герменевтику, подкрепленных социальным констуктивизмом, а также на определенные традиции в обществоведении, которые отталкивались от этих философских направлений. В экономической науке традиции, которые продолжает конструктивистская

институциональная экономика, тянутся от новой немецкой исторической школы Г. Шмоллера и американского институционализма Дж. Коммонса, причем второе есть не что иное как перенесения первого на американскую почву, которое было осуществлено Р. Эли. Среди представителей исходного (original) американского институционализма только Дж. Коммонс (кстати, ученик Р. Эли), а не Т. Веблен и У. Митчелл, может быть отнесен к развиваемой конструктивистской

институциональной экономикой традиции30. Наконец, в конструктивистской институциональной экономике существенно чувствуются традиции Чикагской социологической школы и интерпетативной антропологии К. Гирца (Ефимов, 20076. С. 26-28). На вопрос «Что нужно исследовать?» видение, принятое в конструктивистской институциональной экономике, отвечает — институты (формальные и неформальные правила) и идеи-ценности, стоящие за ними. Это не значит, что это видение совсем отбрасывает рассмотрение интересов, просто интересы не анализируются отдельно от институтов и идей-ценностей. Что касается второго вопроса «Как нужно исследовать?», то это видение требует применения не столько количественных, сколько качественных методов исследования (Штейнберг и др., 2009; Paill4, 2006; РаШё et Mucchielli, 2005; Denzin and Lincoln, 2005; Семенова, 1998; Poupart et al., 1997), среди которых центральное место занимают глубокое интервью31 (Беланский, 2001; Kaufmann, 2004), обоснованная теория (Bryant and Chamaz, 2007; Chamaz, 2006; Dey, 1999; Страусс и Корбин, 2001) и исследование 30 31

30 Жаль, что А. Московский, читая мою статью (Ефимов, 2007a), не разглядел этого, а охарактеризовал введенное мною название «интерпретативная институциональная экономика» как «обозначение» «институциональной экономической теории, начало которой обычно датируют появлением книги Торстера Веблена «Теория праздного класса» и его же статьи «Почему экономическая наука не является эволюционной дисциплиной» (Московский, 2009. С. 112). Что касается современного состояния этой «институциональной экономической теории», то, насколько мне известно, современные западные экономисты, сторонники «традиционного» институционализма, занимаются исключительно историей экономической мысли и методологией экономической науки, что, как мне представляется, не дает нам право охарактеризовать ее, как это делает Московский (Московский, 2009. С. 113), как «активно развивающееся научное направление». По-видимому А. Московский не заметил также мою резкую критику Дж. Ходжсона (Ефимов, 2007a. С. 55-57) как одного из представителей этого направления, которое частично тяготеет к старой (исходной) институциональной экономике онтологически, но полностью порвали с ее эпистемологической традицией, которая особенно четко была представлена Дж. Коммонсом. Такие «сторонники» исходной институциональной экономики объединены в Ассоциацию за эволюционную экономику (Association for Evolutionary Economics) с журналом Journal of Economic Issues, издаваемом в США. В Европе с 2005 года издательством Кембриджского университета стал выпускаться Журнал институциональной экономики (Journal of Institutional Economics), являющийся всеядно эклектическим и не имеющий своего методологического лица.

31 По своему базовому образованию я экономист-математик, и я пришел к качественным методам исследования не потому, что не владел количественными, а потому, что понял их ограниченность. На самом деле мастерски владеть качественными методами ни чуть не легче, чем количественными. Еще будучи студентом второго курса отделения экономической кибернетики Экономического факультета МГУ, я освоил модель равновесия конкурентной экономики Эрроу-Дебре (Карлин, 1964. С. 328-333) и читал лекции по ней в рамках Экономико-математической школы перед будущими абитуриентами отделения. Моя кандидатская диссертация была посвящена тем самым моделям-басням, о которых говорил в своей цитируемой выше статье-исповеди Ариан Рубинштейн. Так же как и он, я в свое время очень радовался, когда удавалось сконструировать абстрактные формальные модели оптимизационного типа и из манипуляции с символами рождался какой-то смысл (Рубинштейн, 2008. С. 63). Однако будучи любопытным и очень мотивированным сделать что-то полезное, уже после защиты в 1971 году кандидатской диссертации, я начал пытаться применить эти модели к конкретным объектам и здесь я очень быстро понял их басенный характер, что меня никак не могло удовлетворить. Какое-то очень короткое время у меня была надежда, что хоть и не на базе математики, а на базе

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

22

Ефимов В. М.

действием (Greenwood and Levin; 1998; Reason and Bradbury, 2006; Stringer, 1999; Craig, 2009). Отталкиваясь от этого видения, в рамках конструктивистского институционального исследования изучению подлежат тексты. Сначала изучаются уже имеющиеся документы, например, тексты законов и других письменных отражений существующих формальных и неформальных правил, а также политические документы, содержащие идеи и убеждения, стоящие за этими правилами. Затем нужно перейти к изучению дискурсов акторов, которые материализуются в транскриптах глубоких бесед-интервью. Изучение это нужно осуществлять не для верификации (подтверждения или опровержения) каких-либо априорных теоретических построений, а для создания насыщенных описаний, которые содержат не только описание действий, которые изучаемое явление порождают, но и смыслы, которые акторы вкладывают в эти свои действия. Это и есть ответ на вопрос: «Что ожидать в качестве результата исследования?».

Насыщенное описание осуществляется ни на языке используемых документов, ни на языке акторов, ни на языке каких-то априорных или созданных для других контекстов теорий, а на языке дисциплинарного подхода/видения, существенно дополненного концепциями/понятиями, сконструированными исследователем апостериори на базе изучения текстов при исследовании данного явления32. Часть из этих концепций/понятий приговорена остаться контекстными, а часть могут стать кандидатами для ввода в более общий глоссарий дисциплины. Проведение глубоких бесед-интервью и приготовление их транскриптов в большинстве случаев является абсолютно необходимым, так как пресса крайне редко публикует развернутые интервью с экономическими акторами, а когда и публикует их, то оказывается, что велись они совсем не так, как того требует проводимое исследование. Я уверен, что в большинстве случаев исследователь нуждается для своего исследования вступить с актором в непосредственный вербальный контакт. Именно такой контакт, задокументированный в тексте, и есть для экономической науки, как и для других социальных наук, то, что в естественных науках называется научным экспериментом* 33. Работая с транскриптом бесед-интервью, исследователь формирует концепции/понятия, которые в сжатой форме отражают изучаемое явление и, образовав связную систему, дают исследователю понимание этого явления. Будучи достаточно продвинутой, разработанная связная система концепций/понятий может образовать теорию, но конечно теорию

компьютерной имитации все-таки можно количественно исследовать экономику, однако знакомство с психологией, социальной психологией и социологией, изучающих человеческое поведение, я скоро пришел к выводу: количественные методы не очень-то способны его моделировать. Решением для меня было попытаться изучать жгучие проблемы советской экономики того времени с помощью специфических человеко-машинных имитационных систем, а именно имитационных игр, которые представляют собой что-то вроде «синхрофазотронов» для проведения лабораторных экономических экспериментов (Ефимов, 1978; 1986; 1988). В конце 70-х годов я уже был институционалистом и рассматривал метод имтационных игр (gaming-simulation) как институционное моделирование (institutional modeling) (Yefimov, 1981. P. 187). Но для построения имитационных игр нужно было знать, как работает советское предприятие, и я стал частым гостем на машиностроительных, металлургических и текстильных предприятиях. Нужно было знать также, как функционирует Госплан, и я стал частым посетителем в кабинете начальника одного из подотделов Госплана СССР С. Ф. Подчайнова. Для построения правил имитационной игры я изучал нормативные документы, такие как положения, методики и инструкции, а с другой стороны, для построения других элементов экспериментальной установки пытался получить информацию об их реальной работе-функционировании, беседуя с их работниками, задавая им заранее подготовленные вопросы, но в то же время стимулируя их делиться со мной информацией помимо задаваемых мной вопросов. В процессе работы над построением игры для изучения ряда таких явлений советской экономики, как дефицит, низкая производительность труда, длительные сроки строительства, медленный инновационный процесс, моим постоянным информантом/консультантом был С. Ф. Подчайнов. Значительно позже уже после защиты в 1989 году своей докторской диссертации я узнал, что в своих исследованиях я применял метод глубокого интервью, одного их качественных методов, давно активно используемого в социологии. Позже в своих более чем десятилетних экспериментальных исследованиях советского и постсоветского сельского хозяйства (Yefimov, 2003) я, наряду с применением метода глубокого интервью, стал применять метод исследования действием (action research).

32 «Обоснованная теория» (Grounded Theory) есть не что иное, как методика построения таких концепций/понятий, а затем и теорий, на базе анализа текстов. На мой взгляд, перевод «обоснованная теория» не очень удачен, и я предложил бы его заменить на «заземленное теоретизирование».

33 «В нашей дисциплине текст - не рассказ, не увлекательная история. Скорее, он - функциональный эквивалент лаборатории. Это здесь осуществляют тесты, опыты и имитации» (Latour, 2006. P. 217).

Институциональный подход в экономической науке ...

23

контекстную.

Далее эксперимент может быть продолжен путем обращения в прошлое. Анализ истории изучаемой части действительности проводится на базе исторических документов, представляющих собой законодательные акты и политические дискурсы, опять же не только и не столько для проверки (верификаци) этой теории, а для ее уточнения и расширения. Это расширение должно содержать понимание исторических истоков изучаемого явления. Как на первом, так и на втором этапе, конечно, используется количественная информация, но она служит скорее для идентификации проблемы, чем для ее решения, которое осуществляется на базе прежде всего информации качественного типа. Статистика и эконометрика для анализа временных рядов в таком исследовании либо вообще не используется, либо играет подчиненную роль. По моему мнению, именно на этом пути экономическая наука получает шанс действительно стать научной, выйти их вымышленных миров и начать служить людям в их понимании социально -экономической реальности также эффективно, как это делают для людей естественные науки по отношению к природе34.

Думаю, что для абсолютного большинства экономистов вышеизложенное понимание экономического исследования незнакомо и вряд ли приемлемо. Последнее проистекает из глубоко укоренившегося в нашей дисциплине картезианства, ее погруженности в метафизически-абстрактное состояние с ее абстрактно-априорным подходом. Несмотря на многочисленные разногласия, существующие между сторонниками мейнстрима и гетеродоксами, представители обоих сторон свято верят в одну и туже догму: «теория это способ которым мы воспринимаем (perceive) «факты» и мы не можем воспринимать (perceive) «факты» без теории» (Фридман, 1994)35. Вполне понятно, что вера в эту догму обладает необыкновенно легитимирующей способностью для экономистов-теоретиков, у которых нет вкуса, да и желания изучать реальность, ведь в соответствии с этой догмой без них, то есть без теорий, которые они призваны создавать и совершенствовать, никакое эмпирическое исследование вообще невозможно, откуда проистекает, как они верят, их решающая роль для развития науки36. На самом деле в этой догме осуществляется подмена слова «видение» на слово «теория» с катастрофическими последствиями для экономической науки. Что понимать под теорией напрямую зависит от видения, но, в отличие от видения, каждая конкретная теория должна дойти до, конечно по-разному понимаемого, какого-то результата исследования, то есть понять/объяснить какое-то конкретное социально-экономико-политическое явление.

Как хорошо показали Брюно Латур и Карин Кнорр Цетина, экспериментальный характер естествознания определяет его лицо. На самом деле именно это и определило необыкновенный успех естественных наук и их колоссальное влияние на жизнь человечества. Универсальная электронная энциклопедия «Википедия»37 дает следующее определение науки: «Особый вид человеческой познавательной деятельности, направленный на выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний об окружающем мире. Основой этой деятельности является сбор фактов, их систематизация, критический анализ и на этой базе синтез новых знаний или обобщений (выделено мною, В. Е.), которые не только описывают наблюдаемые природные или 34 35 36 37

34 Примером такого типа исследования может служить моя многолетняя работа по изучению преобразований в российском сельском хозяйстве (Yefimov, 2003; Ефимов, 2009; 2010). Полевые исследования проводились в конце 80-х и на протяжении 90-х годов. Они позволили выявить и понять многие явления, имеющие место в российском селе того времени, в том числе и необыкновенную устойчивость институтов, унаследованных от советского периода. Последующее обращение к многовековой российской истории позволило значительно углубить понимание этой устойчивости.

35 Такая методология приводит к тому, что исследователь остается слеп ко всему, что не вмещается в его теоретическую схему, и, таким образом, путь к пониманию исследователем чего-то совершенно нового остается отрезанным.

36 См. мою критику Джеффри Ходжсона в (Ефимов, 2007a. С. 55-57).

37 См.: (http://wikipedia.org).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

24

Ефимов В. М.

общественные явления, но и позволяют построить причинно-следственные связи, и как следствие — прогнозировать»38. Такое определение науки, которое согласуется с реалиями естествознания, не имеет ничего общего с приведенным в конце первого раздела этой статьи видением «традиционного научного подхода» французских профессоров-экономистов, который вместо сбора данных/фактов, начинается с «идентификации и точного определения понятий и свойств, которые характеризуют экономическую деятельность (потребление, производство, капиталовложения...), и формулирования базовых гипотез относительно этих свойств», после чего следует «формулирование теорий, которые представляют собой формализацию

функциональных связей между предварительно идентифицированными

элементами». Только после всего этого профессора-экономисты готовы соприкоснуться с данными для «проверки (верификации) этих теорий, <...> причем никак иначе, как путем сопоставления с количественно выраженной историей на основе статистики и эконометрики». Большее карикатурное искажение «традиционного научного подхода» трудно себе представить, но именно так работает значительная часть экономистов, да и многие социологи. Если принять во внимание, что «проверки (верификации) теорий» часто вообще не происходит, то описанный профессорами-экономистами подход представляет собой не «традиционный научный подход», а традиционный подход теологии, или в лучшем случае философии.

Что является аналогом естественнонаучного эксперимента в общественных науках? На этот вопрос те же французские профессора-экономисты, как мы уже видели выше, отвечают следующим образом: «Если не доказано обратное, в экономике такой эксперимент не может быть построен никак иначе, как путем сопоставления с количественно выраженной историей на основе статистики и эконометрики». Всю данную статью можно рассматривать как попытку доказать обратное. Как я уже отмечал, экспериментальный подход к исследованию предполагает прямой контакт с изучаемым предметом, институтами и непосредственно с ними связанными идеями/убеждениями/ценностями/ верованиями. Если это контакт не с документами, а непосредственно с акторами, то, как правило, при интерпретативном подходе исследователь вступает с ними в контакт в естественном для них, часто рабочем, окружении. Поместив их в искусственные условия, мы делаем первый шаг к проведению исследований в лаборатории. Вторым шагом было бы создание некой экспериментальной установки, своего рода экономического синхрофазотрона или коллайдера, которая бы и представляла бы собой эти искусственные условия. Если бы эта установка динамически поставляла бы обратную связь на действия акторов в зависимости от их решений, которые в свою очередь зависели бы от правил их взаимодействия, то мы получили бы лабораторию для проведения экспериментов в области институциональной экономики. Такая установка (имитационная игра) была мною создана в 1980-е годы для сравнительных лабораторно-экспериментальных исследований влияния на хозяйственную деятельность разных хозяйственных законодательств (Ефимов, 1986; 1988). Построение этой установки, а также методики ее использования, основывалось на конструктивистско-интерпретативной методологии: «Эксперименты с имитационными играми должны строится и проводится совсем не так, как того требует классическая естественнонаучная традиция. В этих экспериментах коллектив участников (игроков) нужно рассматривать не только (и не столько) как заменителей соответствующих активных элементов (акторов), а как реальную социальную группу, возникновение

38 Я бы сделал две поправки в это в целом правильное определение. Первая касается причинно-следственных связей. В сложных явлениях, а все общественные явления являются сложными, причинно-следственные связи образуют клубок с многочисленными петлями обратных связей. Понимание явления, знаменитое веберовское Verstehen, и есть результат «распутывания» этого клубка, которое не обязательно возможно представить как цепочку причинно-следственных связей. Такое понимание общественных явлений позволяет осуществлять прогнозирование будущего, но только в сценарном виде, так как конкретный исход в социальных явлениях всегда зависит от конкретных проявлений воли акторов.

Институциональный подход в экономической науке ...

25

лабораторной культуры39, в которой не элиминируется, а используется. < ... > В таких экспериментах в качестве игроков выступают либо непосредственно лица, заинтересованные в изучении функционирования экономической системы, либо эксперты, помогающие такому исследованию» (Ефимов, 1988. С. 15).

С одной стороны, игроки-участники должны подчинять свои взаимодействия и решения введенным экспериментатором формальным правилам (моделям законодательств), а с другой стороны, они привносят в эксперимент из своей реальной жизни идеи/убеждения/ценности/верования и неформальные правила и тем самым дают возможность прослеживать совместное влияние идей-ценностей и двух типов правил на результаты функционирования моделируемой компьютером экономической системы. Важнейшей частью эксперимента является так называемая деятельность по поводу игры40, связанной с обсуждением и замечаниями по поводу изучаемой в эксперименте проблемы между игроками и между игроками и экспериментаторами, а также по поводу конструкции и организации эксперимента (Ефимов, 1978. С. 151). Я уже давно опубликовал статью в ставшем сейчас престижном международном журнале с изложением концепции лабораторного экспериментирования для институциональных исследований (Yefimov, 1981), однако этот мой призыв остался неуслышанным, а журнал погрузился в неоклассическую парадигму. Создатель так называемой экспериментальной экономики, которая стала очень популярной и сейчас рассматривается многими как часть новой институциональной экономики41 (профессор Принстонского университета, Вернон Смит42), работает в противоположной, неоклассической парадигме.

Как уже указывалось выше, социолог науки Брюно Латур называет в качестве решающего признака действительно объективного научного исследования способность объекта исследования возражать (to object) тому, что о нем сказано. Лабораторный эксперимент для него - это создание таких условий, когда «объекты могут предстать в своем собственном праве перед утверждениями ученых». Мишель Вевёрка (Michel Wieviorka) предлагает два способа организации таких условий в социальных исследованиях (Wieviorka, 2008. P. 103-110). Первый способ это исследование действием43 (recherche-action), а второй — социологическое вмешательство (intervention sociologique). Первый способ широко используется, в том числе и автором этих строк44, и по нему имеется обширная литература, указанная мною выше. По существу это натурный эксперимент, но производимый не только для познавательных целей, но и предполагающий преобразование совместными усилиями исследователей и акторов исследуемого объекта. Объект сопротивляется изменяющим воздействиям и это сопротивление создает прекрасные условия для его понимания, показывая те его стороны, которые без этого изменяющего воздействия остаются скрытыми. Второй способ в основном использовался Аленом Туреном (Alain Toraine) и его учениками, среди которых и М. Вевёрка45. Он состоит в расширении традиционных углубленных интервью путем «возврата» результатов исследования, полученных на базе анализа транскриптов интервью интервьируемым, а возможно и другим акторам и совместное обсуждение этих результатов. Тем самым акторы приглашаются участвовать в исследовательском процессе. Вовлечение 39 40 41 42 43 44 45

39 Примером проявления лабораторной культуры может служить знаменитый хауторнский (Hawthorne) эффект, то есть искажение результатов эксперимента под влиянием самого факта проведения эксперимента.

40 Понятие деятельности по поводу игры автор заимствовал из статьи Г. П. Щедровицкого и Р. Г. Надежиной «О двух типах отношений руководства в групповой деятельности детей» («Вопросы психологии», 1973, № 5).

41 См.: (Staropoli and Robin, 2008).

42 На русском языке была издана книга с комплексом его исследований, по совокупности которых ему в 2002 году была присуждена Нобелевская премия (Смит, 2008).

43 Иногда по-русски это переводится как «действенное исследование», что мне кажется менее удачным, чем «исследование действием».

44 Создание фермерских хозяйств в Переславском районе Ярославской области в 1988-1990 годах (Yefimov, 2003. P. 162168) и приватизация совхозов в Акмолинской области Казахстана в 1995-1997 годах (Yefimov, 1997).

45 Этот способ исследования был применен в исследовании в постсоветской России в 1991-1996 годах исследовательской группой во главе с Алексисом Береловичем и Мишелем Вевёркой (Berelowitch et Wieviorka, 1998). См. рецензию на эту книгу Поправко Н. В. в Социологическом журнале, № 1-2 за 1997 год.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

26

Ефимов В. М.

интервьируемого актора в исследовательский процесс может осуществляться и непосредственно во время интервью, в этом случае интервью-беседа принимает активный характер. Беседы-интервью, которые проводил лично я, были часто действительно активными и принимали форму спора между мной и актором46. Именно наличие таких «возражений» позволяет нам претендовать на то, что то, чем мы занимаемся, является наукой. Можно полностью согласиться с Вевёркой, который, выступая на открытии III Всероссийского социологического конгресса в 2008 году, сказал: «Проверка результатов нашей работы друг перед другом, среди наших коллег (peer review), является, несомненно, решающим обстоятельством нашей деятельности, однако нам нужно задумываться о том, как можно проверять наши результаты иными способами, которые я обозначил, для того, чтобы увидеть, как наше знание работает. И именно таким образом, на мой взгляд, можно связать социологию и общество»47. Это утверждение верно и для других общественных наук, в том числе и для экономики. Такой связи между экономической наукой и обществом нет и во второй части этой статьи. Я попытаюсь проследить, почему это произошло с момента ее институционализации и до наших дней с локальными во времени и в пространстве исключениями в конце XIX и начале XX веков.

3. Институциональный подход к анализу экономики

Наверное, первым экономистом-институционалистом был уже упоминавшийся выше Джеймс Стюарт. При определении политической экономии он отталкивается от исходного значения этого греческого слова: «Экономия в общем есть искусство осторожного и бережного удовлетворения нужд семьи. < ... > И если экономика действует в семье, то политическая экономия — в государстве». Итак, политическая экономия для него — это искусство. Он явно не оговорился, так как тут же дает следующее пояснение: «Великое искусство политической экономии состоит прежде всего в том, чтобы приспособить различные ее операции к духу, манерам, привычкам и обычаям народа, и после этого повлиять на эти обстоятельства таким образом, чтобы быть в состоянии ввести множество новых и более полезных институтов». Таким образом, с помощью искусства политической экономии предполагается, с одной стороны, приспособить экономические операции, осуществляемые в стране к духу, манерам, привычкам и обычаям народа этой страны, а с другой стороны, на базе этого приспособления ввести новые институты. Не правда ли такой подход к институциональному проектированию актуален и сейчас? И следующую фразу из того же сочинения 1767 года было бы полезно прочитать тем, кто проводил экономические преобразования в России в 1990-е годы: «Если рассмотреть разнообразие, которое может быть найдено в различных странах, в области распределения собственности, субординации классов, одаренности народа, процедур различных форм правления, законов, климата и манер, то можно заключить, что политическая экономия в каждой стране должна быть различной, и что как бы универсальны ни верны были бы принципы, на практике они могут стать достаточно неэффективными без достаточной подготовки духа народа»48.

Направленность политической экономии Стюарта не столько на изучение сущего, а скорее на проектирование должного было очень характерно для социальной мысли эпохи Просвещения. Именно идеи Просвещения имел в виду Огюст Конт, выделяя метафизическое или абстрактное состояние в интеллектуальной эволюции, для развития которых характерен абстрактно-

46 Все вышеперечисленные способы экспериментального исследования, лабораторные эксперименты на основе имитационных игр, исследование действием и социологическое вмешательство противоречат догмам классической науки о недопустимости неконтролируемого влияния исследователя на объект изучения, однако уже в таком разделе неклассического естествознания, как квантовая механика это требование не выполняется.

47 См.: (http://www.isras.ru/publications_bank/1225431449.pdf).

48 После прочтения этой фразы становится понятным, почему Г. Шмоллер рассматривал Джеймса Стюарта своим предшественником. Однако в отличие от Стюарта, Шмоллер видел политическую экономию не как искусство, а как науку. Он делал свои предложения об институциональных изменениях не в рамках этой науки, а на ее основе, а в ее рамках он осуществлял тщательное изучение состояния и эволюции реально действующих институтов.

Институциональный подход в экономической науке ...

27

априорный подход. Он пришел к выводу о необходимости перехода в интеллектуальной трактовке общественных проблем к научной стадии с ее опорой не на спекулятивные рассуждения, а на исследования, основанные на фактах. Этот вывод он в частности сделал, исходя из знания непосредственных последствий французских революций конца XVIII-го - начала XIX-го веков. Вот, что он пишет о революции 1830 года, современником которой он был: «Как и до кризиса, видимая борьба ведется между теологическим мышлением, признанным несовместимым с прогрессом, который оно догматически отвергало, и метафизическим мышлением, которое, сумев вызвать всеобщее сомнение в философии, стремилось в политике лишь к установлению беспорядка или к состоянию, равносильному безначалию»49 (Конт, 2003. С. 144). Конечно Конт, требуя перехода к научному подходу, то есть отказа от спекуляций и изучению социальной действительности как она есть, был под влиянием идей Нового времени в своем понимании научного исследования как открытия небольшого числа неизменных универсальных законов, и именно в этом смысле позитивизм, который он основал, неприемлем для обществоведа.

К концу XIX-го века термин «политическая экономия» стал исчезать и был заменен во Франции на термин «экономическая наука» (science 4conomique) и в Англии на термин Economics, который сейчас переводят на русский язык как «экономическая теория». Однако нормативный характер экономической науки, берущей свое начало от политической экономии конца XVHI-го века, в значительной степени сохранился и до сих пор. Очень показателен с этой точки зрения вышедший в 2007 году № 30 французского журнала Revue du MAUSS под названием «К созданию другой экономической науки (а тем самым и другого мира)?», содержащий манифест «К созданию институциональной политической экономии»50 и ряд статей на эту тему. Я предлагаю читателю этих строк произвести эксперимент. Замените, пожалуйста, в названии этого номера журнала слово «экономическую» на «физическую» или «химическую». Получится, что создав другую физическую или химическую науку, вы надеетесь получить другой мир, что абсолютно нелепо. Физика и химия изучают мир, в данном случае природу, как он есть, а не пытается изобрести новый. Естествознание поставляет знания о природе, а не о том, как ее преобразовать, это уже проблема не науки, а техники. Если нет знаний о том, как действительно функционирует природа, то попытки ее преобразования путем разработки без этих знаний теории такого преобразования были бы обречены на неудачу. Общественные (социальные) науки, в том числе экономическая наука, должны также изучать мир, в данном случае общество, как оно есть, поставлять знания, позволяющие понимать социально-экономическую реальность, функционирование и развитие социально-экономических систем. Если эти знания есть, то есть и шанс разработать, исходя из этих знаний, предложения по социальнополитико-экономическим преобразованиям (реформам). Если таких знаний нет или они поверхностны, то такие преобразования неизбежно приводят к самым неожиданным негативным, а нередко и катастрофическим последствиям. XX век дает нам много примеров таких неудач. Продолжим эксперимент. Если заменить в этом названии номера журнала слова «экономическая наука» на «социальноэкономический проект», то все встанет на свои места.

Такое направление призыва группы французских обществоведов, связанных с институциональным подходом, не случаен. Все они, как и большинство обществоведов вообще и абсолютное большинство экономистов в частности, являются убежденными сторонниками абстрактно-априорного подхода. Автор текста манифеста социолог Ален Кайе считает, что в произведениях Марселя Мосса (Marcel Mauss) и особенно в его «Очерке о даре» заложены основы определенного общего подхода в общественных науках, включая социологию, экономику, историю и философию. Мосс основывал свои теоретические построения почти исключительно

49 Читатель легко уловит в этой фразе аналогию с российской ситуацией девяностых годов XX-го века.

50 Перевод этого манифеста на русский язык опубликован в электронном журнале «Экономическая социология», Т. 9, № 3, Май 2008 на сайте www.ecsoc.msses.ru.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

28

Ефимов В. М.

на результатах полевых исследований, проведенных правда не им самим, а другими антропологами в Полинезии, Меланезии и среди индейских племен Востока Северной Америки. Его знаменитый «Очерк о даре», первоначально опубликованный в 1923-1924 годах, содержит социльно-экономическую теорию, центральным понятием которой является понятие дара. В частности, для североамериканских индейцев он выявил социальные отношения, основанные на трех обязанностях: давать, получать и возмещать. Хотя в акте дарения безусловно есть заинтересованность, например установление и поддержание социальной связи, однако она не сводится к рыночному интересу. Тем самым Мосс разрушает классический утилитаризм экономикс. Одно из заключений, которое делает Мосс, следующее: «Принцип обмена-дара, вероятно присущ обществам, которые вышли из стадии «совокупной, тотальной поставки» (от клана к клану и от семьи к семье), но еще не пришли к чисто индивидуальному договору, к рынку, где обращаются деньги, к продаже в собственном смысле и особенно — к понятию цены, определяемой во взвешиваемой и пробируемой монете (Мосс, 1996. С. 169)». Стремление Кайе сделать универсальными и центральными для любого социального исследования понятия, выведенные для одного вполне определенного контекста, является типичным для абстрактно-априорного подхода (Оливер Уильямсон поступил точно также с понятием трансакционных издержек, которое играет центральную роль в исследовании явления вертикальной интеграции). Два экономиста, подписавших манифест, Робер Буайе и Оливье Фавро, являются одними из лидеров французского институционализма. Теория регуляции, представленная первым, и экономика конвенций или соглашений, развиваемая вторым, сильно расходятся почти во всем, кроме одного — их приверженности метафизической абстрактности. Но если в теории регуляции еще можно найти какие-то мысли, которые могут быть полезными в качестве элементов институционального видения реальности51, или понятия, которые в принципе тоже могут быть использованы в институциональном анализе, например понятие регуляции как институционализированного компромисса между различными социальными интересами, то этого нельзя сказать об экономике конвенций. Однако уровень абстракции рассуждений французских регуляционистов настолько высок, что вряд ли позволяет способствовать получению каких-то достаточно конкретных содержательных выводов52. Их выводы, с одной стороны, нередко заражены нормативизмом, а с другой стороны, представляют собой такие очевидности, как, например, «необходимо рассматривать рынок и государство как институты со сложной архитектурой, исследование которых должно носить междисциплинарный характер» (Billaudot, 2001) или «для того, чтобы быть эффективными рынки нуждаются в полной сети институтов» (Boyer et Saillard, 1995). Новое поколение регуляционистов в лице Брюно Амабля и Стефано Паломбарини полностью порвали с нормативизмом и видят в школе экономики соглашений только противников, с которой ни в коем случае нельзя вступать ни в какие коалиции. Вот их оценка экономики соглашений53, с которой я полностью солидаризируюсь: «Путаница экономики соглашений состоит в следующем: из разумной гипотезы о том, что критерии суждений агентов способствуют объяснению их выбора, делается совершенно не обязательный и даже создающий препятствия для понимания реальности вывод, что теоретик не может воздержаться от этических суждений относительно реальности, которую он изучает» (Amable et Palombarini, 2005. P. 32); «Экономика соглашений стремится предложить противовес ортодоксальной

51 Например, что невозможно создать какую-то общую теорию, верную для каждого исторического периода, и что никакой общий закон не может управлять изменением социальных правил и тем самым будущее невозможно предвидеть.

52 Прошло уже почти 20 лет, как книга Робера Буайе (Буайе, 1997) была переведена на русский язык. Сам он очень надеялся, что в России его теоретический подход найдет широкое распространение, однако этого не произошло. С анализом школы регуляционистов с российской точки зрения можно познакомиться в (Ананьин, 2007. С. 141-182).

53 На русский язык переведено довольно много текстов одного из наиболее активных авторов этого направления Лорана Тевено (см., например, его статью в книге (Олейник, 2005)).

Институциональный подход в экономической науке ...

29

экономике, в то же время следуя некоторым из ее постулатов. Индивид-эгоист, максимизатор неоклассической теории заменяется на существо, следующее определенной этике, вместо прибыли оно ищет блага и справедливости, а вместо равновесия цен возникает равновесие ценностей» (Ibid. P. 22).

Подписавшие манифест «К созданию институциональной политической экономии» и авторы, сопровождающих его публикацию статей в журнале Revue du MAUSS54, явно не разделяют верования рыночной религии54 55. В вводной статье к номеру журнала Ален Кайе справедливо замечает: «Современный мир в значительной мере есть реализация мечты, пророчества и проповеди экономической науки. Иногда просто до кошмара. И каждый день это становится все вернее в масштабе планеты, когда ничто другое не рассматривается как реальность, кроме экономических и финансовых ограничений, кроме поиска личного материального обогащения. Перед лицом всего этого любая ценность, любое убеждение, любое действие, осуществляемое ради них самих, просто ради удовольствия, всякое существование, которое не посвящено поиску полезности, все это впредь кажется иллюзорным, недействующим, не стоющим усилий, бесполезным, нереальным» (Caille, 2007. P. 7). Да, все это верно и действительно ужасно, но только экономическая наука, о которой здесь идет речь, не является на самом деле наукой, а теологией рыночной религии, о которой речь шла в первом разделе этой статьи. Конечно, бороться с этой религией нужно, в том числе и разработкой и проповедью альтернативной идеологии-религии, однако не в этом задача и предназначение науки. Наука должна быть нацелена на познание того, что есть, того, что существует, то есть реальности, и, именно поставляя знание об этой реальности, она может наилучшим способом способствовать разработке альтернативных социально-политико-экономических проектов, а возможно и идеологий, которые эти проекты поддерживают. Наилучшим способом потому, что проекты, построенные исходя из знания реальности, имеют больше шансов быть реализованными, чем проекты, построенные вслепую без этого знания.

Разработка манифеста, по словам автора, преследовало цель формулирования общей платформы для нестандартной экономической мысли56. И такой манифест, если бы он содержал общее видение того, что нужно исследовать, как нужно исследовать и что ожидать в качестве результата исследования, действительно мог бы быть очень полезен. В тексте можно найти указания на то, что нужно исследовать, но совсем не рассмотрены вопросы, как нужно исследовать и что ожидать в качестве результата исследования. Таким образом, остается не затронутой эпистемологическая сторона исследовательского процесса. Вместо этого, апеллируя к нормативной традиции политической экономии как ветви политической и моральной философии, манифест видит первоначальную задачу «институциональной политической экономии» в определении наилучших институциональных оснований для данного общества в определенный период

54 MAUSS представляет собой аббревиацию названия «Анти-утилитаристское движение в общественных наука»), Ален Кайе является лидером этого движения. Читатель уже догадался, что эта аббревиация выбрана не случайно и совпадает с именем знаменитого антрополога, почитаемого создателем движения.

55 Эрик Бруссо манифест не подписал и, думается, именно потому, что верит в Бога-рынок. Как известно, он является очень активным членом международного сообщества сторонников Новой институциональной экономической теории, являющейся обобщением стандартного экономикс.

56 Антрополог, специалист по искусственному интеллекту, эксперт по биржевым операциям Поль Жорион (Paul Jorion), француз, более десяти лет проживший в США (Калифорния), послал автору манифеста e-mail, где среди прочего было следующее замечание: «Я понимаю твое желание объединить экономистов, которые не принадлежат направлению Чикагской школы, которая ныне держит верх. Действительно было бы неплохо для тех, кто находится вне мейнстрима, сплотиться для того, чтобы заполучить немного власти в университетах и в исследованиях. Но не поздно ли делать подобные призывы после 20-30 лет существования «институционалистов» и их неспособности сделать что-то существенное. Кризис, в который мы сейчас погружены, можно было предвидеть, и я их не оскорблю, подумав, что они не видели его приближения, что касается меня, я их видел немыми по этому поводу, как рыбы), (www.pauljorion.com/blog). Жорион имеет полное право упрекать экономистов в том, что они не предвидели наступления кризиса, так как он в январе 2007 года выпустил книгу под названием «К кризису американского капитализма?» (Jorion, 2007), в которой такое предвидение имело место. В 2008 году он выпустил еще две книги с анализом причин этого кризиса (Jorion, 2008a; 2008b). Познакомившись с этими книгами, я бы определил Поля Жориона как интерпретативно-конструктивистского экономиста-институционалиста.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

30

Ефимов В. М.

времени, то есть превращает ее в, своего рода, методику по созданию социально -политико-экономических проектов. Манифест содержит следующие требования, которым эти проекты должны удовлетворять: создание длительно существующей, сильной и жизнеспособной политической и этической общности; никакая современная политическая общность не может быть сформирована без использования демократических идеалов; никакая политическая общность не может формироваться и воспроизводиться, если она не базируется на разделяемых базовых ценностях; неравенство переносимо лишь до того уровня, когда оно не начинает разрушать и в конечном счете разрывать на куски политическую и моральную общность; необходимо также представить систему сдержек и противовесов между государством, рынком и обществом, а в экономической плоскости — между обменом, перераспределением и взаимностью. На мой взгляд, эти положения манифеста могли бы послужить для создания общественной ассоциации или политической партии, но никак не определенного сообщества исследователей.

Безусловно, экономическая наука должна быть политической, в том смысле, что должна включать в себя исследование политических аспектов экономических процессов. Но я не уверен, что нужно для подчеркивания этого включать слово «политическая» в ее название. Так как этот политический аспект не может быть уловлен без изучения институтов и прежде всего институтов государства, то это делает достаточным наличия в назывании слова «институциональная». Напротив, так как термин «институциональная экономика» используется многими из тех, кто не видит неудобств в том, что экономическая наука застряла в метафически-абстрактном состоянии со своим абстрактно-априорным подходом, то в названии необходимо было бы ввести еще одно прилагательное, которое позволило бы отмежеваться от этого подхода и которое отражало бы прежде всего эпистемологическую сторону исследования. Сначала я предложил название «Интерпретативная институциональная экономика», а позднее, как мне кажется более удачное, «Конструктивистская институциональная экономика». Предлагаемая мною дисциплина является политической, потому что акторы рассматриваются в ней наделенными волей и они могут решающим образом повлиять на ход изучаемого процесса. Именно по этому поводу Бруно Латур делает следующее замечание: «По какой странной причине общественные науки пытаются столь неправильным образом подражать естественным наукам? Любопытный ответ дает Бауман, характеризуя обществоведа как «законодателя» (Bauman, 1992). Большинство общественных наук было изобретено в конце XIX века, когда после многих лет тяжелейших гражданских войн и революционной борьбы возникла потребность в упрощении политических процессов. Если у нас есть Общество как уже готовое единое целое, с помощью которого можно объяснить поведение акторов, не знающих, что они делают, общество, чье тайное устройство открывается опытному взгляду тренированного обществоведа, тогда можно ставить перед собой гигантскую задачу социальной инженерии и приступать к производству всеобщего блага вместо того, чтобы кропотливо создавать эту общность политическими методами. Вот откуда берет начало то самое Общество, гибель которого видна сейчас повсеместно, не столько даже из-за наступления сетей и глобального маркетинга, сколько потому, что оно оскандалилось и политически, и научно. От Конта до Бурдье через Дюркгейма и Парсонса мечта о законодательстве определяла ключевую задачу большинства обществоведов (кроме немногих школ понимающей социологии, этнометодологов и «символистов», которых Бауман относит к другому направлению). Они хотели пойти в обход невыносимо беспокойной политической арены, применив знание о том, что такое Общество, которое манипулирует людьми вопреки им самим» (Латур, 2006a. С. 355-356). В таком же духе высказываются и уже упоминавшиеся выше Б. Амабль и С. Паломбарини. Они очень четко выразили мысль о соотношении политики, исследования и нормативного подхода: «Построение будущего, по преимуществу политическая материя, и понимание прошлого на

Институциональный подход в экономической науке ...

31

рациональной основе представляют собой разные задачи. Их смешение приводит к поступлению идеологических ресурсов для политической деятельности, когда политический деятель мобилизует результаты научных изысканий и представляет свои действия, как подкрепленные «беспристрастным видением данным наукой» или использованию статуса ученого, как ресурс в политической игре, когда сам исследователь указывает политическим деятелям хорошую стратегию. Ясно, что эта путаница ролей выгодна обоим сторонам, так как приносит дополнительные ресурсы одновременно и «политику» и «ученому». Однако эта путаница приводит к издержкам как для науки, так и для политики. Нормативная направленность создает препятствия к пониманию реального, что призван осуществить ученый. Это особенно относится к экономической науке, «королеве» нормативного среди всех общественных наук, очень часто неспособной объяснить и предвидеть то, что происходит на самом деле. С другой стороны, постоянные запросы к науке для того, чтобы подтвердить/оправдать политическую стратегию кончается тем, что вредит роли политиков как ответственных за принятие решений, постепенно воспринимаемых как простых исполнителей, в конечном счете, ненужными, так как указания пришли от науки. Разделение между социальными деятельностями, наукой и политикой, которые отвечают совершенно разным логикам, позволило бы признать автономию политической деятельности и повысить шансы для общественных наук вникать в реальность, слишком часто непроницаемую» (Amable et Palombarini, 2005. P. 270-271). Все это в частности означает, что наука не должна заменять политику, она может ей только помочь, поставляя понимание действительности, но если трезво взглянуть на общественные науки, то, в отличие от естественных наук, они могут служить для прогнозирования только в виде сценариев, а какой сценарий будет реализован, зависит от реального протекания политических процессов.

В настоящее время институциональный подход в России представлен, прежде всего, новой институциональной экономической теорией и экономической социологией. Конструктивистская институциональная экономика не вписывается ни в одну из них. Как я уже отмечал выше, она следует традициям в экономике и социологии, которые не представлены ни в одной из этих двух дисциплин, практикуемых в России. То, что экономическая наука должна быть тесно связана с социологией, вытекает из погруженности экономики в социальные отношения. Сегодняшняя ситуация в институциональной экономике и в экономической социологии определяется взаимоотношениями экономики и социологии в прошлом. Дисциплинарное разделение общественных наук — явление относительно недавнее. Сто лет тому назад обществоведы достаточно легко пересекали дисциплинарные границы, как в исследованиях, так и в преподавании, и их базовое образование или институциональная принадлежность не очень препятствовали этому. В настоящее время безнаказанно пересекать дисциплинарные границы намного труднее, но и сейчас междисциплинарные влияния могут сказываться достаточно сильно. В резкой форме это проявляется в так называемом экономическом империализме, когда механистическое мышление неоклассической экономики с ее экономическим человеком переносятся в другие общественные науки, в частности, в социологию и даже антропологию. Сто лет тому назад направление влияний было скорее обратным, а именно экономическая наука, в особенности экономическая наука, развиваемая Новой немецкой исторической школой, куда входили М. Вебер и В. Зомбарт, старалась подходить к экономике с социальных позиций.

В одной из своих работ я уже приводил пример М. Вебера, который всегда считал себя экономистом и работал как профессор исключительно на экономических кафедрах, однако для него сейчас нет места в истории экономической мысли (Ефимов, 20076. С. 24-25). С легкой руки Т. Парсонса Вебер стал одним из основателей современной социологии, в том числе и экономической социологии57.

57 Дж. Ходжсон рассказывает нам очень интересную историю о том, как Парсонс, этот столп социологической дисциплины, в свои студенческие годы находился под сильным влиянием двух крупных представителей

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

32

Ефимов В. М.

Начав свою карьеру как экономист, Парсонс сыграл роковую роль как для экономической науки, так и для социологии. Вместо того, чтобы бороться с экономической неоклассикой и предложить экономической науке свою альтернативу, он много сделал для того, чтобы провести «демаркационную линию» между экономической наукой и социологией. Центральными фигурами в его книге «Структура социального действия» (Парсонс, 2000. С. 43-328) были Вебер и Дюркгейм. В ней он развивал структурно-функциональный подход к анализу общества, который в течение некоторого времени был очень влиятельным в социологии. Одной из черт его социологии было «пренебрежение проблемы исторической специфики», несмотря на прямое влияние на Парсонса Вебера и Зомбарта. Тем самым, некоторые элементы традиции немецкой исторической школы были переведены в американский контекст. Но из них были выхолощены большая часть их содержания и смысла. По иронии судьбы, Парсонс достиг известности, создав историческую школу в социологии, частично путем вылавливания (rummaging) избранных кусков из исторически ориентированной интеллектуальной традиции (Hodson, 2001. P. 178).

Рассматривая обществоведение в целом, историки экономической мысли находят два старых институционализма: американский и европейский. Последний представлен Г. Шмоллером и Э. Дюркгеймом (Nau and Steiner, 2002). Действительно, Дюркгейм определял социологию как «науку об институтах, их генезисе и функционировании», а институт как «все верования, все поведения, установленные группой» (Дюркгейм, 1995. С. 20). Историки экономических учений находят также связи между американским институционализмом и позитивной экономикой школы Дюркгейма (Gislain and Steiner, 1992). Эти связи очень многочисленны, когда речь идет о критике экономической классики и неоклассики, но эти связи сразу ослабевают, когда речь заходит о видениях социальноэкономических систем, на которых они основывали свои исследования. Так, Дюркгейм был ярым противником философии прагматизма. Его критике он посвятил специальный курс (20 лекций), прочитанный им в Сорбонне и который впоследствии был опубликован на основании студенческих конспектов (Durkheim, 1955). В своей первой лекции он характеризует прагматизм как штурм против разума (un assaut contre la Raison) и видит в нем опасность с национальной и философской точек зрения. Так как вся французская культура в основном рационалистична и пронизана картезианством, то, по мнению Дюркгейма, отрицание рационализма приведет к разрушению всей национальной культуры. А так как философская традиция начиная с самых ранних спекуляций философов также имела рационалистическую тенденцию, то принятие прагматизма приведет к ниспровержению всей этой традиции (Ibid. P. 27-28). Комментируя эти высказывания Дюркгейма, Б. Латур заметил, что после ознакомления с ними он больше не страдает от медлительности, с которой французы усваивают уроки социологии наук (Latour, 2006. P. 158). В отличие от Латура, я все еще продолжаю страдать от непонимания, которое вызывает в сообществе экономистов видение, или по-другому, предмет и метод, конструктивистской (интерпретативной)

институционализма: Уолтона Гамильтона (Walton H. Hamilton) и Кларенса Эйреса (Clarence E. Ayres) - и начинал свою академическую карьеру в 1927 году как преподаватель экономики на экономическом факультете Гарвардского университета. Следуя Ходжсону Парсонс перешел из экономики в социологию исключительно из карьерных соображений. В захваченном неоклассиками экономическом факультете молодой Парсонс мог бы иметь серьезные проблемы, если бы он стал выражать какие-либо симпатии по отношению к институциональной экономике. Он стал также критиковать немецкий историзм, которому он совсем недавно симпатизировал и по которому он защитил в 1925 году диссертацию в немецком Хайдельбергском университете (диссертация была посвящена теориям капитализма в произведениях Зомбарта и Вебера). Как пишет Ходжсон, изменение в поведении было разительным. В своих работах он опускал ссылки, свидетельствующие о его институциональном прошлом. По Ходжсону, Парсонс перешел в социологию потому, что не будучи силен в математике и не очень соглашаясь с неоклассическим мышлением, он не был склонен строить свою карьеру как неоклассический экономист. Выбор, какую часть его интеллектуального капитала, приобретенного в Германии, использовать, также шел в том же направлении. Выбор пал на Вебера, а не на Зомбарта, так как социальная теория Вебера с ее индивидуалистическими элементами могла вызвать меньше трений со стороны ортодоксальных экономистов и тем самым облегчить академическую жизнь Парсонса (Hodgson, 2001. P. 179187).

Институциональный подход в экономической науке ...

33

институциональной экономики, основанные на прагматизме (Ефимов, 2007a). Экономическая социология, которая, по моему мнению, должна бы быть чем-то очень родственным конструктивистской институциональной экономике, пошла в основном по пути Дюркгейма и Парсонса.

Сейчас в экономической науке термин «новый институционализм» (New Institutionalism) монопольно закреплен за Новой институциональной экономической теорией (New Institutional Economics). В социологии такой монополии нет, но, по-видимому, большая часть этого направления в социологии является в значительной степени результатом «экономического империализма» со стороны новой институциональной экономической теории: «В отличие от раннего социологического институционализма, первооткрывателем которого в работе «Структура социального действия» был Талкот Парсонс, новый институционализм (в социологии В. Е.) пытается объяснить институты, а не только просто предполагать их существование. В этой попытке новые инститиуционалисты в социальных науках обычно предполагают со стороны индивидов целенаправленное действие, хотя и в условиях неполной информации, неточных ментальных моделей и трансакционных издержек. Таким образом, новая институционалисткая парадигма отбрасывает основные предпосылки неоклассической экономической теории, однако остается верной традиции объяснения в социальных науках на основе теории выбора» (Brinton and Nee, 1998. P. 1). В данном высказывании очень хорошо подмечена одна из слабостей функционализма Парсонса, который «просто предполагает существование институтов», но не «пытается их объяснить». Второй слабостью, а лучше сказать — пороком, парсоновской социологии является ее картезианская эпистемология, выражающаяся в абстрактно-априорном подходе. К сожалению, не всем экономсоциологам удалось избежать этих слабостей. Однако разница между Новой институциональной экономической теорией и Новой экономической социологией значительна. Теоретизирование относительно социально-политико-экономической реальности первой из них является совершенно басенным, если воспользоваться термином, введенным А. Рубинштейном (см. первый раздел этой статьи). Теоретизирование экономической социологии намного богаче, но это не снимает риск «попасть мимо» при построении полевых исследований на основе достаточно общих теорий, а не наоборот строить теории, безусловно контекстные, на основе полевых исследований. И именно здесь у конструктивистской институциональной экономики возникает «эпистемологический диссонанс» с экономической социологией, полевые исследования в рамках которой проходят на основе заранее разработанных «исследовательских схем», «теоретических моделей», «аналитических инструментов». Не боясь повториться, скажу еще раз: использование априорных теоретических построений как основы для эмпирических исследований содержит опасность направить его по ложному пути и проглядеть важнейшие для понимания изучаемого явления стороны действительности. Построение конкретных исследований, включающих как важнейший элемент полевую составляющую, должно отталкиваться от достаточно общего видения, о котором я говорил выше, но никак не от уже готовой теории. Теория, конечно не универсальная, а контекстная, должна стать результатом эмпирического исследования, а не его условием58.

58 В своей статье В. В. Радаев, блестящий знаток положения дел, как в стане экономистов, так и в стане социологов, выдвигает следующую программу борьбы с экономическим империализмом: «Мы должны применять свой подход, вместо того, чтобы защищать его» (Радаев, 2008. С. 30). Безусловно это правильно, если под словом применять понимается изучение действительности на базе полевых исследований, а не «построение исследовательских схем», причем таких полевых исследований, которые не отталкиваются от каких-то теорий, как это было сделано в (Радаев, 2007), а наоборот, нацеленных на создание новых контекстных теоретических конструкций. В этом случае оценка российских сетевых компаний розничной торговли продовольствием, возможно, была бы менее оптимистичной (ср. с оценкой французских предприятий такого типа, данной в (Bothorel et Sassier, 2005)). Мой собственный опыт проведения месячного исследования в виде включенного наблюдения и углубленных интервью в фирме Auchan во Франции в 1994 году подсказывает мне, что это было бы именно так (см. раздел 5 данной статьи). Априорные теоретические категории и концепции или категории и концепции, созданные для других контекстов, но априори применяемые к данному, на самом деле не «помогают нам лучше разобраться в переплетении множественных и часто противоречащих друг другу фактов

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

34

Ефимов В. М.

По сравнению с экономической наукой и социологией положение в новом институционализме радикально отлично в политической науке/политологии. В отличие от экономической науки, где связь с социологией была разорвана, в политической науке эта связь сохраняется и многие политологи одновременно считают себя и социологами59, но большая часть социологов-политологов разочаровалась в социологии Парсонса. В политической науке на Западе наряду с институционализмом рационального выбора, толчок которому дала новая институциональная экономическая теория, существует и процветает исторический институционализм (Historical Institutionalism)60, по существу продолжающий традиции Новой немецкой исторической школы, главой которой был Г. Шмоллер. Нередко в литературе представителей этого направления западной политологии называют историко-интерпретативными институционалистами61 (historical

interpretive institutionalists) (Steinmo, Thelen and Longstreth, 1992. P. 7). Если в США новый институционализм в политологии разделен между течениями рационального выбора и историческим, то в Канаде господствует именно исторический институционализм (Beland, 2002; Lecours, 2005. P. 4).

Исторический институционализм62 возник как реакция против анализа политической жизни в терминах групп и против структурного функционализма, который доминировал в политической науке в 1960-е и 1970-е годы. Исторические институционалисты63 пытаются объяснить конфликты за обладание ресурсами не в терминах противостояния групп, а исходя из того, что институциональная организация политического сообщества и экономические структуры входят в конфликт таким образом, что некоторым интересам отдается предпочтение в ущерб другим. Они считают, что именно институциональная организация политического сообщества является основным структурирующим фактором коллективного поведения. Государство они рассматривают не как нейтрального арбитра между конкурирующими интересами, но как комплекс институтов, который способен структурировать природу и результаты конфликтов между группами. Большое внимание институционалисты этого направления уделяют тому, как институты распределяют власть неравным образом между различными социальными группами. Вместо мира индивидов, свободно заключающих контракты, они видят мир, где институты предоставляют определенным группам или интересам слишком большой доступ к процессу принятия решений. Вместо того, чтобы искать, в какой мере некоторая данная ситуация выгодна всем, они настаивают на том, что некоторые социальные группы могут оказаться выигрывающими, а другие -проигрывающими. Но что действительно составляет специфику исторического институционализма, это его привязанность к концепции зависимости от пройденного пути, а отсюда и неизбежной контекстности исследований. Теоретики этой школы различают в потоке исторических событий периоды непрерывности и критические ситуации, когда происходят важные институциональные изменения, своего рода бифуркации, которые корректируют траекторию исторического развития. Исторические институционалисты представляют мир более сложным, чем мир индивидуальных предпочтений институционалистов рационального выбора. В частности, они уделяют большое внимание взаимосвязям между институтами, идеями и убеждениями/верованиями. Важно отметить, что интерпретативноисторический институционализм, наряду с понятиями «идеи» и «институты», 59 60 61 62 63

и экспертных мнений», а, конечно, упрощая работу исследователя, создают опасность упустить что-то важное для глубокого понимания изучаемого явления/процесса.

59 Иногда эта связь подчеркивается использованием термина «политическая социология» (Braud, 1998).

60 В своей во многих отношениях великолепной статье Нил Флигстин (2002) не понял кардинальное эпистемологическое отличие исторического институционализма от других «новых институционализмов».

61 Историко-интерпретативный подход, используемый в историческом институционализме, не нужно путать с интерпретативным институциоанализмом или австрийским институционализмом Людвига Лахмана (Foss and Garzarelli, 2007), представителя австрийской экономической школы.

62 В своей характеристике исторического институционализма я буду следовать (Hall and Taylor, 1996).

63 Пионером этого направления является профессор Гарвардского университета Теда Скочпол (Theda Skocpol).

Институциональный подход в экономической науке ...

35

активно использует понятие «интересы», просто последнее в них является равноположенным с двумя другими64.

Среди политологов под термином «политическая экономия» понимаются междисциплинарные исследования, которые стремятся объяснить, как политические институты, политическая среда и экономическая система влияют друг на друга. Некоторое время назад исторический институционализм был доминирующим направлением исследований в области сравнительной, то есть межстрановой, политической экономии. Однако недавно это лидерство стало оспариваться родственным к нему направлением, получившим название дискурсивного институционализма, создателем которого является профессор Бостонского университета Вивьен Шмидт (Vivien A. Schmidt). Разделяя в основном исследовательские установки исторического институционализма, она все же считает, что так, как он развивался до сих пор, он не обращал достаточного внимания на идеи/убеждения и на процессы их циркуляции, то есть дискурсы. Это может не так сильно сказываться при изучении стационарных состояний, но может создать серьезные трудности при изучении институциональных изменений. В свой статье (Schmidt, 2008) она пытается показать, что дискурсивный и исторический институционализмы являются в значительной степени дополняющими друг друга: первый может помочь второму в объяснении динамики изменений в выявленных историческим интитуциональным исследованием структурах через логику коммуникаций между акторами, основанную на смыслах (meaning-based logic of communication), а второй первому — помочь объяснить закономерности, происходящие от зависимости от пройденного пути в идеях и дискурсе в различных институциональных контекстах. Исследования Шмидт направлены на понимание социально-политико-экономической реальности в Западной Европе. Одна из ее книг под названием «От государства к рынку? Преобразование французского бизнеса и государственного управления» (Schmidt, 1996) посвящена исследованию политикоэкономических изменений в 1980-е и начале 1990-х годов. Оно было основано, в частности, на глубоких интервью с более, чем 40 высшими государственными чиновниками и руководителями крупнейших предприятий. В другой своей книге под названием «Будущее европейского капитализма» (Schmidt, 2002) В. Шмидт показывает, что глобализация и европейская интеграция по-разному повлияли на Францию, Великобританию и Германию. Они чувствовали давление в разное время, в разной степени, реагировали на них по-разному и получали разные результаты. Хотя все они либерализировали свои экономики, их политики различаются, а что касается дискурсов, то они просто совсем различны. Она делает вывод, что ожидать какой-то тотальной конвергенции даже между этими близкими друг другу странами не приходится.

Как видим, политическая экономия, практикуемая Вивьен Шмидт, как и другими историко-интерпретативными институционалистами, не имеет ничего общего с политической экономией типа теории общественного выбора (Нуреев, 2005). Если создатели так называемой конституционной политической экономии видят свою задачу в том, чтобы способствовать «зарождению новой «гражданской религии»65 <...>, которая вполне естественным образом сосредоточит наше внимание на правилах, ограничивающих деятельность правительств, а не инновациях, оправдывающих все возрастающее вмешательство политиков в жизнь

64 Примером использования одновременно всех трех понятий в институциональном исследовании может служить статья П. Холла «Движение от кейнсианства к монетаризму в британской экономической политике в 1970-е годы» (Hall and Taylor, 1996. P. 90-113). В 1970-е годы британская экономика переживала высокую инфляцию, которая весной 1975 года достигла 25%, и одновременно общую стагнацию производства с высоким уровнем безработицы. В значительной степени движение к монетаризму было откликом на плохое функционирование экономики и неспособности кейнсианской политики исправить положение. Различие интересов относительно этих двух политик проявлялось в поддержке организациями рабочего класса кейнсианской политики, а представителями капитала, и особенно финансового капитала, монетаристкой политики.

65 «Наша нормативная роль, как философов-обществоведов, состоит в том, чтобы придать определенную форму этой гражданской религии» (Бреннан и Бьюкенен, 2005. С. 262).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

36

Ефимов В. М.

граждан»66 (Бреннан и Бьюкенен, 2005. С. 262), то Теда Скочпол в заключении своей статьи «Почему я историко-социальный ученый» говорит: «Я — социальный ученый. Я думаю, что существует разница между наукой и нормативной работой, и хорошая социальная наука — это не совсем то же самое, что защита и оправдание каких-то взглядов, однако эта защита/оправдание всегда может воспользоваться добротной наукой» (Skocpol, 1999. P. 19). В противоположность «философу-обществоведу» теологической ориентации Джеймсу Бьюкенену, кстати, как известно, лауреату Нобелевской премии по экономике, она видит в государстве не противника, а важного партнера бизнеса, и не случайно одна из первых книг, подготовленных под ее руководством, называлась «Вернуть государство» (Bringing the State Back In), где изучалась роль государства в содействии экономическому развитию (states as promoters of economic development) и в структурировании социальных конфликтов (patterning of social conflicts). Скочпол заявляет, что никогда не чувствовала какого-либо уважения к дисциплинарным границам (Ibid. P. 16). Сейчас эти границы для экономической науки негласно определяются так называемым экономическим видением, что приковывает экономическую науку к теории рационального выбора. Если такое определение границ сохранится, то экономическая наука приговорена анализировать не реальные, а вымышленные миры, а реальные проблемы, связанные с экономикой, будут изучаться другими дисциплинами. Работы Шмидт, Скочпол и многих других67 политологов показывает, что это уже стало реальностью.

По-видимому, это становится реальностью применительно к образованию и в России. Так, на факультете политологии МГИМО (У) недавно открылось Отделение экономической политологии, нацеленное на подготовку экспертов в области выстраивания и регулирования отношений бизнеса с государственной властью. Студенты специализации «экономическая политология» учатся видеть связь между политикой и экономикой. Вот, что говорит по поводу новой специализации проректор МГИМО (У) А. Д. Богатуров: «Конечно, политологу стать экономистом не проще, чем хорошему экономисту развить в себе логику политического анализа. Вопрос о взаимозаменяемости специальностей не ставится. Задача современного этапа развития страны без снижения его темпов — в формировании особого типа политолога-практика, который соединял бы в себе углубленное знание экономических проблем с безупречным владением техниками маневрирования в среде любой степени политической сложности. Именно из таких специалистов станет формироваться слой профессиональных посредников между государством и бизнесом. Воспитанные в одной традиции и работающие кто в частном секторе, а кто — в государственном, они должны быть способны говорить на одном политическом языке и быть сопоставимо грамотными в профессиональном отношении. Наличие такого слоя, так сказать, по обе стороны линии соприкосновения государства и бизнеса позволит в будущем предупреждать кризисы, подобные делу Ходорковского, и находить компромиссы бюрократии и предпринимателей не за счет, а ради национальных интересов России» (Независимая газета, 29 января 2008 г.). Создание учебной специализации «экономическая политология», конечно, должно быть связано с возникновением одноименной научной дисциплины. А так как концепция этой специализации 66 67

66 Тогда, когда мир охвачен небывалым экономическим кризисом, вызванным дерегулированием экономики, это фраза звучит особенно абсурдно-зловеще.

67 В Европе к историко-интерпретативно-дискурсивному институционализму могут быть отнесены работы датского профессора экономики развития и политологии Джона Дегболя-Мартинуссена (John Degnbol-Martinussen). В своей книге «Политики, институты и промышленное развитие. Как Индия справлялась с либерализацией и международной конкуренцией» он так характеризует используемый им подход к исследованию: «Что касается метода и построения исследования отраженного в данной книге, то я пытался скомбинировать макроэкономический и макрополитический анализы с детальным изучением восприятий и откликов акторов. Это изучение было основано на рассмотрении публичных заявлений, соответствующих документов, так же как интервью с ключевыми лицами принимающими решения. Цели интервью состояли в том, чтобы попытаться определить (a), как политики разрабатывались и были применены на практике; (b) как политики и способы их воплощения в жизнь воспринимались теми, кто был вовлечен в принятие политических и административных решений и формулирование корпоративных стратегий; и (c) как организации и предприятия, которые они представляли, реагировали на эти политики на практике» (Degnbol-Martinussen, 2001. P. 238).

Институциональный подход в экономической науке ...

37

исходит из «реального, а не идеально-несбыточного состояния российского общества» (Независимая газета, 29 января 2008 г.), то очень вероятно, что она естественным образом войдет в историко-интерпретативный институционализм Скочпол и Шмидт. Я думаю, что экономическая дисциплина для своего средне- и долгосрочного выживания должна порвать, как с теорией рационального выбора, так и в более общем плане с абстрактно-априорным подходом. Также должна поступить и экономическая социология. В этом случае вполне реальная опасность, о которой говорит В. В. Радаев (Радаев, 2008. С. 31-32), что молодежь, поступая в ВУЗы, предпочтет управление экономике и социологии, может быть предотвращена, так как на самом деле молодежь по-видимому выбирает не столько между «человеком познающим» и «человеком делающим», сколько между человеком, погруженным в реальный мир, будь то исследователь или управленец, и тем, кто довольствуется иметь дело с миром вымышленным.

В своей книге, посвященной исследованию институциональных преобразований в сельском хозяйстве России (Yefimov, 2003), я привел следующую схему институциональных изменений, которая была выведена мною путем анализа эмпирических данных: функционирование институтов вызывает реакции

различных акторов, которые выражаются в идеологиях; идеологии конкурируют между собой за свое влияние, и по тем или иным причинам, одна из этих идеологий определяет содержание законодательства, которое создается, чтобы решить проблемы функционирования институтов; новое законодательство влияет на (но не определяет) функционирование институтов со старыми и/или новыми проблемами, и мы возвращаемся к исходному пункту цикла68.

Рис. 1. Треугольник циклов институциональных изменений Источник: (Yefimov, 2003).

Законодательство не определяет функционирование институтов, так как правила, лежащие в основе институтов, могут быть формальными и неформальными. Для того, чтобы понять дополняемость или несовместимость формальных и неформальных правил, нужно анализировать динамику этих связей, так как социально-экономические реальности очень инерционны (Yefimov, 2003. P. 31-32).

Проводя это исследование, также как В. Шмидт, я пришел к выводу о центральном месте идей и дискурсов относительно них в объяснениях институциональных изменений69. В рамках исследования было проведено много

68 Этим циклам следовали институциональные изменения, вызванные такими аграрными потрясениями в России, как отмена крепостного права в 1861 году, столыпинская реформа 1906 года, Октябрьская революция 1917 года, коллективизация конца 20-х - начала 30-х годов, а также постсоветские реформы 1990х годов.

69 Результаты этого исследования опубликованы на русском языке в (Ефимов, 2009; 2010).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

38

Ефимов В. М.

обследований в нескольких регионах России. Только в одной Самарской области в августе-сентябре 1999 года продолжительные беседы-интервью были проведены с 53 акторами разного уровня. Тщательному анализу были подвергнуты законодательные акты и политические дискурсы (в частности, аграрные программы политических партий начала и конца XX-го века и тексты статей/докладов политических деятелей). В результате сравнительного анализа аграрных институтов70, действующих в России в разные исторические периоды, делается вывод о существовании некой особой русской аграрной институциональной системы, состоящей из четырех институтов, действующих в России, начиная с возникновения Московской Руси. Базовым институтом в ней всегда было, и во многом оставалось и в постсоветское время, крестьянское хозяйство, роль которого в советское время стало играть так называемое личное подсобное хозяйство. Вторым институтом русской аграрной институциональной системы является сельская община, которая в советское время была заменена колхозом. Институт государственных органов территориального управления является третьим институтом русской аграрной институциональной системы. Наконец последним, но не последним по важности, институтом русской аграрной институциональной системы, было на протяжении столетий поместье-вотчина. В соответствии с официальной советской версией колхоз рассматривался как сельскохозяйственное кооперативное предприятие. На самом деле, он не был ни кооперативом, ни предприятием, а с одной стороны, был цехом районного сельскохозяйственного предприятия (государственного поместья/ вотчины), во главе которого стоял первый секретарь райкома КПСС, а с другой стороны, историческим продолжением сельской общины с близкими к ней функциями. В послесталинский период, и особенно с конца 1960-х годов, совхоз мало чем отличался от колхоза. Все четыре вышеназванные института тесно были связаны между собой и понять их функционирование и эволюцию можно только, рассматривая как они взаимодействуют друг с другом. На разных этапах своего исторического развития эта институциональная система видоизменяется, сохраняя свое ядро. Проведенный анализ помог понять, почему претерпели неудачи те аграрные преобразования в России, у истоков которых стояла либеральная идеология, и пролить свет на то, что происходит с российским сельским хозяйством сейчас. В частности, он дает объяснение практически полного фиаско политики фермерезации страны, проводимой российским правительством в девяностые годы, и тех серьезных проблем, с которыми столкнулась сменившая ее в начале XXI-го века ориентация на создание агрохолдингов.

Конструктивистская институциональная экономика71, как я ее понимаю, отбрасывает «объективизацию» социальной реальности. Социально-экономическая реальность, т.е. поток экономической деятельности, есть результирующая действий совокупности ее участников (акторов). Последние делятся на более влиятельных, обладающих большей властью, и менее влиятельных и конечно вес более влиятельных в этой результирующей выше, часто намного выше, чем менее

70 Современная российская статистика сельского хозяйства выделяет три типа хозяйств: сельскохозяйственные организации, хозяйства населения (это прежде всего так называемые личные подсобные хозяйства (ЛПХ) сельского населения) и крестьянские (фермерские) хозяйства (КФХ). Названия двух последних типов хозяйств связаны с идеологиями, лежащими в основе их законодательного закрепления. Сейчас можно констатировать, что идеологии, лежащие в основе названий ЛПХ и КФХ, не оправдались. Как-то не поворачивается язык назвать «подсобными» хозяйства, производящие долгое время более половины валовой сельхозпродукции страны, а с другой стороны, семейные высокотоварные фермы играют в современной России скорее маргинальную роль, производя очень небольшую часть валовой продукции.

71 Всякое название неизбежно условно, так как обозначение не может отражать во всей полноте обозначаемое. Это относится и к названию «конструктивистская институциональная экономика». Несколько лет я колебался, какое название дать этому научному направлению, между «интерпретативной» и «прагматической» институциональной экономикой. Свой доклад на конференции Европейской ассоциации эволюционной политической экономии (The European Association for Evolutionary Political Economy, ЕАЕРЕ) в 2003 году и мое выступление на Европейской школе новой институциональной экономической теории (European School on New Institutional Economics, ESNIE) в 2004 году я назвал «К прагматической институциональной экономике» (On Pragmatic Institutional Economics), однако, опасаясь бытового понимания слова «прагматическая», я стал использовать термин «интерпретативная». Позже я предложил использовать термин «конструктивистская институциональная экономика».

Институциональный подход в экономической науке ...

39

влиятельных. Действия участников регулируются некоторыми формальными и неформальными правилами, которые в свою очередь основываются на, в основном, разделяемыми ими убеждениями/верованиями (идеями и ценностями). Более влиятельные участники экономической деятельности имеют больше возможностей, чем менее влиятельные, изменить формальные правила, скорректировать неформальные правила и убедить менее влиятельных участников в правоте новых идей/верований и правомерности новых правил. В этом смысле можно сказать, что социально-экономическая реальность субъективна. Исследователь этой реальности должен, исследуя дискурсы акторов, нацелить свое внимание на то, как видят поток экономической деятельности различные ее участники, то есть каковы для них смыслы того, что происходит.

Как и политологи интерпретативно-исторического и дискурсивного направления, я пришел к вышеприведенной схеме не из желания следовать каким -то исследовательским традициям прошлого, а исходя из нужды решения конкретной исследовательской задачи, которую я поставил перед собой, а именно понять и объяснить аграрные российские реальности 1990-х годов XX-го века и начала XXI-го века. Разработка этой схемы не предшествовала проведению полевых исследований, а являлась результатом этих полевых исследований с одновременным изучением законодательств и дискурсов, сопровождающих российскую аграрную историю, вообще говоря начиная с XVI века, но особенно подробно, начиная с реформы 1861 года. Таким образом, схема не была предложена априори, а была выведена из этого исследования апостериори.

Подытоживая вышеизложенное, можно сказать, что в 1990-е годы XX века под давлением необходимости решения исследовательских задач достижения понимания различных социо-политико-экономических процессов современности и как реакция на предыдущие исследовательские практики различные исследователи, в том числе и я, дали начало научному направлению, которое американскими политологами было названо историческим или дискурсивным институционализмом. Причем это направление соседствовало и конкурировало (достаточно успешно в политической науке, но пока не привело к возникновению какой-либо группы сторонников в экономической науке) с институционализмом рационального выбора. Новая институциональная экономическая теория, принадлежащая к институционализму рационального выбора, за последнее десятилетие стала в действительности новым мейнстримом. Однако заметим интересный факт, что один из лидеров новой институциональной экономической теории Дуглас Норт в своей последней книге (North, 2005) онтологически по существу присоединился к интерпретативно-дискурсивно-историческому институционализму (Ефимов, 2007a. С. 58-60). Тем самым, он практически перечеркнул почти все, что им было сделано ранее (North, 1973; 1981) в рамках институционализма рационального выбора и за что он получил в 1993 году Нобелевскую премию по экономике. На мой взгляд, первое, что нужно сделать российским экономистам для того, чтобы институциональное направление в их науке перестало быть модельно-басенным, это поменять свой дискурс относительно нового институционализма (New Institutionalism), в котором не должно быть монополии институционализма рационального выбора (Rational Choice Institutionalism), а нашлось бы место и историческому институционализму (Historical Institutionalism) и дискурсивному институционализму (Discursive Institutionalism), а возможно и другим видам институционализма, порвавшим с абстрактно-априорным подходом.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Августин (Архимандрит) (2001). Руководство к основному богословию. Минск: Харвест.

Ананьин О. (2006). Философия и методология экономической науки // Лебедев С. А. (ред.). Философия социальных и гуманитарных наук. М.: Академический

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

40

Ефимов В. М.

проект, с. 353-436.

Ананьин О. (ред.) (2007). Искусство экономики: Методологические вопросы применения экономической теории в прикладных социально-экономических исследованиях. М.: Наука.

Беккер Г. (2003). Избранные труды по экономической теории. Человеческое поведение. Экономический подход. М.: ГУ ВШЭ.

Белановский С. А. (2001). Глубокое интервью. М.: Никкколо-Медиа.

Бредемайер К. (2005). Искусство словесной атаки. М.: Альпина Бизнес Букс.

Бредемайер К. (2006). Черная риторика. Власть и магия слова. М.: Альпина Бизнес Букс.

Бреннан Дж. и Бьюкенен Дж. (2005). Причина правил. Конституционная политическая экономия. Санкт-Петербург: «Экономическая школа».

Буайе Р. (1997). Теория регуляции. Критический анализ. М.: Издательство

РГГУ.

Гальперин И. Р. и Медникова Э. М. (1987). Большой англо-русский словарь. В двух томах. М.: «Русский язык».

Дюркгейм Э. (1995). Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.:

Канон.

Ефимов В. М. (1978). К теории управленческих имитационных игр // Динамическая и вероятностная оптимизация экономики. Новосибирск: «Наука», с. 132-174.

Ефимов В. М. (1986). Игровая имитационная модель для исследования проблем хозяйственного механизма // Экономика и математические методы, № 4, с. 651-661.

Ефимов В. М. (1988). Имитационная игра для системного анализа управления экономикой. М.: «Наука».

Ефимов В. М. (2007a). Предмет и метод интерпретативной институциональной экономики» // Вопросы экономики, № 8, с. 49-67.

Ефимов В. М. (2007б). Спор о методах и институциональная экономика // Экономический вестник Ростовского Государственного Университета, Т. 5, № 3, с. 18-36.

Ефимов В. М. (2009). Эволюционный анализ русской аграрной институциональной системы» // Мир России, № 1, с. 74—116.

Ефимов В. М. (2010). Русская аграрная институциональная система (историко-конструктивистский анализ) // Вопросы регулирования экономики, № 3, с. 8-91.

Жид Ш. и Рист Ш. (1995). История экономических учений. М.: Экономика.

Карлин С. (1964). Математические методы в теории игр, программировании и экономике. М.: Издательство «Мир».

Касьян А. А. (2008). Идеология и наука. Дискуссии советских ученых середины XX века. М.: Прогресс-Традиция.

Конт О. (2003). Дух позитивной философии. Ростов н/Д: «Феникс».

Латур Б. (2006a). Когда вещи дают отпор: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Вахштейн В. (Под ред.) Социология вещей. М.: «Территория будущего», с. 342-366.

Латур Б. (2006б). Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб.: Европейский университет.

Леонтьев В. (1972). Теоретические допущения и ненаблюдаемые факты // США: экономика, политика, идеология, № 9, с. 102-105.

Мак-Ким Д. К. (2004). Вестминстерский словарь теологических терминов. М.: Издательство «Республика».

Московский А. (2009). Институционализм: теория, основа принятия решений, метод критики // Вопросы экономики, № 3, с. 100-124.

Мосс М. (1996). Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной

антропологии. М.: «Восточная литература» РАН.

Институциональный подход в экономической науке ...

41

Назаров В. Н. (2004). Введение в теологию. М.: Гардарики.

Нефедова Т. (2003). Сельская Россия на перепутье. Географические очерки. М.: Новое издательство.

Нефедова Т. и Пэллот Дж. (2006). Неизвестное сельское хозяйство, или зачем нужна корова. М.: Новое издательство.

Нуреев Р. М. (2005). Теория общественного выбора. М.: ГУ ВШЭ.

Олейник А. (ред.) (2005). Институциональная экономика. М.: ИНФРА-М. Парсонс Т. (2000). О структуре социального действия. М.: Академический

проект.

Пирс Ч. С. (2000а). Избранные произведения. М.: Логос.

Пирс Ч. С. (2000б). Начала прагматизма. СПб.: «Алетейя».

Радаев В. В. (2007). Захват российских территорий. Новая конкурентная ситуация в розничной торговле. М.: ГУ ВМШ.

Радаев В. В. (2008). Экономические империалисты наступают! Что делать социологам // Экономическая социология, Т. 9, № 3, с. 25-32.

Рубинштейн Ар. (2008). Дилеммы экономиста-теоретика // Вопросы

экономики, № 11, с. 62-80.

Сапир Ж. (2001). К экономической теории неоднородных систем. Опыт исследования децентрализованной экономики. М.: ГУ ВШЭ.

Сачков Ю. В. (2003). Научный метод. Вопросы и развитие. М.: УРСС.

Светлов В. А. (2008). История научного метода. М.: Академический проект. Семенова В. В. (1998). Качественные методы: Введение в гуманистическую социологию. М.: Добросвет.

Смит А. (1997). Теория нравственных чувств. М.: Республика.

Степин В. С. (2006). Философия науки. Общие проблемы. М.: Гардарики. Страус А. и Корбин Д. (2001). Основы качественного исследования. Обоснованная теория. Процедуры и техники. М.: УРСС.

Флигстин Н. (2002). Поля, власть и социальные навыки: критический анализ новых институциональных течений // Экономическая социология. Новые подходы к институциональному и сетевому анализу. М.: РОССПЭН, с. 119-156. Фридман М. (2006). Капитализм и свобода. М.: Новое издательство.

Хайек Ф. А. (2005). Дорога к рабству. М.: Новое издательство.

Шаститко А. Е. (2003). Новая институциональная экономическая теория: особенности предмета и метода. М.: ТЕИС.

Штейнберг И. и др. (2009). Качественные методы. Полевые социологические исследования. СПб.: Алетейя.

Amable B. et Palombarini S. (2005). L’economie politique n’est pas une science morale. Paris: Raison dAgir.

Bauman Z. (1992). Intimations of Postmodernity. London: Routledge.

Belaud D. (2002). Neo-institutionnalisme historique et politiques sociales: une perspective sociologique // Politique et Societes, vol. 21, no. 3, pp. 21-39.

Berelowitch A. et Wieviorka M. (1998). Les Russes d'en bas. Paris: Seuil. Billaudot B. (2001). Regulation et croissance. Une macroeconomie historique et institutionnelle. Paris: L’Harmattan.

Blaug M. (1986). Great Economists before Keynes. London: Whitesheaf Books

Ltd.

Bothorel J. et Sassier Ph. (2005). La grande distribution. Enquete sur une corruption a la fran^aise. Paris: Bourin editeur.

Boyer R. et Saillard Y. (eds.) (1995). Theorie de la regulation. L’etat des savoirs. Paris: La Decouverte.

Braud Ph. (1998). Sociologie politique. Paris: L.G.D.J.

Braybrooke M. and Mofid K. (2005). Promoting the Common Good. Bringing Economics & Theology Together Again. London: Shepheard-Walwyn (Publishers) Ltd.

Brinton M. C. and Nee V. (1998). The New Institutionalism in Sociology. Stanford. California: Stanford University Press.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

42

Ефимов В. М.

Bryant A. and Charmaz K. (2007). The Sage Handbook of Grounde Theory. Thousand Oaks: Sage Publications.

Bruner J. (1990). Acts of Meaning. Cambridge: Harvard University Press.

Burtt E. A. (2003). The Metaphysical Foundations of Modern Science. NY: Dover Publications.

Caille A. (2007). Presentation // Revue duMAUSS, no. 30, pp. 5-28.

Callon M. et Latour B. (1997). «Tu ne calculeras pas!» - ou comment symetriser le don et le capital » // MAUSS, no. 9. Le capitalisme aujourd'hui. Paris: La Decouverte, pp. 45-70.

Charmaz K. (2006).Constructing Grounded Theory. A Practical Guide Through Qualitative Analysis. Thousand Oaks: Sage Publications.

Craig D. V. (2009). Action Research Essentials. San Francisco, California: John Wiley & Sons.

Degnbol-Martinussen J. (2001). Policies, Institutions and Industrial

Development. Coping with Liberalisation and International Competition in India. New Delhi: Sage Publications.

Denis H. (2008). Histoire de la pensee economique. Paris: Presses Universitaires de France.

Denzin N. F. and Lincoln Y. S. (eds.). (2005). Handbook of Qualitative Research. Thousand Oaks: Sage Publications.

Dey I. (1999). Grounding Grounded Theory. Guidelines for Qualitative Research. London: Academic Press.

Durkheim E. (1955). Pragmatisme et sociologie. Paris: Vrin.

Foley D. K. (2006). Adam’s Fallacy. A Guide to Economic Theology. Cambridge, Massachusetts: The Belknap Press of Harvard University Press.

Foss N. J. and Garzarelli G. (2007). Institutions as knowledge capital: Ludwig M. Lachmann’s interpretative institutionalism // Cambridge Journal of Economics, vol. 31, no. 5, pp. 789-804.

Frobert L. (2000). Le travail de Francois Simiand (1873 - 1935). Paris: Economica.

Fullbrook E. (ed.) (2003). The Crisis in Economics. The post-autistic economics movement: the first 600 days. London: Routledge.

Fullbrook E. (ed.) (2004). A Gude to What is Wrong with Economics. London: Routledge.

Fullbrook E. (ed.) (2007). Real World Economics: A Post-autistic Economics Reader. London: Anthem Press.

Fullbrook E. (ed.) (2008). Pluralist Economics. London & New York: Zed Books.

Galiani F. (1984). Dialogues sur le commerce des bles. Paris: Fayard.

Gillard L. et Rosier M. (sous la direction de). (1996). Francois Simiand (1873 -1935). Sociologie — Histoire — Economie. Paris: Editions des archives contemporaines.

Gislain J.-J. and Steiner Ph. (1999). American Institutionalism and Durkheimian positive Economics: Some Connections // History of Political Economy, vol. 31, no. 2, pp. 273-296.

Hall P. A. and Taylor R. C. R. (1996). Political Science and the Three Institutionalisms // Political Studies, vol. 44, no. 5, pp. 936-957.

Hodgson G. M. (2001). How Economics forgot History. London and New York: Routledge.

Jorion P. (2007). Vers la crise du capitalisme americain? Paris: La Decouverte.

Jorion P. (2008a). L’implosion. La finance contre leconomie. Ce que revele et annonce la « crise des subprimes. Paris: La Decouverte.

Jorion P. (2008b). La crise. Des subprimes au seisme financier planetaire. Paris: La Decouverte.

Kaufman J.-C. (2004). L’entretien comprehensif. Paris: Armin Colin.

Knorr Cetina K. (1991). Epistemic Cultures: Farms of Reason in Science // History of Political Economy, vol. 23, no. 1, pp. 105-122.

Институциональный подход в экономической науке ...

43

Knor Cetina K. (1999). Epistemic Cultures. How the Sciences Make Knowledge. Cambridge, Mussachusetts: Harvard University Press.

Latour B. (2006). Changer de societe. Refaire de la sociologie. Paris: La Decouverte.

Latour B. and Woolgar S. (1979). Laboratory Life. The Social Construction of Scientific Facts. Losangeles, London: Sage.

Latour B. et Lepinay V. A. (2008). L’economie, science des interets passionnes. Introduction a l’anthropologie economique de Gabriel Tarde. Paris: La Decouverte.

Lecours A. (ed.). (2005). New Institutionalism. Theory and Analysis. Toronto: University of Toronto Press.

McCloskey D. N. (1985). The Rhetoric of Economics. Madison, Wisconsin: The University of Wisconsin Press.

McCloskey D. N. (1994). Knowledge and Persuasion in Economics. Cambridge: Cambridge University Press.

Menard C. (2001). Methodological Issues in New Institutional Economics // Journal of Economic Methodology, vol. 8, no. 1, pp. 85-92.

Nau H. H. and Steiner Ph. (2002). Schmoller, Durkheim, and Old European Institutional Economics // Journal of Economic Issues, vol. XXXVI, no. 4, pp. 1005-1024.

Nelson R. H. (2001). Economics as Religion. From Samuelson to Chicago and Beyond. University Park: The Pennsylvania State University Press.

North D. C. (1981). Structure and Change in Economic History. New York, London: W.W. Norton.

North D. C. (2000). Understanding institutions // Menard C. (ed.) Institutions, Contracts and Organizations. Perspectives from New Institutional Economics. Cheltenham: Edward Elgar. pp. 7-10.

North D. C. (2005). Understanding the Process of Economic Change. Princeton and Oxford: Princeton University Press.

North D. C. and Thomas R. P. (1973). The Rise of the Western World. A New Economic History. NY: Cambridge University Press.

Paille P. et Mucchielli A. (2005). L’analyse qualitative en sciences humaines et sociales. Paris: Armin Colin.

Paille P. (sous la direction de). (2006). La methodologie qualitative. Postures de recherche et travail de terrain. Paris: Armin Colin.

Peirce C. S. (1992). The Essential Peirce. Selected Philosophical Writings, vol. 1. Bloomington: Indiana University Press.

Peirce C. S. (2002). Pragmatisme et pragmaticisme. ffiuvres I. Paris: Les Editions du CERF.

Pouch T. (2001). Les economistes fran^ais et le marxisme. Apogee et declin dun discours critique (1959 — 2000). Rennes: Presses Universitaires de Rennes.

Poupart J. et al. (1997). La recherche qualitative. Enjeux epistemologiques et methodologiques. Boucherville (Quebec): Gaetan Morin.

Reason P. and Bradbury H. (eds.) (2006). Handbook of Action Research. Thousand Oaks: Sage Publications.

Sapir J. (2005). Quelle economie pour le XXIe siecle? Paris: Odile Jacob.

Schmidt V. A. (1996). From State to Market? The Transformation of French Business and Government. Cambridge: Cambridge University Press.

Schmidt V. A. (2002). The Futures of European Capitalism. Oxford: Oxford University Press.

Schmoller G. (1998). Historisch-ethnische Nationalokonomie als Kulturwissenschaft. Marburg: Metropolis-Verlag.

Simiand F. (2006). Critique sociologique de l’economie. Textes presentes par Jean-Christophe Marcel et Pholippe Steiner. Paris: Presses Universitaires de France.

Simons R. G. (1995). Competing Gospels. Public Theoligy and Economic Theory. Alexandria, Australia: E J DWYER.

Skocpol T. (1999). Why I am a Historical Social Scientist // Extensions: Journal of

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

44

Ефимов В. М.

the Carl Albert Congressional Research and Studies Center, pp. 16-19.

Staropoli et Robin S. (2008). Experimental economics to inform New Institutional Issues // New Institutional Economics Textbook, Glachant J. M, Brousseau E. (eds.). Cheltenham, Glos, UK: Edgar Elgar.

Steimo S., Thelen K. and Longstreth F. (eds.) (1992). Structuring Politics. Historical Institutionalism in Comparative Analysis. Cambridge: Cambridge University Press.

Steuart J. (1767). An Inquiry into the Principles of Political Economy. London: A. Miller and T. Cadell. (http://www.marxists.org).

Stringer E. T. (1999). Action Research. Thousand Oaks: Sage Publications.

Tarde G. (1902). Psychologie economique. Paris: Felix Alcan. (http:// classiques.uqac.ca).

Traweek Sh. (1988). Beamtimes and Lifetimes. The World of High Enegy Phisicists. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press.

Wieviorka M. (2008). Neuf Lemons de Sociologie. Paris: Robert Laffont.

Yefimov V. (1981). Gaming-simulation of the functioning of economic systems // Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 2, no. 2, pp. 187-200.

Yefimov V. (1997). Approche institutionnelle de l'analyse de la transition // Revue d'etudes comparatives Est-Ouest. Paris: C.N.R.S., no. 2, pp. 99-119.

Yefimov V. (2003). Economie institutionnelle des transformations agraires en Russie. Paris: l’Harmattan.

REFERENCES

Amable B. et Palombarini S. (2005). L’economie politique n’est pas une science morale. Paris, Raison dAgir.

Ananyin O. (2006). The philosophy and methodology of economics // Lebedev S. A. (ed.). The philosophy of the social sciences and humanities. Moscow, Academic Project, pp. 353-436. (In Russian).

Ananyin O. (ed.) (2007). Arts Economy: Methodological issues in the application of economic theory applied socio-economic research. Moscow, Science [Nauka] Publ. (In Russian).

Augustine (Archimandrite) (2001). Guide to the basic theology. Minsk, Harvest Publ. (In Russian).

Bauman Z. (1992). Intimations of Postmodernity. London, Routledge.

Becker G. (2003). Selected papers on economic theory. Human behavior. The economic approach. Moscow, Publ. House of Higher School of Economics. (In Russian).

Beland D. (2002). Neo-institutionnalisme historique et politiques sociales: une perspective sociologique. Politique et Societes, vol. 21, no. 3, pp. 21-39.

Belanovsky S. A. (2001). Deep interview. Moscow, Nikkkolo Media. (In Russian).

Berelowitch A. et Wieviorka M. (1998). Les Russes d'en bas. Paris: Seuil.

Billaudot B. (2001). Regulation et croissance. Une macroeconomie historique et institutionnelle. Paris, L’Harmattan.

Blaug M. (1986). Great Economists before Keynes. London, Whitesheaf Books

Ltd.

Bothorel J. et Sassier Ph. (2005). La grande distribution. Enquete sur une corruption a la fran^aise. Paris, Bourin editeur.

Boyer R. (1997). The theory of regulation. Critical analysis. Moscow, Publ. House of Russian State Humanitarian University. (In Russian).

Boyer R. et Saillard Y. (eds.) (1995). Theorie de la regulation. L’etat des savoirs. Paris, La Decouverte.

Braud Ph. (1998). Sociologie politique. Paris, L.G.D.J.

Braybrooke M. and Mofid K. (2005). Promoting the Common Good. Bringing Economics & Theology Together Again. London, Shepheard-Walwyn (Publishers) Ltd.

Bredemaier K. (2005). The art of verbal attack. Moscow, Alpina Business Books. (In Russian).

Институциональный подход в экономической науке ...

45

Bredemaier K. (2006). Black rhetoric. The power and magic of words. Moscow, Alpina Business Books. (In Russian).

Brennan J. and Buchanan J. (2005). Reason rules. Constitutional political economy. St. Petersburg, Publ. House «The School of Economics». (In Russian).

Brinton M. C. and Nee V. (1998). The New Institutionalism in Sociology. Stanford. California, Stanford University Press.

Bruner J. (1990). Acts of Meaning. Cambridge, Harvard University Press.

Bryant A. and Charmaz K. (2007). The Sage Handbook of Grounde Theory. Thousand Oaks, Sage Publications.

Burtt E. A. (2003). The Metaphysical Foundations of Modern Science. NY, Dover Publications.

Caill4 A. (2007). Presentation. Revue duMAUSS, no. 30, pp. 5-28.

Callon M. et Latour B. (1997). «Tu ne calculeras pas!» - ou comment symetriser le don et le capital». MAUSS, no. 9. Le capitalisme aujourd'hui. Paris: La Decouverte, pp. 45-70.

Charmaz K. (2006).Constructing Grounded Theory. A Practical Guide Through Qualitative Analysis. Thousand Oaks, Sage Publications.

Conte O. (2003). The spirit of positive philosophy. Rostov-on-Don, Phoenix Publ. (In Russian).

Craig D. V. (2009). Action Research Essentials. San Francisco, California, John Wiley & Sons.

Degnbol-Martinussen J. (2001). Policies, Institutions and Industrial Development. Coping with Liberalisation and International Competition in India. New Delhi, Sage Publications.

Denis H. (2008). Histoire de la pensee economique. Paris, Presses Universitaires de France.

Denzin N. F. and Lincoln Y. S. (eds.). (2005). Handbook of Qualitative Research. Thousand Oaks, Sage Publications.

Dey I. (1999). Grounding Grounded Theory. Guidelines for Qualitative Research. London, Academic Press.

Durkheim E. (1955). Pragmatisme et sociologie. Paris, Vrin.

Durkheim E. (1995). Sociology. Its subject matter, method, purpose. Moscow, Kanon Publ. (In Russian).

Fligstein N. (2002). Fields, power and social skills: critical analysis of the new institutional trends. Economic Sociology. New Approaches to Institutional and Network Analysis. Moscow, ROSSPEN Publ., pp. 119-156. (In Russian).

Foley D. K. (2006). Adam’s Fallacy. A Guide to Economic Theology. Cambridge, Massachusetts, The Belknap Press of Harvard University Press.

Foss N. J. and Garzarelli G. (2007). Institutions as knowledge capital: Ludwig M. Lachmann’s interpretative institutionalism. Cambridge Journal of Economics, vol. 31, no. 5, pp. 789-804.

Friedman M. (2006). Capitalism and Freedom. Moscow, A New Publ. House. (In Russian).

Frobert L. (2000). Le travail de Francois Simiand (1873 - 1935). Paris, Economica.

Fullbrook E. (ed.) (2003). The Crisis in Economics. The post-autistic economics movement: the first 600 days. London, Routledge.

Fullbrook E. (ed.) (2004). A Gude to What is Wrong with Economics. London, Routledge.

Fullbrook E. (ed.) (2007). Real World Economics: A Post-autistic Economics Reader. London, Anthem Press.

Fullbrook E. (ed.) (2008). Pluralist Economics. London & New York, Zed Books.

Galiani F. (1984). Dialogues sur le commerce des bles. Paris, Fayard.

Galperin I. R. and Mednikova E. M. (1987). English-Russian dictionary. In 2 vols. Moscow, Publ. House "Russian Language". (In Russian).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

46

Ефимов В. М.

Gide S. and Rist S. (1995). History of Economic Thought. Moscow, Economics Publ. (In Russian).

Gillard L. et Rosier M. (sous la direction de). (1996). Francois Simiand (1873 -1935). Sociologie — Histoire — Economie. Paris, Editions des archives contemporaines.

Gislain J.-J. and Steiner Ph. (1999). American Institutionalism and Durkheimian positive Economics: Some Connections. History of Political Economy, vol. 31, no. 2, pp. 273-296.

Hall P. A. and Taylor R. C. R. (1996). Political Science and the Three Institutionalisms. Political Studies, vol. 44, no. 5, pp. 936-957.

Hayek F. A. (2005). The Road to Serfdom. Moscow, A New Publ. House. (In Russian).

Hodgson G. M. (2001). How Economics forgot History. London and New York, Routledge.

Jorion P. (2007). Vers la crise du capitalisme americain? Paris, La Decouverte.

Jorion P. (2008a). L’implosion. La finance contre leconomie. Ce que revele et annonce la « crise des subprimes. Paris, La Decouverte.

Jorion P. (2008b). La crise. Des subprimes au seisme financier planetaire. Paris, La Decouverte.

Karlin S. (1964). Mathematical methods in game theory, programming and economics. Moscow, Publ. House "World [Mir]". (In Russian).

Kasyan A. A. (2008). Ideology and science. Soviet scientists debate the mid XX century. Moscow, Progress-Tradition Publ. (In Russian).

Kaufman J.-C. (2004). L’entretien comprehensif. Paris, Armin Colin.

Knorr Cetina K. (1991). Epistemic Cultures: Farms of Reason in Science. History of Political Economy, vol. 23, no. 1, pp. 105-122.

Knor Cetina K. (1999). Epistemic Cultures. How the Sciences Make Knowledge. Cambridge, Mussachusetts, Harvard University Press.

Latour B. (2006a). When things rebuff: the possible contribution of "science studies" to the social sciences // Vahshteyn V. (ed.) Sociology of things. Moscow, Publ. House "The territory of the future", pp. 342-366. (In Russian).

Latour B. (2006b). New time was not. Essays on anthropology symmetrical. St. Petersburg, Publ. House of the European University. (In Russian).

Latour B. (2006c). Changer de societe. Refaire de la sociologie. Paris, La Decouverte.

Latour B. and Woolgar S. (1979). Laboratory Life. The Social Construction of Scientific Facts. Losangeles, London, Sage.

Latour B. et Lepinay V. A. (2008). L’economie, science des interets passionnes. Introduction a l’anthropologie economique de Gabriel Tarde. Paris, La Decouverte.

Lecours A. (ed.). (2005). New Institutionalism. Theory and Analysis. Toronto, University of Toronto Press.

Leontief W.(1972). Theoretical assumptions and unobservable facts. USA: Economics, Politics, Ideology, no. 9, pp. 102-105. (In Russian).

McCloskey D. N. (1985). The Rhetoric of Economics. Madison, Wisconsin, The University of Wisconsin Press.

McCloskey D. N. (1994). Knowledge and Persuasion in Economics. Cambridge, Cambridge University Press.

McKim D. K. (2004). Westminster Theological Dictionary of terms. Moscow, Republic Publ. (In Russian).

Menard C. (2001). Methodological Issues in New Institutional Economics. Journal of Economic Methodology, vol. 8, no. 1, pp. 85-92.

Moskovsky A. (2009). Institutionalism: Theory, Decision-making Basis, Method of Criticism. Voprosy Ekonomiki, no. 3, pp. 100-124. (In Russian).

Moss M. (1996). Company. Exchange. Personality. Proceedings of social anthropology. Moscow, "Eastern Literature" RAS. (In Russian).

Nau H. H. and Steiner Ph. (2002). Schmoller, Durkheim, and Old European

Институциональный подход в экономической науке ...

47

Institutional Economics. Journal of Economic Issues, vol. XXXVI, no. 4, pp. 1005-1024.

Nazarov V. N. (2004). Introduction to theology. Moscow, Gardariki Publ. (In Russian).

Nefedova T. (2003). Rural Russia at a crossroads. Geographical essays. Moscow, A New Publ. House. (In Russian).

Nefedova T. and Pellot J. (2006). Unknown agriculture, or why the cow. Moscow, A New Publ. House. (In Russian).

Nelson R. H. (2001). Economics as Religion. From Samuelson to Chicago and Beyond. University Park, The Pennsylvania State University Press.

North D. C. (1981). Structure and Change in Economic History. New York, London, W.W. Norton.

North D. C. (2000). Understanding institutions // Menard C. (ed.) Institutions, Contracts and Organizations. Perspectives from New Institutional Economics. Cheltenham, Edward Elgar. pp. 7-10.

North D. C. (2005). Understanding the Process of Economic Change. Princeton and Oxford, Princeton University Press.

North D. C. and Thomas R. P. (1973). The Rise of the Western World. A New Economic History. NY, Cambridge University Press.

Nureev R. M. (2005). Public Choice Theory. Moscow, Publ. House of Higher School of Economics. (In Russian).

Oleynik A. (ed.) (2005). Institutional Economics. Moscow, INFRA-M Publ. (In Russian).

Paille P. et Mucchielli A. (2005). L’analyse qualitative en sciences humaines et sociales. Paris, Armin Colin.

Paille P. (sous la direction de). (2006). La methodologie qualitative. Postures de recherche et travail de terrain. Paris, Armin Colin.

Parsons T. (2000). The structure of social action. Moscow, Academic Project Publ. (In Russian).

Peirce C. S. (1992). The Essential Peirce. Selected Philosophical Writings, vol. 1. Bloomington, Indiana University Press.

Peirce C. S. (2000a). Selected Works. Moscow, Logos Publ. (In Russian).

Peirce C. S. (2000b). Start pragmatism. St. Petersburg, Aletheia Publ. (In Russian).

Peirce C. S. (2002). Pragmatisme et pragmaticisme. ffiuvres I. Paris, Les Editions du CERF.

Pouch T. (2001). Les economistes fran^ais et le marxisme. Apogee et declin dun discours critique (1959 — 2000). Rennes, Presses Universitaires de Rennes.

Poupart J. et al. (1997). La recherche qualitative. Enjeux epistemologiques et methodologiques. Boucherville (Quebec), Gaetan Morin.

Radaev V. V. (2007). Capture the Russian territories. The new competitive situation in the retail trade. Moscow, State WIS. (In Russian).

Radaev V. V. (2008). Economic imperialists are coming! What sociologists. Economic Sociology, vol. 9, no. 3, pp. 25-32. (In Russian).

Reason P. and Bradbury H. (eds.) (2006). Handbook of Action Research. Thousand Oaks, Sage Publications.

Rubinstein Ar. (2008). Dilemmas of economic theorist. Voprosy Ekonomiki, no. 11, pp. 62-80. (In Russian).

Sachkov Yu. V. (2003). Scientific method. Questions and development. Moscow, Publ. House URSS. (In Russian).

Sapir J. (2001). For economic theory of inhomogeneous systems. Previous studies decentralized economy. Moscow, Publ. House of Higher School of Economics. (In Russian).

Sapir J. (2005). Quelle economie pour le XXIe siecle? Paris: Odile Jacob.

Schmidt V. A. (1996). From State to Market? The Transformation of French Business and Government. Cambridge, Cambridge University Press.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015

48

Ефимов В. М.

Schmidt V. A. (2002). The Futures of European Capitalism. Oxford, Oxford University Press.

Schmoller G. (1998). Historisch-ethnische Nationalokonomie als Kulturwissenschaft. Marburg, Metropolis-Verlag.

Semenova V. V. (1998). Qualitative methods: Introduction to humanistic sociology. Moscow, Dobrosvet Publ. (In Russian).

Shastitko A. E. (2003). New Institutional Economics: features and method. Moscow, TEIS Publ. (In Russian).

Simiand F. (2006). Critique sociologique de l’economie. Textes presentes par Jean-Christophe Marcel et Pholippe Steiner. Paris, Presses Universitaires de France.

Simons R. G. (1995). Competing Gospels. Public Theoligy and Economic Theory. Alexandria, Australia, E J DWYER.

Skocpol T. (1999). Why I am a Historical Social Scientist. Extensions: Journal of the Carl Albert Congressional Research and Studies Center, pp. 16-19.

Smith A. (1997). Theory of Moral Sentiments. Moscow, Republic [Respublika] Publ. (In Russian).

Staropoli et Robin S. (2008). Experimental economics to inform New Institutional Issues. New Institutional Economics Textbook, Glachant J. M, Brousseau E. (eds.). Cheltenham, Glos, UK: Edgar Elgar.

Steimo S., Thelen K. and Longstreth F. (eds.) (1992). Structuring Politics. Historical Institutionalism in Comparative Analysis. Cambridge, Cambridge University Press.

Steinberg I. et al. (2009). Qualitative methods. Field case studies. St. Petersburg, Aletheia Publ. (In Russian).

Stepin V. S. (2006). Philosophy of Science. Common problems. Moscow, Gardariki Publ. (In Russian).

Steuart J. (1767). An Inquiry into the Principles of Political Economy. London, A. Miller and T. Cadell. (http://www.marxists.org).

Strauss A. and Corbin J. (2001). Basics of qualitative research. Grounded theory. Procedures and techniques. Moscow, Publ. House URSS. (In Russian).

Stringer E. T. (1999). Action Research. Thousand Oaks, Sage Publications.

Svetlov V. A. (2008). The history of the scientific method. Moscow, Academic Project Publ. (In Russian).

Tarde G. (1902). Psychologie economique. Paris, Felix Alcan. (http:// classiques.uqac.ca).

Traweek Sh. (1988). Beamtimes and Lifetimes. The World of High Enegy Phisicists. Cambridge, Massachusetts, Harvard University Press.

Wieviorka M. (2008). Neuf Lemons de Sociologie. Paris, Robert Laffont.

Yefimov V. M. (1978). On the theory of management simulation games. Dynamic and Probabilistic Optimization Economy. Novosibirsk, Science [Nauka] Publ., pp. 132174. (In Russian).

Yefimov V. (1981). Gaming-simulation of the functioning of economic systems. Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 2, no. 2, pp. 187-200.

Yefimov V. M. (1986). Game simulation model for the study of the problems of the economic mechanism. Economics and Mathematical Methods, no. 4, pp. 651-661. (In Russian).

Yefimov V. M. (1988). Simulation game for the system analysis of economic management. Moscow, Science [Nauka] Publ. (In Russian).

Yefimov V. (1997). Approche institutionnelle de l'analyse de la transition. Revue d'4tudes comparatives Est-Ouest. Paris: C.N.R.S., no. 2, pp. 99-119.

Yefimov V. (2003). Economie institutionnelle des transformations agraires en Russie. Paris, l’Harmattan.

Yefimov V. M. (2007a). Subject Matter and Method of Interpretative Institutional Economics. Voprosy Ekonomiki, no. 8, pp. 49-67. (In Russian).

Yefimov V. M. (2007b). The debate about the methods and institutional

Институциональный подход в экономической науке ...

49

economics. Economic Herald of the Rostov State University, vol. 5, no. 3, pp. 18-36. (In Russian).

Yefimov V. M. (2009). Evolutionary analysis of the Russian agrarian institutional system. Universe of Russia, no. 1, pp. 74-116. (In Russian).

Yefimov V. M. (2010). Russian agrarian institutional system (historical-constructivist analysis). Journal of Economic Regulation, no. 3, pp. 8-91. (In Russian).

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 7, № 3. 2015