CC BY
152
УДК 330.1
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ АНАЛИЗА ТЕНЕВОЙ ЭКОНОМИКИ: ДИСКУССИОННЫЕ ВОПРОСЫ
Д. П. ФРОЛОВ,
доктор экономических наук, доцент, заведующий кафедрой маркетинга и рекламы Е-mail: ecodev@mail. т О. В. ИНЮТИНА, аспирант кафедры маркетинга и рекламы Е-mail: marketech@volsu. т Волгоградский государственный университет
Анализируются потенциал и перспективы развития институциональной теории теневой экономики. Обоснована органичность применения институционального подхода для изучения теневых феноменов. Выявлены ключевые методологические проблемы институционального анализа - терминологическая неопределенность, нечеткость классификации и сложность статистического учета теневой экономики. Отмечено, что крайне важно активизировать усилия по формированию институциональной теории теневой экономики.
Ключевые слова: теневая экономика, институциональная теория, норма, аномалия, патология, методологические проблемы.
Несмотря на сохраняющееся доминирование неоклассической парадигмы, институциональный подход получает все большее распространение среди экономистов, признается наиболее перспективной и продуктивной методологией анализа сложных явлений и систем. Особые эвристические возможности институциональной теории открываются при изучении теневой экономики. Неоклассики традиционно выводили теневую компоненту за рамки своих аналитических конструкций, а начиная с работ Г. Беккера пытались исследовать теневые феномены на основе аксиоматики методологического индивидуализма, многократно
критиковавшейся и ограниченной по своей сути. Напротив, институционалисты всегда привлекали особое внимание к неформальным нормам и устойчивым аномалиям в экономике, скрытым мотивам и переплетенным интересам агентов, легитимации и деформализации хозяйственного порядка.
Важным достижением институционализма стало обоснование О. Уильямсоном концепции оппортунистического поведения как фундамента теории трансакционных издержек. Оппортунизм, по мнению О. Уильямсона, представляет собой «преследование личного интереса с использованием коварства. Подобное поведение включает, но едва ли ограничивается, такими явными формами, как ложь, воровство и мошенничество. Намного чаще под оппортунизмом подразумеваются более тонкие формы обмана» [16, p. 47]. Однако, по замечанию Дж. Ходжсона, в своей концепции О. Уильямсон «не признает никакого формирующего воздействия институциональной среды на поступки и убеждения людей» [14, с. 304]. В результате он исходит из «сильной» версии неоклассической модели человека (homo economicus), не только нацеленного на максимизацию полезности, но и нарушающего установленные правила и принятые обязательства для достижения своих целей, рационально просчитывая баланс затрат и выгод
от оппортунизма с учетом вероятности и тяжести наказания. Подобный «квазиинституциональный» подход в различных вариантах широко используется современными экономистами для анализа теневых процессов и явлений, хотя концептуально он очень близок к неоклассической традиции. Сложившаяся ситуация порождает многочисленные методологические проблемы и дискуссионные вопросы, нуждающиеся в актуализации и конструктивном разрешении.
Предмет теории теневой экономики — патологии, аномалии или девиации в пределах норм? Современные институционалисты приходят к выводу: «Оппортунизм экономических агентов, понимаемый как их недобросовестное поведение, является неотъемлемым элементом формирования и существования институциональной структуры» [10, с. 3]. Иначе говоря, без нарушений установленных правил и норм нет и их развития, нет эволюции институций и институтов, в чем проявляется зачастую игнорируемая инновационная функция теневой подсистемы хозяйства. Кроме того, важно акцентировать и ее эволюционную функцию. Теневая экономика — естественная среда генерации институциональных инноваций, которые изначально находятся в неформализованном состоянии и остаются «в тени» правового регулирования. Поэтому целесообразно избегать «ловушки негативизма», в которую попадают многие исследователи теневой экономики.
Институты в широком смысле трактуются как правила и нормы экономических взаимодействий (хотя методологически это некорректно), однако далеко не все нарушения правил или отклонения от норм относятся к теневой сфере. Институциональная эволюция хозяйственных систем выражается в трех взаимосвязанных процессах:
1) нормогенез (normogenesis), т. е. возникновение неформальных норм и создание формальных правил действий и взаимодействий агентов;
2) патогенез (pathogenesis), понимаемый как процесс возникновения негативных отклонений от норм и нарушений действующих правил функционирования экономики;
3) рекордогенез (recordogenesis), охватывающий позитивные отклонения от норм (перевыполнение или досрочное выполнение), в том числе рекорды как экстремальные, максимальные результаты деятельности агентов.
Девиации и аномалии могут носить и позитивный характер, развивая нормы, раздвигая их границы как рамки типичного и социально при-
емлемого в хозяйственной деятельности. Ведь, согласно Й. Шумпетеру, «быть предпринимателем — значит делать не то, что делают другие» [15, с. 199], т. е. инновационно отклоняться от нормы в ту или иную сторону в поисках нового дохода.
Нормальным является все, что вписывается в границы социально приемлемого и допустимого, а следовательно, массового и типичного, общепризнанного и легитимизированного. Не совсем точен Э. Дюркгейм, считавший, что «патологическим же, напротив, является все то, что отличается от средней» [12, с. 96], т. е. от нормы. Рекордные достижения аномальны по своей сути, как и любые результаты «выше среднего», но эти аномалии позитивны, а не патологичны. Ведь «аномалия становится патологией, если она несовместима с функционированием тех или иных экономических процессов» [2, с. 80]. Во взаимодействии рекордо-генеза и патогенеза проявляется закон единства и борьбы противоположностей в эволюции социально признанных границ эффективности экономической деятельности — нормогенезе.
В связи с этим представляются некорректными попытки отождествления институтов и норм. Ведь если институты — только нормы, то получается, что ими «не охвачены» как лидеры, так и аутсайдеры хозяйственной жизни. В большинстве работ институциональной направленности «институтам дается негативная оценка: их считают границами или ограничениями, сдерживающими поведение», хотя в реальности «институты — скорее внутреннее содержание социальной жизни, нежели ее границы» [14, с. 205—206]. Объективно возникает и расслоение агентов относительно всякой нормы. При этом позитивная девиация как превышение средних, наиболее массовых, типичных параметров конкретной деятельности за счет более высокой эффективности действий сочетается с негативной девиацией. Последняя связана с отклонением от нормы в нижнюю сторону из-за слабых знаний и навыков, нехватки опыта и компетенций, влияния случайных факторов, но также в связи с различными формами оппортунизма, «развивающего» нормы, но в обратном прогрессу направлении. Инс-титутогенез не сводится только лишь к нормогенезу, но охватывает и патогенез, и рекордогенез.
Вместе с тем считается, что «экономическая теория преступлений и наказаний возникает там и тогда, где и когда преступность начинает рассматриваться не как отклонение от нормы, а как специфическое ее проявление, как девиация в границах нормы» [5, с. 21]. Здесь допускается расши-
рительная трактовка понятия нормы. Массовость преступности обусловливает ее институционали-зацию, что выражается в развитии системы теневых институций и институтов, традиций и норм, особого порядка, не параллельного легальному, а тесно переплетенного с ним.
Теневая экономика институциональна по своей природе, поскольку ее источником является общественное разделение труда. Ведь теневые виды деятельности и теневые способы выполнения легальных видов деятельности возникают эволюционно, проходят жесткий социальный отбор и «укореняются» в институциональных формах. Самим предметом исследования теории теневой экономики (неформальными и нелегальными институтами) предопределяется необходимость использования в ее рамках институционального подхода, что «позволит не только глубже понять различные патологии, аномальные (аномалия — отклонение от нормы) социально-экономические процессы и явления, но и, несомненно, окажет существенное влияние на развитие «нормальной» экономики, на общую экономическую теорию» [8, с. 25].
Поскольку теневая экономика представляет собой сложнейшее явление и имеет системную природу, то «чисто экономический подход» к анализу теневой экономики представляется настолько же ущербным, насколько уместна постановка вопроса о рентабельности лечения тяжелобольных. Очевидно, что анализ теневой экономики требует мультидисциплинарной оценки [1, с. 66] и комплексных междисциплинарных исследований. Однако приходится констатировать, что сейчас в большей степени наблюдаются углубление специализации и взаимное обособление исследователей теневой экономики, представляющих разные отрасли общественных наук. На взгляд авторов, именно институциональный подход может стать основой их объединения в общем предметном поле, поскольку он изначально, «по определению», междисциплинарен [9, с. 107].
Аморфность определения теневой экономики и неразвитость классификации форм ее проявления. Проблема четкого и однозначного определения теневой экономики, вероятнее всего, является «вечной», т. к. любое сложное явление допускает возможность или одной, но крайне абстрактной трактовки, или же многочисленных узкоаспек-тных определений, отражающих разнообразные формы проявления рассматриваемого феномена. Возможно, именно поэтому «единства в терминах, с помощью которых описывают девиантное пове-
дение на рынке, нет. В частности, говорится о неформальной, криминальной, теневой, незаконной и фиктивной экономике» [7, с. 592]. Кроме того, ученые выделяют внелегальную, ненаблюдаемую, скрытую, потерянную, неучтенную, неофициальную, нелигитимную, «подпольную», полуправовую, «эксполярную», «черную», «коричневую», «серую», «квазиэкономику» и «вторую экономику» [13, с. 66].
Исследователи теневой экономики при ее анализе часто прибегают к помощи примеров и интуиции, избегая при этом четкого определения предмета или подстраивая определение под задачи конкретных работ. Безусловно, «неустоявшаяся терминология свидетельствует о том, что разработка методологических основ подхода к определению теневой экономики еще не завершена» [11, с. 7]. Разнообразные трактовки «характеризуют теневую экономику с различных сторон и, по существу, не противоречат одна другой. В то же время они не вскрывают природы данного феномена» [6, с. 101], что и является главной целью ее научного анализа. В результате институционалисты трактуют теневую экономику в равной степени и как особый институт, и как институциональную «ловушку», и как комплекс дисфункций различных институтов.
Как следствие категориальной неопределенности, неуклонно растет число исследований, непрерывно генерируются очередные теоретические конструкции, расширяется гетерогенное множество методик учета теневых параметров воспроизводства на разных уровнях хозяйства и концептуальных механизмов их минимизации, но теневая экономика все же продолжает оставаться теоретически слабо определенным явлением.
Значительную проблему представляет собой классификация структуры теневой экономики. Например, Ю. Попов и М. Тарасов доказывают целесообразность выделения в ее рамках двух взаимозависимых подсистем — криминальной («черной») и некриминальной («серой»). При этом «в «серой» экономике скрываются доходы (или расходы), а в криминальной — сам факт ведения деятельности. В свою очередь, в рамках криминальной экономики выделяют две составляющие — незаконную (нелегальную) производственную деятельность и экономическую преступность» [11, с. 29], которая связана с перераспределением уже созданных благ и не носит производительного характера. Таким образом, сокрытие выступает главным критерием выделения теневой экономики. С этим тезисом полемизирует А. Олейник, обращающий внимание
на тот факт, что теневая экономика «включает в себя не только сознательно, но и непреднамеренно укрываемую экономическую деятельность. К теневой экономике в этой связи относят и производство товаров и услуг внутри домашнего хозяйства» [7, с. 592], а также дружескую и соседскую взаимопомощь, мелкое нерегистрируемое предпринимательство и т. д., что позволяет говорить о нормальной, повседневной теневой экономике [4].
Сам А. Олейник обращает особое внимание на различие внезаконной (irregular) и внелегальной (extralegal) экономики, основываясь на концепции внелегальности Э. де Сото. Термин «внезаконная экономика» связывается с хозяйственной деятельностью, которая связана с нарушением правил, действующих в социальной системе (законы, контракты и т. п.). В отличие от нее «внелегаль-ная экономика — совокупность экономических взаимодействий, совершаемых их участниками без обращения к нормам закона. При этом нормы закона могут как напрямую нарушаться, так и «обходиться» с помощью выискивания лакун в законах» [7, с. 593]. В рамках внезаконной экономики выделяются теневая и криминальная подсистемы, причем в составе теневой экономики разграничены неофициальная (связанная с уходом от учета и налогообложения) и фиктивная (основанная на мнимых и притворных сделках) [7, с. 592—593]. Следовательно, в рассматриваемой концепции критериями классификации подсистем теневой экономики являются сокрытие деятельности (в том числе с помощью ухода от налогов и «обхода» законов) и ее фальсификация — в случае фиктивных трансакций.
По мнению авторов, ключевым методологическим шагом является выделение в составе теневой экономики (вне зависимости от ее масштаба, сферы и уровня) ненаблюдаемого и скрытого сегментов. При этом возникает очень важная и часто игнорируемая проблема: наблюдатели теневой экономики — органы ее учета и контроля (в том числе общественного) — неизбежно втягиваются в «орбиту интересов» наблюдаемого сложного объекта. Освещение есть особое внешнее воздействие, объективно вызывающее ответную реакцию освещаемого объекта, конкретные формы которой широко варьируются, начиная от повышения своей непрозрачности для внешней среды и заканчивая целенаправленными воздействиями на субъектов освещения [3, с. 142]. Тем самым преодолевается тезис о нейтральности мониторинга теневой экономики, который неявно следует из многих иссле-
дований. Напротив, агенты теневой деятельности достаточно активно взаимодействуют с субъектами мониторинга и контроля, в том числе косвенно (например, изобретая новые способы сокрытия процессов и результатов своей деятельности) и прямо — прибегая к разнообразным коррупционным моделям.
Теневая экономика — не отдельный институт и не сфера деятельности, но сектор хозяйственной системы общества, выделяемый по критерию освещенности (мониторингом, учетом, анализом, контролем и т. д.). В теневом секторе хозяйства, вне освещенной участниками или заинтересованными лицами и освященной законом области экономического пространства (освещенного сектора) действия, связи и отношения агентов находятся, когда они: реализуются вне сферы правового регулирования и не учитываются статистическими службами (ненаблюдаемый сегмент теневой экономики); осуществляются в «обход» закона, с его нарушением, путем утаивания своих связей и сделок или их маскировки под легитимные (скрытый сегмент теневой экономики).
На взгляд авторов, данный вариант классификации структуры теневой экономики вносит упорядоченность в сложившийся с выделением ее форм теоретический «хаос». Хотя, безусловно, возможны дальнейшие конкретизирующие уточнения представленной модели. В целом, разнообразие позиций ученых по вопросу места теневой экономики в системе неформальных видов деятельности и ее классификации объективно свидетельствует о структурной сложности данного феномена, что не означает принципиальной невозможности выработки единственно верного определения или варианта систематизации.
Статистические искажения масштабов теневой экономики: в чем их причины?Содержательная и структурная сложность теневой экономики обусловливает проблематичность ее количественного измерения и статистического учета. Неслучайно варианты оценок теневой составляющей ВВП России в последние годы характеризуются значительным диапазоном: 20—25 % (Росстат), 27—30 % (НИУ «ВШЭ»), более 40 % (МВД России), 40—50 % (Всемирный банк), примерно 50 % (Минфин США), 80 % (фонд ИНДЕМ). Ученые закономерно констатируют в этой связи формирование «экспертной ловушки», направленной на манипулирование общественным мнением и неверно ориентирующей государственную политику в соответствии с собственными задачами и интересами. Объектив-
ных и достоверных способов оценки масштабов теневой экономики и ее отдельных составляющих (например коррупции) в настоящее время нет.
Например, Росстат консервативно пользуется методом «теневой надбавки» к ВВП, оценивая вклад теневых субъектов в общественное производство в 20—25 %. В ненаблюдаемом сегменте теневой экономики современной России функционируют примерно 7 % населения страны (примерно 10,9 млн чел.), недоучтенных в ходе Всероссийской переписи, а также 15—20 млн неучтенных единиц недвижимости и т. п. Все еще слабо учитываются теневые категории социальных акторов (бомжи, проститутки, беспризорники, наркоманы, нелегальные мигранты и др.), количественные оценки которых различаются в разы. В этом проявляется неразвитость технологий паспортизации и картографии экономических ресурсов и факторов отечественного хозяйства, а также стимулирующая функция теневой экономики, вызывающая потребность в совершенствовании всех видов бухгалтерского и управленческого учета, анализа хозяйственной деятельности, статистической отчетности, повышения релевантности и перти-нентности систем экономических показателей и методик их расчета.
Видимо, существуют определенные институциональные причины такого «разброса» оценок и прогнозов. Невозможно измерить нечто, не имеющее однозначного определения. Отсюда возникает широкое поле возможностей для искажения реальной «картины» теневой экономики в соответствии со статусными интересами экспертов и разработчиков прогнозов. В любой оценке и любом прогнозе всегда представлены институциональные интересы непосредственного аналитика и разработчика. Статус разработчика в значительной степени определяет параметры результата анализа и прогноза. Именно с этим связаны искажения (принижения и преувеличения) прогнозов и оценок, политическая составляющая которых обусловлена ориентацией на отстаивание определенных статусных интересов. Так, алармистские оценки и прогнозы теневых процессов служат задачам обоснования дополнительных финансовых вливаний, расширения кадрового состава и укрепления статуса силовых структур и т. д.
Заниженные оценки теневых процессов часто выдвигаются с целью минимизации издержек дальнейшего превышения планов по борьбе с теневыми явлениями, а также для обоснования «задним числом» эффективности усилий различных органов
государственного управления. Кроме того, теневая экономика является объектом социальных манипуляций со стороны оппозиционных политических сил, ангажированных фондов и рейтинговых агентств, различных групп влияния, обеспечивающих саморекламу за счет преувеличения ее доли в хозяйственных процессах. Причем в условиях высокой информационной асимметрии большинство исследователей вынуждены ориентироваться на результаты экспертных оценок и прогнозов теневой экономики, нередко игнорируя стоящую за ними институциональную рациональность разработчиков и снижая в результате релевантность выводов.
Например, обосновывается, что «сокращение теневой экономики до 10 %-ного уровня должно быть выдвинуто в качестве стратегической задачи российского государства наряду с уже обозначенными (удвоение ВВП, борьба с бедностью)» [11, с. 190]. Следует принципиально согласиться с этой позицией. Однако сама постановка данной задачи является неопределенной: во-первых, неочевидно, какую методику оценки целесообразно использовать и, соответственно, какой уровень теневой экономики следует считать базовым. Во-вторых, абсолютизация негативной оценки функций теневой экономики ведет к игнорированию создаваемых ею позитивных эффектов, в частности не учитывается вклад теневой экономики в удвоение ВВП и борьбу с бедностью за счет сокращения безработицы, обеспечения дополнительных доходов населению и т. д. Однозначность неуместна в изучении сложных институциональных явлений, а тем более в практике их регулирования.
Крайне важно активизировать усилия по формированию институциональной теории теневой экономики, развитию ее научной основы (системы категорий и законов) для повышения системности оценки, наблюдения и регулирования теневых институций и институтов. Необходимо глубокое теоретическое осмысление механизма теневой институционализации для обоснования практических мер по его трансформации в социально и экономически приемлемые формы.
Список литературы
1. Глинкина С. П. Теневая экономика в глобализирующемся мире // Проблемы прогнозирования. 2001. № 4. С. 64—73.
2. Гриценко Е. А. Институциональные аномалии как объект изучения экономической тератологии // Научные труды ДонНТУ. Серия экономическая. 2009. Вып. 37—1. С. 80—84.
3. Ерзнкян Б. А. Институциональные «ловушки» теневой экономики // Свет и цвет в экономике и обществе / под ред. д. э. н., проф. О. В. Иншакова. Волгоград: Волгоградское науч. изд-во, 2008. С. 134—165.
4. Латов Ю. В. Повседневная теневая экономика и национальная экономическая ментальность в современной России: Взаимосвязь индексов Г. Хофстеда и индикаторов теневой экономической деятельности / под. ред. С. И. Николаевой. М.: Директмедиа Паблишинг, 2005.
5. Латов Ю. В. Экономика вне закона: очерки по теории и истории теневой экономики. М.: Моск. общ. науч. фонд, 2001.
6. Никифоров Л. Теневая экономика: основы возникновения, эволюции и ослабления // Вопросы экономики. 1991. № 1. С. 100—111.
7. Олейник А. Внелегальная экономика и методы ее анализа // Институциональная экономика: учебник / под общ. ред. А. Олейника. М.: ИНФРА-М, 2005. С. 591—632.
8. Павлов К. В. Патологические процессы в экономике. М.: Магистр, 2009.
9. ПоповЕ. Современный российский институ-ционализм: к продолжению дискуссии // Вопросы экономики. 2010. № 2. С. 103—116.
10. Попов Е. В. Оппортунизм экономических агентов. Екатеринбург: Институт экономики УрО РАН, 2007.
11. Попов Ю. Н. Теневая экономика в системе рыночного хозяйства: учебник. М.: Дело, 2005.
12. Тевено Л. Рациональность или социальные нормы: преодоленное противоречие? // Экономическая социология. 2001. Т. 2. № 1. С. 88—123.
13. Фролов Д. Анализ теневой экономики: институциональный подход // Экономист. 2008. № 9. С. 65—71.
14. Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М. : Дело, 2003.
15. Шумпетер Й. А. Теория экономического развития. М. : Прогресс, 1982.
16. Williamson O. E. The Economic Institutions of Capitalism: Firms, Markets, Relational Contracting. London: Macmillan, 1985.
