CC BY
88
ства и, наоборот, по мере повышения уровня производственного потенциала человечества, роль войн, революций, да и масштабов насилия в целом снижается [1, с. 373].
Литература
1. Ковалев A.M. Общество - развивающийся организм. М., 2000. Т. 4.
2. В оригинале - coercive, т.е. подавляющий; далее везде при использовании данного понятия мы будем прибегать к этой русскоязычной кальке. - Примеч. пер.
3. То есть выбора тех форм, в которые может выливаться эта агрессивность, и тех мишеней, на которые она может быть направлена. - Примеч. пер.
4. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб., 2005.
5. Как правило, против: чужаков, иноверцев, увечных, маргиналов, ненормальных, идеологических или классовых врагов и т. п. - авт.
6. Вообще антропологически самая склонная к насилию группа - это мужчины от 15 до 25 лет; замкнутые, мужские в основном, коллективы: армейская среда - последние примеры «дедовщины» и т. п.
7. Eible-Eibesfeldt I. (1998), & Salter E K. (Eds.),
Indoctrinabilty, ideology, and warfare: Evolutionary
perspectives. New York: Berghahn Books.
8. Временная. - Примеч. пер.
9. Charles Tilly. The Vendee (Cambridge: Harvard University Press, 1964), passim.
10. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб., 2005.
11. Красиков В.И. Насилие и эволюция сознания // http://www.intelros.ru/readroom/credo_new/ credo_02_2008/2152-nasilie-i-jevoljucija-soznanija.html
УДК 340.15
Комова Н.Б.
ИНСТИТУТ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВОМ И ДУХОВНОМ ПРОСТРАНСТВЕ XVII ВЕКА
В статье рассмотрены важные аспекты трансформации монархической власти в правовом пространстве России XVII в., выделены и проанализированы позиции ряда русских мыслителей, а также зарубежных исследователей монархической правовой политики, определяющей стратегию национального государственного строительства в последний предимперский век.
In the article important aspects of the monarch power in the legal space of the XVIIth century Russia are described. The position of the row of the Russia thinkers and also foreign researchers of the monarchist legal policy determining the strategy of national state building in the last pre-imperial century are singled out and analyzed.
Ключевые слова: Православный монархизм, монархическая власть, легитимность, империя, реформы, традиционные ценности, государство, законность, народ.
Keywords: Orthodox monarchism, monarch power, legitimity, imperia, reforms, traditional values, state, legality, people.
Вообще, в отечественной исторической науке экономическим показателям от стран западного как в рамках имперской традиции, так и в совет- мира) характер.
ский период большого интереса к «допетровским Конечно, возвеличивая Петра I, дореволюци-Романовым» не проявлялось. Результаты их прав- онные и советские исследователи преследовали ления чаще всего оценивались более чем скромно, разные цели, а поэтому делали различные акценты. на этом фоне в весьма и весьма позитивном ракур- Впрочем, не было единства и в понимании значи-се высвечивались деяния первого Всероссийского мости петровских реформ для России и в классиче-императора, отмечалась ценность его реформ, их ской русской философско-правовой и исторической буквально «спасительный» для национальной го- науках: славянофилы и позже евразийцы критиче-сударственности (якобы серьезно отставшей по ски относились к петровским преобразованиям, всем основным политико-правовым и социально- т.к. видели в них прежде всего борьбу за имперское величие отечественного государства через
насильственную институционализацию западных государственно-правовых и культурных форм, стандартов и принципов жизнедеятельности, их «продавливание» в совершенно чуждое российское духовное и социально-политическое пространство; напротив, К.П. Победоносцев, М.Н. Катков, К.Н. Леонтьев и некоторые иные консерваторы дают высокую оценку петровским реформам). Однако суть проблемы от этого не менялась: Московское царство как традиционный (на фоне имперско-модернизационного) для русской государственности способ организации властного пространства рассматривалось как абсолютно «бесперспективный» «тупиковый (в контексте прогрессисткой методологии понимания истории права и государства, национальной экономики) проект», т.е. в качестве того, что «должно было быть преодолено».
«Царствование Алексея Михайловича являет собой взору внимательному и пытливому поучительную картину того, сколь плодотворно сказывается на жизни государственной неспешное, тихое, религиозно осмысленное самосознание власти. Несмотря на Раскол, несмотря на драматическую судьбу Никона и кризис русской «симфонии властей», царствование это можно назвать одним из самых плодотворных и удачных в русской истории. Традиционная точка зрения современной исторической «науки» предполагает, что в XVII в. Московская Русь как общественный, государственный, культурный, политический и военный организм совершенно изжила себя, и лишь воцарение Петра I, царя-реформатора, вдохнуло в страну новую жизнь. О Петре I речь особая, что же касается Московской Руси, то деятельность Тишайшего царя блестяще опровергает этот убогий вывод» [1, с. 224-225].
В правотворческом плане также в полной мере справедливо отмечается, что «одно лишь знаменитое «Уложение» Алексея Михайловича, именуемое иначе «Свод всех законов», могло бы... «составить славу целого царствования». А ведь оно - лишь малая толика того, что успел совершить Тишайший властелин России» [1, с. 225].
Советские (как и многие досоветские) историки, в том числе и историки права, юристы, философы, по сути своей, пошли «на поводу» у не всегда компетентных или беспристрастных в отношении оценок отечественной государственно-правовой действительности западных исследователей, утверждающих, что «уровень права Древнерусского государства в целом соответствовал уровню правового развития Англии и Скандинавии того
времени», а «правовая система России в XIV-XV вв. уже представляет собой разительный контраст с государственным законодательством Западной Европы. Даже, когда царь Алексей Михайлович издал в 1649 году свое Уложение, стало ясно, насколько значительно русская техника законодательства отставала от западноевропейской» [2. с. 253].
Подобные выводы представляются, мягко говоря, недостаточно обоснованными, более того, противоречащими фактам из истории самой же западноевропейской политико-правовой мысли: многие авторитетные европейские ученые XVIII и XIX вв. признавали, что Соборное Уложение именно по уровню законодательной техники превосходило многие западноевропейские кодификации, поэтому оно и было издано на немецком, французском, латинском и датском языках.
«В 1777 г. Вольтер пишет, что получил немецкий перевод российского Свода Законов и начал переводить его на язык «варваров-французов». Французскую юриспруденцию Вольтер оценивал как «смешную» и «варварскую», построенную на декреталиях папы и церковных нормах. Вольтер и его коллега даже внесли по 50 луидоров в пользу того, кто составит уголовный кодекс, близкий к русским законам и наиболее пригодный для его страны» [3, с. 217].
Ясно, что противоречивость эпох, событий и явлений в истории российского права и государства неизбежно порождает не менее противоречивые оценки их результатов, тем более что «бунташный век» был тем весьма важным и своеобразным периодом, который собственно и отделил Древнюю Русь от России Нового времени.
В русской общественно-политической мысли этого переходного периода возникает острая борьба новых идеологических и идейно-эстетических начал с устойчивыми средневековыми традициями, а в национальной правовой жизни происходит столкновение тенденций светских и церковных, правящей верхушки и народа. Смута воочию показала, что «тишина и покой» канули в вечность. Русь пережила тяжелейший кризис - династический, государственный, социальный. Рушились средневековые авторитеты, и, прежде всего, авторитет власти. Процессы по «слову и делу» содержат на этот счет весьма красноречивые свидетельства [4].
В этом социально-историческом контексте в отечественной политико-правовой мысли, естественно, получает новый импульс поиск оптимальной для возрожденного после Смуты Московского
царства модели организации монархической власти. Такая ситуация, впрочем, несколько ранее была типична и для многих государств Западной Европы, переживших в эпоху Средневековья период напряженного поиска новой правовой, политической и духовной идентичности, связанный с разрушением античного мира и вхождением в христианскую парадигму миропонимания и жизнедеятельности в различных сферах социального бытия.
Позже в XVI-XVИ вв, конечно же, возникло множество обстоятельств, факторов, обусловивших секуляризацию системы правовых и властных отношений в Западной Европе., изменение самих подходов и принципов организации национальной правовой и политической жизни.
В русском же государстве XVII в. только намечается тенденция постепенного освобождения общественной мысли от церковно-религиозного влияния [5]. Однако этот процесс идет крайне медленно и совершенно в иных, незнакомых для Европы формах, что в итоге и приводит к отличающимся результатам.
Вообще, философская мысль (включающая в себя, естественно, и правовые идеи) в этот период не порывает еще с богословием и развивается в форме схоластики. Ее центрами являются Киево-Могилянская (основанная в 1632 г. как коллегия, незадолго до присоединения Украины к России, с 1701 г. - академия) и Московская славяно-греколатинская духовные академии (открыта в 1687 году, первое российское высшее учебное заведение).
В полной мере следует согласиться и с рассуждениями ряда современных исследователей, придерживающихся марксистской научной методологии (юридического экономизма) и считающих, что, «когда в средневековой Европе господствовало натуральное хозяйство, а производство для рынка и торговля не имели широкого распространения, не было нужды и в римском праве. Но как только промышленность и торговля сперва в Италии, а позже в других странах развили дальше частную собственность, тотчас же было восстановлено и вновь получило силу авторитета тщательно разработанное римское частное право. Римское право - классическое выражение жизненных условий и конфликтов общества, в котором господствует частная собственность» [6, с. 250].
В этом теоретико-методологическом ракурсе невозможность реализации каких-либо западных государственно-правовых моделей в России очевидна: возникновение, развитие и функциониро-
вание русской монархии сопряжено с развитием ее не как государства (stato) в подлинном смысле данной категории, а как частного удела - вотчины, где все отношения регулируются собственником по своему усмотрению, а права даруются, «жалуются» отдельным лицам либо целым социальным группам. Поэтому и аксиологический контекст русской монархии должен быть принципиально иным: никакие универсалистские или «прогрессистские теоретико-методологические схемы здесь не дадут адекватных результатов.
Б.Н. Чичерин обращал внимание на иной аспект национального государственно-правового и социального бытия и считал, что только с XV в., когда в московской земле утверждается единодержавие, можно вообще говорить о русском государстве как таковом., а до тех пор - «это общество, гражданское общество, если хотите, но имени государства ему нельзя дать, ибо в нем нет понятия об обществе как о едином теле управляемом единой верховной властью; в нем господствует не общественное право, а частное» [7, с. 26].
Не случайно и то, что в трудах, созданных после русской Смуты рубежа XVI-XVII вв., в основном разрешался вопрос, волновавший всех ее современников: «Отчего произошла смута, отчего государство и нация оказались на краю гибели?» [8, с. 303]. Этим темам посвящено и Сказание Авраа-мия Палицына [9], участника смоленских переговоров с польским королем, человека осведомленного и образованного. Он начинает свое повествование с анализа событий, предшествовавших Смуте.
Причины всего случившегося со страной и его народом Авраамий усматривает в падении нравов в обществе, наступившем в результате тиранического правления монарха, Ивана IV. Запуганные кровавым террором русские люди не решались отстаивать Правду. В итоге, они стали «предателями самих себя.
В целом же, Авраамий выступает активным сторонником сословно-представительной монархии. Избрание царя законно только в случае признания (легитимации) этого акта «всем народом». Такой порядок поставления на царство обязывает царя править совместно с боярами и «всим чином воинствующим» (дворянами). Царская тирания, попирание «синклита» и «совета чинов» неизбежно приводят к беспорядкам и в конечном результате к «самовластию рабов» [10].
B.C. Шульгин полагал, что господствующим в публицистике XVII в. течением была идея единства
народа и совершенствования общества, которая приобрела сходное звучание как во «Временнике Ивана Тимофеева» и «Сказании Авраама Палицы-на», так и в псковских повестях XVII в., составленных представителями посадского населения. В связи с этим он подверг критике мнение тех исследователей, которые преувеличили антифеодальную направленность творчества этих выдающихся мыслителей [11, с. 136] .
Интересной историко-правовой особенностью организации публично-властного пространства в допетровской государственности представляется то, что характерными ее формами являются земское самоуправление и земские соборы. Именно местное самоуправление, как историческая форма организации публично-властного пространства, содержит в себе немало конкретных способов взаимодействия монархической власти и местных обществ, что, конечно же, самым положительным образом влияет на легитимность царской власти, определяет устойчивый характер этой формы правления.
Именно в характере взаимоотношений местной и верховной властей, распределении их компетенций, целей создания и реорганизации местных институтов наиболее ярко проявляются те или иные особенности российской правовой культуры. Причем анализ эмпирического материала позволяет выделить ряд таких основополагающих и значимых вопросов, как роль личности монарха в данных институтах, специфика самой монархии, политикоюридические и духовные принципы организации местных (общинных) институтов, значение обычаев и институтов позитивного права и т.д.
«Самодержавие противоречит самоуправлению только в том случае, если «самоуправление» превращается в партию и если самодержавие превращается в диктатуру. В Москве этого не было. В Санкт-Петербурге это было.» [12, с. 63].
Вообще же, укрепление на российском престоле династии Романовых [12, с. 63], возрождение русского православного монархизма (до эпохи Петра I) связывалось, кроме всего прочего, и с созданием стабильной законодательной основы Российского государства. Это было более чем важно после кризиса начала XVII в., свидетельствовавшего о несовершенстве либо об отсутствии многих законов. Только с воцарением на престоле в 1645 году царя Алексея Михайловича началась работа по созданию нового законодательства.
За один год эта талантливая и немногочисленная команда (князья Н.И. Одоевский, С.В. Прозоров-
ский и Ф.Ф. Волконский и два дьяка: Г. Левонтьев и Ф. Грибоедов) создала большой сводный кодекс и представила его Земскому собору на утверждение 29 января 1649 г. Уложение было принято, распечатано и разослано во все судебные органы с предписанием «всякие дела делать по тому Уложению».
Как отмечает П.П. Епифанов, с историкоюридической точки зрения Уложение представляет собой крупный шаг вперед в развитии феодального права не только России, но и Европы того времени (о чем уже говорилось выше), являет собой нормативно-правовое выражение созидательного потенциала русской монархии [14, с. 29].
До принятия этого основополагающего для развития отечественной государственности нормативно-правового акта пробелы в законодательстве, возникавшие при ликвидации последствий Смуты, восполнялись указами и приговорами: возврат имущества, утраченного в ходе военных действий, отсрочка явки в суд для «служилых людей» и выборных лиц местной администрации и т. п. Не снималось с повестки дня и разоблачение «лживых речей», взяточничества среди лиц, отправляющих правосудие, и т. п. Суды же были переполнены исками, во многом спровоцированными Смутой и некачественной работой судебных органов различных уровней.
Тем не менее уставные книги при всей бессистемности их составления были важнейшим источником права для правоприменителей и законодателей, поэтому тщательно изучались составителями Соборного Уложения 1649 г.
Важно отметить и тот факт, что к середине XVII
в. вопрос о создании новой Судебной книги активно обсуждался в обществе. Причем такие требования содержались и в челобитных, поступавших на имя царя из разных социальных групп. Разные представители социума считали, что, во-первых, изменения в судебной сфере давно назрели, более того, национальная судебная система должна быть в общем-то создана заново (прежняя система правосудия была практически уничтожена Смутой), во-вторых, царское правительство, система имеющих место правовых и политических институтов, институциональная среда способны создать новую систему судов, эффективность работы которых, безусловно, влияет на уровень легитимности царской власти, является значимым элементом процессов ее легитимизации (прежняя легитимность государственной власти, очевидно, за время Смуты и смены правящей династии «приказала долго жить», поэтому в середине
XVII в. идет поиск новых способов и формы легитимизации российской монархии).
В целом же, во второй половине XVII в. усиливаются тенденции к сосредоточению всей полноты государственной власти в руках царя, в связи с чем возникают и успешно осуществляются различные изменения в системе органов власти и управления, естественно, потребовавшие расширения правовой базы, обеспечивавшей их организацию и деятельность.
Царь Алексей Михайлович и его правительство сумели ликвидировать последствия Смутного времени, укрепить и развить госаппарат («приказы»), узаконить сформировавшуюся социальную структуру (новые привилегии дворян и некоторые права городских общин), провести церковные реформы, причем эти процессы и результаты деятельности власти в полной мере получили отражение и на доктринальном уровне.
Следует отметить и то, что в эту эпоху борьба шла вокруг идеи «равенства» людей именно перед царем, а не перед «законом». По мысли Аввакума, царь достоин своего положения, если он «не превозносится, не безчинствует... не гордится, не раздражается... не радуется о неправде, радуется о истине, вся любит». И здесь в качестве итогового требования выдвигалась мысль об идеале справедливости как любви царя ко всем. Тем не менее идее равенства людей перед православным монархом и его судом Аввакум противопоставил идею равенства перед Богом.
Симеон Полоцкий совершенно точно и неоднократно выражал в своих трудах (стихах) идею «равного» монаршего суда над всеми подданными, в обращениях к царю Алексею и после его кончины он наставлял молодого царя Федора Алексеевича. Едва ли можно сомневаться и в том, что современники считали утверждение этих принципов власти подлинным благом, которое после боярско-феодальных раздоров казалось им возвращением к заветам христианской справедливости.
Стремление же Алексея Михайловича относиться ко всем «равно», «равен суд творить» подтверждалось и долго гостившим в Москве писателем Яковом Рейтенфельсом, который писал: «Вследствие того что царь пользуется высшей и снисходительной властью над подчиненными, права дворян и народа почти одинаковы» (разумеется, что в формально-правовом плане их права, конечно же различались, что можно увидеть в том же Соборном Уложении).
В целом же, сложившиеся в это же время социально-экономические и политические условия благоприятствовали становлению российского абсолютизма, являлись факторами формирования государства особого типа - Российской православной империи, причем развивающейся на подлинно национальной политико-правовой основе.
Тем более что уже к концу XVII в. «московская монархия имела, разумеется, свою неписаную конституцию, однако эта конституция свое торжественное выражение имела не в хартиях и договорах, не в законах, изданных учредительным собранием. а в том чисто нравственном убеждении, что порядок, устанавливающий характер внешней мощи государства и его распорядителей. установлен свыше, освящен верою отцов и традициями старины» [15, с. 529].
Литература
1. Иоанн, митрополит. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб., 1994.
2. Аннерс Э. История европейского права. М., 1996.
3. Бойцова В.В., Бойцова Л.В. Российская школа сравнительного права: традиции и инновации // Ученые записки. Сборник научных трудов юридического факультета РГУ Вып. 4. Ростов-на-Дону, 2002.
4. Новомбергский Н. Слово и дело государевы (Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 года). М., 1911. Т. 1.
5. Слова «секуляризация», «обмирщение», «эмансипация», «освобождение», «личностное начало», «индивидуализация» - едва ли не самые частые в современных историко-культурных размышлениях о XVII веке (см.: Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973. С. 138-164).
6. Саидов А.Х. Сравнительное правоведение. М., 2007.
7. Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права. М., 1858.
8. История русской литературы XI-XIX вв. Т. I. М.;Л., 1980.
9. Данное сочинение приобрело большую популярность в силу своей патриотической направленности и утверждения политических идей, распространившихся в обществе в последние десятилетия и ставших «ходячими выражениями новых понятий» (Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. III. С. 105-106).
10. РИБ. Т. XIII. Стб. 477-478, 479, 492.
11. Очерки русской культуры XVII века: В 2 ч. М., 1979. Ч. 1; Русская культура IX-XVIII вв.
12. Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 2003.
13. Можно отчасти согласиться и с тем, что вся последующая трехсотлетняя история России представляет собой или доминацию «интернациональных» принципов
в государственном строительстве, или попытку их ассимилирования с национальными российскими началами (см.: ВеличкоА.М. Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур. СПб., 1999. С. 130).
14. Тихомиров М.Н., Епифанов П.П. Соборное уложение 1649 года. М., 1962.
15. Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М., 1998.
УДК 340.12
Ярошенко В.А.
ПУБЛИЧНАЯ ПОЛИТИКА И АНТИТЕРРОРИСТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
В статье исследуются процессы, происходившие в мировом сообществе в последнее десятилетие, охваченное современной волной терроризма, начавшейся после 11 сентября 2001 года. Говоря о первоочередных задачах формирования новой публичной политики противодействия терроризму в России, автор приходит к выводу о недостаточности применения силовых методов для обеспечения политического порядка и настаивает на необходимости создания системы антитеррористического образования и бесплатной юридической помощи лицам, содействующим выявлению проявлений террористической активности.
The processes that were developing in the world community during the last decade, caught up by the modern wave of terror after 09/11/2001, are investigated in the article.
Speaking about the priority problems of mounding new public policy of opposing terrorism in Russia, the author comes to the conclusion about the insufficiency of the methods of strong force to ensure the public order and insists on the imperative of establishing the system of anti-terror education andfree legal assistance to people who facilitate exposing terrorist activity.
Ключевые слова: Политика; терроризм; безопасность; антитеррористическая политика; коррупция.
Key words: Politics; terrorism; security; anti-terror committee; corruption.
На глобальном уровне террористическая ак- общественного мнения произошли и в других стра-тивность развивается волнами. Современная волна нах.
терроризма, начавшаяся после 11 сентября 2001 Новая эра в истории цивилизации началась с
года, заставила многие государства сосредоточить- глобальной войны с террором, что привело даже в ся на опасности глобального терроризма для обще- странах с демократическими режимами к узакони-ственного развития и их собственных потенциалах ванию политических репрессий и военной интербезопасности при очевидной недостаточности во- венции в рамках «войны с терроризмом». Правящие енных инструментов разрешения локальных кон- элиты, используя угрозу терроризма, стали манипу-фликтов. Теракты 11 сентября 2001 года неузна- лировать общественным мнением и усиливать со-ваемо изменили мир, и по истечении десяти лет уже циальный контроль над инакомыслящими. почти не осталось надежд, что негативные измене- Новая волна террористической активности спо-
ния удастся преодолеть. собствовала развитию так называемой «сетевой во-
В эти процессы включились и СМИ, в част- йны», в рамках которой государства как институци-ности, подготовившие общественное мнение к ональные акторы сталкиваются с необходимостью оправданию вторжения США в Ирак и Афганистан. давать ассиметричные ответы на угрозы небольших Американская общественность была потрясена по численности групп. Сталкиваясь с вездесущими признанием, что территория страны и безопасность внутренними террористами и более традиционны-ее граждан уязвимы для терактов с катастрофиче- ми внешними угрозами, государства стали разви-скими последствиями. Аналогичные изменения
