CC BY
23УДК 342.5(09)
ББК 67.400.6-1
doi:10.25724/VAMVD.UPQR
П. А. Астафичев
ИНСТИТУТ НАРОДНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА В РОССИЙСКОМ ПРАВЕ: СПЕЦИФИКА СТАНОВЛЕНИЯ И ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ
В СОВЕТСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ
Статья посвящена исследованию ряда историко-правовых проблем, связанных с развитием в советской России социалистического конституционализма, избирательной системы и народного представительства. Доказывается, что советская государственно-правовая система была изначально «народной»: если бы большевиков не поддерживали широкие народные массы, они не смогли бы одержать победу в гражданской войне, удержать политическую власть, добиться заявленных целей. Народ в молодой советской республике не понимался как совокупность всех граждан в единстве, обладающих всеобщим и равным правом на выборы своих представителей в парламент. Речь шла о власти идеологических единомышленников, которые заботятся о реализации неких объективных потребностей угнетенных социальных классов. Учредительное собрание в 1917 г. в отсутствие поддержки Временного правительства не могло ни учредить, ни сохранить, ни обеспечить полноценную конституционную демократию на основе легитимной публичной власти. Но демократический путь развития избирательной системы и народного представительства в долгосрочной перспективе является объективным и неотвратимым. Особенно ярко это проявилось в условиях действия Конституции СССР от 1977 г. и горбачевской перестройки, а также продолжает наблюдаться в современном российском обществе.
Ключевые слова: советская демократия, социалистический строй, народное представительство, парламентаризм, революция, политический плюрализм.
P. A. Astafichev
POPULAR REPRESENTATION IN RUSSIAN LAW:
THE SPECIFICS OF FORMATION AND THE MAIN STAGES
OF DEVELOPMENT IN THE SOVIET STATE LEGAL SYSTEM
The article is devoted to the study of a number of historical and legal problems associated with the development in Soviet Russia of socialist constitutionalism, the electoral system and popular representation. The study proves that the Soviet state-legal system was originally «popular»: if the Bolsheviks were not supported by the broad masses, they would not have been able to win a civil war, retain political power, and achieve their stated goals. The people in the young Soviet republic was not understood as the totality of all citizens in unity, possessing a universal and equal right to elect their representatives to parliament. It was about the power of ideological like-minded people who care about the realization of certain objective needs of the oppressed social classes. The Constituent Assembly in 1917, in the absence of the support of the Provisional Government, could neither establish, nor preserve, nor ensure a full-fledged constitutional democracy based on legitimate public authority. But the democratic path of development of the electoral system and popular representation in the long term is objective and inevitable.This was especially vividly manifested in the conditions of the USSR Constitution of 1977 and Gorbachev's perestroika, and also continues to be observed in modern Russian society.
Key words: Soviet democracy, socialist system, popular representation, parliamentarism, revolution, political pluralism.
Советское государство и право с современных позиций подвергается весьма неоднозначной оценке. Есть группа авторов, которые предпочитают, главным образом, критический взгляд на данный
период государственно-правовой истории, аргументируя это признаками тоталитаризма, господства принуждения, воспитания страхом и манипулирования общественным мнением в идеологическом фар-
ватере марксистско-ленинского характера [1, с. 68]. Не менее активна в оценках другая часть современных мыслителей, которые квалифицируют советские времена весьма положительно, сожалея об утраченных ценностях советского конституционного строя. Их аргументация опирается на факты социальной солидарности, дисциплины, ответственности и порядка. Эгалитаризм советской эпохи воспринимается ими как потерянные возможности, в то время как имущественное и вообще социальное неравенство современного общества подвергается критике [2, с. 274]. Наконец, значительное число современников предпочитает «смешанную» модель обращения в советское прошлое ретроспективной части своего мировоззрения: какую-то государственно-правовую практику (например, расстрел Николая II и членов его семьи) [3, с. 15] они, безусловно, подвергают осуждению; другие же практики и институты (например, исключительно коллегиальное рассмотрение дел в судах по Конституции СССР от 1977 г.) [4, с. 44] считают необходимым поддерживать или возрождать.
В сущности, последний подход в целом верен, хотя он и содержит в себе некую теоретико-методологическую «ловушку»: мыслитель как бы избавляется от необходимости общей оценки советского государственно-правового строя, опираясь на дифференцированный анализ вместо комплексного подхода. Предлагаемая читателю статья представляет собой опыт, прежде всего, дифференцированного исследования: речь идет, главным образом, о народном представительстве в советской России, не о советском государстве и праве в целом. Вместе с тем, анализируя один из институтов советской демократии, нельзя полностью избежать оценки самой советской демократии, следовательно — советской государственно-правовой системы как таковой [5, с. 26; 6, с. 33; 7, с. 86]. Таким образом, в указанную теоретико-методологическую «ловушку» рискует попасть и это исследование, по крайней мере в той его части, в какой институт народного представительства находится в органической взаимосвязи с государством и правом.
Прежде всего подчеркнем, что советская государственно-правовая система была изначально «народной». Если бы большевиков не поддерживали широкие народные массы, они не смогли бы одержать победу в гражданской войне, удержать политическую власть, добиться заявленных целей и утвердить в обществе ортодоксальное идеологическое мировоззрение (хотя, конечно, государственно-принудительная машина сыграла в этом
немалую роль, причем явно не в полном соответствии с ее демократическим предназначением).
Идея «народности» поддерживалась и раньше: например, она была одной из ключевых в государственно-правовой концепции С. С. Уварова [8, с. 83]. Но триада «православие, самодержавие и народность» к началу XX в. воспринималась как ультраконсервативная и контрреволюционная. Большевики от идеи «народности» полностью не отказались, трансформировав ее в концепцию диктатуры пролетариата и обладания суверенной властью другими беднейшими слоями населения. При таком понимании народовластия суверенитет фактически принадлежал народным массам (как и в большинстве демократических стран). Отличие состояло в социально-классовом подходе к конституционной институционализации власти народа, что было чуждо «буржуазным демократиям» зарубежных стран того времени.
Народ в молодой советской республике не понимался как совокупность всех граждан в единстве, обладающих всеобщим и равным правом на выборы своих представителей в парламент. Речь шла о власти идеологических единомышленников, которые заботятся о реализации неких объективных потребностей угнетенных социальных классов. Принцип народного государства официально был признан на конституционном уровне только в 1977 г. с принятием соответствующей Конституции СССР. Все предыдущие советские конституции (от 1918, 1924 и 1936 гг.) эту конституционную максиму официально отрицали. Вслед за этим советское народное представительство на первоначальных стадиях своего генезиса представляло собой реализацию мандата доверия именно беднейших слоев населения, трудящихся, но не форму обеспечения всеобщего права граждан. Эксплуататоры и другие конституционно отрицаемые классы лишались права на власть и на представительство.
В связи с этим Н. А. Бердяев подчеркивал, что для России, в отличие от западноевропейских стран, характерна «лишенность сознания прав личности и ее достоинства» ввиду фактора «инертности консерватизма» [9, с. 14]. По мнению данного ученого, у нас в России «долгое время было рабство и варварство, а потом наступил революционно-реакционный хаос» [10, с. 178]. В русской государственности, по мнению Н. А. Бердяева, «скрыто темное иррациональное начало, и оно опрокидывает все теории политического рационализма» [9, с. 50]. Однако «вовлечение России в мировой круговорот означает конец ее замкну-
того провинциального существования, ее славянофильского самодовольства и западнического рабства» [9, с. 61]. В конечном итоге советское народное представительство во второй половине XX в. получило надлежащее конституционное признание, приобрело адекватные конституционно-правовые формы, а в период «развитого социализма» и начала перестройки представляло собой уже весьма совершенный конституционный институт.
Но и в этот период времени соревновательный процесс контролировался и сдерживался курирующей деятельностью партии, которая официально и юридически считалась руководящей и направляющей силой советского общества. Селекция народных представителей осуществлялась вне конституционно-правовых форм и задолго до официального начала движения избирательного процесса. Конституция СССР от 1977 г. при этом специально оговаривала необходимость «свободного и всестороннего обсуждения политических, деловых и личных качеств кандидатов в депутаты». Допускалась агитация «на собраниях, в печати, по телевидению и радио». Таковым оказался своего рода итог развития советской представительной демократии: его завершение знаменовали сначала Закон СССР от 6 июля 1978 г. «О выборах в Верховный Совет СССР», затем — Закон СССР от 1 декабря 1988 г. «О выборах народных депутатов СССР». Однако к этому результату привела длительная эволюция советского народного представительства.
Согласно Конституции РСФСР от 1918 г. право на представительство, с одной стороны, юридически избавлялось от ряда дискриминирующих признаков (вероисповедание, национальность, оседлость); с другой — подвергалось значительным ограничениям вследствие критериев отношения к труду (лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли или живущие на нетрудовой доход), социального статуса (монахи, духовные служители церквей [11, с. 27], служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, члены царствовавшего дома), предпринимательской деятельности (частные торговцы, торговые и коммерческие посредники). Основой избирательного права служил критерий «добывания средств к жизни производительным и общественно полезным трудом», к чему приравнивались «лица, занятые домашним хозяйством для обеспечения возможности производительного труда» [12, с. 5].
Выборы в Советы должны были проводиться «согласно установленным обычаям», но в присутствии избирательной комиссии и представителя
местного Совета. Нахождение на выборах «представителя Советской власти» было обязательным, за исключением случаев «технической невозможности», при которой его заменял председатель избирательной комиссии (за отсутствием такового — председатель избирательного собрания). Материал по производству выборов поступал в Совет, который в целях проверки выборов назначал мандатную комиссию. Так называемые спорные кандидаты могли быть утверждены или не утверждены Советом. При отказе в утверждении выборы должны были осуществляться снова. Кассация советских выборов была возможна вплоть до ВЦИК Советов, который являлся окончательной инстанцией. При такой системе представительства вполне логичным было и право избирателей (которые «посылали» в Совет своего депутата) в любое время досрочно его отозвать и произвести новые выборы [13, с. 8]. Подробный порядок организации выборов определялся соответствующей инструкцией ВЦИК Советов.
Данная система создавала существенные юридические гарантии для идеологической фильтрации претендентов на мандат народного доверия [14], что достигалось путем наличия на выборных собраниях представителей Советской власти, а также установления законом соответствующих полномочий мандатных комиссий, первичных Советов и вышестоящих советских инстанций вплоть до ВЦИК. Избирательное собрание находилось под оперативным надзором, что предполагало выбор гражданами только идеологически лояльных представителей [15, с. 7]. Если же собрание настаивало на «своей» кандидатуре — такого кандидата можно было официально не утвердить, не говоря уже о персональной идеологической «обработке» оппозиционно настроенных граждан, будь то убеждение или принуждение.
Такая система обеспечивала «двойную страховку» от прохождения в выборные органы неугодных для действующей власти кандидатов — явную и скрытую. Но выборы все же были. В стране с многовековыми традициями монархического абсолютизма и сословных привилегий, с недавно отмененным крепостным правом и только зарождающимся общегражданским обществом, после череды войн и революций — это явление выглядело даже в чем-то весьма прогрессивным, хотя с современных позиций его сложно оценивать положительно. Здесь имели место, конечно, выборы не многопартийные, не свободные и не плюралистические.
Вместо демократического принципа господства свободной избирательной системы обеспечивалась
ленинская идея правления хорошо подобранного, сплоченного и организованного в единственную партию меньшинства политических единомышленников, которое, однако, нуждалось в конституционной легитимности и широком доверии народных масс. Смысл этих событий довольно точно отражает знаменитая фраза В. Володарского (М. М. Гольдштейна) о том, что «массы в России никогда не страдали парламентским кретинизмом», а если они «ошибутся с избирательными бюллетенями», то «им придется взяться за другое оружие» [16, с. 263].
Первые выборы в Советы противопоставлялись выборам в Учредительное собрание. Октябрьская революция 1917 г. свергла Временное правительство, но большевики одновременно не отказались от модели Учредительного собрания, идея которого была тогда весьма популярна в обществе. Примечательно, что система выборов в Учредительное собрание была значительно более демократичной, чем порядок формирования Советов, однако выборы в Учредительное собрание по многим избирательным округам оказались результативными, причем законодательство не определяло, при наличии какого кворума состав Учредительного собрания может считаться правомочным.
Это обстоятельство позволяло большевикам какое-то время сохранять институциональную конструкцию Учредительного собрания, которое, однако, Октябрьскую революцию не признавало и считало власть большевиков нелегитимной. Учредительное собрание провело свое единственное заседание 5 января 1918 г. в Таврическом дворце Петрограда при наличии кворума в 410 депутатов. Открывший заседание Я. М. Свердлов предложил к обсуждению и поддержке Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, но Учредительное собрание большинством в 237 голосов отказалось даже обсуждать данный вопрос повестки дня [17]. В конечном итоге возобладали силовые методы, и Учредительное собрание было распущено декретом ВЦИК от 6 января 1918 г. [18]. Именно тогда были произнесены ставшие впоследствии широко известными слова анархиста А. Г. Железнякова о том, что «караул устал» [19]. Это символизировало революционное отношение к выборному парламентаризму, демократическому народному представительству, плюрализму политического мнения и всеобщей, равной и тайной избирательной системе [20, с. 9].
Обратим внимание на ряд важных норм Положения о выборах в Учредительное собрание, которое было утверждено Постановлением Временного правительства от 20 июля 1917 г.:
— избирательное право предоставлялось с 20 лет;
— правом голосования обладали мужчины и женщины;
— организация выборов возлагалась на Всероссийскую, окружные, столичные, уездные, городские комиссии по делам о выборах, а также на участковые избирательные комиссии. Окружные комиссии состояли под председательством председателя губернского (областного) земского собрания или его заместителя; уездные комиссии — под председательством административного судьи; в Петрограде и в Москве столичные комиссии — под председательством городского головы или его заместителя. Участковые комиссии избирались управами (городскими, поселковыми, волостными земскими) в количестве четырех членов, сверх этого в их состав входили на правах членов по одному лицу от каждой группы избирателей, которая заявила кандидатский список (постановление Временного правительства от 20 июля 1917 г. «Об утверждении раздела I положения о выборах в Учредительное собрание»).
Это, по сравнению с Конституцией РСФСР от 1918 г., позволяло заблокировать или, во всяком случае, минимизировать давление на избирателей в ходе выдвижения списков кандидатов и последующего голосования граждан [21, с. 283—285], хотя с позиций современного избирательного законодательства данное нормативно-правовое установление считалось бы противоправным: действующий Федеральный закон «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» запрещает должностным лицам исполнительной власти не только возглавлять избирательные комиссии, но вообще быть их членами.
Следующим важным этапом развития советской системы представительной демократии было принятие Конституции СССР от 1936 г. и ее конкретизирующих положений законодательства о выборах. Советы депутатов трудящихся квалифицировались как «выросшие и окрепшие в результате свержения власти помещиков и капиталистов завоевания диктатуры пролетариата» (ст. 2 Конституции СССР от 1936 г.). Государство конституировалось как страна «рабочих и крестьян», где власть принадлежит трудящимся города и деревни в лице Советов. С этой точки зрения просматривалась преемственность конституций от 1918, 1924 и 1936 гг., однако то обстоятельство, что Советы «возросли и окрепли», давало основания для расширения некоторых существенных
компонентов советского народного представительства. Юридической формой выражения этого послужила обособленная глава XI Конституции СССР об избирательной системе, в которой, во-первых, закреплялись принципы всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании; во-вторых, устанавливался механизм выдвижения кандидатов в избирательных округах; в-третьих, регулировались обязанность депутатов отчитываться перед избирателями и право граждан на досрочный отзыв своего представителя.
Это означало в целом признание советской Россией основных демократических форм избирательной системы при выборе конституционного законодателя в пользу мажоритарного представительства и конструкции императивного депутатского мандата. Сами по себе мажоритарная система и принцип императивного мандата не могут считаться критериями демократичности выборов: в условиях применения данных систем конституционную демократию можно обеспечить с той же степенью эффективности, что и в случае с пропорциональным представительством и свободным мандатом депутата. Значительно более важным обстоятельством было, на наш взгляд, юридическое признание советской Россией всеобщего, равного и тайного избирательного права.
Конституция СССР от 1936 г. упразднила многие избирательные цензы, которые были учреждены Конституцией РСФСР от 1918 г. Более того, в Конституции СССР от 1936 г. появилась важная оговорка об избирательном праве — «независимо от прошлой деятельности». Не следует думать, что это действительно исключило кампанию того времени против «врагов народа» (отчасти в 1936 г. она лишь «набирала обороты»), но, во всяком случае, данное юридическое ограничение несколько сдерживало соответствующую политическую активность на публичном и конституционном уровне.
Партия и советское правительство официально заявили о своем намерении «простить» гражданам «прошлую деятельность», если последние приняли социалистическую революцию и стали «трудящимися». Вслед за этим граждане приобретали избирательные права. Кроме того, в качестве дискриминирующих конституционный законодатель в 1936 г. указал такие обстоятельства, как раса, национальная принадлежность, пол, вероисповедание, образование, оседлость, социальное происхождение, даже имущественное положение. Полностью исключало избирательную правосубъектность лишь состояние «умалишен-
ности» либо недостижение соответствующего возраста. Разумеется, избирательным правом пользовались только граждане страны.
СССР позиционировал себя как страну, решительно преодолевшую архаичные избирательные цензы и установившую подлинно всеобщее избирательное право. Имущественный ценз был бы совершенно немыслимым в условиях советского строя, если только не считать возможными его зеркально противоположные формы (по Конституции РСФСР от 1918 г., в выборах запрещалось участвовать лицам, которые прибегают к наемному труду с целью извлечения прибыли, частным торговцам, торговым и коммерческим посредникам). СССР по праву гордился подлинным равноправием мужчин и женщин, отсутствием дискриминации по национальному признаку при одновременном учете многонационального состава советского народа. В связи с этим в советском законодательстве наблюдались весьма ограниченные избирательные цензы, их минимально необходимый состав.
Современное избирательное законодательство России, напротив, имеет тенденцию к эскалации, комбинированию и модернизации избирательных цензов с целью эффективно повлиять на политический процесс. В XX в. это считалось недопустимым, потому что нарушало бы фундаментальные конституционные принципы всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании. Общая тенденция мирового политического процесса состоит в сокращении избирательных цензов, в движении от ограниченного к всеобщему избирательному праву, но не наоборот [22].
Движение в направлении всеобщих, равных и тайных выборов в 1936 г. было весьма примечательным, хотя к тому времени советская власть действительно уже довольно прочно укрепилась в стране, больше не нуждалась в прямой политической поддержке на уровне первичных выборов в Советы путем присутствия на избирательных собраниях представителей Советской власти и права утверждения Советом избранных депутатов. Теперь, по Конституции СССР 1936 г., правом выставления кандидатов обладали общественные организации и общества трудящихся: коммунистические партийные организации, профессиональные союзы, кооперативы, организации молодежи и культурные общества. Все эти лица к 1936 г. находились под надлежащим партийным контролем, они не могли представлять политическую угрозу советскому обществу, потому что были полностью лояльными по отношению к коммунистической идеоло-
гии. Только вслед за всеобщим институциональным контролем над политической лояльностью стали созревать условия для всеобщих, равных и тайных выборов.
Однако можно ли считать демократичными и свободными выборы, которые опираются на критерий политической лояльности по отношению к «действующей власти»? Это очень важный вопрос, в том числе для современной России. Если под «политической лояльностью» понимать признание государственного суверенитета, стремление к обеспечению прочности и устойчивости государственной организации, национальной безопасности и правопорядка такого рода «лояльность» необходима в демократическом обществе и является условием самого его существования. Если же «лояльность» требует консолидации с определенным идеологическим течением и группой политических единомышленников при наличии альтернативных путей политической деятельности и групп граждан, придерживающихся другого мнения, — налицо тоталитарный и недемократический конституционный строй.
Обществу объективно нужна конструктивная оппозиция, которая является законной, мирной и парламентской, выражается через состязательный избирательный процесс и межпартийную политическую конкуренцию. В свою очередь, обществу не нужна деструктивная оппозиция, которая противоправно стремится к государственным переворотам, бунтам, мятежам или массовым беспорядкам. Советская республика в 1936 г. еще не была готова к организации парламентской конструктивной оппозиции и межпартийной конкуренции, однако с признанием всеобщего, равного и тайного избирательного права Союз ССР неизбежно «направил вектор» своего дальнейшего политического генезиса в данном направлении. Это закономерный и объективный процесс, сложности дальнейшего обеспечения которого наблюдаются и в наши дни. Начало данному процессу было положено отчасти процедурой выборов в Учредительное собрание в 1917 г., в некоторой степени — выборами на основе Конституции СССР от 1936 г.
Подчеркнем, что состав Учредительного собрания в 1917 г. был многопартийным, избирательный процесс — состязательным, но именно это обстоятельство побудило большевиков к роспуску такого представительного органа, поскольку он препятствовал завоеваниям социалистической революции и не мог (в качестве альтернативы революции) гарантировать всеобщую и обязательную
для всех систему конституционной законности. Примерно через 20 лет, после того как «созрело» новое поколение советских людей, СССР отчасти вернулось к опыту организации демократических выборов, сохраняя при этом главную цементирующую основу в виде обязательной коммунистической идеологии. Иное воспрепятствовало бы социалистической организации советского общества.
Учредительное собрание в 1917 г., в отсутствие поддержки Временного правительства, не могло ни учредить, ни сохранить, ни обеспечить полноценную конституционную демократию на основе легитимной публичной власти. Но демократический путь развития избирательной системы и народного представительства в долгосрочной перспективе является объективным и неотвратимым: через некоторое время советская власть, пусть и рожденная, и вдохновленная революционными событиями, была вынуждена пойти в этом конституционно-регулирующем направлении. Особенно ярко это проявилось в условиях действия Конституции СССР от 1977 г. и горбачевской перестройки, а также продолжает наблюдаться в современном российском обществе.
В связи с этим представляется весьма важным опыт правового регулирования организации выборов в период с 1977 по 1988 г. Он характерен юридическим действием двух весьма близких друг другу по методологии и содержанию законов от 6 июля 1978 г. и от 1 декабря 1988 г., которые базировались на положениях одной и той же Конституции СССР, но предопределяли своим нормативным воздействием совершенно разные выборы: в первом случае — «брежневские» (традиционные, безальтернативные и лишь «одобряющие политику партии и правительства»), во втором — «горбачевские» (политико-инновационные, альтернативные и «первые демократические в СССР»: это была беспрецедентная ломка общественных представлений о том, какими вообще должны быть выборы в советской стране). Закон СССР от 1 декабря 1988 г. «О выборах народных депутатов СССР» лишь «слегка подтолкнул» избирательную систему к дальнейшей демократизации по сравнению с нормативно-правовым регулированием Закона СССР от 6 июля 1978 г. «О выборах в Верховный Совет СССР», что дало поистине синергетический эффект. Полагаем, что этому результату в значительной степени предшествовал вышеуказанный опыт государственно-правовой истории нашей страны.
1. Макарова Е. А. Тоталитаризм и ценность личной свободы в учении Н. А. Бердяева // Проблемы ценностного подхода в праве: традиции и обновление. Москва: ИГиП РАН, 1996. С. 68—74.
2. Тилежинский Е. В. Равенство и социализм // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. 2004. № 42. С. 274—279.
3. Серов Д. О., Федоров А. В. Расстрел бывшего императора Николая II и его семьи (1918 г.): историко-правовые аспекты // Журнал российского права. 2018. № 10. С. 15—24.
4. Ляднова Э. В. Право граждан на участие в отправлении правосудия в истории конституционного развития России (1918—1995 гг.) // Государственная власть и местное самоуправление. 2009. № 3. С. 44—47.
5. Страшун Б. А. Социализм и демократия. Социалистическое народное представительство. Москва: Междунар. отношения, 1974.
6. Чеботарев Г. Н. Демократия и народное представительство // Реформирование отечественного избирательного законодательства: проблемы и перспективы. Тюмень: Вектор Бук, 2006. С. 33—36.
7. Садовникова Г. Д. Народное представительство в современной России: анахронизм или перспективное направление развития демократии? // Государство и право. 2009. № 12. С. 86—89.
8. Виноградов И. А. Гоголь и Уваров: православие, самодержавие, народность // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2001. № 1. С. 83—91.
9. Бердяев Н. Судьба России. Москва: Издание Г. А. Лемана и С. А. Сахарова, 1918.
10. Бердяев Н. А. Философия свободы. Истоки и смысл русского коммунизма. Москва: Сварог и К, 1997.
11. Хмуркин Г. Г. К вопросу о числе репрессированных «за веру»: анализ концепции Н. Е. Емельянова // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2020. № 6. С. 27—39.
12. Коханец Л. А. Структура советской власти по Конституции 1918 года // Мир науки и образования. 2018. № 2 (14).
13. Дмитриевцева А. А. Выборы в Советы в Тамбовской губернии в первое десятилетие советской власти (1917—1928 гг.): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2012.
14. Саламатова М. С. Электоральное поведение крестьянства в 1920-е гг. // Гуманитарные науки в Сибири. 2013. № 4. С. 12—17.
1. Makarova E. A. Totalitarianism and the value of personal freedom in the teachings of N. A. Berd-yaev. In: Problems of a value approach in law: tradition and renewal. Moscow: IGiP RAS; 1996: 68—74 (in Russian).
2. Tilezhinsky E. V. Equality and Socialism. Bulletin of the Volga University named after V. N. Tati-shchev, : 274—279, 2004 (in Russian).
3. Serov D. O., Fyodorov A. V. Execution of the former emperor Nicholas II and his family (1918): historical and legal aspects. Journal of Russian law, 15—24, 2018 (in Russian).
4. Lyadnova E. V. The right of citizens to participate in the administration of justice in the history of the constitutional development of Russia (1918—1995). State power and local self-government, 44—47, 2009 (in Russian).
5. Strashun B. A. Socialism and democracy. Socialist popular representation. Moscow: International relations; 1974 (in Russian).
6. Chebotarev G. N. Democracy and popular representation. In: Reforming domestic electoral legislation: problems and prospects. Tyumen: Vector Buk; 2006: 33—36 (in Russian).
7. Sadovnikova G. D. People's representation in modern Russia: anachronism or a promising direction for the development of democracy? State and law, 86—89, 2009 (in Russian).
8. Vinogradov I. A. Gogol and Uvarov: Orthodoxy, autocracy, nationality. Bulletin of the Russian Humanitarian Science Foundation, 83—91, 2001 (in Russian).
9. Berdyaev N. Fate of Russia. Moscow: Edition of G. A. Leman and S. A. Saharov; 1918 (in Russian).
10. Berdyaev N. A. Philosophy of freedom. The origins and meaning of Russian communism. Moscow: Svarog and K; 1997 (in Russian).
11. Khmurkin G. G. To the question of the number of repressed "for faith": an analysis of the concept of N. E. Emelyanov. Bulletin of the Nizhny Novgorod University named after N. I. Lobachevsky, 27—39, 2020 (in Russian).
12. Kokhanets L. A. The structure of Soviet power according to the 1918 Constitution. World of Science and Education, 2018 (in Russian).
13. Dmitrievtseva A. A. Elections to the Soviets in the Tambov province in the first decade of Soviet power (1917—1928). Abstract of dissertation of the candidate of juridical sciences. Saratov; 2012 (in Russian).
14. Salamatova M. S. Electoral behavior of the peasantry in the 1920s. Humanities in Siberia, 12—17, 2013 (in Russian).
15. Журавлев В. В. Присяга как идеологический текст: к истории практики оформления отношений власти и политической лояльности на востоке России в период гражданской войны // Содружество. 2017. № 1. С. 210—221.
16. Протасов Л. Г. Всероссийское учредительное собрание: история рождения и гибели. Москва: РОССПЭН, 1997.
17. Третьяков В. Г., Дятлова Н. И. Учредительное собрание или Советы? (к 100-летию роспуска Учредительного собрания) // Культура. Наука. Образование. 2018. № 4. С. 19—33.
18. Ленин В. И. Речь о роспуске Учредительного собрания на заседании ВЦИК // Вестник Университета им. О. Е. Кутафина (МГЮА). 2017. № 10. С. 20—28.
19. Эрлихман В. Караул устал! // Родина. 2018. № 1. С. 26—30.
20. Соколов В. В. Советские военные вожди в официальной пропаганде и общественном мнении советской России — СССР (1918—1925 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Орел, 2010.
21. Патрикеева О. А. Учредительное собрание России: поиск оптимальной системы выборов (март — сентябрь 1917 г.) // Революции в отечественной и мировой истории. Санкт-Петербург: С.-Петерб. ун-т промышленных технологий и дизайна, 2017.
22. Пунтус С. А. Исторический опыт и современное состояние избирательных цензов в России и за рубежом (сравнительно-правовая характеристика) // Проблемы наук теории и истории государства и права. Красноярск: ИПК СФУ, 2008. С. 35—43.
© Астафичев П. А., 2021
15. Zhuravlev V. V. Oath as an ideological text: to the history of the practice of formalizing relations of power and political loyalty in eastern Russia during the civil war. Commonwealth, 210—221, 2017 (in Russian).
16. Protasov L. G. All-Russian Constituent Assembly: the story of birth and death. Moscow: ROSSPEN; 1997 (in Russian).
17. Tretyakov V. G., Dyatlova N. I. Constituent Assembly or Soviets? (on the 100th anniversary of the dissolution of the Constituent Assembly). Culture. Science. Education, 19—33, 2018 (in Russian).
18. Lenin V. I. It is about the dissolution of the Constituent Assembly at a meeting of the All-Russian Central Executive Committee. Bulletin of the University named after O. E. Kutafin (Kutafin Moscow State Law University), 20—28, 2017 (in Russian).
19. Erlichman V. Karaul is tired! Homeland, 26—30, 2018 (in Russian).
20. Sokolov V. V. Soviet military leaders in official propaganda and public opinion of Soviet Russia — the USSR (1918—1925). Abstract of dissertation of the œndidate of historical sciences. Oryol; 2010 (in Russian).
21. Patrikeeva O. A. Constituent Assembly of Russia: search for the optimal election system (March — September 1917). In: Revolutions in domestic and world history. Saint Petersburg: Saint Petersburg University of Industrial Technologies and Design; 2017 (in Russian).
22. Puntus S. A. Historical experience and the current state of electoral qualifications in Russia and abroad (comparative legal characteristics). In: Problems of the sciences of the theory and history of state and law. Krasnoyarsk: IPK SFU; 2008 (in Russian).
© Astafichev P. A., 2021
Астафичев Павел Александрович,
профессор кафедры конституционного и международного права Санкт-Петербургского университета МВД России,
доктор юридических наук, профессор
Astafichev Pavel Alexandrovich,
professor at the department of constitutional and international law
of Saint Petersburg University of the Ministry
of the Interior of Russia,
doctor of juridical sciences, professor
* * *
