CC BY
48
В современной России, конечно же, трудно усомниться в значимости таких категорий, как «правовая система стабильного периода» и «правовая система переходного типа». Ясно, что ситуация рубежа ХХ-ХХ1 вв. ставит перед исследователями сложную проблему выявления сущностных характеристик переходных правовых систем, отличающих их от национальных правовых систем относительно стабильного развития государства и общества, тем более что такая исследовательская программа имеет выходы на решение иных, смежных, вопросов эволюции политико-правового пространства конкретного народа в конкретную историческую эпоху.
В.В. Сорокин пишет: «В общетеоретическом исследовании проблем переходности нельзя игнорировать принципиальные положения о том, что правовая система в стабильный период неадекватна правовой системе в условиях перехода. На переходном этапе развития общества право, правосознание и прочие компоненты правовой системы продолжают существовать, но это уже не те феномены, которые уже существовали прежде, и функционируют они в качественно иной обстановке» [1, с. 176].
Такого рода понимание переходной правовой системы, естественно, предполагает, что все имеющие правовое оформление политические институты в переходный период получают иное смысловое и функциональное наполнение, трансформируются и, скорее всего, искажаются относительно их прежнего существования и развития.
Однако типология государства в рамках самых различных подходов и концепций, конечно, включает в себя и представления о переходных правовых системах. И в отечественной, и в зарубежной литературе наряду с рассмотрением проблем, касающихся традиционных типов государства, определенное внимание уделяется проблемам типизации права и, соответственно, специфики переходной правовой системы.
Например, М.Н. Марченко отмечает, что «терминологически эти государства и правовые системы обозначаются по-разному, а именно как "переходные государства и правовые системы", "переходные состояния государств и правовых систем" и т.п.; но суть вопроса от этого не меняется» [2, с. 106]. Переходные состояния государств - это явления, общие для всех стран и политических систем. Они имеют место на протяжении всей истории развития государства и права. Конкретное же выражение «переходное состояние государственности» находит в период так называемого межтипового развития права и институтов публичной власти.
При этом не имеет принципиального значения то обстоятельство, что типология политической и правовой систем может проводиться или проводится как на формационной основе, так и на цивилизационной. Межтиповое, или переходное, состояние национальных политико-правовых институтов как объективно существующее явление сохраняется и вполне отчетливо обнаруживается в практике государственного строительства или юридической деятельности в любом случае, не зависимо от формационной или цивилизационной привязки и принятых в той или иной научно-теоретической традиции названий.
Например, В.И. Ленин (в рамках концепции «диктатуры пролетариата») достаточно подробно останавливался на концепции переходного государства и права в контексте формационных взглядов, отмечая, что некоторые государства все же не вписываются в рамки какой-либо формации и опираются на разнотипные производственные отношения. В дальнейшем подобные государства неизбежно примыкают к определенному историческому типу. На переходном же этапе экономической основой данных государств являются различные модели многоукладной экономики.
Согласно сложившимся в специальной литературе представлениям под переходным типом (видом, состоянием) государства и права подразумевается не процесс их развития вообще или их постоянное «переходное» состояние как таковое, а лишь определенное межтиповое состояние, возникающее у государства и права при переходе их от одного типа к другому.
Например, незадолго до своего избрания президентом страны В.В. Путин утверждал, что Россия уже нашла свой путь - «это путь демократического развития» [3, с. 155], у него, несомненно, были для этого необходимые основания. Тем не менее ясно, что постсоветским элитам еще предстоит сделать свой выбор в решении многих кардинальных вопросов дальнейшего формирования и развития демократических политических и правовых институтов, адекватных национальным
интересам, особой (цивилизационной, этноментальной, правокультурной) логике отечественного государственного строительства.
В этом плане вряд ли можно обойти особенности переходного состояния российской правовой системы, в рамках которой и должны быть легализованы все проводимые изменения, в том числе и прежде всего - изменения системы институтов государственной власти. В связи с этим обратим внимание на то важное обстоятельство, что совершенная во многих отношениях правовая система должна обладать иммунно-адаптационными свойствами и способностью целесообразно реагировать на различные изменения в политической и социальной сферах.
Представитель социологической юриспруденции Р. Паунд писал: «Назначение кодексов состоит не только в фиксировании в авторитарной форме итогов прошлого развития права, а в значительно большей степени в том, чтобы дать юристу и суду основу для введения новых норм» [4, р. 176].
Кроме этого в переходный период следует иметь в виду, что «поскольку правовая система, в отличие от живых организмов, является менее замкнутой и самодостаточной системой, то ее саморазвитие можно запрограммировать на уровне Основного закона общества с той целью, чтобы она из, так сказать, "ниппельной" и закрытой системы превратилась бы в открытую и самосовершенствующуюся систему» [5, с. 598]. Это весьма важная для нашего рассуждения (хотя и не бесспорная) идея, тем более что именно с изменения текста конституции и начинаются те самые государственно-правовые перемены, которые и определяют содержание переходного периода: идет весьма сложный и часто длительный процесс создания в соответствии с буквой и духом новой Конституции институтов, властных и правовых отношений, нормативных актов и т.п.
Причем практика показывает, что реформаторы стремятся создать такую Конституцию, которая, по их мнению, должна либо «забегать куда-то вперед», либо вообще «претендует» на «иное общество», социум, существенно отличающийся от того, каким он сформировался веками, что и приводит потом к суждениям типа «вопрос о том, как подтянуть это правосознание (российского общества. - А.Ш.) до уровня нашей Конституции... представляется мне суперсложным» [6, с. 62-63].
В этом плане, конечно же, не случайно в настоящее время порожденное эпохой шоковых «либеральных» реформ 90-х (в том числе и в конституционно-правовой сфере) отчуждение общества и государства как центрального института политической системы сохраняется, давая о себе знать в ходе тех или иных социально-политических процессов и явлений. Традиция русской политической жизни - «власть никогда не знала своего общества» - осталась незыблемой.
С помощью многих либеральных идей в настоящее время стали не только активно оправдывать в России и других бывших социалистических государствах существующие, порою разрушительно сказывающиеся на экономической, социальной и государственной структурах отношения, но и стимулировать возникновение новых, аналогичных по своему характеру общественных отношений.
Однако политическая и юридическая функции переходного периода в том и состоят, что в нем должна вырабатываться и институционализироваться такая система властеотношений, при которой не граждане приспосабливаются к намерениям чиновников от политики, а политики, если они хотят сохранить себя в качестве таковых, соотносят свои программные заявления и конкретные действия с волеизъявлением граждан, что и является основой сохранения легитимности институтов публичной власти.
В данном контексте совершенно ясно, что важнейшая проблема переходной государственности -это политическая ротация власти и трансформация юридических механизмов ее передачи -постепенно оформляется в систему конституционных норм, демократических институтов и процедур.
Представляет безусловный интерес и сравнительный анализ стадий перехода с точки зрения соотношения правовых и политических традиций и инноваций. Именно в этом ключе многие авторы рассматривают проблему стадиальности российского права и государства 90-х гг. Причем стадии перехода могут быть выделены по различным классификационным основаниям [7, с. 85].
С институциональной же точки зрения, важнейшим критерием стадиальности является эволюция (трансформация) института главы государства.
В отношении же российской государственно-правовой «ситуации» последних трех десятилетий следует выделить несколько моментов.
1. Конституция СССР не закрепляла институт главы государства в его персонифицированном виде. В ней закреплялось, что «Высшим органом государственной власти СССР является Верховный Совет СССР» (ст. 108) и «Президиум Верховного Совета СССР избирается из числа депутатов в составе Председателя Президиума Верховного Совета, Первого заместителя...» (ст. 120). В этом плане на общесоюзном уровне в явном виде институт главы государства отсутствовал, хотя, следуя логике Основного закона СССР, таковым являлся Председатель Президиума Верховного Совета СССР, но это, как известно, только де-юре (такая же картина была, естественно, и в РСФСР, где номинальным главой государства был коллегиальный орган - Президиум Верховного Совета РСФСР). Реально же эти функции выполнял Генеральный секретарь КПСС.
2. В проекте Конституции РФ, подготовленном Конституционной комиссией РФ в 1990 г., уже получили отражение тенденции персонификации института главы государства как следствие установления единоличного президентства на союзном уровне. Однако в этом (так и не принятом) проекте Президент РФ объявляется «высшим должностным лицом Российской Федерации. Он возглавляет исполнительную власть и представляет Российскую Федерацию во внутренних и внешних отношениях» (ст. 92). Главой государства Президент РФ на конституционном уровне обозначен не был, но соответствующий правовой механизм был уже запущен. Несмотря на то, что «в огромной, многонациональной и мультикультурной России единоличный глава государства с доминирующими конституционными полномочиями не может быть стабилизатором и гарантом национальной государственности» [8, с. 384].
В свете сказанного очевидно, что процесс трансформации института президентства как франко-американского образования на постсоветском политико-правовом пространстве неизбежен. Вопрос только лишь в формах и результатах такого рода изменений. В целом же, к основным факторам, обусловливающим эти «метаморфозы», следует отнести:
1) быстрое, механическое и некритическое заимствование этого института, функционирующего в странах с принципиально иными государственно-правовыми и социокультурными традициями;
2) неизбежный отход от классического понимания статуса президента, его места и роли в государстве, а также его основных функций («синдром Туркмен-баши»);
3) разочарование большинства населения России и иных государств СНГ в результатах демократического реформирования, проводимого президентами (возникновение олигархизма, феномена «Семьи» и др.).
В отношении России процессы становления института президентства и, соответственно, его трансформации имеют многоуровневую структуру:
1) на институционально-нормативном уровне происходит законодательное оформление президентской власти, механизма ее передачи (формируется конституционно-правовая основа и др.);
2) государственно-правовой уровень связан с выполнением Президентом РФ своих основных функций: гаранта Конституции РФ, прав и свобод человека и гражданина, охраны суверенитета Российской Федерации, ее независимости и государственной целостности;
3) на ценностно-культурном уровне формируется механизм аксиологического закрепления значимости института президентства в правосознании граждан, связанный с осознанием его значимости в российском этноправовом и этнополитическом пространстве, создавшимся образом и президента, и президентской власти*.
Именно скрупулезный анализ каждого из отмеченных выше аспектов существования и функционирования института президентства позволит выявить его специфику в конкретном государстве, в определенное историческое время.
Стоит, например, отметить, что первый Президент РФ совершенно «не вписался» в рамки традиционной правовой и политической культуры, построенной на принципах мультисистемности, этноправового плюрализма, политической толерантности. Он так и не стал Президентом всех россиян, гарантирующим их права; живая связь между «Первым Номером» в государстве и народом (ранее поддерживаемая царской, имперской и коммунистической идеологиями) была нарушена, более того, последний, вообще, превратился в «электорат и налогоплательщиков», по сути, средство для решения личных целей весьма «узкой» по своему составу постсоветской элиты. Отличающаяся же объективной для 90-х гг. пробельностью и рядом иных (свойственных переходному типу) негативных
качеств отечественная правовая система не смогла выполнить в полной мере свои охранительно-регулятивные функции, тем более в рамках властных отношений.
Поэтому не случайно и то, что текст Основного закона писался «под.», а основная задача его состояла в укреплении позиций Президента РФ и, соответственно, его окружения, проводимого курса, результаты которого (особенно политику приватизации) Российское государство «переживает» до сих пор.
Как тут не вспомнить предыдущие периоды истории отечественного права и государства. Например, историю «Соборного Уложения 1649 г. ... хрестоматийного образца соединения нравственного начала с политическим, закона с обычаем.», являющегося образцом того, как «верховной властью должен разрабатываться законодательный акт. Показательно и то, что Соборное Уложение возникает не вдруг, но ему предшествует длительная и кропотливая работа по совершенствованию законодательства.» [9, с. 113]. Вряд ли это же можно сказать о процедуре приема российской Конституции постсоветского периода.
