CC BY
52
ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
УДК 340.12 ББК 67.404
© 2017 г. А. Я. Рыженков,
профессор кафедры гражданского права и процесса Калмыцкого государственного университета, доктор юридических наук, профессор. E-mail: [email protected]
индивидуализм и патернализм в гражданском законодательстве
Статья посвящена осмыслению индивидуалистических и патерналистских принципов в современном гражданском законодательстве России. Выделяются и характеризуются основные идеи индивидуалистической концепции гражданского права как выражения свободы и автономии личности, включая имущественную самостоятельность как свойство гражданско-правовых отношений, а также элементы патернализма в гражданско-правовом регулировании. Делается вывод о том, что взаимодействие индивидуалистических и патерналистских начал в гражданском праве носит объективно неизбежный характер.
Ключевые слова: право, власть, автономия, самостоятельность, имущество, индивидуализм, патернализм.
A. Ya. Ryzhenkov - Professor, Department of Civil Law and Process Kalmyk State University, Doctor of Law,
Professor.
INDIVIDUALISM AND PATERNALISM IN THE CIVIL LAW
The article is devoted to understanding the individualistic and paternalistic principles in the contemporary civil law of Russia. The main ideas of the individualistic concept of civil law as the expression offreedom and autonomy are identified and described, including economic autonomy as a property of civil relations. The conclusion is that the interaction between the individualistic and paternalistic began in the civil law is objectively inevitable.
Key words: law, power, autonomy, independence, property, individualism, paternalism.
Гражданское право, гражданское законодательство, гражданское правоотношение - все эти термины имеют единый корень с такими выражениями, как, например, «гражданский долг» или «гражданская активность». Даже если объяснять данное сходство тем, что в случае с гражданским законодательством речь идет о регулировании отношений между гражданами, так или иначе, сохраняется дополнительный оттенок смысла: граждане - это не только автономные личности, но (и прежде всего) члены одного и того же политического союза, участники общей публично-властной организации. Не случайно в философии И. Канта «гражданским» правом именуется не то же самое, что «частное» право, а скорее то, что мы назвали бы правом публичным (деление права, по Канту, «должно быть делением на естественное право и гражданское; первое из них носит название частного права, второе - публичного») [5, с. 152]. Примерно на это же обстоятельство обращал внимание и В. С. Нерсесянц: ««гражданское пра-
во» - это тоже не права граждан (не область политических прав), а сфера отношений частного права и частных лиц» [6, с. 110].
В определении предмета гражданского права имеется элемент государственного произвола, например решение законодателя урегулировать гражданским кодексом именно эти, а не иные вопросы, но неизбежно присутствует и объективно складывающаяся традиция. При этом остается открытым вопрос о том, обладает ли гражданское право какой-то неизменной и постоянной сущностью, или же, как полагал, в частности, Л. Дюги, такой сущности вовсе нет, а имеет место только непрерывная череда исторических форм, различных и по своему содержанию, и по своим основаниям [4, с. 11].
Действующее российское гражданское законодательство носит в высокой степени тео-ретизированный характер; первые разделы Гражданского кодекса Российской Федерации содержат ряд абстрактных положений, отражающих представления его авторов о пред-
мете и природе гражданского права и позволяющих строить гипотезы об их философских основаниях.
Разумеется, законодательством вовсе не исчерпывается вся область бытия гражданского права, включающая в себя и доктри-нальное мышление, и судебное правоприменение, и договорную практику. Вместе с тем и законы государства в силу своей концепту-альности и официального авторитета являются, хотя и не полным, но вполне репрезентативным отображением состояния гражданско-правовой реальности.
Какие же именно философские идеи можно обнаружить в законодательных установлениях, описывающих предмет правового регулирования? Поскольку этим предметом, как правило, считаются общественные отношения, то соответствующий официальный текст подлежит анализу прежде всего с социально-философской и антропологической точек зрения, то есть в отношении общих представлений о природе человека и об устройстве общества.
Действующая редакция п. 1 ст. 2 Гражданского кодекса РФ, посвященного предмету гражданского законодательства, гласит: «Гражданское законодательство определяет правовое положение участников гражданского оборота, основания возникновения и порядок осуществления права собственности и других вещных прав, прав на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальных прав), регулирует отношения, связанные с участием в корпоративных организациях или с управлением ими (корпоративные отношения), договорные и иные обязательства, а также другие имущественные и личные неимущественные отношения, основанные на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности участников» [14]. Текст построен по принципу перечисления; на первый взгляд может показаться, что какой-либо объединяющий признак у этих сфер регулирования отсутствует. Вместе с тем заявка на это интегрирующее свойство содержится в самом конце пункта: поскольку казуистическая техника перечисления, очевидно, не позволяет полностью раскрыть искомый предмет регулирования, законодатель в итоге вынужден от нее отказаться и перейти к попыткам обобщения. В качестве объединяющих критериев для «других имущест-
венных и личных неимущественных отношений», составляющих предмет гражданского законодательства, указаны три черты: равенство, автономия воли и имущественная самостоятельность.
Уже здесь при внимательном наблюдении отмечается одно странное расхождение следующего характера. Такой признак, как имущественная самостоятельность, разумеется, предполагает как минимум наличие имущества. Однако из предшествующего текста видно, что имущественными отношениями предмет гражданского законодательства не ограничивается - к нему отнесены и отношения неимущественные. Таким образом, из буквального толкования данной формулировки следовал бы парадоксальный вывод о том, что в сфере гражданского права существует такое явление, как «неимущественные отношения, основанные на имущественной самостоятельности».
Если продолжать эту гипотетическую буквальную трактовку, то пришлось бы сделать и еще один вывод: лицо, полностью лишенное имущества, вообще не является субъектом гражданского права, а личные неимущественные отношения, в которых такое лицо участвует, соответственно, не относятся к предмету регулирования гражданского законодательства.
Что касается самостоятельности, то в данном контексте она, вероятно, должна означать способность лица принимать собственные, не зависящие ни от кого решения по поводу своего имущества. Однако и этот признак вовсе не имеет универсального значения, что легко подтвердить примерами из Гражданского кодекса РФ.
В частности, не удается обнаружить наличия какой-либо имущественной самостоятельности у такого субъекта гражданских правоотношений, как малолетний ребенок в возрасте до шести лет, поскольку по смыслу ст. 28 Гражданского кодекса РФ он не располагает никакими возможностями для совершения сделок со своим имуществом, и эту функцию вместо него осуществляют совершенно другие лица. Учреждение и казенное предприятие, за которыми имущество закреплено на праве оперативного управления, распоряжаются данным имуществом только с согласия -его собственника, владеют и пользуются им только в соответствии с целями своей деятельности, причем собственник вправе изъ-
ять такое имущество (ст. 296 ГК РФ). Участники совместной собственности владеют и пользуются ею сообща, а распоряжение возможно только по их общему согласию (пп.1-2 ст. 253 ГК РФ).
Во всех приведенных случаях признак имущественной самостоятельности не фиксируется по разным причинам: в первом случае - из-за того, что субъект полностью лишен юридических возможностей; во втором - потому, что в своих действиях самостоятелен только собственник, а носитель права оперативного управления от него зависит; наконец, в третьем случае происходит своеобразный симбиоз субъектов права, вследствие которого никто из них не самостоятелен по отношению к остальным.
Таким образом, идея имущественной самостоятельности как якобы общего признака для всех гражданско-правовых отношений проверкой не подтверждается. Пусть даже в большинстве случаев он и присутствует, наличие хотя бы нескольких исключений уже свидетельствует о том, что реальной объяснительной силы он не имеет.
Имущественная самостоятельность, разумеется, представляет собой не реально существующий факт, а только юридическую конструкцию. Но даже в этом качестве она не является свойством ни самого гражданско-правового отношения, ни даже его законодательного описания. Имущественная самостоятельность указывает скорее на идеальный образ человека, лежащий в основе господствующей модели гражданского права и подвергнутый критике еще в солидаристской теории Л. Дюги за «изоляционизм», который противоречит реальности общественной жизни: «Человек изолированный и независимый - чистейшая фикция: он никогда не существовал. Человек - существо общественное; он не может жить без общества, он всегда жил в обществе» [4, с.17].
Этот антропологический идеал постепенно раскрывается в различных статьях первого раздела Гражданского кодекса РФ. Человек, соответствующий ему, действует строго эгоистически - исключительно по своей воле и в своих интересах. Он способен к самоопределению через определение условий договора (п. 2 ст. 1). В социальном аспекте человек обладает имуществом, а в психологическом -автономией воли и самостоятельностью (п. 1 ст. 2). Ему свойственна разумность (или,
по крайней мере, к нему можно предъявить такое требование) (ч. 2 ст. 6). Наконец, ведет себя добросовестно, что предполагается по умолчанию (п. 5 ст. 10).
Независимость как отличительное свойство субъекта гражданского права подкрепляется также принципами беспрепятственного осуществления гражданских прав и недопустимости вмешательства в частные дела (п. 1 ст. 1 ГК РФ), а также еще раз с особой настойчивостью подчеркнута в п. 3 ст. 2 ГК РФ, где указывается, что отношения, построенные на административном или ином властном подчинении, гражданским законодательством не регулируются.
Поскольку набор значимых характеристик для всех субъектов гражданского права является одинаковым и различия между ними несущественны, логическим следствием этого является признание их равенства (п. 1 ст. 1 ГК РФ).
Однако наряду с этим вполне последовательным и целостным описанием в других фрагментах того же текста обнаруживаются и совсем иные, зачастую совершенно противоположные идеи.
В классическом труде И. А. Покровского «Основные проблемы гражданского права» глава, посвященная философским предпосылкам гражданского права, носит характерный заголовок «Проблема личности и государства» [7, с. 77]. Казалось бы, какое отношение к существу гражданского права имеет такой социальный институт, как государство? В гражданских правоотношениях государство вообще не способно реализовать себя в своем главном качестве, как носитель суверенной власти; оно допущено в эту сферу лишь как рядовой, равноправный участник (п. 1 ст. 2 ГК РФ). И вместе с тем приходится признать, что именно такой подход к философской проблематике гражданского права наиболее обоснован.
Возвращаясь к образу автономного индивида, преследующего собственные интересы, можно поставить следующий вопрос: если он действует на основе самоопределения, то почему его положение определяется не им самим, а кем-то еще? Ведь п. 1 ст. 2 ГК РФ начинается именно с этих слов: «Гражданское законодательство определяет правовое положение участников гражданского оборота...».
Аналогичный смысл имеет выражение: «Гражданское законодательство. регулиру-
ет отношения, связанные с участием в корпоративных организациях или с управлением ими (корпоративные отношения), договорные и иные обязательства...». Хотя права и обязанности по договору в соответствии с п. 2 ст. 1 ГК РФ свободно устанавливаются самими его участниками, «регулирование» означает вмешательство извне, воздействие субъекта, наделенного властью.
Сама формулировка п. 2 ст. 1, кстати, вызвала следующее замечание со стороны В. А. Белова: «Некорректно говорить о том, что гражданское право регулирует обязательства, поскольку обязательства - это не что иное, как правоотношения, то есть общественные отношения, уже урегулированные гражданским правом, - для чего бы могло потребоваться регулировать их еще раз?» [2, с. 53]. Именно о двойном регулировании эта неуклюжая законодательная формулировка и свидетельствует: условия обязательства, устанавливаемые его непосредственными участниками, становятся еще и объектом дополнительного контроля.
При этом применяемые в тексте кодекса обороты «законодательство определяет», «законодательство регулирует» и тому подобные являются не более чем эвфемизмами; само собой разумеется, что закон не может выступать субъектом регулирования, а выступает лишь его формой, за которой скрывается фигура государства.
Итак, возникает второй образ, характерный для гражданского права в неменьшей степени, чем фигура автономного индивида:
- человек, чье социальное положение и поведение регулируются и определяются кем-то другим (п. 1 ст. 2 ГК РФ);
- человек, нуждающийся в защите (принцип судебной защиты гражданских прав, закрепленный в п. 1 ст. 1 ГК РФ, ст. 11, 12 ГК РФ);
- человек, чьи права ограничиваются исходя из различных общественных и государственных интересов (пп. 3, 5 ст. 1 ГК РФ).
Патерналистская модель (то есть основанная на власти и покровительстве) помимо самых общих положений гражданского законодательства присутствует также в ряде его конкретных институтов. Примерами этого являются:
- институты недееспособности и ограниченной дееспособности, в рамках которых решение о судьбе человека зависит от воли государственного органа - суда (ст. 29, 30 ГК РФ);
- институты опеки и попечительства, предполагающие, что гражданские права лица, включая распоряжение его доходами и т. п., полностью или частично реализуются другими субъектами (ст. 31-41 ГК РФ);
- институты государственной регистрации прав на недвижимое имущество, а также государственной регистрации юридических лиц, в силу которых решение органа власти является обязательным условием возникновения прав на имущество или вообще правосубъектности лица (ст. 8.1, 49, 51 ГК РФ) и т. п.
Общей чертой для всех этих и многих других случаев служит полная или частичная зависимость субъектов гражданского права, невозможность самостоятельно действовать помимо воли другого лица. Не случайно приведенный ранее п. 3 ст. 2 ГК РФ, в соответствии с которым гражданское законодательство не применяется к отношениям, основанным на властном подчинении, и снабжен привычной оговоркой: «если иное не предусмотрено законодательством».
Далее, именно к патерналистскому аспекту гражданского права можно отнести такой прямо не закрепленный законом, но часто выделяемый на доктринальном и практическом уровнях принцип, как защита слабой стороны правоотношения. Как отмечает, например, Е. В. Вавилин, «слабой стороной в договорном обязательстве выступает участник, обладающий изначально меньшей ресурсной, экономической базой, статусными возможностями по отношению к своему контрагенту» [3, с. 556]. Однако для классической индивидуалистической теории гражданского права этот принцип является полным нонсенсом, поскольку с точки зрения формального равенства никаких сильных или слабых участников в правоотношении существовать не может. Вместе с тем в сфере гражданского права принцип защиты слабой стороны имеет вполне официальное значение, поскольку он вытекает из правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации, например: «...гражданин как экономически слабая сторона в этих правоотношениях нуждается в особой защите своих прав, что влечет необходимость в соответствующем правовом ограничении свободы договора и для другой стороны, то есть для банков» (п. 4 мотивировочной части постановления Конституционного Суда РФ от 23 февраля 1999 года № 4-П «По делу о проверке конституционно-
сти положения части второй статьи 29 Федерального закона от 3 февраля 1996 года "О банках и банковской деятельности" в связи с жалобами граждан О. Ю. Веселяшкиной, А. Ю. Веселяшкина и Н. П. Лазаренко») [8].
Исходя из деления субъектов гражданского права на сильных и слабых, а также из таких явно патерналистских тенденций в современном гражданском праве, как регулирование, защита, регистрация, опека, патронаж и т. п., нам уже доводилось ранее отмечать, что гражданско-правовой принцип равенства соседствует с иерархичностью, при которой один из участников гражданского правоотношении имеет явно привилегированное положение по сравнению с другими или применяет к ним свои властные полномочия [9, с. 52-55; 10].
Такая мировоззренческая двойственность гражданского законодательства может оцениваться по-разному. Например, с точки зрения солидаристской теории, отрицающей индивидуалистическую направленность гражданского права, элементы власти и подчинения в этой сфере не только приемлемы, но и требуют расширения (например, путем запрета неиспользования движимого имущества, необработки земельных участков и т. п.) [4, с. 89-90]. Еще более радикальна в этом отношении советская марксистская теория, особенно 20-х годов ХХ века, в соответствии с которой гражданское право вообще представляет собой не более чем форму государственной организации экономики на основе принципа плановости, а элементы индивидуализма и свободы если и сохраняются, то носят лишь характер временного компромисса с буржуазным правом [12, с. 69-71].
Согласно противоположной точке зрения, именно власть и подчинение в гражданском праве выступают чужеродными явлениями, которые могут допускаться лишь вынужденно и требуют минимизации. Так, по мнению В. С. Нерсесянца, «право собственности и право вообще (с его принципом формального равенства и свободы) имеют смысл лишь там, где имеется, признается и действует индивидуально-человеческое начало и измерение в общественной жизни людей, где, следовательно, отдельный человек, индивид как таковой признается в качестве независимого и самостоятельного лица - субъекта собственности и права, то есть экономически и юри-
дически свободной личности» [6, с. 131]. Исходя из этой же установки с ее открыто негативным отношением к патернализму дает критические оценки Гражданского кодекса РФ Д. И. Степанов: «. сначала нужно постулировать принцип свободы способного к самоопределению субъекта и лишь потом предельно осторожно допускать те или иные отступления от этого принципа, имея в виду политико-правовые соображения. К сожалению, мы до последнего времени двигались иначе: от преимущественно несвободы, недозволенности, неразрешенности (пусть и открывая то тут, то там отдельные "форточки", чтобы впустить ветер свободного самоопределения), а в итоге пришли к тому, что до настоящего времени в российском гражданском праве так и не создано полноценной гражданско-правовой среды, то есть того самого частного права, где главенствуют свобода и самоопределение частного лица» [11, с. 97].
Однако практика показывает, что, напротив, индивидуалистические и патерналистские установления в цивилистике объективно присутствуют и взаимодействуют всегда, и это отражено в самом наименовании - «гражданское право», поскольку гражданин является не только самостоятельной и автономной личностью, но еще и участником публично-политического союза, обязанным подчиняться его власти.
Поэтому вполне объяснимо, что сторонники индивидуалистического подхода индивиду в контексте частноправовой идеологии придают то качество, которое обычно признается только за государством, а именно «суверенность»: «Свобода в области частного права - это полная и суверенная самостоятельность отдельного лица, выраженная в его автономном и защищенном статусе субъекта права и в обладании им защищенными субъективными правами (право собственности, право вступать в любые договоры, право на неимущественные блага и т. д.)» [1, с. 351]. Однако едва ли возможно, чтобы двое или более носителей суверенности спокойно уживались в одном пространстве. Во избежание борьбы между ними неизбежен поиск компромиссов, отражением чего, далеко не всегда удачным, и является современное состояние гражданского законодательства.
Литература
1. Алексеев С. С. Частное право: научно-публицистический очерк // Собр. соч.: в 10 т. Т. 7: Философия права и теория права. М., 2010.
2. Белов В. А. Гражданское право. Т. 1: Общая часть. Введение в гражданское право. М., 2016.
3. Вавилин Е. В. Принципы гражданского права // Принципы российского права: общетеоретический и отраслевой аспекты / под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. Саратов, 2010.
4. Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона. М., 1919.
5. Кант И. Метафизика нравов // Соч.: в 6 т. М., 1965. Т. 4, ч. 2.
6. Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1999.
7. Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998.
8. «По делу о проверке конституционности положения части второй статьи 29 Федерального закона от 3 февраля 1996 года "О банках и банковской деятельности" в связи с жалобами граждан О. Ю. Веселяшкиной, А. Ю. Весе-ляшкина и Н. П. Лазаренко»: постановление Конституционного Суда Рос. Федерации от 23 февр. 1999 г. № 4-П // Собр. законодательства Рос. Федерации. 1999. №10. Ст. 1254.
9. Рыженков А. Я. Основные начала (принципы) российского гражданского законодательства и смежных отраслей права. М., 2015.
10. Рыженков А. Я. Равенство и иерархия в гражданском праве // Совр. право. 2012. № 9.
11. Степанов Д. И. Проект Гражданского кодекса: от патернализма по-советски к истинному частному праву // Закон. 2012. № 5.
12. Стучка П. И. Курс советского гражданского права. Ч. 1: Введение в теорию гражданского права. М., 1928.
13. О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации: Федер. закон Рос. Федерации от 30 дек. 2012 г. № 302-ФЗ // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2012. № 53 (ч. I). Ст. 7627.
14. Гражданский кодекс Российской Федерации от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ. Ч. 1 // Собр. законодательства Рос. Федерации. 1994. № 32. Ст. 3301.
Bibliography
1. Alekseev S. S. Private law: Scientific publi-cistic essay // Collected works: in 10 vol. Vol. 7: Philosophy of law and theory of law. Moscow, 2010.
2. Belov V. A. Civil law. Vol. 1: General part. Introduction to civil law. Moscow, 2016.
3. Vavilin E. V. Principles of civil law // Principles of Russian law: general theoretical and industrial aspects / ed. by N. I. Matuzov, A. V. Malko. Saratov, 2010.
4. Dyugi L. General transformations of civil law since the Napoleonic Code. Moscow, 1919.
5. Kant I. Metaphysics of Morals // Works in six volumes. Moscow, 1965. Vol. 4, part 2.
6. Nersesyants V. S. Philosophy of law. Moscow, 1999.
7. Pokrovsky I. A. Main issues of civil law. Moscow, 1998.
8. On the Case of Constitutional Examination of the Provision of Part Two, Article 29 of the Federal Law of February 3, 1996 «On Banks and Banking Activity» in Response to Complaints from Citizens O. Yu Veselyashkina, A. Yu. Veselyashkin and N. P. Lazarenko: resolution of the Constitutional Court of the Russian Federation of February 23,
1999 № 4-P // Collection of legislative acts of the Russian Federation. 1999. № 10. Art. 1254.
9. Ryzhenkov A. Ya. Basic principles of the Russian civil legislation and related branches of law. Moscow, 2015.
10. Ryzhenkov A. Ya. Equality and hierarchy in civil law // Modern law. 2012. № 9.
11. Stepanov D. I. Draft Civil Code: from paternalism in the Soviet way to true private law // Law. 2012. № 5.
12. Stuchka P. I. The course of Soviet civil law. Part 1: Introduction to the theory of civil law. Moscow, 1928.
13. On Introduction of Amendments to Articles 1, 2, 3 and 4 of Part One of the Civil Code of the Russian Federation: Federal Law of the Russian Federatuon of December 30, 2012 № 302-FL // Collection of legislative acts of the Russian Federation. 2012. № 53 (Part I). Art. 7627.
1 4. Civil Code of the Russian Federation of November 30, 1994 № 51-FL. Part 1 // Collection of legislative acts of the Russian Federation. 1994. № 32. Art. 3301.
