CC BY
49
С.И.КАСПЕ
ИМПЕРИЯ КАК РУИНА И СТРОИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ: «NATION-BUILDING» В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
В начале ХХ1 в. российская полития, насколько можно судить и надеяться, завершила занявшую предыдущее десятилетие катастрофическую фазу своего существования — и вступила в критическую. Вопрос самого ее выживания вроде бы решен в положительном смысле — и теперь на первый план выдвигаются те проблемы, которые в условиях отчаянной борьбы за самосохранение не решаются и даже не вполне осознаются в качестве действительно актуальных вызовов. Что, собственно, выжило? Что мы знаем об этом политическом организме кроме имени и формальных признаков? Каковы его сущностные свойства? Наконец, каким будет модус и телос его дальнейшего бытия?
Действительно, в науке распространено мнение, что любое политическое сообщество нуждается не только в институциональном оформлении и достижении известного уровня функциональной эффективности, но и в онтологическом (если бы не риск чрезмерного одушевления, можно было бы сказать — экзистенциальном) самоопределении (self-definition и self-determination одновременно). Должен быть выработан (разумеется, выработан прежде всего элитами — но и санкционирован массовым сознанием) комплекс внятных представлений о природе самого сообщества, его границах, его происхождении и предназначении, ценностном и символическом фундаменте
его политической солидарности. И речь здесь идет отнюдь не о выборе той или иной политической формы, например, демократии, и тем более ее конкретных разновидностей, но о возникновении самого того содержания, которое обретает форму в результате совершения более или менее рациональных — возможно, что и демократическим способом подготовленных — действий. Именно об этом обстоятельстве писал Р.Даль: «Мы не можем решить проблему соответствующей сферы и широты авторитета демократического образования только в рамках демократической теории. Демократический процесс, сходно с принципом большинства, допускает сообразную единицу. Критерии демократического процесса предполагают правомерность (rightfulness) единицы как таковой. Если сама по себе единица не является адекватной или правомерной, а сфера и широта ее контроля неоправданны, то это демократическое образование не может стать правомерным просто посредством применения демократических процедур»1. Это впечатляющее признание одним из виднейших представителей современной демократической мысли принципиальной неполноты возможностей демократии, признание, по сути, ограничивающее сферу ее эффективности технологическими проблемами и исключающее из нее проблемы онтологические, сопровождается к тому же печальной констатацией тщетности надежд на рациональное разрешение фундаментального вопроса: как возникает и самоопределяется тот самый «народ», которому предстоит функционировать в качестве высшего источника публичной власти?
1 Даль Р. Демократия и ее критики. - М.: РОССПЭН, 2003. - С.322- 323. NB! Русский перевод книги Р.Даля, осуществленный под редакцией М.В.Ильина, во многих отношениях является образцовым. Однако некоторые смысловые нюансы приведенного отрывка, особенно важные в контексте этой статьи, предстают более выпукло в выполненном Л.А.Галкиной переводе статьи Х.Линца и А.Степана, где он также цитируется: «Мы не можем решить вопрос о правомерных масштабе и домене (domain) демократических образований, исходя из демократической теории как таковой. Как и принцип большинства, демократический процесс предполагает наличие [организационной] единицы. Критерии демократического процесса действуют при условии законности самой [организационной] единицы. Если сама единица [не воспринимается] правомерной или законной, если ее масштаб или домен не оправданы, ее нельзя узаконить посредством одних лишь демократических процедур» - Линц Х., Степан А. «Государственность», национализм и демократизация // Полит. исслед. -М., 1997. - № 5. - С.19. В первую очередь это относится к выражению «domain and scope of the democratic unit».
«В реальном мире ответ на вопрос, что создает "народ" для реализации демократического процесса, скорее всего, может быть получен в ходе политических действий и конфликтов, часто сопровождаемых насилием и принуждением»1.
Эту важнейшую мысль Р.Даля развивали и другие авторы. Так, Х.Линц и А.Степан подчеркивают, что «вопрос о легитимности государства /.../ имеет первостепенное теоретическое и политическое значение для демократии. Ведь согласие относительно государственности логически предшествует созданию демократических институ-тов»2. Заметим, что предшествует именно логически — фактическая последовательность событий может оказаться и обратной, и именно такой она оказалась в постсоветской России. Демократические институты возникли и даже в некоторой степени консолидировались (хотя не все и далеко не в полной мере3) до того, как само нынешнее государство обрело устойчивую легитимацию в глазах его граждан. Но эти институты неизбежно будут слабы и колеблемы, пока все же не совершится этот коллективный акт конституирования политического сообщества, далеко не сводящийся к принятию формальной конституции. «Законы демократии ("правила игры") могут быть продуктом консенсуса рациональных политиков, но состав и территория ("игроки" и "игровая площадка"), в рамках которых действуют эти законы, определить таким же способом невозможно. Демократия, безусловно, имеет набор стандартных категорий для определения состава игроков и игровой площадки: гражданство и границы. Но критерии, определяющие, кто именно является гражданином и где именно проходят границы, уже не удается вывести из каких-либо логических построений в рамках демократической модели»4. Следует, впрочем, оговориться, что сверхрациональность акта становления политического сообщества отнюдь не означает его мистического характера. Речь только о том, что этот акт, хотя и оплетенный много-
1 Даль Р. Демократия и ее критики. - М.: РОССПЭН, 2003. - С.325.
2 Линц Х., Степан А. «Государственность», национализм и демократизация // Политические исследования. - М., 1997. - № 5. - С.19.
3 Об этом подробнее см.: Салмин А.М. Россия после выборов: Внутриполитические императивы // Стратегия для России: Повестка дня для Президента-2000. Совет по внешней и оборонной политике. - М.: Вагриус, 2000. - С. 14- 23.
4 Нодия Г. Национализм и демократия // Пределы власти. Антология. -http://www.russ.rU/antolog/predely/4/dem1-1.htm.
численными рациональными и инструментальными соображениями и действиями политических акторов (как способствующими, так и препятствующими ему), не может быть прямо из них выведен как равнодействующая интересов. Он может быть и будет в известной и даже значительной степени управляем, но не запрограммирован, поскольку совершается не только в плоскости целерациональных стратегий, но и в пространстве ценностей — подобно тому, как скрупулезный подбор ингредиентов «формулы любви» не гарантирует совершения ее чуда.
Сегодня общепринятым термином для обозначения автономного политического сообщества, совершившего описанный акт и определившего тем самым основания собственного бытия, является слово «нация» (употребляемое здесь как строгий эквивалент понятия «nation» и в отвлечении от возникших в русском языке и многократно описанных его смысловых дериваций). Соответственно, процесс ее становления обозначается как «nation-building» — и вряд ли требует дополнительной аргументации то утверждение, что в современной России этот процесс весьма далек от завершения. Конечно, о полном и окончательном его завершении говорить нельзя даже применительно к давно сложившимся историческим нациям, и практикуемый набор идентификаторов, например, «французов», («англичан», немцев», «американцев» и т.д.) пересматривается перманентно и, как правило, нелегко. Однако в России до сих пор не произошло (и вряд ли это вообще было возможно в столь исторически ничтожные сроки) первичной стабилизации этого набора. Проблема «соотечественников» и экс-компатриотов по СССР; мягко выражаясь, неуверенность в правомерности актуальных границ и самого состава российского политического тела; сомнительность государственной символики, включая коллективные ритуалы и праздники; невнятность оценок и советского, и досоветского прошлого; сугубая туманность желаемого будущего — как в отношении уклада внутренней жизни, так и в отношении места в мире; даже отсутствие общепринятого всеми гражданами самоназвания («русские»? «россияне»?) — все это очевидные симптомы сущностной дефектности актуальной российской государственности. И столь же очевидно, что состоявшаяся политическая стабилизация не просто создает условия, но настоятельно требует преодоления этой дефектности, скорее всего, в форме
кризиса — кризиса идентификации. Иначе возврат в катастрофическую фазу неминуем.
Именно тема нации все более явным образом структурирует публичный политический процесс в России. Если в 1990-е годы такой генеральной темой являлся вопрос о должных и допустимых объемах свободы в различных ее измерениях1, то думские выборы 2003 г. ознаменовались радикальной переменой политического дискурса. В нижнюю палату парламента прошли (т.е. были признаны гражданами в качестве легитимных носителей значимых политических мнений) лишь те партии, которые оказались способны предъявить обществу пусть не детализированные, пусть легко уязвимые для критики, но, что гораздо важнее, легко распознаваемые и эмоционально нагруженные «проекты нации»2. Те же политические акторы, чьи предвыборные messages оказались нереферентны этой генеральной теме (или референтны, но слишком маргинальны, экстремальны, специфичны и т.д.), не были допущены гражданами к дальнейшему участию в процессе принятия политических решений.
Таким образом, проблематика «nation-building» становится центральной в отечественном политическом процессе. Настоящая статья призвана обратить внимание на одно серьезнейшее и при этом объективное затруднение — возможно, что и препятствие — для успешного завершения этого процесса, порожденное наличием в со-
1 Каспэ С.И., Салмин А.М. Измерения свободы: Парламентский электоральный процесс в постсоветской России // Полития. - М., 2000. - № 3. - С.5- 54.
2 Рискну предложить собственное прочтение этих проектов:
- КПРФ: «Наша Родина - СССР».
- ЛДПР: «Мы за бедных, мы за русских!» (это сегрегирующее решение вызывает, между прочим, прямые аналогии с ходом становления французской нации, в состав которой аббат Сийес включал, как известно, лишь третье сословие, тем самым выводя за пределы нации первое и второе).
- «Единая Россия» - status quo, все сидят и смотрят по телевизору Петросяна и иногда Путина. Воображенная совокупность делающих это здесь и сейчас и есть воображаемое сообщество - Единая Россия.
- «Родина» - пожалуй, наиболее сложный проект из представленных на выборах 2003 г. Добавить в status quo немного красного (см. эмблему блока); несколько прижать небедных и нерусских; после чего всем обратно усесться смотреть Петросяна и (возможно, но уже не обязательно) Путина. Похоже, что относительный электоральный успех блока и объясняется именно этой мягкой экспроприацией выигрышных фрагментов риторики наиболее серьезных его конкурентов.
ставе российской политической традиции мощного имперского компонента.
Сообщество не может возникнуть ex nihilo. Собственно, и Э.Хобсбаум, вводя понятие «изобретенной традиции» как эффективного инструмента социальной и в том числе национальной консолидации1, подразумевал наличие и даже, как правило, преобладание в ее составе элементов действительного опыта, пусть и рекомби-нированных (и фальсифицированных) в соответствии с задачами момента. «На самом деле традиции нельзя просто изобрести: они должны существовать в такой форме, чтобы их можно было распознать. Затем их нужно заново открыть и синтезировать в форме, приемлемой для современного мира»2. «Проекты наций» пишутся не на чистом листе, нации всегда создаются из того или иного предоставляемого историей материала, специфические характеристики которого более или менее благоприятствуют успеху всего предприятия — в этом смысле знаменитый вопрос Э.Геллнера «Есть ли у наций пупки?»3 требует, вопреки мнению самого автора, скорее положительного ответа.
Но именно имперский материал, может быть, менее всего пригоден к использованию в качестве сырья для производства нации. Эта неподатливость определяется тем, что по слишком многим параметрам имперские политические системы не просто отличаются от национально-государственных, но разнятся диаметрально. Нация всегда принципиально ограничена, это сообщество, возникающее в результате двойного более или менее тотализирующего действия — включения (inclusion) «своих» и исключения (exclusion) «чужих». Империя есть принципиально разомкнутая, интенционально безграничная, устремленная к совпадению с Ойкуменой структура. Нация сплочена «своими» и только своими, уникальными, партикулярными ценностями, сфокусирована на социальном обустройстве «здесь и сейчас». Империя ориентирована на универсальные, абсолютные ценности, легитимизирующие и имперскую экспансию, и самоё существование империи, и представляет собой проекцию Вечности в
1 Hobsbawm E. Introduction: Inventing traditions // The invention of tradition. -Cambridge: Cambridge univ. press, 1983. - P.1- 14.
2 Хоскинг Дж. Россия: Народ и империя. - Смоленск: Русич, 2000. - С.10.
3 Gellner E. Do nations have navels? // Nations a. nationalism. - L., 1996. - Vol.2, N 3. - P.366- 371.
социальную реальность. Нация тяготеет к культурной и политической однородности. Империя допускает широкое разнообразие культурных и политических практик и институтов, обеспечивая их лояльность и дозированное участие в исполнении имперской миссии и избегая ассимилирующих и унифицирующих действий сверх меры, обеспечивающей эту лояльность. Естественной политической рамкой нации является современное территориальное государство, которое, однако, отнюдь не является предзаданной и единственно возможной формой политической организации — оно возникло, возобладав над многочисленными альтернативными решениями1, и сегодня пребывает в состоянии кризиса, возможно, сходя с арены истории2. Между тем империя — вообще не государство stricto sensu и многие исследователи обоснованно определяют империю, не используя самого этого термина: «сложносоставное политическое сообщество, инкорпорировавшее в себя малые политические едини-цы»3; «полития, связывающая вместе различные в прошлом независимые государства либо создающая государства, ранее не существовавшие»4. Коротко говоря, нация — феномен всегда локальный и политический, в то время как империя есть инстанция универсальная и скорее метаполитическая. Некоторое завышение степени контрастности и смазывание нюансов при бинарном сравнении неизбежно, но не вовсе обесценивает эту исследовательскую стратегию.
В российской политической традиции имперский компонент не просто присутствует, но решительно преобладает5. Россия была империей значительную часть своей дореволюционной истории, приблизительно с ХУТ в. При этом, конечно, весьма важно то об-
1 Balibar E. Les frontières de la démocratie. - P.: Découverte, 1992.
2 Creveld M. van. The rise and decline of the state. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1999; Хабермас Ю. Европейское национальное государство: Его достижения и пределы: О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм. - М.: Праксис, 2002.
3 Armstrong J.A. Nations before nationalism. - Chapel Hill: Univ. of North Carolina press, 1982. - P.131.
4 Pagden A. Lords of all the world: Ideologies of empire in Spain, Britain and France, 1500- 1800. - New Haven; L.: Yale univ. press, 1995. - P.14.
5 Развернутое изложение и предлагаемого концептуального видения природы империй, и его приложения к российской (в том числе советского периода) истории см.: Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. -М.: РОССПЭН, 2001.
стоятельство, что с 60-х годов Х1Х в. и вплоть до 1917 г. многие аспекты имперской традиции подвергались довольно серьезному пересмотру, и происходившее в эти десятилетия можно квалифицировать как попытку постепенной трансформации империи в национальное государство, предпринятую под явным воздействием современных ей европейских этнополитических практик1. Однако эта попытка, во-первых, оказалась неудачной и завершилась системной катастрофой начала ХХ в.; во-вторых, порожденная и мотивированная ею (именно ею, а вовсе не собственно имперской традицией) унифицирующая и русифицирующая политика наиболее негативно оценивается исторической памятью многих российских народов — что вполне закономерно, но крайне затрудняет использование соответствующих компонентов в процессе современного «строительства нации»; в-третьих, негативные черты исторического образа России в мире имеют преимущественно то же самое происхождение.
СССР также был империей, ее чудовищной реинкарнацией, возникшей в силу квазисакрального, т.е. также интенционально вселенского характера коммунистической идеологии (по крайней мере в ее первом изводе) и отсутствия на тот момент иных, неимперских механизмов эффективной политической организации пространства Северной Евразии. При этом, что особенно важно, в обоих случаях речь идет именно о классической империи-космократии, а не об империи колониальной, радикально отличающейся от традиционной как в своем идеальном строении («у них нет цивилизующего Мирового Града, он замещен нацией-государством, концептуализуемым как метрополия»2), так и в своем реальном устроении (колонии и метрополия, а также населяющие их группы, отделены друг от друга весьма резкой институционально и нормативно оформленной гранью). Несмотря на развитые представления о высокой миссии Британской или Французской империй, эти империи все же никогда не переставали восприниматься преимущественно как инструменты обеспечения национальных интересов — т.е. интересов воздвигших их
1 Развернутое изложение и предлагаемого концептуального видения природы империй, и его приложения к российской (в том числе советского периода) истории см.: Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. -М.: РОССПЭН, 2001. - С.135-181.
2 Ильин М.В. Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. - М.: РОССПЭН, 1997. - С.249.
наций. Поэтому «вылущивание» уже существующих наций из их колониальной оболочки оказалось возможно осуществить в относительно мягком — хотя, конечно, далеко не безболезненном — режиме. Классические империи такой возможности лишены.
В этих условиях резонно задуматься о сценариях конституиро-вания российской политии. Разумеется, число групп подобных сценариев может быть очень велико, а состав весьма различен в зависимости от того, какая переменная полагается ключевой. Возможно, вышеизложенные соображения достаточно убедительно показывают, что наряду с иными факторами на эту роль вполне может претендовать судьба имперского компонента отечественной политической традиции.
Первая попытка такого рода была предпринята автором несколько лет назад1. Примечательно, что первый из логически возможных сценариев — очередное восстановление империи в собственном и буквальном смысле слова — был тогда исключен из числа сколько-нибудь реалистичных. Аргументация этой позиции не вполне утратила своей основательности; однако отказ учитывать факт сохранения в российской политической культуре выраженной тяги к ревитализации империи был, видимо, поспешным. Пожалуй, самым существенным свидетельством тому стало провозглашение в ходе парламентской кампании 2003 г. лозунга «либеральной империи», осуществленное не кем-нибудь, а А.Б.Чубайсом2, что и придает этому обстоятельству особенную значимость. Этот ход, сделанный с той стороны, откуда его вроде бы менее всего можно было ожидать (хотя, кстати, следовало бы3), как показалось вначале, резко переформатировал содержание предвыборных дискуссий, произведя в особенности сильное впечатление на тех, кто уже успел начертать слово «империя» на своих знаменах (как правило, имея весьма слабое представление о его реальном смысловом наполнении): «Неожиданно десантировавшийся на "патриотическую площадку" А.Чубайс уже
1 Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. - М.: РОССПЭН, 2001. - С.201-207.
2 Чубайс А.Б. Миссия России: Выступление в Санкт-Петербургском государственном инженерно-экономическом университете. - http://www.chubais.ru/personal/ й^/ show.cgi7250903sp.htm.
3 См.: Улюкаев А.В. Правый поворот // Полит.Ру. 30.11.1999. -http://www.polit.ru/documents/147910.html.
навел на ней такого шороху, что актуальные еще вчера представления о "патриотизме" сегодня нуждаются в экстренной ревизии», более того, «ненавистный более чем половине населения страны человек одним выступлением (отличающимся полублатной лексикой и очаровательным невежеством) сумел полностью подмять под себя наиболее яркую и перспективную часть политического спектра»1. «Шорох» и впрямь воспоследовал. Другое дело, что этот многообещающий лозунг не получил в дальнейшем никакой, даже минимальной, расшифровки, остался личной эскападой А.Б.Чубайса, его «выстрелом в глухую ночь», никак не отразившись на кампании СПС (вероятно, в том числе и поэтому СПС все же попал в число политических субъектов, промахнувшихся мимо структурирующей темы этих выборов и не прошедших в Думу).
Однако существенный интерес представляют результаты проведенного Фондом «Общественное мнение» исследования, в ходе которого выявлялась общественная реакция на формулу «либеральной империи»2. То, что 82% опрошенных вообще не решились предложить свои интерпретации этой формулы, вряд ли удивительно; удивляет скорее решительное преобладание в оставшейся части массива положительных коннотаций над отрицательными (лишь 1% полагает, что «либеральная империя» характеризуется торжеством «тотальной социальной несправедливости», и столько же респондентов считает, что «империя не может быть либеральной»). Игнорировать это сохранение в политической культуре тяги к империи как таковой (хоть бы и либеральной), тяги, способной перекрыть даже действительно неоспоримо «черную», с точки зрения большинства населения, харизму А.Б.Чубайса, было бы опрометчиво. Впрочем, подлинный смысл этого лозунга, возможно, существенно разнился с его эксплицитным выражением, но об этом позже.
Второй сценарий — эксплуатация имперской традиции как фальсифицированной оболочки жесткой этнонационалистической программы. Возможная краткосрочная эффективность этого варианта, обусловленная подтвержденной в очередной раз высокой эмоциональной привлекательностью темы империи, превращающей ее в
1 Голышев В. «Патриоты» под ударом, или Зачем Чубайсу «либеральная империя»? // Русский журнал. 08.10.2003. - http://www.russ.ru/politics/20031008-gol.html.
2 http://www.fom.ru/topics/173.html
соблазнительный механизм политической мобилизации, очевидна. Но еще более очевидна его общая контрпродуктивность - до такой степени, что дополнительная демонизация этнического национализма (например, в духе У.Альтерматта1) представляется даже избыточной.
Третий сценарий - эксплуатация имперских политических (прежде всего этнополитических) технологий при одновременном строительстве на макросоциальном уровне деэтнизированной, гражданской, демократической нации и водворении «конституционного патриотизма» a la Ю.Хабермас2. Возможно, этот «алхимический брак» империи и демократии действительно мог бы послужить более плавному продвижению России к созданию консолидированного политического сообщества3. Но сегодня приходится констатировать, что реализуется прежде всего четвертый сценарий, описанный тогда в крайне туманных выражениях: «Теперь цивилизации, оказавшись перед лицом новых угроз, вполне могут породить новые метагосудар-ственные империи. Они, безусловно, не окажутся копией старых, но такие их элементы, как формирование не связанных с конкретными этнополитическими образованиями координационных и властных структур, сохранение локальной специфики, не препятствующей интеграции вокруг общей идеи, территориальная и символическая экспансия как сверхценное предприятие и т.д., вполне могут быть воспроизведены лишь с незначительными коррективами»4. Renovatio Imperii действительно совершилось. Но это - не Российская империя. Это империя Запада, центром которой являются США, но которая к США совсем не сводится.
Число тех, кто полагает наиболее адекватной концептуальной рамкой и моделью описания современного мира модель империи,
1 Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. - М.: РГГУ, 2000.
2 Хабермас Ю. Гражданство и национальная идентичность // Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность. - М.: Academia, 1995. - С.209- 245.
3 Соответствующие упования автора отразились в: Каспэ С.И. Конструировать федерацию: Renovatio Imperii как метод социальной инженерии // Пространство власти: Исторический опыт России и вызовы современности. - М.: МОНФ, 2001. -С.24-46.
4 Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. - М.: РОССПЭН, 2001. - С.206.
множится с каждым днем. А.Стефенсон1; М.Хардт и А.Негри2; Э.Дж.Бейсевич3; Н.Фергюсон4 и др. — и приверженность этому мнению все более явно перестает восприниматься как производная от излишней учености экстравагантность. Возникает новая парадигма описания наличной политической реальности, возникает потому, что не находится убедительных ответов на простой вопрос: «Какое еще слово, если не "империя", способно описать то потрясающее нечто (awesome thing), которым стала Америка?»5. Причем речь идет не об «отдельных чертах», «неожиданных совпадениях» и «странных сближениях» — современный мир в своих наиболее существенных чертах не просто стремится к имперскому идеальному типу, но уже есть империя6.
Россия уже включена в эту империю — включена volens nolens. «В плане имперского строительства глобализация, дискуссии о которой продолжаются, на самом деле завершена — в том смысле, что не осталось географических зон или социальных процессов, которые в принципе не входили бы в сферу влияния и интересов империи (другое дело — внимание, уделяемое тем или иным территориям и событиям в конкретный момент). /.../ Все, происходящее сегодня в мире, является внутренним делом глобальной империи Запада»1. Разумеется, включение России в империю не обошлось без трений, и значительная часть их, видимо, еще впереди — но странно было бы ожидать иного, наблюдая те затруднения, которые вызывает этот процесс
1 Stephanson A. Manifest destiny: American expansion and the empire of right. -N.Y.: Hill.Wang, 1995.
2 Hardt M., Negri A. Empire. - Cambridge (Mass.); L.: Harvard univ. press, 2001. -
P.XI.
3 Bacevich A.J. American Empire: The realities and consequences of U.S. diplomacy. - Cambridge (Mass.): Harvard univ. press, 2002.
4 Ferguson N. Empire: The rise and demise of the British world order and the lessons for global power. - N.Y.: Basic Books, 2003.
5 Ignatieff M. The burden // New York times mag. - 05.01.2003. - P.22.
6 Авторская версия обоснования этого imperial vision современного мира предложена в: Каспэ С. И. Империя под ударом. Конец дебатов о политике и культуре // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. - М., 2002. - № 5. - С.69-76. Расширенный и дополненный вариант этого текста: Полития. - М., 2003. - № 1. -С.5- 18.
7 Каспэ С.И. Империя под ударом: Конец дебатов о политике и культуре // Полития. - М., 2003. - №1. - С.15.
даже у куда более естественных американских союзников, той же «старой Европы». И именно этот факт прежде всего блокирует сценарий восстановления Российской империи — хоть по Чубайсу, хоть по кому другому. Конечно, и в самом ядре империи, и тем более на ее периферии присутствует и выражается в самых разных формах, в том числе насильственных, неприятие либо отдельных проявлений имперского владычества, либо самого его как такового. Но эти вызовы — от франко-германской фронды времен войны в Ираке до китайского упорства в отстаивании собственных интересов, от бытового антиамериканизма до международного терроризма — все равно предъявляются внутри имперской парадигмы и не в состоянии всерьез поставить под сомнение ее самоё. Америка как центр империи Запада может сталкиваться с более или менее серьезными проблемами, но гораздо важнее то, что сама эта империя не имеет перед собой никаких онтологически равных ей соперников, способных выдвинуть реалистичную альтернативу имперскому мироустройству хотя бы потому, что такая альтернатива должна быть не только политической в узком смысле слова, но и ценностной, культурной, технологической, бытовой, в конце концов. Более того, нет никаких сомнений в том, что попытки выдвижения подобной альтернативы встретят упреждающее и жесткое противодействие. Для второй империи в глобальном мире места нет. Собственно, и без того вызывала бы самые серьезные сомнения возможность изыскания Россией в ее нынешнем состоянии тех ресурсов, которые могли бы быть вложены в первоначальный импульс, реанимирующий империю (не говоря уже о самом ее строительстве). Причем важнее дефицит даже не материальных ресурсов, а идеальных, ценностных, дефицит «уверенности в своей правоте», более всего необходимой для создания подлинной империи. Необходимость же конкурировать по этому параметру с современной Америкой (вероятнее всего, вплоть до прямого конфликта) переводит подобную перспективу в разряд вовсе фантастических. Кстати говоря, можно предположить, что дорогу к созданию империи Запада открыл описанный Р.Инглхартом «ценностный сдвиг»1, состоявшееся замещение «материальных» ценностей «постматериальными», в результате чего в западном мире обрели шанс
1 Inglehart R. Culture shift in advanced industrial society. - Princeton: Princeton univ. press, 1990.
получить поддержку политические стратегии, не мотивированные прямо и исключительно прагматическими соображениями и иногда даже входящие с ними в прямое противоречие (эффект, вряд ли предполагавшийся автором концепции, констатация которым «беспрецедентно высоких уровней экзистенциальной безопасности, достигнутых в современном передовом индустриальном обществе»1, выглядит после 11.09.2001г. просто издевательски). Если Россию и ждет подобный же сдвиг, то, видимо, нескоро.
Тот же самый факт существования империи Запада блокирует и второй сценарий российского «nation-building» — «псевдоимпер-ско-националистический». Мало того, что выбор этого курса незамедлительно подорвет только-только возникшую и все еще хрупкую внутреннюю этнополитическую стабильность; мало того, что он оправдает самые худшие подозрения российских соседей; он еще и будет воспринят (при активном стимулировании этого восприятия теми силами, и внутри страны, и вовне ее, у которых есть веские основания опасаться русского национализма) как открытие партизанских действий против империи Запада — со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до включения России в очередную версию «оси зла». Впрочем, от явной губительности подобного пути он не перестает быть искушением — и до тех пор, пока он им остается, сохраняется и соответствующий риск.
И тот же самый факт если и не полностью блокирует, то, по крайней мере, очень и очень проблематизирует третий сценарий — поскольку строительство полноценной нации как суверенного политического сообщества в недрах уже возникшей империи, да еще и из такого специфического строительного материала, как руины другой империи, есть дело в высшей степени затруднительное. По крайней мере, прецеденты такого рода отыскать вряд ли возможно. Стандартные технологии строительства «этнической» нации в такой ситуации неприменимы. Что же до нации «гражданской», то это все-таки скорее некая «бумажная архитектура», нежели пригодный к реализации проект, в котором прескриптивный компонент к тому же явно превалирует над аскриптивным. И даже если вслед за Р.Брубейкером отказаться от этой, действительно исчерпывающей свой эвристиче-
1 Инглхарт Р. Постмодерн: Меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полит. исслед. - М., 1997. - № 4. - С20.
ский потенциал дихотомии и заместить ее заимствованным у П.Бурдье представлением о «нации» как о политическом поле , в котором число потенциально применимых стратегий не так ограничено и уж, во всяком случае, больше двух, это не решит затруднения — поскольку вероятность развертывания этого политического поля жестко лимитирована имперской структурой.
Возможно, впрочем, что подлинный смысл проекта «империи по Чубайсу» верно прочитан некоторыми его идеологическими противниками2 и состоит совсем не в строительстве собственно Российской империи, но во включении России в состав империи глобальной в качестве ее регионального субцентра силы (альтернативой чему все равно является присутствие России в составе империи, но уже в качестве лишенной даже тени самостоятельности, полностью исключенной из процесса принятия решений и подлежащей периодическому умиротворению периферии). Логически этот сценарий возможен. Но даже готовность его принять не дает содержательного ответа на вопрос о природе самой подлежащей этому включению российской политии, не позволяет избавиться от тяжкой необходимости совершения акта онтологического самоопределения политического сообщества. Более того, отсутствие ответа на этот вопрос исключает предъявление какого бы то ни было обоснования проимперского выбора — при том, что для значительной части граждан России (вероятнее всего, для значимого большинства) он будет не то что непрост, но прямо нежелателен. И никакой маскировкой подлинных намерений отделаться не удастся.
Таким образом, сама конструкция современного мира задает крайне сложные рамочные условия обретения российской политией устойчивой идентичности и лишает уверенности в успешном решении этой задачи — что, впрочем, не делает единственным выходом капитуляцию (нет ни одной нации, процесс строительства которой был бы прост и гладок). Но если в этих условиях и возможно сконструировать нацию, то лишь в результате применения нетривиальных
1 Brubaker R. Nationalism reframed: Nationhood and the national question in the New Europe. - Cambridge; N.Y.: Cambridge univ. press, 1996; Myths and misconceptions in the study of nationalism // The state of the nation. Ernest Gellner and the theory of nationalism. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1998. - P.272- 306.
2 См.: Крупнов Ю. Что мы сделаем со страной? - http://www.kroupnov.ru/ 5/49_ 1.shtml.
решений и сверхтонких политических технологий. Что маловероятно — так, эпизод с инициированными В.В.Путиным решениями по государственной символике, который в его политической деятельности наиболее релевантен анализируемой теме, скорее разочаровывает. Вместо того, чтобы хотя бы попытаться найти содержательное решение действительно сложнейшей проблемы, было избрано решение паллиативное, сводящееся к механическому сочленению несо-членимого. Решение, отвечающее, может быть, формальной логике, но никак не логике эволюции крупных социальных организмов (и возвращение к этой проблеме, скорее всего, неминуемо).
Тем временем кризис идентификации российской политии нарастает. Вызов предъявлен и требует ответа, и нарастающее давление не может не ощущать и верховная власть, и все сколько-нибудь вменяемые политические субъекты. Можно, конечно, положиться на инерцию, на естественный ход вещей, на deus ex machina, заняться более увлекательными делами вроде пересмотра итогов приватизации или хотя бы перераспределения природной ренты — в надежде, что все как-нибудь устроится и в один прекрасный день нация возникнет сама собой. Так не бывает. История редко позволяет отмолчаться в ответ на задаваемые ей вопросы. И сурово наказывает молчунов, стирая их имена с карты мира.
