CC BY
54
О.Н. Новикова
Иммиграция в Европе и новые подходы к проблеме безопасности. (Обзор)
Концепция безопасности в Европе претерпела серьезные изменения после окончания холодной войны. Неореалистский подход к вопросам безопасности, в соответствии с которым акторами в сфере безопасности являлись исключительно государства, господствовал после Второй мировой войны в течение полувека. В большой мере именно работы, посвященные международной миграции, бросили вызов государство-центричным положениям традиционного дискурса по вопросам безопасности (5, с. 256). Постепенно европейскими правительствами и Евросоюзом было принято расширенное определение безопасности, во многом соответствовавшее идеям группы ученых, к середине 1990-х годов получивших признание в научном мире как «Копенгагенская школа изучения безопасности».
К данной школе принадлежали: Б. Бьюзан - преподаватель Лондонской школы экономики и почетный профессор Университета г. Копенгагена, О. Вевер - преподаватель Института политических наук Университета г. Копенгагена, Я. де Вилде - преподаватель Университета Врие (Амстердам), который ранее работал в Копенгагенском институте изучения проблем мира. Эти исследователи создали новые рамки для рассмотрения вопросов безопасности, которые включали ситуации, когда жизнь государства не подвергается риску непосредственно. По их мнению, после окончания холодной 18
войны расширение концепции безопасности происходило в четырех направлениях: сверху вниз - с уровня государства на уровень групп и индивидов; снизу вверх - с уровня государства на уровень транснациональных и наднациональных систем; горизонтально -от военной к другим формам безопасности, вовне - когда ответственность за соблюдение концепций безопасности переходит от государств к международным институтам, например Евросоюзу, неправительственным организациям, общественному мнению и средствам массовой информации.
Копенгагенская школа разрабатывала концепцию «общественной безопасности», в соответствии с которой безопасность общества ставится под угрозу, когда что-либо угрожает его идентичности (4). О. Вевер утверждал, что «выживание общества - это вопрос идентичности, поскольку именно так общество сообщает об экзистенциальных угрозах: если это случается, мы не можем более жить как "мы"» (цит. по: 11, с. 170). Представители Копенгагенской школы определяют общественную безопасность как способность общества сохранять свой основополагающий характер в меняющихся обстоятельствах и при наличии возможных или реальных угроз. Речь идет об устойчивости (при наличии приемлемых условий для развития) традиционных моделей языка, культуры, ассоциаций, обычаев и религиозной и национальной идентичности. В рамках концепции общественной безопасности миграцию начали рассматривать как угрозу обществу, исходя из того, что мигранты меняют идентичность принимающей страны. По мнению Дж. Хусманса, доктора философии Университета г. Лёвена (Leuven), читающего курс лекций в Открытом университете (Великобритания), безопасность включает три вещи: угрозу, объект, находящийся под угрозой, и сохранение идентичности этого объекта (цит. по: 3, с. 39). Рассмотрение миграции в рамках парадигмы безопасности получило название «секьюритизация миграции». Понятие «секьюритизация миграции» в научной литературе подразумевает в то же время, что миграция по своей природе и объективному значению не является угрозой, а становится таковой лишь тогда, когда воспринимается как угроза. А. Буонфино из Кэм-бриджского университета полагает, что в основе «секьюритизации миграции» лежит страх потерять свою идентичность (3, с. 39).
Широко распространено мнение, что опасность может исходить от индивидуумов и организаций, которые, находясь на европейской территории, не интегрированы в европейское общество. Это утверждают не только представители правых партий Европы, но и ряд либеральных ученых, например М. Вайнер из Массачусетского технологического института. Он стал рассматривать миграцию в рамках парадигмы безопасности одним из первых (12). Еще в 1993 г. он утверждал, что «сравнительно мало внимания систематического характера было уделено изучению того, каким образом международное передвижение народонаселения создает конфликты внутри государств и между ними... Изучение этого необходимо для понимания того, почему государства и их граждане часто испытывают антипатию по отношению к международной миграции даже при том, что она приносит экономическую выгоду» (цит по: 11, с. 169). Особую значимость в глазах исследователей проблем миграции стал приобретать вопрос о вовлечении иммигрантов в систему безопасности страны пребывания. Ведь раньше исходили из того, что каждый член данного общества естественным образом заинтересован в безопасности своего государства. Сегодня мы наблюдаем другую картину.
Необходимо тем не менее отметить, что отношения между миграцией и безопасностью очень сложные и не ограничиваются лишь угрозой идентичности Европы. Деятельность мигрантов нередко ассоциируется с криминалом, наркотрафиком и организованной преступностью. Хотя ряд исследователей, например Т. Фаист, работающий в департаменте социологии Центра по изучению миграции, гражданства и развития Университета г. Бифель-да (ФРГ), считают, что эта связь преувеличена (6).
Мигранты часто воспринимаются как экономическая угроза, особенно в условиях высокого уровня безработицы и замедления экономического роста. Местные жители опасаются, что приток мигрантов будет способствовать понижению заработной платы, повысит безработицу среди граждан страны, увеличит стоимость жилья и потребительских товаров. Часто считается, что мигранты являются обузой для системы социального обеспечения принимающих стран. Главная причина такого подхода - это убеждение, то иммигранты не являются частью «нас», поэтому они не должны полно-
стью пользоваться преимуществами системы социального обеспечения (10).
В глазах европейцев мигранты представляют собой политическую угрозу. Их связь с родиной может влиять на двусторонние отношения между принимающей страной и страной происхождения. Диаспора может оказывать давление на страну пребывания при проведении ею политики в отношении родины мигрантов. Но еще большую озабоченность европейцев вызывает стремление мигрантов утвердить свои позиции во властных структурах страны пребывания. Как замечает исследователь из Университета г. Гента (Бельгия) С. Земни, «классическая идея, что только граждане являются частью политического сообщества, постепенно размывается» (23, с. 237).
Поскольку общественная безопасность касается именно общества, а не государства, угрозы безопасности существуют на всех уровнях международной системы и взаимодействуют с представлениями о безопасности в различных сферах. В Европе в области миграции социальная безопасность переплетается с политической и экономической, притом нередко они приходят в столкновение. Например, экономический рост зависит от уровня миграции, который в то же время может представлять опасность для сохранения консенсуса внутри общества, особенно в тех странах, где общественное согласие и так непрочное.
М. Вайнер выделил пять категорий мигрантов, которые могут рассматриваться в качестве угрозы для страны пребывания: оппоненты режима; создающие политический риск для принимающей страны; представляющие угрозу культурной идентичности; являющиеся социальной или экономической обузой; индивиды, которые у себя на родине считаются опасными (12, с. 10-18). Дж. Хусманс выявил три типа угроз общественной безопасности со стороны миграции: возможное нарушение общественного порядка, вызов культурной идентичности и вероятная дестабилизация рынка труда (10, с. 752). П. О'Нейл (Высшие командные и штабные курсы в Шривенхэме (Великобритания) также рассматривает миграцию как угрозу общественной безопасности, подчеркивая ее отличия от угрозы государственной безопасности. Он утверждает, что общество - это социальная, культурная и психологическая структура, отличная от политического и юридического строения
государства. П. О'Нейл согласен с Б. Бьюзаном, который полагает, что общество - это социальное образование, придающее своим членам первичную идентичность (18, с. 324). Такое социальное образование - больше, чем социальная группа или сумма входящих в него членов. Оно должно обладать чувством социальной идентичности, чтобы конкурировать с территориальным государством как принципом политической организации. Примером такого социального образования является религиозная группа (например, мусульмане). Однако идентичность подвижна, и в разных странах население по-разному воспринимает угрозы ее изменения. И именно реакция населения определяет, будут ли предприняты меры обеспечения безопасности в смысле ликвидации или минимизации угрозы изменения идентичности.
Главная угроза общественной безопасности, по мнению ученых Копенгагенской школы, исходит из факта конкуренции различных идентичностей. Хотя известно, что идентичности необязательно конкурируют, они могут и дополнять друг друга. Например, можно быть одновременно и европейцем, и ирландцем, но нельзя быть одновременно христианином и мусульманином. Но даже если идентичности сосуществуют, угроза может возникнуть в том случае, когда одна из них доминирует (например, национальная идентичность француза доминирует над идентичностью мусульманина).
Становится ли миграция угрозой для безопасности, зависит от целого ряда факторов: от культурной близости мигрантов и населения принимающей стороны; от того, стала ли миграция заметной; какие каналы миграции используются, а также от результатов проводимой в прошлом миграционной политики. Когда речь идет о культурных различиях, то подразумевается степень отличия иммигрантов по расе, языку и религии от принимающего общества. При этом учитывается, сможет ли принимающая страна легко ассимилировать новую группу. По мнению Бьюзана, «угроза возрастает, когда мигранты стремятся поддерживать свою идентичность, а не адаптироваться к той, которая превалирует в принимающей стране» (цит по: 11, с. 170). Как известно, мусульмане в Европе в основном предпочитают жить диаспорами.
Мигранты становятся особенно заметными, как это происходит с мусульманами Европы, когда они концентрируются в опре-
деленном месте в определенное время и неравномерно расселены по территории страны; когда они живут замкнутыми диаспорами. Надо принять во внимание и то обстоятельство, что угрозы, исходящие от мигрантов, воспринимаются особенно остро в обстоятельствах, когда отсутствуют другие, более страшные угрозы, например существовавшая в течение длительного времени воображаемая угроза нападения со стороны СССР. Кроме того, существует определенная напряженность между экономической и общественной безопасностью, связанной с иммигрантами. Дело в том, что экономическую прибыль от труда мигрантов получает в основном бизнес-сообщество, а издержки ложатся на плечи общества в целом. Для законопослушной общественности принимающей страны действительно важно, носит ли иммиграция легальный или нелегальный характер. В восприятии коренного населения терроризм, преступность и нелегальная иммиграция сливаются в единое целое, хотя часто «нелегалы» - это все те же легально въехавшие мигранты с просроченной визой. История миграционной политики каждого отдельного государства, конечно, имеет значение при формировании отношения общества к нынешней иммиграционной волне. Если иммигранты участвовали в создании национальной идентичности и способствовали увеличению объема рынка труда, т.е., вносили большой вклад в укрепление государства, отношение к ним вполне благожелательное (США и Канада). В Европе же иммиграция всегда приносила экономическую выгоду, но она часто связывалась с социальной нестабильностью.
Основные направления противодействия угрозам безопасности, связанным с миграцией
В тех государствах, где иммиграция воспринимается как угроза безопасности, предпринимаются меры, которые можно разделить на три категории. Во-первых, это контроль за миграцией, имеющий целью предотвращение или ограничение въезда в страну. Во-вторых, это укрепление собственной национальной и европейской идентичности. В-третьих, в отношении иммигрантов-мусульман - это создание умеренного ислама европейского образца, а также институционализация исламских представительных органов и облегчение выделения места исламу в общественной сфере (это последнее положение будет развернуто ниже).
Контроль за миграцией направлен прежде всего на то, чтобы не позволить большому количеству мигрантов въехать в страну. Весьма сложно определить, становится ли определенный уровень миграции угрозой безопасности. Во многом это зависит от реакции принимающей стороны. Распространено мнение, что существует определенный количественный порог, преодолев который национальное или религиозное меньшинство (например, мусульманское) может угрожать социальной стабильности государства и способствовать росту ксенофобии. Часто считается, что при наличии большого количества лиц, имеющих вид на жительство, но не имеющих гражданства, или лиц, имеющих двойное гражданство, зарождается отношение к мигрантам как к аутсайдерам. Но в последнее время появились работы, опровергающие это заключение. Например, шведский ученый М. Херм, проанализировав ситуацию в 20 государствах Европы, пришел к выводу, что ни предполагаемая, ни реально существующая численность религиозного или национального меньшинства не влияет на отношение общества к иммигрантам ( 9 ).
Контроль за миграцией помогает также отобрать мигрантов, имеющих сходный с коренными жителями культурный контекст, в надежде, что это поможет минимизировать влияние новоприбывших на культурную идентичность принимающей страны и тем самым уменьшить угрозу ее общественной безопасности. Исследователь из Университета Сассекса (Великобритания) М. Ибрахим полагает, что использование «культурного отличия» как критерия «исключения» может быть понято как расовый дискурс, он называет это «псевдобиологическим культурализмом нового расизма» (11, с. 165). М. Ибрахим напоминает, что объединение понятий миграции и угрозы стало возможным при расширении концепции безопасности. Организации и государства, анализируя миграцию, переместили фокус рассмотрения проблемы от «защиты прав человека» к «безопасности человека».
Большое значение имеет пограничный контроль, который, однако, зависит от того, насколько эффективно данное государство контролирует свою территорию, хотя в эпоху глобализации и массового туризма «закрыть границу на замок» редко удается. Поэтому политика принимающих государств обычно направлена не столько на то, чтобы сократить общую численность иммигрантов,
сколько на то, чтобы воспрепятствовать иммиграции лиц с иным культурным прошлым или лиц, присутствие которых слишком заметно, т.е. концентрировано во времени и пространстве. Это позволяет государству создавать видимость контроля и одновременно извлекать экономическую выгоду от труда иммигрантов. М. Вайнер описывает три стратегии, которые используют государства для ограничения миграции: финансовые вложения, угрозы и вооруженная интервенция (21, с. 120). Западные страны часто ограничивают миграцию, используя такие рычаги, как предоставление помощи и средств на строительство жилья в странах происхождения, а также торговые уступки для обеспечения пограничного контроля в странах, откуда идет миграционный поток. Кроме того, они платят третьи странам за то, чтобы те согласились принять беженцев.
Произошло ли коренное изменение политики европейских стран в отношении миграции после 11 сентября 2001г. и особенно после взрывов в Мадриде и Лондоне? Нельзя согласиться с широко распространенной в общественном сознании точкой зрения, что до этих событий вопросы, связанные с миграцией, рассматривались в большинстве случаев как проблемы, а не как угрозы, которые надлежит изучать в рамках парадигмы безопасности. В первый послевоенный период миграция действительно оценивалась однозначно положительно, прежде всего как локомотив экономической реконструкции европейских экономик. Как пишет Дж. Хусманс, в это время статус иммигрантов - иностранных рабочих - не был «политически чувствительным» (10, с. 753-754). Но после нефтяного кризиса 1973-1974 гг. и в связи с ростом безработицы европейские правительства начали проводить более жесткую миграционную политику. В середине 1980-х годов произошел коренной поворот в сторону политизации миграции, когда стала активно обсуждаться проблема предоставления мигрантам статуса беженцев (10, с. 755). Надо заметить, что такая политика велась как на уровне европейских государств, так и в Евросоюзе. Известно, что построенный на принципе единогласия процесс принятия решений в Евросоюзе (это касается и проблем, связанных с миграцией) определяется государствами-членами, но, с другой стороны, законодательство и политика государств-членов сами находятся под большим влиянием Евросоюза в связи с расширением его полномочий.
В 1990-е годы проблема миграции стала обсуждаться в рамках дискурса о безопасности. До этого времени вопросами миграции занимались министерства труда или министерства по делам мигрантов принимающих стран (21, с. 91). Важнейшим шагом в направлении «секьюритизации» миграции было решение, отраженное в Едином европейском акте, - завершить создание единого внутреннего рынка к 1992 г. Ослабление внутреннего пограничного контроля повлекло за собой необходимость ужесточения режима безопасности внешних границ. Начало межправительственного сотрудничества в сфере внутренней безопасности относят к 1975 г., когда Европейским советом была создана «Группа Треви»1, первоначальная задача которой состояла в налаживании взаимопомощи в борьбе с терроризмом. В 1985 г. функции «Группы Треви» были расширены и стали включать вопросы борьбы с нелегальной иммиграцией и организованной преступностью. В 1989 г. был создана «Группа Треви-92», которая должна была обеспечить гармонизацию процессов выдачи виз и облегчение обмена информацией в отношении «нежелательных иностранцев». В октябре 1986 г. из членов «Группы Треви» была создана «Группа ad hoc по иммиграции», которая координировала деятельность стран-участниц в области предоставления убежища и в сфере иммиграционной политики. Данная группа подготовила Дублинскую конвенцию по предоставлению убежища, вводившую ограничительные правила по предоставлению убежища. Шенгенские соглашения, установив режим свободного передвижения внутри зоны, предусматривали продолжение сотрудничества в области внутренней безопасности, включали положения о сотрудничестве в сфере терроризма и нелегальной иммиграции. В 1999 г. начал функционировать Европол (European police office). Таким образом, «Группа Треви», «Группа ad hoc по иммиграции», Шенгенские соглашения и Европол создавали структуру миграционной политики Европы, где явный упор делался на безопасность. При этом проблемы терроризма, наркотиков и международной преступности рассматривались не сами по себе, а в увязке с миграционными процессами, что создавало единую зону безопасности, где политика в сфере миграции подчинена
1 Группа была названа в честь фонтана Треви, рядом с которым заседал Европейский совет в декабре 1975 г.
логике поддержания безопасности. Кроме того, происходил процесс «экстернизации» внутренних угроз безопасности, когда границы ЕС проводили линию между безопасным «внутренним» пространством и опасным «внешним».
Однако в конце 1990-х годов произошел некоторый сдвиг в сторону либерализации иммиграционной политики. Еврокомиссия призывала к тому, чтобы сделать каналы для легальной иммиграции более доступными (цит. по: 13, с. 6). Оправдывая данный новый поворот в миграционной политике, Еврокомиссия ссылалась на нехватку как квалифицированной, так и неквалифицированной рабочей силы, сокращение и старение населения Европы, растущую проблему расизма и ксенофобии в отношении мигрантов.
После террористического акта 11 сентября 2001 г., а особенно после взрывов в Мадриде и Лондоне, европейцы прервали усилия, направленные на либерализацию иммиграционной политики, и процесс секьюритизации миграции ускорился. В Великобритании, Италии, Дании и Португалии приняли новые законы против нелегальной иммиграции. Ужесточение касалось не только нелегальных иммигрантов. В рамках ЕС две предложенные директивы, касающиеся воссоединения семей и продления долгосрочного статуса пребывания граждан третьих стран, были пересмотрены, с тем чтобы дать возможность странам - членам Евросоюза запретить въезд тем мигрантам, которые, по их мнению, могут представлять угрозу для общественного порядка или в силу тех или иных причин не могут интегрироваться в европейское общество (13, с. 7). Еврокомиссия выпустила рабочий документ от 5 декабря 2001 г., который обеспечивал юридическую возможность государствам-членам отказать во въезде гражданам третьих стран по причине внутренней безопасности. В июне 2002 г. Еврокомиссией был принят план создания объединенных полицейских сил для патрулирования прибрежных зон, портов и перекрестных пунктов в целях борьбы с нелегальной иммиграцией.
Но оказалось, что этих мер недостаточно. В Европе миграцию стали связывать с терроризмом. В то же время акты терроризма за пределами Европы и Северной Америки, например в Иордании и Саудовской Аравии, никак не ассоциировались с миграцией, хотя исполнители терактов в этих странах были мигрантами. Нельзя не заметить, что была усилена борьба с нелегальной иммиграцией,
хотя все виновные в террористическом акте 11 сентября въехали в страну законным путем.
Очевидно, что альтернативой миграционному контролю и усилению борьбы с нелегальной иммиграцией может служить укрепление гражданской идентичности. Это можно осуществить путем ассимиляции, с тем чтобы иммигранты забыли свою собственную культуру, или путем интеграции. Но ассимиляция не соответствует нормам либерального общества, которое проповедует культурное разнообразие. Кроме того, в случае, если мигранты считают, что коренное население угрожает их безопасности, ассимиляция становится менее вероятной. Чувствуя враждебность, общины мигрантов сплачиваются в целях обеспечения собственной коллективной безопасности. Эффективная интеграция, по мнению большинства западных ученых, - главное средство для упрочения общей идентичности, что влечет за собой предоставление мигрантам гражданства и равных прав.
Однако возможна ли интеграция для мусульман Европы? Если и возможна, то в далекой перспективе, а пока мусульмане рассматриваются коренными жителями Европы как источник угрозы собственной безопасности.
Мусульмане в контексте «секьюритизации» миграции
Концепция «секьюритизации» миграции, разработанная Копенгагенской школой, получила особый импульс, когда европейцев охватил страх, что мигранты могут поддерживать или даже осуществлять террор. Идея столкновения цивилизаций усилила опасения европейцев в отношении мусульман. Особую угрозу в глазах европейцев представляют мусульманские политические движения, которые идентифицируются с экстремизмом. В 1980-х годах наиболее распространенным термином, употреблявшимся в отношении мусульманских политических движений, был «фундаментализм». В 1990-х годах более употребительным стал термин «исламизм». Термин «воинственный ислам» тоже использовался в то время, но носил подчиненный характер, он получил хождение лишь после 11 сентября 2001 г. После вторжения в Афганистан и Ирак в международном политическом лексиконе появился термин
«джихадизм»2. После речи Дж. Буша в 2006 г., где он назвал организаторов взрывов в Лондоне «исламофашистами», возник и был подхвачен американскими неоконсерваторами термин «исламо-фашизм» (8; 22).
Но наиболее распространенная сегодня доктрина политического ислама - это исламизм, существующий в виде идеологии, движения и формы правления. М. Мозаффари из университета г. Орхуса (Дания) прослеживает историческую эволюцию исламизма как концепции (17). В Европе этот термин стал употребляться, например, французскими авторами еще в конце XVII в. Он встречался у Вольтера и де Токвилля и соответствовал понятию «ислам». Однако в XIX и XX вв. наиболее употребительным стал термин «ислам». Этим термином пользовались А. Тойнби, М. Вебер, О. Шпенглер, С. Xантингтон, Ф. Фукуяма и др. Термин «исламизм» практически не находил широкого применения вплоть до исламской революции в Иране. Аятолла Xомейни создал первое исламистское правительство в XX в. Было очевидно, что возникла новая версия ислама, которая стала называться по-разному: исламским фундаментализмом, политическим исламом и исламским радикализмом. Впрочем, необходимо различать понятия исламского фундаментализма и исламизма. Р. Мэйнуддин из Университета Северной Каролины подчеркивает, что главная черта фундаментализма - это точное толкование мусульманских священных книг -Корана и Сунны, а основная характеристика исламизма - это борьба за получение доступа к государственной власти. «Однако было бы некорректно предположить, - пишет Р. Мэйнуддин, - что исламисты не заинтересованы в не отступающем от текста толковании Корана. Скорее исламисты хотят добиться государственной власти, с тем чтобы легитимным образом навязать буквальное толкование исламских священных книг, используя властные институты государства» (14, с. 117).
Под исламским фундаментализмом понимается идеологическое течение, призывающее к построению государства на основе исламских принципов политической жизни и экономики. Исламизм - особая форма фундаментализма в плане отношения к международному порядку. Цель исламизма - навязать глобальный то-
2 О понятии «джихад» см. в книге: Видясова М.Ф. Джихад без войны. - Т. 2, кн. 1. -М., 2007. - С. 402-410.
талитарный порядок военными средствами, глобализировать ислам. И эти идеи не могут контролироваться обычными мерами безопасности. Они требуют новых подходов к проблеме безопасности, она не может быть обеспечена чисто военными средствами.
Несмотря на тот факт, что исламизм возник в исламском мире, он сумел закрепиться в недрах исламской диаспоры в Европе, превратив этот континент в основное поле сражения. Однако необходимо осознавать, что исламизм для радикально настроенных мусульман Европы является не основой для отрицания существующего политического порядка, а формой для выражения этого отрицания. То есть для радикальной, прибегающей к террору исламской молодежи главная задача - выразить свой политический протест, а не реализовать свои религиозные убеждения. Ведь большинство мусульманских диаспор в Европе, которые в целом претерпевают процесс радикализации, не проповедуют насилие в целях подтверждения своей религиозной идентичности.
Деятельность радикальных исламских групп, таких, например, как Хизб-ут-Тахрир, доказывает политическую природу радикального исламского движения. Службы безопасности призваны бороться с подобными организациями. Другая проблема для европейских структур безопасности - деятельность некоторых европейских мечетей, например Финсбэри-парк в Лондоне и Аль-Кудс в Гамбурге, где священнослужители открыто призывали к насилию. Сложность для служб безопасности состоит в том, что даже в проповедях имамов, не поддерживающих насильственные действия, отражается радикализация мусульманских общин, когда в них осуждаются материалистические ценности западного общества и несправедливости, претерпеваемые мусульманами, в том числе в странах происхождения. Но когда службы безопасности пытаются надавить на местную мусульманскую общину и сместить таких имамов или заставить их молчать, они должны учитывать, что тем самым могут загнать радикальные группы в подполье. Не секрет, что политический истеблишмент Европы намерен заменить ныне действующих имамов теми, кто получил образование на Западе и толерантен к западному обществу. Однако общеизвестно, что лучшими адвокатами ненасильственных интерпретаций ислама являются выходцы из богословских учреждений Ближнего Востока, например из Аль-Азхара в Египте, которые тем не менее разделяют
возмущение своей паствы. Связи исламистских активистов с организациями «Xизбалла» и «Xамас» также не объясняют явления радикализации, хотя, конечно, имеет место разная степень внешних и внутренних влияний на радикализацию европейских мусульман.
Существенная угроза безопасности Европы - растущее число мусульманских общин, движущихся от радикализации к терроризму. В Великобритании под наблюдением находятся 1600 человек. Во Франции полиция полагает, что под контролем радикалов находятся 10% (из 1600) французских мечетей и молельных домов. В Германии 300 человек подозреваются в связях с террористическими организациями (1, с. 128). Органы безопасности Европы считают опасными 10 тыс. человек из 15 млн. мусульман, проживающих на континенте. Это менее 0,07% мусульманской общины (там же). Но, судя по террористическим актам в Мадриде и Лондоне, эта сравнительно немногочисленная группа может представлять серьезную угрозу.
Самая большая угроза европейскому общественному порядку, по мнению таких исследователей, как И.Я. Xаддад (Джорджтаунский университет), Т. Голсон (Университет Мэриленда), исходит из универсалистской природы ислама, того чувства единства, которое связывает мусульман из Франции, Великобритании или Нидерландов с их братьями в Палестине или Ираке.
Стремясь к созданию реформированного ислама, европейцы пытаются вогнать его в ту же систему отношений, которая существует между государством и христианством, государством и иудаизмом. Для этого ислам должен быть централизован, локализован и независим от внешних влияний (со стороны стран происхождения и иностранных имамов). Пытаясь ассимилировать ислам в либеральное общество, европейцы применяют ту же тактику, как когда-то в отношении католиков и иудеев, а именно - стараются отделить частную религиозную идентичность от гражданской идентичности индивида.
После событий 11 сентября 2001 г. наметилась новая тенденция. В интересах национальной безопасности государство пытается не только осторожно вмешиваться в дела мусульманских общин, но и манипулировать частной религиозной идентичностью мусульман. Вопреки официальной риторике о том, что государственная политика идет навстречу религиозным нуждам мусульман, сейчас
ведется работа по формированию новых потребностей европейских мусульман в соответствии с интересами государственной политики в сфере безопасности.
Деятельность государства осуществляется в трех направлениях: признание исламских организаций, строительство мечетей и исламских школ, выстраивание особых отношений с имамами. Европейские правительства предприняли усилия по признанию и инкорпорированию исламских институтов, различного рода мусульманских советов и умеренных религиозных групп. При этом государством используются следующие инструменты: подписание основного документа, где мусульманской организацией подтверждается свое уважение к принципу верховенства закона; создание рабочих групп, включающих наряду с государственными чиновниками представителей как умеренной, так и экстремистской разновидности ислама; назначение или выборы совета представителей, который должен служить посредником в отношениях между государством и исламским сообществом. Например, во Франции под патронажем Н. Саркози, тогда - министра внутренних дел, был создан Французский совет мусульманского культа (Сошеіі Ітапеаі8 ди сике тшиїтап, или СБСМ). Н. Саркози персонально вел переговоры по поводу состава руководящего органа Совета с представителями посольств Марокко и Алжира, Всемирной мусульманской лиги, основными мусульманскими организациями;
способствовал назначению имама Большой мечети в Париже Д. Бубакера президентом Совета (7, с. 501). Две трети мест в Совете заняты представителями мечетей, избранными путем прямого голосования, а одна треть - лицами, назначенными федеральными органами посредством согласования кандидатур. С точки зрения обеспечения национальной безопасности создание Совета (СБСМ) является частью обдуманной стратегии, направленной на то, чтобы «дерадикализировать» ислам путем поглощения несговорчивых исламских группировок и поставить под контроль не желающие ассимилироваться группы мусульманского населения.
Со своей стороны Великобритания еще в 1997 г. создала Мусульманский совет Великобритании для того, чтобы он служил полуофициальным каналом связи между мусульманами и правительством. Совет включает 400 национальных, региональных и местных организаций, мечетей, благотворительных фондов и школ. Фор-
мально независимый, Совет был любимым проектом лейбористского правительства Энтони Блэра, и именно оно стояло за его переформированием в 2002 г. (2). После событий 7 июля 2005 г. в качестве дополнительного средства по насаждению мусульманских организаций умеренного толка британским правительством было создано семь специальных рабочих групп, в которые входили 100 мусульман со всей Великобритании. В задачу этих групп входил анализ причин теракта 7 июля и выработка рекомендаций по решению проблемы.
В Германии после 11 сентября 2001 г. сформировался подход к исламским представительным институтам, аналогичный английскому и французскому. Здесь еще при Герхарде Шрёдере властями была продвинута кандидатура Надема Эльяса на пост руководителя Центрального совета мусульман. Ни одна официальная встреча между мусульманами и христианами не проводилась без его присутствия. Он был объявлен «официальным лицом германского ислама», несмотря на то что возглавляемый им Совет представлял всего 2-3% мусульман Германии (19, с. 13). Знаменательно, что германское правительство поддерживает этот исламский институт вовсе не потому, что его умеренные взгляды совпадают с правительственной линией. Как раз наоборот. Правительство хочет активно сотрудничать с ним потому, что у Совета существуют прочные связи с исламистами, т.е. той частью мусульман, которые представляют особую угрозу для государства. Таким образом, деятельность правительств Франции, Великобритании и Германии по признанию исламских институтов в Европе имеет целью не только поддержку умеренного ислама, но и создание каналов связи с радикальными, наиболее угрожающими с точки зрения национальной безопасности организациями, с тем чтобы в перспективе иметь о них обширную информацию и оказывать на них влияние.
Как угрозу безопасности воспринимают европейские правительства факт зависимости мечетей на территории Европы от иностранных государств. Как известно, алжирское правительство контролирует деятельность Большой мечети Парижа, Саудовская Аравия построила и финансирует Большую мечеть в Риме, турецкое правительство фактически управляет многочисленными мечетями в Германии, Нидерландах и других странах. Не случайно Городской совет Роттердама начал финансировать целый ряд из
34 мечетей города. Он опасается влияния на них иностранных фундаменталистских сил (7, с. 508). Даже во Франции, где всегда жестко соблюдался принцип отделения церкви от государства и где нельзя было открыто субсидировать строительство мечетей, Н. Саркози, будучи министром внутренних дел, начал финансировать инфраструктуру мечетей, их культурные центры и парковки. В свою очередь Ж. Ширак и Д. де Вильпен выступили с инициативой создать благотворительные фонды с целью прямого финансирования мечетей и обучения имамов. В отличие от Франции, в Германии на уровне земель происходит государственное финансирование исламских школ. В 2005 г. в земле Северный Рейн-Вестфалия средние школы были уполномочены преподавать ислам при преподавании курса изучения религии (7, с. 510). В Великобритании министр образования обнародовал план открыть для 100 исламских школ доступ к государственным финансовым фондам. Но при этом исламские школы обязаны принять одобренный государством учебный план (7, с. 511).
Европейские правительства видят потенциальную угрозу в том, что мусульманское население исповедует свою религию вне поля зрения государства. Учитывая тот факт, что контроль за деятельностью европейских мечетей осуществляется либо международными исламскими организациями («Братья-мусульмане», Всемирная мусульманская лига, Всемирная ассамблея мусульманской молодежи, «Джамаати ислами» и др.), либо зарубежными правительствами (Алжир, Марокко, Турция, Саудовская Аравия), либо неформальными мусульманскими сетями, многие европейские правительства начали утверждать свою прерогативу по созданию приемлемой религиозной и гражданской гомогенности мусульман, создавая для них контролируемое государством общественное пространство для отправления культа.
Существует еще одна проблема. Политика европейских государств по установлению контроля над мусульманскими общинами вызывает отрицательную реакцию и у мусульман светского толка. Дело в том, что часть европейских мусульман не являются истово верующими. А представительные исламские учреждения, которые выбрало государство для ведения диалога, воспринимаются государством как институт, который может заявить лишь о религиозных и ритуальных нуждах мусульманских общин. Между тем эти
исламские учреждения претендуют на то, чтобы представлять политические, социальные и культурные интересы мусульманского сообщества в целом.
Политику в сфере безопасности, осуществляемую европейскими государствами в отношении мусульманской иммиграции, можно сравнить с их политикой в отношении христианских и иудейских организаций в период, наступивший после эпохи Просвещения. Тогда также предпринимались усилия по «детерритори-зации» религиозных традиций и «детранснационализации» религиозных общин с целью превращения членов этих сообществ в лояльных граждан. Этот процесс был успешным, но протекал он сотни лет. Что касается политики в отношении исламских диаспор в Европе сейчас, то в связи с беспрецедентными угрозами безопасности она принимает спонтанный: характер. В результате наблюдается отход от моделей мультикультурализма и просвещенного се-куляризма, и налицо стремление Европы усилить роль государства в конструировании европейского варианта ислама и формировании мусульманина европейского типа. А пока большинство мусульман не представлены в подконтрольных государству структурах и ходят в неконтролируемые государством школы, мечети и молельные дома. Например, исполнители терактов в Лондоне перестали ходить в местную мечеть и посещали нелегальный молельный дом. Это значит, что люди, представляющие наибольшую угрозу для безопасности, оказываются вне зоны официального контроля. Институционализация представительных исламских учреждений и облегчение предоставления общественного пространства для мусульман являются средствами усиливающейся гомогенизации и избирательного отказа от соблюдения принципа отделения церкви от государства.
Итак, осознавая необходимость использования труда иностранных рабочих, в частности из мусульманских стран, европейские страны тем не менее усмотрели в этом угрозу безопасности. Во главу угла своей политики безопасности в сфере миграции государства Европы поставили меры по укреплению национальной и европейской идентичности и изменению идентичности мигрантов, прежде всего мусульман. Таким образом, на практике реализуется концепция «секьюритизации миграции». Тем не менее рядом экспертов эта концепция была подвергнута критике, поскольку ее реа-
лизация может привести к возникновению опасности для самих иммигрантов и это может активизировать процессы их «исключения». Однако для сторонников концепции «секьюритизации миграции» очевидно, что «именно "исключение" граждан третьих стран помогает ЕС эволюционировать в направлении создания подлинного политического сообщества и сообщества безопасно-сти»(13, с. 9). Но, с другой стороны, представляя миграцию как угрозу национальной безопасности, можно вызвать настроения расизма и ксенофобии у коренного населения (11; 16). Большинство европейцев считают, что само присутствие меньшинств создает угрозу, и 33% из опрошенных в Испании, 41 - во Франции, 32 - в Великобритании, 59% - в Германии полагают, что «иммиграция - это плохая вещь» (1, с. 129).
Применение на практике концепции «секьюритизации миграции» вряд ли научит европейцев «уживаться» с исламом, проводить политику «включения» мусульманских мигрантов, тем более что мусульмане живут замкнутыми диаспорами и не выказывают желания быстро интегрироваться в западное общество. В то же время социальное «исключение» молодых иммигрантов-мусульман делает их восприимчивыми к идеологии исламизма. С другой стороны, европейцы начали подозревать, что мульти-культурализм культурного релятивизма постсовременного общества также открывает путь исламизму в Европе. Действительно, в отсутствии интеграции идеология «вседозволенности» мульти-культурализма облегчает усилия исламистов по созданию безопасных условий для функционирования своих сетей. Значительная часть западных исследователей вслед за известным теоретиком евроислама Б. Тиби полагает, что альтернативой мультикультура-лизму мог бы стать культурный плюрализм, который сочетает культурное многообразие и объединяющую преданность основным ценностям демократии и гражданского общества (20, с. 49). Европейские исследователи возлагают надежды на европеизацию ислама, который должен превратиться в евроислам. Другими словами, они считают, что ислам в Европе должен быть реформирован, с тем чтобы он воспринял демократию светского характера в рамках открытого либерального ислама. Речь идет о создании санкционированной европейским государством форме исламской идентичности.
Однако на деле происходит радикализация членов мусульманских общин Европы. И дело не только в отчуждении и отсутствии интеграции. Безусловно, существует связь между радикализацией и политикой Запада в мусульманском мире. Воодушевленная успехом террористических атак в Нью-Йорке, Лондоне и Мадриде, мусульманская молодежь готова пожертвовать жизнью, чтобы выразить свой протест против поддержки Западом Израиля, его политики в Афганистане и Ираке. Конечно, нельзя игнорировать и идеологическое обоснование исламизма, который предложил миру альтернативную систему взглядов в противовес ныне господствующей либерально-демократической. Распространена точка зрения, что после поражения коммунистической идеологии исламизм заменил ее в борьбе с их главным идеологическим противником - Западом. Исламизм рассматривается радикально настроенными членами мусульманских общин как способ противостояния глобальному геополитическому окружению в ситуации, когда они не в состоянии найти другие возможности коренных изменений в мире.
Очевидно, неверно было бы встать на точку зрения ряда авторов, таких, например, как К. Мантувалу из Школы славянских и восточноевропейских исследований (Греция), полагающих, что иммиграция должна рассматриваться не как проблема безопасности, а как гуманитарная проблема (15, с. 126). Однако, воспринимая мусульманскую иммиграцию как угрозу национальной и общественной безопасности, европейские страны должны понимать, что намерение сохранить свою европейскую идентичность путем трансформации мусульманской идентичности и осуществления поспешных мер по контролю за институционализацией ислама вряд ли может увенчаться быстрым успехом в деле интеграции ми-грантов-мусульман.
Список литературы
1. Azzam M. The radicalization of muslim communities in Europe: Local and global dimensions // Brown journal of world affairs. - 2007. - Vol. 13, N 2. -P. 123-134. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
2. Blair A. Prime minister's speech on the Muslim council of Britain, 5 May 1999. -Mode of access: http://www.number10.gove.uk/ output/Page1329.asp
3. Buonfino A. between unity and plurality: the politization and securitization of the discourse of immigration in Europe / / New political science. - 2004. -Vol.26, N 1. - P. 23-49. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
4. Buzan B. Societal security, state security and internationalization // Identity, migration, and the new security agenda in Europe / Eds. Waever O., Buzan B., Kelstrup M., Lemaitre P. - L., 1993. - P. 41-57.
5. Collyer M. Migrants, migration and the security paradigm: constraints and opportunities // Mediterranean politics. - 2006. - Vol. 11, T 2. - P. 255-270. -Mode of access: http://web.ebscohost.com
6. Faist T. Extension du domaine de la lutte: international migration and security before and after 11 September 2001 / / Intern. migration rev. - N.Y., 2002. - Vol. 36, N 1. - P. 7-14.
7. Haddad Y.Y., Golson T. Overhauling Islam: Representation, construction and cooption of «moderate Islam» in Western Europe // Journal of church & state. - 2007. - Vol. 49, N 3. - P. 487-515. - Mode of access: http://web. ebscohost.com
8. Hansen H., Kainz P. Radical islamism and totalitarian ideology: A comparison of Sayyid Qutb's islamism with Marxism and national socialism // Totalitarian movements & political religions. - 2007. - Vol. 8, N 1. - P. 55-76. -Mode of access: http://web.ebscohost.com
9. Hjerm M. Do numbers really count? Group threat theory revisited // Journal of ethnic & migration studies. - 2007. - Vol. 33, N 8. - P. 1253-1275. -Mode of access: http://web.ebscohost.com
10. Huysmans J. The European Union and the securitization of migration / / Journal of Common Market studies. - Oxford, 2000. - Vol. 38, N 5. - P. 751777.
11. Ibrahim M. The securitization of migration: A racial discours // Intern. migration. - 2005. - Vol. 43, N 5. - P. 163-187. - Mode of access: http://web. ebscohost.com
12. International migration and security / Ed. Weiner M. - Boulder, 1993.
13. Karyotis G. European migration policy in the aftermath of September 11 // Innovation: The European journal of social sciences. - 2007. - Vol. 20, N 1. -P. 1-17. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
14. Mainuddin R.G. Political islam: Untangling the conceptual muddle // Journal of Third World studies. - 2007. - Vol. 24, N 2. - P. 109-128. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
15. Mantouvalou K. Immigration as a security concern: The case of Greece // Slovo. - 2005. - Vol. 17, N 2. - P. 119-136. - Mode of access: http://web. ebscohost.com
16. McSweeny B. Identity and security: Buzan and Copenhagen school // Review of intern. studies. - Cambridge, 1996. - N 22. - P. 81-93.
17. Mozaffari M. What is islamism? History and definition of a concept // Totalitarian movements and political religions. - 2007. - Vol. 8, N 1. - P. 17-33. -Mode of access: http://web.ebscohost.com
18. O'Neil P.E. The European Union and migration: Security versus identity? // Defence studies. - 2006. - Vol. 6, N 3. - P. 322-350. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
19. Power C. New imams // Newsweek. - N.Y., 2005. - 17 Jan. - P. 13.
20. Tibi B. The totalitarianism of jihadist islamism and its challenge to Europe and to islam / / Totalitarian movements & political religions. - 2007. - Vol. 8, N 1. - P. 35-54. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
21. Weiner M. Security, stability and international migration //Intern. security. -Cambridge, 1992. - Vol. 17, N 3. - P. 91-126.
22. Wolffe R., Bailey H. The «islamofascists» / / Newsweek. - N.Y., 2006. -
11 Sept. - P. 24.
23. Zemni S. Islam between jihadi threats and islamist insecurities? Evidence from Belgium and Morocco / / Mediterranean politics. - 2006. - Vol. 11, N 2. -P. 231- 253. - Mode of access: http://web.ebscohost.com
