CC BY
15Звонарев Олег Викторович,
кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных
наук и коммуникационных технологий НАНО ВО «Институт мировых цивилизаций».
Иллюстрации к роману «Дон Кихот» Сервантеса в оценке зарубежных
искусствоведов
Аннотация. В статье анализируются основные подходы к оценке романа Сервантеса «Дон Кихот», в зависимости от его интерпретации зарубежными критиками, искусствоведами и художниками-иллюстраторами. Автором подчёркивается, что к началу XX века отчётливо наметилась тенденция исследовать роман не только с точки зрения художественности и «чистого искусства», но и оценивать его общественно-политическое влияние на пути цивилизационного развития испаноговорящих народов в целом в русле развернувшихся в Испании 1930-х гг. философско-политических дискуссий. Прослеживается влияние идеалов, выведенных на основе философско -политической трактовки образов романа, на возникновение и укрепление идей «испанской общности» и «испанского духа». Делается вывод о том, что многоплановость романа, предполагает не только различные его трактовки, в зависимости от точки зрения того или иного общественно-политического деятеля, искусствоведа или иллюстратора, но и ставит творение Сервантеса на одну ступеньку с величайшими шедеврами русской и мировой литературы.
Ключевые слова: Дон Кихот, Сервантес, иллюстрации, комические персонажи, рыцарский роман, романтизм, «кихонизм», философско-политические дискуссии, «испанский дух», культурная и историческая общность.
Почему, появившись на свет более четырёхсот лет назад, роман гениального испанца стал поистине бессмертным, а населяющие его герои до сих пор будоражат умы читателей, критиков, иллюстраторов и искусствоведов по всему миру? Не потому ли, что Мигель де Сервантес Сааведра, написав, вроде бы, рыцарский по жанру роман, вложил в него глубокий философский подтекст, предоставляя таким образом любому заинтересованному читателю, художнику или критику возможность собственной его интерпретации?
Весьма пророчески в этой связи звучат слова Сервантеса о свободе, когда он на страницах своего романа утверждает, что она (свобода) является величайшим из всех благ, которые были дарованы Всевышним людям.... И в самом деле, Дон Кихот, главный герой, по имени которого роман и назван, никем и ничем не ограничен в своих поступках. Их единственным мерилом для него являлась его совесть, а понимание им мира и интерпретация окружающей его действительности носили глубокий отпечаток высоких душевных качеств Дон Кихота, системы его моральных и этических ценностей. В этом смысле внутреннее состояние личной духовной свободы Дон Кихота и его ответственности за принимавшиеся им решения близки той позиции, которую
занимал великий русский писатель, философ, социолог, логик, художник и поэт второй половины XX века Александр Зиновьев, который, комментируя многочисленные высказывания разномастных критиков в свой адрес, как-то отметил в одном из своих немногочисленных интервью, что он «....самостоятельное государство из одного человека, я никому не служу, не следую ни за кем.» [1, с. 7]
Именно заложенная в тесте романа возможность его истолкования согласно собственным воззрениям, подобно тому, как это происходит с мифами, преданиями и легендами, и явилась, на наш взгляд, одной из главных причин появления в дальнейшем множества подходов в трактовке текста романа, и, как следствие, его графической интерпретации в виде полноформатных иллюстраций и гравюр. Исчерпывающе точным и глубоким представляется в этой связи мнение другого великого испанца, Хорхе Луиса Борхеса, который в «Притче о Сервантесе и Дон Кихоте» высказался о многоплановости этого романа и, одновременно, его влиянии на мировую культуру следующим образом: «Побеждённый реальностью и Испанией, Дон Кихот скончался в родной деревушке в 1614. Ненадолго пережил и его и Мигель Сервантес. Для обоих, сновидца и его сна, вся суть сюжета была в противопоставлении двух миров: вымышленного мира рыцарских романов и повседневного заурядного мира семнадцатого столетия. Они не подозревали, что века сгладят в итоге это различие, не подозревали, что и Ла Манча, и Монтьель, и тощая фигура странствующего рыцаря станут для будущих поколений такой же поэзией, как плавания Синбада или безмерные пространства Ариосто. Ибо литература начинается мифом и заканчивается им» [2, сс. 108-109].
Сразу после первой публикации в 1605 г., мифологичность сюжета, как бы почерпнутая автором из своих снов, используя образность Борхеса, возможно и сыграла «злую шутку» с восприятием романа первыми читателями, критиками и иллюстраторами, провоцируя последних к чересчур «лёгкому», на грани анекдотического, к нему отношению. Здесь следует отметить, что с философской точки зрения юмор, наравне с сатирой, иронией, сарказмом и гротеском, является одной из упомянутых разновидностей комического вообще. Комическое же считается уже философской категорией, обозначающей культурно оформленное, социально и эстетически значимое смешное. В эстетике комическое считается логическим коррелятом трагического [3, с. 66].
Именно это культурно оформленное, эстетически значимое смешное в тексте романа, легко замечаемое при поверхностном его прочтении, скорее всего, и подталкивало тех первых читателей, критиков и иллюстраторов к юмористическому восприятию героев и их действий на страницах произведения. Например, уже через несколько лет после первого выхода в свет в 1605 г. первой части романа, Дон Кихот изображался, наряду с Санчо Панса, смешно одетым и растрёпанным, подобно тому, как это описывалось в книге.
Характерен в этом смысле стиль иллюстраций, выходивших, например, во Франции того времени - юмористический, на грани грубости и чрезмерного натурализма. Например, в качестве сюжета для иллюстрации брался образ
Санчо, когда он облегчался на ходу, держась за седло коня своего идальго, а Дон Кихот в тот же момент, смущаясь, сморкался. И в дальнейшем, в 17 -м веке, такой стиль с элементами, фактически, простонародного юмора использовался для трактовки художественной образности, почерпнутой на страницах романа, не только во Франции, но и в других странах, в том числе Голландии и Англии. Такого рода иллюстрации подводили, скорее всего, читателей к выводу о том, что образы Дон Кихота и Санчо Панса близки к шутовским, а их приключения - своеобразный «антураж» для их, с позволения сказать, «геройств». Понятно, что глубокий контраст между славой, к которой вроде бы стремился идальго, и переживаемые им катавасии и неудачи по причине отсутствия житейского опыта, душевной простоты и искренности, принимаемой читателями, как минимум, за своего рода придурковатость, служили благодатной почвой для насмешек в стиле вышеописывавшегося балаганного юмора.
С наступлением эпохи Просвещения отношение к персонажам романа несколько изменилось, можно сказать, эволюционировало от грубоватого, балаганного юмора к более тонкой иронии, что также способствовало и росту его популярности. Такие известные писатели того времени, как Даниель Дефо и Джозеф Адисон трактовали образ Дон Кихота, как персонаж комический, отказывая ему в истинном рыцарстве. Это, в свою очередь, как они считали, должно было удержать читателей от чрезмерного энтузиазма по отношению к рыцарским романам. Отсюда и проистекало стремление подчёркивать в образах Дон Кихота и Санчо Панса в первую очередь то, что свидетельствовало об их странностях, нелепости и комизме. Именно в таком ключе изображали героев, например, английский художник Уильям Кент, в 1738 г. и француз Альбер Дюбу уже в XX веке и др. [2, с. 108-130]
В эпоху позднего Просвещения отношение к роману меняется, он даже становится источником вдохновения для некоторых писателей. В литературе его образ от комического персонажа, пытающегося изменить окружающую его действительность изначально негодными для этого средствами, постепенно эволюционировал в сторону восприятия его героем, заслуживающим, как минимум, сочувствия. Считается, что влияние романа Сервантеса прослеживается в творчестве Пьера Карле де Шамблена де Мариво, издавшего в 1712 г. роман «Фарзамон, или Новый Дон-Кихот».
Образ эксцентричного героя в английской литературе у Генри Филдинга, Лоренса Стерна, выпустившего, например, в 1759-1767 гг. незаконченный юмористический роман в 9 (!) томах «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», Тобиаса Смоллетта, Оливера Голдсмита, и позже у Чарльза Диккенса также возник во многом под влиянием героев Сервантеса. А знаменитый неоромантик и прерафаэлит Гилберт Кит Честертон уже в XX веке написал роман, использовав, как и Мариво, имя героя Сервантеса в его заглавии - «Возвращение Дон Кихота» [2, с. 119-120].
В рамках изменившегося отношения к интерпретации бессмертного творения Сервантеса приключения рыцаря печального образа наполняются своего рода символизмом, приобретая некий возвышенный смысл, трудно постигаемый для непосвящённых. Причём, в самом романе видят теперь
единство и борьбу двух начал - поэтического и безумного, свойственного романтическом персонажам, и прозаического, повседневного, проводником которого выступает Санчо Панса. Сценки из романа, попадая на страницы иллюстраций теперь скорее напоминают летопись своего рода «человеческой комедии», используя меткое выражение Оноре де Бальзака, которое он использовал для названия цикла из 137 своих романов.
Английский художник-иллюстратор Роберт Смёрк создал в 1818 г. серию гравюр полную странной иронии, показав читателям даже кающегося Дон Кихота в горах на краю пропасти, как бы выпавшим из реального времени. Также прибегая к своего рода мрачной иронии, изображали рыцаря печального образа англичане Ульям Маршалл Грег в 1809 году, Артур Бойд Хоутон в 1866 году, датский художник Вильгельм Николай Марстанд с 1865 и, наконец, знаменитый Гюстав Доре в 1863 [Там же].
Гюстав Доре для французского издания романа создал цикл из трёхсот семидесяти двух иллюстраций, причём сто двадцать из них - полосные. Доре показывал читателям как приключения самого Дон Кихота, так и средневековую Испанию, где и происходило действие романа. Периодически прибегая к игре света и тени, добиваясь чёткой контрастности, художнику тем самым удалось придать некий трансцендентальный смысл поступкам героев. Не забыл Гюстав Доре и о доброй усмешке, представляя иногда рыцаря печального образа безнадёжным романтиком, чуждым тварному миру, который мстит ему, выступая причиной его неудач, душевных и физических страданий. Иллюстрации Доре стали очень популярны, неоднократно перепечатывались в XIX веке, не потерялись во времени и в веке ХХ-м, и, естественно, способствовали тому, что герои романа Мигеля Сервантеса достигли литературного олимпа, что случается не с каждым литературным произведением.
В таком же романтическом ключе изображал героев Сервантеса и Оноре Домье, посвятив им серию картин, рисунков и один эскиз. Считается, что Домье стремился показать романтический идеал, который неизбежно сталкивается с прозаикой повседневного, символизируя подсознательное стремление практически каждого человеческого существа достичь своего идеала, несмотря на ежедневную погоню за хлебом насущным.
Понятно, что в двадцатом веке взгляды на трактовку бессмертного творения Сервантеса несколько изменились, что привело, в конечном итоге, к отходу от влияния романтизма на образы его героев. Следует учитывать, что этому поспособствовали и произошедшие в самой Испании масштабные изменения политической реальности - во-первых, к 30-м годам XIX века страна лишилась колоний в обеих Америках, где появилось множество испаноговорящих государств, а в самом конце девятнадцатого столетия -последних колоний - Кубы и Филиппин в результате проигранной ею войны с США. В середине 30-х годов XX века уже саму Испанию потрясли революции, смены общественного строя, военные перевороты и, наконец, гражданская война. Во многом и поэтому такой масштабный литературный образ, как благородный идальго Дон Кихот Ламанчский, становится предметом
обсуждения при формулировании различных философских и политических теорий в Испании в первой половине XX века, приобретая при этом новое, уже культурно-философское звучание.
Философско-политическую дискуссию на эти темы начал одним из первых известный испанский философ, писатель, общественный деятель и ректор в течение двадцати четырёх лет университета в Саламанке Мигель де Унамуно, опубликовав в 1905 году «Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно», где он утверждал, что подлинная жизнь народа не зависит от внешнего хода исторических событий и развивается по собственным законам, выступая одним из решающих факторов в процессе формирования национальных характера и судьбы, а также культурных традиций. В эссе «Путь ко гробу Дон Кихота» (1906) Унамуно противопоставил католической
трактовке христианства «христианство донкихотовское», «кихонизм», как национальный вариант христианства. В начале XX века в испанской литературе образ Санчо Панса трактовался как олицетворение нации. Поэтому Унамуно считал, что общение с Дон Кихотом, идеалом по сравнению со свои оруженосцем, могло возвысить простого человека, и именно от «кихотизации» народа, олицетворённого в образе Санчо, зависело будущее Испании [4; 2, сс. 126-129].
Позднее, другой известный испанский философ и социолог, близкий по своим взглядом к ницшеанству, Хосе Ортега-и-Гассет, в опубликованной в 1914 году книге «Размышления о Дон Кихоте», как бы полемизируя с Мигелем де Унамуно, утверждал, что образ Дон Кихота демонстрирует ошибочный путь развития испанской цивилизации, и что путь его - это удел элитарного аристократического интеллектуала, в противовес восстанию масс, активности толпы [2, сс. 126-129]. Интересно, что как раз-таки Мигель де Унамуно на протяжении всей книги «Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно» сравнивал образ Дон Кихота с Игнасио де Лойолой, легендарным основателем ордена иезуитов, черпая сведения о последнем из его жизнеописания, составленного также иезуитом Педро де Риваденейро, и не без основания считал, что их многое объединяет - и общие черты характера, и стремление отстаивать до конца свои идеалы, и даже стремление вести похожий образ жизни -странствующего рыцаря [4, с. 61, 75-76, 82, 91, 156, 233-237 и др.].
Понятно становится и почему в Испании было популярно одно время такое сравнение Дон Кихота с Игнасио де Лойолой, так как и тот, и другой исповедовали одни и те же идеалы - католичество и всемирную монархию. Именно таким увидели образ Дон Кихота испанские художники Хайме Паисса-и-Лапорта, Клаудио Лоренсале и Суграньос, а позднее - и испанский график Винсенте Барнет-и-Васкес во второй половине XIX-начале XX вв. А в годы правления Франко такая трактовка стала общепризнанной, и Дон Кихот превратился в символ идеи «испанской общности» и олицетворения «испанского духа» [2, с. 128], что было особенно актуально для попытки
объединения молодых государств, возникших на месте испанских колоний, вокруг бывшей метрополии на основе культурной и исторической общности.
Франко не только словом, но и делом пытался укреплять «испанской общность и дух». Одним из примеров этого может служить и тот факт, что открытому в столице Доминиканской Республики Санто-Доминго Пантеону героев, перестроенному, кстати, из церкви монастыря ордена иезуитов по приказу тогдашнего президента Доминиканской Республики Трухильо, Франко презентовал роскошную копию фрески «Тайная Вечеря» из Сикстинской Капеллы, наряду с массивной бронзовой люстрой. Данная фреска и сейчас находится на потолке на алтарём в Пантеоне Героев в Санто-Доминго.
Во второй половине XX вв. вышеупомянутые общественно-политические идеи, базирующиеся на подобной интерпретации образа Дон Кихота, повлияли, до известной степени, и на процесс сближения латиноамериканских государств и бывших их метрополий, одним из проявлений чего стало возникновение в 1991 году Ибероамериканского сообщества (получившего в дальнейшем название «Ибероамериканское сообщество наций»), которое включало на начальном этапе своего существования 19 латиноамериканских стран, Испанию и Португалию. Кстати, членство в нём до сих пор ограничено двумя признаками - географическим и лингвистическим.
Размышления о природе и роли образа Дон Кихота приводили многих авторов к трактовке его образа и в духе экзистенциализма, и первым, наверное, выступил в таком ключе Антонио Мачадо. В середине XX века многие философы и искусствоведы развивали эту позицию отмечая действия благородного идальго, подчёркивавшие личную свободу, сопоставляя его с персонажами Сартра и Камю. А французский философ, искусствовед и историк Мишель Фуко в книге «Слова и вещи» пришёл к заключению, что роман Сервантеса ознаменовал собой рождение современного научного сознания и отход от эпохи Средневековья и Возрождения задолго до Декарта, и Сервантес, таким образом, вышел к романтизму XIX столетия. Постмодернистские же критики новейшей эпохи вообще утверждают, что Дон Кихот ощущал себя литературным героем и стал странствующим рыцарем для того, чтобы реализовать своё «второе я» [Там же].
В этой связи становится понятным, что иллюстрации, созданные и опубликованные в первой половине двадцатого века, не были похоже по своей стилистике и образности на прежние работы. Наиболее заметные фигуры, чьи умы и сердца волновал великий роман были англичанин Уильям Хогарт, француз Жан Гранвиль и, естественно, испанцы Франсиско Гойя (остался единственный офорт), Карлос Алонсо Перес, Пабло Пикассо (создал один рисунок по просьбе Луи Арагона) и Сальвадор Дали [2, сс. 108-130].
Сальвадор Дали в 1935 году создал серию рисунков к роману китайской тушью, а затем, через десять лет он вернулся к работе над циклом иллюстраций к похождениям Рыцаря Печального Образа. Считается, что его глубокое увлечение католицизмом в тот период, как бы отражая повороты вышеупоминавшихся философско-политических прений, наложили отпечаток и на цикл этих работ о злоключениях Дон Кихота [Там же].
Тем не менее, роман о похождениях Рыцаря Печального Образа с циклом иллюстраций Дали превратился в настоящую «книгу мастера,...объект искусства, достойно представляющий каждый из трёх миров - мир литературы, мир графики и мир книгопечатания», иллюстрации в которой «.предназначены не для раскрытия сюжета, а играют роль параллельного сопровождения..», когда «художник не хочет быть «рабом текста», а создаёт свой «пластический эквивалент стиха». Не удивительно, что издание получило высокую оценку библиофилов. Так, например, оно было переиздано в Париже в 1957 году издательством Жозефа Форе в количестве всего 168 экземпляров(!) [5, с. 7-8, 74].
Что же касается Пабло Пикассо, то единственный созданный им акварельный рисунок, как считается, несёт в себе отпечаток личного восприятия романа великого испанца и, в то же время, навевает аллюзии на романтический стиль его иллюстрирования, характерный, например, для Оноре Домье.
К этой же плеяде заслуженно относится и русский художник-эмигрант первой волны, живший в Париже, Александр Алексеев. По заказу барселонского издателя Густаво Хили, который он получил в 1930 году, Александр Алексеев создал в итоге 155 досок для опубликования в дальнейшем иллюстраций в виде офортов. Изображения на них несут глубокий отпечаток персонального видения художника, проникнуты, с одной стороны, ощущениями безумия, насилия, смерти, а с другой - нежностью и любовью к персонажам бессмертного шедевра. К сожалению, при его жизни этот цикл гравюр опубликован не был, увидев свет только в 2012 году, когда швейцарское издательство «Лесирт» выпустило в свет книгу с его иллюстрациями [2, сс. 114115].
Скромные границы данной статьи не позволяют развивать более подробно размышления на эту тему. Хотелось бы лишь отметить, что, на наш взгляд, комическая трактовка шедевра Сервантеса не отражает истинной сущности романа. Бескорыстный рыцарь, защищающий с упорством обречённого своё видение Добра (именно с большой буквы), и стремящийся изменить мир, сделав его чуть более идеальным, заслуживает, безусловно, более вдумчивого подхода и иной оценки. В конечном итоге, если вдуматься, Дон Кихот представляется Рыцарем Света в бесконечной борьбе Добра и Зла, Света и Тьмы, ведущейся с переменным успехом испокон веков на арене тварного мира за души населяющих его людей.
Не случайно один из величайших писателей и мыслителей русской литературы Ф.М Достоевский написал в своих дневниках, что «.из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон
Кихот..... Во всём мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока
последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: "Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что об ней заключили?" — то человек мог бы молча подать Дон-Кихота: "Вот моё заключение о жизни и — можете ли вы за него осудить меня?". » [6]
И, конечно, многоплановость романа, предполагающая различные его трактовки в зависимости от точки зрения того или иного читателя, искусствоведа или иллюстратора, ставят его на одну ступеньку с величайшими шедеврами русской и мировой литературы, поскольку темы, поднимаемые Сервантесом, и до сих пор актуальны, будоража умы и сердца его почитателей.
Список литературы:
1. Александр Зиновьев. Собрание сочинений в 10 томах. - М: «Евразия», 1999. Том 1.
2. Звонарёва Л. Испытание Дон Кихотом. - Муза. Международный литературный альманах. №27. М: «Издание Валерия Лебединского», 2015.
3. Сычев А. А. Природа смеха или Философия комического. Изд-во МГУ, 2003.
4. Мигель де Унамуно. Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объясненное и комментированное Мигелем де Унамуно. СПб.: «Азбука», «Азбука-Аттикус», 2011. - 416с.
5. Башмаков М. Художник и книга. Санкт-Петербург: НП-Принт, 2015.
6. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб: Азбука-классика, 2005.
Звонарёва Лола Уткировна,
профессор НАНО ВО «Институт мировых цивилизаций», доктор исторических наук, секретарь Союза писателей Москвы, главный редактор альманаха «Литературные знакомства»,
академик РАЕН и ПАНИ; Кудрявцева Лидия Степановна, заслуженный работник культуры РФ, член Московского союза
художников и Союза журналистов Москвы, лауреат всероссийских премий.
Alexander Alexeieff из рода Алексеевых: русская классика в символических
образах парижского художника
Аннотация. В статье Л.У. Звонарёвой и Л.С. Кудрявцевой «ALEXANDER ALEXEIEFF ИЗ РОДА АЛЕКСЕЕВЫХ: РУССКАЯ КЛАССИКА В СИМВОЛИЧЕСКИХ ОБРАЗАХ ПАРИЖСКОГО ХУДОЖНИКА» рассказывается о драматической судьбе известного в Европе как французский художник и аниматор русского происхождения Александра Александровича Алексеева (1901, Казань - 1982, Париж), иллюстраторе русской классики. Анализируются иллюстрации художника к прозе А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского (а также Л. Толстого и Б. Пастернака). Авторы стремятся выделить символы русского мира в восприятии русского европейца А.А. Алексеева.
Ключевые слова: игольчатый экран, лейтмотив, анимация, образы-символы, русский мир.
