CC BY
78
2009 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 9 Вып. 3.
И. Н. Михеева
ИЕРАРХИЧЕСКОЕ МИРОМОДЕЛИРОВАНИЕ
КАК СПОСОБ РЕАЛИЗАЦИИ КОНЦЕПЦИИ ПРАВЕДНИЧЕСТВА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Н. С. ЛЕСКОВА
Н. С. Лесков пришел в литературу в 1860-е годы. В России это было время значительных исторических перемен, правительственных реформ, отмены крепостного права, а вместе с тем и острых общественных столкновений, духовного раскола во всех сферах общественного сознания. Росло количество сект, развивались революционно-демократическое движение, нигилистический скептицизм. «В основе этих настроений и движений лежали не только социальные противоречия, но и духовный упадок, кризис веры»1. П. А. Флоренский писал, что «важнейшую основу стилистического своеобразия и художественный дух века определяет выбор господственной координаты» 2.
В сложное и противоречивое время второй половины XIX в. вопрос о «господственной координате» решался в условиях философско-религиозной полемики между нигилизмом и антинигилизмом, т. е. полемики между атеистически-материалистической и религиозно-идеалистической социально-политическими концепциями3. «Нигилисты и антинигилисты решали "вечный", а в условиях полемики — принципиально важный вопрос: человек и Бог»4. В это время происходит попытка изменить ту систему координат, которая была исконной для русского менталитета. Идеи нигилизма ставили под сомнение ее концептуальный стержень: вертикаль человек — Бог.
Христианская картина мира на первый план выдвигает вертикаль, давая ей, по замечанию П.А.Флоренского, «значительное преобладание над прочими координатами»5. Вертикаль человек — Бог мыслится не только в духовной жизни, но и пронизывает все сферы человеческого бытия. «Построенная в "Домострое" изоморфная модель: Бог во Вселенной, царь в государстве, отец в семье — отражала три степени безусловной вру-ченности человека и копировала религиозную систему отношений на других уровнях»6. Исходя из этого, мир строится по иерархическому принципу, т. е. по принципу священноначалия (от греч. 1ерар/[а: 1ерос — священный и ар/ы — правление). Однако при развенчании концептуальной вертикали человек — Бог священный пафос иерархической модели мира сводится к простой субординации. Принципиальное отличие иерархии от субординации заключается в том, что субординация (от лат. ВиЬог^пайо — подчинение) — это условный порядок, «служебное подчинение младшего старшему, основанное на правилах служебной дисциплины»7, «воинская подчиненность и послушание»8, а иерархия «есть священный чин, знание и деятельность, по возможности, уподобляющаяся Божественной красоте, и при озарении, сообщаемом ей свыше, направляющаяся к возможному Богоподражанию»9. Из этих двух различных концепций мира происходит и ценностная ориентация человека в каждом их них. В. С. Непомнящий разграничивает понятия субординации и иерархии ценностей: «субординация есть тот относительный, временный и внешний "порядок" ценностей, который людям в жизни
© И. Н. Михеева, 2009
видится или который они сами сознательно или невольно устанавливают (порой даже думая, что он таков и есть или должен быть), — в то время как иерархия есть порядок, по Толстому, "предвечный", то есть абсолютный и объективный»10. Нарушить иерархию — это значит нарушить соотношение между черным и белым, высоким и низким.
Власть в России, начиная с принятия христианства, строилась по модели религиозных отношений, и вертикаль власти несла на себе иерархическую нагрузку. Поэтому власть «наделяется чертами святости и истины. Ценность ее безусловна — она образ небесной власти и воплощает в себе вечную истину»11. Царь является вершиной государственно-религиозной модели власти, т. е. одним из звеньев священной иерархии, помазанником Божьим. «Распространяя на государственность религиозное чувство, социальная психология этого типа требовала от общества как бы передачи всего семио-зиса царю, который делался фигурой символической, как бы живой иконой»12. Достаточно вспомнить письмо А. А. Курбатова Петру I: «понеже вижду, истинно избран ти от бога сосуд есть»13; или его же доклад государю: «Истинно желаю работать тебе, государю, без всякого притворства, как богу»14. По замечанию Ю. М. Лотмана, «на государя переносились религиозные чувства, служба превращалась в служение»15. Само понятие государевой службы подразумевало «отсутствие условий между сторонами: с одной — подразумевалась безусловная и полная отдача себя, а с другой — милость», в то время как договор на Руси испокон веков «воспринимался как дело чисто человеческое (в значении: "человеческое" как противоположное "божественному")»16. В связи с этим можно говорить о двух различных институтах социальных отношений: субординационном и иерархическом. В первом сводами законов, уставов регламентируется социальное поведение человека, однако они являются лишь актами нормативно-правового регулирования, исходя из чего отношения с государством рассматриваются как служба по договору. Во втором же случае на первый план выдвигаются заповеди, диктующие как социальное, так и духовное поведение человека, и основной акцент здесь ставится уже не на правах человека, а на его обязанностях, поэтому роль в обществе мыслится как служение, следовательно, «отношения этого типа имеют характер не договора, а безусловного дара»17.
В. С. Непомнящий, рассуждая о правах и обязанностях человека, пишет, что «права человека — категория социальная и юридическая, т. е. по отношению к человеку внешняя. Это категория цивилизации. Обязанности человека — категория культуры, вещь внутренняя; они могут быть реально осуществлены только изнутри человека. В этом смысле истинные обязанности человека есть категория религиозная, духовная; и сформулирована она в заповедях — как необходимые условия сохранности в человеке образа и подобия Бога»18. Исходя из этого, понятия субординации и иерархии определяют различные концепции мира и человека.
Художественную концепцию, в основу которой закладывается христианское понимание мира и человека, идеи деятельного добра, служения людям в противовес мрачной атеистически-материалистической картине мира, Н. С. Лесков воплощает в произведениях о праведниках. Объектом нашего исследования является цикл «Праведники», в котором представлены антиномичные картины мира (иерархическая и субординационная) и поставлена проблема десакрализации иерархической модели мира. Обозначена данная проблема уже в предисловии к циклу. Автор-повествователь возражает «большому русскому писателю» (подразумевается А.Ф.Писемский): «Вы описали в своей
19
пьесе всех титулованных лиц и всех их представили одно другого хуже и пошлее»19. Принципиальное отличие «записей», представленных далее автором-повествователем,
от пьесы оппонента заключается в изображении как аналогичного мира, так и альтернативного ему.
Поскольку иерархическая модель мира построена по принципу священноначалия, Н. С. Лесков нередко обращается к сравнению устройства структуры власти с устройством монастыря. Так в рассказе «Кадетский монастырь» директор кадетского корпуса Перский становится игуменом кадетского монастыря; Бобров, занимающий чин бригадира, экономом: «Второй номер за игуменом в монастырях принадлежит эконому. Так было и у нас, в нашем монастыре»20; доктор Зеленский — иноком: «постоянный инок нашего монастыря — наш корпусный доктор Зеленский»21 (курсив автора. — И. М). «Таковы были эти три коренные старца нашего кадетского скита»22. Священноначалие в данном случае — это не только образ вертикали власти, но и образ жизни, особое построение мира человека. Однако сохранение иерархической сути миромодели-рования остается под силу только праведным. Чаще же всего происходит ее десакрали-зация, власти становятся все дальше от своего истинного предназначения — служения людям, Отечеству. В связи с этим в интонации автора-повествователя цикла появляются ирония и даже сарказм. В рассказе «Инженеры-бессребреники» повествователь саркастически сравнивает устройство инженерного ведомства в Варшаве с монастырем, а взятку с благостыней: «Причетники получали то, что им давал отец настоятель, и никаких частностей всей этой благостыни могли не знать»23. Ирония проникает и в описание структуры государства российского в целом: «Государственная власть в народном представлении от первоисточника своего — монарха разветвлялась так: первое лицо в государстве — государь, правящий всем государством; за ним второе — губернатор, который правит губерниею, и потом прямо за губернатором непосредственно следует третье — городничий, "сидящий на городу". Исправников тогда еще не было, и потому о них в разделении власти суждения не полагали. Так это оставалось, впрочем, и впоследствии: исправник был человек разъездной, и он сек только сельских людей, которые тогда еще не имели самостоятельного понятия об иерархии и, кто их ни сек, — одинаково ногами перебирали <... > Квартальное место <... > составляло первую ступень ниже городничего»24 (курсив мой. — И.М.). Центром субординационной структуры являются «центральные гнезда уездного властелинства» — судебные канцелярии. Центр иерархической структуры в душе человека, там, где есть вера, так как вера — основа иерархического миромоделирования. Насильственное превращение иерархической структуры в субординационную показано в рассказе «Кадетский монастырь». Переход от одной структуры к другой повествователем именуется «переломом»: если до назначения в кадетский корпус Демидова «обращение с нами, — пишет повествователь, — все шло мягкое, человечное», то после «перелома» совершенно изменился «весь характер этого прекрасно учрежденного заведения»25. Антиномию иерархической и субординационной структуры в цикле «Праведники» автор строит по принципу контрастов. Один из примеров — противопоставление казенного и сделанного с любовью: «на казенной дороге нечисть и ракиты, одни корявые прутья торчат; а у монахов к пустыни дорожка в чистоте, разметена вся и подчищена, и по краям саженными березами обросла» («Очарованный странник»)26.
Светоносная личность, «соприкасаясь с миром, делает причастным мир к той Красоте, которой стала причастна сама в процессе аскетического подвига»27. Поэтому даже казенные учреждения праведники способны наполнить семейным теплом, отеческой заботой. Например, в рассказе «Русский демократ в Польше» достигается это с помощью прибавления к служебным отношениям таких ценностных ориентиров, как семейность: «По благородной простоте характера Ивана Фомича, у нас канцелярия была
будто его семья»28; «жар в сердце и любовь к человечеству»29; сердечное восхищение: «И хотя все это происходило в канцелярии, где торжественных минут сердечного восхищения по штатам не полагается, но тут оно было. Мы чувствовали, как сердца наши в нас горели»30; «и оно было действительно патриотическое чувство, хотя и родилось в канцелярии» 31. И, наоборот, в ряде образов — Н. И. Демидова («Кадетский монастырь»), владыки («Человек на часах»), протопопа («Однодум») —заложена деструктивная функция. Поэтому заведения учебные, церковные превращаются в бездушные, номенклатурные. Один из примеров подобного противопоставления — образы отца архимандрита и Н. И. Демидова: отец архимандрит «навеки меня облагодетельствовал, образовав мое религиозное чувство. Да и для многих он был таким благодетелем»32. Противоположное влияние на кадетов оказывал ханжа Демидов: «Демидов с своим пустосвятством разрушал его (отца архимандрита. — И. М.) работу, портив наше религиозное настроение и доводив нас до шалостей»33. Таким образом, человек в зависимости от душевно-духовных качеств способен сообщать окружающему миру те или иные свойства.
Еще один пример — изменение облика города перед приездом властей в рассказе «Однодум». Обычно с приездом губернатора и город, и его окрестности наполнялись «грандиозной суетой» (заметим, что суета в христианской картине мира связана с образом лукавого), «которой работали не только все младшие начальства и власти, но даже и чернь и четвероногие скоты. Города к приезду губернаторов воспринимали помазание мелом, сажей и охрою»34. Контрастирует с этой картиной поведение А. А. Рыжова: «держал себя так, как будто предстоявшее страшное событие его совсем не касалось. Он не сломал ни у одного жителя ни одного забора, ничего не перемазал ни мелом, ни охрою и вообще не предпринимал никаких средств не только к украшению города, но и к изменению своего несообразного костюма»35. Преображал же город Рыжов «добрым хозяйским досмотром и порядком». Таким образом, функция праведников — преображение, созидание.
В иерархической структуре вертикаль человек — Бог подразумевает осознание человеком священноначалия на любом уровне данной вертикали. Директор канцелярии И. Ф. Самбурский («Русский демократ в Польше») уверен, что «служить каждому правительству нужно честно, а тем более правлению монархическому, где государь один правит, и потому кому он верит, тому грех и стыд не хранить и не беречь его доверие, а думать о себе»36. Отсюда глубокая рефлексия персонажей относительно своих поступков. А так как иерархическое устройство власти мыслится как государственно-религиозное, вполне естественным становится осознание греховности нарушения служебного долга, иерархического порядка, чего не может быть в субординационной структуре. В рассказе «Человек на часах» «солдат говорил, что он "богу и государю виноват без милосердия", что он стоял на часах и, заслышав стоны человека, тонувшего в полынье, долго мучился, долго был в борьбе между служебным долгом и состраданием»37. Иван Северьяныч Флягин («Очарованный странник») раскаивался: «хорошо ли же это я сделал, что я офицера бил? Ведь он присягу принимал, и на войне с саблею отечество защищает, и сам государь ему, по его чину, может быть, "вы" говорит, а я, дурак, его так обидел!..»38. В рассказе «Пигмей» страдает господин С***: «полицейский-то я чиновник, и как будто на свое правительство. . . жалуюсь да еще иностранному послу, да еще французскому, и в такое политическое время. . . Эх, скверно! Изменник я, чистый изменник!»39. В душе господина С*** остается чувство вины, поэтому он испытывает потребность высказать благодарность за то, что не смог не исполнить долг христианский вопреки служебному: покойному императору «свое "благодарю" ходил сказывать
за то, про что мы с ним двое только из всех русских знали: он, мой царь, да я, — его изменник»40. В «Левше» тульские мастера заявляют Платову: «мы от вас, как от государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усумнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, — мы вам секрета нашей работы теперь не скажем» 41. Для Левши воля государя свята: «Если государю угодно меня видеть, я должен идти»42. Последняя мысль умирающего Левши не о себе, поскольку свою миссию он понимает как служение Отечеству, государю и Богу: «он одно только мог внятно выговорить: "Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят <...>". И с этой верностью Левша перекрестился и помер»43. Иерархическая вертикаль человек — Бог, в отличие от субординационной вертикали власти, не имеет хронотопической обусловленности, о чем свидетельствуют слова главного героя рассказа «Однодум»: «Куда меня можно сослать, где бы мне было хуже и где бы бог мой оставил меня? Он везде со мною, а кроме его никого не страшно»44. В субординационной структуре данная вертикаль изымается или формализуется. Можно предположить, что изъятие вертикали стало причиной трагедии Николая Фермора («Инженеры-бессребреники»): «"Секта Брянчанинова" <. . . > потерпела значительное изменение в духе. С отходом первого своего основателя и руководителя Брянчанинова и его друга Чихачева она утратила преобладание религиозного направления, но зато еще более повысила требования общей честности и благородства»45 (курсив мой. — И. М.). «Идеал Алексея человека божия, которому следовали в своей решимости Чихачев и Брянчанинов, не был идеалом позже их вышедшего на житейский путь Фермора»46 (курсив мой. — И. М.). Отказавшись от ключевого понятия иерархии — священноначалия и его составной части — правила неосуждения, Фермор «порицал без исключения все власти, находя их бессильными остановить повсюду у нас царящее лицемерие, лихоимство, неуважение к честности, к уму и к дарованиям, и в заключение назвал все власти не соответствующими своему назначению»47. Предъявляя высокие нравственные требования «общей честности и благородства» к носителям власти, наблюдая разрушение миропорядка, Фермор приходит к крайнему разочарованию: «На указание
ему самых сильных лиц он отвечал, что "это все равно, — никто ничего не значит: что
48
нужно, того никто не сделает"»48.
Примером формализации вертикали человек — Бог служит образ подполковника Свиньина («Человек на часах»), солигаличских чиновников («Однодум») и т. д. Так, например, переживая за себя, Свиньин «три дня проболел, а на четвертый встал, съездил в Петровский домик, отслужил благодарственный молебен перед иконою Спасителя» и возвратился домой «с успокоенною душой»49. Успокоение души Свиньина есть усыпление души, так как ни благополучное разрешение конфликта, ни отслуженный молебен не помешали ему жестоко наказать солдата, совершившего подвиг во имя человеколюбия.
Принципиальное отличие субординационной и иерархической моделей мира лежит в различии понятий, которые для человека являются законом. Для одних это библейские заповеди, а для других — уставы, инструкции, протоколы и т. п. В рассказе «Однодум» Н. С. Лесков иллюстрирует разницу взглядов на закон городничего и Рыжова: «Городничий судил о нем русским судом: "закон — что конь: куда надо — туда и вороти его". Александр же Афанасьевич выше всего ставил закон: "в поте лица твоего ешь хлеб твой"50. Рыжов своим законом считает Библию, а «все другие источники не чисты и полны суемудрия» 51.
Праведные Павла и Голован («Несмертельный Голован») жили по любви совершенной и не могли венчаться, зная, что ее муж жив: «по юридическому закону могли, да
по закону своей совести не могли»52. В рассказе «Кадетский монастырь» уникальные традиции, благодаря которым «корпус мог выпускать таких образованных людей, из которых при прежних порядках без нужды выбирали лиц, способных ко всякой служебной карьере, не исключая и дипломатической»53, с приходом Демидова были заменены погубившей образование инструкцией («Было принято правилом, которое потом и выражено в инструкции»54), которая формализовала, обезличила процесс обучения и воспитания. Николай Фермор («Инженеры-бессребреники») призывал своих товарищей создать союз, чтобы «поддерживать друг друга на честном пути бескорыстного служения», но не разделявших его взгляды офицеров выручила присяга: «надо помнить о присяге, подчиняясь ей, не заводить никаких союзов, основанных на исключительных клятвах и обязательствах»55. В рассказе «Шерамур» о чиновнике-дипломате повествователь замечает: «по уставам своего уряда, "по поступкам поступает", а не по движению 56
сердца» .
Как отмечал Ю.М. Лотман, человек на государевой службе, отдавая себя, «ничего не требует взамен, кроме права отдавать себя»57. Не случайно престарелых офицеров Самбурский («Русский демократ в Польше») называет праведниками, страстотерпцами: «Это уже настоящие страстотерпцы: служат они, и на службе им нет никакой радости, а под старость и угла нет, где приклонить голову»58. «Иной бы, поди, какого шума наделал и целый бы век все визжал, а наш с сердцов за чаркой зелена вина где-нибудь выругается, а потом завьет горе веревочкой, да так всю жизнь с обрывком и ходит»59. Лесковские праведники не размышляют о своих правах, но свято помнят о своем долге: «Удовольствие Рыжова состояло в исполнении своего долга, а высший духовный комфорт — философствование о высших вопросах мира духовного и об отражении законов того мира в явлениях и в судьбах отдельных людей и целых царств и народов» («Однодум»)60. В поступках «настоятелей» кадетского монастыря выражается «настроение души, проникнутой служебным долгом, но не знавшей служебного страха» («Кадетский монастырь»)61.
Но вместе с тем Н. С. Лесков ставит проблему противоречия христианского долга и долга службы, что является прямым отражением противопоставления иерархии и субординации. В рассказе «Человек на часах» рядовой Постников решает сложнейшую задачу: или нарушить устав и спасти человека, или не покидать пост, но нарушить заповеди. С одной стороны, постовой «Постников помнит и службу, и присягу», а с другой, «сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает»62. Нарушение уставов и правил — это правонарушение. И лесковские праведники предпочитают правонарушение нарушению христианского долга. В рассказе «Кадетский монастырь» воспитанники, вопреки запрету, передают пироги арестованным. Однако повествователь замечает, что «это маленькое правонарушение служило к созиданию великого дела: оно воспитывало дух товарищества, дух взаимопомощи и сострадания, который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой коих люди перестают быть людьми и становятся холодными эгоистами, неспособными ни к какому делу, требующему самоотвержения и доблести»63.
Во вступлении к рассказу «Пигмей» автор-повествователь приводит одну из распространенных точек зрения, которую в своих «записках» стремится опровергнуть: «Наше нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды»64. Получение выгоды — это есть служба по договору. Но не случайно на Руси считалось, что «служба по договору — плохая служба»65. Понятие служения, в отличие от службы, имеет аксиологический подтекст: в кадетском монастыре были «понятия чести, которыми кадеты бывших времен недаром славились и
не изменяли им на всех ступенях служения до гроба»66. Именно понимание службы как служения обязывает праведников выполнять свой долг и днем, и ночью: «День провел Рыжов хорошо, а ночь повел еще лучше: обошел весь город, и кого застал на ходу в поздний час, расспросил: откуда, куда и по какой надобности?» («Однодум»)67. «Давно я (Самбурский. — И. М.) думал об одном предмете, а нынче бессонной ночью, ворочая его со стороны на сторону, кажется, додумался до чего-то похожего на дело» («Русский демократ в Польше»)68. Осознавая свою миссию служения, Самбурский остро ощущает высокую ответственность перед Богом: «Сколько вдов, сирот и стариков, которых кормить некому после такой победы? За это надо ответ дать богу»69. С бескорыстным служением связано одно из принципиальных отличий иерархической и субординационной структуры. Если «в инженерном ведомстве многие тогда были заняты заботами о наживе и старались ставить это дело "правильно и братски" — вырабатывали систему самовознаграждения» («Инженеры-бессеребреники»)70 (курсив мой.— И. М.), то лесковские праведники отдают все, что имеют, поэтому и хоронят их «за недостаточностью на казенный счет» («Кадетский монастырь»)71. Об идее служения, а не службы, служения бескорыстного, безвозмездного, ради гордости за свое Отечество, свидетельствует призыв Самбурского («Русский демократ в Польше») к своим подчиненным перед трудной работой, которая не принесет исполнителям личной выгоды, но будет полезна России: «Это работа сложная и трудная, потому что мало данных, но тем более чести ее исполнить, и я надеюсь, что тут мы себя покажем достойными его
(фельдмаршала. — И. М.) доверия и исполним все как только возможно и с большою
72
радостию» .
Бескорыстное служение людям сопряжено с мотивом жертвенности: в рассказе «Несмертельный Голован» праведник помогает больным чумой, «не пожалев теплой крови своей за народушко»73. Высокий пафос служения противопоставлен службе и службистам: «Свиньин был человек не бессердечный, но прежде всего и больше всего "службист" <. . . > Свиньин отличался строгостью и даже любил щеголять требовательностью дисциплины. Он не имел вкуса ко злу и никому не искал причинить напрасное страдание; но если человек нарушал какую бы то ни было обязанность службы, то Сви-ньин был неумолим. Он считал неуместным входить в обсуждение побуждений, какие руководили в данном случае движением виновного, а держался того правила, что на службе всякая вина виновата» («Человек на часах»)74. Понятие «субординация» раскрывает позицию Свиньина по отношению к службе. Капитану Миллеру, известному как человеку с «гуманным» направлением, он заметил: «у вас есть не идущая военному человеку мягкость, и этот недостаток вашего характера отражается на субординации в ваших подчиненных»75 (курсив мой. — И. М.).
Автор-повествователь цикла «Праведники» выстраивает шкалу ценностей, на которой высоко ставятся такие качества, как любовь, бескорыстие, доброта, ум, сердце, честность, справедливость. Приведем примеры из рассказа «Кадетский монастырь»: «Были люди высокие, люди такого ума, сердца, честности и характеров, что лучших, кажется, и искать незачем»76. «Нас нельзя было подкупить и заласкать никакими лакомствами: мы так были преданы начальству, но не за ласки и подарки, а за его справедливость и честность» 77. В иерархии и субординации ценностные полюса меняются местами. Общество, больное корыстолюбием, взяточничеством, лицемерием, выставляет праведника человеком душевно больным. Библейские принципы, которым следует Рыжов («Однодум»), городничий и протопоп называют «вредной фантазией», а его дураком78. Такова участь и Николая Фермора («Инженеры-бессребреники»). То, что, согласно заповедям, должно лежать в основе любого социума, представляет-
ся болезнью, а пороки нормальным состоянием жизни. Поэтому на другую чашу весов Н. С. Лесков кладет такие качества, как подлость, ложь, негодяйство, наглость, подмену веры набожностью, сердечности жестокосердием: «Николай Иванович Демидов, человек чрезвычайно набожный и совершенно безжалостный» («Кадетский монастырь» )79. Не случайно попытка Демидова купить любовь и уважение кадетов обернулась «противной лаской»: «Вот, — сказал он голосом, который хотел сделать ласковым и делал только приторным, — вот я хочу вам сейчас показать, как мы вас любим»80. Показательно, что Н. И. Демидов вводит в кадетском корпусе систему оценки поведения кадетов по стобалльной шкале. Однако начальство корпуса, «милостиво относясь к ребячьим грешкам», проявляет милосердие, т. е. возводит иную шкалу, не баллов, а духовных ценностей. Таким образом, две системы оперируют различными ценностными понятиями. Если субординационная в качестве оценки использует критерии, лишенные духовного содержания, то иерархическая ставит во главу угла духовную шкалу ценностей.
О принципиальном разведении понятий субординации и иерархии в представлении Н. С. Лескова свидетельствуют не только идейное содержание цикла «Праведники», но и употребление автором данных лексем в произведениях цикла. Создавая образы персонажей-праведников, писатель стремится убедить читателей в возможности жизни по законам священноначалия и в современной ему действительности. Существование праведничества в конкретном бытии является концептуальным для Н. С. Лескова, поскольку именно такие «антики» способны сохранить иерархическую суть миромодели-рования, сохранить духовные ценности в период раскола и всеобщего маловерия.
1 Троицкий В. Ю. Николай Семенович Лесков (1831—1895) // История русской литературы XIX века. 70—90-е годы: Учебник / Под ред. В. Н. Антошкиной, Л.Д.Громовой, В.Б.Катаева. М., 2001. С. 172.
2 Флоренский П. А. Исследования по теории искусства // Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 191.
3 Старыгина Н. Н. Русский полемический роман 1860—1870-х годов: концепция человека, эволюция, поэтика: Методологические материалы к авторскому спецкурсу по истории русской литературы второй половины XIX века для студентов филологических факультетов педагогических институтов и университетов. Йошкар-Ола, 1997. 52 с.
4 Там же. С. 3-4.
5 Флоренский П. А. Указ. соч. С. 191.
6 Лотман Ю. М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров: статьи, исследования, заметки. СПб., 2000. С. 376.
7 Большая советская энциклопедия. М., 1976. Т. 25. С. 20.
8 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1998. Т. 4. С. 352.
9 Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. М., 2002. С. 14.
10 Непомнящий В. С. Поэзия и судьба. Над страницами духовной биографии Пушкина. М., 1987. С. 30.
11 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 377.
12 Там же. С. 378.
13 Соловьев С. М. Сочинения. История России с древнейших времен. М., 1993. Т. 15-16. С. 70.
14 Там же. С. 312.
15 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 375.
16 Там же. С. 375.
17 Там же. С. 373.
18 Непомнящий В. С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999. С. 18.
19 Лесков Н. С. Собр. соч.: В 12 т. М., 1989. Т. 2. С. 4.
20 Там же. С. 59.
21 Там же. С. 64.
22 Там же. С. 70.
23 Там же. С. 156.
24 Там же. С. 9-10.
25 Там же. С. 54.
26 Там же. С. 230.
27 Мартынов В. И. Культура, иконосфера и богослужебное пение Московской Руси. М., 2000. С. 27.
28 Лесков Н. С. Собрание сочинений. С. 83.
29 Там же. С. 85.
30 Там же. С. 88.
31 Там же.
32 Там же. С. 71.
33 Там же. С. 73.
34 Там же. С. 21.
35 Там же. С. 24.
36 Там же. С. 92.
37 Там же. С. 343.
38 Там же. С. 246.
39 Там же. С. 40.
40 Там же. С. 42.
41 Там же. С. 202.
42 Там же. С. 205.
43 Там же. С. 217.
44 Там же. С. 32.
45 Там же. С. 152.
46 Там же. С. 155.
47 Там же. С. 170.
48 Там же. С. 171.
49 Там же. С. 349.
50 Там же. С. 12.
51 Там же. С. 32.
52 Там же. С. 135.
53 Там же. С. 68.
54 Там же.
55 Там же. С. 153.
56 Там же. С. 384.
57 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 377.
58 Лесков Н. С. Собрание сочинений. С. 86.
59 Там же.
60 Там же. С. 18.
61 Там же. С. 49.
62 Там же. С. 339.
63 Там же. С. 53.
64 Там же. С. 34.
65 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 376.
66 Лесков Н. С. Собрание сочинений. С. 49.
67 Там же. С. 12.
68 Там же. С. 84.
69 Там же.
70 Там же. С. 143.
71 Там же. С. 64.
72 Там же. С. 89.
73 Там же. С. 108.
74 Там же. С. 341-342
75 Там же. С. 350.
76 Там же. С. 47.
77 Там же. С. 58.
78 Там же. С. 15.
79 Там же. С. 55.
80 Там же. С. 58.
