А. В. Корнилова
Идиллический пейзаж как явление русской усадебной культуры начала Х1Х века
Представление о романтическом герое в сознании современников отождествлялось с «человеком естественным», живущим в гармонии с природой, черпающим в ней жизненные силы и вдохновение. Во многом это определялось влиянием западноевропейской предромантической традиции. Пейзажи классицизма, населенные беспечными фавнами, нимфами и наядами были изгнаны из живописи и литературы, благодаря чему, по выражению Ф. Р. Шатобриана «пустыни стали печальнее, таинственнее и величественнее, свод лесной листвы поднялся выше»1. Именно такой была природа в стихах Ламартина, элегиях Парни и Мильвуа. Такой предстала она и в живописных ландшафтах Семена и Сильвестра Щедрина, черпающих мотивы изображения не только в «идеальной» природе, но и в своих отеческих пенатах.
Заказы на виды Летнего сада, Невы, дворцово-парковых ансамблей Петергофа, Павловска, Гатчины часто поступали от Министерства императорского двора. По оригиналам Семена Щедрина граверы А. Г. Ухтомский (1771-1852), С. Ф. Галактионов (1779-1834), братья К. В. Чесский (1776-1813) и И. В. Чесский (1777-1848) создали целые серии гравированных ландшафтов. Ориентация преимущественно на пейзажные изображения составляла специфику работ этих художников. Желание императорской фамилии видеть изображения летних резиденций и излюбленных мест прогулок вполне естественна.
Однако представители аристократии и дворянства также испытывали подобные желания, которые породили целый пласт не столь академической, но, тем не менее, достаточно профессиональной пейзажной живописи и графики, которая запечатлела виды городских и усадебных ландшафтов.
Регулярные или пейзажные сады и парки составляли неотъемлемую принадлежность русской столицы, провинциальных городов и усадеб начала Х1Х века. Интерес к ним возник еще в ХУШ столетии и был связан с западноевропейскими влияниями. Екатерининская эпоха отмечена увлечением пейзажными английскими парками с их подражанием «естественной природе». Садово-парковые ландшафты, запечатленные в гравюрах и акварелях, и привозившиеся в Россию любознательными путешественниками, стали не только популярны, но и вызвали желание под-
1 Шатобриан Ф. Р. Гений христианства // Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982. С. 157. 71
ражать и создавать подобные пейзажи в своем Отечестве. «Любовь к земле, к саду, к деревьям - ко всей природе была всегда сильна у русского человека. Ленивые помещики никогда не ленились, когда дело доходило до садов, и все приказания, сохранившиеся в «домовых конторах», показывают как Румянцевы, Разумовские, Шереметьевы и даже бездушный Аракчеев любили, холили, берегли природу и заботились о своих садах», - писал Н.Врангель\
В 1766 году граф Г. Г. Орлов приглашал в Россию Ж.-Ж.Руссо, прельщая его красотами своего имения под Гатчиной. «Мне вздумалось сказать вам, что в шестидесяти верстах от Петербурга, то есть в десяти немецких милях, у меня есть поместье, где воздух здоров, вода удивительна, пригорки, окружающие озера, образуют уголки, приятные для прогулок и возбуждающие к мечтательности... если такой уголок вам по вкусу, от вас зависит поселиться в нем. Всё нужное будет к вашим слугам, если вы пожелаете. Если нет, располагайте охотою и рыбною ловлею. Если вы пожелаете общества, чтобы рассеять скуку, то и оно будет... Вот, сударь, что я счел себя в праве предложить вам из признательности за почерпнутое в ваших книгах, хотя они были написаны не 2
для меня» .
Действительно, Ж.-Ж.Руссо воспевал в стихах то, чем граф Г. Г. Орлов предлагал ему насладиться в своей усадьбе.
Какое сердцу наслажденье Бродить по рощам в тишине! Как я люблю под легкой сенью Внимать серебряной волне! Мечты о счастье и покое, Уединенье дорогое, Украсьте мой печальные век! -
писал Руссо в «Аллее Сильвии»3.
Эпоха сентиментализма породила свою «поэзию садов», окрашенную меланхолическими полутонами и элегическими мотивами. В парках ставились храмы, посвященные Любви и Дружбе. В зелени аллей белел мрамор колонн и обелисков, воздвигнутых в честь поэтов английской и французской сентиментально-романтической школы. Так, в подмосковном имении Лопухина В. А. Жуковский видел в саду Юнгов остров и на нем урну, посвященную памяти Фенелона, с изображением госпожи Гюйон и Руссо.
1 Врангель Н. Помещичья Россия. // Старые годы. СПб., 1910. С. 17.
2 Русский архив. М., 1870. С. 580.
3 Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения. М., 1961. Т. 1. С. 325.
В павловском парке был воздвигнут мавзолей «Супругу-благодетелю» и «Памятник родителям». В. А. Жуковский, который выполнил серию пейзажных офортов, изображавших царскосельский и павловский парки, написал элегию «Славянка», непосредственно связав ее с конкретным пейзажем.
Воспоминанье здесь унылое живет;
Здесь к урне прислонясь задумчивой главою,
Оно беседует о том, чего уж нет,
С неизменяющей Мечтою.
Все к размышленью здесь влечет невольно нас;
Все в душу томное уныние вселяет;
Как будто здесь она из гроба важный глас
Давно минувшего внимает.1
«Сфера чувствительности воспитала свою музу, - писал академик А. Н. Веселовский, - создалось литературное течение, вызвавшее к бытию груды черепов и скелетов, сонмы призраков и мыслей о кладбище, все это закутанное ночью или освещенное задумчивой луной. К могилам паломничали неудачно влюбленные барышни, любили рисовать могильный холм, на котором выписывали свое имя»2.
Так в альбоме неизвестного начала 1800-х годов, хранящемся в фондах Государственного музея А. С. Пушкина, находится рисунок, изображающий путника у придорожной могилы; там же помещен и другой рисунок, представляющий холм, увенчанный мраморной урной; его огибает водный поток («река жизни»), на берегу которого - плененный голубь, рвущийся на свободу (символ любви), и якорь (символ надежды)3.
Когда луна дрожащими лучами Мой памятник простой озолотит, Приди мечтать о мне и горести слезами Ту урну окропи, где друга прах сокрыт -
писал поэт В. И. Туманский4.
Придешь ли, дева красоты Слезу пролить над ранней урной? -
вторил ему пушкинский Ленский.
1 Жуковский В. А. Стихотворения, баллады. Л., 1983. С. 112.
2 Веселовский А. Н., В. А. Жуковский. Пг., 1918. С. 40.
3 ГМП. Инв. № 4086 /6, 3433 /5.
4 Туманский В. И. Стихотворения и письма. СПб., 1912. С. 63.
«Ранние урны» были одним из распространенных мотивов рисунков альбомов молодых людей, как впрочем, и барышень.
Вспомним, что незадолго до того выход в свет «Страданий молодого Вертера» Гете вызвал в Европе эпидемию самоубийств. Повальные самоубийства охватили не только Европу, но и Россию. В 1792 году вышла в свет книга «Российский Вертер». Ее автором был семнадцатилетний юноша М. Сушков. Перед тем как совершить самоубийство он отпустил на волю всех своих крепостных. В «Евгении Онегине» Пушкин предусмотрительно не допустил такого исхода для своего главного героя, говоря, что:
Он застрелиться, слава Богу, Попробовать не захотел, Но к жизни вовсе охладел.
Не только дуэли, но и несчастная любовь, как правило, вызывали подобные настроения. Так «влюбившись в Варвару Александровну Муравьеву, Александр Михайлович (Бакунин - А.К.) сперва не надеялся на взаимность со стороны светской восемнадцатилетней львицы, окруженной блестящей молодежью, и, мучимый страстью, собрался уже стреляться; но его спасла сестра его Татьяна Михайловна Полторацкая. Узнав о состоянии, до которого дошел ее брат, она поехала к Полторацким и уговорила Варвару Александровну принять предложение А. М. Бакунина, а родных ее выдать ее за него замуж. Брак оказался вполне счастливым, и от этого брака произошла многочисленная семья, отдельные члены которой оставили заметный след в истории русского общества, а один из них (Михаил Бакунин -А.К.) сыграл, как известно, крупную роль в истории освободительного движения Х1Х века не только в России, но и в Европе»1.
Однако далеко не все истории заканчивались столь идиллически. Н. М. Карамзин в «Письмах русского путешественника» рассказывал об эпизоде, сообщенным ему его слугой, который пришел «весь в слезах и сказал, подавая лист газеты: «Читайте!». Я взял и прочитал следующее; «Сего Майя 28 дня в 5 часов утра, в улице Сен-Мери застрелился слуга господина N. Прибежали на выстрел, отворили дверь... несчастный плавал в крови своей; подле него лежал пистолет, на стене было написано: «Когда погибло всё и когда нет надежды, жизнь - позор, а смерть -долг». Между разбросанными по полу бумагами нашлись стихи, разные философические мысли и завещание. Из первых видно, что сей молодой человек знал наизусть опасные произведения новых философов; вместо утешения извлекал из каждой мысли яд для души своей, необразованной воспитанием для чтения таких книг, и сделался жертвою мечтательных
1 Корнилов А. А. Молодые годы М. Бакунина. Пг., 1915. С. 32.
умствований. Он ненавидел свое низкое состояние, и в самом деле был выше его как разумом, так и нежным чувством; целые ночи просиживал за книгами, покупал свечи на свои деньги, думая, что строгая честность не дозволяла ему тратить на то господских. В завещании говорит, что он сын любви, и весьма трогательно описывает нежность второй матери своей, добродушной кормилицы; отказывает ей 130 ливров, отечеству, как патриот, 100, бедным 48, заключенным в темнице за долги 48, луидор тем, кто возьмут на себя труд предать земле прах его и три луидора другу своему, слуге Немцу»1.
Право добровольно лишить себя жизни логически обосновывалось и приобретало некий философский оттенок.
В рисунках и акварелях эстетическая сторона этой сентиментально -элегической концепции преломлялась по-своему. Язык штампов сентиментально-романтической поэзии переводился в знаковую графическую систему. Образы, ставшие клише-сигналами элегического стиля - Ночь, Звезды, Луна, в своем графическом выражении приобретали значение рисунков-символов, несущих смысловую нагрузку. Даже самая незамысловатая виньетка, подчас становилась неким символом, в который вкладывался глубокий и тайный смысл. Как, например, «фонарик» В. А. Жуковского.
Известно, что поэт имел обыкновение рисовать в альбомы своих друзей и знакомых фонарики. Фонарик, излучающий свет, был для него символом духовного озарения. «Мистически настроенный ум его ищет символов для выражения той неуловимой связи жизни с небытием, которую старались постичь мистики начала XIX столетия, - писал Н. В. Соловьев. - Его «фонарь» за пределами земного пути, за пределами того, что доступно глазу человека, куда может проникнуть только душа. Отсюда и его позднейшие символические рисунки в альбоме А. Воейковой», воспетой им как «Светлана»2.
Скалистый берег с фигурой одинокого монаха, поднимающего крест, беспредельная водная гладь с белеющим вдали парусом, силуэт стройной женской фигуры, зовущей в загадочную беспредельность, - таковы сюжеты альбомных рисунков не только самого Жуковского, но и многих других альбомных рисовальщиков, воплотивших в акварели и гуаши основной постулат романтизма - разграничение двух миров. «Все они символизируют контраст печального земного существования со светом будущей жизни; везде мрачные своды, унылые скалы, грустные берега, а
1 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. С. 222.
2 Соловьев Н. В. Поэт-художник Василий Андреевич Жуковский // Русский библиофил. СПб., 1912. Т. 7-8. С. 47.
75
вдали яркий свет, цветущие острова, символы радости, счастья в будущей жизни»1.
Подобных примеров можно привести множество.
Пейзажи были излюбленным мотивом изображений, заполнявших листы домашних альбомов. Страница за страницей, одна за другой разворачивались перед зрителем ландшафтные панорамы, выполненные акварелью, пером или карандашом. В начале обычно располагались общие виды парка со стороны реки или озера, затем - виды его тенистых аллей, мшистых скамеек под раскидистыми ветвями деревьев, солнечных лужаек или ярких цветников. Такое расположение создавало ощущение своеобразной альбомной прогулки, вызывало у зрителя настроение тишины и умиротворения. Недаром «Н. А. Львов в своем проекте пейзажной («натуральной») части сада князя Безбородки в Москве разделил ее на три части: для прогулок утренних, полуденных и вечерних, отведя самый большой участок для прогулок вечерних. Это, - как полагает Д. С. Лихачев, - позволяет в известной мере понять тематику стихотворения Пушкина «Сон» 1816 года:
Друзья мои! Возьмите посох свой, Идите в лес, бродите по долине, Крутых холмов устаньте на вершине, И в долгу ночь глубок ваш будет сон.
Успокаивающее действие вечерних прогулок - общая тема многих стихотворений конца XVIII - начала XIX веков2.
Усадебная жизнь, где «над рекою дом господский», а возле дома «старый сад, приют задумчивых дриад», создавала атмосферу непринужденного времяпрепровождения, располагала к неутомительным и приятным занятиям. Много читали и музицировали, вели дневники и рисовали в альбомы.
Памятные книжки, вышедшие из старинных русских усадеб, представляют собой особый тип альбомной продукции. Порой это экземпляры большого формата с вклеенными в них рисунками, либо отдельные листы, изображающие виды садово-парковых ансамблей. Таковы хранящиеся в отделе рукописей Государственной Российской библиотеки (Москва) альбом князей Трубецких, созданный в их подмосковной усадьбе Знаменское, или серия отдельных «рассыпных» листов с видами имения графов Куракиных «Надеждино», из собрания Государственного музея А. С. Пушкина.
1 Там же.
2 Лихачев Д. С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Л., 1982. С. 320.
Альбом Трубецких в переплете из коричневой кожи с золотым тиснением, заполнен акварелями. Их художественное достоинство позволяет говорить о руке профессионала, хотя подписи своей рисовальщик нигде не оставил; а все надписи под рисунками сделаны одной из племянниц князя Н. И. Трубецкого - Зинаидой Александровной Мансуровой или Екатериной Николаевной Убри, урожденной Мещерской1.
Акварель, изображающую усадьбу Знаменское, отличает композиционное и цветовое единство. Двухэтажный дом, украшенный портиком с колоннами. Перед ним партер с зеленой лужайкой, окруженной песчаной дорожкой, на которую жокей выводит оседланную лошадь. Поодаль помещаются флигеля и службы, за ними виднеется зелень сада. Другая акварель - изображение будуара А. И. Мансуровой (урожденной Трубецкой) - выполнена с тонким художественным вкусом в духе традиций ин-терьерного жанра. Дамский письменный столик, бюро и диван у стены, цветущие розовые кусты в горшках, окантованные рисунки на стенах, голубая шелковая драпировка окна - все передает атмосферу тишины и гармонии.
Уединенность и камерность дамского будуара не раз служили предметом поэтических размышлений стихотворцев, воспевающих таинственность внутренних покоев, где
Все блистает чистотой,
И вкус и беспорядок дружны; Всегда заботливой рукой
Сметают пыль и сор ненужный, - Так выметаете и вы
Из кабинета чувств душевных
Пыль впечатлений ежедневных
И мусор ветреной молвы,
Храня лишь то, что сердцу мило,
Что вас пленяло и любило...2
В альбоме, где интерьер соседствует с изображением усадьбы, не могло не найтись места и для портретов ее обитателей. Таков портрет Настеньки Трубецкой (в замужестве Габер)3. Девочка изображена в белом платье, с корзинкой цветов в руках, на гладко причесанных темных волосах голубой венок. Образ этой девочки с васильками созвучен строкам второй главы «Евгения Онегина»:
В глазах родителей она Цвела как ландыш потаенный,
1 ГРБ. ОР. Ф.218. Ед.хр. 1299. Л. 10.
2 Поэты 1820-1830-х годов / вступ. ст. Л. Я. Гинзбург и В. Э. Вацуро. Л., 1972. С. 42.
3 ГРБ. ОР. Ф. 218. Ед. хр. 1299. Л. 67.
Незнаемый в траве глухой Ни мотыльками, ни пчелой.
Графическая культура, господствующая в сфере «большого» искусства, трансформируясь в «малые» альбомные формы, сохраняла основные свои черты. Золотисто-коричневые размывки сепии, тонкие сочетания розовато-голубых акварельных заливок, тщательно прорисованные тушью контуры, которыми изобилуют альбомные страницы, напоминают акварели профессиональных художников.