CC BY
79
РАЗДЕЛ 1. ЖАНРОВЫЕ СТРАТЕГИИ КЛАССИЧЕСКОЙ И НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XX-XXI ВЕКОВ
Л. П. Квашина
Элегический модус Павловского парка и profession de foi В. А. Жуковского
В статье исследуется взаимодействие парковой композиции и элегической структуры в павловских стихотворениях В. А. Жуковского («Славянка», «Государыне императрице Марии Федоровне»). Анализ показывает, что топография и архитектура павловского ансамбля способствовали оформлению художественного мира поэта, а элегическая топика обретала здесь полноту и конкретность воплощения.
Ключевые слова: павловские стихотворения В. А. Жуковского, сады романтизма, элегическая поэтика.
На титульном листе второй части сборника своих стихотворений (1816) Жуковский поместил следующее изображение: на фоне ночного пейзажа молодая женщина в легкой тунике, подняв руку, возвела глаза к небу, у ее ног благоговейно опустился на колено крылатый юноша. Г рафи-ческий рисунок выполнен в академическом стиле и представляет аллегорию мгновенности земного существования. Важно, однако, отметить, что это не просто сентиментально-меланхолическая виньетка к стихам Жуковского, а изображение, имеющее свою историю и конкретную предметную соотнесенность. Гравюра воспроизводит архитектурный памятник великой княгине Александре Павловне работы известного скульптора И. П. Мартоса, установленный в павловском парке императрицей Марией Федоровной в память безвременно ушедшей дочери. Этот памятник стал героем нескольких стихотворений Жуковского, и, можно думать, его изображение на титуле сборника ассоциировалось для поэта с важными моментами творчества. В связи с этим сюжетом сделаем некоторые наблюдения над поэтикой Жуковского.
Одним из наиболее важных и одновременно спорных вопросов, связанных с изучением творчества поэта является проблема специфики его поэтического видения, соотнесенность внешнего и внутреннего, природнопредметного и личностного в его поэзии. Следствием непроясненности этого вопроса являются расхождения в понимании ключевых категорий его поэтического мира.
Стихотворение «Невыразимое» (жанровый подзаголовок - «Отрывок») считается своего рода profession de foi В. А. Жуковского, его эстетическим манифестом. Между тем важнейшее для мировосприятия Жуковского понятие в исследовательских работах получает различное наполнение и соотносится в разных случаях то с «внутренней жизнью созна-
7
ния», то с «сущностью природы». Предельная субъективизация художественного мира поэта в свое время была уточнена и откорректирована в работах Ю. В. Манна, Г. М. Фридлендера, В. Э. Вацуро и других, тем не менее тенденция аннулирования реальности в мире Жуковского на иных основаниях дает о себе знать в исследованиях творчества поэта последних лет. Сделаем некоторые наблюдения над соотношением предметного и субъективного планов в мире Жуковского, обратившись к контексту «Невыразимого» - павловским стихотворения поэта.
Павловский дворцово-парковый ансамбль входит в ряд культурных явлений, которые получили название «сады романтизма». Созданный позднее Петергофского и Царскосельского, Павловский сад воплощал новые, посттрадиционалистские культурные устремления. Как образно выразился известный художник и искусствовед, а в 20-е годы ХХ века -директор Павловского музея В. Н. Талепоровский, это было время, когда «устали подчинять и шнуровать, затягивать природу», и она «вдруг снова свободно раскинула свои красоты и заставила снова служить себе» [6, с. 11]. Выявление возможностей природы, соразмерность природного ландшафта и архитектурных сооружений в романтических садах позволили достичь особого эстетического эффекта - ощущения гармонии человека и мира. В. А. Жуковский не раз гостил в Павловске, и это нашло творческое воплощение в рисунках, офортах, изданных позже отдельным альбомом, но прежде всего - в стихах. Результатом первого посещения поэтом Павловска стало большое стихотворение, запечатлевшее его панораму, -знаменитая элегия «Славянка» (1815).
Во время пребывания в 1819-1820 годах в связи с придворными обязанностями Жуковский создает ряд произведений, разнообразных по жанру и по тематике: послания, мадригалы, поэтические экспромты. Среди них - написанные как «по долгу службы», так и «в игре и для игры». Рядом с программными («К мимопролетевшему знакомому ангелу») находим шутливые произведения («В комитет, учрежденный по случаю похорон павловской векши, или белки...», «На смерть чижика» и др.), причем в иных случаях забавно-игровое перетекает в серьезное, так что четкая дифференциация произведений по этому принципу не всегда продуктивна -исчезает особая атмосфера, в которой они создавались и которая, при всей пестроте и разнородности павловского творчества, связывает его в определенное единство (например, послание «Государыне императрице Марии Федоровне»). Отметим также, что внутренняя связь павловских стихотворений не означает их жесткой привязанности к контексту - в будущем некоторые из них обретут вполне самостоятельную интересную судьбу.
Первая павловская элегия «Славянка» представляет собой описательную элегию, генетически восходящую к «Сельскому кладбищу» - произведению, которое наряду с «Элегией» А. И. Тургенева считается истоком новой русской элегии. В литературном процессе начала Х1Х века жанр
8
элегии был не просто созвучен складывающейся новой культурной ситуации, он был ее специфическим порождением, своего рода фокусом идей, «мировоззренчески насыщенной структурой» (В. А. Грехнев). По сути, именно с жанра элегии началось становление поэтического языка новой русской литературы.
Отметим некоторые важные для нас структурные моменты новой элегии. Прежде всего - это организующая роль пейзажа, причем семантика пейзажа не сводится к его метафоризации. Как отмечает В. Э. Вацуро, язык элегии не символический, а суггестивный, способствующий формированию особой ситуации - уединенного созерцания и духовного откровения [3]. Для элегии важна не отсылка к аллегорическому значению, а установка на создание особой меланхолической ауры, состояния духовной сосредоточенности, отрешенности, в котором человек может думать о вечном. И еще один концептуальный момент: в элегии не просто воссоздается особое эмоциональное состояние, важным моментом является установка на его продуцирование, что достигается через вовлечение читателя в лирический процесс. Топографические детали в элегической поэтике - это одновременно сигналы эмоционального состояния, а вечернее время суток позволяет улавливать его течение: перетекание дня в ночь, движения в покой, деятельности в созерцание.
«Славянка», с одной стороны, продолжает традиции «кладбищенской элегии», а с другой, - существенно трансформирует ее принципы. В. Э. Вацуро называет это стихотворение «оригинальной элегией». «Оригинальность» связывается прежде всего с активизацией лирического субъекта: «предметом изображения становится не внешне отчужденный суггестирующий пейзаж, а картина, пропущенная через восприятие и сознание рефлектирующего и чувствующего субъекта» [3, с. 147].
Структура Павловского парка сложна и потенциально полисемантич-на. Она включает как французский регулярный парк с прямолинейными дорожками и фигурными формами деревьев и кустарников, так и английский ландшафтный парк - ухоженный и тщательно прочищенный лес, в котором совершенно незаметна заботливая рука автора. Архитектурные сооружения (мемориалы, ротонды, башни, мосты) и скульптурные композиции расставляют свои важные акценты в этом сложном ансамбле и в конечном счете определяют «жанр» прогулки: идиллию, пастораль, готику. Жуковский выстраивает прогулку по Павловску по законам элегического жанра. Лирический сюжет организует перемещение субъекта вдоль реки Славянки.
Перед читателем разворачивается открывающаяся в новых ракурсах (пространственных и временных, поскольку охвачен дневной цикл) панорама Павловского парка. Быстрая смена картин - важный момент пейзажных описаний в «Славянке». Неожиданные впечатления - своего рода отклик воспринимающего субъекта на сюрпризность, уже входящую в пар-
9
ковый замысел. Передвижение лирического субъекта кажется свободным, подчиненным топографическому рельефу и не несущим, на первый взгляд, никакого сверхзадания. Но сюжетные константы, очерчивая сферу ассоциаций, направляют его, и реальный пейзаж словно вписывается в элегическую модель - наступление сумерек точно совпадает с тем моментом, когда лирический субъект приближается к семейственной роще: Но гаснет день... в тени склонился лес к водам; / Древа облечены вечерней темнотою; / Лишь простирается по тихим их верхам / Заря багряной полосою <...> [4, с. 23].
Зыбкость и неопределенность зримого дают работу воображению -являются образы таинственные, ирреальные. Безусловной композиционной вершиной является сцена видения: И некто к урне сей безмолвный присе-дит, / И, мнится, на меня вперил он темны очи; / Без образа лицо, и зрак туманный слит / С туманным мраком полуночи. / <...> Смотрю, и мнится, все, что было жертвой лет, / Опять в видении прекрасном оживает <...> [4, с. 24].
Предметная реальность, кажется, готова раствориться в «бестелесных формах романтической фантазии», однако рожденные во мраке картины на деле не являются плодом чистого воображения. Видение непосредственно связано с памятником Александре Павловне. Будто страхуя читателя от потери предметного плана, автор подкрепляет стихотворный текст прозаическими примечаниями, описывающими эту скульптуру: «Вы видите молодую женщину, существо более небесное, нежели земное; она готова покинуть мир сей; она еще не улетела, но душа ее смиренно покорилась призывающему гласу, и взор, и рука подъяты к небесам. Жизнь в виде юного Гения простирается у ее ног и хочет удержать летящую... И уже над головой ее сияет звезда новой жизни» [4, с. 440]. Комментарии Жуковского входили во все прижизненные издания этого стихотворения. Заметим также, что при знакомстве с парком у Жуковского был ориентир - реальный путеводитель по Павловску, принадлежащий Андрею Шторху, -«Письма о саде в Павловске, писанные в 1802 году». Достаточно сравнить примечания поэта и описание памятника у Шторха: «Стройная, благородная фигура, черты которой напоминают лик ангела, а чело уже отмечено звездой преображения, намерена покинуть землю. Стоящий рядом с ней гений напрасно старается удержать ее. Она стремится ввысь. Взор ее направлен в небеса, а тело, кажется, хочет последовать за взором» [7, с. 38]. «Видение» предстает как момент слияния субъективного переживания и парковой топики. Причем, жанровое и субъективное здесь нераздельны. Суггестивная элегическая поэтика сфокусирована на моменте духовного откровения, ей служит и на нее направлена. Жанровый язык «работает» на создание определенного медитативного настроения. Элегическая структура и парковая композиция как будто сходятся, совпадают в этом пике духовного подъема и эмоционального напряжения, а образ наделяется
10
перспективой мерцающих смыслов, превращаясь в символ - «видение прекрасное».
Обратимся к другому павловскому стихотворению - посланию «Г осу-дарыне императрице Марии Федоровне». Оно относится к числу произведений, заказанных императрицей поэту и выполненных Жуковским в шуточном тоне: От вашего величества давно / Я высочайшее имею повеленье / О Павловской луне представить донесенье [4, с. 156], - так начинается послание. Другое, менее официальное, его название - «Первый отчет о луне». В дружеской переписке его шутливо-пренебрежительно именовали «рапорт в шутовском тоне», «болтовня», «пачканье о луне». Работа над стихотворением растянулась на несколько месяцев, оно разрослось, «утратив привычную форму послания», и в результате так и не было закончено. Позже В. Кюхельбекер отозвался о нем как о «мозаичной работе», добавив при этом: «но в этой мозаике есть чистое золото» [5, с. 275]. Стихотворение интересно обширными пейзажными зарисовками, которые воссоздают панораму Павловска. Сюжетной канвой в послании также служит обозреваемая лирическим субъектом топография павловского парка. Маршрут, правда, избран другой: от загородной резиденции Павла («ярким пламенем осыпанный дворец») - к Красной долине, «так прозванной за красоту». На фоне выразительных, но однородных пейзажных звеньев, создающих эмоционально приподнятую атмосферу («осины блещут», «пламя запада сияет из реки», «светится в кустах полусокрытый храм»), отчетливо выделяется композиционная вершина обзора: Но место есть - туда вечернею порой / Приходишь следом за мечтой / Влеком неволей сладкой <...>.
Притягивающее лирического субъекта место («влеком») - все тот же памятник Александре Павловне: Над юной сей главою / Пророчески горит / Звезда заката; / И жизнь сия крылата, / Молящая в слезах / Невнемлющую младость, / А тихой веры сладость / В сих пламенных очах. / Как все воображенью / здесь душу придает! [4, с. 24].
Обратим внимание: не «воображение одушевляет», но «воображение одушевляется» («все воображенью здесь душу придает»), что происходит в определенном, заданном месте. В этом состоянии субъект обретает особые, по отношению к обычным - парадоксальные способности: «слышать полет недвижимих» (соединение слухового и зрительного, статичного и динамичного), оживлять и воссоединять «блага лет младых, и поздних лет утраты», - то есть творческое состояние одушевленного воображения, которое так же, как и в «Славянке», является непосредственным откликом на призывы природы. Формируются равновесные отношения субъекта и объекта, когда лирический субъект осознает себя через внешнее и в нем. Сформированное элегической поэтикой мировосприятие определит взаимоотношение разных жизненных планов в классической русской поэзии начала века, в частности у Пушкина.
11
Сравнивая пушкинское восприятие мира с поэзией Тютчева, П. Бицилли писал: «Он не «внешнее» переводит на «внутреннее», не «чувственное» на «духовное», а наоборот: духовное созерцает sub specie телесного, чувственного, внешнего <...>. Такое восприятие первичнее, естественнее, проще, наивнее тютчевского; оно ближе к природе, понятнее нам» [2, с. 400].
Послание «Государыне императрице.» особенно интересно тем, что достигнутое творческое состояние разворачивается в эстетическое откровение, а шутливый «рапорт о луне» оборачивается эстетическим манифестом. Метафизические размышления (строфы 35-44) в дальнейшем будут отчеркнуты Жуковским и опубликованы как самостоятельное произведение, которое станет одним из самых известных и значимых в творчестве поэта - речь идет о стихотворении «Невыразимое». Данное ему впоследствии жанровое определение («Отрывок») удерживает в себе и реальность конкретной творческой ситуации (отпочковавшаяся часть другого текста), и факт новой романтической формы.
Творчество В. А. Жуковского воплощает уникальный в истории русской культуры момент зарождения личностной поэзии. С одной стороны, «перед нами уже не просто индивидуальность как характерность, но индивидуальность как субъективность в самом полном смысле слова» [1, с. 559], с другой, в лирике Жуковского субъектом высказывания оказывается «душа - очень личная, но жестко не привязанная к субъекту, как бы неопределенно-личная» (С. Н. Бройтман). Две оценочные характеристики («субъективность в самом полном смысле слова» и «неопределенно-личная душа»), между которыми существует и безусловная связь и столь же реальное внутреннее напряжение, воплощают стремление найти и «выразить» то особое состояние сознания, в котором, в отличие от присущего нам осознанно-разделенного, личное несет в себе всечеловеческое, частное соотнесено с «божески всемирным». Именно такое сознание определяет характер мировидения Жуковского, а также глубину и масштаб поэтов и поэзии начала Х1Х века.
Павловское творчество - очень важный для Жуковского период, который называют временем «эстетических открытий». Топография, скульптура и архитектура павловского ансамбля не просто вдохновляли поэта, они были созвучны его мироощущению, становились участниками творческого процесса, способствовали оформлению его поэтического мира, а элегическая топика словно обретала здесь полноту и конкретность воплощения.
Список литературы
1. Аверинцев С. С. Размышления над переводами Жуковского // Зарубежная поэзия в переводах В. А. Жуковского: в 2 т. / сост. А. А. Гугнин. - М.: Радуга, 1985. -Т. 2. - С. 137 - 164.
2. Бицилли П. М. Избранные труды по филологии. - М.: Наследие, 1996.
12
3. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». - СПб.: Наука,
1994.
4. Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: в 20 т. / гл. ред. А. С. Янушкевич; ред. О. Б. Лебедева и А. С. Янушкевич. - М.: Языки русской культуры, 2000. - Т. 2. Стихотворения 1815-1852 гг.
5. Кюхельбекер В. К. Дневник (1831-1845) // Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. - Л.: Наука, 1979.
6. Талепоровский В. Н. Павловский парк. - 2-е изд., испр. - СПб.: Коло, 2010.
7. Шторх А. К. Письма о саде в Павловске, писанные в 1802 году / пер. с нем. Ю. А. Ходосова. - СПб., 2005.
О. В. Мамуркина
Жанровые традиции документальной путевой прозы в литературе конца XVIII - начала XIX века
В статье прослеживается история развития путевой прозы с главенствующим документальным началом в русской литературе XVIII столетия. Проанализирована логика взаимодействия художественной и нехудожественной словесности в процессе формирования литературного путешествия XVIII - начала XIX века.
Ключевые слова: литература XVIII века, путешествие, травелог, жанр, композиция, художественно-документальная проза.
В литературном процессе XVIII века путевая проза занимает одну из ключевых позиций. Востребованность жанра определялась совокупностью причин, как собственно литературных, так и общественно-политических. Так, в начале столетия относительно замкнутый социум, ограниченный рамками религиозной культуры, приходит в движение. Преобразования Петровской эпохи, секуляризация, европеизация - все эти процессы определенным образом повлияли на словесную культуру: впечатления от поездок можно и нужно было фиксировать не только послам, но и практически любому путешествующему. С ростом числа владеющих грамотой увеличивалось количество и качество путевых заметок, травелоги утрачивали чисто утилитарное значение и аккумулировали элементы эстетического.
Исторически первыми были путевые дневники ученых, отправлявшихся в академические экспедиции - таков путевой журнал Л. Делиля (1685-1741), экспедиция 1727-1730 годов на Кольский полуостров; путевой дневник исследователя Арктики В. Беринга (1681-1741); «Описание морских путешествий по Ледовитому восточному морю» (1758) его спутника по второй Великой Северной экспедиции Г. Ф. Миллера (1705-1783); «Дорожный журнал» (1737) С. П. Крашенниникова (1711-1755), «Дневные записки» исследователя Сибири Н. П. Рычкова (1746-1784); «Путешествие по разным местам российского государства» (1768-1774) П. С. Палласа. Особой тематической разновидностью путевых записок являются отчеты
13
