10УДК: 008
DOI: 10.24412/2713-1831-2022-1-18-27
ИДЕЙНОЕ НАСЛЕДИЕ ПОЛЯ ВИРИЛЬО
РОМАНОВ Константин Владимирович
докт. филос. наук, профессор Санкт-Петербургская академия постдипломного педагогического образования
БЕРК Дрю
писатель, переводчик и редактор. Изучал религиозную и политическую антропологию в Институте политических исследований в Экс-ан-Провансе, Франция, и перевел множество работ по современной философии, включая работы Жана Бодрийяра, Жильбера Симондона и Поля Вирильо. Бывший директор Univocal Publishing. В настоящее время редактор Univocal as a Series в Университете Миннесоты (США).
Аннотация. В переведенных и отредактированных Дрю Берком выдержках из серии лекций Поля Вирильо, проходивших в Университете Ла-Рошель и Центре Intermondes в течение двух дней весной 2007 года, представлены главные темы его размышлений — серая экология, современная техническая цивилизация, скорость и ускорение, связь между технологиями, развитием искусства и художественной практикой. Вирильо утверждает, что развитие технологий приводит к упадку живого пространства и телесного опыта и кризису репрезентации реальности. Современное искусство подверглось влиянию медиакультуры, но в нем сохраняется критическая способность создавать новые формы восприятия мира.
В переведенных и отредактированных Дрю Берком выдержках из серии лекций Поля Вирильо, проходивших в Университете Ла-Рошель и Центре Intermondes в течение двух дней весной 2007 года, представлены главные темы его размышлений — серая экология, современная техническая цивилизация, скорость и ускорение, связь между технологиями, развитием искусства и художественной практикой.
Ключевые слова: время, дромология, дромосфера, искусство, скорость, серая экология, сумерки места, эволюция общества, Поль Вирильо
В ПОИСКАХ ВЫХОДА К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ
Современный российский читатель меньше знаком с работами французского мыслителя Поля Вирильо, чем с трудами Делёза, Дер-рида, Гваттари, Бодрийяра. Человек архитектурного стиля мышления, он с годами увлекся написанием философских эссе. Как верно заметил один из комментаторов, писал бы романы на злобу дня — был бы более популярен в толпе, формируемой всевозможными «медиа».
Сегодня интерес к романам меняет свою направленность. Всё чаще востребован более
скорочитаемый жанр. О чем Поль Вирильо с грустью упоминает. Растет потребность в дайджестах живой мысли. Перевод избранных фрагментов лекций Поля Вири-льо как раз отвечает зову времени. Разговоры о том, что в его работах нет глубины — это пустозвонство, которое ничем не обосновано. Он размышляет о фактах первостепенной для сегодняшнего существования важности, применяя те силлогизмы и категории, которые доступны кругу его современников. Это философия повседневности, которая весьма популярна не только во Франции. В ней много озарений, интуиции, догадок, что особенно важно, по поводу интерпретации фактов.
Философия как квинтэссенция культуры менее обширна, чем культура. Но сама по себе
она многогранна. Каждый человек разумный живет своей философией с тех пор, как начинает мыслить и до тех пор, пока не угаснет сознание. Философия — это умозрение своего отношения к миру и к самому себе. Отношение к динамике сегодняшней жизни и к себе, как точке отсчёта этой жизни — вот лейтмотив его эссе.
Его книга «Информационная бомба» стала рефлексией на пророчества Рэя Бредбери, Джоржа Оруэлла и Олдоса Хаксли1. Наступила эпоха, когда эти пророчества воплотились в реальность: книги и длинные исследования свертываются в дайджесты и резюме, благодаря QR-кодам во многих странах мира усиливается контроль за поведением граждан, получение удовольствий превращается в доминирующую ценность. Впрочем, эта книга — тема отдельного дискурса. С его книгами можно ознакомиться на русском языке2.
По представленному переводу фрагментов лекций П. Вирильо можно судить о том, что интерес к его творчеству будет расти. Почему? Потому что он своими идеями уже вступал на почву новой эпохи, которая определяется законами глобальной цифровиза-ции и пандемизации повседневных структур жизни. В первую очередь, речь идет о развертывании им концепции изучения «дромос-феры» и ускорения реальности. Дромосфера (от греч. «дромос» — бег, состязание) знаменует исчезновение географии («здесь» больше не существует, а остается только «сейчас»).
По мысли автора дромосфера сводит на нет геосферу и биосферу. Интернет и цифровые технологии «выносят смертельный приговор биоразнообразию и георазнообразию». Под дромологией он понимает философскую научную концепцию, открытую для разных интерпретаций, и, в частности с позиций экологии, которую он разделяет на «зеленую экологию» (природа) и «серую экологию» (культура и космос). «Загрязнение природы — это зеленая экология. Серая экология — это загрязнение мира, созданного нами самими».
В качестве аксиомы он выдвигает тезис, имеющий принципиальное значение: «Реальное время — это столп творения. Его величина или слабость, его необъятность составляют силу Бытия». Трагедию он усматривает в том, что загрязнение мира оказывается сопряжено с ускорением и сокращением реального времени.
В результате «масштабы обитаемой геосферы сводятся к нулю». Мы приближаемся к «точке скорби», когда «масштабы человеческого влияния на мир буквально взрывают его». Ситуацию усугубляет квазимузыкальная ритмо-логическая атака со стороны разнообразных популярных перформансов и инсталляций, задаваемых масс-медиа. Мы пришли к военной ситуации, когда надо выбирать «между человеческой динамикой и ее эмоциональностью и смыслами, с одной стороны, и транс-овым состоянием покоренной медиями толпы», с другой стороны. Мир находится перед выбором: либо сохранение человечности, либо безудержный рост техницизма. Это центральный вопрос философии нашего повседневного существования.
Если читатель найдет для себя другие интерпретации и поделится ими, то возможно, общими усилиями, мы начнем поиск выхода к новой виртуальной и действительной реальности.
К.В. Романов
Примечания
Поль Вирильо. Информационная бомба. Стратегия обмана. — М.: «Гнозис», «Прагматика культуры», 2002. — 192 с.
Https://www.livelib.ru/author/411273-pol-virilio.
ВВЕДЕНИЕ В СЕРУЮ ЭКОЛОГИЮ ВИРИЛЬО
Некоторые из тем, которые были затронуты в лекциях Вирильо в то время, кажутся еще более пророческими 15 лет спустя: это вопросы, касающиеся технического прогресса, общего состояния клаустрофобии из-за ускорения и использования телекоммуникационных технологий, а также изменения отношения человечества к реальной жизни. Мы, безусловно, можем испытывать такие опасения в эпоху пандемии Со"^-19 и странного размытия реальности и вымысла в ситуации избытка информации, поступающей через СМИ. Он оставил нам некоторые заслуживающие пристального внимания идеи, изложенные в его лекциях. Хотя лекции 2007 года были названы «Серая экология», этот термин также несколько раз появляется
в книге «Университет катастроф», над которой он работал в то время. В нем он дважды использует термин «серая экология».
Во время лекций Вирильо социальные сети и iPhone только входили в жизнь. Хотя Вири-лио не обсуждает ни одно из этих технических достижений, основное внимание в его лекциях обращается именно на влияние технологических достижений, а именно, проявление того, что он связывает с непрерывным процессом «экстернализации и интерсубъективного паразитизма», посредством которого экранные технологии будут приводить ко все большему отчуждению людей друг от друга и от своего тела. Он связывает феномены телеобъективности и теле-субъективности с влиянием технологий, что мы можем наблюдать на примере социальных сетей. Они не только радикально изменили то, как мы общаемся, но также оказывают все большее влияние на эмоциональный опыт и наше отношение ко времени. Переживание реального времени все больше утрачивается. Использование технологий влияет не только на наше восприятие времени и пространства, но и на психическое функционирование.
Согласно анализу Вирильо, временные ритмы эмоций, которые когда-то были личными и довольно преходящими состояниями бытия, могут быть продлены и усилены благодаря использованию информационных технологий, что, как он предполагал, потенциально может включать некоторую форму тоталитарного «коммунизма аффекта» или «кибернетического религиозного феномена». Отсюда возможность того, что такие технологии одновременно способствуют всеобщей свободе общения, с одной стороны, но также могут посягать на повседневную жизнь и гуманитарные представления, с другой стороны. В конечном итоге это имеет серьезные последствия как для демократии, так и для самого представления о реальности.
Иногда во время своих лекций Вирилио касался темы будущего, помогая тем самым лучше понять настоящее. Возможность объединяться в группы, используя экраны, несмотря на разделенность огромными расстояниями, стала важной частью повседневной жизни. И все же нам не нужно слишком обольщаться этими возможностями. Достаточно вспомнить недавние президентские выборы в США, чтобы увидеть, как осуществлялся
контроль над СМИ и к каким пагубным последствиям это привело. Вирильо часто вспоминал про японских геймеров, Отаку, которых он 15 лет назад описал как загипнотизированных и зависимых от Интернета, представителями секты игровых практик. В то время они выступили предшественниками создания реальности, основанной на загрязнении пространства под влиянием телекоммуникационных технологий и экранной реальности.
В отличие от своего коллеги Жана Бодрий-яра Вирильо интересовало не моделирование реальности, а, скорее, замена одной формы реальности другой. Беспокойство Вири-льо по поводу «сумерек места», временного сокращения и ощущения ограниченности жизненной среды в значительной степени было связано с заменой непосредственной реальности той реальностью, которая связана с Интернетом и СМИ. В этой ситуации можно задаться вопросами о том, в какой мере возможны процессы духовного роста и индивидуализации в культуре, которая функционирует на основе информационных алгоритмов, и в которой все уже предусмотрено заранее. Очевиден недостаток глубины восприятия, времени и расстояния, необходимых для духовного и психологического роста. Я полагаю, что все эти изменения были частью его концепции серой экологии.
В этом свете работы Вирилио по «серой экологии» можно рассматривать отчасти как дополнение концепции трех экологий1 одного из его бывших коллег, Феликса Гват-тари — такой концепции, которая разделяет экологию психического здоровья, зеленую экологию и экософию или этику и эстетику социальной экологии.
Следуя феноменологическому наследию Вирильо, развивавшего идеи Гуссерля и Мерло-Понти, можно прийти к признанию важности здоровьесберегающих практик, основанных на центрировании тела на взаимодействии с окружающей средой, даже если эта среда на самом деле может быть частью дополненной реальности. В этом случае серая экология становится отправной точкой для эко-феноменологии2 — практики изучения и творческого поиска новых форм переживания человеческого тела в ускоренной среде, чтобы восстановить баланс и связь с телесной основой восприятия реальности.
Такая озабоченность, возможно, является причиной того, что сегодня мы видим все больше писателей, художников и ученых, представляющих разные научные дисциплины и имеющих опыт работы в гуманитарных науках, обращающихся к тому, что некоторые называют экологическими гуманитарными науками. Возврат к практике заземления тела в окружающей среде и его переживания в реальном пространстве и в связи с землей3 становится насущным.
Берк Дрю
Примечания
1. См. Félix Guattari, Three Ecologies, trans. Ian Pindar, Paul Sutton (Continuum, 2008).
2. Это слово заимствовано у Bruce Bégout, из его работы Le Concept D'Ambiance: Essai d'eco-phenom-enologie (Paris: Seuil, 2020)
3. См. работу Vybarr Cregan-Reid, Footnotes (St. Martin's Press, 2017) относительно феноменологического исследования повторного заземления или ощущения тела в окружающей среде посредством практики бега.
«Чего же мы ждем, когда нам уже больше не нужно ждать, чтобы приехать? Ждем прибытия того, что осталось»
(Поль Вирильо)
ВИРИЛЬО Поль
СЕРАЯ ЭКОЛОГИЯ*
Введение в серую экологию
Я урбанист и философ. Я заявляю об этом, потому что философия зародилась в городе. Я урбанист, но, возможно, определил бы себя как эссеиста, поскольку это обозначает мое отличие от философа. Я также страдаю клаустрофобией, и вы поймете почему, прочитав это эссе.
В настоящий момент много говорится об экологии, об истощении природных ресурсов и глобальном потеплении. В дальнейшем
при обсуждении проблем экологии я буду использовать понятия «дромология» и «дро-мосфера» для того, что подчеркнуть ускоряющийся темп развития человеческой культуры. Хотя эти понятия подчеркивают относительный характер такого ускорения, потому что дромология лежит в основе самой теории относительности. Напомню, что скорость — это не явление, а связь между явлениями. Это сама относительность, обозначение особых отношений между временем и пространством. Дромология не является законченной теорией. Она обращается к свойствам скорости и случайности, увязывая их друг с другом. Дромология — это философская научная
Данный материал был впервые опубликован в журнале «POIESIS: A Journal of the Arts and Communication», 2009, Vol. 11, P. 104-113.
концепция, которая предлагается для разных интерпретаций, в частности, для ее рассмотрения любых явлений с позиций экологии, которую я буду разделять на «зеленую экологию», связанную с природой, и «серую экологию», которая связана с космосом и культурой.
Если бы какой-то ученый написал трактат о дромологии, я бы его скорее всего не прочитал, но не из-за ревности, переживаемой мною как автором этого понятия, а потому, что это меня не интересует. Почему? Потому что все явления, связанные с дромологией, относительны и заставляют обратиться к двум порядкам величин: величине расстояния, с одной стороны, и величине бедности и слабости, с другой стороны. Эти два порядка величин связаны. Те, кто изучает работы по серой экологии, часто признают мои публикации как апокалиптические. Но они таковыми не являются. Дромология — это не наука о «конце света». Я часто говорю, что концепция «конца света» — это концепция без будущего. Меня беспокоит не «конец света», а «конечность мира», и при этом я клаустрофоб. Что такое «конечность мира»? «Конечность мира» означает, что яблоко — это всего лишь яблоко, человек — это только человек, а мир — это только мир. Все это связано с понятием «конечность мира».
Дромосфера — это ускорение истории и ускорение реальности с помощью новых технологий. Это также отчуждение мира, «закрытие» мира. На мой взгляд, загрязнение времени и расстояний намного серьезнее, чем загрязнение физической среды и объектов. Созданный человеком мир, существующий в единстве с миром природы, также вызывает собственное загрязнение. Загрязнение природы — это зеленая экология. Серая экология — это загрязнение мира, созданного нами самими. Я больше архитектор, чем философ, а потому для меня важны размеры и пропорции. Масштабы, размер и пропорции — это то, что на самом деле не принимается во внимание при рассмотрении большинства явлений. Одна из моих книг, опубликованная в 1976 году — L'insécurité du Territoire — уже предваряла мою идею «сумерек места». В 1984 году, отдавая дань уважения Джорджу Оруэллу, я опубликовал свою работу Léspace, а в 1990 году — L'inertie polare —первую книгу, в которой говорится о сумерках места. Это
понятие позволяет понять временное сжатие обитаемой коммунальной геосферы — то, что в терминах информатики называют временной конвекцией.
По сути, есть только один мир — дромосфера, которая сводит на нет геосферу (или, если хотите, биосферу). Современная дромосфера связана с информационно-коммуникационными технологиями, созданием Интернета, которые выносят смертельный приговор биоразнообразию и георазнообразию. Когда мы говорим о загрязнении, мы, как правило, имеем ввиду загрязнение физической среды. Как урбанист и архитектор могу сказать, что помимо загрязнения физической среды, существует загрязнение расстояний и масштабов мира (la grandeur nature). И это гораздо более существенно. Нет величия без размеров. Нет объекта без пропорций. Нет человека без его особых человеческих масштабов. Чрезвычайно важно принять во внимание масштабы размеров, масштабы и пропорции вещей в пространстве и времени. Удивительно, насколько легко мы связываем природу с культурой, но при этом легко забываем о размерах. Это вопрос, который я задаю в своем сборнике «Критическое пространство», перерабатывающем идеи Бодрийяра, Гваттари и других современных философов. «Критическое пространство» уделяет внимание не только времени, но и пространству. Архитектор сначала конструирует пропорции здания. Это очень важно. Он конструирует пропорции перед тем, как использовать бетон или камень. То, что мы называем реальным временем, связано с пространственно-временным континуумом, страдающим временным сокращением, из-за чего масштабы обитаемой геосферы сводятся к нулю. Это конечно не наносит такого ущерба, как глобальное потепление или истощение водных ресурсов, однако чревато последствиями иного рода. Реальное время — это столп творения. Его величина или слабость, его необъятность составляют силу Бытия.
А теперь я приведу вам очень наглядный пример: человек обычно имеет размеры тела от одного до двух метров. Это диапазон размера тела от карлика до очень высокого человека. Если бы рост человека был бы 20 метров, то это был бы не человек. Такие размеры человеческого тела немыслимы. Однако сегодня это действительно так, поскольку обычные
пропорции исчезли из картины современного мира. В нем представлены величины двух порядков. Один порядок величин определенным образом связан с другим. С одной стороны, есть величина власти. Это имеется, например, ввиду, когда упоминается о мощи Соединенных Штатов. Но есть также масштабы бедности или насилия в этой стране, и они также являются реальностью того же порядка. В серой экологии термины «измерение» и «неизмеримость» имеют отношение к сохранению бесконечности мира, они относятся не к физическим масштабам явлений, изучаемых в астрофизике, а к ограничению и сохранению безмерности мира.
Начиная с ХХ века мы приближаемся к «точке скорби», когда масштабы человеческого влияния на мир буквально взрывают его. Наблюдается катастрофическое «сжатие» экосферы и пространства земли, которое преодолевается благодаря современным транспортным средствам и ускорению реальности. Все это имеет отношение не только к нашему перемещению в физической среде, но и нашему движению в пространстве культуры и истории. Или, другими словами, история сокращается одновременно с географией. Здесь я снова урбанист и могу сказать, что история и город взаимосвязаны. Глобализация связана с развитием технологий. Они вызывают ускорение реальности, и как ни парадоксально, опрокидывают представления о прогрессе. В книге Université du désastre (Университет катастроф) я утверждаю, что наука пострадает из-за конечности мира, то есть из-за пространственно-временного сжатия, нарушения тех масштабов времени и пространства, которые ранее обусловливали Бытие и место всех вещей. Временное сокращение касается не только транспорта и общения в Интернете, но и знаний, науки и философии. Мы можем рассмотреть текущую ситуацию с точки зрения работы Аристотеля о происхождении субстанций. Идеи связаны с необъятностью и измерением мира. Все наши науки связаны с географией мира. Они связаны не просто с историей знаний, но и с пространством. Чтобы понять нынешнюю реальность, нам нужен Университет катастроф.
Теперь хочу поговорить о страхе и о клаустрофобии, о которой я говорил ранее. Страх перед ускорением пока не проявляется широко, но некоторые люди, страдающие
клаустрофобией или астмой, уже чувствуют этот страх. Он нередко переживается как страх исчерпать географическое разнообразие мира. Приведу пример: я дважды был в Венеции. Это необычный город. У меня есть друг, который показал мне разные части города. В конце концов, он сказал, что мы должны посетить еще несколько мест в городе, чтобы у меня сложилось о нем целостное представление. Я сказал ему, что не хочу этого делать, хочу, чтобы Венеция оставалась для меня не до конца познанной, чтобы я хотел сюда вернуться. Я не хочу участвовать в «сумерках места».
Возможность побывать на Северном и Южном полюсе посредством туризма фатально ограничивает пространство и могущество мира. Кроме нашей планеты, на данный момент у нас нет другой среды обитания. Думаю, что страх сокращения жизненного пространства как новая форма клаустрофобии, которая поражает сейчас некоторых людей, скоро станет массовым явлением. Это страх, стоящий за экологическими изменениями, который перекликается с переживаниями человека, о которых Фуко упоминает как о поиске приюта и жестоком мире. Грядущее чувство грандиозного заточения уже больше не будет касаться заключения в тюрьму или пребывания в замкнутом помещении, но будет связано с ощущением заточения в мире, слишком маленьком для его обитателей. Представьте себе, что через одно или два поколения в конце недели вы идете в цирк в Токио, едете в Нью-Йорк провести вечер в ресторане, а на следующий день возвращаетесь на работу в Европу, и все это за доллар или два. Транспорт, возможно, будет становиться все дешевле и дешевле, и это приведет к тому, что Земля сократится как шагренева кожа, и мы будем знать все, что на ней есть.
Эта новая разновидность клаустрофобии уже присутствует. Известно ли вам об исследованиях, проведенных некоторыми астрофизиками, занимающимися экзопланетами, и о проблемах великой экстернализации из одной среды обитания в другую? Я могу процитировать британского астрофизика Стивена Хокинга: «Когда мы решим нацелиться на другие планеты, наше будущее будет обеспечено». Получается, что наше будущее зависит от непригодных для жизни планет.
В Солнечной системе, говорит он, на данный момент нам потребуется 50 тысяч лет, чтобы открыть пригодную для обитания среду. С новыми технологиями и новыми исследованиями, возможно, мы сможем несколько ускорить поиск пригодной для обитания инопланетной среды, но путешествия возможно будут занимать не менее шести лет. Когда такой ученый, как он, делает заявление, что будущее человечества зависит от колонизации другого мира, которого пока просто не существует, и при этом мы остаемся на нашей планете без воды и воздуха, то такая клаустрофобия не может не возникнуть.
Мне интересно работать с идеей замкнутого пространства. Заявление Стивена Хокинга означает, что астрофизик заменяет геофизика. Для меня это бред. Это бред науки, лишенной философского сознания, это бред науки, окрыленной своими кажущимися успехами: успехи прогресса оборачиваются катастрофой, разрушением картины мира. Я не против прогресса, но не могу не признать, что его последствия катастрофичны. Они обнаруживаются во всех областях: антропологии, энергетике, информатике и иных областях научного знания, за исключением одной — дромологии, занимающейся познанием конца, различением конечности мира. В грандиозных достижениях технологий не учитывается конец — смерть. Прогресс научного знания не принимает во внимание конечность или тот факт, что мир — это всего лишь мир, а наука — только ограниченная наука. Как говорится, «научная правда — это заблуждение, живущее заимствованным временем».
Вот почему я не могу работать над проблемой скорости, не работая над проблемой аварии. Скорость и авария связаны. То, что я только что описал, я называю «интегральной случайностью». До сих пор, научные аварии, научно-технические аварии, в отличие от стихийных бедствий, таких как землетрясения, были локальными авариями. Например, где-то взорвалась бомба. Где-то было загрязнение от пожара на химическом заводе и т. д. Сегодня авария становится неотъемлемой частью реальности. Мы преодолеваем пространства этого мира, изобретая все более скоростные виды транспорта. Это действительно неотъемлемая случайность. Замена пространства мира скоростью передвижения
или электромагнитной передачей не может быть осуществлена без провоцирования серийной аварии, того, что я называю кинематографическими энергиями ускорения реальности. Это приводит нас к фатальному разрушению истории и географии: те пределы реальности, с которым сталкивается человек XXI века, выходят далеко за рамки пределов реальности, с которыми сталкивался человек XVIII века. Вольер-резервация для человека XXI века является сегодня большим вопросом для его существования. Реальность сжалась как шагренева кожа до пределов Планеты Google, заключенной в монитор компьютера или иного устройства. Мы перешли от мании величия к мегалопсихии, оборачивающейся сжатием Бытия до пределов гаджета.
Подход, который я использую — это изучение дромосферы и ускорения реальности. Реальное время по-прежнему находится в реальном пространстве географии. Представьте себе продолжающееся ускорение реальности, которое вскоре определит состояние людей в мировом масштабе из-за новых технологий, которые формируют обманчивое восприятие реальности. Все это началось с развития транспорта, изобретения радио, систем телекоммуникации, микрочипов и т. д. Обманчивое восприятие реальности дополняется ощущением ускорения всех процессов, ограничением нашей свободы. Только за всем этим нет тирана, который нас подавляет. Мы подавлены замкнутостью мира, отчуждением мира. В тиране больше нет необходимости, но я не отчаиваюсь. Я считаю, что пора открывать Университет катастроф, и я помню слова Черчилля, который сказал: «Оптимист видит возможность в каждой беде».
Сокращение времени
Сегодня, подобно родовым схваткам, мы ощущаем сокращение, сжатие времени. Это сопровождается сокращением расстояний, что является не столько признаком положительного прогресса, сколько приметой нового типа катастрофических изменений реальности, описываемых с позиций серой экологии. Эти изменения не оставляют никаких материальных следов, потому что сверхзвуковая скорость воздушного транспорта или мгновенность телекоммуникаций всегда
воспринимаются как неоспоримый прогресс. Тем не менее, это заставляет нас задаться вопросом о серьезном пробеле в экологической науке, которая, похоже, не принимает во внимание какую-либо силу, которая могла бы противодействовать этому ускорению. Загрязнение расстояния начинает ассоциироваться с загрязнением веществами, которое больше связано с пространством общего мира, чем с природой элементов. Мы должны уважать пространство нашей повседневной деятельности, чтобы сохранить биоразнообразие перед лицом исчезновения видов. Мы должны противостоять этому релятивистскому событию, которое влияет не только на материальность человеческой среды, но и на ее пространственно-временной континуум. Угроза загрязнения пространства — изменения пространственно-временного континуума — возникает вследствие ускорения истории и ускорения реальности. Благодаря взрыву кибернетической интерактивности реального времени, которая отныне обусловливает политическую экономию, начиная с развитых стран и заканчивая слабыми экономиками мира, у нас появилось определенное количество астрономов, ищущих во Вселенной несколько экзотических экзопланет, чтобы заменить ими нашу исчерпавшую себя планету.
Куда же мы пришли, если общество потребления распространилось на все народы? Мало того, что наша старая Земля не выживет, нам понадобятся еще как минимум три планеты, чтобы удовлетворить наши растущие потребности. Потрясение, вызванное технологическим прогрессом, вместе с сокращением расстояний и времени, является предвестником родов, на которые надеялись и которых боялись из-за страха перед аномалией. Существует опасение, что человечество, рожденное из собственного гумуса, столкнется с серьезным недостатком, который может возникнуть в результате сокращения времени биосферы.
Ускоряющийся технологический прогресс приводит к появлению нанотехнологий, с одной стороны, и к миниатюризации нашей планеты как единственной обитаемой планеты солнечной системы, с другой стороны. После того, как Фукуяма объявил в конце прошлого века о «конце истории», мы не говорим об объявлении конца географии, мы просто играем с иллюзией «реального» времени,
не принимая при этом во внимание пределы реального пространства нашей маленькой планеты.
Искусство, насколько может видеть глаз
Сегодня культура ведения диспутов меняется. Мы можем заметить происходящую модификацию дебатов по телевидению, которые превращаются с быстрый обмен мнениями. Это нарушает сложившуюся ранее культуру диалога между ведущим и его гостями. Я называю новый тип дебатов «пинг-понг». У вас есть пять секунд, чтобы ответить. Ограниченный во времени характер выражения мнений в нынешней ситуации обуславливает содержание диалога. Когда я выступаю на телевидении, я это ненавижу. У меня итальянские корни, и мне нужно время, чтобы поговорить. Я не хочу играть в пинг-понг. Что касается ситуации диалога, мне нравится то, что можно назвать эмпатической феноменологией — открытым диалогом, на который телевизионные дебаты с характерной для них драматургией накладывают свои антиэмпати-ческие ограничения.
Это имеет отношение и к современному искусству, два аспекта которого, его слепые пятна, я бы хотел далее рассмотреть: искусству как войне и ускорению искусства. Первая мировая война была локальной, в то время как Вторая мировая война оказалась тотальной, затронувшей разные континенты. Она обусловила радикальные изменения в искусстве и западной культуре. Искусство в западной послевоенной культуре является жертвой войны. Его статус иллюзорен. Я думаю, очень важно, чтобы у искусства было свое пространство и время, которые сейчас сжимаются. Приведу очень простой пример.
Экспрессионизм появился после Первой мировой войны, выступившей первой травмой, первым препятствием для искусства. Потом появился сюрреализм. Мы не можем понять сюрреализм, «магнитные поля» Бре-тона и Арагона без влияния войны, появления химического оружия как первого средства массового уничтожения. После Второй мировой войны появился акционизм и различные направления нефигуративного искусства.
Первая мировая война ознаменовалась перемещением огромных масс населения, но также и начинающимся перемещением искусства из Европы в Америку, но более активно это стало происходить после Второй мировой войны. Это было военное событие. Мы не можем понять перемещение европейского авангардного искусства в Америку без влияния войны.
Еще один аспект, который формирует слепое пятно искусства — это скорость. Это связано с появлением искусства фотографии, а затем также кинематографа, телевидения и электронного искусства. Современное искусство стало менее протяженным во времени, оно стало вневременным. Это очень важная его характеристика. В отличие от авангардизма, есть вневременное искусство, то есть, искусство, которое прервало свои исторические связи, связь с со своими истоками. В 2007 году директор Венского музея современного искусства попросил меня написать небольшой текст об искусстве. Вот небольшой отрывок из него:
«В XIX веке вместе с импрессионизмом с характерными для его феноменологией и повышенным вниманием к выражению впечатлений искусство было освобождено от академизма. В XX веке экспрессионизм с характерной для него драматургией утвердил свободу персонального самовыражения и свободу от конформизма. Сегодня в XXI веке эти две свободы угрожают исчезнуть вместе с ускорением цифровой реальности, стирающей все и вся, включая репрезентативные воспоминания. На этом фоне Венский музей современного искусства может стать местом для сохранения его реликтов, музеем катастрофы искусства, происходящей на наших глазах».
В настоящее время происходит ускоренный переход от аналогового искусства к цифровому искусству, хотя мне больше импонирует слово не «цифровое», а «нумерологическое». Нумерология была особой системой знания. Переход от аналогии к нумерологии в искусстве, к использованию в нем цифровых технологий знаменует собой переход от передачи представлений в пространстве и времени с участием памяти к чистому представлению. Для цифрового искусства характерен гиперреализм. Более того, гиперреализм американской культуры связан с цифровыми медиями
и предвосхищает ситуацию, которую я называю телеобъективностью. Американский гиперреализм, который так любил Бодрийяр, обусловил ускорение искусства. Фотография была первой в истории машиной зрения и первой машиной ускорения, гораздо более важной по своим последствиям, чем появление огнестрельного оружия. Фотография является первым историческим примером ускорения реальности. За ней последовало появление кинематографа как парада образов, обусловливающего особые кинематографические эффекты, связанные с энергией видимого. Динамика, создаваемая кинематографом, телевидением и и видеокамерой, ничуть не менее важна, чем энергия локомотива, который произвел революцию в транспорте.
Таким образом, начиная с фотографии и заканчивая живыми телекоммуникациями, мы становимся свидетелями не только ускорения истории, но и ускорения самой реальности. Представление вещей, объектов и событий в реальном времени вытесняет старые представления о реальном пространстве. Презентация в реальном времени вытесняет реальное пространственное представление живописных, скульптурных или архитектурных артефактов, расширяя слепое пятно искусства, разрушая все эстетические основы искусства предшествующих исторических эпох. Таким образом, рядом с объектом и субъектом, объективностью и субъективностью, существует технологическая реальность с ее телеобъективностью и ее эмоциональной телесубъективностью. Все это проистекает из энергии видимого. Таким образом, наряду с кинетической энергией современных видов транспорта, присутствует особая динамическая энергия современных медий.
Фактически, как и политическая экономия, экономика культуры испытала на себе два удара: ускорение истории искусства, начиная с конца XIX века, и начавшееся не так давно ускорение реальности благодаря прогрессу информационно-коммуникационных технологий, обеспечивающих передачу информации в реальном времени, что окончательно разрушает реальное пространство форм, объектов искусства в пользу реального времени и ритмологии изображения и звука (здесь ритмология заменяет морфологию). Именно по этой причине я говорю, что современное искусство
страдает от нападок квазимузыкальной рит-мологии, ведь музыка — это также источник скорости. Современное искусство и его морфология подвергаются квазимузыкальной ритмологической атаке со стороны разнообразных перформансов и инсталляций, все больше и больше смешиваемых вместе и производящих то, что можно назвать «живым зрелищем».
Ссылка для цитирования
Мы находимся в состоянии мучительного оплакивания искусства света, искусства освещения реальности, в состоянии перехода к виртуальной реальности, и нам нужно выбирать между человеческой динамикой и ее эмоциональностью и смыслами, с одной стороны, и трансовым состоянием покоренной медиями толпы. Это военная ситуация. Именно здесь, как нигде еще, ярко проявляет себя политическая экономия современности.
Романов К. В., Берк Д. Идейное наследие Поля Верильо // Экопоэзис: экогуманитарные теория и практика. — 2022. — T. 3, № 1. [Электронный ресурс]. — URL: http://ecopoiesis.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).
Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 «Библиографическая ссылка» (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] — дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.
Romanov K. V., Burk D. The ideological heritage of Paul Verilio // Ecopoiesis: Eco-Human Theory and Practice. — 2022. — Vol. 3, № 1. — URL: http://ecopoiesis.ru.
