CC BY
45
ТЕОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2014. № 1. С. 129-131.
УДК 241.13 П.Л. Зайцев
ИДЕЯ ЖЕРТВЕННОСТИ В АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ КОНФИГУРАЦИЯХ ФИЛОСОФИИ МОДЕРНА
Рассматривается проблема антропологического содержания философии модерна. Человек эпохи модерна определяется через понятие «работа». Чтобы стать настоящим человеком, необходимо трудиться. Труд приносит страдание, рождает усталость. Идея жертвы переходит из религиозной сферы в сферу трудовой деятельности, сохраняя свое влияние на мировоззрение.
Ключевые слова: эпоха модернизма, антропологическое содержание философии, работа, усталость, жертвенность.
Что есть основная идея эпохи модерна? Согласно Ю. Хабермасу, к понятию модернизации относится целая связка кумулятивных и взаимно усиливающихся процессов: к формированию капитала и мобилизации ресурсов; к развитию производительных сил и повышению продуктивности труда; к осуществлению центральной политической власти и формированию национальных идентичностей; к расширению политических прав участия, развитию городских форм жизни, формального школьного образования; к секуляризации ценностей и норм и т. д. [1, с. 8]. Перечисленные Ха-бермасом тенденции могут быть фиксированы в одном единственном понятии, власть которого проявляется в эту эпоху в полной мере и угасает только сейчас. Это понятие «работа». Если следовать за К. Ясперсом, то труд может быть определен трояко: как затрата физических сил; как планомерная деятельность; как существенное свойство человека, основной аспект человеческого бытия [2, с. 128-129]. Определенные физические затраты во время более или менее планомерной деятельности сопровождали человечество всегда, и изменения, привнесенные здесь эпохой модерна, скорее количественного порядка, а именно - дальнейшее продвижение по шкале интенсивности и организованности процесса труда. Качественный скачок, произошедший во время модернизации, касается возникновения человека труда - человека трудящегося или рабочего.
В эпоху модерна труд входит в определение настоящего человека. Чтобы стать настоящим человеком, необходимо трудиться. Такова основная идея «Педагогической поэмы» А.С. Макаренко. Однако философское осмысление идеала трудящегося свойственно не только монокаузально направленной марксистко-ленинской философии и педагогике. Инициирующая природа работы нам стала понятна благодаря исследованию одного из самых спорных мыслителей XX в. Э. Юнгера - «Рабочий. Господство и гештальт» (1932). Формирование Э. Юнгера как мыслителя приходится на 1920-е гг., в эпоху складывания немецкой национальной идентичности и вместе с тем роста классового самосознания рабочего класса в Германии, что выражалось в неимоверной силе рабочего движения в этой стране. Если еще для «Духа позитивной философии» (1910) О. Конта вовлеченный в промышленную жизнь пролетарий - это всего лишь благодарный слушатель философии положительной школы, то для многих современников Юнгера рабочий класс был чем-то вроде сельской крестьянской общины для славянофилов середины XIX в. в России - консолидирующей силой нации, источником веры в ее завтрашний день.
Юнгер пишет: «Рабочий выступает носителем фундаментальной героической субстанции, определяющей новую жизнь. Там, где мы чувствуем действие этой субстанции, мы близки рабочему, и мы сами являемся рабочими в той мере, в какой мы наследуем ее. Все, что мы ощущаем в
© П.Л. Зайцев, 2014
130
П.Л. Зайцев
наше время как чудо и благодаря чему мы еще явимся в сагах отдаленнейших столетий как поколение могущественных волшебников, принадлежит этой субстанции, принадлежит гештальту рабочего» [3, с. 103]. Иными словами, мы все являемся рабочими в той степени, в которой охвачены работой... Порожденная в рабочем котле субстанция составляет одновременно суть новой эпохи и смысл нового человека. Продолжая размышлять в подобном ключе, можно заключить, что труд формирует не только деталь, из которой собирается механизм - совокупность прилаженных друг к другу частей, у каждой из которых своя функция, но и общую цель. Труд формирует человека. И в этом смысле он выполняет в эпоху модерна ту же роль, что в Древней Греции играли спортивные состязания, политика, война, театр. В отличие от спорта, политики или войны, работа, по Юнгеру, обладает предельной степенью всеобщности: «Работа есть не деятельность как таковая, а выражение особого бытия, которое стремится наполнить свое пространство, свое время, исполнить свою закономерность. Поэтому ей неизвестна никакая противоположность вне ее самой; она подобна огню, пожирающему и преображающему все, что может гореть и что можно у него оспорить только на основе его собственного принципа, только с помощью противоогня. Пространство работы не ограничено, подобно тому, как и рабочий день охватывает двадцать четыре часа. Противоположностью работы не является, к примеру, покой или досуг; напротив, в этой перспективе нет ни одного состояния, которое не постигалось бы как работа» [3, с. 153]. Итак, в эпоху модерна труд становится всеобщей формой становления человека. Но насколько труд является источником страданий?
Труд с очевидностью, помимо удовлетворения от правильно воспроизведенного «поставленного» действия (здесь танцевальное па, извлеченная смычком нота и ставшее навыком поступательное движение напильника относительно обрабатываемой поверхности равны между собой), рождает усталость, но это ли искомое нами психофизическое состояние, чтобы утверждать, что труд инициирует? Согласно Георгу Гегелю, любая целенаправленная деятельность конечна. И работа здесь не исключение. Однако если речь идет о труде как таковом (геш-тальте труда), то в нем конечное должно быть поднято до бесконечности. Подобное наиболее явно происходит с культовой деятельностью, наполняемой деяниями «предназначенными не для достижения конечной цели, а для того, чтобы быть тем, что есть в себе и для себя» [4, с. 392]. Пример Г. Гегеля: если одно поколение считает работу завершенной, то следующее опять начинает ее с начала. Это и есть культ как таковой. Это и
есть прообраз для работы как таковой, что в принципе не может быть никогда переделана, а следовательно, приостановлена. Как может быть соотнесена моя личная, индивидуальная субъективность с бесконечностью работы? У Гегеля можно найти ответ и на этот вопрос: «там, где цель есть всеобщее, субъект в своей деятельности должен отказаться от своей особенности и своих интересов» [4, с. 393]. Иными словами, труд есть жертвоприношение себя, в ходе которого умирает субъективное и утверждается всеобщее - сам труд и его всеобщий субъект -рабочий. Гегель в «Философии религии» упоминает жертвоприношение в контексте реализации всеобщей цели, понятой как собственная. Значит, жертва может быть понята как расставание с собой. Или с подобным себе, способным заменить тебя перед другими. Какие психофизические состояния маркируют жертвоприношение? Страдание и боль. Присуща ли работе боль? Озвучивая этот вопрос, мы не хотим установить, возможна ли боль в процессе работы, в таком случае спрашивать здесь не о чем, и ответ будет «конечно, да». Нас интересует, присуща ли работе боль в той же степени, что и усталость, является ли боль атрибутивным признаком работы?
Связь работы и страдания присутствует в «Рабочем» Э. Юнгера: «В той степени, в какой единичный человек чувствует свою принадлежность к миру работы, его героическое восприятие действительности сказывается в том, что он постигает себя как представителя гештальта рабочего. Этот гештальт мы очертили как глубочайшую опору, как действующее и одновременно страдающее субстанциальное ядро этого нашего мира, всецело отличного от всякой возможности иного рода» [3, с. 126]. В чем же причина страданий рабочего? Всего лишь одна строчка из другого произведения Юнгера «О боли», в которой он продолжает проблематику «Рабочего» все ставит на свои места: «Мы также видим, как единичный человек все отчетливее обнаруживает себя в том состоянии, когда его без раздумий могут принести в жертву» [3, с. 525]. Высказанная Гегелем в «Философии религии» мысль о жертвоприношении индивидуального в пику всеобщему удивительным образом оживает в новом контексте. Власть техники сделала боль не просто иногда испытываемым состоянием, но настолько привычным делом, что исключить вред, наносимый машиной человеческому телу, с ней взаимодействующему, не представляется возможным. Тело рабочего инициируется машиной, теперь она оставляет на нем свои зарубки, причиняет травмы и даже забирает жизнь, подобно Великой Богине земледельческих цивилизаций неолита, в ипостаси коровы дающей жизнь, а в ипостаси совы -ее отнимающей.
Идея жертвенности в антропологических конфигурациях философии модерна
131
Жертвы машины исчисляются статистическими методами, заносятся в соответствующие формулы, позволяющие оценить издержки производства. И ни во времена, когда писалась работа Юнгера, ни сегодня, в эпоху захлебнувшегося модерна, эта величина не равнялась нулю. Стремясь установить, «какая роль отводится боли внутри новой расы, только что заявившей о себе проявлениями своей жизни, расы, которая была названа нами рабочим», он одним из первых европейских мыслителей обращает
внимание на те жертвы, что собирает техника.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне : пер. с нем. М. : Весь Мир, 2003.
[2] Ясперс К. Современная техника // Новая технократическая волна на Западе. М. : Прогресс, 1986.
[3] Юнгер Э. Рабочий // Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. СПб. : Наука, 2000.
[4] Гегель Г. В. Ф. Философия религии. М. : Мысль, 1976. Т. 1.
