CC BY
296
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 4 (16). С. 153-160. УДК 930
DOI 10.25513/2312-1300.2017.4.153-160
К. В. Демьянов, В. Г. Рыженко
ИДЕОЛОГИЯ, ТОПОНИМИКА, ПОЛИТИКА ПАМЯТИ: О МАССОВОМ ПЕРЕИМЕНОВАНИИ ГОРОДОВ В СССР
Рассматривается связь массовых топонимических акций с советской идеологией, направленной на формирование новых символических памятных координат в пространстве СССР. Массовое переименование городов вписывается в процесс создания СССР как великой державы и закрепления её образа с помощью «топонимических культов» политических деятелей. Отмечается определенная близость топонимических практик Российской империи и СССР. Показывается сочетание в новой топонимике советской идеологической основы с языковыми особенностями национальных республик. Делается вывод об интеграционном значении советской топонимической системы для формирования единой общности «советский народ».
Ключевые слова: советская идеология; топонимическая система; культовая топонимика; политика памяти; унификация советского символического пространства; СССР.
C. V. Demyanov, V. G. Ryzhenko
IDEOLOGY, TOPONYMY, POLICY OF MEMORY: ABOUT CITY'S RENAMING IN THE USSR
The article is devoted the connection between toponymical renames and the soviet ideology which directed to formation new symbolic and memorable points in the USSR's area. These large-scale toponymical renames fits into the process of the USSR's formation like the great country, and fixed its the image through "toponymical cults". The authors are note propinquity of toponymical policy between the Russian Empire and the USSR. Also, the study is indicated on compinations of the soviet ideological basis with language features of national republics. The authors draw a conclusion about integration meanings of the soviet toponymical system connecting with formation of solidarity "the Soviet people".
Keywords: the Soviet ideology; toponymical system; cults toponymy; policy of memory; unification of the soviet's symbolic area; the USSR.
В последние годы практика переименования городов в советскую эпоху является темой горячих обсуждений и споров на различных общественных площадках. Во многом причина кроется в антикоммунистической политике ряда стран бывшего социалистического блока. Однако и внутри России есть различные позиции. Так, проводимая И. Косыгиным в публикации, посвящённой корректности нравственных оценок истории, мысль об отсутствии в нашем обществе понимания топонима как памятника, обладающего собственной культурно-исторической ценностью [1], нашла отклик у религиозных
© Демьянов К. В., Рыженко В. Г., 2017
общественных организаций, например у Фонда поддержки исторических традиций «Возвращение», в состав которого входят публицисты, учёные, деятели культуры, представители Русской православной церкви (статья была перепечатана на сайте организации; см.: http://www.vozvr.ru/TabId/248 /Default.aspx?ArticleId=1705). Соглашаясь с этим, нельзя принять следующий тезис о том, что культурная ценность советских топонимов крайне незначительна, поскольку нарушается единство подхода. Сам же исторический факт переименования того или иного населённого пункта при этом невольно
оказывается жертвой современных политических спекуляций. Такой сложный, весьма длительный, содержательный и географически масштабный процесс, как массовое переименование городов, исключается из рассмотрения в принципе.
В российской исторической науке тема распространения идеологической топонимики в масштабах СССР пока слабо представлена. Изучение топонимических преобразований либо носит антикварный или локальный характер, либо внимание обращается на моральный аспект проблемы, в контексте «исторической несправедливости» переименования тех или иных населённых пунктов. Некоторые подвижки происходят в последние годы, когда заявленная проблематика начинает интересовать социологов и историков, обращающихся к политической истории, включая советскую эпоху [2]. Е. А. Терентьев обращается к зарубежным и отечественным публикациям и наиболее подробно останавливается на признаках критического подхода, при котором топонимия концептуализируется как форма идеологии, в фокусе исследования оказываются наименования и переименования географических объектов, ключевыми понятиями становятся топонимические политики и политики коммеморации. На значение топонимики и, шире, топографии пространства в формировании инфраструктуры коллективной памяти указывает философ О. Ю. Малинова [3].
Возвращаясь к изменениям в топонимии в советскую эпоху, заметим, что они рассматриваются применительно к территории РСФСР. Упускается факт, что советская топонимическая система была цельной, тщательно выверенной конструкцией на всей территории Союза. Поэтому её изолированное изучение в рамках сугубо «национальных основ российской цивилизации», «исторической ценности» в принципе неприемлемо. Стоит отметить и то, что совершенно не подвергаются рассмотрению тесно связанные с топонимическими преобразованиями XX в. проблемы изменения общей картины мира, формирования новой ментальности, новой идентичности, конструирования идеологем «советский народ» и «советский человек».
Именно XX в. стал временем невиданной доселе по своим масштабам практики
переименования географических объектов. Как раз в советскую эпоху власть стала широко применять этот инструмент конструирования общественного сознания для формирования нового символического пространства. Поэтому проблема массовых переименований в Советском Союзе требует изучения с различных сторон. Основным источником информации для нас стали сведения о переименованиях городов СССР, обобщённые в историко-топонимическом словаре известного географа, картографа и специалиста в области топонимики Е. М. Поспелова [4]. В нём учтено около 2 500 наименований городов, посёлков, сёл, улиц и других географических объектов бывшего СССР, которые с 1917 г. хотя бы однажды подвергались переименованию. Следует обратить внимание на сложность работы с данным словарём по выявлению нужных сведений о советской топонимической политике интересующего нас периода, поскольку в основу положен алфавитный перечень географических объектов.
Так как заявленная тема неразрывно связана с политической историей, прежде всего первой половины XX в., нам кажется необходимым при её исследовании обращение к контексту советской идеологической политики, а также государственного строительства в целом. Учтём, что государственное строительство неразрывно связано с национальным вопросом, поскольку на ранних этапах советской истории ключевая роль для устройства новой власти отводилась её становлению на территориях бывшей Российской империи. Молодое советское государство так или иначе оказывалось в состоянии «имперской ситуации» [5] и вынуждено было подстраиваться под региональные и национальные условия, что зачастую приходило в противоречие с социалистическими принципами. Для легитимации своего режима большевикам приходилось прибегать к уже ранее использовавшимся имперским практикам по встраиванию регионов и различных национальных территорий в состав единого государственного образования и проводить политику, направленную на унификацию столь гетерогенного пространства, оказавшегося под контролем советской власти.
Топонимические преобразования будут играть в подобной политике весьма заметную
роль. Имперская практика внедрения идеологической топонимии в России на присваиваемых территориях началась ещё с конца
XVIII в., с колонизацией Новороссии и образованием новых городов в период правления Екатерины II. Однако действительно чётко прослеживаемую политику в данном вопросе на всей территории Российской империи мы можем наблюдать со второй половины
XIX в., а её окончание приходится на годы Первой мировой войны (переименование Санкт-Петербурга в Петроград). Благодаря этому можно говорить об определённой преемственности имперской и советской топонимической политики, поскольку её осуществление производилось в схожих условиях, на тех же территориях, а также с одинаковыми целями.
Известный российский историк А. В. Ремнёв посвятил отдельную статью топонимике как механизму внутреннего устройства имперского пространства и «присваивания» территории [6]. Он рассматривал топонимику как некий символический ресурс, который наравне с крестьянской колонизацией, строительством православных храмов составлял важную часть политики «обрусения» колонизуемой территории. Ремнёв вводит понятие «топонимический национализм» для обозначения политики самодержавия, проводимой в целях не только освоения имперского пространства, но и его национального «присвоения». Среди регионов, которые особо подверглись влиянию «топонимического национализма», он выделяет Сибирь, Приморье, Приамурье, Казахстан и Туркестан. Заметим, что политика советских властей будет во многом направлена на те же регионы. Наконец, обратим внимание на наиболее важный для нас аспект. Обосновывая применимость термина «топонимический национализм», А. В. Ремнёв утверждает, что на топонимическом уровне в Азиатской России со второй половины XIX в. активно воплощалась идеологическая формула теории официальной народности: «Православие, Самодержавие, Народность». Таким образом, идеологическая основа была заложена в самой топонимической политике, используемой как механизм интеграции территории.
Советская власть получила в наследство уже сложившуюся топонимическую систему,
идеологически выверенную. Очевидно, что при новом режиме, в «свободной России», не оставалось места для старой идеологической конструкции, одной из основных составляющих которой было «самодержавие». С установлением власти большевиков не произошло одномоментного массового бума переименований городов. Хотя имели место локальные внутригородские «топонимические революции» (см.: [7]). Первые ойкони-мы, связанные с идеологической политикой новой власти, появляются в 1918 г. Город Талдом Московской губернии был переименован в Ленинск. Чуть позже появился ещё один Ленинск - в 1919 г. было переименовано село Пришиб Царицынской губернии (с сохранением статуса села). В 1922 г. был образован новый Ленинск, в Томской губернии - переименованное село Кольчугино.
Номинация в честь в политических деятелей, первых лиц государства стала наиболее ярким выражением процесса идеологического переименования городов. Именно такие именования отражали сущность советской идеологии, способствовали формированию «культа личности» как Сталина, так и других лидеров партии. Главным «топонимическим культом», безусловно, стало имя С. М. Кирова. В пантеоне новых героев активно закреплялась память о трагически погибшем советском политическом деятеле. Его именем называли улицы, районы, сельские поселения. «Культ Кирова» в топонимике превзошёл по своим масштабам культ Сталина. Часть составляющих его ойконимов сохраняются и поныне.
Процесс массового переименования городов, и, соответственно, формирования советской топонимической системы мы ограничиваем периодом 1924-1946 гг. Нижняя граница - начало широкомасштабного процесса переименования после смерти В. И. Ленина. С 1924 г. власть осознанно проводит политику внедрения культовой топонимики на территории всего Советского Союза. Переименования городов в 1918-1922 гг. единичны, не отражают общей тенденции и к тому же проводились в период гражданской войны, когда окончательные границы Советского государства ещё не были сформированы. Верхняя граница обоснована проведением «топонимической революции», т. е.
одновременным массовым переименованием большого количества населённых пунктов, в Кёнигсбергской области, что явилось завершением длительного процесса формирования единой советской топонимической системы на всей территории СССР в послевоенных границах. Дополнительно учитывается появление в 1947 г. Атласа СССР с новой политической картой, с идеологически выдержанными названиями [8]. Последующие изменения топонимии будут носить точечный характер.
Первая волна знаковых культовых переименований наблюдается с приходом к власти И. В. Сталина. В 1924 г. появились сразу шесть городов, названных в честь деятелей партии. На карте СССР появились имена Сталина, Дзержинского, Свердлова. Город Юзовка (нынешний Донецк), как и весь Донбасс, включённый тогда же в состав УССР, стал именоваться Сталино. Екатеринбург был переименован в Свердловск.
После смерти В. И. Ленина начинается широкое использование его имени в качестве топонимической основы для многих населённых пунктов и географических объектов. В 1924 г. Петроград стал Ленинградом, армянский город Александрополь (нынешний Гюмри) переименован в Ленинакан, а туркменский Чарджуй (Чарджоу, Чарджев) ненадолго стал Ленинском. Таким образом, топонимический культ Ленина распространился и в центре России, и в Армении, и в Туркменистане.
В 1925 г. Царицын стал Сталинградом. Небольшие населённые пункты получили имена Куйбышева (Цареконстантиновка в Запорожской области) и Калинина (Калининград в Московской области). В 1920-е гг. были намечены основные направления идеологической политики переименования городов. Появлялись новые имена как для крупных городов, так и для небольших сёл и посёлков. Наметилась значимая тенденция - идеологическая политика переименования распространяется по территории всего СССР, в 1920-е гг. новые имена появляются уже и в национальных республиках - гораздо сильнее это проявится уже в 1930-е гг.
«Годом великого перелома» 1929 г. стал и в идеологической политике переименования городов. Количество переименований
начиная с 1929 г. резко возрастает. За 19291934 гг. получили новые названия в честь партийных деятелей 15 городских поселений. Помимо уже знакомых в советскую топонимию были включены имена Орджоникидзе, Кагановича, Ворошилова. Из наиболее значимых переименований стоит особо отметить города Сталинабад (Душанбе, 1929), Калинин (Тверь, 1931), Орджоникидзе (Владикавказ, 1931), Сталинск (Кузнецк, 1932). До 1934 г. переименования идут в тех же регионах, что и раньше - Кавказ, Туркменистан, Центральная Россия. Только в виде исключений произошло изменение названий крупных городов на Урале и в Сибири (Свердловск и Сталинск соответственно). С 1934 г. переименования приобретают лавинообразный характер. В этом же году в топонимию входит имя С. М. Кирова - сразу после его убийства Вятка была переименована в город Киров, Елизаветград - в Кирово (станет Кировоградом в 1939 г.). Также вновь появились населённые пункты с именами Ленина (Ленингори в Южной Осетии) и Сталина (Сталингири - Цхинвали; Сталин-горск - Тульская область).
В 1935 г. было переименовано сразу 16 крупных городских поселений - это наибольшее количество переименований в один год за всю историю СССР. Культ Кирова теперь был распространён по всей стране. За 1935-1936 гг. возникли такие названия, как Кировабад (в Азербайджане и Таджикистане), Кировакан (Армения), Кировград, по несколько городов с названиями Кировск, Кировское. К 1950-м гг. населённых пунктов, носящих имя Кирова, в итоге станет больше, чем носящих имя Ленина. Теперь на территории всего СССР, в большинстве союзных республик, города носили одинаковое название или имели в корне одинаковую топонимическую основу.
Процесс переименования городов продолжается и после 1935 г. Его отличал практический уклон. «Подчищались» недоработки, переименовывались населённые пункты, названия которых не соответствовали идеологической политике государства. Новых элементов в систему не вносилось - имена всё те же, прослеживаются те же тенденции.
Но насколько применим к характеристике этого процесса предложенный А. В. Рем-
нёвым термин «топонимический национализм»? Ведь само по себе отношение большевиков к национализму было враждебным, эта идеология воспринималась как чуждая, маскирующая свою суть. И. В. Сталин, будучи наркомом по делам национальностей, нередко в своих работах обращался к вопросу национализма как идеологии: «Национальный флаг пристёгивается к делу лишь для обмана масс, как популярный флаг, удобный для прикрытия контрреволюционных замыслов национальной буржуазии» [9, с. 54]. Казалось бы, советская идеология, основанная на принципах социализма, должна была отвергать любые надклассовые образования, такие как нации. Однако национальная политика играла огромную роль в период устройства советской государственности (этнический признак заложен в основу административно-территориального деления страны).
Своё объяснение подобного противоречия, заложенного в основу советской национальной политики, попытался дать П. К. Вар-навский, представитель Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН [10]. Он отмечал, что советское руководство, с одной стороны, активно способствовало формированию национальных идентичностей, с другой - довольно последовательно проводило курс на создание единой советской общности. Варнавский утверждает, что за фасадом советского федерализма и этнонационального многообразия скрывалась довольно отчётливо прослеживаемая тенденция к унификации и унитаризму, эксплицитным проявлением которой стало внедрение в общественное сознание советской идентичности. В качестве основы этой идентичности он рассматривает на примере Бурятской АССР конструирование общей имперской памяти. Общесоветское сознание актуализировалось с помощью таких идеологем, как «дружба народов» и «советский народ». По мнению исследователя, правящий режим активно манипулировал общественной памятью, историей и культурой для того, чтобы добиться максимально возможной интеграции разношёрстного в этнокультурном отношении населения СССР. Эту политику Варнавский назвал «государственным (интер)национализмом». К воплощению подобного принципа мы можем отнести и то-
понимическую политику как один из важнейших механизмов подобной интеграции.
Этот же парадокс советской национальной политики довольно оригинально объясняет профессор Гарвардского университета Терри Мартин в своей монографии «Империя "положительной деятельности"» [11]. В качестве основного положения Мартин выдвигает идею об оригинальности советской политики в том, что она поддерживала внешние формы национальных меньшинств в гораздо большей степени, чем национального большинства (русских). Это проводилось советским руководством с целью не допустить восприятия Советского Союза как империи, а его политики - как проявления империализма. Мартин также утверждает, что у Ленина и Сталина складывалось определённое представление, что притягательность надклассового национализма утратит свою силу в том случае, если нациям будут представлены определённые формы государственности. Это противоречие Мартин вписывает в конструкцию «положительной деятельности» (affirmative action) - компенсаторного механизма, использованного по отношению к национальным меньшинствам. Основная цель этой политики - обеспечить мирное сосуществование различных национальных культур с зарождающейся общесоюзной социалистической культурой. Иными словами, образовавшийся вакуум после гибели идеологии национализма (империализма, «великорусского шовинизма») был занят социалистической идеологией.
Таким образом, функционал идеологии национализма сохранился и перерос в цели и задачи идеологии социализма. Функционал этот заключается в унификации имперской территории, включении её в общий символический конструкт, на построение которого и направлены усилия центральной власти. «Советский народ» заменил «русских» во главе национального ориентира. Несмотря на весьма значительную разницу в содержательном наполнении этих идеологем, стоит отметить, что их распространение осуществлялось, в сущности, одинаковыми методами, что в Российской империи, что и в Советском Союзе. И наиболее содержательным методом, или же «механизмом», являлась топонимическая политика - распространение
идеологически «правильных» географических названий.
Весьма показательным примером действия подобного механизма является переименование городов в Кёнигсбергской области в 1946 г. Советское государство присоединило к себе совершенно новую, инородную территорию. Для осуществления её полноценного «включения» в состав СССР было необходимым провести значительные преобразования, среди которых мы можем выделить и топонимические. Этому вопросу посвятил отдельную статью В. Н. Маслов (Балтийский федеральный университет им. И. Канта) [12], чьи исследования в области исторической топонимии XX в. являются одним из немногих примеров качественного анализа топонимических преобразований. В своей работе Маслов описывает, какими принципами руководствовались высшие органы власти и какими методами осуществлялось массовое переименование. Сам Указ Президиума Верховного Совета РСФСР о переименовании городов Кёнигсбергской области был издан 7 сентября 1946 г., но его подготовка осуществлялась с апреля 1946 г. Инициатором выступило высшее руководство страны - Совет министров СССР. Свои варианты к переименованию предлагали представители Института этнографии Академии наук СССР и начальник Кёнигсберг-ского областного управления по гражданским делам В. Г. Гузий. В предложении учёных акцент делался на возвращении славянских названий восточно-прусских городов или их литовских вариантов. Кёнигсбергские местные власти стояли на установлении совершенно новых названий, основания которых были найдены в местных географических особенностях (Приморск, Междуреченск, Заозёрск), а также связанных с Восточной Пруссией событиях русской и советской военной истории и коммунистической идеологии. Предложение этнографов не нашло поддержки у руководителей РСФСР, а вариант Гузия стал разрабатываться и в дальнейшем несколько раз преобразовывался. На протяжении лета 1946 г. проект по комплексному переименованию восточно-прусских городов менялся несколько раз. При этом одно и то же новое название несколько раз могло предлагаться для разных городов в разных
вариантах проекта. Новые имена городов с лёгкостью переносились с одного на другое старое название. При переносе районного центра в другой город (что было осуществлено в отношении трёх городов по просьбе местных властей) его название также переходило на этот город (к примеру, наименование Багратион было перенесено с Кройцбурга на Прейсиш-Эйлау, и этот случай не единственный). Исследование В. Н. Маслова наглядно демонстрирует, что в случае массового переименования высшая власть предпочитала не разбираться в местных особенностях (географических, исторических и культурных ценностях) региона, а внедряла новые названия по степени их соответствия идеологическим установкам и конкретным целям государства в данном регионе. Ни в одном из представленных руководству РСФСР проектов (в том числе от местных властей Балтийской области) не было предложено переименования для города Тильзит. Но он всё равно был переименован в Советск, уже «по указке сверху». Дело в том, что перед руководством страны стояла задача полной советизации региона и «вычищения» из него всего немецкого. Помимо депортации 100 тысяч немцев [13], советская власть подобными методами осуществляла и культурное преобразование края. Таким образом, теперь уже Калининградская область внешне и идеологически становилась органической частью СССР.
Подобная политика осуществлялась и в других регионах. Как уже указывалось выше, в рассматриваемый период были образованы такие ойконимы, как Кировабад (в Азербайджане и в Таджикистане), Кирова-кан (в Армении). Коренная основа «-абад» в принципе свойственна названиям городов в тюркских языках: Аллахабад, Ахмадабад, Исламабад, Ашхабад, Джелалабад и др. Корень «-акан» в армянском языке обозначает «политический», «городской».
Имя Кирова было не единственным в культовой топонимике для городов Средней Азии и Кавказа. В честь Ленина были названы Ленинабад (Таджикистан), Ленинакан (Армения), Ленингори (Южная Осетия), Ле-нинаван (Нагорный Карабах). Имело место подобное словообразование с именем Сталина - Сталинабад (Таджикистан), Сталингири (Южная Осетия). Своеобразным вариантом
такой номинации является пример с Г. К. Орджоникидзе. В память о нём города называли либо просто Орджоникидзе (Северная Осетия, Грузия), либо выстраивали сложную конструкцию по типу Орджоникидзеабад, Орджоникидзеград.
Примечательно, что такая номинация была свойственна как раз для наиболее «беспокойных» регионов Советского Союза -Кавказа и Средней Азии. Новое название несло в себе двойной смысл - советская идеологическая основа сочеталась с языковыми особенностями тех народностей, которые проживали в данных регионах. Подобные топонимы отражали сущность национальной политики Советского Союза, стали её смысловым воплощением. Новая топонимика сочетала в себе национальные черты тех народов, на территории проживания которых она внедрялась, а также была направлена на построение единой советской общности путём апелляции к общим ценностям.
Таким образом, именно с помощью внедрения новой топонимии советская власть осуществляла интеграцию регионов в единое пространство. Одинаковые названия во всех уголках страны позволяли советскому гражданину везде ощущать себя частью единой общности, представителем «советского народа» - своеобразной «нации», надстраивавшейся над всеми другими национальными обществами.
Можно сколько угодно сомневаться в трактовке СССР как империи в социальном, политическом, экономическом аспектах. Но если мы говорим о ментальном восприятии такого сложного гетерогенного образования, то неизбежно приходится сталкиваться с идейными конструкциями имперского типа, направленными на унификацию политических образований и разнородных обществ, интеграцию отличающихся между собой в культурном отношении регионов. Именно топонимика являлась механизмом подобной интеграции, а советская топонимическая система стала той самой идейной кон -струкцией, которая на ментальном уровне
была призвана способствовать формированию единой советской общности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Косыгин И. К истории народа так же применим нравственный подход, как к жизни отдельного человека // ВестиЗЗ.ги. - 2012. - 19 июня. -URL: http://www.vesti33.ru/item_433. htm.
2. Терентьев Е. А. Топонимические практики как объект социологических исследований: аналитический обзор // Вестник РУДН. Серия «Социология». - 2014. - № 3. - С. 73-86.
3. Малинова О. Ю. Актуальное прошлое: символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. - М. : РОССПЭН, 2015. - 208 с.
4. Поспелов Е. М. Имена городов: вчера и сегодня (1917-1992) : топонимический словарь. -М., 1993. - 250 с.
5. Глебов С. В., Семёнов А. М. От редакции: Политика, империя и национализм в раннесовет-ский период (Предисловие к публикации) // Ab Imperio. - 2002. - № 2. - С. 339-344.
6. Ремнёв А. В. Империя расширяется на восток: «топонимический национализм» в символическом пространстве Азиатской России XIX - начала XX века // Ofiary imperium - Imperia jako ofiary. 44 spojrzenia = Imperial Victims - Empires as Victims. 44 views / ed. A. Nowak. -Warszawa, 2010. - S. 153-168.
7. Демьянов К. В., Рыженко В. Г. Омская топонимия в контексте изучения культурного пространства российского города // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». - 2016. - № 4 (12). - С. 73-80.
8. Атлас офицера. - М., 1947. - 286 с.
9. Сталин И. В. Политика советской власти по национальному вопросу в России (1918) // Марксизм и национально-колониальный вопрос. - М., 1937. - С. 58-64.
10. Варнавский П. К. Советский народ: создание единой идентичности в СССР как конструирование общей памяти (на материалах Бурятской АССР) // Ab Imperio. - 2004. - № 4. -С. 239-262.
11. Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 19231939. - М., 2011. - 855 с.
12. Маслов В. Н. Переименование районных центров Калининградской области в 1946 году // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. - 2014. - Вып. 12. -С. 58-69.
13. Сальков А. П. Восточная Пруссия в планах послевоенного территориального переустройства Европы // Вопросы истории. - 2003. -№ 12. - С. 27-46.
Информация о статье
Дата поступления 25 сентября 2017 г.
Article info
Received
September 2S, 2Q17
Дата принятия в печать 30 октября 2017 г.
Сведения об авторах
Демьянов Кирилл Владимирович - студент III курса исторического факультета Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского направления «История»; член омского регионального отделения Союза краеведов России (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия,
Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: acdemyanovc@gmail.com
Рыженко Валентина Георгиевна - д-р ист. наук, профессор, профессор кафедры современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского, заслуженный работник высшей школы РФ, полномочный представитель Совета Союза краеведов России по Омской области (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: valentina948@mail.ru Для цитирования
Демьянов К. В., Рыженко В. Г. Идеология, топонимика, политика памяти: о массовом переименовании городов в СССР // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 4 (16). С. 153-160. DOI: 10.25513/ 2312-1300.2017.4.153-160.
Accepted October 30, 2017
About the authors
Demyanov Cyril Vladimirovich - 3rd year student of the Historical Faculty of Dostoevsky Omsk State University, direction "Story"; member of Omsk Regional Branch of the Union of Ethnographers of Russia (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: acdemyanovc@gmail.com
Ryzhenko Valentina Georgievna - Doctor of Historical sciences, Professor, Professor of the Department of Modern Russian History and Historiography of Dostoevsky Omsk State University, Honored Worker of Higher School of the Russian Federation, Plenipotentiary Representative of the Council of the Union of Ethnographers of Russia in the Omsk region (Omsk, Russia) Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: valentina948@mail.ru For citations
Demyanov C. V., Ryzhenko V. G. Ideology, Toponymy, Policy of Memory: about City's Renaming in the USSR. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2017, no. 4 (16), pp. 153160. DOI: 10.25513/2312-1300.2017.4.153-160 (in Russian).
