CC BY
41УДК 94(47).07+281.93
ВИВЧАР В.М.
ИДЕОЛОГЕМА «БОЛЬШОЙ РУССКОЙ НАЦИИ» И СКЛАДЫВАНИЕ НАУЧНО-ПРАВОСЛАВНОЙ КОНЦЕПЦИИ БРЕСТСКОЙ УНИИ В КОНЦЕ XVIII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВВ.
Ключевые слова: православие, научно-православная концепция, уния, Брестская уния.
В статье освещается процесс возникновения и оформления православно-научной концепции проблемы греко-католической унии с учетом принципиальных пунктов государственной идеологии Российской империи конца XVIII в. - первой половины XIX века. Показано, что, хотя Русская Православная Церковь всегда считала униатов «раскольниками», по существу, «латинянами», официальное отношение светских властей к униатству, как и к католичеству, на рубеже XVIII-XIX вв. отличалось веротерпимостью. Лишь после антирусских восстаний государство перешло к более решительным мерам по защите православия в Западном крае. При этом оформилась православно-историческая концепция Брестской церковной унии, начало складывания которой пришлось на конец XVIII - начало XIX вв. Рассмотрев труды Н.Н. Бантыш-Каменского и Киевского митрополита Евгения (Болховитинова), автор установил, что они изначально расценивали церковную унию как следствие стремления Рима подчинить православие, в том числе путем гонений на православных.
VIVCHAR, V.M.
IDEOLOGEME «BIG RUSSIAN NATION» AND THE CREATION OF THE SCIENTIFIC-ORTHODOX CONCEPT OF THE UNION OF BREST IN THE LATE XVIII-FIRST HALF OF THE XIX CENTURIES
Keywords: orthodoxy, science-orthodox concept, the Union, the Union of Brest.
The article highlights the process of the emergence and formation of the orthodox-scientific concept of the problem of Greek-Catholic union, taking into account the fundamental points of the state ideology of the Russian Empire in late XVIII - the first half of the XIX centuries. It is shown that, although the Russian Orthodox Church has always considered the Uniates as "schismatics", essentially, "Latins", the official attitude of the secular authorities to Uniateism, as well as to Catholicism, at the turn of the XVIII-XIX centuries. differed tolerance. Only after the anti-Russian uprisings did the state shift to more decisive measures to protect Orthodoxy in the Western Territory. At the same time, the Orthodox-historical concept of the Brest Church Union was formed, the beginning of which was formed at the end of the XVIII - beginning of the XIX centuries. Having considered the works of N.N. Bantysh-Kamensky and Kiev Metropolitan Eugene (Bolkhovitinova), the author found that they initially regarded church union as a result of Rome's desire to subjugate Orthodoxy, including by persecuting the Orthodox.
Рефлексия Брестской церковной унии началась сразу же после ее заключения (1596) -с рубежа XVI - XVII веков. Причем изначально она осуществлялась в произведениях, носивших остро полемический характер («Антиризис», «Ектезис», «Апокризис» и др.). Уже в этот период о себе заявили два основных подхода к униатству:
- позитивный, раскрывающийся в воззрениях католических и греко-католических авторов;
- резко негативный, оформившийся в концептуально-идеологических построениях православных полемистов.
Именно второй из вышеуказанных подходов получил последовательное развитие в Российской империи, для которой государственной церковью было восточное христианское исповедание. Это было особенно важно, поскольку в период второй половины XVII в.-начала XIX в. в состав России вошли в значительные территории с русинским населением, ранее входившие в состав Речи Посполитой [1]. Примечательно, что это были как раз те территории, где ранее оформилась греко-католическая уния, причем она изучалась зачастую в первую очередь выходцами из этих земель.
Хотя Русская Православная Церковь всегда считала униатов «раскольниками» и, по существу, «латинянами», официальное отношение светских властей к униатству, как и к католичеству, на рубеже XVIII-XIX вв. было неоднозначным. Так, при Екатерине II правительство старалось придерживаться политики веротерпимости, хотя после восстания Костюшко, возможности для православного миссионерства были расширены. Следствием
этого стали первые массовые «возвращения» в православие униатов Правобережной Украины [2]. При Павле I эти обращения прекратились, а при Александре I число униатских епархий вновь стало увеличиваться. Более того, униаты нередко переходили в католицизм [3]. Характерно, что при этих монархах власти, традиционно исходившие из династической легитимности, опирались на господствовавших в западных губерниях представителей польской шляхты.
Царству Польскому, которое было создано Александром I и к которому на тот момент принадлежала присоединенная белорусская Белостокская область, особыми актами били дарованы войско, конституционное устройство, финансовая автономия и многое другое. При этом местному католическому духовенству дозволялось контролировать систему образования в крае. Отсюда вполне понятно констатируемое в новейшей литературе отношение к русинским землям (свойственное для российского общества первой трети XIX века), которые позиционировались как земли «бывшие польские» или как «возвращенные от Польши губернии» [4].
Однако в 1830-1831 гг. в Царстве Польском вспыхнуло новое антирусское восстание, организованное националистическими тайными обществами и представителями польского католического духовенства. Восставшие выдвинули требования восстановления «Великой Польши» в границах 1772 года, включая Белоруссию, Литву, Малороссию. Их целью стало освобождение от отсталого, по их понятиям, русского государства [5]. Повстанцы инспирировали волнения в северо-западных областях, однако, тем не менее, в своей основной массе белорусские, а также малороссийские крестьяне мятежных польских шляхтичей не поддержали [6].
С учетом указанных событий, после подавления мятежа, император Николай I, Российское государство перешли к более решительным мерам по инкорпорации Западного края в состав империи. В основе нового правительственного курса лежали установки на ограничение прав Царства Польского, а также на последовательную защиту православной точки зрения в отношении польского католицизма и русинского униатства. Правительство, попытавшееся частично перенести свою сословную опору с дворян-поляков на православных крестьян-белорусов и малороссов, а также литовцев-католиков [7], одновременно с теорией официальной народности утверждает идеологему о «большой русской нации» и «исконно православных» западно-русских губерниях. Большинство населения Западного края империи объявлялось «русским» или «православным народом», под которым подразумевались все три восточно-славянских этноса. Подобный взгляд являлся абсолютно господствующим в России XIX - начала XX вв., чему способствовало и состояние тогдашней этнографии и лингвистики.
Важнейшей составной частью начатой политики деполонизации и оправославливания Западного края стала административная ликвидация унии в Северо-Западном крае (Белоруссия) в 1839 г., осуществленная с помощью про-православно настроенной части униатской иерархии во главе с епископом Иосифом (Семашко) [8]. Причем достаточно широкие слои униатского духовенства и соответствующего населения (за исключением Гродненщины и района Белостока), практически не оказывали сопротивления [9].
В условиях отмеченных социально-политических реалий и берет свое начало становление исторического подхода к изучению феномена Брестской церковной унии в Российской империи. Представленные выше историко-церковно-политические события, в контексте официальной интерпретации их идеологической сущностной значимости, оказали достаточно сильное влияние на взгляды имперских историков, исследовавших различные аспекты унионной проблематики. Их позиция олицетворяла тесную взаимосвязь с государственной идеологией, в рамках которой уния априорно крайне негативно воспринималась большинством ученых православного образования и мышления.
Необходимо отметить, что на складывание православно-исторической концепции Брестской церковной унии оказали заметное влияние «Синопсис» Иннокентия Гизеля и историко-полемические труды архиепископа Могилевского Георгия Конисского.
«Синопсис» (вторая половина XVII в.), более столетия бывший единственным учебно-методических изданием по истории Российского государства, утверждая единство Великой и Малой России, общность и единство «православнороссийского» народа, лишь вскользь сообщал о разделении и разобщении «русской митрополии» [10]. Конисский (вторая половина XVIII в.) также развивавший и обосновывавший идею необходимости воссоединения белорусов, великороссов и малороссов в Российской империи, подвергал острой критике польскую мифологему, касающуюся концепции исконности русинского униатства [11], а также доказывал и обосновывал историческое право православия белорусского[12].
Начало документального изучения Брестской унии (XV-XVII вв.) пришлось на конец XVIII - начало XIX вв. В частности, в это время осуществлялись сбор информации и первичная систематизация материалов по теме в работах «необыкновенного труженика» русского архивного дела XVIII столетия Н.Н. Бантыш-Каменского и Киевского митрополита Евгения (Болховитинова).
Родовитый архивист создал достаточно документированный труд, основанный на глубоком изучении и широком цитировании источников, принадлежавших архиву Коллегии иностранных дел - труд об унии, выполненный по заказу императрицы Екатерины II (1794 г.). Данный историко-религиозно-политический справочник (преимущественно по XVIII в.) включил целый ряд вопросов и оценок, которые вошли в последующую историографическую летопись. Так, например, он является одним из первых, кто позиционировал церковную унию как следствие многократных попыток Рима оказать подчиняющее воздействие на православие. Инициаторами этого исторического процесса он называет П. Скаргу и А. Поссевино - известных иезуитов. Также автор фиксирует позицию «русских» епископов Потея и Терлицкого, которые решились на унию, исходя из опасений суда и желания расширить привилегии, что обернулось курсом на удержание православных обрядов, однако со скорым отречением от веры. Историк отмечал, что уния спровоцировала раскольнические события в русинском обществе, определившие разделение на «Благочестивых» и «Унитов» [13]. Наряду с этим, он собрал ценные и доказательные свидетельства, касающиеся подтверждения фактов поддержки унии и притеснения «Благочестивых» со стороны польского короля Сигизмунда III. С другой стороны, помощь «Русским» оказывалась приезжими «Греческими Епископами», поставлявшими священников пастве, оказавшейся без иерархической лестницы.
Н.Н. Бантыш-Каменский зафиксировал отлагательные решения сеймов начала XVII в. по «Русской» вере, отметив усилившееся внимание католических депутатов к требованиям православных из-за выступлений запорожцев, непостоянство которых позволяло, однако же, не выполнять сделанных обещаний. Обличив жестокость униатского архиепископа Кунцевича, а также доказав благоволение к православным короля Владислава IV, Бантыш-Каменский охарактеризовал переговоры униатов с православным духовенством Речи Посполитой, которые были возобновлены во второй половине XVII века, как способ расширения численности «унитов». особо подчеркнем, что автору удалось показать и принятие униатами католической веры, и проявление ненависти Римлян к униатам [14]. Основное внимание архивист уделил теме, раскрывающей особенности гонений на православных. Он внимательно исследовал жалобы и прошения последних, а также факты московского заступничества за «единоверных и единоплеменных своих».
Данной проблематики не избежал и второй исследователь феномена унии, лично знакомый в молодые годы с Бантыш-Каменским - собиратель архивных материалов митрополит Евгений. Длительная работа митрополита над трудом по вопросам истории Киевской иерархии содействовала созданию и расширению подробной источниковой базы для изучения политико-религиозных проблем Брестской унии. Основываясь на концептуальной модели своего предшественника, митрополит сделал несколько важнейших, фактически обоснованных дополнений в массив сведений о значении и роли униатских и церковных деятелей в распространении церковной унии и ее эскалации, а также показал
широкое сопротивление этому курсу, что особенно характерно для периода казацких войн и «измен» 1650-1680-х гг. [15]. При этом автор продемонстрировал критическую методику прочтения данных источника, сопоставляя собранные сведения с известными датами событий. При этом он сам далеко не всегда делал выбор в пользу одного из противоречивших друг другу свидетельств, оставляя это читателю. В частности, он привлек польские хроники, некоторые рутенские полемические сочинения (например, «Палинодию» З. Копыстенского). При этом он довольно много цитировал униатских авторов (напр. Я. Дубовича, Л. Кишку), что в дальнейшем будет отметаться исследователями еще на предварительном этапе и не найдет своего отражения на страницах монографий.
Особое значение в труде о киевской иерархии митрополита Евгения имели обширные «Прибавления», в которых были опубликованы архивные документы, найденные автором, и которые впоследствии еще долго использовались историками унии (например, «Деяния Виленского собора 1509 г.», «Привиллегии» польских королей «Русской церкви» и др.) [16].
Отметим, что историк второй половины XIX в. М.О. Коялович подчеркивал, что «Труд Митрополита Евгения очень ясно обозначил путь для будущих изследований» Брестской унии - в смысле поиска ее причин в глубинах «западно-русской» церковной истории [17].
После историографических работ Н.Н. Бантыш-Каменского и митрополита Евгения (Болховитинова) тематика церковной унии была долгое время не востребованной в исторической и религиозной исследовательской областях. Лишь эпизодически она проявлялась в лаконичных зарисовках по общей истории. В целом, роль трудов этих исследователей в историческом соединении понимания унионных процессов в русинских землях с освещением исторических событий, связанных с эволюцией РПЦ, была основополагающей. Популяризуемая тем самым история «Литовской России» и Киевской митрополии (к которой относилась и унионная проблематика) постепенно стала излагаться более системно [18].
Среди общих работ по русской истории можно отметить «прагматическую схему» Н.Г. Устрялова, у которого начало складываться понимание истории Великого княжества Литовского, на территории которого происходил генезис церковной унии, как важной части русской истории [19] (для Н.М. Карамзина, к примеру, это история «иностранная»). По мнению Н.Устрялова, лишь «случайное обстоятельство» - женитьба литовского князя Ягайло на польской королеве Ядвиге, привело к тому, что «Западная Русь сделалась добычею иезуитов» [20].
Следует также подчеркнуть, что все авторы общих исторических курсов первой половины XIX века, касаясь истории «южной России», делали акцент на православии, претерпевшем «от Папистов гонения». Также они акцентировали внимание на мучениях и страданиях «русскаго народа», православных, которые «облили кровью землю - на пагубу Польши», то есть разбудили разрушительную для последней казацкую силу и «невольно содействовали величию России!» [21].
Итак, обоснованные русинскими полемистами единозначимые отрицательные оценки Брестской греко-католической унии (конец XVI - начало XVII вв.), по мере нарастающего польского национального движения, упразднения унии в северо-западном крае и активизации деполонизационного курса, стали приобретать в российской православной историографии первой половины XIX в. вид системности, а также четко прослеживающуюся тенденцию к документализации. И хотя в конце XVIII - первой половине XIX вв. изучение проблемы Брестской унии находилось еще в стадии становления, но уже в это время складываются важные элементы научно-православной концепции церковной унии. Представая пока в прагматически-психологической форме и отличаясь высокой степенью эмоциональности и персонификации описываемых процессов, она, тем не менее, контурно отразила целый ряд структурных вопросов, успешно разрабатывавшихся русской исторической наукой во второй половине XIX - начале XX веков. Среди них - роль Рима и польского правительства, иезуитов и епископов-изменников; значение поступков отдельных
иерархов; характер участия в событиях русинских знати, духовенства, мещан и казачества и др. Кроме того, можно отметить не вполне реализованное стремление переосмыслить историю униатства с точки зрения малороссийской истории, целью которой, впрочем, виделось «воссоединение России». В целом, очевидно, что в концептуальном плане все исследования рассмотренного периода целиком укладывались в общепринятую тогда в России формулу триединого «русского народа».
Литература и источники
1. Недавня О. Греко-католицизм в контексп духовного самовизначення украшщв мгж християнським Сходом i Заходом. Автореферат дисертацп. К., 1999. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://avtoreferat.net/content/view/394/60. Дата обращения: 09. 2010.
2. Тимошенко Л. Берестейська ушя в ощнщ Михайла Грушевського // Украшський юторик. - Т. 33. - 1996. - С. 188-203.
3. Дмитриев М.В. Генезис Брестской унии в историографии // Дмитриев М.В. Между Римом и Царьградом: Генезис Брестской церковной унии, 1595-1596. - М., 2003. - С. 7-18.
4. Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М.: Прогресс-Традиция, 2000. - С. 64-67.
5. Мартос А. Беларусь в исторической государственной и церковной жизни. - Мн., 1990. - С. 220-226.
6. Теплова В.А. Брестская церковная уния. Предыстория, причины и следствия // Уния в документах. - Мн., 1997. - С. 53-60.
7. Горизонтов Л.Е. «Большая русская нация» в имперской и региональной стратегии самодержавия // Пространство власти. - М., 2001. - С.135-136, 138.
8. Горизонтов Л.Е. «Польская цивилизованность» и «русское варварство»: основания для стереотипов и автостереотипов // Миф Европы в литературе и культуре Польши и России / Под ред. М.В. Лескинен. - М., 2004. - С. 63-68, 73.
9. Тымовский М, Кеневич Я., Хольцер Е. История Польши. - М., 2004. - С.321-328.
10. Вибе И.Н. Вероисповедная политика самодержавия в Западном крае: 1830-1855. Дисс. ... канд. ист. наук. -СПб., 2009. - С. 213.
11. Федоров В.А. Русская Православная Церковь и государство. - М., 2003. - С. 169, 175-176, 203-207.
12. Фшатава А.М. Хрысщянсшя канфесй пасля далучэння Беларуа да Расшскай 1мперьп (1772-1860) // Канфеси на Беларуа (к. XVIII-XX ст.). У.1. Навщш (рэд.). - Мн., 1998. - С. 5-20.
13. Мечта о русском единстве: Киевский синопсис (1674 г.). - М., 2006. - С. 206-208, 212-216.
14. Записки преосвященного Георгия Конисского о том, что в России до конца XVI века не было никакой унии с Римской церковью. - М., 1847.
15. Конисский Г. Собр. соч. Ч. 1-2. - СПб., 1835.
16. Бантыш-Каменский Н.Н. Историческое известие о возникшей в Польше унии, С показанием начала и важнейших, в продолжение оной чрез два века, приключений, паче же о бывшем от римлян и униатов на благочестивых тамошних жителей гонении. - М., 1805. - С. 50.
17. Евгений; Болховитинов Е.А., митр Киевский и Галицкий. Описание Киево-Софийского собора и Киевской иерархии С присовокуплением разных граммат и выписок, объясняющих оное, также планов и фасадов константинопольской и киевской Софийской церкви и Ярославова надгробия. - Киев, 1825. - С. 180-204.
18. КояловичМ.О. Литовская церковная уния. Т. I. - СПб., 1859. - С. 227, 241
19. Филарет (Гумилевский). История Русской Церкви: Период третий. Изд. 5-е. - М., 1888. - С. 27, 45, 214
20. Устрялов Н.Г. Русская история. - Ч.1. - СПб., 1837. - С. 15-17; - Ч. 2. - СПб., 1837. - С. 96; - Ч. 3. - СПб., 1838. - С.1.
21. Устрялов Н.Г. Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать Великое княжество Литовское? - СПб., 1839. - С. 19.
References and Sources
1. Nedavnya O. Greko-katolicizm v konteksti duhovnogo samoviznachennya ukrainciv mizh hristiyans'kim Skhodom i Zahodom. Avtoreferat disertacii. K., 1999. [EHlektronnyj resurs] Rezhim dostupa: http://avtoreferat.net/content/view/394/60. Data obrashcheniya: 09. 2010.
2. Timoshenko L. Berestejs'ka uniya v ocinci Mihajla Grushevs'kogo // Ukrains'kij istorik. - T. 33. - 1996. - S. 188-203.
3. Dmitriev M.V. Genezis Brestskoj unii v istoriografii // Dmitriev M.V. Mezhdu Rimom i Car'gradom: Genezis Brestskoj cerkovnoj unii, 1595-1596. - M., 2003. - S. 7-18.
4. Kappeler A. Rossiya - mnogonacional'naya imperiya. Vozniknovenie. Istoriya. Raspad. M.: Progress-Tradiciya, 2000. - S. 64-67.
5. Martos A. Belarus' v istoricheskoj gosudarstvennoj i cerkovnoj zhizni. -Mn., 1990. - S. 220-226.
6. Teplova V.A. Brestskaya cerkovnaya uniya. Predystoriya, prichiny i sledstviya // Uniya v dokumentah. - Mn., 1997. - S. 53-60.
7. Gorizontov L.E. «Bol'shaya russkaya naciya» v imperskoj i regional'noj strategii samoderzhaviya // Prostranstvo vlasti. - M., 2001. - S.135-136, 138.
8. Gorizontov L.E. «Pol'skaya civilizovannost'» i «russkoe varvarstvo»: osnovaniya dlya stereotipov i avtostereotipov // Mif Evropy v literature i kul'ture Pol'shi i Rossii / Pod red. M.V. Leskinen. - M., 2004. - S. 63-68, 73.
9. Tymovskij M, Kenevich YA., Hol'cer E. Istoriya Pol'shi. - M., 2004. - S.321-328.
10. Vibe I.N. Veroispovednaya politika samoderzhaviya v Zapadnom krae: 1830-1855. Diss. ... kand. ist. nauk. - SPb., 2009. - S. 213.
11. Fedorov V.A. Russkaya Pravoslavnaya Cerkov' i gosudarstvo. - M., 2003. - S. 169, 175-176, 203-207.
12. Filatava A.M. Hrysciyanskiya kanfesii paslya daluchehnnya Belarusi da Rasijskaj Imperyi (1772-1860) // Kanfesii na Belarusi (k. XVIII-XX st.). U.I. Navicki (rehd.). - Mn., 1998. - S. 5-20.
13. Mechta o russkom edinstve: Kievskij sinopsis (1674 g.). - M., 2006. - S. 206-208, 212-216.
14. Zapiski preosvyashchennogo Georgiya Konisskogo o tom, chto v Rossii do konca XVI veka ne bylo nikakoj unii s Rimskoj cerkov'yu. - M., 1847.
15. Konisskij G. Sobr. soch. CH. 1-2. - SPb., 1835.
16. Bantysh-Kamenskij N.N. Istoricheskoe izvestie o voznikshej v Pol'she unii, S pokazaniem nachala i vazhnejshih, v prodolzhenie onoj chrez dva veka, priklyuchenij, pache zhe o byvshem ot rimlyan i uniatov na blagochestivyh tamoshnih zhitelej gonenii. - M., 1805. - S. 50.
17. Evgenij; Bolhovitinov E.A., mitr Kievskij i Galickij. Opisanie Kievo-Sofijskogo sobora i Kievskoj ierarhii S prisovokupleniem raznyh grammat i vypisok, ob"yasnyayushchih onoe, takzhe planov i fasadov konstantinopol'skoj i kievskoj Sofijskoj cerkvi i YAroslavova nadgrobiya. - Kiev, 1825. - S. 180-204.
18. Koyalovich M.O. Litovskaya cerkovnaya uniya. T. I. - SPb., 1859. - S. 227, 241
19. Filaret (Gumilevskij). Istoriya Russkoj Cerkvi: Period tretij. Izd. 5-e. - M., 1888. - S. 27, 45, 214
20. Ustryalov N.G. Russkaya istoriya. - CH.1. - SPb., 1837. - S. 15-17; - CH. 2. - SPb., 1837. - S. 96; - CH. 3. - SPb., 1838. - S.1.
21. Ustryalov N.G. Issledovanie voprosa, kakoe mesto v russkoj istorii dolzhno zanimat' Velikoe knyazhestvo Litovskoe? - SPb., 1839. - S. 19.
ВИВЧАР ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ - кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры библейско-богословских наук Омской духовной семинарии
VIVCHAR,VASILY M. - Ph.D. in History, Senior Lecture, Department of Biblical theological sciences, Omsk Teological Seminary
УДК 94(470.67) «180/184»
ДАУТОВ И.Н.
КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ НИЗОВИЙ ТЕРЕКА С СОСЕДНИМИ НАРОДАМИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
Ключевые слова: Россия, Северный Кавказ, Терек, казаки, горцы, культура, куначество.
В статье на основе архивных и историко-этнографических материалов рассматриваются культурные связи русского населения низовий Терека с народами Северного Кавказа. По обоснованному автором мнению, расширение и укрепление торгово-экономических, политических и этнокультурных взаимоотношений между народами Северного Кавказа способствовали налаживанию и установлению тесных разносторонних связей горцев с Россией, подъему экономики, относительной стабилизации социальных отношений и обеспечению внешней безопасности региона. Многовековое соседство народов Северного Кавказа и русских колонистов существенно обогатило материальную и духовную культуру этих народов.
DAUTOV I.N.
CULTURAL RELATIONS OF THE RUSSIAN POPULATION OF LOW TEREK WITH THE NEIGHBORING PEOPLE IN THE FIRST HALF OF THE XIX CENTURY
Keywords: Russia, North Caucasus, Terek, Cossacks, mountaineers, culture, proesthood.
In article on the basis of archival and historical-ethnographic materials researched the cultural relations of the people of the North Caucasus with the Russian population of Law Terek. According to the author, expansion and strengthening of trade-economic, political and ethnocultural correlations between the people of the North Caucasus promoted adjustment and establishment of close versatile relations of mountaineers with Russia, economic recovery, relative stabilization of the social relations and ensuring external safety of the region. The centuries-old neighbourhood of the people of the North Caucasus has mutually enriched material and spiritual culture of those peoples.
Северный Кавказ формировался на протяжении нескольких веков и включал в себя такую важную составляющую, как компактное проживание в одном регионе местных этносов и восточнославянского населения (русских, казаков), их социально-культурное «совместничество». Судя по многочисленным фактам, проживая совместно, представители разных народов и религий находили точки соприкосновения и взаимодействовали.
Народы Кавказа во все времена тяготели к мирной жизни, но при случае всегда были готовы защищать свои семьи, сакли, как важнейшие составляющие своего уклада жизни. При этом народы региона не пытались «создать себе врага». Наглядным примером, отражающим добрососедские взаимоотношения местных народов с русским, может служить
