CC BY
65
© 2015 Проблемы истории,
филологии, культуры 2015, №4, с. 206-213
Ю. Н. Цыряпкина
ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЕ МАРКЕРЫ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ УЗБЕКИСТАНА В ПОСТСОВЕТКИЙ ПЕРИОД*
В статье выявлена трансформация маркеров идентификации русского населения Узбекистана в широкой исторической ретроспективе, начиная с переселенческого движения в Туркестан и заканчивая современной ситуацией. Исследование ориентировано на методы социальной антропологии. С опорой на полевые исследования в среде русскоязычных жителей городов Узбекистана, предпринимается попытка анализа структуры их идентичностей и особенностей самосознания. Делается вывод, что русские, на уровне меньшинства остающиеся в современном Узбекистане, стремятся интегрироваться в новые общественно-политические и социо-культурные отношения республики. Их идентичность имеет сложный характер: при нивелировке этнокультурной специфики сохраняется русский язык и лояльность православию; при этом домирующей является «европейская» идентичность.
Ключевые слова: русские современной Республики Узбекистан, этничность, европейская идентичность, русский язык, православие
В 1990-2000-е гг. было опубликовано множество работ, посвященных положению русских в республиках Центральной Азии после распада СССР. Большинство из них касались ситуации в Казахстане и Кыргызстане. Ситуация в Республике Узбекистан не являлась предметом широких исследований1.
Согласно последней советской переписи населения в 1989 г., в Узбекистане проживало 1653,5 тыс. русских-чуть более 8% всего населения республики;почти 95% русских жили в городах, из них в г. Ташкенте — более 40%.По данным на 2013 г., доля русских в республике снизилась до 2,6%. Несмотря на малочисленность, эта группа продолжает играть важную роль в социально-экономической и культурной жизни государства. Целью данной работы является выявление специфики идентичности русских Узбекистана в постсоветский период.
По мнению экспертов, за 150 лет пребывания русских в Узбекистане их идентичность претерпевала существенные изменения. В дореволюционный период важными идентификационными маркерами русских являлись православие; культуртрегерский потенциал, расселение в новосозданных населеных пунктах, пафос освоения новых земель и создания новых поселений; культурная специфика, формировавшая «европейскую» идентичность2.
Цыряпкина Юлия Николаевна — кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Алтайского государственного педагогического университета. E-mail: guzvenko@yandex.ru
* Исследование выполнено в рамках гранта Президента РФ, проект МК-2516.2013.6 «"Русские" в Центральной Азии: особенности этнокультурных процессов в конце XX — начале XXI веков (на примере Казахстана и Узбекистана)», а также при поддержке РГНФ, проект 13-31-01277/13 «Русскоязычные Узбекистана в 2000-е годы: этнокультурные процессы в условиях «национализирующегося» государства (на примере Ангрена и Ферганы)».
1 Flynn 2007, 267-288; Абдуллаев 2006, 6-35; 2008, 7-10; 2009; Подпоренко 2001.
2 Абдуллаев 2007, 14.
В советский период религии перестали придавать то значение, которое она имела в дореволюционном Туркестане. Уменьшилось число церквей и приходов, уменьшилось число воцерквленных русских. В послевоенное время началась модернизация городов советского Узбекистана. После землетрясения 1966 г. был полностью перестроен г. Ташкент;практически полностью исчезли старые районы и моноэтнические городские анклавы.Подобные процессы происходили во многих старых городах Узбекской ССР, где благодаря кардинальной перепланировке формировался дисперсный характер расселения различных этнических групп.
В ходе процессовиндустриализации и урбанизации в Узбекской ССР обозначились процессы нивелировки различий и культурная унификация.«Европейские» стандарты в одежде, в обустройстве дома и быта перестали восприниматься как сугубо «русские»3. Единая для СССР коммунистическая идеология и советский социально-политический уклад определяли тенденции социокультурной интеграции.
В советский периоддля горожан Узбекистана на первый план вышел такой идентификационныймаркер,как владение русским языком. Это, кроме прочего, было связано с языковой политикой СССР в союзных республиках. Если на начальных этапах утверждения советского строя ставка делалась на практики «ко-ренизации», то с середины 1930-х гг. (после перевода языков СССР на кириллицу) приоритеты изменились. Русский язык стал все шире использоваться в общественных сферах всех центральноазиатских республик СССР; обучения на русском языке стали предпочитать в школе и системе высшего образования. Для успешного продвижения по карьерной лестнице и эффективной социализации в городах Узбекистана необходимобыло знать русский язык. Это сделало русский язык основным идентификационным маркером.
Известный исследователь Е. В. Абдуллаев подчеркивал, что идентичность в советское время носила инструментальный характер и выражалась в том, что украинцы, белорусы, отчасти евреи (ашкенази), а также дети, рожденные в межнациональных браках русских и представителей автохтонного населения региона, в совершенстве владея русским языком, в паспорте записывали «русский»4.
Русские в центральноазиатских республиках в советское время в большинстве своем не владели языком титульных народов. Уверенности в себе им придавало наличие государственных институтов на русском языке5. В городском пространстве во владении вторым языком не было необходимости.Факторами идентичности русских также были их социально-политический «статус экстерриториальности» и участие в промышленном и культурном строительстве. В 1939 г. в городах Узбекистана проживало русских 70,8%, в 1959 г. — 83,7%, в 1979 г. — 93,4%, в 1989 г. — 94,8%6. К концу ХХ в. русские Узбекистана,став преимущественно городскими жителями, были сосредоточены в промышленных центрах и столице республики. В стране насчитывается 119 городов (51% населения), крупнейшие — Ташкент (2,3 млн.), Самарканд (509 тыс.), Наманган (475 тыс.), Ан-
3 Абдуллаев 2007, 15.
4 Абдуллаев 2007, 15.
5 ^^ 1999, 613.
6 Садуллаев 2007, 44.
дижан (403 тыс.); более 200 тыс. проживает в городах Нукусе, Бухаре, Фергане, Карши, Коканде и Маргилане.
С распадом СССР и суверенизацией Узбекистана его, как полагают эксперты, покинул каждый второй русский. По официальным данным, на 1 января 2013 г. население Узбекистана составило 29993531 жителей, среди которых 24858159 узбеков (82,8%), 1449974 таджика (4,8%), 809530 русских (2,6%), 211119 татар (0,7%)7.
Полевые материалы были собраны в 4 городах Узбекистана в 2012-2015 гг. во время изучения этнокультурных особенностей среднеазиатских русских. В Ангрене было опрошено 26 респондентов, Фергане — 15, в Ташкенте — 10, в Алмалыке — 4. Среди опрошенных были русские, украинцы, татары, немцы, корейцы, этнические узбеки, этнические таджики- русскоязычные жители городов.
Годы постсоветских изменений повлияли на изменение статуса русских в республиках Центральной Азии и отразились на процессах их идентификации. Исследовании британского антрополога М. Флинн 2004 г. в Ташкенте выявили опасения опрошенных русских, считавших, чтов постсоветский период нетитульное население могло быть исключено из будущего узбекского государства8. Эти опасения сформулировал В. Муратханова, акцентировав внимание на том, что «к русским в Узбекистане питают смешанные чувства ... как к безобидным загостившимся чужакам»9. Эти настроения возникали в процессе становления этно-национального дискурса Республики Узбекистан.
В процессе нацие строительства нетитульное население государства было сориентировано на адаптациюк доминирующим этноконфессиональным и социокультурным стандартам. Наличие графы «национальность» в паспорте гражданина Республики Узбекистан диктовало необходимость твердо определиться с этнической принадлежностью, хотя запись в паспорте не всегда соответствовала этнокультурному самоопределению человека.
В Узбекистане происходило изменение идентификационных маркеровв первую очередь у потомков от смешанных браков. Если в советский период дети из смешанных семей, где кто-либо из родителей был русским, чаще всего в паспорте записывались русскими, то в постсоветский период приоритеты изменились в пользу титульного населения. Решение о самоидентификации принимается осознанно и связано с выбором личной стратегии социализации:
из интервью (О., татарка, 39 лет, г. Ташкент): «Мама русская, папа — татарин, но всегда говорил только по-русски. Я в 16 лет пошла в церковь, захотела покреститься, мама меня отговорила. В16лет (1990 г. — Ю.Ц.) получила паспорт, была записана как русская. В 24 года я покрестилась, долго выбирала между православием и исламом. Но в 25 лет (1999 г. — Ю.Ц.) при получении нового паспорта переписалась под татарку.Проживая здесь, лучше быть татаркой!»10;
из интервью (Ф., 18 лет, выпускница академического лицея, г. Алмалык): «По национальности себя никак не идентифицирую. Никак, вот никак, честно, мама -смешанная (наполовину крымская татарка, наполовину таджичка), папа
7 Материалы 2014.
8 Иупд 2007, 271.
9 Муратхамов 2006.
10 ПМА 2013, Республика Узбекистан, Ташкент.
-смешанный (наполовину татарин, наполовину узбек). Ну что делать не знаю!? В паспорте я записана как узбечка. Как по мне скажешь!? Ну все равно акцент русский, русская школа все равно свое дает. Ну как по мне скажешь, кто я, узбечка или русская, вот ну как меня Бог определил, да!? Моя мама себя также не относит ни к какой национальности, она себя считает мусульманской и всё»11.
Все примеры свидетельствуют о том, что в Узбекистане личные стратегии идентификации существенно корректируются этно-социальным и социокультурным контекстом. Важное значение в стратегиях самоидентификации имеет конфессиональный фактор. Несмотря на то что в 1990-2000-е гг. правительство И. Каримова предприняло меры по укреплению официальных религий государства, в том числе и православия, для русских традиционная вера не приобрела былого значения идентификационного фактора. Самоидентификация по религиозному признаку размывается в первую очередь у русских из смешанных семей, что, как показали исследования, связано с попыткой приблизиться к мусульманскому большинству, проживающему в Узбекистане:
из интервью (А., таджичка, 50 лет, г. Ангрен): «Мой отец таджик, но воспитывался в советское время в детском доме вместе с русскими, мама — татарка, в семье почти всегда говорили по-русски. Мои дети по отцу русские, имеют русские имена и фамилию и считают себя русскими, но при этом приняли ислам. Сыну обрезание сделали в 5 лет, а ислам он принял поздно, в 17лет... В вопросах веры нельзя принуждать. Дочери в 4 месяца прочитали молитву, и она стала мусульманкой. Мне даже свекровь русская сказала, раз остаетесь здесь на постоянное местожительство в Узбекистане, то нужно принимать ислам детям»12;
из интервью (В., 18 лет, крымская татарка, учащаяся академического лицея): «Я из смешанной семьи: мама — крымская татарка, отец — русский. Воспитывалась в основном бабушкой русской, а не родителями. Бабушка приучила отмечать православные праздники. Но я выбрала ислам — религию матери и парня — он узбек. Но бабушка говорит, что я чужая для его семьи, хотя уже 3 года встречаемся и он хорошо ко мне относится, но ведь они на русских не женятся»13.
Попытки адаптация к традициям титульного населения приводят порой к корректировке этноконфессиональных стандартов. В смешанных семьях воспроизводятся обряды православия и ислама; порой конфессиональные практики приоб-ретаютритуальный характер:
из интервью (В., 38 лет, русская, г. Фергана): «Вышла замуж за таджика, в семье воспитываем сына и дочь, говорим по-русски, хотя и сын, и дочь владеют узбекским. Все религиозные праздники отмечаем, и Пасху, Хайт. На Пасху муж все яйца уносит в свою семью, к родителям. У нас нет разделения по религии и национальности. Мне говорят: «Верахон, у Вас праздник, погода испортилась, значит, ничего делать нельзя». Узбеки на Хайт пловом угощают, ты куличи раздаешь на Пасху. Детей я крестила, сына крестила в Кувасайской церкви. Муж с батюшкой договаривался о крещении, но обрезание сыну также будем делать»14.
11 ПМА 2014, Республика Узбекистан, Ташкентская область, Алмалык.
12 ПМА 2015, Республика Узбекистан, Ташкентская область, Ангрен.
13 ПМА 2015, Республика Узбекистан, Ташкентская область, Ангрен.
14 ПМА 2014, Республика Узбекистан, Ферганская область, Фергана.
При всех компромиссных вариантах выбор веры остается важным фактором идентичности:
из интервью (А., русский, 21 год, г. Ангрен): «Женился на европейской девушке из смешанной семьи, у нее мама — татарка, папа из еврейско-русской семьи. До свадьбы она заявляла, что атеистка. После рождения дочери я прихожу с работы, теща привела каких-то бабок, типа молитвы мусульманские читать Алисе, чтобы она мусульманкой стала. Я на них наорал и выгнал, почему без меня решаете кем стать моей дочери, я её крестить буду. Тут выяснилось, что жена моя вовсе не атеистка, а мусульманка. Я ей говорю: "Если ты — мусульманка, иди, мети двор"»15.
В стратегиях идентификации жителей современного Узбекистана вера и эт-ничность соотносятся с социокультурным контекстом. Самоопределение происходит по «цивилизационному» признаку — по линии «европейской» идентичности:
из интервью (А., русский, преподаватель из Ферганы): «Европейская литература заставила русских чувствовать по-европейски, поэтому мы здесь приняли эту миссию, не только привили местному населению какую-то часть цивилизаци-онной там, материальной культуры, врачебной, но подарили возможность чувствовать по-европейски, приобщили к внешнему прогрессу ...»16.
Признаками «европеизма» русских Узбекистана (в том числе и в самоописаниях), по мнению экспертов, являются урбанизированный стиль жизни, владение европейским языком (русским), ориентир на западные стандарты и ценности, проявляющиеся в большем индивидуализме и критицизме, к которому не склонно автохтонное население региона17.
По результатам авторских исследований, «европейская» идентичность горожан современного Узбекистана, особенно молодого поколения, проявляется в бытовых привычках, в пристрастии к европейской/российской культуре (музыке, литературе и др.). При этом носителями «европейской» идентичностивыступают не только русские, но и депортированные народы (немцы, корейцы), а также татары, узбеки, таджики — преимущественно городские жители, ориентированные на унифицированные стандарты существования.
При этом «европейская» идентичность узбеков осваивается в первую оче-редьчерез русский язык. У детей из городских «обрусевших» семей неизбежно возникают сложности с этническим самоопределением:
из интервью (О., Ташкент, татарка): «Когда моя дочь поступала в первый класс, у двух узбеков была путаница с национальностью, это один мальчик и одна девочка. Они оба утверждали, что они русские. Учительница попросила родителей самим объяснить, что такое национальность»18;
из интервью (Р., узбечка, переехала из г. Ферганы в г. Ташкент): «Яу своей внучки спрашивала, когда она училась в школе: "Камила, сколько у Вас русских осталось в классе?" Она начинала считать: "Я, Юля..." Я её перебиваю и спрашиваю: "А ты-то почему русская? Кто ты по национальности?"Мой сын, ког-
15 ПМА 2014, Республика Узбекистан, Ташкентская область, Ангрен.
16 ПМА 2014, Республика Узбекистан, Ферганская область, Фергана.
17 Абдуллаев 2007, 19.
18 ПМА 2013, Республика Узбекистан, Ташкент.
да начинает узбеков ругать, я ему говорю: "А ты сам кто?", — он отвечает: "Мама, ну мы же не такие узбеки!"»19.
В современном Узбекистане структура идентичностей русскоязычных жителей имеет сложный характер. Осознавая свою этническую принадлежность, они могут причислять себя к носителям европейской культуры, в повседневной жизни принимая обозначение «европейцы». Это сложное социокультурное позиционирование -зачастую грань проходит по линии «город-сельская местность», когда урбанизированный европейский стиль жизни противопоставляется традиционному укладу.
Соответственно, «европейская» идентичность присуща в основном городскому населению Узбекистана вне зависимости от этнической принадлежности. Она подразумевает определенный стиль жизни, выбор круга общения, брачных партнеров и т.д. «Европейская» идентичность русских в постсоветском Узбекистане является устойчивым феноменом. Несмотря на стремление к интеграции, они все-таки чувствуют себя «чужаками» в Узбекистане. Во время полевых исследований респонденты напрямую заявляли об этом: «Мы здесь чужие», «Мы здесь в гостях».
Наиболее прочной основой самосознания русских оказывается владение русским языком. Суверенизация Узбекистана началась с процессов дерусификации20. В 1989 г. был принят Закон «О государственном языке Республики Узбекистан», по которому узбекский язык признавался государственным, статус русского языка никак не оговаривался. Он назывался в числе «других языков», например, в ст. 10: «На предприятиях, в учреждениях, организациях и общественных объединениях делопроизводство, учетно-статистическая и финансовая документация ведутся на государственном языке, а в коллективах, где большинство работающих не владеет узбекским языком, наряду с государственным языком может осуществляться и на других языках»21.
В ст. 12 указанного выше закона отмечалось, что нотариальные документы могут оформляться как на государственном, так и на русском языках. Таким образом, в Узбекистане в общественной, экономической и социокультурной сфере статус русского языка может быть выражен формулой «бесправен, но востребован»22.
В ходе постсоветских преобразований в Узбекистане значительно сузилась сфера образования и печати на русском языке.
В ходе реализации Программы переселения соотечественников в Россию уменьшилось число носителей русского языка в Узбекистане, но билингвизм сохранил свое значение. При неоднозначности политического диалога Узбекистана и России и трансформации миграционного законодательства контакты между странами развивались; с восстановлением промышленного производства востребованность русского языка в республике усиливалась23.
19 ПМА 2014, Республика Узбекистан, Ферганская область, Фергана.
20 Дерусификация — процесс вытеснения русского языка и русской/русскоязычной культуры из различных сфер жизни.
21 Закон Республики Узбекистан 1989.
22 Подпоренко 2001.
23 Цыряпкина 2014, 505-510; 2014, 419-421.
В городах современного Узбекистана по-прежнему работают русскоязычные школы. Действуют национальные и филиалы российских вузов, где подготовка идет на русском языке. Развиваются программы студенческой мобильности. Образование на основе русско-узбекского билингвизма — это реальность современного Узбекистана.Типичны образовательные практики, сложившиеся в промышленном г. Ангрене: узбекские семьи устраивают детей в русские начальные школы; до 3-5-го класса ребенок овладевает русским языком;полагают, что этот навык закрепляется у него на всю дальнейшую жизнь. В средней школе обучение проходит на узбекском языке; таким образом достигается реальный билингвизм. И хотя русским узбеки владеют на среднем уровне, этого бывает достаточно для занятости в торговле и сфере услуг и социализации в небольших провинциальных городах.
В целом в республике сохраняется русское информационно-коммуникативное пространство. Существует целый ряд информационных агентств и изданий, включая русскоязычную газету «Правда Востока», которая издается с 1917 г., ныне является органом Кабинета Министров Республики Узбекистан; в 2010-е гг. выходит тиражом около 13 тыс. экземпляров (в сравнении -250 тыс. экземпляров в 1975 г.).
Русский язык в современном Узбекистане является одним из языков, кото-рыйостается востребованным в производстве, в сфере предпринимательства и проч.24 Хотя, согласно распространенному мнению, выраженному одним из респондентов в г. Фергане,«русский язык узбеки стремятся учить, да, но они знают его как иностранный! У нас есть самая востребованная 2-я школа, в которой обучение на русском языке. Знаешь, как я говорю учителям про эту школу? «У вас не русская, не узбекская школа, она не русская и не узбекская». Они выходят, узбеки, после школы и говорят по-узбекски, а человеку язык родной тот, на котором он думает, да и поэтому они как к иностранному относятся к русскому языку, они не научаются на русском думать »25.
Существуя в условиях билингвизма, русские в современном Узбекистане начинают осваивать язык титульного этноса. Трансформация их идентификационных маркеров происходит чрезвычайно быстро. С начала 1990-х гг., когда русские в бывших советских республиках превратились в меньшинство,они адаптировались к новым социокультурным условиям и традициям титульного населения. Наиболее прочной основой идентификации становится владение русским языком, вписавшегося в традиции среднеазиатского многоязычия, а также «европейская» идентичность русских, которая все шире распространяется на городское население Узбекистана. Проведенное исследование свидетельствует, что русские в Уз -бекистане являются сложным сконструированным сообществом, внутри которого выделяются различные уровни идентификации.
ЛИТЕРАТУРА
Абдуллаев Е.В. 2006: Русские в Узбекистане 2000-х: идентичность в условиях демо-дернизации // Диаспоры. 2, 6-35.
24 Подпоренко 2001.
25 ПМА 2014, Республика Узбекистан, Ферганская область, Фергана.
Абдуллаев Е.В. 2007: Русские в Узбекистане 2000-х: идентичность в условиях демо-дернизации // Русский мир в Центральной Азии. Сборник материалов и статей. 1, 8-33.
Абдуллаев Е.В. 2008: Об идентичности русских Средней Азии // Этнографическое обозрение. 2, 7-10.
Абдуллаев Е.В. 2009: Русский язык: жизнь после смерти. Язык, политика и общество в современном Узбекистане // Неприкосновенный запас. 4(66).
Закон Республики Узбекистан 21.10.1989 г. «О государственном языке». [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://medialaw.asia/book/export/html/1990.
Материалы предоставлены государственным комитетом по статистике Республике Узбекистан №01/2-05-05/3-50 от 12 мая 2014 г.
Муратхамов В. 2006: Первородный грех колониста. Русские в Средней Азии. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1148971500
Подпоренко Ю. 2001: Бесправен, но востребован. Русский язык в Узбекистане // Дружба народов. 12. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://mytashkent.uz/2015/04/27/ bespraven-no-vostrebovan-russkij-yazyk-v-uzbekistane
СадуллаевД. 2007: Язык — стабильная и надежная родина... Ташкент.
Тишков В.А. 1993: Русские в Средней Азии и Казахстане. М.
Фиерман У. 2015: Языковая политика в Казахстане умеренная. [Электронныйре-сурс]. — Режимдоступа:http://liter.kz/ru/interview/show/10167-uilyam_fierman_yazykovaya_ politika_v_kazahstane_umerennaya_
Цыряпкина Ю.Н. 2014: Русский язык и социолингвистическая ситуация в Узбекистане // Мир науки, культуры, образования. 6, 505-510.
Цыряпкина Ю.Н. 2014: Русские Ферганы: этнокультурная идентичность в трансформирующемся обществе // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т.ХХ. Новосибирск, 419-421.
Fierman W. 1991: Language Planning and National Development: the Uzbek experience. Berlin; NewYork.
FlynnM. 2007: Renegotiating Stability, Security and Identity in the Post-Soviet Borderlands: The Experience of Russian Communities in Uzbekistan // Nationalities paper.Vol.35. 2, 267-288.
Kolsto P. 1999: Territorialising Diasporas: The Case of Russians in the Former Soviet Republics // Millennium — Journal of International Studies, 607-631.
IDENTIFICATION MARKERS OF RUSSIAN POPULATION OF UZBEKISTAN IN
POST-SOVIET TIME
Yu. N. Tsyryapkina
In the article the author reveals the evolution of the main identity markers of the Russian population of Uzbekistan in the wide historical retrospective, beginning with the migration movement in Turkestan to the contemporary situation. The study focuses on methods of social anthropology. Based on extensive field research, such bases of Russian's identity in the postSoviet period as ethnic identity, religion, Russian language and European identity are analyzed in the article. The author concludes hat the Russians at the level of the remaining minorities in modern Uzbekistan strive to integrate into the new socio-political andsocio-cultural conditions of Uzbek society. The Russians expose to change ethnicity, loyalty to Orthodoxy, while preserving the Russian language and European identity.
Key words: Russian, identity, ethnicity, European identity, the Russian language, religion
