CC BY
77Эдуард Манукян
«идеальные» епископы поздней Античности: визуализация образа1
Вышний отче отчизны своей, высочайшая семейства вершина, Рода могучая слава, Турского града глава, Свет плодоносный, являющийся средь Овернских долин, Словно сияющий Фарос, ты людей орошаешь ликом своим, Меж альпийских вершин ты гора, которая выше, чем они сами...2
Эти метры поэт Венанций Фортунат посвятил епископу Григорию Турскому. Последний, хоть и принял монашеский постриг и проводил свою жизнь в подвигах благочестия, все-таки по-прежнему оставался аристократом. Действительно, Григорий, принадлежащий к сенаторской семье галло-римлян из Оверни, кроме того, что вел прямые корни от лугдунского мученика II в. Вектия Эпа-гата3, был потомком многих знатных епископов Клермона и Тура. Из «Истории франков» мы знаем, что тринадцать из восемнадцати его предшественников по кафедре Тура приходились ему родственниками4. И это если не учитывать еще тот факт, что он имел родственные связи с различными иерархами других галльских диоцезов5. Между прочим, Венанций — сам представитель северо-итальянской знати, а в будущем епископ Пуатье, — не случайно считает, что епископ Григорий стал не только достойным продолжателем своего nobile genus, но также являл собой его благородный венец. Для благочестивого
© Э. М. Манукян, 2017
1. Настоящая статья подготовлена на основе доклада, прочитанного в рамках XXXV конференции «Курбатовские чтения»
1 декабря 2015 г. в Институте истории СПбГУ.
2. Venantius Fortunatus. Carmina. Lib. VIII, 15 // MGH AA 4,1. Berlin, 1881 P. 198.
3. См. о нем: Евсевий Кесарийский. Церковная история. Кн. V. I, 9-10. СПб., 2013. C. 213. Также упоминается и у Григория Турского, но в гораздо меньших подробностях Gregorius Turonensis. Libri his-toriarum X. Lib. I, 29 // MGH SS rer. Merov. 1,1. Hannover, 1951. P. 21-22.
4. Gregorius Turonensis. Libri historiarum X. Lib. V, 49.
P. 258-263. «Ignorans miser, quod praeter quinque episcopos reliqui omnes, qui sacerdotium Turonicum susceperunt, paren-tum nostrorum prosapiae sunt coniuncti».
5 >
- so -
нобиля посвящение в епископский сан являлось не только актом Божественного таинства и переходом к новой жизни, но и продолжением привычного для аристократического сообщества т. н. cursus bonorum, даже если сам он этого не хотел или не осознавал, как, возможно, и было в случае Григория. Аристократическое сообщество делало это за него. Данное положение замечательно отражено как в этом, так и в других стихах Венанция: «Новой от этого ты знатностью наделен», — писал он новоиспеченному епископу Леонтию6.
Случай с Григорием не является чем-то из рода вон выходящим. IV-V вв. стали периодом относительно интенсивной христианизации аристократии в Римской империи7. В свою очередь и христианство обретало новые черты, черты римской аристократической культуры. Питер Браун, на примере изучения аристократии города Рима, полагает, что успех процесса ее христианизации обусловлен именно креном в сторону более «патрицианского христианства» (умеренного аскетизма) в противовес «радикальному» — аскетическому. Собственно, этим он объясняет, «почему подвергшаяся христианизации римская аристократия оказалась способной поддерживать в Италии вплоть до конца VI в. светские традиции римской гражданственности». В результате этого размылись границы между языческим прошлым и христианским настоящим. Таким образом, причины, по которым язычники принимали реальность христианского века, лежали в классической культуре эпохи8. Будь он жителем Рима или аквитан-ским провинциалом, нобиль, принимая новую веру, старался приспособить ее под привычный ему терминологический аппарат.
Некоторые аристократы, становившиеся епископами, не только продолжали жить прежними смыслами, но и оставались верны старому modus vivendi. Однако в целом, следует говорить не столько о епископах, которые являлись полными сторонниками аристократической
< 5. Ницетий Лионский (ум. 573), Григорий Лангрский (ум. 539) и Галл Клермонский (489-551) также приходились ему родственниками. См. параграф «Генеалогическое древо Григория» в: Агишев С. Ю. Геродот Варваров [Электронный ресурс] // История. 2006. №4 (795) URL: his.1september.ru/article. php?ID=200600405 (дата обращения: 02.02.2017).
6. Venantius Fortunatus. Carmina. Lib. I, 15. P. 16-18.
7. Salzman M. R. The Making of a Christian Aristocracy: Social and Religious Change in the Western Roman Empire. Cambridge (MA), 2002. P. 1-19.
8. Brown P. Aspects of the Christianization of the Roman Aristocracy // Journal of Roman Studies. 1961. Vol. 51. P. 8-9.
или аскетической ориентации во всех проявлениях церковно-обще-ственной жизни, сколько о епископах-аристократах, обладающих различным балансом элементов аристократической и аскетической традиции в мировоззрении и, соответственно, в модели поведения9.
Самое интересное, что и современники, и потомки на фоне таких тенденций могли конструировать некий идеальный образ такого епископа10. Вне зависимости от того, был ли епископ аристократом или нет, характеристики образа детерминировались мировоззрением, взглядами и, в конце концов, предпочтениями и вкусами субъекта, на которого, безусловно, оказывала влияние и окружающая действительность. Епископ-аристократ становился нормой для общественного сознания поздней Античности.
Вот как, например, все тот же Венанций Фортунат воспевает святого аскета Мартина Турского, великого предшественника Григория по епископской кафедре:
И на недлинный рукав, чтоб бесчестья не знать его длани, Перлов соткался покров, плоть где нагая была: Руки лучатся его блистаньем камней благородных, И несравненный смарагд ризу его заместил. Добрую куплю свершил, кто, нищего платьем одевши, Ризный сменил покров на самоцветную сень! Ты же, обретший дом на небесах, о Мартин, наш заступник, За Фортуната благой к Богу глагол вознеси11.
Это гиперболизированная аллюзия на известный пассаж из «Диалогов» Сульпиция Севера — агиографа Мартина и человека, который знал его лично. В этом эпизоде повествуется о том, что во время евхаристии один из прихожан видел «руку Мартина, свершающую жертвоприношение, словно усыпанную драгоценнейшими жемчугами, испускавшую пурпурный свет, и при движении десницы его... слышал шум сталкивающихся между собой перлов»12.
9. О поиске такого баланса
в поздней Античности говорит Дж. Максвелл: Maxwell J. Education, Humility and Choosing Ideal Bishops in Late Antiquity // Episcopal Elections in Late Antiquity. Berlin; Boston, 2011. P. 449-463; см. также: Rapp. C. Holy Bishops in Late Antiquity: The Nature of Christian Leadership in an Age of Transition. Berkeley, 2005. P. 16-155.
10. Lizzi Testa R. The Late Antique Bishop: Image and Reality // A Companion to Late Antiquity. Malden (MA); Oxford, 2009. P. 525-539;
Maxwell J. Education, Humility and Choosing Ideal Bishops. P. 449-463.
11. Венанций Фортунат. Избранные стихотворения. Стих. I, 5. М., 2009. С. 35-36.
12. Сульпиций Север. Диалог III. X, 6 // Сульпиций Север. Сочинения. М., 1999. С. 175.
В Vita Sancti Martini Венанций идет еще дальше и называет своего героя caelesti in sede senator — «сенатор на небесном престоле»13. Все житие буквально пронизано темой благородного образа Мартина. что касается его родословной, то из Vita Beati Martini Сульпиция мы знаем об отце Мартина только то, что он сначала «был рядовым воином, а затем — военным трибуном»14. Таким образом, вопрос о знатном происхождении Мартина стоит под большим вопросом. Петер Гассман в своем исследовании социального состава галльского епископата пришел к выводу, что Мартин не принадлежал ни к spectabilis, ни к illustris, ни к clarissimus, ни даже к nobilis15. Но если вчитаться в слова жития, то можно заметить, что Сульпиций, вполне вероятно, старался как-то сгладить его не самое благородное происхождение. Так, согласно Сульпицию, Мартин был рожден родителями secundum saeculi dignitatem non infimis16, т. е. «не низкого» происхождения. Вполне нейтральное выражение. Ему слово в слово вторит и Григорий Турский17. Как можно интерпретировать подобную формулировку?
чтобы ответить на этот вопрос, нам следует вновь обратиться к стихотворению Венанция и понять, что мы имеем дело не просто с прославлением великого западного святого, но с абсолютно «реальным» диалогом человека со своим небесным patronus: «За Фортуната благой к Богу глагол вознеси». И мы должны понимать, что все трое были связаны как между собой, так и в целом, с культом святого Мартина. На мраморной плите, присланной в V в. епископом Аугустоду-нума (современный Отен) Евфронием в Тур, дабы накрыть reliquiae святого Мартина, мы читаем следующую эпитафию:
CONFESSOR MERITIS MARTYR CRVCE APOSTOLVS ACTV MARTINVS COELO PREMINET HIC TVMVLO SIT MEMOR ET MISERY PVRGANS PECCAMINA VITE OCCULTET MERITIS CRIMINA NOSTRA SVIS18
13. Venantius Fortunatus. Vita Sancti Martini. Lib. III, 52 // MGH AA 4,1. Berlin, 1881. P. 331.
14. Сульпиций Север. Житие святого Мартина епископа, и исповедника. Гл. II, 2 // Сульпиций Север. Сочинения. С. 95.
15. Gassman P. Der Episcopat in Gallien im 5. Jahrhundert. Diss. Bonn, 1977. S. 66.
16. Sulpicius Severus. De vita Beati Martini. Cap. II, 1 // PL. Vol. 20. Paris, 1845. Col. 161.
17. Gregorius Turonensis. Libri historiarum X. Lib. I, 36. P. 26-27.
18. Troiekouroff M. Le tombeau de saint Martin retrouve en 1860 // Memorial De l'annee Martinienne. Paris, 1962. P. 151-152: «Исповедник по заслугам, мученик по кресту, апостол по деяниям Мартин, достигший небес, [пребывает] здесь в могиле. Пусть пребывает он в памяти [нашей] и очищает грехи с недостойной жизни нашей, пусть покрывает заслугами своими преступления наши».
В своем исследовании о культе святых на латинском Западе Питер Браун пришел к выводу, что поклонение «святым мертвецам» являлось порождением именно элитарного класса позднеантичного общества. Оно служило им инструментом не только создания гаранта своей духовной и физической защиты, но также источником материальных ресурсов и авторитета в общине и в социуме в целом. Такой рМгопш был невидимой небесной составляющей позднеан-тичной системы патроната, «осязаемо отправляемого на земле епи-скопом»19. В этом смысле надпись на плите святого Мартина дает нам уникальную иллюстрацию представлений человека поздней Античности об одновременном пребывании святого раЬгопш и на небе, и на земле.
Возможно, чтобы лучше понять сущность того, что хотели донести до своей читательской аудитории Сульпиций и Венанций, мы должны перейти от текстуального образа к визуальному, ибо нет сомнений, что подобное конструирование мы можем встретить и в изобразительных источниках эпохи.
После византийского завоевания Равенны Юстиниан решает переосвятить бывшую дворцовую базилику короля Теодориха, более известную нам сейчас как БаМ'АроШпагв Ипоуо, в базилику святого Мартина Турского (ок. 560 г.)20. Однако в наследство от эпохи остготского владычества вместе с самим храмом византийцам достались и его арианские мозаики. Таким образом, помимо переосвящения базилики, предстояла тяжелая и скорая работа по демонтажу старых и выкладке новых, уже ортодоксальных по канону, мозаик21. Так, в нижнем регистре южной стены главного нефа базилики была выложена новая мозаика, изображающая процессию двадцати шести мучеников22 (рис. 1). Во главе этого шествия святых (т. е. от портала к алтарю или, если говорить о композиции мозаики, от раШшш23 к Христу) идет сам святой Мартин24.
19. Браун П. Культ святых. Его роль и становление
в латинском христианстве. М., 2004. С. 50.
20. Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. Cambridge, 2010. P. 164. При остготах-арианах эта базилика была посвящена Христу.
21. Выбор Мартина Турского как святого, которому посвящалась базилика, может показаться довольно странным, поскольку Мартин не являлся мучеником, но,
с другой же стороны, он может легко объясняться, во-первых, антиарианскими соображениями, и, во-вторых, альянсом Византии с франками перед лицом лангобардской угрозы (Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 166).
22. Фотографии мозаик базилики см. на: Ruicon.ru
23. Palatium (в данном случае) - дворец Теодориха в Равенне; его изображение на мозаике не было демонтировано, и визуально процессия выходила именно из palatium; есть вероятность, что прежняя мозаика иллюстрировала процессию королевского двора.
24. В науке существует вполне взвешенная версия, основанная на одном источнике XV в., что до порчи мозаики перед Мартином была изображена еще одна фигура, а именно, первомученик Стефан, который своим жестом словно приглашал процессию ко Христу >
Рис. 1. Шествие мучеников. Мартин Турский, Климент Римский, Сикст II Римский, архидьякон Лаврентий, Ипполит Римский. Деталь мозаики, ок. 560 г. Церковь Sant'ApoШnare Nuovo, Равенна.
Источник: www.ruicon.ru/arts-new/mosaics/1x1-dtl/ravenna/lavrentij_arhidiakon_rimskij_sshmch_shestvie_muchenikov/?page_19=5&p_f_15_66=
Несмотря на то, что изображение святого Мартина, которое мы можем сейчас видеть, в прошлом было существенно испорчено25 и пережило несколько реставраций26, мы имеем возможность сделать на его основе некоторые выводы в контексте изучения образа идеального епископа. Так, при попытке представить, каким был оригинальный образ Мартина, мы, как когда-то и реставратор Ф. Кибель, должны основываться на двух положениях: во-первых, на общих мотивах в образах остальных святых из процессии, которые дошли до нас нетронутыми; во-вторых, на некоторых деталях изображения святого Мартина, которые сохранились и не испытали на себе воздействия реставрационных работ.
< (24) (см.: Baldini I. La Proces-sione dei Martiri in S. Apollinare Nuovo a Ravenna // Martiri, santi, patroni: per un'archeologia della devozione. Atti del X Congresso Nazionale di Archeologia Cristiana. Cosenza, 2012. P. 383-397; Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 166-167). 25. В середине XVIII в. на этом месте бы установлен орган, что привело к практически полному разрушению целого фрагмента мозаики (часть фигуры Христа и большая часть Мартина) (Baldini I. La Processione dei Martiri... P. 386).
26 >
Данная композиция на первый взгляд представляет собой аскетический тип ранневизантийского искусства27. На золотом фоне, создающем эффект света и неограниченного пространства, мы видим вереницу святых образов, словно вырастающих из ниоткуда. Силуэтные фигуры одномерны и непропорциональны. Композиция кажется абсолютно статичной, несмотря на подразумеваемое движение. Ноги изображенных святых не в активном положении. Их взгляды, кажется, отрешены, хотя в них и присутствуют следы эмоционального напряжения. Однако, если присмотреться, за строгостью аскетического стиля мы можем разглядеть и классические античные элементы, которые внесли мастера-мозаичисты.
Лики святых, несмотря на разницу в типе причесок, в цвете волос и густоте растительности на лице, все же создают убедительное впечатление сходства28. Общие стиль и исполнение создают убедительные образы аскетов-аристократов. Их лики смиренны, но одновременно им присуща и определенная стать: всех отличают аккуратные черты лица, причесок и бород (если таковые есть). Мы можем наблюдать смешение аскетических и аристократических элементов29. Характерное для христианского искусства поздней Античности противопоставление тела и духа30 здесь выражено минимально, и спиритуалистическое наполнение образа скорее выражено в их гармонии.
Если же обратиться к лику Мартина, то первое, что бросится в глаза зрителю — это его индивидуальность. Трудно сказать, был ли он настолько уникален, каким его сделал реставратор, но вполне вероятно, что при создании изображения позднеантичный мастер на самом деле мог не использовать общий типовой шаблон, как это он делал для остальных праведников в композиции. В отличие от идущих позади него, у Мартина черты лица правильны и не по-аскетически плавны. Этот образ более напоминает нам благочестивого римского
< 26. Изображение святого Мартина, которое мы можем наблюдать в настоящее время, в сущности является плодом реставрационной работы Ф. Кибеля во второй половине XIX в. (ВаШШ I. La Processione dei МаГСш... Р. 386).
27. Попова О. С. О стиле византийского искусства VI-VII веков // Свет Христов просвещает всех: Альманах Свято-Филаретского православно-христианского института. 2013. №8(8). С. 85-86.
28. Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 167-168.
29. Здесь мы обнаруживаем соприкосновение элементов западной и восточной средиземноморской культуры, а в частности, восточный тип лица, который смягчен классическими аристократическими чертами наподобие того, что можно увидеть в композициях римских храмов IV в.
(см.: Попова О. С. Изобразительное искусство Византии... С. 546-573).
30. Лазарев В. Н. Позднеантичное искусство и истоки христианского спиритуализма // Лазарев В. Н. История византийской живописи. М., 1986. С. 22.
нобиля, нежели анахорета. От всех его отличает спокойный взгляд, обращенный к алтарю (к Христу), а не в пустоту, что даже создает небольшую иллюзию движения процессии вперед. Мартин, воссозданный Кибелем, как бы подражая следующим за ним мученикам, носит черты античного импрессионизма — выражение особого спиритуалистического идеала изменяющейся эпохи31.
Теперь обратимся, что предельно важно, к одеяниям участников процессии. Все облачены в белые или золотистые далматики32 (dalmatica), которые сверху покрывает элегантная пенула (paenula)33 белого оттенка. Но пенула Мартина значительно выделяется от остальных своим цветом. Вот именно здесь мы доподлинно можем утверждать, что изображение Мартина имело серьезное отличие от остальных изображенных на мозаике праведников: одной из уцелевших деталей Мартина была часть его спины и плеча, закутанная в пенулу пурпурного цвета34. Пурпур — цвет царского достоинства, который, несомненно, по замыслу мастера подчеркивал особый статус и заслуги святого перед Богом и христианской общиной Равенны. Самое время вспомнить вышеупомянутую аллюзию Венанция на пассаж из Vita Beati Martini Сульпиция. Может быть, ко всему прочему, это и аллегория на житийный сюжет с нищим35?
Что касается далматики, то нужно отметить, что эта одежда, прежде чем стать предметом церковного облачения, происходила именно из императорско-светской среды, а не апостольской36. Возможно, во многом из-за этого папа Сильвестр (ум. 335) внес определенные ограничения на ношение далматики в клире, позволив одевать ее только римским дьяконам. Впоследствии далматику разрешали носить некоторым епископам за определенные заслуги37. Вполне вероятно, что епископу Равенны была оказана такая честь и непосредственно с его облачения были нарисованы образы святых в базилике.
31. Лазарев В. Н. Позднеантичное искусство и истоки христианского спиритуализма. С. 23.
32. В золотистую далматику облачен только святой Лаврентий.
33. Далматика - в поздней Римской империи длинная туника с широким рукавом; пенула - римский плащ без рукавов.
34. Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 166.
35. Сульпиций Север. Житие святого Мартина, епископа и исповедника. Гл. III, 1-3 // Сульпиций Север. Сочинения. С. 96.
36. Norris. H. Dalmatica // Church Vestments: Their Origin & Development. New York, 2002. P. 45.
37. Ibid. P. 46.
> 38. Нес ли Мартин такой венец в оригинальном варианте, также неизвестно. На этот счет могут быть справедливые сомнения, поскольку он не претерпел мученической смерти. Впрочем, и обратную версию также нельзя исключать полностью.
Так это или нет, но факт того, что они изображены именно в далматиках, может говорить нам о желании как заказчика, так и самого мастера подчеркнуть высокий статус святых.
Но перейдем к еще одной интересной детали. Все участники шествия держат в руках инкрустированные драгоценными жемчугами и смарагдами золотые венцы в дар Господу — символ мученичества38. Вероятно, это не что иное, как аллюзия на aurum coronarium39 — ин-ститут налога на золотой венец, который платили императору жители римских провинций40. Таким образом, содержание этой мозаики несло определенное смысловое послание для созерцающего святые образы прихожанина: во-первых, назидание, что настоящий заступник рода человеческого — Царь Небесный, но не земной, и Ему в первую очередь должны приноситься лучшие дары (может, такой визуальной демонстрацией заказчик хотел внушить прихожанам идею более активных пожертвований?). Во-вторых, вероятно, демонстрировалась интегрирующая роль епископа, как в земной, так и в небесной иерархии41. В этом смысле именно святые, а в частности, Мартин, выступают посредниками между человеком и Богом42. Однако необходимо учитывать, что это не прямое восстановление исторической реалии, но именно та реалия, которая преломилась в сознании художника, который был убежден, что святой епископ должен был сочетать в себе и духовную чистоту, и аристократическую статность.
Перед нами уникальная визуальная композиция, где даже незнатный епископ-монах Мартин представал перед позднеантичным созерцателем в образе благочестивого аристократа43, являющегося patronus целого экзархата. Епископ становится центральной фигурой позднеантичного города44, будь он в этом мире или пребывай он в мире потустороннем. Из Vita Sancti Martini мы знаем, что, будучи
39. на это указывает и Делияннис (Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 171).
40. Gottheil R, Broydé I. Aurum coronarium // Jewish Encyclopedia. Vol 2. New York, 1902.
P. 316-317.
41. Делияннис справедливо полагает, что вся эта композиция представляет собой «небесный двор»,
с подношениями святых мужей, дев и волхвов Христу и Богоматери (Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 171). При этом Бальдини указывает, что очередность святых могла следовать установленному церковной практикой порядку, например, литургическому календарю римской или миланской церкви (Baldini I. La Processione dei Martiri... P. 385386). Так или иначе, но перед прихожанином была настоящая Небесная литургия.
42. Бальдини отмечает, что из всех сорока девяти святых
в процессии (26 мужей + первомученик Стефан и 22 девы на параллельной стене) мы не можем с полной уверенностью говорить о присутствии в равенне VI в. культов только для 10 мужей и 12 дев, о почитании остальных же в этом регионе мы имеем доподлинные свидетельства. Следовательно, более половины изображенных имели определенные культы в экзархате (Baldini I. La Processione dei Martiri... P. 393). Полный список процессии и таблицу соответствия расположений святых см.: Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. P. 167.
43. 44 >
именно в Равенне, молодой Венанций был исцелен от глазной болезни с помощью капли масла из лампады, горевшей напротив раки с мощами святого Мартина45.
Культ святых выступает одной из тех замечательных точек, где происходит соприкосновение классической аристократической и монашеско-аскетической традиций как в нарративе, так и в искусстве. Таким образом, Венанций, словно тот самый мозаичист Sant'Apollinare Nuovo, в своем творчестве намеренно наделял праведников, и в особенности святого Мартина, аристократическими эпитетами и атрибутами, а также акцентировал внимание на их благородном habitus. Patronus человека поздней Античности (тем более аристократа) не мог быть простолюдином. По этой же причине и появился подобный речевой оборот у Сульпиция и у идущего за ним Григория, видевшими в Мартине своего могущественного patronus. Сульпиций, а затем Венанций и равеннские мастера проводили намеренную «аристократизацию» образа святого Мартина. К похожим выводам приходят Р. ван Дам46, С. Коутс47 и Д. Н. Старостин48. Популярность и идеализация образа именно таких епископов, как Мартин Турский или, например, Паулин Ноланский, довольно объяснима, пишет Д. Н. Старостин, поскольку для церковной аристократии, набравшей силу, особенно в Галлии и именно в V в., было необходимо выстроить собственные христианские общины согласно привычным для их сословного менталитета социально-властным ценностям, при которых тип праведного заступника слабых и чудотворца в лице епископа общины более подходил на роль святого покровителя христиан, нежели тип ученого богослова-догматиста, какими были Ириней Лионский или Иларий из Пуатье49. В VI в. Галлия и ее Церковь были под властью Меровингов, и такие люди, как Григорий и Венанций, чувствовали необходимость поставить акценты на принадлежности
< 43. Собственно, как и все остальные участники процессии.
< 44. Lizzi Testa R. The Late Antique Bishop... P. 527.
45. Venantius Fortunatus. Vita Sancti Martini. Lib. IV. P. 348370.
46. Van Dam R. Saints and their Miracles in Late Antique Gaul. Princeton, 1993. P. 14.
47. Coates S. Venantius Fortunatus and the Image of Episcopal Authority in Late Antique and Early Merovingian Gaul // The English Historical Review. 2000. Vol. 115. №464. P. 1117-1118; однако Коутс не видит мотивов аристократизации образа Мартина у Сульпиция.
48. Старостин Д. Н. Идея истории у Сульпиция Севера // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. 2013. T. 13.
С. 408-411.
49. Он же. Регионализм и идея единства империи в истории галльской церкви вв. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2. История. 2014. №4. С. 60-63.
епископов к миру старой сенаторской аристократии, которая переживала не лучшие годы50. Отсюда и рождается идея «аристократизи- 50. Coates S. Venantius Fortuna/- « т-г ^ tus... P. 1115-1116.
ровать» образ Мартина, который в отличие от Паулина, Сульпиция, Григория и Венанция не был знатного происхождения.
Создание идеального образа в данном случае происходило неразрывно и в рамках развития культа святости. Такое конструирование опиралось на знатность и аскетические заслуги святого, и было рассчитано на усиление лидерства и авторитета собственного сообщества церковной аристократии, на поклонение мощам, которыми владели ее представители, и на создание назидательного репрезентативного образа, как для простых христиан, так и для сильных мира сего. Поэзию Венанция читали и при дворах меровингских королей, и в резиденциях галльских иерархов; литургию базилики святого Мартина посещали все — от придворных экзархата и священства до рядовых прихожан.
Нобилитет становился у кормила новой религии. Христианская словесность, ее язык и даже искусство принимают благородное обличье. Культ святых получил свое развитие во многом благодаря conversi из высших сословий, которые использовали святость с его reliquiae как материальное доказательство, в качестве орудия укрепления
собственного влияния во внешнем мире, посредством демонстрации 51. См.: Браун П. Культ святых...
51 С. 50.
своей защищенности в мире потустороннем51.
Но точно так же мы можем обнаружить и обратный вектор в конструирования идеального образа. Для этого вновь обратимся к аспекту визуализации, а конкретно, рассмотрим изображение епископа, чьи жизнь, социальное происхождение и, наконец, тип служения разительно отличались от того, что мы видели у Мартина.
В комплекс миланской базилики IV в. Sant'Ambrogio входит небольшая часовня San Vittore in Ciel d'Oro (первая половина IV в.),
на боковых стенах которой выложена потрясающая мозаика, изображающая шесть ростовых фигур. Их образы, словно пятна, застыли на темно-синем кобальтовом фоне (вторая половина V в.52): слева от портала — епископ Амвросий (в центре), мученики Гервасий и Протасий (по краям); справа от портала — епископ Матерн (в центре), мученики Феликс и Набор53 (по краям).
Фигуры святых развернуты к зрителю фронтально и словно застыли в неподвижности. Облачение миланских святых практически идентично тому, что мы видели в Sant'ApoШnare Nuovo в Равенне. Те же красивые благородные далматики белого цвета и пенулы коричневатого оттенка. По сути, одеяния изображенных повторяют друг друга. Аналогичным образом можно говорить и об их ликах, в которых мы едва ли можем проследить черты индивидуальности: их взгляды обращены к зрителю, они внутренне сосредоточены, отрешены. Однако есть один святой, чей образ исключительно выделяется из общей картины узнаваемостью своего лица, индивидуальностью его исполнения — это Амвросий Медиоланский (рис. 2), наверное, могущественнейший аристократ-епископ поздней Античности.
Индивидуальность — ключевая деталь святителя — требует отдельного рассмотрения. Если аскетический тип изображения Мартина и остальных святых в Sant'ApoUmare Nuovo был значительно смягчен классическими элементами, то здесь мы видим противоположный образ. Худое лицо ярко выраженного восточного типа, дающее явно спиритуалистическое наполнение образу, высокий лоб с залысинами, резкие очертания скул и подбородка, небольшая борода, выпирающие уши, широкие и вроде опухшие глаза и губы — свидетели аскетического образа жизни и высокого интеллекта. Спокойный и отрешенный взгляд этого человека застыл в неподвижности. Только так можно созерцать единого Бога. Мы видим его одновременно и смиренным, и волевым. Уникальность изображения поражает. Принято
52. Заиграйкина С. П. Художественные особенности мозаик в капеллах Сант Аквилино и Сан Витторе
ин Чьел д'Оро в Милане. Проблемы эволюции стиля в искусстве V века: дисс. ... канд. иск. М., 2015. С. 93; о полемике вокруг датировки мозаики см. там же.
53. Миланские мученики Гервасий, Протасий, Феликс и Набор кроме этого были включены в «процессию» Sant'ApoШnare Nuovo.
Рис. 2. Святитель Амвросий Медиоланский. Деталь мозаики, вторая половина V в. Церковь Ба^'АроШпаге Nuovo, Равенна. Источник: days.pravoslavie.ru/Images/ П142&3870.Ы:т
считать, что мастер мог лично знать святителя. Аргументом последнего может стать одна любопытная деталь: внимательно рассматривая изображение, можно заметить, что правый глаз Амвросия посажен ниже положенного. Означает ли то, что художник отобразил реальный физический дефект? Но, если принимать за дату написания мозаики вторую половину V в., то эта версия должна автоматически отпадать. Впрочем, в таком случае нельзя исключать, что художник имел возможность использовать некий прижизненный портрет Амвросия в качестве образца54. Как бы то ни было, но спиритуализм образа, сила духа святого, выраженные через характерный для позднеантичного искусства дуализм духа и тела55, видны совершенно четко.
Нельзя сказать, насколько истинным является образ этого епископа-аристократа, но перед нами, как и в случае с изображением Мартина, замечательный пример конструирования образа идеального епископа посредством создания определенного визуального нарратива. Мастер пытался выразить в изобразительном искусстве сбалансированное сочетание аскетических
54. Заиграйкина С. П. Художественные особенности мозаик в капеллах... С. 126.
55. Лазарев В. Н. Позднеантичное искусство и истоки христианского спиритуализма. С. 22.
и аристократических элементов. Весьма показательно, что образ главного святого покровителя был значительно индивидуализирован в обоих случаях, с которыми мы имели дело. Несомненно, результатом было то, что хотели видеть художник, заказчик и, по всей вероятности, простой прихожанин.
Все устройство этой композиции, в частности, подбор и расстановка святых в мозаике, было продиктовано довольно ясной идеей: продемонстрировать вековую историю и силу небесного патронажа Медиолана. Сначала епископ Матерн обрел мощи миланских мучеников Феликса и Набора, а потом Амвросий нашел и перенес в Медиолан мощи Гервасия и Протасия. Именно этими историями, которыми вдохновился мозаичист, и объясняется симметрия всей композиции56. Все эти святые занимают значимое место в истории города и ортодоксальной Церкви в целом (например, reliquiae мучеников сыграли ключевую роль в антиарианской полемике). В центре всего этого возвышается рослая фигура и уникальная личность идеального епископа и небесного заступника города — святого Амвросия Медиоланского, не одного, а с небесными patroni — изображенными рядом с ним и напротив его Гервасием, Протасием, Матерном, Феликсом и Набором — обширность и глубина патрональной генеалогии занимали, кажется, не последнее место в авторитете святого patronus в глазах человека поздней Античности.
Если образ епископа-аскета простого происхождения Мартина подвергся аристократизации как в атрибутах, так и в художественных элементах, то образ могущественного аристократа-епископа Амвросия был, наоборот аскетизирован. Нет сомнений, что идеалом для мастера (и не только) был витавший в то время образ святого и одновременно могущественного епископа-аскета, чудотворца и заступника, смиренного перед небесным Судией и сильного перед земным. Разумеется, эти векторы развития изобразительной тради-
56. Заиграйкина С. П. Художественные особенности мозаик в капеллах... С. 103.
ции можно попытаться объяснить сугубо развитием художественных стилей христианского искусства. Так, искусствовед С. П. Заиграйки-на подчеркивает, что мозаики San Vittore «находятся у истоков нового стиля, предвещают наступление новой художественной эпохи. Они несут в себе начатки искусства следующего века. Поэтому желание некоторых авторов сблизить Сан Витторе с мозаиками VI в. вполне объяснимо. В мозаиках Сан Витторе присутствуют уже некоторые элементы искусства VI в., составляющие то, что будет назы-
(( «-» С7 *
ваться византийским стилем »5/, который получит свое выражение в мозаиках Sant'Apollinare Nuovo. Однако нельзя забывать, что само по себе развитие искусства во многом и определялось отношением субъекта к окружающей действительности, воздействиями на него веяний времени и потребностями реальной социокультурной среды.
Интеграции представителей нобилитета в духовенство, с одной стороны, и усиление монашеско-аскетического движения в IV-V вв., с другой, приводили к трансляции в Церковь различных элементов аристократической и аскетической традиции, которые, в свою очередь, могли не только не вступить между собой в определенный синтез, но и вполне оказаться конфликтующими в определенной сфере. В данном же случае, на примере не только текстов, но и изображений святого Мартина и святого Амвросия, мы видим, что мозаичисты, конструируя определенный образ идеального святого епископа, смогли найти именно тот баланс художественно-символических характеристик, благодаря которому мы можем говорить о создании в позднеантичном христианском искусстве гармоничного образа — образа благочестивого и благородного епископа-заступника58. Nobilitas наряду с аскезой и чудесами выступала неотъемлемым инструментом подобного конструирования, что становилось орудием для усиления морального и материального авторитета высшей цер-
ковной аристократии
59
57. Заиграйкина С. П. Художественные особенности мозаик в капеллах... С. 128.
58. О поиске гармоничного баланса традиционных
и аскетических характеристик для епископа поздней Античности см.: Lizzi Testa R. The Late Antique Bishop... P. 525-539; Rapp. C. Holy Bishops in Late Antiquity... ; Norton P. Episcopal Elections (250-600): Hierarchy and Popular Will in Late Antiquity. Oxford, 2007. P. 46-51; Maxwell J. Education, Humility and Choosing Ideal Bishops...
59. Coates S. Venantius Fortuna-tus... P. 1115-1116.
> 60. См.: Тюленев В. М. 1) Эннодий и Померий: к истории одного письма // Вестник ИвГУ. Серия: гуманитарные науки. 2013. №3(6). С. 69-76. 2) Эннодий и Цезарий Арелатский // Cursor mundi: человек Античности, Средневековья и возрождения. 2014. №6. С. 60-65. Манукян Э. М. 1) К вопросу о выборе епископа в Галлии V века: критерии, мотивации, цели // Проблемы истории и культуры средневекового общества. «Курбатовские чтения XXXIII». СПб., 2014. С. 333-339; 2) Episcopus bonus: эпистолярная репрезентация образа у Сидония Аполлинария // Научные ведомости БелГУ. Серия: История. Политология. 2015. Т. 34. №7. С. 58-64; 3) «Из тоги в мантию»: об одном аспекте интеграции галло-римской аристократии в христианский клир // Классическая и византийская традиция IX. Белгород, 2015. С. 106-111.
61. См. об этом в особенности: Lizzi Testa R. The Late Antique Bishop... P. 525-539.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
MGH — Monumenta Germaniae Historica AA — Auctores Antiquissimi SS rer. Merov. — Scriptores rerum Merovingicarum PL — Patrologiae cursus completus. Series Latina
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Венанций Фортунат. Избранные стихотворения / пер. с лат., вступ. стат., комм. Р. Л. Шмаракова. Москва: Водолей, 2009.
2. Евсевий Кесарийский. Церковная история / пер. М. Е. Сергеенко, вступ. стат., коммент., библ. список и указат. И. В. Кривушина. Санкт-Петербург: Издательство Олега Абышко, 2013.
3. Сульпиций Север. Сочинения / пер. с лат., вступ. стат., комм. и указ.
А. И. Донченко. Москва: Российская политическая энциклопедия, 1999.
4. Gregorius Turonensis. Libri historiarum X // Gregorii Turonensis Opera. T. 1 / ed. B. Krusch, W. Lewison. Hannover, 1951. (Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum Merovingicarum; T. 1,1).
5. Sulpicius Severus. De vita Beati Martini // Patrologiae cursus completus. Series Latina / acc. J.-P. Migne. Paris, 1845. T. 20. tol. 159A-176C.
6. Venantius Fortunatus. Opera poetica // Venanti Honori Clementiani Fortunati presbyteri Italici Opera poetica / ed. F. Leo. Berlin, 1881. (Monumenta Germaniae Historica. Auctores Antiquissimi; T. 4,1).
В заключение следует отметить, что подобные визуальные образы являлись как результатом развития искусства эпохи, так и отражением различных практических примеров из окружающей дей-ствительности60 и, возможно, репрезентацией теоретических работ того времени, охватывавших тему образа episcopus bonus61. Но проблема их взаимосвязи, безусловно, требует уже своего отдельного и подробного исследования.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Агишев С. Ю. Геродот Варваров [Электронный ресурс] // История. 2006. №4 (795). URL: his.1september.ru/article.php?ID=200600405 (дата обращения: 02.02.2017).
2. Браун П. Культ святых. Его роль и становление в латинском христианстве / пер. с англ. В. В. Петровой. Москва: Российская политическая энциклопедия, 2004.
3. Заиграйкина С. П. Художественные особенности мозаик в капеллах Сант Аквилино и Сан Витторе ин Чьел д'Оро в Милане. Проблемы эволюции стиля в искусстве V века: Дис. ... канд. иск. Москва, 2015.
4. Лазарев В. Н. История византийской живописи. Москва: Искусство, 1986.
5. Манукян Э. М. «Из тоги в мантию»: об одном аспекте интеграции галло-римской аристократии в христианский клир // Классическая и византийская традиция. Материалы IX международной научной конференции. Белгород: Эпицентр, 2015. С. 106-111.
6. Манукян Э. М. Episcopus bonus: эпистолярная репрезентация образа у Сидония Аполлинария // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Белгород: 2015. Т. 34. №7.
С. 58-64.
7. Манукян Э. М. К вопросу о выборе епископа в Галлии V века: критерии, мотивации, цели // Проблемы истории и культуры средневекового общества. Тезисы докладов XXXIII всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Курбатовские чтения» / под ред. А. Ю. Прокопьева. Санкт-Петербург: Свое издательство, 2014. С. 333-339.
8. Попова О. С. Изобразительное искусство Византии // Культура Византии IV-VII века / под ред. Г. Г. Литаврина. Москва: Наука, 1984. С. 546-573.
9. Попова О. С. О стиле византийского искусства VI-VII веков // Свет Христов просвещает всех: Альманах Свято-Филаретского православно-христианского института. 2013. №8(8). С. 84-93.
10. Старостин Д. Н. Идея истории у Сульпиция Севера // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. 2013. T. 13. С. 403-411.
11. Старостин Д. Н. Регионализм и идея единства империи в истории галльской церкви III-VI вв. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2: История. 2014. №4. С. 52-63.
12. Тюленев В. М. Эннодий и Померий: к истории одного письма // Вестник Ивановского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. 2013. №3(6). С. 69-76.
13. Тюленев В. М. Эннодий и Цезарий Арелатский // Cursor Mundi: Человек Античности, Средневековья и Возрождения. 2014. №6. С. 60-65.
14. Baldini I. La Processione dei Martiri in S. Apollinare Nuovo a Ravenna // Martiri, santi, patroni: per un'archeologia della devozione. Atti del X Congresso Nazionale di Archeologia Cristiana. Cosenza: Universe della Calabria, 2012. P. 383-397.
15. Brown P. R. L. Aspects of the Christianization of the Roman Aristocracy // Journal of Roman Studies. 1961. Vol. 51. P. 1-11.
16. Coates S. Venantius Fortunatus and the Image of Episcopal Authority in Late Antique and Early Merovingian Gaul // The English Historical Review. 2000. Vol. 115. №464. P. 1109-1137.
17. Deliyannis D. M. Ravenna in Late Antiquty. Cambridge: Cambridge University Press, 2010.
18. Gassman P. Der Episcopat in Gallien im 5. Jahrhundert. Diss. Bonn, 1977.
19. Gottheil R., Broyde I. Aurum coronarium // Jewish Encyclopedia. New York: Funk & Wagnalls Co., 1902. Vol. 2. P. 316-317.
20. Lizzi Testa R. The Late Antique Bishop: Image and Reality // A Companion to Late Antiquity / ed. by Ph. Rousseau. Malden (MA); Oxford: Wiley-Blackwell, 2009.
P. 525-539.
21. Maxwell J. Education, Humility and Choosing Ideal Bishops in Late Antiquity // Episcopal Elections in Late Antiquity / ed. by J. Leemans, P. van Nuffelen,
S. W. J. Keough and C. Nicolaye. Berlin; Boston: Walter de Gruyter GmbH & Co., 2011. P. 449-463.
22. Norris H. Dalmatica // Church Vestments: Their Origin & Development. New York: Dover Publications, inc., 2002. P. 43-55.
23. Norton P. Episcopal Elections (250-600): Hierarchy and Popular Will in Late Antiquity. Oxford: Oxford University Press, 2007.
24. Rapp C. Holy Bishops in Late Antiquity: The Nature of Christian Leadership in an Age of Transition. Berkeley: University of California Press, 2005.
25. Salzman M. R. The Making of a Christian Aristocracy: Social and Religious Change in the Western Roman Empire. Cambridge (MA): Harvard University Press, 2002.
26. Troiekouroff M. Le tombeau de saint Martin retrouve en 1860 // Memorial De l'annee Martinienne. Paris: Librairie philosophique J. Vrin, 1962. P. 151-185.
27. Van Dam R. Saint and their Miracles in Late Antique Gaul. Princeton: Princeton University Press, 1993.
Манукян Эдуард Мгерович
Аспирант, Исторический факультет, Ивановский государственный университет
manukyan_33@mail.ru
Academia.edu: ivanovo.academia.edu/eduardmanukyan
«Идеальные» епископы поздней Античности: визуализация образа
На примере текстов Сульпиция Севера, Григория Турского и Венанция Фор-туната показывается, как образ епископа Мартина Турского претерпевает определенные преобразования. Если Сульпиций и Григорий в своих текстах пытались сгладить его неблагородное происхождение, то у Венанция образ святого Мартина приобрел четкую аристократическую форму. При попытках определить, с чем было связано подобное конструирование, мы должны понимать, что все трое были непосредственно связаны культом святого Мартина, который был их небесным patronus. Стих Венанция был непосредственным диалогом со своим небесным покровителем.
Чтобы лучше осознать сущность того, что хотели донести до своей читатель -ской аудитории Сульпиций и Венанций, мы должны обратиться от текста к визуальному образу, а конкретнее, к мозаике «шествия мучеников» во главе со святым Мартином в SantApoШnare Nuovo. Мартин предстает перед позднеантичным созерцателем в образе благочестивого аристократа, являющегося patronus целого экзархата. Епископ становится центральной фигурой позднеантичного города, будь он в этом мире или пребывай он в мире потустороннем.
Культ святых выступает одной из тех замечательных точек, где происходит соприкосновение классической аристократической и монашеско-аскетической традиций. Patronus человека поздней Античности (тем более аристократа) не мог быть простолюдином. По этой же причине Сульпиций, а за ним Венанций и ра-веннские мастера проводили намеренную «аристократизацию» образа святого Мартина. Для церковной аристократии, набравшей силу, особенно в Галлии V в., было необходимо выстроить собственные христианские общины согласно привычным для их сословного менталитета социально-властным ценностям, при которых тип праведного заступника слабых и чудотворца в лице епископа общины отлично подходил на роль святого покровителя христиан. В VI в. же Галлия и ее Церковь были под властью Меровингов, и такие люди, как Григорий и Венанций, чувствовали необходимость поставить акценты на принадлежности епископов к миру старой сенаторской аристократии, которая переживала не лучшие годы. Отсюда и выходит идея «аристократизировать» образ Мартина, который, в отличие от Сульпиция, Григория и Венанция, был незнатного происхождения. Создание идеального образа в данном случае происходило неразрывно и в рамках культа святости. Такое конструирование опиралось на знатность и аскетические заслуги святого и было рассчитано на усиление лидерства и авторитета собственного сообщества церковной аристократии, на поклонение мощам, которыми владели ее представители, и на создание назидательного репрезентативного образа, как для простых христиан, так и для сильных мира сего.
Ключевые слова: позднеантичный Запад; церковная аристократия; образ идеального епископа; культ святых; аристократизм; аскетизм; визуальный образ.
EduardManukyan
Post-Graduate Student, Faculty of History, Ivanovo State University
«Ideal» Bishops in Late Antiquity: Visualization of the Image
The article traces the transformation of the image of bishop Martin of Tours in the works of Sulpicius Severus, Gregory of Tours and Venantius Fortunatus. While Sulpicius and Gregory attempted to defuse his simple background, Venantius' image of Saint Martin obtains a clear aristocratic form. Defining the reasons of this construction we must consider that three authors were connected by the cult of Saint Martin who was their heavenly patronus. Venantius' verse is a dialogue with his heavenly patron.
In order to understand the essence of what Venantius and Sulpicius wanted to convey to their audience we must turn from a text to visual image, in particular, to the
mosaic «procession of the martyrs» led by Saint Martin in Sant'Apollinare Nuovo. Martin appears to late antique spectator as a pious nobleman, patronus for the whole exarchate. A bishop becomes the central figure of a late antique city, be he in this world or stay he in the other world.
The cult of saints is a remarkable point of contact between classical aristocratic and monastic-ascetical traditions. The patronus of a late antique man (moreover, of a nobleman) could not be a commoner. For this reason, Sulpicius (followed by Venantius and the mosaicists of Ravenna) deliberately «aristocratized» Saint Martin's image. It was necessary for the ecclesiastical aristocracy which has gained strength, especially in the 5th-century Gaul, to build their Christian communities according to the social-authoritative values habitual for their class mentality, and the type of a pious protector of feeble men and a wonderworker in the person of the bishop of a community perfectly suited the role of the saint patron of Christians. In the 6th century Gaul and its Church were under the power of Merovingians, and the men like Gregory and Venantius needed to emphasize the belonging of bishops to the old senatorial aristocracy which experienced hard times. Hereof appears the idea to «aristocratize» the image of Saint Martin who (unlike Sulpicius, Gregory and Venantius) had no aristocratic background. The creation of an ideal image was indissolubly connected with the cult of saints. This construction relied on nobility and ascetic merits of a saint and aimed to strengthen leadership and authority of the community of ecclesiastical aristocracy, popularize the worship of relics which were owned by them, create an instructive representative image, both for simple Christians and for the powers that be.
Keywords: Late Antique West; ecclesiastical aristocracy; image of ideal bishop; cult of the saints; aristocratism; asceticism; visual image.
