CC BY
8Л.Н. Смирнова
кандидат филологических наук, доцент кафедры Русского языка и литературы
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
Костромская Духовная Семинария
ИДЕАЛ РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ ДОСТОЕВСКОГО
Свои социально-политические убеждения Достоевский высказывает не раз и в художественном творчестве, и в публицистике. И всегда в отношении к действующей власти -власти Романовых - писатель оставался сторонником и пропагандистом монархической идеи. На разного рода сентенции о том, что монархия подавляет свободы и узурпирует права, Достоевский отвечал: "У нас никогда монархия не может быть тиранией в идеале — а лишь в уклонении" (1; 24, 86). В "Записной тетради 1876-1877 гг." в октябре писатель замечает: "О самодержавии как о причине всех свобод России. (Тут-то разница во взглядах русских иностранцев и русских — русских, по-иностранному — тирания, по-русски — источник всех свобод)" (1; 24, 278). В ноябре он еще раз обращается к этому положению и пояснят свою мысль: "Возьмите энтузиазм, окружающий беспрерывно царя и царское слово. Сами русские не дадут не только укорениться, но даже и появиться беспорядку даже в случае самых полных свобод. В этом случае Россия, может быть, самая свободная из наций. Вот русское понимание самодержавия" (1; 24, 291). При этом писатель вполне реалистично, не впадая в крайности, оценивал верховную власть. Размышляя "о самодержавии как о причине всех свобод России", Достоевский не идеализировал его, а говорил о своей вере в
возможности этой формы правления (именно потому, что она может стать источником "всех свобод").
Представляют интерес раздумья Достоевского по поводу специфики русского самодержавия. По мысли писателя, именно Православно-Христианская (и соответственно, народная) доминанта определяет сущность русской монархии. В связи с этим по поводу усиления влияния России в Европе он записывает: "Но наша европейская слава произошла вовсе не от петровской реформы, а именно от древненародного русского взгляда на власть царскую (как неограниченного повелителя), — власть, на которую не посягнул Петр ввиду уж слишком явной для себя же невыгоды, и которая изумила Европу и мир своею силою и целокупностью» (1; 21, 268).
Достоевский осознавал, что именно монархическая форма наиболее соответствует сознанию русского православного человека, который по отношению к государю (и это сложилось исторически) инстинктивно проявляет доверие. "Идея же эта есть сила. Создалась эта сила веками... Для народа царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его... Да ведь это отношение народа к царю, как к отцу, и есть у нас то настоящее, адамантовое основание, на котором всякая реформа у нас может зиждиться и созиждется. Если хотите, у нас в России и нет никакой другой силы, зиждущей, сохраняющей и ведущей нас, как эта органическая, живая связь народа с царем своим, и из нее у нас все и исходит" (1; 27, 21-22).
Таким образом, Достоевский не видит никакого иного способа организации государственной системы, кроме монархии, впитавшей тысячелетнюю Православную традицию. При этом писателю очень важно прояснить еще один существенный момент: как именно должно взаимодействовать государство с церковной системой.
К вопросу о власти и Церкви Достоевский обращался не раз, и не только в последнем романе, но и в целом ряде статей, предшествующих «Братьям Карамазовым», и опосредованно в других произведениях. Прот. Г. Флоровский об убеждениях писателя высказался следующим образом: Достоевский «остается утопистом, ждет и жаждет Царства Божия на земле, «надеется», что государство преобразится в Церковь» (2, 256). В этом высказывании есть своя правда.
В романе «Братья Карамазовы» спор о Церкви и государстве разгорелся в связи со статьей Ивана, в которой он
отвечал на статью какого-то духовного лица. Суть взглядов этого не называемого в романе духовного лица Достоевским излагается так: «Церковь занимает точное и определенное место в государстве... ни один общественный союз не может и не должен присвоивать себе власть - распоряжаться гражданскими или политическими правами своих членов . Церковь есть царство не от мира сего» (1; 14, 56). Следует заметить, что мысли, сформулированные неким «духовным лицом», не выдумка Достоевского. Прообразом этого «лица» явился М.И. Горчаков, профессор Петербургского университета и автор статьи «Научная постановка Церковно-судного права» (опубликована в 1875 году). Статья эта была посвящена отношению Церкви к государственной власти и праву - теме, изучению и разработке которой отец Михаил посвятил всю свою жизнь. Горчаков пытался примирить «церковников» и «государственников». Симпатии его были на стороне первых, однако, стараясь согласовать желания духовенства с существующим государственным правом и считая это право незыблемым, он невольно оказывался в лагере «государственников». В пору напряженных размышлений о Церкви и её роли в государственной системе Достоевский не мог остаться равнодушным к выводам Горчакова, поэтому иногда он почти дословно его цитирует. Отвечая на государственно-охранительные тезисы статьи, герой романа Иван Карамазов замечает, что «Церковь должна заключать сама в себе все государство, а не занимать в нем лишь некоторый угол», что «всякое земное государство должно было обратиться в Церковь вполне и стать не чем иным, как лишь Церковью» (1; 14, 61). Такое превращение государства в Церковь, то есть в сообщество людей, живущих по законам Христа, должно стать целью всего дальнейшего развития человечества. Эту мысль подчеркивает и отец Паисий: «Господь наш Иисус Христос именно приходил установить Церковь на земле» (1; 14, 57). Верит в духовное перерождение человечества и старец Зосима, размышляя о том дне, когда общество станет «единой Вселенскою и Владычествующею Церковью»: «сие и буди, буди, хотя бы и в конце веков, ибо лишь сему предназначено свершиться!» (1; 14, 61). Примечательно, что Иван, называемый в черновиках Убийцей, являющийся в романе идейным антиподом Зосимы, оказался в данном споре его союзником. При этом он говорит о Церкви вообще, а иеромонахи, в первую очередь, о
Православной. Сам писатель в своем осмыслении роли Церкви в государственной системе тоже придерживается убеждения, что только Православие с его духом смирения и нестяжания способно привести к идеалу; католичество - ложная вероучительная концепция, в соответствии с которой «Церковь обращается в государство» и представляет собой одну из форм современной власти. Философ Л. Карсавин в одной из своих статей, посвященных мировоззрению Достоевского, так определяет существо Римской Церкви: «...светская государственность поглотила и растворила христианский идеал, князь мира сего победил наместников Христовых. Отсюда -омирщение Церкви и омирщение всей Христианской культуры и жизни» (3, 115). Конечно, целью католической Церкви является духовное возрождение, но заботы мира настолько поглотили западного человека, что он забыл об истинном предназначении веры: «На деле католичество сосредоточилось на земных целях . Оно - религия человеческая, слишком человеческая. Оно не ждет, когда государство «сподобится» стать Церковью, но и не стремится себе его уподобить, само ему уподобляясь». Именно эту римскую традицию осознает как пагубную Достоевский: «По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь Церковью.» (1; 14, 61). Вл.С. Соловьев вспоминает, что в период работы над «Братьями Карамазовыми» идеи такого рода привлекали Достоевского. В «Дневнике писателя» за 1881 год (это последний выпуск) Федор Михайлович высказывал сходные мысли: «Вся глубокая ошибка их (интеллигенции. - С.Л.) в том, что они не признают в русском народе Церкви. Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский «социализм» теперь говорю (и это обратно противоположное Церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным) -цель и исход которого всенародная и вселенская Церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить её. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не созиждилась еще Церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой Церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце
многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветлым единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!» (1; 15, 535). В.С. Соловьев называл такой социализм «Христианским». И Достоевский, и Соловьев под русским социализмом понимали всенародную и Вселенскую Церковь, созданную на земле. Именно идею Вселенской Церкви Достоевский считал главной идеей русского народа.
«Русскому социализму», о котором мечтал писатель, противостоит социализм, пришедший с Запада, тот социализм, чьи истоки (как это ни парадоксально и странно звучит!) кроются в католичестве. Лев Карсавин дал точное определение взаимосвязи этих двух явлений: «Социализм - продукт разложения католицизма или сама католическая идея, доведенная до последних своих логических пределов» (3, 55). О таком социализме Достоевский скажет, что это «обратно противоположное Церкви слово». Католичество чересчур рассудочная религия, а, как известно, на началах только рациональных невозможно построить гармоничный мир. Поэтому возникает на Западе социалистическая идея, внешне гуманная и добрая, а на деле уродливая, основанная на расчете и выгоде. («Уж какое тут братство, когда каждый взвешивает пользу на вес и на меру, и рассуждает, сколько каждому от этого братства выгоды придется» (1; 4, 430)). Писатель убежден, что «ни один народ еще не устраивался на началах науки и разума: не было ни разу такого примера, разве на одну минуту, по глупости. Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так и будут исполнять до конца веков» (1; 14, 70). Не может основываться на разуме и религия. Потому что никогда «разум не в силах был отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив; всегда позорно и жалко смешивал.». Размышления писателя о католичестве всегда представлены в полемическом контексте. Католическая Церковь, земная и обмирщенная, претендуя на власть, стала только частью государства. Иначе осознается Достоевским роль Церкви в Православии: она, становясь основой государственной системы, способна удержать человека от бездны греховных падений: «Если бы все стало Церковью, то Церковь отлучала бы от себя преступного и непослушного, а не рубила бы тогда голов... Куда
бы пошел отлученный? Ведь тогда он должен был не только от людей, как теперь, но и от Христа уйти. Ведь он своим преступлением восстал бы не только на людей, но и на Церковь Христову», - размышляет Иван. Уточняет слова Ивана старец Зосима: если бы не было Христовой Церкви, то «не было преступнику никакого и удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической.» (1; 14, 70). Очевидно, что единственным барьером, удерживающим человека от преступления против общества, становится вера. А потому очевидно ложными становятся убеждения автора статьи, «духовного лица», которому оппонировал Иван. Устранившаяся от мира и его греха Церковь не выполняет изначально вмененной ей функции: не дает возможности настоящего исправления падшему человеку. Не случайно именно старец Зосима, герой, которому Достоевский доверяет безоговорочно, говорит: «Суд Церкви есть суд единственно вмещающий в себе истину и ни с каким иным судом вследствие сего существенно и нравственно сочетаться даже и в компромисс нравственный не может» (1; 14, 71). К слову, Достоевский вообще к вопросам нравственности подходил с одной мерой - мерой Христовой истины. Так, полемизируя в предсмертной записной книжке с профессором Кавелиным, высказавшимся однажды, что нравственность - это верность своим убеждениям, писатель замечает, что верность убеждениям есть только честность, а между тем, «нравственный образец и идеал есть ... один, Христос». Далее, продолжая спор о возможности смертной казни, Достоевский спрашивает: «Сжег бы Он еретиков, - нет. Ну так значит сжигание еретиков есть поступок безнравственный» (1; 27, 56). Это один из тех примеров, которые наглядно демонстрируют нежелание писателя соглашаться с демонстрацией постоянного разрыва между государственной официальной религией и реальной государственной практикой, далекой от догматов вероисповедания.
Сам писатель, прошедший школу атеизма и признававшийся, что его вера закалена в горниле сомнений, писал, что по-настоящему способна удержать человека от преступления только память о Боге, потому что «если Бога нет, то все позволено». Только путем постепенного перерождения государства в Церковь Христову возможно улучшить существующее положение, так как именно в этом случае появляется надежда на духовное исцеление каждого гражданина
нового государства. Без духовного же преображения все усилия тщетны. В 1878 году на публичных «Чтениях о Богочеловечестве», как бы предваряя Достоевского, В.С. Соловьев так обозначил идею перерождения государства в Церковь: «Духовное общество - Церковь - должно подчинить себе общество мирское, возвышая его до себя, одухотворяя его, делая мирской элемент своим орудием и посредством, - словом, Телом, причем внешнее единство является само собою как естественный результат: если Церковь есть действительное Царство Божие на земле, то все другие силы и власти должны быть ей подчинены, должны быть Ее орудиями. Если Церковь представляет собою божественное безусловное начало, то все остальное должно быть условным, зависимым, служебным» (4, 134). Эта мысль в художественной форме воплощена Достоевским в романе «Братья Карамазовы».
Литература. Источники.
1. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 24. -Л., 1981. - С. 86.
2. Флоровский Г. Избранные богословские статьи. - М., 2013.
3. Карсавин Л. П. Католичество. - Томск, 1997.
4. Соловьев В.С. Три речи в память Достоевского // Соловьев, В.С. Сочинения: в 2 т. Т 2. - М.: «Мысль», 1990.
