CC BY
43ИБСЕН Генрик (1828-1906)
Имя И. в зарубежье звучало крайне редко. З.Гиппиус упоминала о нем и драме "Пер Гюнт" в своих дневниках и записках (Гиппиус З. Дневники. М., 2000. Т. 1-2). Вспоминая героя из драмы "Пер Гюнт", К.Зайцев обращается к памяти прошлого, что было созвучно мироощущению русской эмиграции: "Как перед сказочным Пером Гюнтом, прошлое встает во всей его непоправимости, с тем различием, что ушла не ваша отдельная жизнь, ушла эпоха, ушла культура ваша, родная вам, близкая, со всей ее неизъяснимой неповторяемой красотой" (РМ. 1921. № 1-2. Цит. по кн.: Зайцев К. В сумерках культуры. Заветы Пушкина: Из наследия первой эмиграции. М., 1998.
С. 11). В газете "Возрождение" от 29 марта 1928 Н.Дашков поместил статью "Генрик Ибсен. 1828 — 20 марта — 1928", в которой отмечал, что "слава Ибсена, как только она сделалась славой национальной, стала тот час же славой мировой". Рецензент утверждал: "Ибсен с чудесной быстротой превратился из норвежского писателя в "скандинавского", из скандинавского в "германского", что означает одинаковую его близость немцам, англичанам, голландцам, шведам; отсюда только шаг остался, чтобы сделаться европейским и мировым. Россия освоилась с ним особенно легко, принялась за него особенно жадно; были годы, когда он был самым любимым у нас из всех западных писателей". Н.Дашков рассматривает вопрос о славе И.: "Слава эта померкла теперь после войны, когда девятнадцатый век стал казаться нам, справедливо или нет, прошедшим веком... В его драмах видели прежде всего постановку или решение, тех или иных "вопросов" ("Кукольный дом" — эмансипация женщин, "Привидения" — наследственность). Их стремились понять как "общественную сатиру" или "проповедь социальных реформ", забывая при этом не только то, что ни одну драму Ибсена нельзя таким толкованием исчерпать, но еще и то, что многое из того, что он написал, вообще с истолкованием такого рода не имеют ничего общего". Н.Дашков считает, что "Бранд" и "Пер Гюнт" — две оси творчества И. В статье указывается: "Не надо думать, что если он перестал писать стихи, он перестал чувствовать себя поэтом. Больше того, в этом ощущении себя, как поэта — стержень всего его творчества и даже большинства его драм. Почти всегда он строит их на антагонизме созерцания и действия, ответственности человека за
каждый его поступок и гибельной безответственности того, кто никак не хочет поступать так". Автор статьи, посвящая ее памяти И., приходит к выводу, что "собственно драматическое в пьесах Ибсена
— это то, что в них он вносит из себя... Основа всего его творчества
— лирическая: ощущение особенности своего я и невозможность в нем сочетать решения действия земного с творческим актом глубоко ему противоположным и уводящим от жизни и земли". В театральной рецензии "Ибсен у Питоева" (ПН. 1928. 21 марта) кн. С.Волконский рассуждает об особенностях ибсеновских пьес в постановке одного из театральных коллективов частной антрепризы в драматургической практике зарубежья. Он пишет: "Ошеломляющее впечатление от ибсеновских пьес было в начале 80-х годов XIX века (впечатление реализма). Действовала тогда техника письма: отсутствие монологов, искренность речей". С.Волконский отмечает студента Сорбонны, который перед премьерой Ибсена у Питоева вышел и сказал: "За что мы любим Ибсена?" Его "бесстрашное, смелое прикосновение к великим проблемам... " Вспомнив о впечатлениях юности, о давно ушедшей эпохе, рецензент говорит: "Как могли пьесы, в которых такими белыми нитками сквозит нарочитость, как могли в те времена поражать своей "реальностью", близостью к жизни?" Волконский внимательно рассматривает детали творческой манеры драматурга. "Когда у Ибсена входит новое лицо, — вы никогда не готовитесь к тому, что, этот человек вошел, — нет, это входит Раскаяние, или Возмездие, или Предвидение, или Попранная Истина и т.д. Этот ибсеновский символизм чрезвычайно назойлив, надоедлив... Символизм настоящий не есть нечто данное, а известное отвлечение от данного. Ибсен снимает с нас это чувство отвлечения, — он ставит предмет перед нами и на нем ярлык: "Сие есть символ", С.Волконский рассуждает о настоящем символизме, который "молчалив или говорит о другом: он под покровом, и от нас зависит увидеть, как этот покров прозрачен". Есть, по мнению автора статьи, в И. одна особенность драматического построения: известный "ракурс" события. Волконский анализирует черты поэтики И. в "Привидениях", в "Эдде Габлер", в которых, как в других, лица драмы являются какими-то "уполно-моченными", не для себя живущими". Постановка режиссера Жоржа Питоева, считает рецензент, отличается остроумием и мастерством режиссера, который для
сцены выбрал "Бранда", поскольку это "драма мысли", что было созвучно настроениям русской эмиграции.
С.А.Головенченко
ИВАНОВ Георгий Владимирович (1894-1958)
Литературная репутация И. менялась в эмиграции несколько раз. Его первые сборники производили впечатление "изящных безделушек", "тонких миниатюр". К.Мочульский назвал И. создателем "очаровательно-незначительных вещиц" (ПН. 1922. 12 мая). Поэта обвиняли в декоративности, фальши и несвоевременной ориентации на иные время и топос. Неустановленный автор в "Днях" писал о созерцательной позиции И: "Точно он пришел в большой музей из своего бережно любимого, но игрушечного мира, и смотрит на картины"(1923. 18 февр.). Мнение критики изменилось с выходом "Роз". Г.Струве заметил: "Поэт... писавший красивые и изысканные, но холодные и строгие стихи, гонявшийся за внешними эффектами, неожиданно вернулся в лоно музыкальной стихии" (Россия и славянство. 1931. 17 окт.). Р.Ноев заявил, что "за десять лет, прошедших со дня выхода в свет "Садов"... грусть перестала быть стилизованной... возросла до настоящей боли" (Руль. 1931. 1 апр.). Автор отмечал "обеднение", упрощение образного ряда И. (там же). 14 марта 1931 в "Союзе молодых поэтов" состоялся вечер, посвященный "Розам". Ю.Терапиано говорил на нем о сборнике как о важном событии в эмигрантской жизни и "впервые провозгласил Георгия Иванова первым поэтом эмиграции, с чем, впрочем, уже тогда были согласны Зинаида Гиппиус и Мережковский" (И.Одоевцева. Избранное. М., 1998. С.933). Терапиано писал о неравноценности лирики И. разных периодов и о том, что современники не могли себе дать отчета в том, "кем стал Иванов именно в эмигрантский период" (Круг. 1937. № 2. С.161). "Рядом со стихами Г.Иванова... другие стихи, порой очень искусные, кажутся надуманно-сухими, только отбивающими ритм" (с.162). После войны Терапиано одной из важных составляющих той атмосферы, в которой зародилась "Парижская нота", назвал выход "Роз" ("О зарубежной поэзии 1920-1960 годов" / / Грани. 1959. № 44. С. 7). В начале мая 1931 в "Кочевье" на вечере "Роз" Б.Поплавский прочел доклад о метафизической сущности поэзии И., а Л.Червинская выразилась: "Если есть атмосфера, особая, прису-щая эмиграции, то Г.Иванов является ее выразителем" ("Вечер
